CC BY
59
Александр САМОВИЧ
РОССИЙСКАЯ ВЛАСТЬ И ВОЕННОПЛЕННЫЕ «ВЕЛИКОЙ АРМИИ» НАПОЛЕОНА В 1806-1807 гг.
Автор рассматривает деятельность российских властей в отношении военнопленных Русско-прусско-французской войны 1806-1807 гг. Работа основана на широкой базе источников, что позволило затронуть вопросы, связанные с размещением, содержанием, принятием в российское подданство и возвращением военнопленных «великой армии» Наполеона на родину.
The author examines the activities of the Russian authorities in relation to prisoners of Russian-Prussian-French war of 18061807. This research is based on an extensive base of sources, that helps to touch the questions connected with capture, quartering, upkeep, taking out Russian citizenship and with return home of prisoners of «The Great Army» of Napoleon.
Ключевые слова:
Александр I, «великая армия» Наполеона, военнопленные, репатриация, Российская империя, Русско-прусско-французская война 1806-1807 гг.; AlexanderOI, «The Great Army» of Napoleon, prisoners of war, reparation, Russian Empire, Russian-Prussian-French war of 1806-1807.
САМОВИЧ Александр Леонидович — к.и.н., полковник, докторант кафедры истории Военного университета МО РФ
Войны с наполеоновской Францией занимают особое место в истории Российского государства. Однако, несмотря на обилие исторической литературы о прошлом нашей страны, многие страницы ее военной истории все еще представляют собой terra incognita. В полной мере это относится и к событиям Русско-прусско-французской войны 1806—1807 гг., ставшей по многим параметрам своего рода мини-репетицией «эпохи 1812 года», в т.ч. и в вопросах военного плена.
С самого начала боевые действия между русскими и французскими войсками приобрели активный и ожесточенный характер, сопровождались значительным числом погибших, раненых и плененных воинов. На основании полученных от главнокомандующего русской армией Л.Л. Беннигсена сведений о все увеличивающемся числе французских пленных, 28 ноября 1806 г. Александр I своим указом повелел отправлять их в ближайший к театру военных действий приграничный город Гродно, а оттуда — «прямейшими дорогами» через Минск, Смоленск, Вязьму, Калугу, Серпухов, Коломну, Владимир и Нижний Новгород отсылать в Казань1. Конечными пунктами следования нижних чинов назначались губернские и уездные города Вятской и Пермской губерний. Офицеров «какого бы звания ни были» предполагалось отправлять в Симбирск. В конце января 1807 г. в отношении этой категории пленников последовало уточнение — вместо Симбирска препровождать в Вологодскую и Костромскую губернии.
Особая роль в проведении высочайшей воли в жизнь принадлежала министру военных сухопутных сил С.К. Вязмитинову и литовскому генерал-губернатору А.М. Римскому-Корсакову. Первому из них император поручил осуществить разработку конкретных правил препровождения, размещения и содержания военнопленных, второму — реализовать их на практике. Уже к концу ноября 1806 г. такой порядок был выработан и доведен до исполнителей. Своим письмом на имя литовского генерал-губернатора Вязмитинов сообщал, в частности, что препровождаемые в Россию пленные должны
1 Полное Собрание Законов Российской империи (ПСЗРИ) —I, № 22372.
т. 29.
обеспечиваться транспортом, питанием, а также получать соответствующую времени года одежду и обувь. Заболевших в пути и раненых следовало передавать в госпитали или ближайшие городские больницы для излечения. О том, что партия пленных проходила через губернию «смирно и добропорядочно», конвойный офицер должен был испрашивать свидетельства у губернатора. Признав такой порядок следования наиболее рациональным, российские власти придерживались его и в период возвращения военнопленных на родину.
Сопровождавшие пленных конвойные офицеры снабжались деньгами, тетрадью для записи расходов и подробной инструкцией, в которой требовалось добиваться того, чтобы в пути военнопленные «вели себя скромно и послушно, за чем иметь наблюдение, внушая им, что за дерзкое поведение одного отвечают все они»1. Судя по архивным документам, большинство российских офицеров ответственно подходили к порученному делу и строго придерживались данных им инструкций. Это позволяло избежать серьезных инцидентов во время следования партий к местам назначения, однако не исключало случаев совершения военнопленными дерзких побегов.
Материалы архивных дел дают наглядное представление о том, что спрос за побег военнопленных был жесточайшим. Каждый случай исчезновения иностранных подданных на этапе следования к конечному пункту незамедлительно через министра военных сухопутных сил докладывался императору. Александр I лично определял степень вины и принимал решение о наказании того или иного конвойного офицера.
Вполне естественно, что участившиеся случаи самовысвобождения пленников не могли не беспокоить российские власти. Пытаясь исправить положение дел, Вязмитинов в мае 1807 г. просил литовского генерал-губернатора обратить внимание на усиление надзора за военнопленными: «Усматривая из многократных донесений, что пленные французы, будучи препровождаемы при конвоях в глубь России чинят побеги, и, приписывая сие не иному чему, как небрежению конвоирующих
оных офицеров, в долге нахожусь просить <...> о предписании господам генералам, отправляющим пленных, дабы они сим офицерам накрепко подтверждали иметь неослабное за оными смотрение, чтоб впредь таковых побегов чинено не было»2. На основании обращения Вязмитинова на пунктах сбора и отправления военнопленных был усилен инструктаж офицеров, а в ряде случаев — увеличено число конвойных нижних чинов. Однако полностью исключить попытки пленников обрести свободу так не удалось.
Кроме сопровождения военнопленных к местам назначения, важным направлением в деятельности русских властей было их денежное, продовольственное и вещевое обеспечение. При решении этих вопросов был использован опыт, сложившийся еще во время русско-турецкой и русско-польской войн XVIII в.
Исходя из практики содержания турецких и польских военнопленных, суточное денежное довольствие захваченных в плен наполеоновских солдат и офицеров было определено следующим образом: генералам — по 3 руб.; полковникам и подполковникам — по 1 руб. 50 коп.; майорам — по 1 руб.; обер-офицерам — по 50 коп.; унтер-офицерам — по 7 коп.; рядовым и нестроевым чинам — по 5 коп. Сверх этого унтер-офицерам, рядовым и нестроевым устанавливалась суточная норма питания — точно такая же, как и у русских солдат.
Сообщая министру внутренних дел о высочайшем указе от 28 ноября 1806 г., Вязмитинов указал желание императора, чтобы военнопленным «ни малейшего притеснения или пренебрежения ни от кого чинимо не было» и чтобы «денежная дача производима им была безостановочно на каждые семь дней вперед, а нижним чинам месячный провиант противу солдатского»3.
Контроль за правильным расходованием средств, выделенных на содержание военнопленных, возлагался на счетную экспедицию Государственной военной коллегии. Выстроенная в последовательности: «казенная палата — партионное начальство — военнопленный» схема финансирования «узников войны» в целом позволяла выделить пленникам минимум средств на
1 Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА), ф. 1, оп. 1, д. 1091, л. 7.
2 РГВИА, ф. 1, оп. 1, д. 1091, л. 171.
3 ПСЗРИ-!, т. 29, № 22372.
существование. Однако достичь стопроцентной обеспеченности всем необходимым в условиях российской действительности удавалось не всегда. Ведомственная разобщенность, бюрократическая волокита, халатность и стяжательство отдельных чиновников в ряде случаев приводили к несвоевременной выдаче установленных для военнопленных сумм.
Несмотря на неоднократные указания конвойным офицерам сдавать заболевших пленных в городские больницы и после выздоровления отсылать в назначенные для жительства губернии, отчетные документы свидетельствуют, что часть из них умирала в пути, так и не получив необходимой медицинской помощи. К примеру, из препровождавшейся из Вильно в Смоленск партии военнопленных под началом капитана Полозова двое французов умерло при проходе через местечко Поставы, о чем не было сообщено даже земской полиции. Еще два человека скончались при дальнейшем следовании к Смоленску. При этом тела их были попросту брошены и захоронены лишь из жалости местными ксендзами.
Симптоматичным на этом фоне выглядит значительный процент смертности среди военнопленных. В одном из архивных дел нами обнаружен «Список военнопленных французов, умерших в городе Минске», из которого следует, что за период с 13 марта 1807 г. по 26 января 1808 г. во временном военном госпитале скончалось 145 представителей «великой армии»1. Кроме того, в городовом лазарете не удалось спасти жизни еще 5 французам.
Определив рядом мероприятий порядок финансирования, размещения и содержания военнопленных, правительство приступило к организации их учета. В целях составления «порядочных» списков и «обстоятельных» ведомостей об отправляемых в глубь России французских воинах 28 февраля 1807 г. С.К. Вязмитинов просил литовского генерал-губернатора сделать все от него зависящее для исполнения данного предписания, обращая внимание, чтобы относительно офицеров в графах указывались: чин, имя и фамилия, принадлежность к конкретному воинскому формированию, место и время пленения, назначенная для размещения губерния.
1 Национальный исторический архив Беларуси (НИАБ) в Минске, ф. 295, оп. 1, д. 76, л. 12— 16(об).
То же самое следовало соблюдать относительно унтер-офицеров и рядовых, за исключением указания имен и фамилий2.
Не менее сложной, чем размещение, содержание и учет, для российских властей была задача обмена и возвращения военнопленных на родину. Не без основания можно предположить, что в сложной для России военно-политической ситуации оказавшиеся в плену французы являлись политическим рычагом давления на противоборствующую сторону при решении вопросов о перемирии и других дипломатических маневрах. Как можно заключить из свидетельств участников рассматриваемых событий, главнокомандующий русской армией с самого начала не исключал из своей тактики этот сильный дипломатический аргумент. «Генерал Беннигсен говорил мне, — отмечал в своих «Записках» А. П. Ермолов, — что он предлагал государю после сражения при Прейсиш-Эйлау отправить к Наполеону ловкого человека, который, предложив о размене пленных, старался бы изведать средства наклонить его к миру и надеялся заключить выгодный»3. О результатах этой попытки А.П. Ермолов, к сожалению, не сообщает, указав лишь на то, что император избрал для этой миссии генерал-майора Н.Ф. Хитрово, «который в пребывание свое в Париже был весьма ласкаем Наполеоном»4.
Между тем, последнее сражение этой войны при Фридланде, несмотря на все усилия русских войск, генерал Беннигсен проиграл с большими потерями. Французская армия заняла Кенигсберг и вытеснила русскую армию из пределов Пруссии. Через пограничный Тильзит войска Александра I отошли за Неман. 12 июня между Россией и Францией было заключено перемирие, а 27 июня подписан так называемый Тильзитский мир. По его условиям Россия вступала в союз со своим недавним противником и присоединялась к континентальной блокаде Англии. Десятью днями ранее в рамках приготовлений к подписанию российско-французских соглашений граф Х.А. Ливен сообщил министру военных сухопутных сил «высочайшую волю» о возвращении
2 РГВИА, ф. 1, оп. 1, д. 1395, л. 65, 65(об).
3 Записки А.П. Ермолова. 1798—1826 гг. / сост. В.А. Федоров. — М., 1991, с. 112.
4 Там же.
«всех находящихся внутри России французских пленных, приняв нужные меры для доставления им в пути всевозможных выгод, как то в провианте, а в случае надобности и в одежде». «К поспешнейшему же исполнению сей Высочайшей воли» от Вязмитинова требовалось оповестить об этом губернаторов «тех губерний, чрез которые пленные проходить имеют»1. Соответствующее циркулярное предписание вскоре было составлено и разослано губернаторам 14 российских губерний.
Несмотря на то что вопрос о возвращении Франции пленных был решен оперативно и Александр I требовал «скорейшего отправления находившихся внутри России французских пленных», процесс репатриации затянулся до января 1808 г., что в значительной степени повлияло на динамику заболеваемости и смертности среди возвращающихся на родину французов. С наступлением холодов офицерам, сопровождавшим потоки репатриантов, приходилось оставлять заболевших практически в каждом губернском городе. Так, из одной только партии капитана Долматова Казанский, Нижегородский и Вяземский городские лазареты приняли по 3, Владимирский — 1, Коломенский — 2, Оршанский — 8 и Минский — 16 военно-пленных2.
Тем не менее для большинства солдат и офицеров «великой армии» русский плен закончился еще до наступления 1808 г. Согласно представленной литовским генерал-губернатором ведомости, к 17 декабря 1807 г. пределы России покинули 2 генерала, 207 штаб- и обер-офицеров, 5 455 нижних чинов. Из этого числа 4 503 чел. были отправлены к французским форпостам через Гродно и Белосток, остальные 1 162 — в Кенигсберг через Юрбург и Тильзит. К ведомости на нескольких листах были приложены составленные на французском языке их именные списки. После уточнения всех списочных данных число отправленных офицеров было определено в 233 чел.3
Следует заметить, что не все военнопленные были возвращены на родину. Условия репатриации предполагали исключительно добровольный характер отправки военнопленных и формальную возможность для них остаться в стране пленения навсегда. И действительно, некоторые в силу определенных обстоятельств не смогли или не захотели возвратиться в свое отечество. Так, 14 декабря 1807 г. генерал-майор В.К. Кетлер сообщал Вязмитинову о том, что военнопленные нижние чины Иван Дервит и Осип Гоккет «объявили усердное желание остаться в России навсегда и принять на верность подданства Его Императорскому Величеству присягу»4. 20 января следующего года это представление было доложено российскому императору, который счел возможным ответить на него резолюцией «позволить». Известно также, что билет «на свободное проживание» в Витебской губернии сроком на шесть месяцев был дан пожелавшему присягнуть России и записаться в витебское мещанство французскому военнопленному Иосифу Латону5. Думается, что примеры такого рода еще не раз могут встретиться среди документов отечественных архивов.
В завершение отметим, что в 1806— 1807 гг. военные и гражданские власти впервые решали проблему водворения, содержания и последующей репатриации нескольких тысяч солдат и офицеров «великой армии» Наполеона, имевших статус военнопленных. Отдельные недостатки их содержания не были следствием какой-то политической линии, а, скорее, являлись результатом недостаточной готовности Российского государства к принятию значительного числа пленников. Несмотря на отсутствие должного опыта в вопросах обеспечения режима военного плена, выработанные на практике формы и методы работы с «узниками войны» в целом себя оправдали и, более того, нашли свое продолжение в последующие исторические периоды.
1 НИАБ в Гродно, ф. 1, оп. 1, д. 101, л. 1.
2 РГВИА, ф. 1, оп. 1, д. 1395, л. 501.
3 РГВИА, ф. 1, оп. 1, д. 1395, л. 447, 453.
4 РГВИА, ф. 1, оп. 1, д. 1091, л. 325.
5 НИАБ в Минске, ф. 1416, оп. 3, д. 1522, л. 1—4.
