CC BY
66
© 2005 г. А.В. Кореневский
РОССИЙСКАЯ МОДЕРНИЗАЦИЯ В КОНТЕКСТЕ ЦИВИЛИЗАЦИОННОЙ ТЕОРИИ А.Дж. ТОЙНБИ (К ПОСТАНОВКЕ ПРОБЛЕМЫ)
По мере того как расширяются наши конкретно-исторические знания и уточняются теоретические представления о сущности, характере и формах модернизации традиционных обществ, внимание исследователей все больше концентрируется на социокультурной составляющей этого процесса. Особенно актуальна данная проблематика в преломлении к странам так называемой вторичной модернизации, предпринявшим прорыв в современность значительно позже ведущих держав Запада и равнявшимся на их достижения. Как свидетельствует опыт этих стран, именно в социокультурной плоскости возникают наиболее серьезные противоречия и препятствия на пути реализации модернизационной стратегии. Более того, чем дальше отстоят друг от друга в культурном отношении общество, совершающее прорыв в Modernity, и то общество, которое рассматривается реформаторами в качестве эталона современности, тем более серьезными, а порой и катастрофическими оказываются издержки модернизации.
Одним из пионеров в теоретическом осмыслении модернизации как межцивилизационного взаимодействия является выдающийся английский историк и философ А. Дж. Тойнби. С его подачи в современный научный и политический лексикон прочно вошло слово «вестернизация» в значении модернизации, ориентированной на опыт Запада, а также целый ряд изобретенных им терминов, в которых он описывал нелинейный и конфликтный характер этого процесса: «Вызов-и-Ответ», «Уход-и-Возврат», «зелотство и геродианство».
Предложенный Тойнби культурологически ориентированный подход к анализу модернизационных процессов в «незападных» странах настолько укоренился в научном дискурсе, что и сегодня в контексте спора о месте Запада в миропорядке XXI в. с тойнби-анских позиций выступают и «пессимисты» (С. Хантингтон, М. Юргенсмейер), и их оппоненты оптимисты» (Ф. Фукуяма, Р. Бартли, Дж. Киркпатрик).
Тем не менее внимание, уделяемое в современной научной литературе анализу концепции вестерниза-ции, явно несоразмерно ни ее месту в системе взглядов Тойнби, ни ее воздействию на социально-гуманитарную мысль ХХ в. Традиционно центральное место в работах, посвященных теоретическому наследию английского мыслителя, отводится концепту локальной цивилизации. В связи с этим хрестоматийным стало суждение П. Сорокина о Тойнби как о продолжателе О. Шпенглера. И это при том, что сам Тойнби всегда открещивался от такого «родства»: не отрицая, что «Закат Европы» произвел на него сильнейшее впечатление, Тойнби подчеркивал, что его оттолкнули догматизм и априоризм Шпенглера.
По странному стечению обстоятельств рубежным в развитии «тойнбиведения» стал 1975 г. - последний год жизни мыслителя. Именно тогда вышли в свет книги Р. Вайнтроута и Е.Б. Рашковского [1, 2]. В отличие от своих предшественников оба исследователя сконцентрировали внимание на холистическом аспекте теории Тойнби. Им удалось показать, что в основе его мировоззрения лежит представление о единстве человеческой истории; что разобщенность цивилизаций - это с точки зрения Тойнби тенденция, обнаруживаемая лишь при поверхностном взгляде на историю, тогда как глубинной ее сутью является межци-вилизационное взаимодействие. Именно поэтому поворотным моментом в человеческой истории Тойнби считал 1500 г. (традиционная для западной историографии точка отсчета Нового времени, или Modernity), когда эта глубинная тенденция стала явной и народы из своих отдельных «квартир»-цивилизаций начали собираться под общей крышей созидающегося «земного дома человечества» [3, с. 64-65]. При этом, отнюдь не являясь апологетом Запада, признавая, что по отношению к остальной части мира он всегда был и остается «архиагрессором», Тойнби считал, что именно западная цивилизация сыграла в данном процессе ключевую роль. Соответственно вестерниза-ция - путь, который остальной части человечества неизбежно придется пройти, отвечая на вызов военного и экономического превосходства Запада. Этот ответ может быть двояким: либо осознанное и добровольное усвоение ценностей западной цивилизации (геродианство), либо - противоборство, которое в итоге все равно оборачивается вестернизацией, поскольку, сопротивляясь экспансии Запада, незападное общество вынуждено заимствовать те достижения врага, которые являются источником его силы (зелот-ство).
Еще более последовательно такое видение тойн-бианской историософии выражено у В.М. Мучника [4]. Автор убедительно показывает, что Тойнби - не продолжатель, а оппонент Шпенглера. Для него категорически неприемлемо биологизаторство творца «Заката Европы». С точки зрения Тойнби тот факт, что большая часть цивилизаций либо уже погибла, либо обнаруживает явные симптомы деградации, не означает фатальной обреченности человечества. Во-первых, сколь бы ни был трагичен исход бытия отдельных цивилизаций, каждая из них привносит свой вклад в коллективный опыт рода людского, в чем и проявляется прогрессивное развитие истории. Во-вторых, именно благодаря накоплению позитивного опыта человечество извлекает уроки из прошлого и на определенном этапе обретает средства преодоления «надлома» цивилизации. Именно с этого момента, который, по мысли Тойнби, совпадает с началом
Modernity, и начинается подлинная история человечества.
Исследования Р. Вайнтроута, Е.Б. Рашковского и В.М. Мучника знаменовали серьезный прорыв в «тойнбиведении», однако в анализе теории вестерни-зации ими были сделаны лишь первые шаги. Чтобы решить эту задачу в полном объеме, следует учитывать специфику метода теоретизирования, изобретенного Тойнби.
О Тойнби очень часто говорят и пишут, как об историке и философе, хотя в действительности ни те, ни другие не признавали его своим. Историки упрекали Тойнби в слишком вольной трактовке фактов, а философы - в нежелании или неспособности следовать классическим дискурсивно-логическим приемам теоретизирования. Философов-профессионалов шокировало то, что примеры заменяют ему аргументы, что к историческим фактам Тойнби относится как к свидетелям, вызванным в суд, а в царстве философии он, по язвительному замечанию Х. Ортеги-и-Гассета, неуклюж, как «мещанин во дворянстве». Тем не менее сам Тойнби считал это не слабостью, а сильной стороной своего метода, постоянно подчеркивая, что его «английский эмпиризм» - альтернатива «немецкому априоризму», заведшему в теоретический тупик Шпенглера. Таким образом, чтобы не «вчитывать» в тексты Тойнби чуждые ему смыслы, необходимо взять на себя нелегкий труд реконструкции того эмпирического поля, в котором исторические интенции мыслителя превращались в историософские концепты.
Рашковским и Мучником была предпринята попытка выявить конкретно-исторический фон теории вестернизации: первый проанализировал востоковедную проблематику трудов Тойнби, второй весьма наглядно показал, как его исторические изыскания в области эллинизма стимулировали интерес к теме культурного взаимодействия Запада и Востока. И все-таки эмпирическое поле теории вестернизации отнюдь не исчерпывается эллинистическими и ориента-листскими сюжетами в сочинениях Тойнби. Если в первых наблюдается лишь генезис концепции, то во вторых она предстает уже в относительно законченном виде. Более того, анализ сюжетов, посвященных революции Мэйдзи, гандизму или движению кемали-стов, позволяет заключить, что сделанные в них теоретические обобщения представляют собой экстраполяцию выводов, полученных на ином историческом материале. И этим материалом, на котором Тойнби выстраивал концепцию вестернизации, и который в свою очередь испытывал на прочность теоретические выкладки мыслителя, является российская история. Можно с уверенностью говорить, что Тойнби в полной мере стал самим собой, а не продолжателем Г. Рюккерта, Н.Я. Данилевского и О. Шпенглера именно в тот момент, когда соприкоснулся с конкретикой русской истории. Она поставила мыслителя в тупик своей парадоксальностью и заставила искать выход за пределы устоявшейся схемы членения истории на локальные цивилизации.
Тойнби был буквально заворожен титанической фигурой Петра Великого, вырвавшего Россию из орбиты «византизма» и обрекшего ее на жестокое испытание вестернизацией. Впервые он обращается к осмыслению вклада Петра I в русскую и мировую историю при работе над III томом «Постижения истории», но будет возвращаться к этой теме на протяжении всей последующей работы и над главным трудом своей жизни, и над другими произведениями. При этом он постоянно подчеркивал, что именно с преобразований Петра Великого начинается эпоха вестерниза-ции и именно в его жизненном пути следует искать ключ к пониманию этого процесса. Но в еще большее смятение повергал английского мыслителя образ Ленина, в ком он видел второго после Петра «русского Антихриста» - одновременно и продолжателя, и ниспровергателя наследия царя-реформатора. В немыслимых зигзагах русской истории XVIII - XX вв. он увидел диалектическую взаимообусловленность геро-дианских (прозападных) и зелотских (антизападных) импульсов творческой элиты вестернизизируемых обществ и описал данное явление как двухтактный ритм «Ухода-и-Возврата»: «В русском коммунистическом движении из-под маски западничества проступает "зелотская" попытка сорвать политику вес-тернизации, которая за два века до Ленина была навязана России Петром Великим; и в то же самое время видно, как этот маскарад вольно или невольно превращается в искреннее убеждение. Напрашивается вывод, что западное революционное движение, воспринятое насильно вестернизированной Россией как антизападный демарш, стихийно превратилось в средство вестернизации более действенное, чем любое приложение традиционного западного кредо. И мы попытались выразить этот результат последней фазы социального взаимодействия России и Запада в следующей формуле: отношения, бывшие некогда контактами между двумя обособленными друг от друга обществами, превратились во внутренний процесс Великого Сообщества. <...> Россия, смирившись со своим включением в Великое сообщество, пытается в то же время на какой-то срок порвать со средой, в которую оказалась втянутой помимо собственной воли, и она делает этот шаг из стремления сыграть в будущем роль творческого меньшинства, которое найдет решение насущных проблем Великого Сообщества» [5, с. 364-365].
В дальнейшем, вплоть до последних лет жизни, Тойнби неоднократно возвращался к проблеме циви-лизационного взаимодействия России и Запада. Многое в этих сюжетах не выдержало проверки временем, но немало и таких наблюдений, которые, благодаря удивительной проницательности Тойнби, и сегодня не теряют своей актуальности. Обращение к его творческому наследию было бы весьма полезно в ситуации того методологического тупика, в который зашла дискуссия о глобализации и месте России в данном процессе, но этому препятствует парадоксальная ситуация, сложившаяся в современном отечественном «тойнбиведении».
Начало изучению творчества Тойнби в нашей стране было положено почти полвека назад, и за это время подходы к интерпретации его теории менялись в том же направлении, в каком эволюционировало и все то, что тогда называлось общественными науками. Если в 50 - 60-х гг. в Тойнби склонны были видеть реакционера, идеолога «холодной войны» и Pax Americana [6], то позже критицизм становится более умеренным, а порой и просто «декоративным», адресованным скорее цензору, чем читателю. С середины 70-х гг. отечественная «тойнбиана» обогащается рядом оригинальных и глубоких исследований, а в 90-е гг. тональность оценок стала прямо противоположной тем, которые преобладали в литературе советского времени. Публикация сокращенного перевода главного труда Тойнби [7], совпавшая по времени с крушением советского строя, вдруг превратила английского мыслителя во властителя дум российских гуманитариев. Огромная армия преподавателей-обществоведов, оказавшись в состоянии идеологического вакуума, увидела в теории Тойнби равноценную замену «единственно верному учению». Как верно заметила В.И. Уколова, «Арнольд Тойнби в глазах российских интеллектуалов выглядел одним из наиболее авторитетных наставников в теории цивилизации, в которой они усмотрели спасительный выход из тупиков марксистской теории» [8].
Но с течением времени эффект новизны ослаб, и внимание к сочинениям английского мыслителя стало падать: наличие переводов основных трудов Тойнби и ряда капитальных монографий о нем создало ощущение, что о Тойнби и его теории известно уже все, и обращение к его наследию не сулит никаких научных дивидендов. Увы, наше гуманитарное сообщество как бы не заметило отчаянного «mea culpa» редакторов русского издания «Постижения истории», предупреждавших, что предлагаемый ими текст ни в коем случае нельзя считать вполне аутентичным, что это всего лишь извлечения из грандиозной философско-исто-рической саги о человечестве [7, с. 5].
В своем послесловии к «Постижению истории» Рашковский особо подчеркивал важность фактологической составляющей трудов Тойнби для правильного восприятия его теории [7, с. 647]. И тем не менее при кардинальном (более чем пятикратном) сокращении оригинального текста в первую очередь под редакторский нож попали именно конкретно-исторические сюжеты. Следствием этого стало существенное искажение тойнбианской картины исторического процесса, особенно наглядное в тех ее аспектах, которые связаны с российской историей и процессом вес-тернизации.
Так, из русского перевода выпали не только биографии Петра Великого и Ленина, в которых Тойнби был склонен видеть ключ к пониманию процесса вес-тернизации, но и чрезвычайно важный для понимания его концепции сюжет о проявлении в российской истории XVIII - XX вв. ритма «Ухода-и-Возврата». Это тем более досадно, поскольку сам Тойнби придавал исключительное значение такому видению взаимо-
действия России и Запада. Не случайно в сокращенном издании «Постижения истории», подготовленном Д. Соммервеллом под наблюдением Тойнби, данным сюжетом, озаглавленным «Какой должна стать роль России в истории Запада?», завершается раздел, посвященный анализу «Ухода-и-Возврата» в развитии цивилизаций [9].
Достаточно показательно и то, каким образом редакторами был препарирован очерк о теории «Москва - Третий Рим» в разделе «Универсальные государства как цели». По замыслу Тойнби цикл очерков об имперских «великих идеях» разных времен и народов должен был продемонстрировать, с одной стороны, гибельные для цивилизации последствия преклонения перед фантомами державного величия, а с другой -поразительную долговечность подобных идей. Но из русского перевода оказалась изъятой вся «злоба дня» - рассуждения Тойнби о том, как фатальное тяготение России к призраку Византийской империи, проявившееся в идее «Третьего Рима», обнаруживает себя в идеологии большевизма [7, с. 495-497; 10]. Однако апелляции к современности всегда имели для Тойнби принципиальное значение. Он никогда не был ученым анахоретом и не пытался быть политически нейтральным. Более того, параллели между событиям прошлого и современностью составляют один из важных компонентов тойнбианского дискурса. Напомним, что почти тридцать лет Тойнби возглавлял Королевский институт международных отношений (Чет-тем-Хаус) и составлял ежегодные «Обзоры международной политики», чей авторитет в дипломатических кругах и среди интеллектуальной элиты Запада был чрезвычайно высок. Сам Тойнби в своих мемуарах подчеркивал взаимообусловленность своих философ-ско-исторических изысканий и политико-аналитических штудий: «Независимо от того, сколь далеко ушла в прошлое исследуемая эпоха, историку предстоит оживить ее, вдохнув в нее жизнь. А для этого нужно знать жизнь людей, которых историк застал на Земле и которые называются его современниками» [11].
Приведенная цитата указывает еще на одну чрезвычайно важную особенность мировоззрения Тойнби, без учета которой невозможно проникнуть в его творческую лабораторию и адекватно понять смысл теоретических построений мыслителя. Как справедливо заметил Мучник, «Тойнби - историк, очень склонный к самоанализу. В большинство его работ обильно вкраплен автобиографический материал <...>, нередко используемый мыслителем как основа для важных историко-теоретических обобщений» [4, с. 31]. Тойн-би всегда считал, что историю нельзя понять, не прочувствовав ее. Не случайно во многих работах он использует наблюдения, сделанные во время своих путешествий по тем местам, где разворачивались описываемые им события. А особенно желанной «добычей» для него были живые носители сознания того общества, которое становилось объектом его исследовательского интереса. Так, рассказывая о греческой «великой идее» возрождения Константинополя, он
пересказывает сюжет слышанной им народной песни, а фантастическую живучесть этих ностальгических чувств иллюстрирует опять-таки личным опытом общения с греческими крестьянами: «И в наши дни, если вы спросите греческого крестьянина, кто он такой, и он на минуту забудет, что в школе его учили говорить «эллин», он скажет вам, что он «ромей», т.е. гре-коговорящий православный подданный идеальной вечной Римской империи со столицей в Константинополе» [3, с. 174]. Именно поэтому использование биографического материала является одним из ключевых условий объективной реконструкции мировоззрения Тойнби и корректной интерпретации его теоретических построений. Важность такого подхода осознавалась многими исследователями творчества английского мыслителя: Р. Вайнтроут ставил перед собой задачу воссоздания «интеллектуальной биографии» Тойнби, Е.Б. Рашковский и В.М. Мучник широко использовали его мемуары. Тем не менее информационный ресурс воспоминаний Тойнби отнюдь не исчерпан, и его эпистолярное наследие еще ждет своего исследователя. А здесь могут случиться весьма любопытные открытия.
Приведем один лишь показательный пример. Известно, что в первых трех томах «Постижения истории», увидевших свет в 1934 г., содержится вполне политкорректная характеристика большевистского режима. Тойнби даже выражает надежду, что коммунистам удастся довершить начатую Петром Великим вестернизацию - «механизировать сельское хозяйство подобно промышленности и транспорту, превратить нацию крестьян в нацию механиков, трансформировать старую Россию в новую Америку» [5, с. 202]. Но вскоре его суждения становятся более резкими, а к концу 40-х гг. Тойнби окончательно убеждается в «антизападном», «византийском», а следовательно, тупиковом пути развития Советского Союза. Однако в 7-10 томах, вышедших в 1954 г., его оценки вновь становятся более сдержанными, а в опубликованном в 1961 г. 12 томе, символически озаглавленном «Переосмысление», Тойнби высказывает весьма оптимистичный прогноз относительно будущего России и ее роли в становлении «ойкуменического сообщества». Нетрудно увидеть связь между этими метаморфозами и политическими реалиями тех лет. Но переписка Тойнби открывает нам факт, в определенной мере объясняющий остроту и эмоциональность его реакции на изломы советской политики. В 1935 г. его сын Филипп вступил в Коммунистическую партию Великобритании; в 1939 г. после подписания пакта Моло-това - Риббентропа он покинул ее ряды, а в 1961 г. на пике Хрущевской «оттепели» (и заметим - в год выхода 12 тома «Постижения») Филипп Тойнби вновь восстанавливает членство в КПВ [12].
Итак, анализ концепции вестернизации, представляющей собою один из важнейших проблемных узлов цивилизационной теории Тойнби, по-прежнему остается актуальной научной задачей. Острота сегодняшнего спора о «конце истории» и «столкновении цивилизации», в котором совершенно явно проступают
тойнбианские интенции, также является серьезным основанием для обращения к данной проблематике.
Как тонко подметил У. Эко, целью историко-философской интерпретации текста является не что иное, как «выуживание из автора ответа на вопрос, который ему пока не задавали, но если бы задали, автор не мог бы отвечать никоим другим образом» [13]. Сегодня, когда цивилизационная парадигма прочно вошла не только в исторический, но и политологический дискурс, многие участники спора о модернизации, вестернизации и глобализации хотели бы задать свои вопросы профессору Тойнби. Для нас, естественно, данные проблемы важны не только сами по себе, но и под углом зрения собственных национальных интересов. Иными словами, нас не может не волновать, как бы охарактеризовал Тойнби место и роль России в становлении «ойкуменического сообщества».
С другой стороны, поскольку моделирование процесса вестернизации и унификации мира мыслитель осуществлял именно на русском материале, экстраполируя полученные выводы на иные незападные цивилизации, ответы на поставленные вопросы интересны не только российской аудитории. Таким образом, наиболее перспективным методологическим подходом к анализу концепции вестернизации представляется воссоздание эмпирического фона теоретических построений Тойнби, каковым является история России.
Но чтобы, задавая вопрос философу, получить на него релевантный ответ, недостаточно внимательно прочесть его тексты. Надо знать, что стоит за текстом, надо воссоздать тот мыслительный фон, в котором слова философа обретают смысл, изначально присущий им, а не приписываемый потомками. Таким образом, «контекстуальный анализ должен быть дополнен анализом ситуационным» [14]: суждения Тойнби о прошлом, настоящем и будущем России - о ее «византийском наследии», «вестернизации» и грядущей роли в «ойкуменическом сообществе» - должны быть соотнесены, с одной стороны, с социокультурной ситуацией в Великобритании и шире - в Западном мире в тот период, когда Тойнби разрабатывал свою теорию, а с другой - с интеллектуальной и политической биографией мыслителя.
Литература
1. Winetrout R. Arnold Toynbee. The Ecumenical Vision. Boston, 1975.
2. Рашковский Е.Б. Востоковедная проблематика в культурно-исторической концепции А.Дж. Тойнби. М., 1976.
3. Toynbee A.J. Civilization on Trial. N.Y., 1948.
4. Мучник В.М. В поисках утраченного смысла истории: эволюция мировоззрения А.Дж. Тойнби. Томск, 1986.
5. Toynbee A.J. A Study of History. London, 1948. Vol. 3.
6. Косминский Е.А. Реакционная историософия Арнольда Тойнби // Косминский Е.А. Проблемы английского феодализма и историографии средних веков. М., 1963. С. 285-356; Трухановский В.Г. Тойнби обучает амери-
канцев стратегии и тактике «холодной войны» // Мировая экономика и международные отношения. 1963. № 4. С. 145-148.
7. Тойнби А.Дж. Постижение истории: Пер. с англ / Сост. А.П.. Огурцов; Вступ. ст. В.И. Уколовой; Закл. ст. Е.Б. Рашковского М., 1991.
8. Уколова В.И. «Старомоден» ли профессор Тойнби? // Тойнби А.Дж. Цивилизация перед судом истории. М., 1995. С. 5.
9. Toynbee A.J. A Study of History. Abridgement of Volumes I-VI by D.C. Somervell. N.Y., 1987. P. 239-240.
Ростовский государственный университет
10. Toynbee A.J. A Study of History. London, 1963. Vol. 7. Р. 31-40.
11. Тойнби А.Дж. Пережитое. Мои встречи. М., 2003. С. 86.
12. Toynbee A.J., Cary-Elwes, Columba. An Historian's Conscience. Oxford, 1987. P. 18, 424-426.
13. Эко У. Как написать дипломную работу. М., 2003. С. 163-164.
14. Горский В.С. Историко-философское истолкование текста. Киев, 1981. С. 70.
28 декабря 2004 г.
