РОССИЙСКАЯ КОНСТИТУЦИОННАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ. СМЕРТНАЯ КАЗНЬ, ПРОТИВ И... ПРОТИВ

Виноградова Е.В.

_ВЕСТНИК ПЕРМСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. ЮРИДИЧЕСКИЕ НАУКИ_

2022 PERM UNIVERSITY HERALD. JURIDICAL SCIENCES Выпуск 55

II. ПУБЛИЧНО-ПРАВОВЫЕ (ГОСУДАРСТВЕННО-ПРАВОВЫЕ) НАУКИ

Информация для цитирования:

Виноградова Е. В. Российская конституционная идентичность. Смертная казнь, против и... против // Вестник Пермского университета. Юридические науки. 2022. Вып. 55. C. 22-47. DOI: 10.17072/1995-41902022-55-22-47.

Vinogradova E. V. Rossiyskaya konstitutsionnaya identichnost'. Smertnaya kazn', protiv i... protiv [Russian Constitutional Identity. The Death Penalty, Against, and. Against]. Vestnik Permskogo universiteta. Juridicheskie nauki - Perm University Herald. Juridical Sciences. 2022. Issue 55. Pp. 22-47. (In Russ.). DOI: 10.17072/19954190-2022-55-22-47.

УДК 347.4

DOI: 10.17072/1995-4190-2022-55-22-47

РОССИЙСКАЯ КОНСТИТУЦИОННАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ. СМЕРТНАЯ КАЗНЬ, ПРОТИВ И... ПРОТИВ

Е. В. Виноградова

Институт государства и права Российской академии наук

E-mail: [email protected]

Поступила в редакцию 03.02.2022

Введение: принятие в 2020 г. поправок к Конституции Российской Федерации обусловило необходимость исследования конституционно значимых ценностей, формирующих российскую идентичность. В числе этих ценностей исторически сложившееся государственное единство, история страны, уникальность культурного наследия. В свете гарантий сохранения преемственности в развитии Российского государства актуальным видится анализ одного из фундаментальных прав человека - права на жизнь, через призму исторических, философских, правовых концепций российского судоустройства и судопроизводства. Отказ от применения смертной казни, открывший новые страницы для системы правосудия новейшей истории России, нуждается в осмыслении необходимости, возможности, допустимости формирования в Российской Федерации нового конституционно-правового пространства, обеспечивающего гарантии соблюдения прав и свобод человека и гражданина. Цель: выявить особенности правового регулирования применения смертной казни в современной России, обусловленность отказа от вынесения смертных приговоров не только международно-правовыми обязательствами Российской Федерации, но и внутригосударственной легитимацией, основанной на сформировавшихся традициях, базирующихся на конституционной идентичности. Методы: при исследовании обусловленности отказа от применения смертной казни российской конституционной идентичностью были применены методологические подходы: диалектический, культурологический, общеисторический, социологический, догматический. При анализе правовых доктрин, законодательных проектов и нормативно-правовых актов были использованы: общенаучные методы (системно-структурный и формально-логический, индуктивный и дедуктивный), специальные юридические методы

познания (историко-правовой, сравнительно-правовой и формально-юридический), а также метод интерпретации. Результаты: обосновано влияние конституционных положений на решение о запрете вынесения смертных приговоров. В контексте правового дискурса исследованы нормы российского уголовного права, устанавливающего запрет на деяния, за совершение которых санкцией соответствующей уголовно-правовой нормы предусмотрено наказание в виде смертной казни. Рассмотрена эволюция института суда присяжных в России, на который в соответствии с конституционными предписаниями имеет право лицо, к которому возможно применение этого вида наказания. Выводы: оценивая юридико-правовой аспект отказа современной России от применения на ее территории смертной казни, основываясь на анализе нормативных актов, приходим к заключению: принятие Россией данного решения под влиянием современных международных тенденций в праве европейских стран с течением времени стало частью российской правовой системы, что укрепляло российскую конституционную идентичность. Обоснован вывод, что это происходит благодаря создаваемой в современной России системе правосудия, не только основанной на принципах европейских моделей судебной системы, но в значительной части имеющей корневую основу государственности, сложившейся на протяжении многих веков и обусловливающей достойное отношение к правам и свободам человека, в том числе к его праву на жизнь.

Ключевые слова: конституционная идентичность; смертная казнь; суд присяжных; судоустройство; судопроизводство

RUSSIAN CONSTITUTIONAL IDENTITY. THE DEATH PENALTY, AGAINST AND... AGAINST

E. V. Vinogradova

Institute of State and Law of the Russian Academy of Sciences

E-mail: [email protected]

Received 3 Fev 2022

Introduction: the adoption of amendments to the Constitution of the Russian Federation in 2020 necessitates the study of constitutionally significant values that shape the Russian identity. Among these values are the historically formed state unity, the history of the country, the uniqueness of its cultural heritage. In the light of guarantees of continuity in the development of the Russian state, it appears relevant to provide analysis of one of the fundamental human rights -the right to life, through the prism of historical, philosophical, legal concepts of the Russian judicial system and judicial process. The refusal to use the death penalty, which has opened new pages for the justice system of modern Russia, makes it essential to provide scholarly reflection on the necessity, possibility, and admissibility of forming a new constitutional and legal space in the Russian Federation that ensures the observance of human and civil rights and freedoms. Purpose: to identify the specific features of legal regulation of the use of the death penalty in modern Russia; to establish in what way the refusal to impose death sentences was conditioned not only by the obligations of the Russian Federation under international law but also by domestic legitimation based on established traditions following from constitutional identity. Methods: dialectical, culturological, general historical, sociological, dogmatic methodological approaches were applied in the study of the conditionality of the refusal to use the death penalty by the Russian constitutional identity; in the analysis of legal doctrines, legislative projects, and normative legal acts, the following methods were employed: general scientific methods (system-structural and formal-logical, inductive and deductive), special legal methods (historical-legal, comparative-legal, and formal-legal) as well as the method of interpretation. Results: the paper

shows the influence of constitutional provisions on the decision to ban the imposition of death sentences; presents investigation into the norms of Russian criminal law, which imposes a ban on acts for which the sanction of the relevant criminal law norm establishes punishment in the form of the death penalty; traces the evolution of the institution ofjury trial in Russia, to which, in accordance with constitutional regulations, a person to whom this type of punishment may be applied has the right. Conclusions: the assessment of the legal aspect of Russia's refusal to use the death penalty based on the analysis of normative acts allows the author to confirm the thesis that Russia's decision to abolish the death penalty, taken under the influence of modern international trends in the law of European countries, over time has become part of the Russian legal system, which strengthened the Russian constitutional identity.

This has been due to the justice system being created in modern Russia, based not only on the principles of European models of the judicial system but in large part having the roots in the state system that has developed over centuries and determines a decent attitude to human rights and freedoms, including the person's right to life.

Keywords: constitutional identity; death penalty; jury trial; judicial system; judicial process

Введение

При внесении в 2020 г. поправок в российскую Конституцию, инициированных Президентом в формате послания Федеральному собранию, актуализировался вопрос о российской конституционной идентичности. Историческая память народа, опирающаяся на совокупный национальный опыт, передаваемый из поколения в поколение, - важный элемент укрепления современной российской государственности. В свое время В. О. Ключевский отмечал: «Вековыми усилиями и жертвами Россия образовала государство, подобного которому по составу, размерам и мировому положению не видим со времени падения Римской империи» [14, с. 42]. Закрепление в Конституции положений о том, что «Российская Федерация, объединенная тысячелетней историей, сохраняя память предков, передавших нам идеалы и веру в Бога, а также преемственность в развитии Российского государства, признает исторически сложившееся государственное единство», предопределено потребностью формирования осознания общероссийской идентичности как конституционно значимой ценности. Важность, необходимость и своевременность такого подхода в условиях конкуренции идеологий и политических систем, борьбы различных парадигм и схем глобального управления государствами и народами очевидна. Институционализация концепции государственной идентичности для нашей страны основана на своеобразии российской культуры, философии, права. Многовековые традиции позволили сохранить то истинное и

ценное, что определяет идентичность, трансформируя в правовые категории, созданные исходя из опыта традиционного нравственно-правового уклада России, позволившего ей сохранять державность в течение столетий.

Ключевым символом российской правовой идентичности, по мнению В. Д. Зорькина [9, с. 9], является Конституция. Ее интегративные функции наиболее значимо проявляются внутри страны, обеспечивая общественное согласие и основанные на нем социально-политическую стабильность и устойчивое развитие. В наднациональном пространстве ее ценность - в утверждении идеи суверенности государства, основанной на общепризнанных (т. е. признанных и в России, и в мире) конституционных принципах. Говоря о конституционной идентичности России как правового, демократического, федеративного и социального государства, имеем в виду поиск компромисса в трактовке этих принципов для носителей разных социальных интересов и разных идеологических ориентаций внутри страны, специфических подходов к правовой ментальности, обусловленной историческими и геополитическими особенностями развития России, для наднационального контекста. Несомненно, что «Россия -одна из очень немногих развитых стран мира, в которой невероятное культурно-религиозное разнообразие народов сохранилось не в своем новодельном "этнографическом" варианте, а в своей исторической глубине и полноте» [9, с. 11]. Российская государственность, выдержав проверку временем, наполняется новым конституционно-правовым содержанием.

Актуальная проблема для любого современного государства, и Россия здесь не является исключением, - это необходимость найти баланс в решении противоречия между обязанностью гарантировать гражданам права и свободы граждан, необходимость обеспечивать национальную безопасность, способность противостоять внешним экономическим санкциям и многочисленным вызовам глобализации. Обновление конституционного текста позволяет утверждать, что Российская Федерация, в соответствии с Конституцией, основана на принципах правового государства, на признании прав и свобод человека в качестве высшей ценности для государства, принципов юридического равенства и справедливости, демократии и разделения властей. Тем самым государство введено в поле права и должно действовать как правомерный субъект. Не может быть внеправового государственного резона, игнорирующего права человека. Интересы личности - это и есть интересы государства. В России, принимая во внимание ее историческое своеобразие, признание сложившейся российской идентичности стало частью конституционных гарантий, направленных на защиту прав и свобод, охраняемых государством. Важнейшей задачей государства является обеспечение права на жизнь. Это право включает в себя много элементов, одним из которых можно считать отказ от вынесения смертных приговоров.

Легитимация отказа Российской Федерации от смертной казни

Границей, разделившей часть истории, права и общественного мнения России, стало решение об отказе от применения смертной казни. Это событие, произошедшее в апреле 1977 г., было предопределено вступлением Российской Федерации в Совет Европы и обусловлено подписанием Протокола № 6 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее - Протокол № 6)1. Президентом России был издан указ2, подписание которого легитимировало отказ от смертной казни в кон-

1 Протокол № 6 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод относительно отмены смертной казни. URL: http://www.threefold.ru/ru/.

2 О поэтапном сокращении применения смертной казни в связи с вхождением России в Совет Европы: указ Президента Рос. Федерации от 16 мая 1996 г. № 724 URL: http://pravo.gov.ru/proxy/ips/.

тексте сложившихся правовых реалий, установив в качестве существенного элемента российского правового регулирования гарантии недопустимости посягательства государства на жизнь. Вопрос справедливости, целесообразности и своевременности отказа от применения на территории России этого вида наказания продолжает обсуждаться в обществе, в среде политиков, юристов, ученых. Исследуются аспекты применения смертной казни с точки зрения ее обусловленности международными обязательствами России в свете установления баланса между конституционно-значимыми ценностями, борьбы с преступностью. В последнее время эта тема вновь стала актуальной, это обсуждают в парламенте, на страницах периодической печати. Председатель Конституционного Суда Российской Федерации В. Д. Зорькин в своей книге «Конституционное правосудие: процедура и смысл» вопросу смертной казни посвятил целую главу. Анализируя формирование в современной России правового пространства, исключающего вынесение смертных приговоров, следует отметить, что данный процесс отразил черты российской идентичности, предельно учитывающей императивы, обеспечивающие все компоненты суверенной и сильной государственности.

Применение смертной казни на протяжении многих веков считалось правом государства, направленным на обеспечение значимых целей. Сформулированные в виде наказания за преступные деяния, гарантированные правосудием приговоры, позволяющие лишать человека жизни, стали частью государственной политики, влияющей на мировоззрение многих людей. Вместе с тем право любого человека, даже преступника, на жизнь провозглашается общечеловеческой ценностью в декларациях, международных договорах, основных законах почти всех современных государств. Идея ценности человеческой жизни трансформируется в правовую систему разных стран сообразно их историческому, культурному, философскому опыту. Россия с ее традиционными, корневыми основами сформировала свою парадигму неприменения смертной казни, которая существует уже больше двух десятков лет. В настоящей статье сделана попытка изучить влияние существующей российской судебной системы, созданной на основе исторически сложившегося

правосудия, на отказ от вынесения смертных приговоров.

Многовековая история применения смертной казни имеет немало аспектов, о которых не всегда просто говорить. Это и чудовищные, нечеловеческие способы ее применения, и политическая целесообразность выбора ее в качестве вида наказания за совершение деяний, которые признаются заслуживающими такого наказания лишь в данной стране и в данное время, и пресловутая судебная ошибка, которая становится фатальной, так как ее зачастую невозможно исправить. Этот список можно дополнить исследованиями ведущих криминологов, выводы которых со всей очевидностью позволяют утверждать, что ни в одной стране мира применение смертной казни не решает вопросы борьбы с преступностью. Кроме того, важно учитывать, что концепция гуманизма, как одного из элементов правовой государственности, трансформировалась в современных Основных законах практически всех стран в виде формулы, предопределяющей, что смыслом деятельности власти является обеспечение прав человека, к числу которых совершенно очевидно относится и право на жизнь.

В мире опубликовано большое количество исследований, посвященных философским, религиозным, историческим аспектам применения смертной казни. Практически всегда в рассуждениях о смертных приговорах рефреном звучит фоновый вопрос: вправе ли общество отнимать у человека жизнь? В предисловии к исследованию известного французского автора многочисленных работ в области социальной антропологии Мортена Монестье видный французский чиновник, участвовавший в ратификации дополнительного Протокола после отмены во Франции смертной казни, Го Брис-соньер сетует, что исследование видов смертной казни для негодующего гуманиста, верящего в эволюцию человеческого сознания, нуждается в противопоставлении его обществу «...всеми правдами и неправдами, присваивающему себе право решать кому жить, а кому умирать» [39, р. 7].

В России формирование правового пространства, исключающего вынесение приговоров о наказании в виде смертной казни, происходило довольно сложно. Предполагалось, что в феврале 1999 г., после ратификации Протоко-

ла № 6, временный мораторий на применение смертной казни трансформируется в постоянно действующую норму. Однако прошло почти 25 лет, нератифицированный Протокол не может рассматриваться в качестве акта, непосредственно отменяющего в Российской Федерации смертную казнь. Безусловно, связанность России положениями статьи 18 Венской конвенции

0 праве международных договоров предполагает обязательства не допускать действий, противоречащих положениям подписанного, но не ратифицированного национальным парламентом акта, во всяком случае до официального отзыва подписи.

Российским Президентом 6 августа 1999 г. в парламент был внесен Проект федерального закона о ратификации Протокола № 61. В сопроводительных документах2 указывалось, что ратификация подтвердит приверженность России принципам гуманизма, демократии и права, а также будет способствовать осуществлению конституционных положений, гарантирующих защиту главного естественного права человека - права на жизнь. Статус этого законопроекта предполагает возможность его рассмотрения, так как он не отклонен, при этом в феврале 2002 г. Государственная Дума приняла обращение к Президенту о преждевременности ратификации Протокола № 6.

Следует отметить, что сегодня тенденция на сокращение применения смертной казни отражается в практике многих государств и международных организаций. Акты Организации Объединенный Наций, в частности принятая 16 декабря 2020 г. Генеральной Ассамблеей резолюция 75/183 «Мораторий на применение смертной казни»3, европейских4, американских5

1 Одновременно вносились изменения в уголовное, уголовно-процессуальное и уголовно-исполнительное законодательство Российской Федерации.

2 Письмо Президента Российской Федерации от 6 авг. 1999 г. № Пр-1025.

3 Ранее приняты Резолюции Генеральной Ассамблеи ООН по вопросу о моратории на применение смертной казни: 62/149 от 18 дек. 2007 г., 63/168 от 18 дек. 2008 г.; 65/206 от 21 дек. 2010 г.; 67/176 от 20 дек. 2012 г.; 69/186 от 18 дек. 2014 г.; 71/187 от 19 дек. 2016 г. и 73/175 от 17 дек. 2018 г.

4 Протокол №6 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод относительно отмены смертной казни; Второй факультативный протокол к Международному пакту о гражданских и политических правах, направленный на отмену смертной казни.

5 Протокол к Американской конвенции о правах человека

06 отмене смертной казни.

и других международных ассоциаций призывают государства ограничивать применение смертной казни и сократить число преступлений, за совершение которых она может назначаться, а также ввести мораторий на приведение смертных приговоров в исполнение. В то же время остается открытым вопрос о привлечении к уголовной ответственности лиц, признаваемых виновными в совершении международных уголовных преступлений. Прежде всего хотелось бы отметить, что компетенция ЕС в области уголовного права не бесспорна [38, S. 229]. Так, профессор Р. Хефендел считает, что европейское уголовное право из-за отсутствия компетенции у ЕС на издание уголовно-правовых норм не является ни наднациональной Особенной частью материального права, ни соответствующей Общей частью. Кроме того, несмотря на то что международное сотрудничество в вопросах уголовной ответственности за совершение преступлений развивается по двум направлениям - национальном и наднациональном, применение норм международного права во внутренней уголовной юрисдикции некоторых стран общего права предполагает возможность определять, является ли международная норма частью права. Н. Waldock указывает, что в Англии, например, это право принадлежит исключительно английскому суду [45, рр. 129-131]. Вместе с тем решения Международного уголовного суда предполагают обязательность его решений для стран, подписавших Римский статут. Таким образом, некоторые европейские страны, отказавшись применять смертный приговор в рамках национальной юрисдикции, допускают его применение в наднациональных судебных органах.

По данным ООН в 2007 г. отказ от применения смертной казни существовал в 146 странах, в 2017 г. - в 170. Справедливости ради следует отметить, что в тех странах, где смертная казнь не применяется, проживает меньшая часть населения планеты, тогда как в США, Китае, Индии ее продолжают применять в качестве наказания за совершение преступлений. Кроме этих стран в 2021 г. такие приговоры приводили в исполнение в Иране, Ираке, Египте, Саудовской Аравии, Северной Корее, Вьетнаме и других странах.

В этой связи хотелось бы напомнить о последовательной позиции Конституционного

Суда Российской Федерации (далее - КС РФ), который на протяжении уже более двух десятилетий готовит общество к принятию решения об отказе от смертной казни. В 1999 г. благодаря его решению был найден некий правовой компромисс между необходимостью реализовать положения подписанного Россией Протокола № 6 и неочевидностью для российских граждан согласия на исключения смертной казни из правового пространства России. В своем решении1 в 1999 г. КС РФ признал неконституционной возможность вынесения смертных приговоров до тех пор, пока на всей территории страны не будут действовать суды присяжных. Конституционно-правовым основанием этого решения послужил анализ конституционного предписания, установленного статьей 20 Конституции. В ее контексте право обвиняемого на рассмотрение его дела судом с участием присяжных заседателей является уголовно-процессуальной гарантией судебной защиты конституционного права каждого на жизнь должно обеспечиваться всем обвиняемым вне зависимости от обстоятельств, влияющих на территориальную и иную подсудность. Главный аргумент, обосновывающий правовую позицию, заключался в том, что наличие субъектов Российской Федерации, в которых не созданы суды присяжных, ставит в неравное положение граждан, обвиняемых в преступлениях, за совершение которых установлена смертная казнь. Поэтому применение исключительной меры наказания до введения суда присяжных на всей территории России, в нарушении принципа равенства, искажает предназначение и существо конституционно гарантированного права.

Суд присяжных как форма судопроизводства, обеспечивающая участие граждан

в отправлении правосудия

Таким образом, запрет на вынесение приговоров о смертной казни был обусловлен отсутствием на всей территории России суда присяжных, который пришелся на период трансформации современного правового пространства. История суда присяжных в России содержит немало интересных сюжетов для исследования. Появление первых письменных

1 Постановление КС РФ от 2 февр. 1999 г. № 3-П.

списков законов - уставов на славянском языке под общим названием «Ярославова Правда» связывают с именем князя Ярослава Мудрого. По данным исследователей в них упоминается возможность разрешить спор (тяжбу) с привлечением 12 граждан, которые разбирали дело, решали вопрос о виновности ответчика, оставляя за судьей право назначения наказания. Это, видимо, один из первых прообразов будущего суда присяжных. Введение суда присяжных предлагалось Екатерине II и Александру I, но говорить о создании суда присяжных в России можно только начиная с судебной реформы Александра II, которая изменила судопроизводство, создав предпосылки независимости судебной власти от исполнительной (административной), преобразовала письменные процесс в устный и состязательный, что обусловило появление института адвокатуры. Одним из главных элементов системы нового судебного процесса стал суд присяжных, который не был самостоятельным судебным образованием, а существовал в виде особой формы, предполагающей рассмотрение дела в составе профессиональных судей и 12 присяжных заседателей, приглашенных для решения вопроса о виновности подсудимого на основе справедливости, исходя из своего жизненного опыта. Первый процесс с участием присяжных состоялся в августе 1866 г. в Москве в Екатерининском (Митрофаньевском) зале Кремля.

В отличие от суда присяжных в европейских странах его компетенция в России была сужена до рассмотрения дел о тяжких преступлениях. Но рассматривалось значительно больше дел. В середине 1880-х годов, по подсчетам А. Ф. Кони, «суду присяжных в России подсудно втрое больше дел, чем во Франции, и вчетверо больше, чем в Австрии». Российский суд присяжных после Февральской революцию 1917 г., когда его юрисдикция была расширена, некоторое время продолжал существовать, но потом все-таки был упразднен.

В СССР возможность существования суда присяжных долгое время отрицалась. Н. В. Крыленко, например, писал, что, абсолютно нецелесообразно ставить решение вопросов государственного порядка в «зависимость от случайного настроения и "совести" присяжных». Не отрицая определенных положительных моментов, присущих данному виду

рассмотрения дел в суде, реформа XIX в. оценивалась с точки зрения классового подхода.

Демократические реформы конца 1980-х годов позволили вновь вспомнить о такой форме участия граждан в отправлении правосудия, как суд присяжных. В виде расширенной коллегии народных заседателей она была закреплена в статье 11 Основ законодательства Союза ССР и союзных республик о судоустройстве1.

Современное российское судопроизводство институционализировало суд присяжных. Однако дискуссии о его необходимости и целесообразности продолжаются, что обусловливает его реформирование.

Первый в новейшей истории России процесс с участием присяжных заседателей прошел в Саратовском областном суде в декабре 1993 г. Вероятно, важно отметить, что введение этого вида судопроизводства происходило постепенно. В разных субъектах Российской Федерации он появлялся в течение 17 лет. Этот факт и позволил КС вынести решение, легитимирующее запрет вынесения судами смертных приговоров. Так как граждане России имели право, гарантированное Конституцией, на рассмотрение их уголовного дела судом присяжных, но в соответствии с правилами территориальной подсудности, это право могло быть реализовано, только если преступление совершалось в регионе, где такой суд уже действовал. После введения судопроизводства с участием присяжных на всей территории страны этот аргумент неконституционности назначения наказания в виде смертной казни перестал быть основанием для нормативного запрета. Обратившийся за разъяснением положений постановления КС № 3-П 1999 г. Верховный Суд Российской Федерации, вероятно, рассчитывал на дополнительные аргументы, которые позволят либо продолжить мораторий, либо он будет отменен. В своем решении № 1344-О-Р 2009 г. КС предложил в качестве основания для неприменения смертной казни сложившуюся в России систему гарантий ее неприменения, полагая, что, в соответствии с положениями статьи 55 Конституции, для уменьшения достигнутого объема гарантий необходимо определить конституционно значимые цели, для которых это решение должно применяться. Таким

1 Приняты Верховным Советом СССР 13 нояб. 1989 г.

образом, неприменение смертной казни в России — это добрая воля и реверанс в сторону Европейского Союза. В этой связи остается надеяться на то, что конституционная норма о возможности рассмотрения уголовного дела, по которому санкция уголовно-правовой нормы в качества возможного вида наказания предусматривает смертную казнь, в порядке судопроизводства с участием присяжных заседателей сможет обеспечить необходимые гарантии права на жизнь совершивших преступление граждан России.

Хотелось бы остановиться еще на одном решении КС, которое лишило права на суд присяжных граждан России, не достигших 18 лет. Это дело В. А. Филимонова1, при рассмотрении которого в качестве аргумента было обоснована позиция, что если смертная казнь к несовершеннолетним преступникам не может применяться, то, следовательно, обязанности государства обеспечивать им рассмотрение дела с участием присяжных заседателей не существует. Сформулировано это было следующим образом: российской Конституцией предусмотрено право на рассмотрение дела судом с участием присяжных заседателей, но право на рассмотрение уголовного дела таким судом, «...безусловно распространяется лишь на обвиняемых в совершении тех преступлений, за которые в санкциях статей Уголовного кодекса Российской Федерации предусмотрена смертная казнь, если только согласно Общей части данного Кодекса они не относятся к лицам, которым эта исключительная мера наказания не назначается»2. Логика, на наш взгляд, весьма ущербная, все звучавшие тогда доводы, к числу которых относился и аргумент, что в таком случае на суд присяжных не имеют право и женщины, в отношении которых она не может применяться, и мужчины старше 65 лет, не были услышаны. Но влияние решений органа конституционного контроля Российской Федерации безусловно, несмотря на то, что в своих правовых позициях КС постоянно подчеркивает, что в рамках предоставленных федеральному законодателю дискреционных полномочий именно он определяет правила подсудности уголовных дел суду с участием присяжных.

1 Постановление КС №14-П2014 г.

2 Там же. П. 2.

Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации (далее - УПК РФ) первоначально предусматривал перечень из 51 состава преступлений, которые попадали под возможную юрисдикцию суда присяжных. Из этого списка в дальнейшем были исключены часть составов (два - в 2002 г., еще один - в 2003 г.). В 2008 г. из подсудности суда присяжных были исключены преступления, посягающие на основы конституционного строя и безопасность государства, в том числе террористической направленности, включая составы о вооруженном мятеже с целью захвата власти, диверсии, массовых беспорядках. Уже через четыре года они вновь были возвращены в юрисдикцию присяжных. Кроме того, преступления против половой неприкосновенности и половой свободы и некоторые преступления в сфере оборота наркотиков также вошли в перечень подсудных суду присяжных3. Реформа судопроизводства 2013 г., которая ввела апелляцию в уголовный процесс, обусловила изъятие из рассмотрения судом с участием присяжных ряда преступлений, в связи с тем, что они стали подсудны районным судам, где которых не предполагалась такая форма судопроизводства. В частности, это преступления, посягающие на правосудие, а также коррупционные и другие преступления. Это привело к тому, что количество дел, рассматриваемых с участием присяжных, сократилось почти наполовину. В феврале 2016 г. по инициативе Президента РФ было принято решение в части рассмотрения вопроса о предоставлении судам районного уровня возможности рассматривать дела с участием присяжных заседателей. Вступивший с 1 июля 2018 г. закон установил, что обвиняемый любого пола и возраста имеет право на рассмотрение его дела судом первой инстанции в составе профессионального судьи и коллегии из шести (для районных судов) и восьми (для судов уровня субъектов Российской Федерации) присяжных.

У этой формы российского судопроизводства много противников, самые активные из них апеллируют к непрофессионализму членов коллегии, приводящему к оправдательному приговору, который уничтожает все усилия следствия. Вместе с тем обратимся к мнению

3 Преступления террористической направленности и против половой неприкосновенности затем вновь были исключены из этого перечня.

российского юриста, именем которого названа самая высокая награда Министерства юстиции Российской Федерации, - А. Ф. Кони, который относился к суду присяжных с чувством глубокого уважения, утверждал, что не может «.указать ни одного решения присяжных, которое оставило бы в моей душе впечатление поруганной правды и оскорбленной справедливости... Никем не охраняемые и подчас яростно осуждаемые как "суд улицы", русские присяжные делали свое дело, не рассчитывая на награды и повышения и не страшась личного неудовольствия начальства или ответственности за то, что послушались голоса совести» [30, с. 88-89].

Деятельность функционирующих в современной России судов присяжных регламентирована УПК РФ и законом «О присяжных заседателях федеральных судов общей юрисдик-ции»1. Существование такой формы судопроизводства предопределяет эффективность реализации конституционных принципов правосудия - равенства, состязательности, свободы оценки доказательств, презумпции невиновности и др. Кроме того, участие в отправлении правосудия является на сегодняшний день единственной формой осуществления гражданами судебной власти как одного из элементов системы государственной власти в Российской Федерации.

В этой связи видится особенно важным, что решение о приостановлении вынесения смертных приговоров на территории современной России связано именно с судом присяжных. Это решение послужило основанием для легитимации в национальной юрисдикции моратория на вынесение приговоров, устанавливающих в качестве наказания смертную казнь, на определенный срок. При разъяснении дальнейшей применимости положений этого Постановления после введения суда присяжных на всей территории РФ2 КС РФ указал3, что правовые основания недопустимости применения смертной казни в России содержатся в ряде его решений , которые не предполагают возможно-

1 ФЗ-113 от 20 авг. 2004 г.

2 При рассмотрении обращения Верховного Суда Российской Федерации за разъяснением предписания пункта 5 резолютивной части Постановления КС РФ № 3-П 1999 г.

3 Определение КС Российской Федерации 1344-О-Р 2009 г.

4 В частности в определениях КС РФ № 434-О 2006 г., № 380-О-О, № 682-О-О, 684-О-О, 686-О-О - 689-О-О, 692-О-

О и 712-О-О 2007 г. № 935-О-О и № 943-О-О 2008 г. и др.

сти назначения ее российскими судами. Было отмечено, что российская конституционно-правовая идентичность, согласованная с международно-правовыми обязательствами, определяется внутригосударственными правовыми актами и легитимирована сложившейся правоприменительной практикой.

Эта позиция КС получила широкую известность, вместе с тем следует отметить, что в этом решении не содержится запрета на применение смертной казни. С формально-юридической точки зрения право отменить смертную казнь - исключительная прерогатива законодателя. По мнению председателя КС В. Д. Зорькина, был создан механизм моратория на ее назначение и применение, в противном случае суд, в нарушение принципа разделения властей, вышел бы за пределы своих полномочий [9, с.80].

Отражение российской конституционной идентичности в решении вопроса о применении смертной казни

Не отрицая, что при вынесении решения в 2009 г. КС РФ5 исходил из необходимости учитывать действующие в сфере международного права положения о неприменении смертной казни, в решении обозначалось, что динамика регулирования соответствующих правоотношений и тенденций в мировом сообществе, частью которого осознает себя Россия, не рассматривается как единственный аргумент. Здесь важно уточнить, что усилия Российского государства, направленные на укрепление суверенитета, позволили сформировать конституционно-правовое пространство современной России, в том числе и в решении вопроса о применении смертной казни, исходя из базовых основ конституционной идентичности, правовая природа которой на сегодняшний день является объектом научных исследований [4; 5; 6]. В российской конституционно-правовой практике оно появилось не так давно. Начало его использования было обусловлено принятием КС РФ постановлений № 21-П 2015 г. и № 12-П 2016 г., в которых решался вопрос исполнения постановления Европейского Суда по правам человека. Вместе с тем идея конституционной идентичности популярна во многих

5 Определение КС Российской Федерации 1344-О-Р 2009 г.

странах. Например, в Конституции Ирландии 1937 г. католицизм и семейные ценности определены как основа конституционной идентичности страны. Органы конституционного контроля в разных странах используют эту идею при обосновании национальных моделей защиты государственного суверенитета. В качестве примера можно привести решение Верховного Суда Индии в деле «Minerva Mills Ltd. v Union of India» от 31 июля 1980 г., решение Конституционного Суда ФРГ в деле о проверке конституционности Маастрихтского договора, решение Верховного Суда Аргентины от 14 февраля 2017 г. по вопросу свободы распространения информации в СМИ и др.

Институционализация доктрины конституционной идентичности достигается в формате укрепления границы взаимодействия между международными обязательствами и внутренними интересами страны. Нахождение этой грани - весьма непростая задача, и здесь, как в архитектуре контрфорс (фр. contreforce - противодействующая сила), обе силы, противодействуя, поддерживают, укрепляют основную несущую конструкцию. Этот термин уже использовался при исследовании взаимодействия права, свободы и закона [4], полагаем, что здесь он также уместен. Вероятно, должно стать нормой особое внимание наднациональных органов к базовым элементам конституционной идентичности, которые образуют внутригосударственные нормы о фундаментальных правах, а также гарантирующие эти права нормы об основах конституционного строя, что позволит снизить вероятность конфликта между национальным и наднациональным правом. Это, по мнению В. Д. Зорькина, «во многом будет определять -при сохранении конституционного суверенитета государств - эффективность всей европейской системы защиты прав и свобод человека и гражданина и дальнейшую гармонизацию европейского правового пространства в этой области» [9, с. 11]. Объективно стремление к осмыслению и отстаиванию своей конституционной идентичности, как и других политико-правовых трендов, изменивших архитектуру системы мироустройства. Эти изменения не всегда позитивны, они сопряжены с рисками издержек, касающихся всех регионов мира. Это порождает желание противопоставить процессам социокультурной глобализации понимание

суверенной специфики, ограждая ее от универсализации. Это обусловливает желание сформулировать свою религиозную, национальную или иную социальную идентичность, основанную на близких и понятных ценностях. Для органов публичной власти это создает необходимость утверждения модели конституционно-правовой идентичности, основанной на традиционных для данного государства исторических, культурных, философских ценностях. Тем самым укрепление конституционной идентичности - способ усиления национально-государственного самосознания в условиях глобального иррационального социально-экономического кризиса, что в контексте баланса собственных и общих закономерностей развития участников международных правоотношений служит правовой основой правосубъектности государств, предопределяемой верховенством Конституции страны, частью правовой системы которой являются международные договоры. Приоритет, отдаваемый наднациональному регулированию, в том числе в сфере защиты прав человека, - характерная черта породившего проблему национально-государственной идентичности глобализма. Признавая объективной характер этой тенденции, важно понимать, что для формирования уважительного отношения к суверенной идентичности в современной поли-центричной системе международных отношений необходимо учитывать традиционные страновые ценности. Они зачастую не являются общепризнанными. Для каждой страны они составляют систему, состоящую из разных элементов, основанных на идейно-ценностных факторах, определяющих государственную идентичность. Иногда при использовании инструментов «мягкой силы» они могут влиять на глобальные процессы, имеющие международное значение [37]. При этом такое «мягкое» должно происходить в контексте уважительного отношения к суверенным идеологическим основам, важным для государства, и не может быть агрессивным.

В качестве примера поддержания таких ценностей можно привести образчик поиска собственного пути, формирующегося в современном мире с учетом «встраивания» собственных идейно-ценностных факторов в Республике Иран. В сочинении Джалал Але-Ахмада «Отравление Западом (вестоксикация)»

иранский нативизм противопоставляется «западным» ценностям. Автор считает возможным возвращение к истокам - поэтическому и культурному наследию Ирана, ставя его выше научных достижений Запада, обосновывая, почему стандарты Запада нельзя навязать реальности, сформировавшей Иран [35], позволяющей говорить о его «особом пути», способном противостоять чуждым для иранского народа ценностям. В то же время процессы, происходящие в современном мире, зачастую не предполагают бережного отношения к традиционным для той или иной страны ценностям. Глобальные террористические угрозы активируют процесс формирования концепции международной безопасности, что образует заслон распространению идей интервенционизма, который посягает на идентичность, подрывает основы суверенных внутригосударственных правовых механизмов. Для любой страны важно сохранять особенные, традиционные только для нее моральные и нравственные скрепы, формирующие ее идентичность.

Для России, где православие, определяя жизнь человека, сопровождает его от рождения до смерти, это имеет особое значение. Основанные на православии корневые устои зачастую не совпадают, а порой составляют жесткое противостояние идеям, сформировавшим контент западноевропейских моделей. В рамках предмета настоящего исследования хотелось бы напомнить, что вся история Западной Европы изобилует примерами применения смертной казни. Законы Дракона, автора первого кодекса, составленного в Афинах за шесть веков до Рождества Христова, прославившегося неумолимой строгостью приговоров, предусматривали смертную казнь за совершение преступлений. Римляне сжигали первых христиан, а Нерон превращал в живые факелы распятых. Тамплиеры, Ян Гус - национальный герой Чехии, Жанна д'Арк, а также рядовые осужденные погибли на кострах. «Костры в Европе пылали так ярко, потому что достаточно было бездоказательного обвинения или беспочвенного подозрения, чтобы отправить человека в огонь» [39, р. 91]. Великий инквизитор Испании, оставивший о себе чудовищную память, - доминиканец Томазо Торквемада за четырнадцать лет, по самым скромным оценкам, отправил на костер более восьми тысяч человек и более девя-

носто четырех тысяч приговорил к другим видам казни [39, р. 99]. В Англии, в правление Генриха УШ, происходило более 700 казней в год [39, р. 191]. Европа заплатила страшную цену, чтобы сегодня делать все, чтобы смертный приговор не применялся. А ведь в европейских странах намного раньше, чем в других, решение о вынесении смертельного приговора было определено существующими правовыми нормами. Формулирование права осуждения на смерть формально предопределяло ее возможность и допустимость. Формализация весьма характерна для западных стран. Для России всегда существовала разница между «правом» и «правдой», а поиск правды жизни не был ассоциирован с целесообразностью. Правда у россиян - не регламент поведения, а тяга к добру и справедливости. Заповедный текст Русской Правды отражает слияние религиозных, нравственных и юридических начал. Академик А. А. Корольков отмечает, что в русском сознании право становилось синонимом правоты, правды и даже праведности, а в западном - более сближалось с законностью, формальной упорядоченностью. Митрополит Киевский Иларион еще в XI веке в «Слове о законе и благодати» вскрыл с глубокой психологической точностью разницу между данной благодатной душе истиной и формальным законом (тенью).

Исследование национальной идентичности с позиций нормативного подхода полагает возможность апелляции к праву как атрибуту, который не может развиваться вне рамок суверенной философии права, образующих своеобразие страны, концептуально предопределенную нравственно-правовыми суждениями, которые, по мнению исследователей [46], синтезируются в диалектическом взаимодействии из точки высшего философского синтеза - генезиса базовых подходов к правовой науке. В современной России правовые традиции сохраняют устои, обосновывающие базовые начала социальной жизни, подход к укреплению идентичности детерминирует упрочение конституционно-правовых основ государственности.

Здесь важно отметить, что процесс поиска собственной модели государственности предполагает обращение к разным моделям. Порой они создают систему, состоящую из взаимоисключающих элементов. Иногда в одной модели

необходимо сочетать разные по своей правовой природе, но одинаково значимые с точки зрения важности конституционно значимой ценности. Интерпретация конституционного текста создает необходимость балансировать между конституционно значимыми ценностями, закрепленными в Конституции. В частности, в преамбуле тезис о том, что Россия является частью мирового сообщества, соотносится с положением о том, что народы России соединены общей судьбой на своей земле, что они чтут память предков и несут ответственность за нее перед будущими поколениями россиян. Это установление с необходимостью требует учета разных конституционных гарантий в ситуативном противоречии, когда невозможно отдать предпочтение той или иной ценности. Здесь важно определить ту черту, где благодаря соединению двух мощных противостоящих друг другу сил создается новая конституционно-правовая реальность, призванная обеспечить реализацию того или иного права, в данном случае - права на жизнь.

По мнению В. Д. Зорькина, концепция национальной конституционной идентичности позволяет определять наиболее значимые положения Конституции и основанный на них национальный правопорядок, служит сдерживающим фактором, правовой преградой на пути непредсказуемой активистской экспансии со стороны наднационального регулирования [9]. Вместе с тем его рассуждения о возможности применения смертной казни содержат акценты, имеющие философский оттенок [9, с. 77-81]. В своем исследовании о праве государства применять и назначать смертную казнь в качестве наказания за совершение деяния, запрещенного уголовным законом, он апеллирует к фундаментальным философским идеям, напоминая, что Кант в парадигме природы наказания исходит из императива: «Относись к человечеству в своем лице (так же как и в лице всякого другого) всегда только как к цели и никогда - как к средству» [12, с. 255]. В случае убийства соответствующее его природе наказание возможно лишь «через смертный приговор, выносимый судьей по строгому праву возмездия» [12, с. 257]. Поддерживает идеи либертар-ной концепции права В. С. Нерсесянц, утверждающий, что смертная казнь за убийство, по своей правовой природе, - «.это выражение и

подтверждение силы права и правового принципа равноценной ответственности в том крайнем случае противоправных действий, когда нарушается исходный и главный запрет права -запрет убивать» [25, с. 629]. В государствах, отменивших смертную казнь, ее применение из актуального состояния переводится в потенциальное, всегда оставаясь в резерве [25, с. 630631]. Это, по мнению В. С. Нерсесянца, позволяет считать, что отказ от смертной казни всегда будет своего рода правовым экспериментом, который может быть отменен, если общество сочтет это необходимым.

К вопросу о жестокости наказания и его неотвратимости

Полагаем важным, что сторонники возврата к мере смертной казни не всегда корректны в аргументации, чаще всего противопоставляя ее применению отсутствие наказания. Но ни в одном из рассуждений о возможности (допустимости) смертной казни ее противники все же не говорят о том, что преступник, виновный в совершении убийства, не должен быть наказан. Отмена смертной казни не предполагает безнаказанности. В очередной раз обращаясь к созданной до революции в России теории уголовного права, хотелось бы вспомнить, что именно неотвратимость наказания определялась как принципиальное основание уголовно-правовой политики. Что касается жестокого наказания, то здесь, вероятно, нелишне будет напомнить, что в 1785 г. Российская императрица Екатерина II в своей «Грамоте на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства» («Жалованной грамоте дворянству») подтверждает данные Манифестом 1762 г. вольности, в том числе неприкосновенность дворянского достоинства, в соответствии с которой, каковы бы ни были преступления дворянина, он без разрешения суда равных себе не мог лишаться ни жизни, ни имени. Что характерно - первое непоротое поколение дворян стало и первым образованным поколением. Будущие успехи России в науке, искусстве, культуре во многом были достигнуты благодаря тому, что жестокость перестала считаться единственным способом влияния на людей. Петр мог сколько угодно строжить, требуя от дворян хотя бы элементарной грамотности. Одно время он даже запретил венчать негра-

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

мотных жениха и невесту. Но удалось решить задачу искоренения невежества среди дворян только после введения гарантий сохранения жизни, чести, достоинства1.

Сегодня замена неотвратимости жестокостью не предопределяет достижения целей уголовного закона. Определенные УК РФ в качестве целей уголовного наказания превенция, социальная справедливость не предполагают ни кары, ни возмездия, ни жестокости. Если рассуждать об исправлении осужденного как цели наказания, то здесь вообще недопустимо говорить о смертной казни без намерения иронизировать на эту тему, предполагая, что, согласно русской поговорке, «горбатого исправит могила». Исходя из политических, религиозных, финансовых и иных соображений и национальных обычаев смертная казнь на протяжении многих веков, с целью усилить показательность казни для того, чтобы запугать тех, кто готов покуситься на установленный порядок, человечество изобретало отвратительные по своей сути способы для демонстрации власти. В чем смысл проявления жестокости? В чем ее необходимость? Для многих, наоборот, жестокость является импульсом для совершения новых зверств после того, как становится очевидным, что уже совершение первого деяния предполагает возможность наступления смертной казни. Устрашение? Если бы это всегда безотказно работало, не было бы религиозной терпимости, возникшей в результате длительного противостояния различных религиозных конфессий. В средневековой Европе толкование Священного Писания, сообразуясь с личным пониманием каждого, считалось ересью (греч. «мнение»). Жесточайшее противостояние католической церкви, принесшей на алтарь единой религии тысячи жертв, не смогло остановить стремление к свободе совести, ставшее сегодня одним из защищаемых многими государствами прав каждого.

Многие достижения науки в своей эволюции проходили этап жесточайших запретов, практиковались аутодафе и другие варварские способы «убеждения». Великого Галилея, ма-

1 Буровский А. Запретная правда о русских: два народа. URL: https://modernlib.net/books/andrey_burovskiy/zapret-naya_pravda_o_russkih_dva_naroda/read_5/https://modernHb. net/books/andrey_burovskiy/zapretnaya_pravda_o_russkih_dv a naroda/read 5/.

тематика, физика и астронома, открывшего закон постоянного периода колебания маятника, описавшего закон падения тел, изобретшего термометр и построившего первый в мире телескоп, вызвали на суд, обвиняя в ереси. Если бы он не отрекся от мнения, что «Земля вращается вокруг Солнца», то попал бы на костер [39, р. 100]. По словам профессора «Коллеж де Франс» Франсуа Перру, «род людской тогда станет человеческим, когда человек отречется от убийства» [39, р. 12]. Зверство еще остается частью нашего сознания, допускающего применение смертного приговора. По данным исследователей [39, р. 12] каждый год совершается более 2,5 тысячи смертных казней, т. е. около 200 в месяц, каждый день по приговору суда лишаются жизни 6-7 человек. При этом отмечается рост числа смертных приговоров, а снижения преступности не происходит. Уже не раз отмечалось, что главным фактором, влияющим на профилактику преступного поведения, можно считать неотвратимость наказания. Конечно, любое наказание по своей сути предполагает жесткость. Но всегда ли оно должно быть жестоким? В любом случае наказание - это ограничение как обязательный атрибут ответственности.

Из философских концепций ответственности за совершенное преступление очевидно, что любой вид наказания содержит в себе элемент ограничения свободы, которое направлено на обеспечение интересов не только отдельной личности, но и всего социума. Ограничения, конечно, выполняют функции сдерживания противоправного поведения, выполняя роль превенции, предотвращая возможность наступления негативных последствий как субъектов, которых они призваны ограничивать, так и других лиц.

Право, трансформируясь через закон, устанавливает официальную меру свободы, поддерживая необходимый баланс между интересами личности и общества. Свобода, как возможность сделать выбор без принуждения, не являясь абсолютной, находит допустимую степень независимости человека. Философская концепция свободы у Гегеля, утверждавшего, что «государство есть духовная идея, проявляющаяся в форме человеческой воли и ее свободы» [33, с. 412], предполагает, что личность и государство свободны, но при условии, что

государство защищает права и свободы граждан, а индивидам удается освободиться от эгоизма и достичь некого понимания общности интересов. Отрицательным образом свобода понимается как ограничение человека от всяких детерминант. Право в таком случае может трактоваться лишь как способ объединения неограниченной свободы воли с внешней необходимостью [36, S. 56]. Оценивая подходы Гегеля, М. Симек полагал, что они пережили своих критиков, чтобы «.для нашего времени раскрыть свой универсальный острый смысл, свою философскую глубину и живую актуальность» [42, р. 42]. Идеи Канта предопределяют, что свобода превращает человека в существо, отличное от животных. В человеке происходит борьба противоречивых чувств - угроза гибели, которая заставляет его подчинить свою свободу внешним, по отношению к его природе, законам, чтобы сосуществовать с себе подобными (позитивное определение свободы - свобода для, а не свобода от). Понимание свободы у Декарта - самое обывательское понимание свободы: «Свобода - это возможность делать что хочу». Своими размышлениями Декарт «.положил начало эксперименту. держания вместе свободы и закона или свободы и необходимости. У него появилась гениальная мысль, что на уровне творения вообще нет законов, что закон всегда на втором шаге» [20, с. 43]. Классическая формула Ш. Монтескье, определяя рамки свободы, устанавливает: «...свобода есть право делать все, что дозволено законом» [24]. Человек свободен, а рамки его прав ограничены законом. Но вместе с тем право - это всегда ограничение свободы личности. Антитеза - право ограничивает свободу, чтобы ее гарантировать - формально разрешается ограничением права на ограничение свободы. Роль этого ограничителя, вероятно, принадлежит закону, в котором отражены обоснованность и допустимость этих ограничений.

Степень свободы, которой обладает человек, или ограничений, которым он должен подчиняться, зависит от социального устройства общества, частью которого он себя считает или является. Таким образом, ограничения свободы законом можно рассматривать как систему нормативно-правовых актов, уникальную для каждой страны. Наполнение и функционирование этой системы во многом зависит от того,

что включено в содержание понятия «свобода». Рассуждая на эту тему, Авраам Линкольн говорил, что мир никогда не имел хорошего определения слова «свобода», мы все заявляем о приверженности свободе, но, употребляя одно и то же слово, мы зачастую подразумеваем разные вещи: «... есть две не только разные, но даже несовместимые вещи, именуемые одним и тем же словом "свобода"» [44, р. 121]. Разное понимание того или иного понятия размывает его восприятие. При этом каждый человек самостоятельно определяет степень своей свободы в социуме, создавая внутренний резонанс закона и наших убеждений, морали, нравственности. Эволюция содержания понятия «свобода» отражена в размышлениях античных философов, в работах Канта, Гегеля, Ницше, Сартра, Ясперса, исследованиях Соловьева и Бердяева. Очевидно, что нет философа, не сформулировавшего собственное представление о свободе, которая преломляется и в соотношении с необходимостью («познанная необходимость»), справедливостью, равенством, произволом и анархией [8; 46]. Спектр от фроммовского «бегства от свободы» до полного отрицания даже гипотетической возможности свободного выбора (в концепциях бихевиоризма) не создает целостного видения понимания свободы и ее ограничений от возможности и допустимости до необходимости. Противостояние ограничениям свободы как внутренняя потребность обусловливает выбор варианта поведения на грани вызова обществу. Что за этой гранью. Социум не может существовать без правил, а значит, неизбежно возникнет новая мораль, а затем и право, ограничивающие свободу.

Вместе с тем для многих людей очевидно, что действенная власть не ограничена ничем, ведь ей же позволено выносить смертный приговор, значит, настоящая власть только тогда сильна, когда она обладает правом на все, в том числе на лишение человека жизни. Не исключено, что именно поэтому у преступников, совершающих особо тяжкие преступления против личности, прочно укоренился миф об абсолютной свободе. Свободный человек в их понимании свободен в мыслях и должен быть совершенно свободен в поступках. Ограничения должны, по их мнению, определяться не государственными законами, а единым и четким пониманием того, что можно и нельзя. Убеж-

дение преступников, основанное на негативном личном опыте формирования отношения к праву по «понятиям», к чертам которого можно отнести наряду с другими правилами установку не сотрудничать с властями - начиная от администрации образовательных школ (в детстве) и заканчивая правоохранительными органами. Эта установка - часть положений воровского (тюремного) закона, этого свода норм, правил, запретов и традиций, обязательных не только для воров в законе, но и для всех обвиняемых, попавших в сферу влияния криминальной субкультуры. Причем разрушающая аксиому о заповедной для уголовников свободе от законов реальность выглядит так. «Свободные» уголовники находятся в жесткой зависимости от уже упомянутого свода воровских (тюремных) законов и от криминальных авторитетов, которые, используя особенности криминального сосуществования и пользуясь своим особым положением в местах лишения свободы и содержания под стражей, добиваются полного влияния на достаточно неустойчивую среду осужденных и заключенных с помощью норм и правил, возведенных ими в закон. Для осуществления весьма жесткого управления используются «санкции». Для воров в законе их всего три, и одна из них - смерть. При этом «свободный» уголовник не может рассчитывать ни на какое снисхождение. Даже если он скроется, его будут искать, пока не найдут, и каждый уважающий себя преступник понимает, что он обязан при встрече убить приговоренного.

Вопрос в том, почему в сознании осужденных закон, принятый органами государственной власти, посягает на свободу, следовательно, не справедлив и поэтому не должен соблюдаться, а закон, основанный на «понятиях», не может не исполняться. Очевидно, что группы, сформированные в формате социальных альянсов, противостоящих государству, подрывают его авторитет, разрушают основы власти. Государство вынуждено задействовать огромные силы и средства на борьбу с преступностью, не только в силу экономических интересов, но в связи с тем, что любой преступник противопоставляет себя обществу, власти, публично пренебрегая установленными запретами. Сама идеология негативного отношения к праву должна восприниматься как весьма опасное явление. Выдающийся русский ученый

П. И. Новгородцев, отстаивая ценность права в дискуссии со своими оппонентами, утверждал, что «самое дорогое и ценное для всей юридической науки — это доверие к идее права» [26, с. 548]. Именно доверия к самой идее права, которое в конечном счете всегда есть право человека, не хватает тем, кто оспаривает право как высшую ценность для человека, для общества, для государства. Негативное отношение к праву обусловлено недоверием к государственным институтам. Внутреннее отторжение его может повлечь крах всех систем социальной жизни, правопорядка и государства. При этом основой эффективности работы органов публичной власти является прежде всего общественное доверие. Важно, что на доверии общества к власти основана ее легитимность, в то время как доверие власти по отношению к обществу обусловливает действенность механизмов власти. Взаимное недоверие между властью и обществом очень часто считают исконно российской проблемой. Именно поэтому шаги в направлении устранения отчужденности - перспективное направление развития российского политико-правового диалога. Конституционный суд в течение последних десяти лет в своих решениях сформулировал принцип поддержания доверия к закону и действиям государства. В своих решениях он неоднократно подчеркивает, что, принимая решения о нормативном регулировании той или иной сферы отношений, законодатель должен ориентироваться на поддержание этого принципа. В некоторых случаях в поиске баланса конституционно значимых ценностей он отдает предпочтение решению, которое обусловливает акцент на поддержание этого доверия. Следствием принятия органами публичной власти решений, которые не поддерживаются гражданами страны, является появление недоверия, что не всегда сразу приводит к открытому противостоянию. Подчас негативное отношение к тому или иному решению органа власти не просто фиксируется, как правило, изначально это претензия не ко всей власти вообще, а к отдельной ее ветви, органу либо представителю. В дальнейшем, если власть не в состоянии по каким-либо причинам отреагировать оперативно, возникают очаги недовольства властью, появляется негативное отношение к закону как позиции власти, объективно сформулированной. Сохра-

няясь в социальном пространстве общества, эта деструкция при появлении харизматичных лидеров, способных оказать влияние и организовать протестное движение, вне зависимости от того, внутренние силы или внешние поддерживают эти настроения, может привести к социальному взрыву. В начале 2022 г. мы все стали свидетелями такого формата «диалога» в Казахстане, где для решения вопроса восстановления конституционной законности пришлось прибегать к помощи сил ОДКБ (Организации Договора о коллективной безопасности, подписанного в мае 1992 г. в Ташкенте, провозглашенными целями которого являются укрепление мира, международной и региональной безопасности и стабильности). Даже в случае если общество не принимает отдельное решение, значимость внутреннего отторжения весьма высока. Даже если протестующие не выходят на улицу, отсутствуют политические забастовки, способные парализовать страну, лицам, ориентированным только на прагматику и политические действия, а не на стабильность и достижение социального компромисса, легко подогревать протестные настроения. Чрезвычайно опасно пренебрегать всем, что касается системы внутренних общественных реакций, это может провоцировать формирование ориентированных на дестабилизацию действующей власти социальных альянсов.

Такого типа социальные альянсы известны с древних времен: это и отряды воинов в Древней Греции, объединявшихся для совершения набегов на городские поселения, и викинги, и др. В современных государствах такие альянсы существуют там, где государственные институты не действуют либо их действие неэффективно. В России представители криминальной субкультуры - достаточно устойчивые группы, имеющие собственные представления о свободе, праве и законе, настойчиво транслирующие эти представления в массовое сознание. Именно поэтому очень важно для государства создавать, поддерживать и гарантировать систему подлинных ценностей. В число этих ценностей не может не входить право каждого человека на жизнь. Очевидно, что одной из важнейших функций государства является установление правопорядка, профилактика правонарушений. В рамках выполнения этих задач государство должно принимать превентивные меры, в том

числе наказывать преступников, обязано создать механизмы действенных судебных процедур для превенции преступлений. Эффективность судебных процедур, по мнению исследователей [43], обусловлена развитостью правовой системы, создающей для государства обязанность гарантировать соблюдение прав и свобод. Эта обязанность следует из конституционных гарантий, которые, по мнению А. Мо-ткоу и А. N. Fourie, можно рассматривать как «совокупность правовых механизмов, действующих в государственном контексте, при помощи которых оказывается сдерживающее воздействие на публичную власть» [40].

Вынесение смертного приговора судом

Вместе с тем, рассуждая о принятии на себя государством права на вынесение смертного приговора, необходимо отметить, что причинение смерти лицу, виновному в совершении преступления, совершенного как месть, на которую в исторической ретроспективе имели право потерпевшие, концептуально отличается от наказания, вынесенного специальным органом государственной власти - судом. Место судебной власти значительно выходит за рамки традиционного восприятия ее как органа, основной функцией которой является урегулирование конфликтов. Судебная власть всегда выполняла функции гаранта реализации общественного договора. В этой связи для достижения социального спокойствия и стабильности большое значение в эволюции судоустройства и судопроизводства имел такой принцип, как публичность правосудия. И здесь опять, вероятно, не лишним будет обозначить роль суда и правосудия в формировании доверия со стороны общества к власти. Российская судебная система традиционно формировалась исходя из тезиса, что для удержания политических отношений в рамках правового поля необходимы устойчивые традиции, обусловливающие уважительное отношение к решениям судов. Эти решения должны быть основаны на праве, а приоритет правовых норм над правовыми обычаями и правовым прецедентом традиционен для России. Любая правовая норма находится в общей системе регулирования, намерения законодателя при ее создании предопределяют ее содержание, создавая для нее универсальный характер, оказывающий регулирующее воздей-

ствие на общественные отношения. Эволюция российского судопроизводства, его форм и видов, всегда с момента его зарождения, отражала претензии власти. Принятие устава «О десятинах, судах и людях церковных» документа князем Владимиром Святославичем1 произошло благодаря влиянию византийского права и связано с принятием христианства. Появление Ярославовой Правды - первого письменного списка уставов и Русской Правды историки относят к XI веку. Во всех этих источниках указываются основания для решения князем вопроса о наказании, в том числе и за совершенное убийство. В Двинской уставной грамоте 1397 года за кражу, совершенную в третий раз, устанавливалось наказание в виде смертной казни, как и в Псковский судной грамоте, в статье 7 которой дополнительно закреплена смертная казнь «кримскому» татю (похитителю особо ценного государственного имущества, хранившегося в «Кроме» - псковском Кремле), «переветчику» - изменнику, перешедшему на сторону врага, «зажигальнику» за поджог и конокраду [15].

Содержащий около семидесяти статей, определяющих порядок разбирательства дел, Великокняжеский судебник (судебник Ивана III), который кроме князя был в 1497 г. утвержден Боярской Думой, считают первым процессуальным источником, закрепившим обычаи, существующие в судопроизводстве. В нем также содержались нормы, устанавливающие преступность таких деяний, как душегубство, разбой, поджог, определяющие «лихих людей», для которых велелось «живота не дати, казнити смертною казнью». Смертная казнь как вид наказания была предусмотрена и в Царском судебнике 1550 г., составленном по приказу Ивана Грозного.

После 1613 г. занимавшие российский престол Романовы на протяжении нескольких веков реформировали судоустройство и судопроизводство Российской империи. В принятом в 1649 г. Соборном уложении, указе Петра I 1711 г. «О Правительствующем Сенате», манифесте «Об удержании судей и чиновников от лихоимства», изданном Екатериной II в 1762 г. и в ее «Учреждениях для управления губерний»

1 Владимир Святославович - с 969 г. князь Новгородский, а с 980 г. - Великий князь Киевский, при котором состоялось крещение Руси.

1775 г. были сделаны попытки систематизировать российское законодательство. Вместе с тем следует признать, что запутанность процедур и отсутствие системности в законодательстве, порождавшее бюрократическую неразбериху, делали очевидной необходимость коренного реформирования судебной системы Российской империи. После подготовки Полного собрания законов М. М. Сперанскому было поручено начать работу по подготовке Устава судопроизводства по преступлениям и проступкам. Заканчивался этот проект под руководством Д. Н. Блудова одновременно с работой над Уложением о наказаниях уголовных и исправительных.

Вступая в 1855 г. на престол, император Александр II в Манифесте в качестве одного из главных пожеланий записал: «.да правда и милость царствуют в судах». Его реформы коренным образом изменили судебную систему России. Документы, обосновывающие принятие решений в виде уложений, уставов, манифестов, инструкций были результатом интеллектуальных поисков, основанных на нравственных началах нескольких поколений культурной элиты Российской империи. Судебные уставы были утверждены 20 ноября 1864 г., они закрепляли создание соответствовавшей духу времени судебной системы, ее положения во многом целесообразны и актуальны и сегодня. Но произошедшие в стране перемены не позволили закончить подготовленную реформу.

Многие положения судебной реформы, как считал Н. В. Муравьев, возглавлявший Министерство юстиции в 1894-1905 гг., не соответствовали историческому укладу, большой территории и многонациональному многообразию населения России. Образованная по его инициативе специальная комиссия для пересмотра «законоположений по судебной части», состав которой утвердил сам император, подготовила новую редакцию проектов Учреждения судебных установлений, уставов уголовного и гражданского судопроизводства, которые так и не были приняты.

Процессы над террористами Дмитрием Каракозовым, Верой Засулич и другими, которых оправдывали присяжные, создали устойчивое в массовом сознании мнение о неготовности российского общества к демократическим процедурам в судопроизводстве. Чтобы избежать не-

оправданно мягких приговоров, выносимых присяжными для рассмотрения дела Соловьева, покушавшегося на императора, в 1879 году был создан Верховный уголовный суд, приговоривший его к смертной казни1.

Вероятно, следует отметить, что возможность вынесения смертного приговора предусматривалась и в Своде законов (1832 г.), и в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных (1845 г.), и в Уголовном уложении (1903 г.) за тяжкие государственные и другие преступления [28, с. 211-396]. Однако в период с 1866 по 1881 г. к смертной казни за политические преступления были приговорены 46 человек (приведены в исполнение приговоры в отношении 28) [11, с. 1433]. В теоретических исследованиях того времени правовая природа смертной казни все чаще рассматривалась сквозь призму политического воздействия на оппонентов действующей власти, поэтому в монографиях ведущих российских ученых Н. С. Таганцева, М. Н. Гернета, А. А. Пионт-ковского аргументировалось мнение о несовместимости смертной казни с принципами цивилизованного общества. Эти идеи были поддержаны настолько, что в 1908 г. предлагалось создать в России Лигу борьбы против смертной казни [18, с. 110]. Восприятие смертной казни как меры воздействия на политических оппонентов сохранялось, поэтому, думается, что ее отмена Временным правительством (12 марта 1917 г.) была продиктована решением снизить негативное отношение к власти. Следует напомнить, что решения об отмене и восстановлении смертной казни повторялись затем в истории нашего государства неоднократно, причем иногда эти периоды были весьма короткими, что может подтверждать предположение о политической ангажированности этих решений. Официальное восстановление смертной казни произошло 21 февраля 1918 г. с принятием декрета «Социалистическое отечество в опасности!». Первый в Советской России смертный приговор был вынесен руководителю морских сил Балтийского флота Алексею Щастному в июне 1918 г. Он был признан виновным «в контрреволюционной агитации, попустительстве таковой во флоте, неисполнении приказов

1 28 мая 1879 г. в присутствии 4 тысяч человек А. Соловьев был повешен на Смоленском поле.

советской власти и планомерной дискредитации ее в глазах матросов». Начавшийся красный террор, очевидно, стал формой борьбы за власть. Исследователи ссылаются на данные, что за два года (1918 и 1919) было расстреляно 8 389 чел. [21, с. 121-123]. Великий русский писатель И. А. Бунин, находясь в эмиграции, писал, что испытывает несказанную муку «.за Россию, превращенную в необъятное Лобное место...» [3, с. 101].

Важно отметить, что смертная казнь в СССР применялась не только как уголовно-правовая мера, но и как средство подавления сопротивления и устрашения, вне зависимости от степени общественной опасности преступлений. После окончания Великой Отечественной войны было принято очередное решение об отмене смертной казни2. Но уже в 1950 г. запрет на ее применение был отменен для лиц, признанных виновными в измене Родине, шпионаже, диверсии, а затем (в 1952 г.) для заключенных, обвиняемых в бандитизме. В Уголовном кодексе РСФСР 1960 года смертная казнь была предусмотрена санкциями статей, устанавливающих ответственность за измену Родине, получение взятки должностным лицом в особо крупном размере, нарушение правил о валютных операциях в крупных размерах, посягательство на жизнь народного дружинника, мародерство и другие преступления. Позже была восстановлена смертная казнь за иные преступления, в частности за взяточничество и изнасилование. В 80-е годы количество смертных приговоров начало сокращаться3. В 1996 году в Москве был казнен Сергей Головкин, на сегодняшний день считается, что это последний смертный приговор, приведенный в исполнение в России.

Смертная казнь в нормативно-правовом пространстве современной России

Вместе с тем смертная казнь продолжает существовать в пространстве нормативно-правового регулирования России, являясь, по мнению многих, формой государственного

2 Об отмене смертной казни: указ Президиума Верхов. Совета СССР от 26 мая 1947 г. // Ведомости ВС СССР. 1947. № 17.

3 По данным Малько А. В. и Жильцова С. В. (см.: Смертная казнь в России: История. Политика. Право. М., 2003.) в 1993 г. было вынесено 157 смертных приговоров, в 1994 г. - 160, в 1995 г. - 141.

влияния и фактором сдерживания преступных посягательств. Конституцией определено, что смертная казнь, как исключительная мера наказания, может устанавливаться федеральным законом за особо тяжкие преступления против жизни при предоставлении обвиняемому права на рассмотрение его дела судом с участием присяжных заседателей (ст. 20). Она определена как вид наказания (ст. 44, 59) в Общей части Уголовного кодекса Российской Федерации (далее - УК РФ) за совершение преступлений, ответственность за которые предусмотрена статьями 105, 277, 295, 317, 357 УК РФ.

В тексте статьи 20 Конституции РФ не содержится предписаний об условиях отмены смертной казни, однако презюмируется отказ от нее, иначе сложно предположить иное толкование фразы «впредь до ее отмены». Вместе с тем, учитывая, что данная статья расположена в т. н. «жесткой» части Российской Конституции, следует напомнить, что для изменения ее текста возможно использовать только формат пересмотра1. Этот формат не может быть реализован Федеральным Собранием, необходим созыв Конституционного Собрания, однако на сегодняшний день такой орган не создан [5]. Если буквально следовать конституционным предписаниям, то реализация этой задачи, если она будет поставлена, предполагает несколько этапов весьма непростой работы, которая, помимо юридико-технических процедур, обусловлена политическими решениями, имеющими серьезную поддержку в обществе. Теоретически на первом этапе должен быть принят ФКЗ о Конституционном Собрании, после начала работы которого предполагается внесение инициативы и одобрение ее палатами Российского парламента. После подготовки проекта нового текста и проведения всенародного референдума может быть принята новая Российская Конституция.

Таким образом, для исключения из конституционного текста упоминания о смертной казни необходимо принятие новой Конституции. Это предполагает, что решение данного вопроса возможно, если отмена института смертной казни станет очевидной необходимостью для большей части российского общества. Вместе с

1 Статьей 135 Конституции установлен порядок пересмотра положений глав 1, 2 и 9.

тем данные социологических опросов, в частности проведенных фондом «Общественное мнение» осенью 2020 г., показывают: около 70 % россиян признают необходимым применение смертной казни за сексуальные преступления против несовершеннолетних; более 50 % россиян предполагают возможным ее применение за совершение убийства и террористического акта2. Здесь хотелось бы остановиться на двух важных, на наш взгляд, аспектах.

Во-первых, методология науки в отличие от общественного мнения формулирует свои положения вне зависимости от количества высказанных мнений. В криминологической науке давно сформулирован тезис, что профилактика преступлений обеспечивается не жестокостью наказания, а его неотвратимостью. Понятие неотвратимости наказания известно с античных времен. Римские юристы формулировали этот принцип так: эффективность любого наказания находится в зависимости не столько от его жестокости, сколько от неотвратимости. Виновный рано или поздно обязательно будет найден и справедливо наказан. То есть государство это гарантирует. Конечно, тут важно и соблюдение определенных требований, к числу которых можно отнести законность процедур, доказательность вины лица, подозреваемого в совершении преступления, недопустимость причинения вреда невиновному и др. Говоря о неотвратимости наказания, следует напомнить, что один из первых теоретически обосновавших эту концепцию Ч. Беккариа утверждал, что для предупреждения преступлений важнее неизбежность наказания, а не его жестокость: «Неизбежность наказания, даже умеренного, всегда производит более сильное впечатление, чем страх подвергнуться самому суровому наказанию, если при этом существует надежда на безнаказанность» [2]. Эта идея имеет много сторонников. Вместе с тем в отечественной уголовно-правовой науке принцип неотвратимости наказания трансформировался в принцип неотвратимости ответственности. Препятствием для реализации принципа неотвратимости наказания стало наличие в УК РФ норм, предполагающих возможность освобождения от наказания. Поэтому содержание было смещено

2 Опрос россиян по вопросу возвращения смертной казни. URL: https://ria.ru/20191101/1560486013.html.

в сторону идеи неотвратимости ответственности, правовую природу которого определяли исходя из того, что лицо, в деянии которого содержится состав преступления, подлежит наказанию или иным предусмотренным Уголовным кодексом мерам наказания, поэтому ответственность может быть реализована разными способами не только в виде назначения наказания, в соответствии с приговором суда, но и посредством применения иных мер воздействия, предусмотренных уголовным законом. К ним согласно положениям УК Российской Федерации, «относятся различные меры воздействия, применяемые в связи с освобождением лица, совершившего преступление, от уголовной ответственности или от наказания» [13, с. 128-129]. Вместе с тем сложившаяся система освобождения от уголовной ответственности и наказания нуждается в серьезном преобразовании из-за отступления от принципа неотвратимости ответственности в вопросах, обусловленных поглощением наказания при совокупности преступлений. Кроме того, увеличивается количество видов освобождения от уголовной ответственности при том, что изначально предполагалось учитывать их исключительность, в частности давность, амнистию и помилование, деятельное раскаяние и др. Вероятно, главным базовым основанием применения института освобождения от уголовной ответственности и наказания следует считать такое исключительное обстоятельство, как изменение обстановки, когда совершенное лицом деяние потеряло характер общественно опасного или это лицо перестало быть общественно опасным. Однако исключительный характер освобождения и утрата общественной опасности - это не единственные критерии, которые законодатель принял за основу, предусматривая основания освобождение лица, совершившего преступление, от всех мер уголовно-правового воздействия. Такие основания, как примирение с потерпевшим, отсрочка отбывания наказания женщинам, имеющим малолетних детей, освобождение несовершеннолетних, освобождение захваченного заложника и др., не предполагают снижения общественной опасности деяния. В этой связи в теории уголовного права высказывается точка зрения, что наличие в уголовном законе институтов освобождения от уголовной ответственности и наказания противо-

речит принципу неотвратимости ответственности, не допускающему исключений. В противном случае утрачивается его смысл. Означает ли вышесказанное, что следует исключить из УК РФ основания освобождения от ответственности, учитывая еще и то, что некоторые из них, отраженные в примечаниях к ряду статей, выполняют определенные задачи, являясь известным компромиссом, например, для превенции, эффективного расследования и т. п. В уголовно-правовой науке высказываются мнения о необходимости изменения правового содержания принципа неотвратимости наказания, обозначив его как принцип неотвратимости мер уголовно-правового характера [29, с. 78]. Интересна позиция В. К. Дуюнова, полагающего, что в российских правовых конструкциях правильнее говорить о принципе неотвратимости уголовно-правового воздействия, заключающегося в том, чтобы лицо, совершившее преступление, претерпело за его совершение уголовно-правовое воздействие в форме, отвечающей справедливости. Он полагает, что задача состоит в том, чтобы обеспечить обязательную реакцию государства на преступление, эта реакция должна соответствовать целям и принципам уголовно-правового воздействия, т. е. быть целесообразной, обоснованной, законной, гуманной, неотвратимой и справедливой, а в какой форме она последует - это вопрос, производный от указанных целей и принципов. Такой подход в любом случае, и в форме уголовной ответственности (с назначением или без назначения наказания), и в форме освобождения от уголовной ответственности, будет формально определенно служить индикатором реакция государства. Так или иначе одним из центральных принципов права является неотвратимость ответственности. Особенность права заключается в том, что оно не только устанавливает нормы поведения, но и контролирует их соблюдение, а в связи с этим - наказывает нарушителей. Если у права отнять эту функцию, оно теряет свою специфику, утрачивает смысл и превращается в лучшем случае в мораль, а то и просто в лозунги и заклинания [13, с. 12]. Превенция преступлений достигается неотвратимостью, и применение смертной казни ни в одной стране не решало вопроса пресечения преступлений. В противном случае существовала бы четкая корреляция между количеством пре-

ступлений, совершаемых в разных штатах США, в уголовном законодательстве которых присутствует смертная казнь, и штатами, где она не предусмотрена.

Не включаясь в полемику о существовании «пресловутой» судебной ошибки, хотелось бы напомнить мнение выдающегося российского ученого Н. С. Таганцева: «Нельзя забывать, что, какими бы гарантиями ни было обставлено человеческое правосудие, оно всегда доступно ошибкам...» [31, с. 131]. В этом контексте весьма удивляют позиции некоторых современных сторонников смертной казни, утверждающих, что «...при достаточно высоком уровне правоприменительной деятельности подобный брак практически исключен. Во всяком случае, он несравненно меньше десятков и сотен тысяч жертв в любой иной сфере жизнедеятельности общества, начиная от медицины, промышленности, строительства, транспорта и кончая многими видами спорта, путешествий и рискованных развлечений (аттракционов)». Конечно, риск стать жертвой автомобильной катастрофы значительно выше, но означает ли, что это дает право игнорировать ее существование, пренебрегая правом человека на жизнь. Полагаем, что подобные умозрительные заключения не были бы обнародованы автором, если бы он исходил из собственного опыта, определившего для него судьбу близких людей, a posteriori. Этот же автор утверждает далее: «.можно, однако, с уверенность говорить об абсолютной эффективности данного наказания в плоскости специальной превенции» [22, с. 290-291].

Здесь, вероятно, нелишним будет напомнить, что позиция Н. С. Таганцева относительно смертной казни, обусловленная высочайшим профессионализмом и научной достоверностью, определялась тезисом, что «...жизнь... не оправдала надежд, возлагаемых на смертную казнь: она повсюду, как доказывают статистические данные, остается без всякого влияния на рост преступлений» [31, с. 131].

Во-вторых, смертная казнь в УК РФ предусмотрена в санкциях статей, устанавливающих уголовную ответственность за те преступные деяния, которые не вызывают глубокой озабоченности респондентов, во всяком случае неизвестны опросы достаточной для признания авторитетной степени репрезентативности, позволяющие утверждать обратное. В частности,

в статье 277 УК РФ - за посягательство на

жизнь государственного или общественного деятеля, в статье 295 УК РФ - за посягательство на жизнь лица, осуществляющего правосудие или предварительное расследование, в статье 317 УК РФ - за посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа, в статье 357 УК РФ - за геноцид. При этом наказания в виде смертной казни не установлено за изнасилование, насильственные действия сексуального характера, террористический акт, даже если эти преступления повлекли по неосторожности (а в случае террористического акта - умышленно) причинение смерти потерпевшего. Таким образом, апелляция в вопросах возвращения применения смертной казни к общественному мнению имеет некоторую степень лукавства. Так, те преступления, в отношении которых граждане России считают необходимым применение смертной казни, не содержат ее в санкциях статей, устанавливающих ответственность за их совершение. Преступные деяния, за совершение которых возможно назначить этот вид наказания, такие как посягательства на жизнь лиц, осуществляющих функции в органах государственной власти и общественных организациях, не вызывают у россиян серьезной озабоченности. Таким образом, можно предположить некоторое манипулирование общественным мнением, якобы создающим давление на власть, вынужденную принимать решения по вопросу применения смертной казни.

Говоря о формировании общественного мнения, позволяющего признавать степень общественной опасности настолько высокой, что мера вынесения смертного приговора кажется допустимой, напомним: все перечисленные статьи УК РФ (за исключением геноцида) можно рассматривать как стадию совершения умышленного преступления, так как посягательство вполне охватывается понятием покушения на преступление. Следовательно, такое деяние является специальной нормой по отношению к пунктам «б», «к», «л» части 2 статьи 105, устанавливающим ответственность за квалифицированное убийство. Возражения относительно возможности заблокировать вынесение приговора в виде смертной казни, исходя из положений части 4 статьи 66 УК РФ, вряд ли могут служить препятствием для определения степени общественной опасности такого пре-

ступления, так же как и наличие родового объекта для этих преступлений - общественных отношений по охране государственной власти. Охранительная функция уголовного закона, в данном случая, очевидно преувеличена. Не вызывает сомнений, что степень общественной опасности преступных посягательств на представителей власти или общественных деятелей достаточно высока. Но можно ли ее сравнивать с общественной опасностью террористических актов или изнасилования? Вопрос для исследователей общественного мнения. В данном контексте это предполагает либо непрофессионализм сотрудников фондов, изучающих общественное мнение, формирующих опросные анкеты, либо заказ на подогревание общественного мнения с целью оказать давление на парламент.

Вместе с тем тенденция отказа от применения смертных приговоров в России формирует устойчивую политико-правовую реальность, объективно влияет на конституционные гарантии, которые государство обязано сохранять. Специфика российской конституционной идентичности обусловливает необратимость аннулирования смертной казни исходя из положений статьи 55 Конституции России, исключающих возможность отмены, умаления, ущемления прав человека, которые уже реализованы, став частью российской правовой системы.

В качестве одного из аргументов поддержания конституционной идентичности можно рассматривать положения части 3 статьи 55 Конституции, где в числе оснований для ограничения свободы человека установлены конституционные ценности, которые можно рассматривать как элементы системы российской конституционной идентичности. Ценность этих оснований для ограничения продиктована пониманием сущности совокупности прав и свобод человека. Лишь в сфере действия права конкретный человек может реализовать свою свободу, выражая свои интересы как осмысленный носитель свободной воли. Государство, гарантирующее установленную правом свободу, институционализирует эту свободу. По мнению В. Д. Зорькина, «любое иное: биологическое, аксиологическое и т. д. объяснение юридической природы индивида не может убедительно обосновать, почему именно его права и свободы изначальны и абсолютны, составляя

основу основ современной человеческой цивилизации с только ей присущим феноменом конституционализма» [9, с. 26]. Понимание сущности права как гаранта формального равенства предполагает, что система прирожденных и неотчуждаемых прав, основанная на общепризнанных международным сообществом принципах и нормах, за которыми по договоренности признается правовой характер, не может считаться эталоном. Не конвенционально устанавливаемые гарантии, изменчивые в силу исторически сложившихся основ, а принцип формального равенства является базовой ценностью права, обусловливающая его конституционную идентичность. При этом очевидно, что у каждого государства предполагается собственная система идентичности, состоящая из специфических, важных только для него элементов. Но в рамках международных договоров вырабатывается некий общепризнаваемый перечень базовых, основных подходов. Взаимодействуя друг с другом, эти разные институты поддерживают общечеловеческие ценности, одной из которых, вне всякого сомнения, является жизнь человека.

Заключение

Конституционные ценности в разных странах, являясь элементами системы национальной конституционной идентичности, формируют уникальные модели на основе специфических исторических, культурных, философских традиций. Вместе с тем они включают некие общие элементы, определяемые как общепризнанные принципы международного права, которые отражаются в международных договорах, являющихся частью правовой системы страны. Каждое государство в современном мире формирует свою правовую идентичность, учитывая международные обязательства. Это дает возможность сохранять определенную степень открытости, не позволяющей размывать национальные конституционные нормы и гарантии прав человека, важнейшим из которых является право на жизнь. В этой статье предпринята попытка избежать умозрительных априори, предложен юридико-правовой аспект отказа современной России от применения на ее территории смертной казни. Анализ нормативных актов подтверждает тезис, что принятие Россией решения об отказе от применения

смертной казни при влиянии современных международных тенденций, получивших распространение в европейских странах, с течением времени стало частью российской правовой системы, укрепляя российскую конституционную идентичность. Во многом это происходит благодаря создаваемой в современной России системе правосудия, не только основанной на принципах европейских моделей судебной системы, но в значительной части имеющей корневую основу государственности, сложившейся на протяжении многих веков и обусловливающей достойное отношение к правам и свободам человека, в том числе его праву на жизнь.

Библиографический список

1. Алексеев Ю. Г. Псковская судная грамота. Текст. Комментарий. Исследование. Псков: Изд-во Центра «Возрождение», 1997. 146 с.

2. Беккариа Ч. О преступлениях и наказаниях. М., 2000. 238 с.

3. Бунин И. А. Суп из человеческих пальцев. Открытое письмо к редактору газеты «Таймс» // Публицистика 1918-1953 годов. М., 1998. 635 с.

4. Виноградова Е. В., Захарцев С. И. Российская идентичность в camera obscura гуманитарных наук // Образование и право. 2021. № 8. C.321-329.

5. Виноградова Е. В. Антитеза общепризнанных принципов и норм и государственной конституционной идентичности в современной полицентричной системе международных отношений // Труды Института государства и права РАН. 2021. № 3. C. 28-40.

6. Виноградова Е. В. Смертная казнь. Контрфорс российской конституционной идентичности и международно-правовых обязательств // Евразийская адвокатура. 2021. № 6. C. 46-54.

7. Демичев А. А. Периодизация истории суда присяжных в России // Журнал российского права. 2001. № 7. C. 137-150.

8. Захарцев С. И., Масленников Д. В., Сальников В. П. Логос права: Парменид - Гегель - Достоевский. К вопросу о спекулятивно-логических основаниях метафизики права. М.: Юрлитинформ, 2019. 371 с.

9. Зорькин В. Д. Конституционное правосудие: процедура и смысл. СПб., 2021. 154 с.

10. Идея свободы. Право. Мораль (классическая и постклассическая философия права)

/ под ред. С. И. Захарцева. М.: Юрлитинформ, 2020. 288 с.

11. Ищенко Е. П. Смертная казнь: прошлое, настоящее, будущее // Lex Russica. 2009. Т. LXVIII, №6. C. 1429-1448.

12. Кант И. Сочинения: в 6 т. М.: Мысль, 1965. Т. 4, ч. 2. 477 с.

13. Келина С. Г., Кудрявцев В. Н. Принципы советского уголовного права. М.: Наука, 1988. 173 с.

14. Ключевский В. О. Русская история: полный курс лекций. М.: ОЛМА-ПРЕСС Образование, 2004. 830 с.

15. Корецкий Д., Милюков С. Экономические преступники - друзья или враги народа? // Уголовное право. 2013. №3. С. 86-90.

16. Крылова Н. Е. Уголовное право и биоэтика: проблемы, дискуссии, поиск решений. М., 1996. 54 с.

17. Кутафин О. Е., Лебедев В. М., Семи-гин Г. Ю. Судебная власть России: в 6 т. М.: Мысль, 2003. Т. IV. 677 с.

18. Лиханова И. И., Лаврентьева Т. С. Проблема смертной казни: исторический аспект и современность // Вестник Санкт-Петербургской юридической академии. 2012. Т. 15, № 2. С. 107-112.

19. Лопашенко Н. А. Убийства. М., 2013. 540 с.

20. Мамардашвили М. Кантианские вариации. М.: Аграф, 1997. 309 с.

21. Малько А. В., Жильцов С. В. Смертная казнь в России: История. Политика. Право. М.: Изд-во НОРМА, 2003. 222 с.

22. Милюков С. Ф. Смертная казнь: дискуссия должна быть продолжена // Юридическая орбита. 2021. №1. С. 285-298.

23. Михлин А. С. Смертная казнь. Вчера, сегодня, завтра. М., 1997. 168 с.

24. Монтескье Ш. Л. О духе законов. М.: Мысль, 1999. 672 с.

25. Нерсесянц В. С. Философия права. М.: НОРМА, 2006. 647 с.

26. Новгородцев П. И. Демократия на распутье // Об общественном идеале. М.: Пресса, 1991. 640 с.

27. Петрухин И. Л. Состязательность и правосудие // Государство и право. 1994. № 10. С. 128-137.

28. Российское законодательство Х-ХХ веков: в 9 т. Т. VI: Законодательство первой по-

ловины XIX века / под общ. ред. О. И. Чистякова. М.: Юрид. лит., 1988. 431 с.

29. Российское уголовное право: курс лекций / под ред. А. И. Коробеева. Т. I: Преступление. Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 1999. 602 с.

30. Суд присяжных в России: Громкие уголовные процессы 1864-1917 гг. Л.: Лениз-дат, 1991. 510 с.

31. Таганцев Н. С. Русское уголовное право: лекции. Часть общая. М.: Наука, 1994. Т. 2. 393 с.

32. Таганцев Н. С. Смертная казнь: сб. ст. СПб.: Гос. тип., 1913. 177 с.

33. Хрестоматия по истории философии. М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС, 1998. 445 с.

34. ШтайнерМ. Гитлер. М.: Этерна, 2010. 669 с.

35. Al-e Ahmad J. Gharbzadegi: Weststruck-ness. Brekley: Mizan, 1984. 189 р.

36. Berges A. Derfreie Wille als Rechtsprinzip. Untersuchungen zur Grunglegung des Rechts bei Hobbes und Hegel. Hamburg, 2012. 396 S.

37. Evans G. Values and Interests in Foreign Policy Making // Simons Papers in Security and Development. School for International Studies, Simon Fraser University. Vancouver, 2016. № 53. 21 р.

38. Hefendehl R. Europäisches Strafrecht: bis wohin und nicht weiter? // Zeitschrift für Internationale Strafrechtsdogmatik. 2006. № 6. S. 229-236.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

39. Monestier M. Peines de mort: Histoire et techniques des execution capitals des origins a nos jours. Paris: Cherche-midi, 1994. 301 р.

40. Momirov A., Fourie A. N. Vertical Comparative Law Methods: Tools for Conceptualising the International Rule of Law // Erasmus Law Review. 2009. Vol. 2, Issue 3. Рр. 291-309.

41. Roach S. C. Affective Values in International Relations: Theorizing Emotional Actions and the Value of Resilience // Politics. 2016. № 36 (4). Рр. 400-412.

42. Siemek M. Hegel als Philosoph des modernen Rechtsstaates // Recht ohne Gerechtigkeit? Hegel und die Grundlinien des Rechtsstaates / Herausgegeben von M. Wischke, A. Przylebski. Wurzburg, 2010. 301 р.

43. Schwarze J. Judicial Review in EC Law - Some Reflections on the Origins and the Actual Legal Situation. // International and Comparative Law. 2002. Vol. 51, №1. Рр.17-33.

44. The Writings of Abraham Lincoln / ed. by A. B. Lapsley. Vol. 7. New York: G. P. Putnam's Sons, 1905. 476 p.

45. Waldock H. General Courts on Public International Law // Records of Courts. 1962. Vol. 1. 367 p.

46. Zakhartsev S. I., Salnikov V. P. The Philosophy of Law and Legal Science. Newcastle upon Tyne: Cambridge Scholars Publishing, 2018. 270 p.

References

1. Alekseev Yu. G. Pskovskaya sudnaya gramota. Tekst. Kommentariy. Issledovanie [The Pskov Judicial Charter. Text. Commentary. Research]. Pskov, 1997. 146 p. (In Russ.).

2. Beccaria C. O prestupleniyakh i naka-zaniyakh [On Crimes and Punishments]. Moscow, 2000. 238 p. (In Russ.).

3. Bunin I. A. Sup iz chelovecheskikh pal 'tsev. Otkrytoe pis 'mo k redaktoru gazety «Tayms» [Human Finger Soup. An Open Letter to the Editor of The Times]. Publitsistika 1918-1953 godov [Essays of 1918-1953]. Moscow, 1998. 635 p. (In Russ.).

4. Vinogradova E. V., Zakhartsev S. I. Ros-siyskaya identichnost' v camera obscura gumani-tarnykh nauk [Russian Identity in Camera Obscura of the Humanities]. Obrazovanie i pravo - Education and Law. 2021. Issue 8. Pp. 321-329. (In Russ.).

5. Vinogradova E. V. Antiteza obshhepriz-nannykh printsipov i norm i gosudarstvennoy kons-titutsionnoy identichnosti v sovremennoy politsen-trichnoy sisteme mezhdunarodnykh otnosheniy [The Antithesis of Universally Recognized Principles and Norms and State Constitutional Identity in the Modern Polycentric System of International Relations]. Trudy Instituta gosudarstva i prava RAN - Proceedings of the Institute of State and Law of the RAS. 2021. Issue 3. Pp. 28-40. (In Russ.).

6. Vinogradova E. V. Smertnaya kazn'. Kontrfors rossiyskoy konstitutsionnoy identichnosti i mezhdunarodno-pravovykh obyazatel 'stv [The Death Penalty. The Counterfort of Russian Constitutional Identity and International Legal Obligations] . Evraziyskaya advokatura - Eurasian Advocacy. 2021. Issue 6. Pp. 46-54. (In Russ.).

7. Demichev A. A. Periodizatsiya istorii suda prisyazhnykh v Rossii [Periodization in the History of the Jury Trial in Russia]. Zhurnal ros-siyskogo prava - Journal of Russian Law. 2001. Issue 7. Pp. 137-150. (In Russ.).

Виноградоeа E. B.

8. Zakhartsev S. I., Maslennikov D. V., Sal 'nikov V. P. Logos prava: Parmenid - Gegel' -Dostoevskiy. K voprosu o spekulyativno-logicheskikh osnovaniyakh metafiziki prava [The Logos of Law: Parmenides - Hegel - Dostoevsky. On the Speculative and Logical Foundations of the Metaphysics of Law]. Moscow, 2019. 371 p. (In Russ.).

9. Zor'kin V. D. Konstitutsionnoe pravosu-die: protsedura i smysl [Constitutional Justice: Procedure and Meaning]. St. Petersburg, 2021. 154 p. (In Russ.).

10. Ideya svobody. Pravo. Moral' (klassi-cheskaya i postklassicheskaya filosofiya prava) [The Idea of Freedom. Law. Morality (Classical and Post-Classical Philosophy of Law)]; ed. by S. I. Zakhartsev. Moscow, 2020. 288 p. (In Russ.).

11. Ishhenko E. P. Smertnaya kazn': prosh-loe, nastoyashhee, budushhee [The Death Penalty: Past, Present, Future]. Lex Russica. 2009. Vol. LXVIII. Issue 6. Pp. 1429-1448. (In Russ.).

12. Kant I. Sochineniya v shesti tomakh [Essays in Six Volumes]. Vol. 4. Part 2. Moscow, 1965. 477 p. (In Russ.).

13. Kelina S. G., Kudryavtsev V. N. Printsipy sovetskogo ugolovnogo prava [Principles of Soviet Criminal Law]. Moscow, 1988. 173 p. (In Russ.).

14. Klyuchevskiy V. O. Russkaya istoriya. Polnyy kurs lektsiy [Russian History. Full Course of Lectures]. Moscow, 2004. 830 p. (In Russ.).

15. Koretskiy D., Milyukov S. Ekonomiches-kie prestupniki - druz'ya ili vragi naroda? [Economic Criminals - Friends or Enemies of the People?]. Ugolovnoe pravo - Criminal Law. 2013. Issue 3. Pp. 86-90. (In Russ.).

16. Krylova N. E. Ugolovnoe pravo i bioeti-ka: problemy, diskussii, poisk resheniy [Criminal Law and Bioethics: Problems, Discussions, Search for Solutions]. Moscow, 1996. 54 p. (In Russ.).

17. Kutafin O. E., Lebedev V. M., Semi-gin G. Yu. Sudebnaya vlast' Rossii [The Russian Judiciary: in 6 vols.]. Moscow, 2003. Vol. 4. 677 p. (In Russ.).

18. Likhanova I. I., Lavrent'eva T. S. Problema smertnoy kazni: istoricheskiy aspekt i sovre-mennost' [The Problem of the Death Penalty: Historical and Contemporary Aspect]. Vestnik Sankt-Peterburgskoy yuridicheskoy akademii - Bulletin of the St. Petersburg Law Academy. 2012. Vol. 15. Issue 2. Pp. 107-112. (In Russ.).

19. Lopashenko N. A. Ubiystva [Murders]. Moscow, 2013. 540 p. (In Russ.).

20. Mamardashvili M. Kantianskie variatsii [Kantian Variations]. Moscow, 1997. 309 p. (In Russ.).

21. Mal'ko A. V., Zhil'tsov S. V. Smertnaya kazn'v Rossii: Istoriya. Politika. Pravo [The Death Penalty in Russia: History. Politics. Law]. Moscow, 2003. 222 p. (In Russ.).

22. Milyukov S. F. Smertnaya kazn': diskus-siya dolzhna byt' prodolzhena [The Death Penalty: Discussion to Be Continued]. Yuridicheskaya orbita - Legal Orbit. 2021. Issue 1. Pp. 285-298. (In Russ.).

23. Mikhlin A. S. Smertnaya kazn'. Vchera, segodnya, zavtra [The Death Penalty. Yesterday, Today, Tomorrow]. Moscow, 1997. 168 p. (In Russ.).

24. Montesquieu C. L. O dukhe zakonov [On the Spirit of the Laws]. Moscow, 1999. 672 p. (In Russ.).

25. Nersesyants V. S. Filosofiya prava [Philosophy of Law]. Moscow, 2006. 647 p. (In Russ.).

26. Novgorodtsev P. I. Demokratiya na ras-put'e [Democracy at the Crossroads]. Ob obsh-hestvennom ideale [On the Social Ideal]. Moscow, 1991. 640 p. (In Russ.).

27. Petrukhin I. L. Sostyazatel'nost' i pravo-sudie [Adversarialism and Justice]. Gosudarstvo i pravo - State and Law. 1994. Issue 10. Pp. 128137. (In Russ.).

28. Rossiyskoe zakonodatel'stvo X—XX ve-kov [Russian Legislation of the 10th-20th Centuries: in 9 vols.]. Vol. VI. Zakonodatel'stvo pervoy poloviny XIX veka [Legislation of the First Half of the 19th Century]; ed. by O. I. Chistyakov. Moscow, 1988. 431 p. (In Russ.).

29. Rossiyskoe ugolovnoe pravo: kurs lektsiy [Russian Criminal Law: a Course of Lectures]; ed. by A. I. Korobeev. Vol. I. Prestuplenie [Crime]. Vladivostok, 1999. 602 p. (In Russ.).

30. Sud prisyazhnykh v Rossii: Gromkie ugo-lovnye protsessy 1864-1917 gg. [Trial by Jury in Russia: High-Profile Criminal Trials, 1864-1917]. Leningrad, 1991. 510 p. (In Russ.).

31. Tagantsev N. S. Russkoe ugolovnoe pravo: Lektsii. Chast' obshhaya [Russian Criminal Law: Lectures. Part General]. Moscow, 1994. Vol. II. 640 p. (In Russ.).

32. Tagantsev N. S. Smertnaya kazn': sbor-nik statey [The Death Penalty: Collected Articles]. St. Petersburg, 1913. 177 p. (In Russ.).

33. Khrestomatiyapo istorii filosofii [History of Philosophy Reader]. Moscow, 1998. 445 p. (In Russ.).

34. SteinerM. Gitler [Hitler]. Moscow, 2010. 669 p. (In Russ.).

35. Al-e Ahmad J. Gharbzadegi: Weststruck-ness. Berkeley: Mizan Press, 1984. 189 р. (In Eng.).

36. Berges A. Derfreie Wille als Rechtsprinzip. Untersuchungen zur Grunglegung des Rechts bei Hobbes und Hegel. Hamburg, 2012. 396 р. (In Germ.).

37. Evans G. Values and Interests in Foreign Policy Making. Simons Papers in Security and Development. School for International Studies. Simon Fraser University. Vancouver, 2016. Issue 53. 21 р. (In Eng.).

38. Hefendehl R. Europäisches Strafrecht: bis wohin und nicht weiter? Zeitschrift für Internationale Strafrechtsdogmatik. 2006. Issue 6. Рр. 229236. (In Germ.).

39. Monestier M. Peines de mort: Histoire et techniques des execution capitals des origins a nos jours. Paris: Le Cherche-Midi, 1994. 301 р. (In Fr.).

40. Momirov A., Fourie A. N. Vertical Comparative Law Methods: Tools for Conceptualising the International Rule of Law. Erasmus Law Review. 2009. Vol. 2. Issue 3. Рр. 291-309. (In Eng.).

Информация об авторе:

Е. В. Виноградова, доктор юридических наук, профессор,

и.о. первого заместителя директора

Институт государства и права Российской Академии наук

119019, Россия, г. Москва, ул. Знаменка,10

ORCID 0000-0002-3568-9042

ResearcherID: M-4613-2015

Статьи в БД «Scopus» / «Web of Science»: DOI: 10.14505/jemt.v9.1(25).18 DOI: 10.1051/e3sconf/202020806007 DOI: 10.14505/jarle.v10.6(44). 11

41. Roach S. C. Affective Values in International Relations: Theorizing Emotional Actions and the Value of Resilience. Politics. 2016. Issue 36 (4). Pp. 400-412. (In Eng.).

42. Siemek M. Hegel als Philosoph des Modernen Rechtsstaates. Recht ohne Gerechtigkeit? Hegel und die Grundlinien des Rechtsstaates; ed. by M. Wischke, A. Przylebski. Würzburg, 2010. 301 p. (In Germ.).

43. Schwarze J. Judicial Review in EC Law - Some Reflections on the Origins and the Actual Legal Situation. International and Comparative Law. 2002. Vol. 51. Issue 1. Pp. 17-33. (In Eng.).

44. The Writings of Abraham Lincoln; ed. by A. B. Lapsley. New York: G.P. Putnam's Sons, 1905. Vol. 7. 476 p. (In Eng.).

45. Waldock H. General Courts on Public International Law. Records of Courts. 1962. Vol. 1. 367 p. (In Eng.).

46. Zakhartsev S. I., Salnikov V. P. The Philosophy of Law and Legal Science. Newcastle upon Tyne: Cambridge Scholars Publishing, 2018. 270 p. (In Eng.).

About the author: E. V. Vinogradova

Institute of State and Law of the Russian Academy of Sciences

10, Znamenka st., Moscow, 119019, Russia ORCID: 0000-0002-3568-9042 ResearcherID: M-4613-2015

Articles in Scopus / Web of Science: DOI: 10.14505/jemt.v9.1(25).18 DOI: 10.1051/e3sconf/202020806007 DOI: 10.14505/jarle.v10.6(44). 11

РОССИЙСКАЯ КОНСТИТУЦИОННАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ. СМЕРТНАЯ КАЗНЬ, ПРОТИВ И... ПРОТИВ Текст научной статьи по специальности «Право»

Аннотация научной статьи по праву, автор научной работы — Виноградова Е. В.

Похожие темы научных работ по праву , автор научной работы — Виноградова Е. В.

RUSSIAN CONSTITUTIONAL IDENTITY. THE DEATH PENALTY, AGAINST AND... AGAINST

Текст научной работы на тему «РОССИЙСКАЯ КОНСТИТУЦИОННАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ. СМЕРТНАЯ КАЗНЬ, ПРОТИВ И... ПРОТИВ»