CC BY
131
Е. Ю. КУДИНОВА,
кандидат педагогических наук
РОССИЯНЕ В КИТАЕ,
ИЛИ ОПЫТ ПОСТАНОВКИ ПРОБЛЕМ
С чего все началось? В изучении российской эмиграции в Китае есть весьма интересный с культурологической точки зрения аспект. Это вопрос о взаимодействии и взаимовлиянии двух культур — российской и китайской. Точнее — о наличии этого процесса как такового, степени его развернутости во времени и пространстве, его качественных характеристиках, результатах, формах проявлений и т.п. В отечественных исследованиях вопрос этот* впервые печатно сформулирован Н.И.Дубининой и Г.В.Мелиховым1. В одной из своих работ Г.В.Мелихов пишет о «феноменальном сплаве двух культур»2. А вот американский исследователь российской эмиграции М.Раев утверждает: «... эмигранты сознательно стремились вести русскую жизнь. Даже попав в чужое окружение, они хотели жить, работать и творить [...] так, словно эмиграция в культурно и философском плане олицетворяла собой всю Россию»; и еще: «Россия за рубежом ... оказалась более «подлинной» и более продуктивной в культурном отношении»3. Весьма выразительно примерно ту же мысль высказал в частной переписке с автором исследователь харбинской общины россиян Г.А.Мыслин: никакой ассимиляции русской культуры на Дальнем Востоке не произошло.
Как так? Почему столь противоречивы оценки и суждения уважаемых исследователей? Как же все-таки — «феноменальный сплав» или «никакой ассимиляции»? Контекст эпохи таков, что в нем вопреки всякому опыту мировой истории могла сформироваться некая новая социокультурная общность? Или российская культура за рубежом оказалась локальным, замкнутым в себе явлением, успешно отторгающим всякие влияния извне? И неужели вообще несколько десятилетий XX в. по конструктивности взаимоотношений можно приравнять к столетним контактам?
В действительности, временные параметры играют не последнюю роль в механизмах функционировния культуры. Правда, и не только они. И невозможно ответить однозначно что и в какой конк-
* Появлением статьи автор обязана личному содействию генерального директора АО «Приморскуголь» А.М.Васяновичу. Анатолию Макаровичу и всем, кто принимал участие в организации моей поездки в Китай,— глубочайшая признательность.
ретно-исторический отрезок окажется более существенным, иначе — культурообразующим фактором. Но вот самое видимое и понятное: основой, началом процесса взаимопроникновения культур, тем более так существенно разнящихся, как китайская и российская, может стать как минимум наличие совместно воспроизведенного поколения. Поколения, способного стать потенциальным носителем основных элементов двух культур одновременно. Ни одна из сторон при этом не может быть по отношению к другой агрессивной более, чем того требует закон элементарного выживания. Никакого уничтожения и подавления в глобальных масштабах. Однако, если даже в первом поколении условия будут соблюдены, взаимодействия культур еще очень зыбки. Первое, а также некое число последующих поколений, несмотря на внешне мирные условия сосуществования, все еще не являют пример установления совместных традиций. Еще актуален процесс взаимоотрицания, соперничества между разными элементами за право преобладания и наследования. Время от времени неизбежны колебания различного рода внешних факторов, которые, с одной сторны, отягощают развитие, с другой, — задают процессу большую динамику. В конечном итоге некую законченную форму приобретают элементы, в наибольшей степени способствующие достижению гармонии человека, человеческой общности с конкретной социокультурной средой.
В общем, в ответ хотелось возражать и спорить. Аргументы складывались, но ввиду недостаточности конкретно-исторических доказательств, только наводняли «академические кулуары».
История эмиграции, особенно так называемой «первой волны», — тема, более других сопряженная с поиском конкретноисторических материалов. Главные из них — печатная продукция времени. В силу известных причин эмигрантские издания на территории России не собирались и не хранились. Поисковые работы начались, по сути, с девяностых годов, но совпали с экономическим кризисом, что и делает их практически неосуществимыми. Территория Дальнего Востока в этом смысле представляет особую сложность — количество, состояние и проблематика дальневосточных архивохранилищ, как известно, не отвечают исследовательскому «спросу». Акции по передаче России русских фондов из зарубежных хранилищ не спасают положения, так как в большинстве своем касаются европейской эмиграции, а случайно попавшие в это число дальневосточные материалы оседают опять-таки в центральных хранилищах страны.
Самые обширные сведения на Дальнем Востоке по эмигрантской тематике сосредоточены ныне в Хабаровском государственном архиве (ХгА). Недавно ему на хранение переданы личные дела, составленные в тридцатых годах организацией, носившей название Бюро российских эмигрантов (БрЭМ)4. Помимо них, архив располагает небольшой, правда, по объему, но единственной пока в своем роде коллекцией эмигрантских изданий. Разрозненные экземпляры подоб-
ной литературы, чудом уцелевшие, хранятся также в архиве Общества изучения Маньчжурского края (ОИМК) и Отделе редкой книги научной библиотеки ДВГУ. Еще часть материалов скапливается в личных коллекциях, информация о которых по невнятным причинам не обнародуется. Что касается других, недальневосточных, хранилищ, то ввиду прекращения выпуска регулярных когда-то каталогов официальная информация от них и вовсе не поступает. Случайные же сведения, получаемые разными путями, не составляют убеждения в полноте и обширности отечественных хранилищ.
Видимо, не стоит пояснять редкую специфичность БРЭМовских материалов. Совокупность же других источников представляет историю дальневосточной эмиграции в весьма фрагментарном виде. Стало быть, и задача воссоздания этого феноменального во многих отношениях отрезка российской истории в его целостности становится чрезвычайно затруднительной. Такое положение, к тому же, чревато опасностью самых серьезных просчетов, если выводы, представленные общертвенности, будут сформулированы на основе неполных и разрозненных данных. В этой связи представляется неимоверно важным своевременное циркулирование любой информации, касающейся данной проблематики. Основная масса эмигрантской литературы, как теперь стало понятно, находится вне России. Поэтому ее поиск и, главное, освещение результатов этого поиска могут и должны стать для ряда заинтересованных лиц, ведущих пока свои исследования весьма изолированно друг от друга, неким объединяющим и регулирующим фактором. Во всяком случае, публичность даст возможность четкой ориентации хотя бы в том, где и какая литература находится, что впоследствии приведет к так необходимой систематизации всех существующих в этой области данных. И без того тормозящие это дело трудности усугубляются невозможностью зарубежных поисков, это последнее обстоятельство тем более придает вопросу обнародования информации чрезвычайную значимость.
Среди тех, кто занимается эмигрантской проблематикой, немного пока таких, кому удалось познакомиться с хранилищами других стран. Наряду с другими трудность заключается также и в том, что точные адреса их до поры-до времени оставались недоступными. Можно было предположить, что такого рода документы могли сохраниться на территории Китая — страны первого пристанища российских эмигрантов на Дальнем Востоке, в Сан-Франциско — где после ряда политических событий образовалась весьма многочисленная российская колония, в городах Америки и Австралии— ставших дальнейшими местами рассеяния российской диаспоры. Ориентироваться приходилось, да и сейчас приходится, по ссылкам, содержащимся в зарубежных источниках (в основном — это американские исследования по вопросам российской эмиграции), да и то только по тем из них, которые попадают в Россию. Понятно, что уповать на исчерпывающую информацию здесь не приходится.
Поэтому представившаяся автору возможность поездки в Китай оказалась, как это вообще-то бывает только со сказочными чудесами, весьма кстати.
И вот он, наконец, Китай — страна, которой есть, чем гордиться. Древнейший человек — синантроп — найден на этой территории. Он служит как бы своеобразной меткой этой земли в мировом пространстве, помечая ее как наиболее благоприятную для возникновения человеческой культуры... Общие впечатления таковы, будто единая в политическом, социально-экономическом отношениях страна Китай на самом деле более другая, чем можно себе вообразить. Три увиденных города — Харбин, Пекин, Шанхай — как три отдельные страны. Среди них Харбин — отдельная страна Харбин — один из крупнейших культурных центров послереволюционной эмиграции. Страна, в звуковом пространстве заполненная знакомой речью, в визуальном — знакомыми же, российскими образами. Мучительно жжет (или согревает в жуткие харбинские морозы?) вопрос о взаимодействии культур. А он, понятно, «выходит» на вопрос о специфике дальневосточной эмиграции.
Сам по себе этот вопрос не нов, и вслед за другими пишущими можно констатировать тот факт, что Харбин как территория совместного российско-китайского пользования был в немалой степени российской провинцией. И потому эмигрантам, прибывшим сюда, было легче, чем, скажем, в европейских городах. Невольным заблуждением многих, в том числе и автора до предпринятой поездки, было распространение этого положения по аналогии на всю российскую диаспору в Китае, да и, пожалуй, на всем Дальнем Востоке. (Хотя всерьез региональный аспект проблемы пока еще никто не исследовал). Вопрос оказался иным и много сложнее, чем виделся за письменным столом: думается, территориальные характеристики сыграли роль более существенную, чем принято трактовать. К тому же и временные отрезки пребывания эмиграции на территориях преимущественного рассеяния — также различны. Выскажемся гипотетически: географический и временной факторы резко
разграничивают эмигрантский социум на отдельно существовавшие и самостоятельно функционировавшие группы. А это уже диктует подходить к их изучению строго дифференцированно. И в дальнейшем к ним сложно будет применять общие характеристики так, как это в ряде случаев возможно по отношению к европейской эмиграции5.
Если попробовать обозначить эти группы, то в первом приближении их можно выделить как минимум три. Это эмиграция,осевшая на довольно длительный период, сроком примерно в полтора-два поколения, в Харбине. Эмиграция, обосновавшаяся в разное время, при разных обстоятельствах и на разные сроки в других населенных пунктах Китая. Эмиграция, нашедшая прибежище в других странах Дальнего Востока. Что касается последних двух групп — говорить что-
либо о них еще рано ввиду отсутствия конкретно-исторической информации. Что же касается харбинской, то изучение документов подтверждает, что это— эмиграция особого типа, особого склада, иная по культурному содержанию, способам существования и вживания в инокультурную среду. Главное в ней, наряду со своеобразием в решении разных задач своей жизнедеятельности, то, что она сама, осознанно или нет, формировала собственную среду обитания, вводя в нее или, наоборот, отстраняя и вычленяя вовне отдельные элементы. Это свойство выделяет ее в общем эмигрантском социуме и придает свойства особой субкультуры.
Вопрос в том, насколько чуждой и насколько родственной оказалась для харбинской эмиграции эта инокультурная среда. Где, на каких «перекрестках» происходили или нет контакты двух культур и что за этим следовало далее?
И мой куратор, уважаемый человек, потративший на меня немало сил и времени, г-н Ян'Жэнь сбился с ног, пытаясь определить, что же мне все-таки нужно.
Пора сказать о главном. В Китае существует ряд хранилищ, содержащих российские издания, в том числе эмигрантского и доэмигрантского периода. И каждый, кто поедет в Китай, не минует их. Это Публичная библиотека провинции Хэйлунцзян, Харбинская городская библиотека, главное книгохранилище страны — Национальная библиотека в Пекине, известная своей эмигрантской коллекцией Шанхайская библиотека и другие. Но, возможно, не каждому выпадет случай стать первым после многих лет забвения открывателем столь значительной по своему объему коллекции, как это случилось с автором. Даже для ее владельцев обнаруженные сокровища тоже в некотором смысле оказались неожиданностью.
Обнаружена была эта коллекция в русском фонде Научной библиотеки Харбинского политехнического института (ХПИ). Судя по всему—и прежде всего по тому, что русский фонд этого периода в течение нескольких лет оставался неразобранным, а до переезда библиотеки в новое здание доступ к нему был ограничен и на него даже не заводилась картотека — этими фондами не пользовались ни китайские, ни иностранные исследователи. Тем более ценным оказалось наше сотрудничество с директором библиотеки г-ном Ли Чи-Фанем и главным специалистом библиотеки г-жой У Юй Цин.
Что же касается самой коллекции, то главнейшая ее ценность состоит в том, что большая часть представленных в ней материалов—документального характера: отчеты, планы,
стенограммы, аналитические, научные, научно-популярные очерки, периодические издания, оригинальные труды эмигрантов, в общем, все, что в самой непосредственной форме дает представление о каждодневной жизни эмиграции и раскрывает ее внутренний потенциал и устремления. Есть в этой коллекции также и другая, художественная, литература, но количество ее незначительно, к тому же, она дублирует издания,
представленные более широко в других коллекциях КНР. Другого же такого собрания именно документальных материалов на территории Китая нет, либо они нам пока не известны.
На основе материалов, содержащихся в данной коллекции, видимо, уже возможны некие частные попытки реконструкции культурно-исторического процесса в условиях эмиграции. Коллекцию эту трудно описать в повествовательной форме, поэтому перечислим для примера лишь только некоторые из материалов, необходимые для дальнейшего изложения:
«Известия Юридического факультета»— регулярное издание, освещающее научную, академическую и в какой-то мере студенческую жизнь этого высшего учебного заведения, а также проблемы других вузов и работу их преподавателей. Несколько выпусков. В ХГА и архиве ОИМК есть по одному тому «Известий»;
«Высшая школа в Харбине»— межвузовское издание, отдельные выпуски которого бывали целиком посвящены одному из высших учебных заведений, другие же — формировались по принципу сборников. На территории Дальнего Востока нет;
«Вестник Азии» — знаменитое издание Общества русских ориенталистов, включающее работы членов этого общества по всем вопросам изучения Китая, Маньчжурии, Монголии, Японии. С 1 по 54 номера. Хотя и представлено в российских хранилищах, но крайне малым числом отдельных и разрозненных экземпляров;
«Вестник Маньчжурского педагогического общества» — издание, на страницах которого печатались материалы исключительно творческого педагогического характера. Несколько выпусков. На территории Дальнего Востоке нет;
«Архитектура и жизнь» — ежемесячный журнал, в котором освещены практически все сферы интеллектуальной жизни Харбина. Несколько номеров. На Дальнем Востоке нет;
Работы Автономова Николая Павловича, своеобразного летописца народного образования в Харбине и за его пределами, чей диапазон интересов и познаний простирался на все сферы просветительной деятельности: «Первое десятилетие 1
Харбинского общественного коммерческого училища (1921— 1931)», 1931; «Исторический обзор и современное положение Подготовительных курсов Харбинского политехнического института», 1932; «Обзор деятельности Учебного отдела дороги», 1923; «Проект изучения полосы отчуждения Китайско-Восточной железной дороги в культурно-просветительном отношении», 1922; «Общество русских ориенталистов
(Исторический очерк)», 1925 и др. Одна из работ Н.П.Автономова, посвященная истории Юридического факультета, хранится ХГА;
«Весь Харбин» (впоследствии — «Вся Маньчжурия») — ежегодный справочник, составленный самым подробнейшим образом. В ХГА имеются два выпуска.
Итак, Слово... Действительно, что же со Словом, во всем множестве его бытия? Должны же быть здесь свои «перекрестки» культур? И слово какой культуры сказано первым? И как воспринято? И насколько каждая из культур оказывается готовой к взаимовлияниям? И еще — «сто тысяч почему»...
Возникновение высшей школы в Харбине принято связывать с появлением там российской эмиграции6, что в значительной мере весьма справедливо. Официальная дата по времени, действительно, совпадает с прибытием туда российских эмигрантов. Открытие первых двух вузов — Высших экономико-юридических курсов и Русско-Китайского политехникума— состоялось в 1920 г. Правда и то, что именно эмиграции принадлежит заслуга их мощного расцвета. В то же время следует учитывать, что к началу двадцатых годов в системе образования Харбина уже сложился некий опыт. Факты таковы, что сама мысль об организации высшего учебного заведения в Харбине, равно как и первоначальные попытки к ее реальному воплощению, имеют более ранние корни и с эмиграцией пока никак не связаны.
Практически сразу с момента возникновения города Харбина появились и образовательные учреждения: первая русская школа открылась в 1898 г., и затем далее школьная сеть развивалась, к 1906 г. их было уже двенадцать. Тот же 1906 г. стал знаменателен тем, что в Харбине появились первые средне-специальные учебные заведения— мужское и женское Коммерческие училища, а для координации ставшей сложной и многообразной деятельности в области образования при Управлении КВЖД был учрежден специальный Учебный отдел. На протяжении ряда лет выпускники Харбинских Коммерческих училищ существенно пополняли численность
профессионального состава дороги, но одновременно вставали и дальнейшие проблемы: где учить молодежь дальше. Вот тогда и возникла мысль об организации своего высшего учебного заведения. Для ее осуществления при Учебном отделе был создан «Комитет по учреждению в городе Харбине высшего учебного заведения». Однако к активной деятельности Комитет приступил лишь в начале 1918 г., когда в России резко изменилась и политическая, и экономическая ситуация. И потому вынашиваемые харбинской общественностью планы оказались неосуществимыми. Но события следовали быстро, и очень скоро в связи с прибытием в Харбин большого потока беженцев идея вновь обрела реальные очертания («Известия Юридического факультета», «Высшая школа в Харбине», работы Н.П.Автономова).
Усилия эмигрантов в данном случае пали на весьма благодатную почву. Свои старания они направляли к тому, чтобы упрочить складывающиеся в системе образования Харбина традиции. Это способствовало тому, что в Харбине, как ни в каком другом центре российского зарубежья, в короткий срок сложилась весьма разнообраз-
ная сеть высших учебных заведений. По имеющимся данным, в разное время в Харбине действовало одиннадцать вузов7. Ни в одном из европейских городов эмиграция и помыслить не могла о таком. С чем же, в каком состоянии и с какими ощущениями входила эмиграция в это достаточно благоприятное для себя во многих отношениях окружение? Любопытны некоторые
свидетельства.
Открытию Юридического факультета предшествовала деятельность группы лиц во главе с Николаем Васильевичем Устряловым. Ими была подготовлена весьма убедительная по содержанию записка в адрес местной администрации, в которой говорилось, что именно нужды совместного пользования КВЖД, а также удовлетворение потребностей подрастающего поколения в продолжении образования, насущные не только для дороги, но и для ее окрестностей (т. е. местного китайского населения), есть основные причины, побуждающие эмигрантов взяться за это дело. В то же время в комментариях к записке высказывалась мысль о том, что местные власти могут иметь немалую выгоду в случае своевременного использования крупных культурных сил, пока эти силы не распылились (!) (Н. П. Автономов). Далее, уже как обычно, записка состояла из подробного проекта будущего вуза с приложением предварительно намеченного списка его академического состава и прочего. Оценивая этот и другие подобные факты, можно утверждать, что статус харбинских эмигрантов, особенно в начальный период эмиграции, был необычайно высок. Проще говоря, они явились для принявшей их стороны не «просителями», не «нежелательной обузой», как это в ряде случаев имело место в Европе8. Эмигранты практически сразу стали желанными и полноправными членами этого уже обустроенного общества. А по отношению к местному населению понимали свой долг как представителей и продолжателей той миссионерской деятельности, которая уже имела здесь свою историю и традиции, — достаточно вспомнить деятельность Пекинской духовной миссии, членов ОИМК.
Все более утверждает в этой мысли изучение деятельности Подготовительных курсов Русско-Китайского политехнического института («Высшая школа в Харбине», «Вестник Маньчжурского педагогического общества», «Вестник Азии», Н.П.Автономов). К моменту начала работы курсов среди прочих проблем не было апробированных методик обучения китайцев русскому языку. Вернее, какой-то разрозненный опыт в этом отношении существовал, но в силу ряда причин не мог быть применим. Например, опыт Харбинских коммерческих училищ. Условия содержания здесь китайской молодежи были таковы: обучение продолжалось восемь-девять лет, занимались все по общим учебникам, составленным на русском языке, но основной процесс языковой подготовки происходил все-таки вне стен училища— китайские учащиеся жили в русских семьях, находясь на их попечении. Так что надобности в особой эффективной методике обуче-
ния русскому языку не было. В течение первых двух лет педагогическая корпорация курсов вполне справлялась со своими обязанностями, поскольку в слушатели поступала молодежь, имеющая познания в русском языке. Но скоро этот контингент иссяк и на Подготовительные курсы стали поступать слушатели, языка не знающие совершенно. Тогда преподаватели разрабатывают свою собственную оригинальную методику (!).
Однако не все гладко складывалось. Напор «иноземных» влияний был столь широк и активен, что даже пугал. Харбинские издания («Вестник Азии» и др.) рассказывают об обстоятельствах движения против иностранных школ в Китае, пик которых, видимо, приходится на 1924—1925 гг. Вот, в частности, материалы Десятого годового съезда Национального союза провинциальных педагогических обществ. Процитируем небольшой фрагмент одной из резолюций: «У каждого государства есть какая-нибудь руководящая идея, на которой оно возводит здание народного образования. Иностранные расы по характеру и идеалам разнятся от нашего народа. Образование в каждом государстве специально приспособлено ... к данному государству; таким образом, никто другой не может совершенно знать и удовлетворять наши потребности. Это значит, что иностранцы препятствуют достижению нашего идеала образований» («Вестник Азии», №52, с.362—363). История, что и говорить, давняя. Но она не только не остановила миссионерские намерения, в частности российской эмиграции, но и, как часто бывает в критических ситуациях, умножила их потенциал.
Вот такой факт из деятельности Подготовительных курсов. На пятом году существования в учебные программы для китайской молодежи вводятся занятия по китайскому языку и литературе. Причем большая часть преподавателей по этим предметам — из числа pod сиян. Цели, которые они провозгласили,— расширение кругозора и укрепление самосознания и национального достоинства молодых китайцев. Вначале преподавание велось по тем же учебникам, что были приняты в китайских школах, но затем преподаватели, не удовлетворенные интенсивностью содержащегося в них материала, вновь повели дело по-своему, и для слушателей курсов были составлены и учебники, и учебные пособия. На курсах были введены занятия по составлению деловой документации на русском и китайском языках. Причем, что интересно — слушателям давались не механические переводы разных документов с китайского на русский и наоборот, а такой характер их составления, который учитывал особенности сложившихся традиций той и другой культур.
Невозможно не усмотреть в этих и других подобных фактах, сколь сложно и противоречиво шло укоренение элементов одной культуры в традициях другой. Позволим себе еще сравнение: на Дальнем Востоке в отличие от городов Европы9 эти процессы происходили в большем согласии и взаимности, возможно, потому и более рельефно очерчиваются возникающие при этом проблемы. Другое дело, что
свою миссию дальневосточная эмиграция понимала не только как задачу собственного культуросохранения в инокультурной среде, каковая превалировала в эмиграции европейской. Понимание особой миссии здесь, думается, состояло в том, чтобы преобразовать эту среду, посильно прививая ей пережитой и накопленный опыт. Причем предпринимаемая преобразовательная деятельность имела целью не столько собственное благополучие, сколько нужды совместного существования. Эмиграция стремилась сделать эту среду обоюдоудобной и, если так можно выразиться, духовно комфортной.
...и Образ. Кто б знал, какие неожиданности подстерегают нас в пути. Когда впервые попадаешь в город — поражает узнаваемость архитектурных строений. И еще их удивительная выразительность, сбивающая со ставшей привычной интонации при описании эмигрантского жития-бытия — угрюмости, мрачности, подавленности. Отмахиваешься от этого контраста, относя впечатления на счет пустого туристского восторга. Но есть в общегородских пейзажах, композициях, образах нечто
смыслообразующее, и, живя в этом городе, невозможно закрыть глаза.
Каковым же было удивление, когда смутные предчувствия вдруг обрели аналитическую почву, догадки стали конкретизироваться в реальные доказательства. Документы их коллекции ХПИ подтвердили: харбинская архитектура— весьма мощный культурно-исторический контекст, вне которого невозможно понять основные феномены эмиграции. Иначе говоря— перед нами совершенно новая, не исследованная до сих пор и даже пока не обозначенная в современных исследованиях страница истории дальневосточной эмиграции — зодческое дело.
Ну, конечно, разве стоило удивляться? По общемировой традиции архитектура всегда связана с духовным состоянием той или иной человеческой общности. В истории эмиграции харбинская архитектура сыграла особую роль. Уже хотя бы в силу того, что ни в каком другом центре зодческого дела как самостоятельной, активной формы жизнедеятельности эмигрантов не было.
Из обнаруженных документов в целом следует, что зодческое дело харбинцев оказалось мощным фактором в механизме функционирования культуры. Так, скажем, проблема культурной ассимиляции уже тогда осознавалась как актуальная, «...общий облик Харбина — смутен и многообразен» («Архитектура и Жизнь». 1921. №1. С.4). «...Европа это или Азия? ... Европейские города так безличнокорректны ... Между тем, как азиатщина бросает то тут, то там резкие, экспрессивные штрихи, колоритные пятна ... Харбин — город контрастов» (Там же. №3-4, С. 128).
Архитектура, осмысление ее проблем оказали весьма действенное влияние на решение социальных, нравственных и иных задач: «... нечего удивляться неистовству погромного движения нашей революции ... чем красивее архитектурное произведение, тем оно
безнравственнее. С точки зрения «обделенных», красота является преступлением. ...те страны, где общество не
увлекается стремлением к яркой образности архитектурных произведений, где средний уровень жизни заполняет пропасть между верхами и низами, — те страны имеют шансы на долгий и прочный мир» (Там же. №1. С.11—12).
Думается, практическая зодческая деятельность эмигрантов сформировала такую этическую и эстетическую среду, в которой стали возможны все мыслимые формы сохранения культуры. И одновременно— ее воспроизводства в некоем новом качестве. Весьма характерным для подтверждения этой мысли является тот факт, что многие проблемы и образы разных областей художественной культуры — музыкальных, литературных, театральных и т.п. — осмыслялись не иначе, как в контексте образов, воплощенных в харбинской архитектуре10. В культурологическом плане зодческое дело эмиграции предстает как сложный и противоречивый процесс культуросохранения...
...и одновременно— культуросозидания? А может быть, эти выводы торопливы и истина лежит где-то посредине?
«Культура духа» — так называется глава одной из работ профессора Юридического факультета Г.К.Гинса. И так можно, собственно, обозначить все эмигрантское наследие. И опять в сравнении: нигде эмиграции не удалось так полно реализовать свой академический интерес к инокультурной среде обитания, как это было в Харбине («Вестник Азии», «Известия Юридического факультета», «Вестник Маньчжурского педагогического
общества» и др.). Как свидетельствуют эти источники, изучаемые харбинцами проблемы касались не только жизни и быта Китая, хотя их многообразие и то, как они ставились и как решались, говорит о неслучайности этого интереса, как бы вынужденного в ситуации беженства. В них прочитываются напряженные поиски того, как и через что возможно понять соседнюю культуру, где, в каких параллелях находятся общие смыслы миропонимания. Язык, письменность, право, философия, география, этнография, поэзия, медицина...— трудно назвать область знания и культуры, которая осталась бы вне поля зрения академической корпорации Харбина. Труды харбинской эмиграции следует анализировать особо, но прежде, разумеется, их нужно «вытащить» на свет. Думается, если бы они не лежали десятилетиями невостребованными, а составляли бы живую основу образования и воспитания, сегодняшнее понимание нами соседней страны— да, собственно, и себя самих— было бы значительно глубже.
Одно можно пока предположить, что в разнообразии тематики исследований культуры Китая и скрыты те «перекрестки», на которых возникающие столкновения двух разнящихся между собой культур разрешаются самым благоприятным образом— путем взаимного понимания. Разрешаются, невзирая на препятствия извне.
Политика— область, которая, как ни крути, определяла жизнь эмиграции. И, хотя это выходит за рамки наших интересов, следует все же рассказать о некоторых документах харбинской коллекции.
Выпуски «Известий Юридического факультета» традиционно снабжались отчетами о деятельности вуза за прошедший год. Естественно, при их изучении внимание невольно останавливалось на уже виденных и слышанных когда-то именах. Вот К.Родзаевский, выпускник 1929 г., чье имя после нашумевшей книги американского исследователя Дж.Стефана немедленно ассоциируется с явлением фашизма в российской эмиграции11. Книга анализирует причины этого явления и среди прочего рассказывает о том влиянии, какое было оказано на его становление в стенах Юридического факультета. В частности, упоминается, что теоретиками и практиками этого движения в эмиграции были не кто иные, как профессора Г.К.Гинс и Н.И.Никифоров.
Что же в документах? А там, среди множества свидетельств о том, какую позицию занимал вуз по отношению к сфере политики, есть и голос Г.К.Гинса: необходимо «понимать, насколько важно для сохранения высшего учебного заведения и его академической автономии соблюдать терпимость и политический нейтралитет, вообще необходимые для учебного заведения и особенно для находящегося в чужой стране в сложной и постоянно меняющейся политической обстановке и имеющего разнородное и разноплеменное студенчество» («Известия Юридического факультета». Т.5. 1928. С.362). Уточним, что в этой части отчета речь идет о разразившемся на факультете скандале, затеянном небольшой группой студентов. Скандал закончился профессорским дисциплинарным судом, одним из членов которого был профессор Н.И.Никифоров. Суд «признал ... обвиняемых виновными и приговорил студента Родзаевского к запрещению посещения Факультета до конца учебного года» (Там же. С.361). Если к тому же дополнить эти сведения БРЭМовскими материалами из личного дела Г.К.Гинса12, то весьма похоже, что в действительности обстоятельства, при которых складывались взаимоотношения будущего главы РФП с преподавателями, были несколько иными, чем они представлены в книге. Впрочем, неточности могли образоваться и в процессе многократных— «туда-обратно» — переводов.
Чтобы завершить тему, следует напомнить, что эмиграция, согласно известному распоряжению барона Врангеля, провозгласила «примат культуры над политикой»13. И в Харбине, как нигде, эта декларация осуществлялась. Могут возразить, а как же работы эмигрантов об итальянском фашизме Н.В.Устрялова, об идее солидаризма Г.К.Гинса и других, а также переводы Н.И.Никифорова и других («Известия Юридического факультета» и др.). Дело историков довести до сведения основные положения этих трудов и их прокомментировать. Одно можно сказать: отношение к фашизму как античеловеческому, противокультурному явлению сформировалось с первыми его кровавыми проявлениями. В нашем случае — через десятилетие после на-
писания работ. А пока «правовики» не могли оставаться вне мировых явлений и считали своим профессиональным долгом вносить ясность в вопросы, входившие в сферу их академических интересов и познаний. В самом деле, никому же не приходит в голову упрекать студента-медика, препарирующего лягушку, в том, что он учится убивать.
Среди любопытных находок коллекции есть такие: сборник статей Н.В.Устрялова «Под знаком революции» (1925 г.), сам по себе не редкий. Но этот с личной надписью автора: «В библиотеку Харб. Юридического Факультета. Харбин. 20/УШ 25 г. Автор». Есть образцы студенческих изданий — переписанные от руки и перепечатанные труды любимых преподавателей. Есть книги со штампами личных библиотек, невесть какими путями попавшие в коллекцию ХПИ... Все это еще ждет своего описания и осмысления.
Наше харбинское время истекло. Заданные рамки статьи — тоже. За ее пределами осталось много. А точного ответа на вопрос о взаимовлиянии двух культур так и нет. Возможно, история эмиграции на земле синантропа была началом некоей девиантной линии в развитии человеческой культуры. Насильственно начатой и искусственно прерванной. Кажется, ответ где-то близко. Недостает информации...
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Дубинина Н.И. Харбин: взаимодействие культур //Съезд сведущих людей (Материалы конф.). Хабаровск, 1993. С. 128—130; Мелихов Г.В. Международная роль культуры "восточной ветви" русского зарубежья (К постановке проб.) // Проблемы изучения истории российского зарубежья. М., 1993. С.42—52.
2 Мелихов Г.В. Указ. соч. С.48—49.
3 Раев М. Россия за рубежом: История культуры русской эмиграции. 1919— 1939. М., 1994.
4 БРЭМ, Ф.830. (ХГА).
5 Раев М. Указ. соч.
* Мелихов Г.В. Указ. соч.; Раев М. Указ. соч. Стефан Дж. Русские фашисты: Трагедия и фарс в эмиграции. 1925—1945. М., 1992.
7 Мелихов Г.В. Указ. соч. '
Раев М. Указ. соч.
* Там же.
10 Родина. 1995. №2.; Рубеж: Тихоокеанский альманах. 1992, 1995. Т.1— 2.; Хар бин — ветка русского дерева: Лит.-худ. сб. Новосибирск, 1994.
11 Стефан Дж. Указ. соч.
12 БРЭМ, Ф.830. (ХГА).
13 Там же.; Раев М. Указ. соч.; Рубеж: Тихоокеанский альманах. 1992, 1995.
Т.1—2.; Стефан Дж. Указ. соч.
Elena. Yu. Koudinova
Russians in China, or the way problems is put
In winter 1996 author discovered unknown Collection of papers about Russian Postrevolution Emigration in China. The article present some result of research into this papers.
