CC BY
50
УДК 81-144 + 81-112
О.А. Солопова
РОССИЯ В ЕВРОПЕ: БУДУЩЕЕ В МЕТАФОРИЧЕСКОМ ЗЕРКАЛЕ ПРОШЛОГО
В фокусе внимания настоящей статьи - результаты исследования закономерностей образа будущего России сквозь призму модели статической матрицы в рамках когнитивно-дискурсивного исследования моделей будущего. Статья ограничена рамками такого подпараметра модели как «отношения со странами Европы». Материалом для исследования послужили аналитические статьи политических дискурсов Российской Империи, США и Британской Империи Х1Х-ХХ вв.
Ключевые слова: когнитивно-дискурсивное исследование, образ будущего, модель, параметры, политический дискурс, метафора.
На современном этапе развития российского общества будущее нашей страны напрямую связано с улучшением условий интеграции России в глобальный рынок, с формированием дружеских и партнерских отношений с ключевыми центрами силы на международной арене. На данный момент такой силой помимо США являются страны западной Европы. Роль и место России на европейском пространстве среди иных держав оцениваются неоднозначно не только современной Европой. Цель настоящей статьи -изучение особенностей моделирования отношений России со странами Европы сквозь призму синхронной модели будущего, созданной на основе анализа фактического материала середины XIX в. - начала XX в. политических дискурсов России, США и Великобритании.
Исследование синхронных моделей предполагает анализ закономерностей репрезентации будущего России в политическом дискурсе каждой страны, выявление внутренней логики модели, способов и приемов, с помощью которых создается образ будущего, сценарных вариантов его развития, общих черт и особенностей. Синхронные матрицы, созданные для анализируемого хронологического среза, представляют собой систему концептуальных допущений о положении дел в будущем России с точки зрения прошлого. «Отношения со странами Европы» - индикатум, являющийся одним из компонентов базового параметра матрицы - «внешняя политика».
Материал исследования получен путем сплошной и репрезентативной выборки из политических текстов средств массовой информации и составил 3196 контекстов в политическом дискурсе Российской Империи, 3158 контекстов в политическом дискурсе США, 3315 контекстов в дискурсе Британской Империи.
Источниковая база представлена прессой за период с 1850 г. по 1905 г. В ходе работы использованы печатные и электронные (оцифрованные) издания середины XIX в. - начала XX в. Российской Империи, США и Британской Империи. В контекстах, приводимых в работе для иллюстрации тех или иных положений, сохранена орфография, пунктуация и шрифтовые выделения оригинальных текстов середины XIX в. - начала XX в. российского, американского и британского политических дискурсов. Контексты из американских и британских изданий приведены в тексте с пометами US и GB соответственно.
При анализе синхронной модели рассматриваемого хронологического среза отмечено, что заголовки аналитических статьей в американо-британской прессе середины XIX в. - начала XX в. явно свидетельствуют о том, что как американские, так и британские СМИ проявляют устойчивый интерес к событиям в России, а будущее Российской Империи является одной из актуальных тем:
- The Future of Russia, Russia's Far-Sighted Design, The Rise of Russia, What Russia is doing, The Eastern Giant, Russia as it is and Russia as it will be, Russia's Aim in Future, The Eastern Puzzle (US) и др.;
- Russia in the Future, The Future of Russia, The Direful Future of Russia, Russia anticipating the future, The Future of Russia, and her Mode of its Completion, Russia: its Present State and Future Prospects, Russia's Future, Faith in Russia's Future, Russia: Past, Present, and Future (GB) и др.
Для аналитических статей отечественных СМИ, наоборот, нехарактерна вербализация концепта БУДУЩЕЕ в заголовке корреспонденции.
Интересен тот факт, что при моделировании будущего России в политических текстах СМИ
трех стран анализируемого периода более востребованными являются параметры «внешней политики» (Российская империя: 1664 контекста, США: 2141 контекст, Британская Империя: 1879 контекстов), нежели «внутренней политики» (Российская империя: 1534 контекста, США: 1017 контекстов, Британская Империя: 1436 контекстов) (рис. 1).
Преобладание контекстов, нацеленных на моделирование будущего Российской Империи в рамках параметра «внешняя политика» в британском и американском политическом дискурсе, объясняется повышенным вниманием зарубежных СМИ к международным аспектам политической деятельности Российской Империи, к ее роли на мировой арене, к вероятным взаимоотношениям страны с Великобританией и с США, будущее которых часто прямо или косвенно связано с внешнеполитической деятельностью России.
В отечественном политическом дискурсе середины XIX в. - начала XX в. вопросы внешней политики также в большей степени обуславливают ее предполагаемое будущее. Следует, однако, отметить, что перевес контекстов параметра «внешняя политика» над «внутренней политикой» сравнительно невысок (4 %).
Показательно, что среди подмножеств, составляющих параметр «внешняя политика»,
в политическом дискурсе трех стран наиболее востребованным является подпараметр «отношения со странами Европы» (Российская Империя: 1209 контекстов; США: 1055 контекстов; Британская Империя: 998 контекстов). Интересно, что и иные индикатумы параметра «внешняя политика» в политических статьях России, США и Великобритании нацеленных на репрезентацию образа будущего Российской Империи, идентично распределены по шкале частотности. Наряду с подмножеством «отношения со странами Европы» на передний план в качестве главных факторов, влияющих на формирование модели будущего страны, выдвигаются отношения со странами Азиатско-Тихоокеанского региона, отношения с США. Самым малочисленным является подпараметр, который по результатам исследования современного хронологического среза значится под рубрикой «страны ближнего зарубежья» (рис. 2).
Несмотря на различия в процентных показателях, фиксируемое соотношение индикатумов параметра «внешняя политика» свидетельствует о том, что СМИ Российской Империи, США и Британской Империи анализируемого хронологического среза единообразно расставляют приоритеты внешнеполитической деятельности Российской Империи, которые во многом определяют ее будущее развитие.
Великобритания
■ Внешняяя политика внутренняя политика
Рис. 1. Соотношение параметров «внутренняя политика» и «внешняя политика»
Рис. 2. Распределение индикатумов параметра «внешняя политика» по шкале частотности
Как показывает анализ фактического материала, наибольшее влияние на будущее отношений Российской Империи со странами Европы оказывают именно в отечественной прессе рассматриваемого исторического периода: Наши отношетя к Западу до сих поръ были очень похожи на отношетя деревенскаго мальчика къ городской ярмарке. Глаза мальчика разбегаются, онъ вс ему удивленъ, всему завидуетъ, всего хочет отъ пряничной лошадки с золотым пятном на гриве, до отвратительнаго немецкаго картуза и подлой гармоники, заменившей балалайку. И что за веселье, что за толпа, что за пестрота - качели вертятся, разнощики кричатъ, паяцы кричатъ, а выставокъ-то винныхъ, кабаков... и мальчикъ почти съ ненавистью вспоминаетъ бедныя избушки своей деревни, тишину ея луговъ и скуку темнаго, шумящаго бора (Колоколъ, ноябрь, 1859).
Россия в XIX в. пытается встроиться в европейский миропорядок, не находит своего места в нем, оставаясь непохожей на другие европейские державы: Равновеесия въ Европе, понимаемаго въ обширном смысле, никогда не было съ техъ поръ, какъ существуетъ Росая, а между темъ кто более страдалъ отъ кого, -Европа ли от Росаи, или Росая отъ Европы? (Вестникъ Юго-Западной и Западной Россш, январь - декабрь, 1863).
Российская Империя, с одной стороны, стремиться стать полноценной частью Западной
Европы в настоящем и в будущем, с другой -постоянно противопоставляет себя ей: Западная Европа хотя и состоитъ изъ несколькихъ государств, но представляетъ изъ себя известное культурное целое, которому противоположна Рос^я (Славянское обозреше, Т. 2, май - август, 1892).
Тем не менее, в XIX в. Россия обладает значительными возможностями для эффективного решения своих внешнеполитических задач по защите собственных границ и расширению территории в соответствии с национальными, геополитическими, военно-стратегическими и экономическими интересами страны: Но все же в от-ношети политическомъ Рос^я занимаетъ без-спорно высшее место в ряду европейскихъ государствъ (Славянское обозреше, Т. 1, январь -апрель, 1892).
Рост международного влияния Российской Империи после разгрома Наполеона выражается в расширении ее участия в делах Европы, чему уделяется огромное внимание в американо-британском дискурсе: Russia still occupies a foremost position in the public mind of Europe. When we are not discussing her internal problems, we have to take up the tale of her foreign aspirations (The Ipswich Journal, and Suffolk, Norfolk, Essex, and Cambridgeshire Advertiser, 10.01.1880 (GB). Can Europe defend herself against Russia? (The Aspen Tribune, 10.01.1896 (US).
В XIX в., по мнению американо-британских СМИ, Российская Империя является одним из
главных мировых политических центров, где принимаются решения, касающиеся геополитических проблем: To be sure the other first-class powers of Europe - Austria, Germany and France -realize the overpowering weight and expansiveness that will come to their semi-Asiatic neighbor when once the bear has his paws securely placed on the banks of the Bosphorus, and the czar of all the Russians dictates his ukases from the city of Constantinople, that unrivalled seat of empire at the junction of three continents (Aspen Daily Times, 19.02.1897 (US).
Усиление международного влияния России не может остаться незамеченным для главных фигурантов мировой политики, в первую очередь -для Великобритании: Russia can afford to disregard the presumptuous clamour of those who tell her she is played out. A State of her importance is not to be extinguished by a few newspaper articles, and were she ten times more isolated than she is said to be, no change of importance can be effected in Europe without her assent (The Standard, 03.10.1879 (GB).
Поэтому идея всемерного ослабления России находит отражение в американо-британских текстах, где моделируются отношения России и европейских держав в будущем: Europe at this moment is a camp of armed men, and this exhaustion of resources is caused by a fear of Russia (The Western Daily Press, 23.11.1888 (GB); We may confidently assume that Bismarck is not averse to war between England and Russia, because he wants Russia weakened (The Wellsboro Agitator, 28.04.1885 (US).
Сама Россия осознает не только свою мощь: Внешнее могущество Pocciu, представляемое въ ЕвропЪ какимъ-то пугаломъ и страшилищемъ, радуетъ славянъ (Славянское обозреше, Т. 1, январь - апрель, 1892). Но и вероятность сопротивления государств, завидующих ее процветанию или обеспокоенных ее расширением: Вы не понимаете Pocciu - боитесь страха тамъ, гд£ его нЪтъ и слишком легко судите о покорент Россш, о насильственномъ отобрати у нея закон-наго достоятя предковъ (В^стникъ Юго-Западной и Западной Россш, март, 1863).
Первостепенной задачей Российской Империи является обеспечение безопасности для себя и своих союзников, а также защита национальных интересов: Не забудьте, что покорете Россш - не взятiе Севастополя, что если Европ i нужно было брать 11 мЪсяцевъ один пограничный, приморский городок; то сколько же понадобится десятков л£т для покорешя Pocciu? (Вестникъ Юго-Западной и Западной Россш, март, 1863).
Следует отметить, что в политическом дискурсе США рассматриваемого хронологического среза за Россией безоговорочно признается роль державы будущего - the power of tomorrow, страны, доминирующей на европейском континенте: Europe is setting down under Russian rule or under Russian influence in her methods of government. There is no questioning the fact that Russia dominates the continent of Europe (The Aspen Daily Times, 28.04.1898 (US).
Политический дискурс Российской и Британской Империй объединяет, во-первых, стремление определить место Российской Империи в настоящем и в будущем Западной Европы: На-ступаетъ великая историческая минута перелома въ европейской государственной жизни, надъ мелкими династическими, властолюбивыми, завоевательными стремлетями и задачами воз-стаетъ на горизонт i, пока еще смутно, но величаво и грозно, что-то новое (БЪседа, № 1, 1971). The interests of Europe! That is one of those empty phrases in which Europe herself does not believe, but which serve a bait to catch Russian simplicity and Russian pretensions to Europeanism (The Northern Echo, 01.11.1877 (GB).
Взгляд изнутри на Россию и мнение извне о ней как о европейской державе разнится. В российском дискурсе за ней по праву признается место европейской державы: Что будетъ впереди - неизвестно, но пока можно сказать, что ЕвропЪ пришлось склониться передъ непреклон-нымъ желашемъ Россш и сделать преграду для Россш ей не удалось (Нива, № 14, 1886).
В политическом дискурсе Британской Империи анализируемого исторического отрезка России будущего отводится роль европейского государства-изгоя, место которого на задворках европейского пространства: If ever a European Power deserved to stand to the bar of Europe as an outlaw among the nations, that Power is Russia at the moment. Europe no longer exists as a combination from whose power or authority Russia has anything to fear (The Aberdeen Weekly Journal, 02.11.1877 (GB).
Во-вторых, контексты, составляющие ин-дикатум «Отношения со странами Европы» в дискурсе двух стран, в большинстве своем нацелены на моделирование взаимодействия России и Англии, их взаимного влияния на будущее друг друга: Ро^я развЪ не великая держава, ucтoрiею призванная къ великимъ дЁлам? Или Росая слаба, и намъ пристало лишь унижаться передъ западными державами, а пуще всего передъ Англiей? Пора сознать ясно свои
цели и средства к ихъ выполнент! (Русь, № 24, декабрь, 1884). So may and must Europe "become Cossack". And as the enormous programme certainly comprehends our own political extinction, our expulsion from India, the supplanting of our flag upon the sea, and the downfall of our allies - Italy, Turkey, France, and the rest - we may be asked why the awful Bogy thus evoked does not frighten us into the arms of M. Drouyn de Lhuys, as little children run to their nurse. We know we ought to be terribly afraid, but somehow we are not (The Freeman's Journal, 02.09.1864 (GB).
Для политического дискурса России и Великобритании характерно взаимное отторжение, неприятие политических маневров друг друга: «Не все то золото, что блеститъ», но уже одно то, что блестящее принимается ошибочно за золото, заслуживаетъ вниматя. Англiя сильна какъ своей золотой стороной, такъ и мишурной, но золотая ея сила работаетъ дома, а мишурная въ международныхъ ея сношетяхъ; ея пустыя угрозы не должны бы пугать, но испуганные глаза - плохо видятъ. Это Англiя знаетъ, и этимъ часто пользуется (Русь, № 24, декабрь, 1884). We oppose the Russian system because we believe, if successful, it would be dangerous to the independence of Europe, and fatal to the Empire of Great Britain, but we oppose that system on political grounds, and political grounds alone (The Press, 10.12.1853 (GB).
В дискурсах России, США и Великобритании рассматриваемого хронологического среза при моделировании будущих отношений России со странами Европы доминируют образы «Россия - это Враждебный Другой для Европы», «Европа - это Враждебный Другой для России». В процессе конструирования образов настоящей и будущей реальности России в анализируемых англоязычных дискурсах, особенно в антагонистическом аспекте, активируется механизм, называемый «mirror-imaging - зеркальное отображение» [Bronfenbrenner 1961: 45], который заключаются в подсознательном проецировании друг на друга негативных стереотипов, чаще всего опии-сывающих собственные черты: Russia has tried to extend south, has sought for years an outlet on the sea, where, with her millions, she may build a navy to extend her sphere of influence and carry on her desire for conquest, at the expense of other nations, with whom she is now at peace (The Morning Times, 14.11.1899 (US). Russia, in the middle of the nineteenth century, remains essentially an aggressive Power imbued with thirst for conquest; she is
constantly bent on expansion in the Balkan Peninsula, and beyond the Caucasus as well as in Central Asia (The Standard, 14.04.1885 (GB). Несмотря на благожелательную позицию Америки в отношении Российской Империи, она отчасти видит в ней себя, свои собственные амбициозные устремления, цель которых - доминировать на международной арене. Великобритания, основной противник России, также полагая, что конечная цель последней - мировое господство, опасается за собственные сферы влияния: What would be the outcome no one can as yet foresee, but the secret of such a remarkable power of expansion was wail worth investigation, not merely on the ground of its historical and scientific value, but because our own national interests are concerned, together with the prospective fortunes of the magnificent empire which bends our sway in Asia (The Liverpool Mercury, 12.01.1892 (GB).
Загипнотизированные мифической «русской опасностью», страны Европы относятся к России настороженно, некоторые враждебно: она представляется не просто Другим, но врагом, сознательно посягающим на величие и силу европейских держав: The balance of power is turning more in favor of Russia, hence all who value the civilization of western Europe cannot fail to regard the future with apprehension (The Aspen Tribune, 10.01.1896 (US). Russia has no sincere friend amongst the nations of Europe, for the simple reason that, at one time or other, she has been a menace to nearly all of them, and there is an uneasy suspicion everywhere that the same thing may happen again (The Nottinghamshire Guardian, 08.06.1889 (GB). Въ настоящую эпоху исторш человечества мы живемъ среди борьбы между собою племен: славянского, германского и романского (Беседа, № 1, 1971). Враг коррелирует с одним из звеньев оппозиции «свой - чужой», фундаментальной для семиотики политического дискурса [Шейгал 2000: 189].
Наличие в качестве участника коммуникации противника является обязательным для политического дискурса. Для внешней политики жизненно необходим стойкий стереотип «врага», который покушается на все материальные и духовные ценности страны [Fairclough 1989: 19]: There are in Europe five great powers - England, France, Germany, Russia and Austria - that all hate each other cordially, although they make alliances between themselves whenever expediency suggests agreement. England hates Russia because of the distant east; France hates Russia because the two peoples are
essentially made to disagree; Germany hates Russia because fate decrees that these two nations shall cut each other's throats; Austria hates Russia through sheer force of circumstances. Russia hates England because of the future; Russia hates France because of the past; Russia hates Germany because of the present; Russia hates Austria for every conceivable reason (The New Castle News, 11.09.1896 (US). Пять европейских держав от всего сердца ненавидят друг друга, что не мешает им вступать в альянсы всякий раз, когда возникает рациональная необходимость.
Страны легко объединяются со своими бывшими противниками в новой общей вражде: All Europe seems drifting into war. Russia and Prussia seems to have conspired together to use the present embarrassment of France, to enable Russia to break the treaty of 1856, and take steps that will ultimately result in its absorbing Turkey, and making of itself the first power of Europe (The Sycamore True Republican, 19.11.1870 (US). These are the principal moves in Russia's future policy. Norway, Sweden, Denmark, and Russia on the one hand; Bulgaria, Servia, Roumania, Montenegro, and Italy on the other, are to be the figures of Russia's future diplomatical chess-board against Germany and Austria (The Standard, 29.08.1879 (GB). Политический и игровой дискурсы объединяет элемент состязательности, соперничества и конкуренции. С одной стороны, шахматы связаны в сознании коммуникантов с игрой, требующей определенных навыков, умения мыслить логически, поэтому политика, репрезентированная как игра в шахматы, обнажает умение правильно рассчитать свои силы, угадать замыслы противника. С другой - метафоры игровой источниковой сферы используются для усиления отрицательной коннотации, их концептуальный вектор направлен на создание представления о непредсказуемости международных политических шахматных партий и рокировок.
Показательно, что в СМИ середины XIX -начала XX вв. Европа предстает как целостный, единый политический организм всякий раз, когда определяет свое отношение к России: All Europe seems excited over the attitude of Russia; indeed it is most difficult to understand the exact bearings of this attitude (The Colorado Springs Gazette 14.02.1878 (US). Russia is too much covered with blood to pay regard to the abuse and threatening of her enemies (The Northern Echo, 02.02.1878 (GB). ВсЪ Европейсюя государства, кромЪ Россш образуютъ нЁчто родственно-цЁлое по духу, которое и именуется общимъ именемъ «Европы» или точнее - Запада, и вотъ этому-то особому мiру, всему этому
ц Ёлому съ дюжиной Романо-Германскихъ племенъ и державъ - противополагается историческою судьбою, какъ особый же цЁлый мiръ, одна держава - Росая (Русь, август, 1884, № 15).
При моделировании отношений России и европейских держав в дискурсах США и Великобритании особенно актуальна «медвежья» метафора, пронизанная отрицательными векторами, сферой-мишенью которых является Россия, что нетипично для отечественного дискурса: Russia has given some verbal promises, but Bearlike, is apparently playing with Europe until she shall make ready for a sudden grab. As is usual with the bear species her cunning eyes are turned inward. One can divine nothing from her looks (The Colorado Springs Gazette, 14.02.1878 (US). Подобно медведю, Россия играет с Европой до тех пор, пока не подготовится к внезапному захвату; как у медведя, глаза ее обращены внутрь и по виду ничего не предугадаешь. Она хитра и умело пользуется подозрительностью Европы: Russia knows well how to make use of the jealousies of the European powers (The Aspen Tribune, 10.01.1896 (US).
Особенно активны «медвежьи» метафоры в британском политическом дискурсе рассматриваемого хронологического среза в заголовках статей о Российской Империи: Gripping the Russian Bear (The Hull Daily Mail, 18.12.1882 (GB), The Russian Bear at Bay (The Chronicle, 11.06.1853 (GB), The Russian Bear in the Whirlpool of Finance (The Pall Mall Gazette, 01.09.1898 (GB), The Russian Bear and his Turkey (The Reynolds's Newspaper, 07.11.1875 (GB), The Russian Bear in the Bank of England (Dundee, Perth and Cupar Advertiser, 02.12.1853 (GB), The Russian Bear's Visit to England (The Reynolds's Newspaper, 24.03.1857 (GB), The Russian Bear and the British Lamb (The Reynolds's Newspaper, 28.02.1875 (GB), British Bloodhounds Helping the Russian Bear (The Pall Mall Gazette, 22.03.1863 (GB) и др.
«Медвежьи» метафоры агрессивны, прагматически запрограммированные на устрашение читателя, они создают образ дикой, рычащей, скалящей зубы Российской Империи, образ медведя, который в скором времени превратится в кусок мертвечины: There is something very imposing indeed in great sound and fury. When a wild bear is roaring, and lashing his tail, and showing his teeth, and preparing for a deadly spring, he expands into the infinite, and it is difficult to realize that in a few seconds he may be a lump of carrion, covered with a hearthrug or a winter cloak (The Times, 24.11.1855 (GB).
В американо-британском дискурсе подчеркивается, что Европа в своей внешней политике отчетливо и откровенно демонстрирует свою враждебность к России. В XIX в. противостояние между «исторической традицией социальной иерархии и либерально-демократической унификацией выкристаллизовывается в политическое противостояние между Россией и западной Европой, олицетворяемой в первую очередь Великобританией» [История России 2012: 52]. В американском политическом дискурсе противостояние Российской Империи и «старой Европы» часто становится еще одним поводом для укрепления дружбы между двумя странами - Россией и США: England and France confess the fact, that both Russia and the United States are growing far beyond themselves, and they feel a growing dread of the consequences. It is this which combines England and France in an alliance to resist the power of Russia, and we should not disguise the fact for a moment, that both are at least anxious to arrest the power of the United States. They dread Russia on the land, and the United States on the seas, and their watchful jealousy will take every means to cripple both. Russia, on the other hand, feels no jealousy of the United States; but, on the contrary, a sympathy with this country, because it is situated, like itself, in antagonism to the old European system (The Beeches, Nov, 1961 (US).
Именно Великобритания в СМИ середины XIX - начала XIX в. выступает в качестве основного, постоянного и дееспособного антагониста России: Her (Russia's) only consistent and capable antagonist is England (The Aspen Daily Times, 19.02.1897 (US). The time has come when Russia sees her chance of spreading her influence beyond the confines of her Empire. With France a certain ally, and Germany, following the great delusion of Bismarck, eager to conciliate, she sees her chance of a decisive gain in Asia. Her one opponent necessarily is England (The Pall Mall Gazette, 28.03.1896 (GB). Росая разве не великая держава, исторiею призванная къ великимъ делам? Или Росая слаба, и намъ пристало лишь унижаться передъ западными державами, а пуще всех передъ Англiей? (Русь, декабрь, 1884, № 24).
Британия последовательно борется с российской экспансией на Балканах, в Закавказье и в Средней Азии и внимательно следит за поведением России на Дальнем Востоке: The only defense against Russia is strict watchfulness on the part of triple alliance, assisted by England (The Boulder Daily Camera, 23.01.1896 (US). Russia's
great diplomatic skills, especially in dealing with the half-civilised or wholly barbarous, gives her an immense advantage over England, her rival in the East (The Daily Post, 24.02.1864 (GB).
В центре внимания русских императоров и монархов Великобритании находится восточный вопрос. Интересы России, стремящейся добиться защиты прав православных народов и утвердить влияние в проливах Босфор и Дарданеллы, противоречат устремлениям других держав. Огромная царская империя внушает опасения геополитическим интересам Британской империи: A royal battle is coming in the non-distant future between Great Britain and Russia. For it the czar is evidently preparing with deliberation that will command the admiration of future historians. The clash between two empires will come over the division of Asia and the dominance of one of the powers in that continent (The New Castle Nonpareil, 13.04.1899 (US). Here is a fine field for intrigues against our power. And it is to within 100 miles of these explosive territories of ours that Russia has advanced her commercial pioneers (The Daily Post, 24.02.1864 (GB).
Отношения между странами и народами моделируются в негативном ключе, милитарная метафорика сопровождается частыми повторами и варьированием лексем со значением «агрессия»: Any day may witness an open declaration of hostilities between England and Russia (The Fairplay Flume, 16.04.1885 (US). The Russian despises the Briton, and the hatred is returned with vengeance (The Aspen Daily Times, 29.01.1899 (US). Не Азiя, а вечно враждебный намъ Западъ не даетъ успокоиться утомленному русскому колоссу! (Русь, № 14, июль, 1884).
В российском политическом дискурсе, несмотря на то, что Великобритания позиционируется как враг, вероятность регулярной войны между Россией и Англией ставится под сомнение: Анличане можетъ быть завоевали бы и Росаю, еслибы Росая представляла безсилiе. Но имъ этого нельзя сделать, потому что Росая представ-ляетъ силу (Колоколъ, март 1859). Англiя никогда не будетъ сражаться с Росаей въ Средней Азт и не подставитъ намъ ни одного своего солдата, ибо не решится ставить на карту свою заповедную Индю (Исторический в^стникъ, 1885, Т. 21).
Образы государств - России и Великобритании, враждебные по отношению друг к другу меняются, возникают ситуативно в контексте конкретных политических событий, часто с использованием метафоры игры: It is the first move on the chess-board which gave "check" to Russia; the
second seems unlikely at the moment to complete the checkmate. It is the shape of a demand from England that Greece shall be present at the congress. The idea at the bottom of this clearly is to play off race against race, the Hollenes against the Sclavs - to use the Greeks as a wedge to split asunder the huge barrier which Russia is erecting for herself in the southeast of Europe (The Quincy Whig, 04.04.1878 (US).
Британские аналитики в Российской Империи видят, прежде всего, соперницу (rival, rivalry, adversary), врага (enemy, animus, foe, antagonist, opponent): The two influences (Russia and England) immensely extended, and now, as before, rivals (The Freeman's Journal, 02.09.1864 (GB). Fortunately we are not altogether without the means of forming an opinion upon the resources of our enemy (the Russian Empire) (The Leeds Mercury, 25.03.1854 (GB). And why should Englishmen show friendship for, in addition to confidence in, Russia? For several years the movements of Russian diplomacy have afforded glimpses of an unconceivable animus against England (The Sheffield Daily Telegraph, 02.02.1878 (GB).
Концепты враждебности, непримиримого соперничества превалируют в британском политическом дискурсе рассматриваемой исторической эпохи: If the common enemy will not listen to reasons, why then, we say, in God's holy name, let loose the English bull-dogs of war on these savage bears. Let our fleets block every Russian port. Let arms be put into the hands of every man who will point them in the right direction; and, though all other nations beside should fail, let England go straight forward in the paths of her truest glory (The Morning Post, 28.12.1887 (GB). Российская Империя неудобна и опасна для европейских государств; в ее деяниях мерещится угроза Европе. В аналитических статьях, тематикой которых является будущее отношений России с европейскими державами, часто звучит призыв к открытому противостоянию с державой, стремящейся уничтожить западную цивилизацию.
Тем не менее, авторы аналитических статей в британском политическом дискурсе рассматриваемого хронологического среза полностью не отрицают вероятность партнерства и дружественных отношений между Россией и Англией на политическом уровне: Our relations with France, Russia and other European governments are of the most friendly character (The British Colonist, 26.01.1860 (GB).
Поскольку Российская Империя является важной европейской страной, и без нее невозможна ни одна внутриевропейская политическая
схватка и стабильность Европы, дружба и союзничество с ней в будущем нужны в экономическом, политическом и культурном плане. Однако использование косвенных наклонений и модальных глаголов в моделировании возможных дружественных связей ставит под сомнение их вероятность: It would, indeed, be tiding of peace and great joy if Great Britain and Russia were to become closer friends, if not allies (The Manchester Courier, and the Lancashire General Advertiser, 29.11.1894 (GB). There is no reason why a thorough understanding should not exist between Russia and ourselves, only it must be on the basis of rivalry (The Pall Mall Gazette, 28.03.1896 (GB).
Но поскольку Россия культурно и исторически принадлежит к европейскому цивилизации-онному типу, она экономически и политически также составляет интегральную часть Европы; в любом случае - в качестве врага или союзника, Великобритания не мыслит свое будущее и будущее Европы без влияния и вмешательств Российской Империи: Both Empires are increasing, though in different degrees, in all elements of power, and neither of them is going to disappear, or to permanently enfeebled. What is of still more importance as years roll on, their interests will inevitably be brought into closer connection, whether hostile of friendly, at an increasing number of points (The Daily News, 13.02.1878 (GB).
Для российского политического дискурса рассматриваемого исторического периода также релевантным является образ Европы в целом и Великобритании как одной их ярких ее представительниц, в частности: И это Англичане называютъ войною, предпринятою за сохранете «Европейской цивилизацт» и «Европейскаго рав-новЁ^я», которымъ будто бы угрожаетъ Рос-Ыя! Съ самаго начала такъ называемаго «восточного вопроса», Англш удалось устрашить этимъ привидЁтемъ некоторыхъ людей въ Ев-ропi (СЁверная пчела, № 176, 05.08.1855).
Если для англоязычного политического дискурса, и для британского и для американского, характерно использование прямых наименований «друг/ враг» при характеристике стран-участниц мировых политических процессов, то для отечественного дискурса, типична репрезентация Европы и Великобритании, ее представляющей, с использованием метафорических единиц различных сфер-источников: Да и вообще въ Англт ли и во Франщи начнется онъ? То, что онЁ ца-рятъ в настоящемъ, что онЁ мощны - не резонъ. Въ полномъ, могучемъ разгар i вЁкового разви-
ты, въ богатомъ урожае его, трудно пробиться, прорости чему нибудь новому, особенно отрицающему существующее (Колоколъ, № 4, 1961).
Большинство метафорических наименований актуализирует негативные прагматические смыслы, что позиционирует Англию как врага Российской Империи: Сыны коварнаго Албiона (Северная пчела, № 176, 05.08.1855). Въ по-добныхъ случаяхъ обыкновенно забываютъ, что политика далеко не исчерпываетъ собою народнаго духа, и что судить объ Англш на основании лишь ея политики было-бы громадною ошибкою. Это только внешняя сторона англт-скаго существоватя. Декорацш эти некрасивы, даже способны отталкивать, но за ними кроется богато развившаяся и здоровая общественная жизнь (Исторический в'Ьстникъ, Т. 1, январь - апрель, 1880). Англичане считаютъ себя народомъ, который долженъ стоять во главе существующаго мира. Гордость их не имеет пределов, и они считаютъ все остальныя нацш ниже себя (Русь, декабрь, № 24, 1884). Политика - это больное место Англш; она кладетъ пятно на целый народъ. Въ конце концовъ политика эта безъ сомн етя отзовется гибельно для самой Англш, ибо она до изв Устной степени развращаетъ народное чувство (Исторический в^стникъ 1, Т. 1, январь - апрель, 1880).
Наименования сфер метафорической экспансии «болезнь», «театр» несут в себе отрицательный заряд и нацелены на трансляцию антагонистических отношений между двумя империями. Однако в представлениях о сопернике в российском политическом дискурсе звучат также нотки восхищения, удивления, признания заслуг: Англiя - это всесветный торговецъ, гетальный фабрикантъ (Русь, № 13, июль, 1884). Англiя, ломящаяся отъ тучности и избытка силъ, выступаетъ за берега, переплываетъ океаны и создаетъ новые мiры. Ей удивляются, и она заслуживаетъ это удивлете (Колоколъ, январь, 1859). Англiя имЪетъ исключительное призвате къ морской жизни и соединяетъ въ себе все условiя, чтобъ быть теперь и остаться еще на долго первою морской державой въ мiре (Атеней, № 16, 1858). Высокопрактическая и прозорливая Англiя захватываетъ въ свои руки одни жемчужины земли, только важные торговые порты и военныя стоянки, только страны текущiе медомъ и млекомъ, переполненныя богатымъ и промышленнымъ народомъ (Русь, № 13, июль, 1884).
Следует отметить, что приведенные контексты не снимают антагонизма, которым пронизан политический дискурс Российской Империи при обращении к репрезентации отношений России и Великобритании в настоящем и в будущем, поскольку их процент невысок.
Помимо Великобритании к началу 1890-х гг. на западе Российской Империи противостоит мощный политический и военно-стратегический германо-австрийский блок. В Берлине преобладает убеждение, что место России - на задворках европейской политики, она неизбежно обречена на дипломатическую изоляцию, поэтому в политических текстах идею ослабления России времен Бисмарка сменяет желание «стереть ее с лица земли», «уничтожить»: It is true that the German Kaiser proposes to pulverize Russia. It might well for him to reflect upon the experience of two men of high military genius who have made the same attempt before. Charles XII of Sweden undertook to pulverize Russia and found himself a fugitive in Turkey. The Great Napoleon started out with the same object, and the circumstances of his return are historical. The Russians did the pulverizing on both occasions (The Aspen Daily Chronicle, 17.03.1892 (US). Апелляция к прецедентным именам - шведского короля Карла XII и французского императора Наполеона Бонапарта - напоминает об уроках прошлого: неприятель полностью был изгнан с территории России. Однако уроки прошлого, преподанные другим, не умаляют желания видеть Россию ослабленной и стремления делать для этого все возможное: Germany is the power of to-day, and is putting toward every effort to make England the power of yesterday and prevent the rising of the power of tomorrow - Russia at the head of a great Slav confederation (The New York Times, 04.09.1905 (US).
В британском политическом дискурсе противостояние России и Германии рассматривается под другим углом зрения, именно Российская Империя считается зачинщицей конфликтов между странами, стремясь найти «лекарство от собственной внутриполитической смертельной болезни»: What does Russia mean? is the question that force itself on the mind. Does she intend to force a war on Germany as a cure for her own deadly domestic malady? Is it the policy of her Government, driven to desperation at the prospect of bankruptcy and revolution at home, to attempt to avert, for the present, at least, by the fearful counter-irritant of another foreign war, the destruction that appears to be so imminent? (The Essex Standard,10.01.1880 (GB).
В российском политическом дискурсе середины XIX - начала XX вв. моделированию будущих отношений с Германией уделяется значительно меньше внимания в сравнении с Великобританией. Тем не менее, контексты, репрезентирующие вероятное будущее, насыщены агрессивными смыслами неотвратимости столкновения двух стран, двух миров, схватки за выживание: Нечего скрывать отъ себя: въ лицЁ Гермати намъ предстоитъ самый серьезный противникъ, какого еще не представляла наша ucтoрiя послЁ татарскаго ига, ибо это будетъ борьба на жизнь или на смерть, борьба за существовате (Исторический в^стникъ, Т. 3, 1882). И если нЁ-мецкий беззаконный Drang не прiocтанoвuтcя, то разумЁется, быть грозной, со временемъ, встрЁчЁ Германскаго и Славянскаго мiрoвъ (Русь, № 14, июль, 1884).
По мнению американских СМИ середины XIX - начала XX в., наименее враждебна к России Франция, «следующая за Россией как слепой за собакой-поводырем»: France follows Russia as a blind man follows his dog. The attitude of Germany is more despicable than that of France. She is trying to win favor with Russia by out-heroding Herod. The outcome of the Armenian difficulty has been the triumph of Russia and the humiliation of Great Britain (The Herald Democrat, 28.01.1896 (US).
Наибольшее внимание дружественным отношениям России и Франции уделяется в британском дискурсе рассматриваемого хронологического среза: Talk of the entente cordiale! The warmest friend of France at the present moment is Russia (The Dundee Courier and Daily Argus, 23.05.1861 (GB).
Следует вновь отметить, что для политических текстов Великобритании характерно употребление прямых номинаций. В случае франко-русских отношений - «друг», «союзник» (ally, alliance, entente cordiale, friend, ami): There is a superstitious notion prevalent in France that Russia is a friend and a defender, and will eventually be an ally (The Western Daily Press, 23.11.1888 (GB).
Причем, именно Российская Империя вновь предстает в качестве инициатора отношений, в случае с Францией - дружественных: The old course of the Russian policy implies a very friendly understanding with France (The Morning Post, 22.11.1894 (GB). Russia will probably discover that it is nearly as unpleasant to be the ally as the neighbour of France (The Globe, 11.07.1895(GB).
Метафорические единицы, зафиксированные при моделировании отношений России и Франции в британском дискурсе, нагружены негативно: There is the Franco-Russian alliance which, if for once we may consider ourselves innocent, is like entrusting the lamb to the tender mercy of the wolf and his wife (The Pall Mall Gazette, 28.03.1896 (GB).
Отношения трех европейских держав - Великобритании, Германии и Франции - к Российской Империи часто моделируются в одном контексте в американском политическом дискурсе. Франции отводится роль союзника. В действительности в последней трети XIX в. Российская Империя и республиканская Франция заключили военно-политический союз, первым шагом к образованию которого стало политическое соглашение в 1891 г., затем через год заключение военной конвенции. Германия пытается «превзойти самого Ирода в жестокости» - переиграть Россию в политической борьбе дипломатической хитростью, не желая открытого столкновения. Англия - извечный соперник, жаждущий и способный сразиться с великой северной страной, своим грозным противником: France usually has an alliance with Russia, and cannot be counted upon to take any hand in the deal. Germany for some reason has never been willing to take up arms against Russia or defy her. And England is about the only power which is both willing and at all capable of combating the great northern nation. And there is some doubt whether England can handle her formidable rival (The Aspen Daily Times, 25.04.1903 (US).
Следует уточнить, что в политических дискурсах трех стран в рамках статической матрицы рассматриваемого исторического периода основными фигурантами политического европейского пространства помимо России считаются Британская Империя, Германия и Франция. Эти страны, по мнению авторов аналитических статей СМИ трех стран, могут оказать влияние на будущее Российской Империи, отношения с ними ориентированы на диаду «друг - враг».
Контексты, репрезентирующие отношения России с другими странами на мировой арене, единичны: Союзниковъ у насъ, кроме черно-горцевъ, нЁт, а на остальных славянъ разсчиты-вать нечего. Болгарамъ (если только они подни-муться) будетъ и своего дЁла достаточно съ турками; а сербовъ уже и теперь пристеваютъ къ австрийцамъ; поляки, безъ сомнетя, начнутъ свои вЁчныя смуты; славяне австртсюе ограничатся лишь платоническимъ, но очень скромнымъ со-чувствиемъ к намъ (Исторический вЁстникъ, Т. 3,
1882). Let us see what other friends Russia possess in her hour of need. We find such Russian sympathies in the United States of America, in the Legitimist faction in France, in the Carlist Party in Spain (The Belfast News Letter, 08.08.1856 (GB).
Таким образом, схематично международные отношения Российской Империи середины XIX - начала XX в. подразделены на два основных типа: отношения соперничества и отношения сотрудничества. В схему включены также США, представляющие «крайний» идеальный образ «Союзника» (рис. 3).
Следует отметить, что в проанализированном корпусе текстов в дискурсе трех стран, нацеленных на моделирование будущего России, неметафорическое представление будущего доминирует над образной репрезентацией (рис. 4).
Процентный показатель метафорических контекстов (Российская Империя: 31,7 %, США: 39 %, Британская Империя: 42,5 %), отобранных для анализа в российском, американском
и британском политическом дискурсе середины XIX в. - начала XX в., включает все метафорические наименования как индивидуально-авторские (Российская Империя: 12,9 %, США: 23,3 %, Британская Империя: 19,2 %), так и стертые метафоры (Российская Империя: 18,8 %, США: 12,7 %, Британская Империя: 23,3 %).
Несмотря на тот факт, что история XIX в. насыщена военными кампаниями, в которых Российская Империя принимала непосредственное участие, а также острым соперничеством в европейских делах, параметр креативности метафор, т.е. удельный вес индивидуально-авторских употреблений, сравнительно невысок. Данные факты свидетельствуют о периоде «метафорического затишья», типичного для периодов политической стабильности. В настоящем и будущем Российской Империи метафоры, их частотность и эмотивная нагруженность не прогнозируют кризисов и великих перемен.
Союзник
Враг
Рис. 3. Метафорические отношения соперничества / сотрудничества
Рис. 4. Сравнительная диаграмма репрезентации образа будущего в политических дискурсах России,
США и Великобритании
Наиболее метафоричен британский политический дискурс середины XIX - начала ХХ вв., что обусловлено, прежде всего, историческими причинами: международной политической обстановкой, противостоянием России и Великобритании в Средней Азии, на Востоке, в Тихом Океане, военными столкновениями, в которых страны выступали либо как соперницы, либо как союзницы враждующих государств.
Интересно также отметить, что наибольшая доля индивидуально-авторских метафорических контекстов, репрезентирующих будущее Российской Империи, характерна не для британского дискурса, а для корпуса текстов США, несмотря на то, что общие показатели активности метафорических единиц в американском дискурсе несколько ниже. Однако британцы более склонны использовать «стертые метафоры», американцы -яркие, что свидетельствует о лингвокультурной специфике метафорических моделей политического дискурса двух наций, говорящих на одном языке.
Таким образом, в политическом дискурсе трех стран - Российской Империи, США, Великобритании - рассматриваемого исторического периода потенциально возможные отношения России с европейскими державами в будущем моделируются, исходя из настоящего положения дел. Общим звеном в представлении будущих
отношений являются векторы соперничества и противостояния. В американском дискурсе, в целом, дается положительная оценка доминированию Российской Империи на европейском пространстве, возможной территориальной экспансии страны на запад, и как следствию -военным конфликтам. В российском политическом дискурсе вероятность столкновений со странами Европы, прежде всего, объясняется защитой собственных интересов. В британском -Россия предстает как потенциальный источник опасности как для Бритаской Империи, так и для всего мира.
Список литературы
История России с древнейших времен до наших дней: учебник: в 2 т. Т. 2 / А.Н. Сахаров, А.Н. Боханов, В.А. Шестаков; под ред. А.Н. Сахарова. М.: Проспект, 2012.
Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса: монография / Ин-т языкознания РАН; Волгогр. гос. пед. ун-т. Волгоград: Перемена, 2000.
Bronfenbrenner U. The Mirror Image in Soviet-American relations: A Social Psychologist's Report / U. Bronfenbrenner // Journal of Social Issues. 1961. № 17. Р. 45-56.
Fairclough N. Language and Power / N. Fair-clough. N.Y.: Longman Inc., 1989.
O.A. Solopova
RUSSIA IN EUROPE: FUTURE IN THE METAPHORICAL MIRROR OF PAST
Nowadays the problem of future has emerged with the utmost urgency. The advantage of the cognitive approach in comprehending the future is the ability to determine mental schemas or cognitive models underlying any political text. The structure and content of these cognitive models are important to effectively study the mode of thinking of those who represent political and non-political institutions in a particular historical period. They also allow to build predictive models in political science.
The metamodel used in the present research is a matrix - methodology of forecasting and historical models covering the evolution of various parameters of the Russian socio-political system. A cognitive-discursive model is used as a tool to get an idea of possible options for the future development of the society, helps to better understand the driving forces shaping it.
The present article deals with the problem of modeling Russia's future in political discourse of the Russian Empire, the USA and the British Empire. The historical period analysed is from the middle of the XIXth century up to the beginning of the XXth century. The material for the analysis is editorials in the discourses of the three countries that "predict" the future of our country. The paper presents a detailed description of one subset - "Relations with Europe" of the basic component "domestic policy", and analyses linguistic means used to create images of future.
Key words: cognitive-discursive future studies, image of future, model, parameters, political discourse, metaphor.
