CC BY
379
«СОВРЕМЕННЫЕ ВОПРОСЫ ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЯ И ИСТОРИОГРАФИИ... СПб., 2014»
Л. К. Рябова
«россия и запад» как проблема методологии истории
(к постановке вопроса)
«Поймите же и то, что Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою; что история ее требует другой мысли, другой формулы, как мысли и формулы, выведенные Гизотом из истории христианского Запада».
А. С. Пушкин
(Второй том «Истории русского народа» Полевого)
В современной исторической науке методология истории трактуется достаточно широко, и определений этого понятия в литературе множество. Кроме устоявшихся, классических определений появляются новые, вызванные как усложненностью теории исторического познания, так и современными тенденциями ее развития, направлениями исторических исследований. Для современного этапа развития исторической науки характерно скорее некоторое «размывание» этого понятия, когда отсутствует строгое разграничение между категориями «теория истории», «философия истории», «теория исторического процесса», «методология истории», хотя последняя и имеет достаточно строгую структуру и вполне конкретное содержание. Тем не менее, в исследованиях по каждому из названных направлений всегда будут присутствовать фрагменты сопредельного знания, будет использоваться достаточно общий понятийный аппарат, очерчен круг зачастую общих «базовых» концепций и клю-
чевых имен. В качестве методологического обоснования в исторических исследованиях может выступать этнопсихология, культурная антропология, классовый и экономический подходы, географический детерминизм и многое другое, что, собственно, и определяет современный «методологический плюрализм». К числу ключевых проблем методологии истории относится и устойчивая во времени и в политико-идеологическом контексте оппозиция «Россия и Запад».
Осмысление этого (теперь уже вполне устоявшегося) понятия длится не первое столетие. При этом речь идет, прежде всего, о России, поскольку Запад не рефлексирует по поводу непохожести собственной истории на российскую, которая никогда не была для европейцев «точкой отсчета» в оценке путей развития своей цивилизации. Тем не менее, Россия и ее история уже достаточно длительное время были и остаются до сих пор предметом пристального внимания западных историков. В России же эти рефлексии проявились сначала в политической сфере и в области историософской, а затем вышли на уровень конкретно-исторических исследований и, наконец, приобрели характер проблемы методологии истории.
Заданная еще П. Я. Чаадаевым постановка вопроса касалась не только места России в европейской истории, но и собственно методологии, поскольку уже тогда Чаадаев обратил внимание на то, что «мы еще никогда не рассматривали нашу историю с философской точки зрения», и ни одно из великих событий нашего национального существования не было должным образом характеризовано1. На протяжении XIX в. в трудах М. Н. Погодина, С. М. Соловьева, К. Д. Кавелина, Б. Н. Чичерина, Н. И. Кареева и других видных русских историков происходило осмысление исторического пути России в сравнительной ретроспективе с историей Европы.
Особое место в этом процессе исследователи справедливо отводят К. Д. Кавелину, который в своей знаменитой статье «Взгляд на юридический быт древней России» делает заключение, надолго ставшее определенной методологической установкой для последующих исследований в парадигме «Россия и Запад», сводящееся к тому, что в истории России и Европы — «ни одной черты сходной, и много противоположных»2.
1 Чаадаев П. Я. Апология сумасшедшего // П. Я. Чаадаев. Статьи и письма. М.: Современник, 1989. С. 147.
2 Кавелин К. Д. Взгляд на юридический быт древней России // К. Д. Кавелин. Наш умственный строй: Статьи по философии русской истории и культуры. М., 1989. С. 12.
Но вместе с тем Кавелин «устанавливает определенный всемирно-исторический статус русской истории; поэтому его теория русской истории, как и положенная в ее основу методология, приобретают особенное значение. Проблема «Россия — Запад» становится той «осью», вокруг которой вращаются и приобретают глобальный исторический смысл многие конкретные теоретические вопросы русской истории. В контексте этой основной проблемы идут, прежде всего, и дальнейшие методологические исследования в русской историографии»3.
Эти изыскания не замыкались исключительно на академические сферы, но становились предметом острой полемики в публицистике и отражали различные мировоззренческие, методологические подходы. Ярким примером тому служит критика современниками концепции русской истории Б. Н. Чичерина. Известный уже в молодые годы как блестящий публицист и как автор ряда статей по истории Древней Руси, рядом исследований он заявил о себе как о приверженце государственной школы в отечественной историографии, основным теоретиком которой он, собственно, и являлся. Сочинения молодого Чичерина вызвали резко отрицательную критику в славянофильских кругах, в частности, Ю. Ф. Самарина, опубликовавшего в 1857 г. в «Русской Беседе» статью с критикой методологических воззрений Чичерина. Сделав формальные упреки автору как историку в неполноте списка привлеченных к исследованию источников, Самарин определил саму историческую концепцию Чичерина, его методологию, как «отрицательную», каковой она являлась, по мнению Самарина, «вследствие неприменимости избранного мерила к предмету изучения»4. Здесь славянофил Самарин имел в виду, прежде всего, западничество Чичерина и его приверженность европейским либеральным идеям, которые и явились точкой отсчета или «мерилом» в оценке исторического прошлого России. Без сомнения, в работах Чичерина обнаруживались те положительные доминанты европейской истории, которые отсутствовали в российской действительности и которые будут в центре политико-правовых воззрений Чичерина, а также в центре будущих (и современных) научных дискуссий, в ходе которых противопоставлялись Россия и Запад — творческая сила личности, ее
3 Ерыгин А. Н. История — диалектика и исторические знания в России XIX века // URL: http://society.polbu.ru/erygin_history/ch06_xiii. html (дата посещения — 02.06.2014).
4 Самарин Ю. Ф. Несколько слов по поводу исторических трудов г. Чичерина // Самарин Ю. Ф. Избранные произведения. М., 1996. С. 500-501.
участие в развитии государства и общества, юридические начала и юридическое сознание в народе.
Окончательно состоявшееся в XIX в. деление истории на истории «национальные» и «универсальные» (достаточно вспомнить теорию двух закономерностей М. П. Погодина, труд Н. Я Данилевского «Россия и Европа» и др.) констатирует и комментирует Н. И. Кареев. В статье «О духе русской науки» Кареев, признавая значительную долю заимствований у Европы, обращает внимание, прежде всего, на методологию исследований и необходимость выйти за пределы национального: «... Не в том дело, откуда брать темы, а как к ним относиться. Конечно, прежде всего свое, — не ждать же нам от иноземцев разработки нашей истории, но и чужим надо заниматься. Русская историческая наука сравнительно бедна, но при всей ее бедности, в ней нет односторонности, которой можно было бы ожидать от небогатой литературы». И далее он высказывает мысль, в которой совершенно адекватно отображается «методологическое противостояние» западной и российской исторической науки сегодня: «Наука едина, национализировать ее в том смысле, чтобы сводить ее к какой-бы то ни было исключительности, значит разбивать единство науки, вносить в нее односторонние точки зрения.»5 Именно эту ситуацию «разделения» можно констатировать применительно к состоянию современной исторической науки.
Наиболее полный обзор развития исторической мысли в России в связи с Западной Европой дан в фундаментальных трудах М. А. Алпатова6. В них в достаточно целостном виде было рассмотрено формирование европейской историографической традиции в освещении истории России, начиная с XVII в., равно как и то влияние европейской науки, которое на протяжении XVШ-XIX вв. в значительной степени испытала на себе историческая мысль в России. Автор отметил, в том числе, и методологические особенности этого процесса, т. е. концепции всемирной истории и определение в них места России. На это же было обращено внима-
5 Кареев Н. И. О духе русской науки // В поисках своего пути: Россия между Европой и Азией: Хрестоматия по истории российской общественной мысли XIX и XX веков: В 2 ч./Сост. Н. Г. Федоровский. М., 1994. Ч. 1. С. 280.
6 Алпатов М. А. 1) Русская историческая мысль и Западная Европа. XП—XVП вв. М., 1973; 2) Русская историческая мысль и Западная Европа. XVII — первая четверть XVIII в. М., 1976; 3) Русская историческая мысль и Западная Европа (XVIII — первая половина XIX в.). М., 1985; и др.
ние и в «Русской историографии» Н. Л. Рубинштейна7. Применительно к середине XIX в. Н. Л. Рубинштейн писал о том, что «проблема России и Запада становилась стержнем, узловой проблемой в развитии общественных наук и прежде всего в развитии исторической науки; в ней раскрывалось одно из основных противоречий, органически присущее и западноевропейской исторической науке, — антитеза идеи единства исторической закономерности и идеи самобытности, переходящей в абстрактный национализм»8.
Таким образом, уже самый общий обзор суждений русских историков относительно методологических подходов к написанию истории России свидетельствует о том, что ставший явным уже на рубеже XVШ-XIX вв. «конфликт цивилизаций» неизбежно порождал «конфликт интерпретаций», длящийся вплоть до наших дней. Поэтому среди разнообразных составляющих понятия «методология истории» имеет право на существование, на наш взгляд, и некий мировоззренческий подход. Здесь нельзя не согласиться с точкой зрения А. Г. Дугина, который исходит из признания того факта, что история — это дисциплина, отражающая мировоззренческие установки того общества, в котором ее изучают. Поэтому в зависимости от этих установок «варьируются не только нюансы оценок или моральные знаки, поставленные перед теми или иными событиями и персонажами, но и сама методология»9. Русская история во всех ее версиях также является продуктом мировоззрения. Сложившуюся на Западе «концепцию русской истории» автор оценивает как довольно критическую. «Когда мы имеем дело с описаниями и следованиями русской истории, предпринятыми западными авторами, мы должны постоянно иметь в виду, что они, прямо или косвенно, сознательно или по инерции воспроизводя глубинные культурные клише, на парадигмальном уровне движимые подспудным стремлением либо «разоблачить» претензию на «универсальность», отличную от их собственной, либо «доказать ее несостоятельность» <.> Западный человек, хочет он того или нет, всегда бдительно стоит на страже своего цивилизационного кода.»10 Этот тезис не стоит относить только на счет оригинальности воззрений из-
7 Рубинштейн Н. Л. Русская историография/Под ред. А. Ю. Дворниченко, Ю. В. Криво-шеева, М. В. Мандрик. СПб., 2008. С. 232.
8 Там же. С. 238.
9 Дугин А. Г. Проект «Евразия». М., 2004. С. 5.
10 Там же. С. 6.
вестного ученого и общественного деятеля и рассматривать его в контексте «консервативных исследований» или современных геополитических проблем. Сто лет назад Р. Ю. Виппер, историк, ставший впоследствии академиком АН СССР, автор, в том числе и работ по методологии истории, справедливо заметил, что «общая историческая теория никогда не есть одно создание ученого любопытства или желания держать в порядке общественный архив. В ней всегда стоит живой вопрос: правилен или нет, крепок или нет общественный строй переживаемой эпохи?»11 Относительно охранения своего «цивилизационного кода» совершенно определенно высказался хорошо известный современному читателю американский историк Дж. Хоскинг, полагающий, что есть важный повод для более полного изучения России: «Большинством европейцев и североамериканцев она воспринимается как великая Другая, понятная, но до конца не понятая, как культура, через призму которой мы начинаем больше ценить свою собственную»12.
Более того, речь идет о невозможности какого-либо синтеза и написания универсальной истории с нахождением таких законов развития общества, которые были бы общими для любой цивилизации, любой культуры. Критика этой концепции, основанной на идее бесконечного прогресса, была дана еще в работе 1925 г. выдающегося русского историка П. М. Бицилли «Очерки теории исторической науки»: «Современная историческая наука рассеяла иллюзию бесконечно прогрессирующего человечества — понятие, которому никакая реальность не соответствует. <...> То, что именуется историей «человечества», — это или собрание отдельных историй, <...> или история действительно живших совместно и вырабатывавших свою культуру сообща народов, которые поэтому и пользуются почетным титулом «исторических» .. ,»13
О мировоззренческом характере современной историографии о России пишет в своем исследовании «История американского россиеведения» Е. В. Петров, отмечающий, что в ее основе лежит сложное переплетение мировоззрений нескольких поколений, весьма отличающихся друг от друга. Автор подчеркивает, что вопрос о релевантности сове-
11 Виппер Р. Общественные учения и исторические теории XVIII и XIX вв. в связи с общественным движением на Западе/Р. Виппер; Гос. публ. ист. б-ка. М., 2007. С. 9.
12 Хоскинг Дж. Россия и русские: В 2 кн./Пер. с англ. М., 2003. Кн. 1. С. 6.
13 Бицилли П. М. Очерки теории исторической науки/Послесловие и прим. Б. С. Кагановича. СПб., 2012. С. 332-333.
тологических исследований, т. е. соответствии решаемых советологией задач общественным потребностям, еще неоднократно будет рассматриваться в академических кругах. В последние годы некоторые советологи отмечали необходимость более детального изучения взаимоотношений между содержанием науки и общественным мировоззрением. Автор делает вывод о том, что развитие американской россиеведческой традиции в большей степени определяется вектором внешнеполитического курса и в меньшей степени — внутренней логикой развития самой науки14.
О роли западных интерпретаций исторического и духовного опыта России и стереотипах русской истории говорит и Н. А. Нарочницкая в работе «Россия и русские в мировой истории». При этом она полагает совершенно необходимым «уяснение тех философско-методологических основ, которые в равной мере питают отношение к отдаленному прошлому России и к ее сегодняшнему выбору». И здесь Н. А. Нарочницкая совершенно верно отметила, что «самым бесплодным было бы стать на путь полемики по фактам и частностям с такими авторами, как У Лакер, А. Янов, Р. Пайпс, которые в наиболее плакатной полемической форме выразили нигилизм Запада в отношении России»15, ибо их концепция, прежде всего, отражает исходные методологические установки.
Н. А. Нарочницкая подчеркивает, что масштабное исследование русской истории не с русской, но с западноевропейской, скорее, с «общечеловеческой» точки зрения первым предпринял С. М. Соловьев. «Похоже, что именно из С. М. Соловьева, этой энциклопедии для западных русистов, они черпали и до сих пор черпают идеи русского исторического бесплодия, подходящие для этой идеи факты и термины»16. Рассматривая вопрос в религиозно-философской парадигме, она отмечает, что исторический путь и место России как евразийской державы невозможно осознать, руководствуясь не только марксистским формационным, но и европоцентристским подходом. Объяснение истории России, равно как и «враждебного отношения» к ней Европы, может быть дано только через призму цивилизационного подхода. Похожей точки зрения в отношении методологии С. М. Соловьева придерживается А. И. Уткин: «Классик русской историографии С. М. Соловьев, находившийся под прямым влиянием Гегеля, позитивистского географа К. Риттера и географи-
14 Петров Е. В. История американского россиеведения: Курс лекций. СПб., 1998. С. 209, 211.
15 Нарочницкая Н. А. Россия и русские в мировой истории. М., 2005. С. 85.
16 Там же. С. 93.
ческого детерминиста Г. Т. Бокля («История цивилизации в Англии»), склонен был думать об истории цивилизации как о всеобщем и всеобъемлющем общемировом процессе органического роста. С. М. Соловьев (как и многие другие историки) смотрел на русскую историю как на интегральную часть европейской истории. Он видел в мировом сообществе единый организм, подчиненный универсальным законам социальной эволюции. Поэтому Соловьев просто ставил Россию в русло западной истории и никогда не противопоставлял Россию Западу. Для Соловьева и для множества последующих интерпретаторов русской истории Россия представляла собой продукт европейской экспансии в неевропейском пространстве. Сохранила ли Россия в ходе этой многовековой экспансии собственно европейски-западный характер — Соловьев даже не ставит такого вопроса. Находясь в среде западников Петербурга и Москвы, он предпочитал не видеть этой проблемы. Для Соловьева (и многих других) Запад был просто нормой»17.
Здесь нужно заметить, что одним из центральных в современной методологии истории стал вопрос о преодолении берущей начало еще из XVШ в. «европоцентристской» традиции написания истории. В этом контексте интересна постановка проблемы написания новейшей «всемирной» истории, предпринятая в статье известной американской исследовательницы П. Кроссли «Что такое глобальная история?», в которой автор ставит вопрос о том, как написать историю «без центра», т. е. речь идет о преодолении в современной историографии такого методологического подхода, при котором история Европы остается своеобразной «точкой отсчета». Основная идея П. Кроссли сводится к тому, чтобы современные историки вновь обратились бы к опыту античности и средневековья, когда в различных культурах люди, используя устные традиции, свидетельства литературных и религиозных текстов, стремились рассказать историю связей с остальной частью человечества. Для нашего времени этот подход представляется П. Кроссли столь же верным, как и в тот период.
Еще более определенно высказывается американский историк Дж. Гуди в книге «Похищение истории»18, в которой дается критический анализ «европоцентризма», или «оксидентального» уклона в западном историопи-
17 Уткин А. И. Вызов Запада и ответ России. М., 2005. С. 36-37.
18 Goody J. The Theft of History. Cambridge, 2006.
сании, и исследуется «последовательное воровство» Западом достижений других культур, когда Европа не только пренебрегла историей остальной части мира или же недооценила ее, но и навязала ей собственные понятия и периодизацию. Здесь поднимается главный вопрос — об историческом методе — и предлагается новая сравнительная методология для межкультурного анализа, которая предполагает значительно более сложные критерии оценок «расходящегося исторического знания» и заменяет устоявшиеся в историографии и не отвечающие современному положению вещей «простые различия» между Востоком и Западом19.
Вместе с тем, компаративный дискурс позволяет исследователям уловить важнейшие специфики национальных историй. Как пишет Н. Б. Селунская, «при использовании компаративной методологии национальный контекст событий может быть представлен в новом свете, позволяющем обнаружить соотношение глобального, локального и национального в содержании изучаемых процессов и явлений, связанных, в частности, с распространением демократической культуры в российском обществе»20.
Об этом же пишет в своем солидном труде «Российская история с древнейших времен до падения самодержавия» А. Ю. Дворниченко. Говоря об историографии понятия «империя», автор пишет: «Под понятием «империя» (морская или континентальная) скрываются столь разные явления, что сравнительное их исследование вряд ли поможет понять историю нашей страны. Встает вопрос и о хронологических рамках компаративистики. С какими империями сравнивать Россию, каковы критерии отбора империй для сравнения. Конечно, такие сравнения очень интересны и эффектны, но, к сожалению, мало дают для познания российской специфики»21. Здесь А. Ю. Дворниченко приводит пример 12-томного (неудачного, на взгляд автора) сочинения Н. А. Рожкова «Русская история в сравнительно-историческом описании». Далее автор говорит о том, что с территориальным дискурсом тесно связан хроноло-
19 Подробнее об этом см.: Рябова Л. К. О методологических проблемах изучения новейшей истории и истории современности // Новейшая история России. 2011. № 1.
20 Селунская Н. Б. «Объяснение» национальной истории в условиях «исторического поворота» // Историческая наука сегодня: Теория. Методы. Перспективы/Под ред. Л. П. Репиной. Изд. 2-е. М., 2012. С. 293.
21 Дворниченко А. Ю. Российская история с древнейших времен до падения самодержавия: Учебное пособие. М., 2010. С. 34.
гический. Советская историография помимо формационного принципа положила в основу периодизации этапы западно-европейской истории: древность, средневековье и новая история. С отсылкой к О. Шпенглеру, который назвал ее «скудной и бессмысленной схемой», Дворниченко отмечает, что она «работает» на материалах Западной Европы, но она не годится для России и далее предлагает свою периодизацию.
Относительно «точек отсчета» в компаративном объяснении истории Запада и истории России интересна мысль, высказанная видным американским историком М. Малиа в научной дискуссии с французским историком А. Безансоном и заслуживающая того, чтобы быть приведенной в полном объеме. «Напомню: моя основная мысль заключается в том, — пишет М. Малиа, — что не существовало и не существует Европы как однородного культурного целого, противостоящего России, что Европу следует изучать как целый ряд Sonderwege, «особых путей» (в том числе русского пути), которые образуют «градиент» — ступенчатый склон, спускающийся от Атлантики к Уралу. Для меня очевидно, что с петровских времен и до эпохи построения «реального социализма» при Ленине и Сталине Россия и Европа вместе составляли этот «Запад» в широком смысле слова»22. Здесь же М. Малиа отмечает полную противоположность его взглядов на историю России и позиции Р. Пайпса, которая сводится к мысли об «азиатской» природе России, что, собственно, и должно служить методологической основой ее изучения.
Возвращаясь к дискуссии М. Малиа и А. Безансона, чья библиография трудов о России достаточно обширна, нужно уточнить его подходы к изучению истории России. А. Безансон исследует повторение, возвращение определенных символов или типичных событий на протяжении многих веков, сравнивая историю России с театром постоянного репертуара, когда одни и те же пьесы разыгрываются с новым составом актеров и другими декорациями. Очевидно, именно с таким подходом связана неизменная во времени оценка им России, независящая от того, пишет ли он, будучи современником «коммунистического периода» русской истории, или же наблюдая Россию в постсоветское время. На поставленный им же вопрос о том, как изучать историю России, А. Безансон отвечает — как психологическую драму, «ибо ее «загадка» не что иное, как трудность ее постижения с помощью категорий,
22 Малиа М. Non possumus: Ответ Алену Безансону // Отечественные записки. 2004. № 5 (URL: http://www.strana-oz.ru/2004/5/non-possumus).
разработанных на Западе и для Запада»23. Формулируя этот ключевой методологический тезис, А. Безансон исходит из того, что в России совершенно иная культура, религия и история. В его оценке такие страны, как Франция, Германия, представляют собой миры достаточно богатые и разнообразные, в которых можно выделить много других аспектов «истории духа», нежели те, которые свойственны России. «Эта страна проще. Ее культура моложе, пишущих людей меньше, а мыслителей еще меньше»24. Но главное, что эти мыслящие люди России, по замечанию автора, не могут освободиться от «сильного магнитного поля» своей истории, несмотря на то, что она «сверхизучена». Они «вдохновляются» историей, чье продолжающееся давление на весь мир представляется всеохватывающим. Здесь уместно будет упомянуть, что изучению России как некоего феномена, заслуживающего внимание психоаналитика, посвящены, например, многочисленные работы американского исследователя Д. Ранкура-Лаферьера25.
Как уже не раз было отмечено, представление о России, выстраиваемое зарубежной историографией, в значительной мере мифологизировано, что, безусловно, не исключает появления, особенно в последнее время, весьма взвешенных научных исследований по отдельным вопросам истории России. В статье В. Ф. Шаповалова «Восприятие России на Западе: мифы и реальность» автор, говоря о структуре западных мифов о России, выделяет бытовой, литературный и политический ми-фы26. Следует, очевидно, в эту структуру включить еще и миф историко-методологический, обязанный своему происхождению уже достаточно объемному списку научной библиографии по истории России.
Некоторые интересные замечания о методологии современной англоамериканской русистики содержатся в работе отечественной исследовательницы О. Б. Большаковой, анализирующей взгляды ряда известных зару-
23 Безансон А. Убиенный царевич: Русская культура и национальное сознание: Закон и его нарушение / Пер. с франц. М. Антыпко, М. Розанова (под общ. ред. М. Розанова). М., 1999. С. 208.
24 Безансон А. Интеллектуальные истоки ленинизма/Пер. с франц. М. Розанова, Н. Рудницкой и А. Руткевич. М., 1998. С. 59.
25 Ранкур-Лаферьер Д. 1) Россия и русские глазами американского психоаналитика: В поисках национальной идентичности/Пер. с англ. П. А. Кузьменкова; научн. ред. В. М. Лей-бин. М., 2003; 2) Рабская душа России: Проблемы нравственного мазохизма и культ страдания. М., 1996; и др.
26 Шаповалов В. Ф. Восприятие России на Западе: Мифы и реальность // URL: http://www.metal-profi.ru/library/vosprijtie_rossi. htm (дата посещения — 03.06.2014).
бежных историков (М. Конфино, Дж. Бербанк и других), суждения которых о западной историографии заслуживают особого внимания. Так, по мнению М. Конфино, в своих интерпретациях социальной эволюции России историки склонны подчеркивать «отклонение» от некоего европейского «нормального» типа. В современном историографическом дискурсе этот «нормальный тип» обычно имеет прямое отношение к парадигме «Россия и Запад», в которой «Запад» ясно не определен. Это мифический идеализированный «Запад», которому на деле не соответствует ни одна из европейских стран27. Парадигма «Россия и Запад» глубоко укоренилась в современном историческом мышлении. С ее помощью находят различия и противоположности между Россией и так называемым «Западом», и в результате возникает набор причудливых и «неудобных» черт. Демонстрируется, что Россия была просто «отклонением» от «нормального» западного пути, и это служит объяснением ее «неправильного» и полного коллизий исторического развития. Господствующей точкой зрения в западной историографии, указывает М. Конфино, остается представление о том, что «все в России было не так, как положено». Этот «нормативный нонсенс вырастает до подтверждения чаадаевского синдрома — что Россия явилась на свет служить отрицательным примером остальным народам»28.
Одним из ключевых тезисов в этом контексте можно считать приводимое О. Б. Большаковой мнение американского историка Джейн Бербанк, которая считает, что проблема «Россия и Запад» должна стать «темой исторического исследования, а не исследовательским инструментом». Вместе с тем она полагает, что чрезвычайно трудно избавить историю России от сравнений с Западом. «Воображаемый «Запад» стал моделью или антимоделью для воображаемой «России», и эта бинарная оппозиция отрезала возможность иных культурных проектов»29. Последний вывод хорошо иллюстрирует и дополняет работа Дж. Биллингтона «Россия в поисках себя». Понимание современной России, равно как и ее истории, основывается, по мнению автора, главным образом, на первичных российских источниках, а не на дискуссии с другими внешними наблюдателями, поскольку западные исследователи, изучающие Российскую действительность, демонстрируют либо «рефлекторное неприятие»,
27 Большакова О. В. Парадигма модернизации в англо-американской русистике (Российская империя) // URL: http://fmp-gugn.narod.ru/14774606.pdf. (дата посещения — 10.06.2014).
28 Цит. по: Там же.
29 Цит. по: Там же.
либо «сентиментальное прославление». И здесь же Дж. Биллингтон обнаруживает приверженность западной методологии. Он пишет, что твердо убежден в том, что русские найдут удовлетворительную национальную идентичность только после того, как «создадут свой, оригинальный синтез западных (курсив мой. — Л. Р.) экономических и гражданских институтов с русскими религиозными и культурными традициями»30.
Другой аспект методологии изучения России и Запада затронул М. Раев, обративший внимание на различие исторической лексики и несовпадения понятийного аппарата. В беседе по поводу выхода в свет на французском языке его курса лекций «Comprendre l'Ancien Regime» («Понять старый режим») историк отметил, что, как и всякая другая, русская историография связана своей терминологией. Но терминология русской историографии определяется либо нормами XIX в., либо марксистскими категориями. А это не удовлетворяет наших запросов и препятствует решению многих теперь нас интересующих проблем. Нужно установить, что обозначают в русском историческом контексте такие понятия, как, например, либерализм, консерватизм, сословие, право, закон, государство, конституция, просвещение, и т. д. В большинстве случаев эти понятия были заимствованы у Запада — но в применении к русской действительности они приобрели другое значение. И это значение нам не всегда известно, как неясна и роль обозначенных им явлений. Без четкой терминологии историк не может себе составить ни ясной картины события, ни удовлетворительно объяснить, как оно произошло. Историк полагает также, что желательно вести исследования в компаративистском плане, «так как только через сравнение со сродными фактами или явлениями в других странах, культурах, временах можно показать, что составляет особенность русского опыта. Научная подготовка западных историков позволяет им сделать существенный вклад в развитие именно этой области русской историографии»31. Затронутая М. Раевым проблема лексического тождества может быть дополнена и другой проблемой, о которой уже не раз заявляли западные историки (Й. Рюзен, П. Бёрк), — существованием так называемого западного и не-западного
30 Биллингтон Дж. Россия в поисках себя/Пер. с англ. М., 2005. С. 16.
31 Беседа с историком Марком Раевым // Вестник РХД. Париж — Нью-Йорк — Москва. 1982. № 136. С. 295 (URL: http://krotov.info/spravki/history_bio/20_bio/2008_raev. htm (дата посещения — 17.02.2014)).
исторического мышления, соответственно предполагающего формирование различных видов идентичности32.
Именно методологические подходы к оценке истории России приобрели особую остроту на Западе после 1991 г., когда, как пишет современный американский историк У. Розенберг, стали заметны «резкие нападки с Запада» на «социальную» историю России, создаваемую теми западными учеными, которые не принимали «демоническую» политическую версию Р. Пайпса. Эти историки стремились исследовать социальное, социоэкономическое и культурное измерения, вступив в научные дебаты по поводу различных исторических толкований в рамках основных метанарративов, создававшихся в контексте «холодной войны». Обнаружилось стремление «восстановить историческое присутствие и историческую субъектность» тех людей, которых игнорировал «снисходительный взгляд метаповествователей»33. Несомненно, это был определенный поворот в западной методологии. Новые подходы, пишет У. Розенберг, бросали вызов «власти доминирующих нарративов и нарративных метафор того времени», это было стремление выйти из сферы исследования партийной политики и идеологии, только в которой якобы «творилась история»34. Одновременно происходили похожие процессы и в российской исторической науке, которые были усложнены обращением российских историков к Западу. М. Ферро заметил по этому поводу, что уход в прошлое марксистского детерминизма породил своего рода пустоту, утрату смысла и значений исторических событий и процессов. «Вот почему, — пишет М. Ферро, — советские историки стали поворачиваться к Западу <.> Они стремятся найти свою методологию, найти деи-деологизированные практические способы исторического познания»35.
В 1990-е же годы западная историография начинает заниматься «им-периологией», изучением истории России как империи. И здесь обнаруживается все тот же методологический дисбаланс, когда исследователи (в данном случае речь идет о сборнике «Российская империя: пространство, люди, власть, 1700-1930», Индианский университет, 2007 г.) осо-
32 Подробнее см.: КукарцеваМ. А., КоломоецЕ. Н. Западное и не-западное историческое мышление: Сходства и отличия. Аналитический обзор // Способы постижения прошлого: Методология и теория исторической науки/Отв. ред. М. А. Кукарцева. М., 2011. С. 323-348.
33 Розенберг У. Советская история в метанарративе: О школе Л. Хеймсона // Россика и русистика новейшего времени: Материалы международной конференции памяти А. А. Фур-сенко (1927-2008). 4-5 июля 2009 г. СПб., 2010. С. 50, 54.
34 Там же.
35 Ферро М. Как рассказывают историю детям в разных странах мира. М., 2010. С. 236.
знают, насколько трудно сочетать нарративы различных эпох и абстрактные нормативные модели, которые «примеряются» на прошлое36.
Здесь была рассмотрена лишь незначительная часть суждений и концепций, связанных с методологическими установками изучения европейской истории и, преимущественно, истории России. Но уже из этого обзора можно заключить, что интерпретации концепта «Россия и Запад» как в отечественной, так и в зарубежной историографии являются не только частью компаративных конкретно-исторических исследований, но и самостоятельным теоретическим направлением, одной из ключевых проблем современной методологии истории.
Информация о статье
ББК (Т) 63. (2) УДК 9.433.930.2
Автор: Рябова Людмила Константиновна, кандидат исторических наук, доцент кафедры источниковедения истории России, Институт истории, СПбГУ, Санкт-Петербург, Россия, ludmilar@mail.ru
Название: «Россия и Запад» как проблема методологии истории (к постановке вопроса)
Аннотация: В статье рассматривается давно сформировавшаяся оппозиция «Россия и Запад» как одна из ключевых проблем методологии истории. В русской мысли этот вопрос был поставлен еще в XIX в. Внимание к нему проявилось сначала в политической сфере и в историософской области, а затем вышло на уровень конкретно-исторических исследований и, наконец, приобрело характер проблемы методологии истории. Речь идет, прежде всего, о России, поскольку Запад никогда не рефлексировал по поводу непохожести собственной истории на российскую, которая никогда не была для европейцев «точкой отсчета» в оценке путей развития своей цивилизации. Тем не менее, Россия и ее история уже длительное время остаются предметом пристального внимания западных историков. В современной западной исторической науке нет единого критерия, единой методологии изучения истории России, хотя доминирует «мировоззренческий» подход, при котором западные историки, прежде всего, «стоят на страже своего цивилизационного кода» (А. Г. Дугин). В русской историографии история
36 Мифы и заблуждения в изучении империи и национализма (сборник) // URL: http://propagandahistory.ru / books/Kollektiv-avtorov_Mify-i-zabluzhdeniya-v-izuchenii-imperii-i-natsionalizma--sbornik-/41.
и цивилизация Западной Европы долгое время была определенным «мерилом» в оценке исторического пути России. В современных отечественных исследованиях концепт «Россия и Запад» сохраняет значение ключевого методологического принципа. В них по-прежнему присутствует компаративный подход, но заметна тенденция к преодолению традиционной скептической оценки. Ключевые слова: методология истории, Россия и Запад, стереотипы русской истории
Литература, использованная в статье
Алпатов, Михаил Антонович. Русская историческая мысль и Западная Европа.
XII-XVII вв. Москва, 1973. 476 с. Алпатов, Михаил Антонович. Русская историческая мысль и Западная Европа.
XVII — первая четверть XVIII в. Москва, 1976. 456 с. Алпатов, Михаил Антонович. Русская историческая мысль и Западная Европа
(XVIII — первая половина XIX в.). Москва, 1985. 272 с. Безансон, Ален. Убиенный царевич: Русская культура и национальное сознание: Закон и его нарушение/Пер. с франц. М. Антыпко, М. Розанова (под общ. ред. М. Розанова). Москва: Издательство «МИК», 1999. 215 с. Безансон, Ален. Интеллектуальные истоки ленинизма/Пер. с франц. М. Розанова,
Н. Рудницкой и А. Руткевич. Москва: Издательство «МИК», 1998. 304 с. Биллингтон, Джеймс Хедли. Россия в поисках себя/Пер. с англ. Москва:
РОССПЭН, 2005. 224 с. Бицилли, Петр Михайлович. Очерки теории исторической науки/Послесловие
и прим. Б. С. Кагановича. Санкт-Петербург: Axioma, 2012. 427 с. Виппер, Роберт Юльевич. Общественные учения и исторические теории XVIII и XIX вв. в связи с общественным движением на Западе/Р. Виппер; Гос. публ. ист. б-ка. Москва, 2007. 280 с. Goody, Jack. The Theft of History. Cambridge: Cambridge University Press, 2006. 342 p.
Дворниченко, Андрей Юрьевич. Российская история с древнейших времен до падения самодержавия: Учебное пособие. Москва: Изд-во «Весь мир», 2010. 939 с.
Дугин, Александр Гельевич. Проект «Евразия». Москва: Эксмо, Яуза, 2004. 512 с.
Кареев, Николай Иванович. О духе русской науки // В поисках своего пути: Россия между Европой и Азией: Хрестоматия по истории российской общественной
мысли XIX и XX веков: В 2 ч./Сост. Н. Г. Федоровский. Москва: Наука, 1994. Ч. 1. С. 275-282.
Кукарцева, Марина Алексеевна; Коломоец, Елена Николаевна. Западное и незападное историческое мышление: Сходства и отличия. Аналитический обзор // Способы постижения прошлого: Методология и теория исторической науки/Отв. ред. М. А. Кукарцева. Москва: «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2011. С. 323-348.
Малиа, Мартин. Non possumus: Ответ Алену Безансону // Отечественные записки. 2004. № 5 (URL: http://www.strana-oz.ru/2004/5/non-possumus (дата посещения — 17.02.2014)).
Нарочницкая, Наталья Алексеевна. Россия и русские в мировой истории. Москва: Международные отношения, 2005. 536 с.
Рубинштейн, Николай Леонидович. Русская историография/Под ред. А. Ю. Дворниченко, Ю. В. Кривошеева, М. В. Мандрик. Санкт-Петербург: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2008. 802 с.
Петров, Евгений Вадимович. История американского россиеведения: Курс лекций. Санкт-Петербург, 1998. 212 с.
Раев, Марк. Интервью // Вестник РХД. Париж — Нью-Йорк — Москва. 1982. № 136 (URL: http://krotov.info/spravki/history_bio/20_bio/2008_raev. htm (дата посещения — 17.02.2014)).
Ранкур-Лаферьер, Даниэл. Россия и русские глазами американского психоаналитика: В поисках национальной идентичности/Пер. с англ. П. А. Кузьменкова; научн. ред. В. М. Лейбин. Москва: Ладомир, 2003. 288 с.
Розенберг, Уильям. Советская история в метанарративе: О школе Л. Хеймсона // Россика и русистика новейшего времени: Материалы международной конференции памяти А. А. Фурсенко (1927-2008). 4-5 июля 2009 года. Санкт-Петербург: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2010. С. 50-60.
Рябова, Людмила Константиновна. О методологических проблемах изучения новейшей истории и истории современности // Новейшая история России. 2011. № 1. С. 8-18.
Селунская, Наталья Борисовна. «Объяснение» национальной истории в условиях «исторического поворота» // Историческая наука сегодня: Теория. Методы. Перспективы/Под ред. Л. П. Репиной. Изд. 2-е. Москва: Изд-во ЛКИ, 2012. С. 274-295.
Хоскинг, Джеффри. Россия и русские: В 2 кн./Пер. с англ. Москва, 2003. Кн. 1. 494 с.
Information about the article
Author: Ryabova Ludmila Konstantinovna, Ph. D. in History, Associate Professor of the Department of Source Studies of Russian History, Institute of History, St. Petersburg State University, St. Petersburg, Russia, ludmilar@mail.ru Title: «Russia and West» as a Problem of Methodology of History (About Statement of a Question)
Summary: The article examines the long-standing opposition to «Russia and the West» as one of the key problems of historical methodology. In Russian thought this question was put in the 19th century. Attention to it first manifested itself in the political sphere and in historiosofic area and then moved on a level of concrete-historical research, and finally assumed the character of the problem of historical methodology. It is, above all, of Russia, because the West never to reflect about the otherness of their own history and the Russian and which has never been for the Europeans as a 'point of reference' in assessing ways of their civilization. Nevertheless, Russia and its history for a long time is the subject of attention of Western historians. In modern Western historiography there is no single criterion, a unified methodology for studying the history of Russia, although «philosophical» approach is dominated in which Western historians, above all, «stand guard over its civilizational code» (A. G. Dugin). In Russian historiography, history and civilization of Western Europe has long been a certain «measure» in assessing of Russia's historical way. The modern national studies the concept «Russia and the West» retains the meaning of the key methodological principle. They still present a comparative approach, but there is a tendency to overcome the traditional skeptical assessment.
Keywords: methodology of history, Russia and West, stereotypes of Russian history
References
Alpatov, Mikhail Antonovich. Russkaya istoricheskaya mysl' i Zapadnaya Evropa. XII-XVII vv. [Russian historical thought and West Europe. 12th — 17th centuries]. Moscow, 1973. 476 p. Alpatov, Mikhail Antonovich. Russkaya istoricheskaya mysl' i Zapadnaya Evropa. XVII — pervaya chetvert' XVIII v. [Russian historical thought and West Europe. 18th — the first half of 19th century]. Moscow, 1976. 456 p.
Alpatov, Mikhail Antonovich. Russkaya istoricheskaya mysl' i Zapadnaya Evropa (XVIII — pervaya polovina XIX v.) [Russian historical thought and West Europe. 17th — the first quarter of 18th century]. Moscow, 1985. 272 p.
Bezanson, Alain. Ubiennyj tsarevich: Russkaya kul'tura i natsional'noe soznanie: Zakon i ego narushenie [Slain prince: Russian culture and national consciousness: The law and its violation]. Moscow: «MIK» Publ., 1999. 215 p.
Bezanson, Alain. Intellektual'nye istoki leninizma [Intellectual origins of Leninism]. Moscow: «MIK» Publ., 1998. 304 p.
Billington, James Hadley. Rossiya v poiskakh sebya [Russia in search of itself]. Moscow: ROSSPEN Publ., 2005. 224 p.
Bitsilli, Petr Mikhaylovich. Ocherki teorii istoricheskoy nauki [Essays on the theory of historical science]. St. Petersburg: Axioma Publ., 2012. 427 p.
Vipper, Robert Yul'evich. Obshchestvennye ucheniya i istoricheskie teorii XVIII i XIX vv. v svyazi s obshchestvennym dvizheniem na Zapade [Social teachings and historical theories in 18th and 19th centuries in connection with the social movement in the West]. Moscow, 2007. 280 p.
Goody, Jack. The Theft of History. Cambridge: Cambridge University Press, 2006. 342 p.
Dvornichenko, Andrey Yur'evich. Rossiyskaya istoriya s drevneyshikh vremen do padeniya samoderzhaviya: Uchebnoe posobie [Russian history from ancient times to the fall of autocracy: Textbook]. Moscow: «Ves' mir» Publ., 2010. 939 p.
Dugin, Aleksandr Gel'evich. Proekt«Evraziya» [Project«Eurasia»]. Moscow: Eksmo, Yauza Publ., 2004. 512 p.
Kareev, Nikolay Ivanovich. O dukhe russkoy nauki [About Spirit of Russian Science], in Vpoiskakh svoego puti: Rossiya mezhdu Evropoy i Aziey: Khrestomatiya po istorii rossiyskoy obshchestvennoy mysli XIX i XX vekov [In Search of Itself Way: Russia Between Europe and Asia]: In 2 vols. Moscow: Nauka Publ., 1994. Vol. 1. P. 275-282.
Kukartseva, Marina Alekseevna; Kolomoets, Elena Nikolaevna. Zapadnoe i ne-zapadnoe istoricheskoe myshlenie: Skhodstva i otlichiya. Analiticheskiy obzor [Western and non-Western historical thinking: Similarities and differences. analytical review], in Kukartseva M. A. (ed.). Sposoby postizheniya proshlogo: Metodologiya i teoriya istoricheskoy nauki [Methods of Understanding of the Past: Methodology and Theory of Historical Science]. Moscow: «Kanon+» ROOI «Reabilitatsiya» Publ., 2011. P. 323-348.
Malia, Martin. Non possumus: OtvetAlenu Bezansonu [Non possumus: Answer to Alain Bezancon], in Otechestvennye zapiski [Domestic Transactions]. 2004. № 5 (URL: http://www.strana-oz.ru/2004/57non-possumus (the last visit — 17.02.2014)).
Narochnitskaya, Natal'ya Alekseevna. Rossiya i russkie v mirovoy istorii [Russia and Russians in world history]. Moscow: «International relations» Publ., 2005. 536 p.
Rubinshtein, Nikolay Leonidovich. Russkaya istoriografiya [Russian historiography]. St. Petersburg: St. Petersburg University Press, 2008. 802 p.
Petrov, Evgeniy Vadimovich. Istoriya amerikanskogo rossievedeniya: Kurs lektsiy [History of the American Russian studies: Lectures]. St. Petersburg, 1998. 212 p.
Raev, Mark. Interv'yu [Interview], in Vestnik RHD [Herald of Russian Christian Movement]. Paris — New York — Moscow. 1982. № 136 (URL: http://krotov. info/spravki/history_bio/20_bio/2008_raev. htm (the last visit — 17.02.2014)).
Rancur-Laferier, Daniel. Rossiya i russkie glazami amerikanskogo psikhoanalitika: V poiskakh natsional'noy identichnosti [Russian and Russians in the eyes of American psychoanalyst: In search of a national identity]. Moscow: Ladomir Publ., 2003. 288 p.
Rosenberg, William. Sovetskaya istoriya v metanarrative: O shkole L. Kheymsona [Soviet history in narratives: About school of L. Heymson], in Rossika i rusistika noveyshego vremeni: Materialy mezhdunarodnoy konferentsii pamyati A. A. Fursenko (1927-2008). 4-5 iyulya 2009 goda [Rossika and Russistika of Modern Times: The Matherials of International Conference in Memory of A. A. Fursenko (1927-2008). July 4-5, 2009]. St. Petersburg: St. Petersburg University Press, 2010. P. 50-60.
Ryabova, Lyudmila Konstantinovna. O metodologicheskikh problemakh izucheniya noveyshey istorii i istorii sovremennosti [On the methodological problems of studying modern history and history of modernity], in Noveyshaya istoriya Rossii [Modern History of Russia]. 2011. № 1. P. 8-18.
Selunskaya, Natal'ya Borisovna. «Ob'yasnenie» natsional'noy istorii v usloviyakh «istoricheskogo povorota» [«Explanation» of national history in conditions of «historic turn»], in Repina L. P. (ed.). Istoricheskaya nauka segodnya: Teoriya. Metody. Perspektivy [Historical Science Today: Theory. Methods. Prospects]. 2nd ed. Moscow: LKI Publ., 2012. P. 274-295.
Hosking, Jeffrey. Rossiya i russkie [Russia and Russians] : In 2 vols. Moscow, 2003. Vol. 1. 494 p.
