CC BY
63
УДК 130.2:8 ББК 83.3(2)
РОССИЯ И ИТАЛИЯ В ТВОРЧЕСТВЕ Б.К. ЗАЙЦЕВА
А.Е. РЫЛОВА
Шуйский государственный педагогический университет, ул. Кооперативная, 24, г. Шуя, 155908, Российская Федерация E-mail: rylovaae@yandex.ru
Рассматриваются типологические связи «итальянского текста» русской культуры с темой России в творчестве Б.К. Зайцева. На сегодняшний день взаимосвязь образов Италии и России в произведениях писателя исследована недостаточно. С помощью методов контекстуального анализа, установления генетических, типологических и интертекстуальных связей выявляются «три эпохи» диалога Италии и России в жизни и творчестве Б.К. Зайцева. Делается вывод о том, что в первую эпоху доминирует «итальянский текст», а все русское является лишь неотъемлемым, нередко досаждающим фоном бытия, во вторую, «страшную» эпоху культура Италии помогает выжить в апокалиптические времена, наставшие в России, в третью эпоху Италию и Россию в сознании писателя уравнивает щемящее чувство ностальгии. В результате филологического анализа конкретных произведений разных жанров и периодов прослеживается отражение теоретических построений в образном строе произведений (композиции, средствах художественной выразительности, языковом оформлении). При этом связь Италии и России обнаруживается на уровне генезиса художественных образов.
Ключевые слова: «итальянский текст» культуры, Россия, Италия, эмиграция, образ, тема, мотив, композиция, традиция, вера.
RUSSIA AND ITALY IN B.K. ZAYTSEV'S WORKS
AE. RYLOVA
Shuya State Pedagogical University, 24, Kooperativnaya str., Shuya, 155908, Russian Federation E-mail: rylovaae@yandex.ru
The article is devoted to the typological connections of the cultural "Italian text" with the theme of Russia in B.K. Zaytsev's works. As a result at the present moment the interconnection between the images of Russia and Italy in the author's works has not been investigated enough yet. By the means of context analysis and definition of the genetic, typological and intertextual connections the "three epochs" of Italian-Russian dialogue in B.K .Zaytsev's life and work are investigated. The author concludes that during the first epoch the "Italian text" dominates while everything Russian is just inevitable, often irritating being background, during the second terrible epoch Italian culture helps to survive the horrible apocalyptic time for Russia, during the third one Italy and Russia are leveled by the piercing nostalgia. By the means of philological analyses of the certain works of different genres and periods, the reflection of the theoretical theses at image's work structure (composition, the means of fictional expression, linguistic structure). Thus, the connection between Italy and Russia is revealed at the genesis level. One of Michelangelo's images in B.K. Zaytsev's works is reflected through the Vladimir Solovyev's perception, that's why the philosopher's study of God, eternity and love are included into the author's fictional system of world seeing.
Key words: «Italian text» of culture, Russia, Italia, emigration, image, theme, motif, composition, tradition, faith.
«Итальянский текст» русской культуры в настоящее время активно исследуется. И. Алонцева в своей диссертации «Структура и семантика "итальянского текста" Н. Гумилева» пишет: «Ученые, как российские (Н.П. Комолова, Я.В. Леонтьев, Р.И. Хлодовский, Т.В. Цивьян, С.Л. Константинова), так и зарубежные (С. Гардзонио, П. Деотто) отмечают особое место, принадлежащее Италии в системе пространственных образов русской литературы XIX-XX веков. По аналогии с разработанным В.Н. Топоровым понятием "петербургского текста" исследователи вводят понятие "итальянский текст" или "сверхтекст"» [1, с. 2]. С.Л. Константинова считает, что функцию культурного центра, лежащего за рамками текстовых границ и выступающего по отношению к сверхтексту как фактор генеративный, его порождающий, выполняет концепт «Италия», определяющий «общность художественного кода», единый лексико-понятийный словарь, систему мотивов и другие структурные элементы сверхтекста [2, с. 46].
Ключевое значение темы Италии в творчестве Бориса Зайцева стало предметом специального исследования в работах Н.Б. Анри (Глушковой)1, Н.П. Комо-ловой2, А. Романович3, А.А. Кара-Мурзы4. В них акцент делается на биографическом аспекте указанной проблемы, а также характеризуется значение «итальянского текста» для всего творчества Б.К. Зайцева в целом и некоторых отдельных произведений в частности. Так, например, А.В. Громова изучает путевой цикл «Италия» в свете отражения в нем культурно-исторической концепции писателя5.
В исследованиях, посвященных данной теме, затрагивается тема взаимосвязи России и Италии в творчестве писателя, истоком которой является знаменитое утверждение, высказанное Б.К. Зайцевым в «Биографических сведениях» (письмо С.А. Венгерову от 11 (24) мая 1912 года): «... одним из крупнейших факторов духовного развития были путешествия в Италию и страстная любовь к итальянскому искусству, природе и городу Флоренции. Не боясь преувеличить, автор этих строк мог бы сказать, что имеет две родины, и какая ему дороже, определить трудно» [3, с. 90].
Однако связь образов Италии и России в творчестве Б.К. Зайцева исследована недостаточно, несмотря на то, что проблема взаимовлияния этих двух культур представляется важной для поэтики многих произведений писателя. Как, по мнению многих исследователей, без «Стихов об Италии» Блока не было бы цикла «Родина» (например, одна из статей А. Пайман так и называется - «Италия как призма для России в «Итальянских стихах» А. Блока»6), так и в отношении творчества Б.К. Зайцева его любовь к Италии не умаляет привязанности к сво-
1 Анри (Глушкова) Н.Б. Италия в творчестве Б.К. Зайцева // Проблемы изучения жизни и творчества Б.К. Зайцева. Вып. 3. Калуга: Гриф, 2001. С. 167-174.
2 Комолова Н.П. Италия в судьбе и творчестве Бориса Зайцева. М.: ИВИ РАН, 1998. 86 с.
3 Романович А. Италия в жизни и творчестве Б. К. Зайцева // Русская литература. 1999. № 4. С. 54-67
4 Кара-Мурза А.А. Борис Константинович Зайцев: феномен «русского европейца» ХХ столетия // Творчество Б.К. Зайцева и мировая культура. Орел: ОГУ, 2011. С. 8-24.
5 Громова А.В. Отражение культурно-исторической концепции Б.К. Зайцева в путевом цикле «Италия» // Вестник Ленинградского государственного университета имени А.С.Пушкина. Серия филология. СПб., 2008. № 4(16). С. 63-70.
6 Пайман А. Италия как призма для России в «Итальянских стихах» А. Блока // Шахматовс-кий вестник. Вып. 10-11. М.: Наука, 2010. С. 167-174.
ей родине, а в эмиграции - и тоски по ней, а придает чувству России особые коннотации. Но чтобы их увидеть и понять, необходимо проследить на примере анализа текстов разных периодов и разных жанров, как в них переплетаются темы Италии и России и какой из этого переплетения складывается узор.
В авторском предисловии к книге «Далекое» развивается тема, заданная в «Биографических сведениях», о невозможности разделить две родные автору страны: «Большая часть книги - о России. Но в конце и об Италии. Без нее трудно обойтись автору, слишком она в него вошла, да и не в него одного» [4, с. 160]. Автор говорит о традиции обращения к итальянской культуре: «С давнего времени - с эпохи Гоголя, Жуковского, Тютчева, Тургенева, и до наших дней тянется вереница русских, прельщенных Италией, явившейся безмолвно и нешумно в русскую литературу и культуру, несмотря на видимую противоположность стран» [4, с. 160]. Мысль о том, что Италия и Россия противоположны в силу объективных причин, таких как географическое положение, климат и т.д., проходит лейтмотивом через всю повесть «Преподобный Сергий Радонежский», проявляясь в сопоставлении преп. Сергия с Франциском Ассизским. В ней контрастно представлены два момента. Во-первых, отличается само расположение духа: в преп. Сергии «вообще не было улыбки» [5, с. 45], в то время как св. Франциск «душевно улыбается - и солнцу, и цветам, и птицам, волку из Губбио» [5, с. 45]. Б.К. Зайцев считает такое мировосприятие преп. Сергия проявлением «севера духа» [5, с. 45], противоположного открытому южному темпераменту. Второй момент, разделяющий Россию и Италию, связан с отношением к культурной традиции. Культура Италии восходит к античной традиции, Россия же познакомилась с западной культурой значительно позднее, и приобщение к ней происходило не без потрясений (что значит одно нашествие «новых гуннов» - большевиков, разрушивших вместе со старым миром и богатейшую классическую культуру). С этой точки зрения интересно наблюдение Б.К. Зайцева о различии задач преп. Сергия и св. Франциска: «Св. Сергий, православный глубочайшим образом, насаждал в некотором смысле западную культуру (труд, порядок, дисциплину) в радонежских лесах, а св. Франциск, родившись в стране преизбыточной культуры, как бы на нее восстал» [5, с. 37]. При этом отметим, что в духовном облике преп. Сергия для Б.К. Зайцева особенно значима «великая типичность - сочетание в одном рассеянных черт русских» [5, с. 24]. Метафорически эту черту преподобного автор описывает так: «В нем наши ржи и васильки, березы и зеркальность вод, ласточки и кресты, и не сравнимое ни с чем благоухание России» [5, с. 43]. И в то же время рядом, практически на соседней странице, упоминается «Италия блаженно-светлая» [5, с. 38]. Так в художественном пространстве произведения Россия и Италия противопоставлены, но одинаково близки сердцу автора.
В то же время необходимо учитывать, что отношение писателя к Италии (и к России в связи с ней) не было одинаковым на всем протяжении его жизненного пути. В книге «Москва» Б.К. Зайцев говорит о «трех эпохах русского человека»: первая - «мирно-довоенная, поэтическая, когда Италия входила золотым светом», вторая - «трагическая», в ней среди ужаса, ярости и безобразия жизни Италия была «единственным прибежищем, Рафаэль и божественная Империя, Парнас и музы Ватикана умеряли бешенство скифа», и третья - эмигрантская: «Не позабу-
дешь Италии, и не разлюбишь ее. Но нельзя уже позабыть «человечества», его скорбного взгляда, его преступлений и бед, крестного его пути» [6, с. 122].
В «Слове о Родине» (1938) из «Дневника писателя» Б.К. Зайцев с сожалением пишет о том, что, живя в России в благополучные времена, «мы читали и знали о Западе больше, чем о России, и относились к нему почтительнее. К России же так себе, запанибрата. <...> Случалось, лучше знали древности, музеи Рима, Флоренции, чем Московский Кремль» [7, с. 323]. Таким же было отношение и к вере, к родным святым: «... скромный, сутулый Серафим с палочкой ... всюду за нами следовал. Только «мы»-то его не видели. Нами владели Беклины, Боттичелли.» [7, с. 366]. Отношение самого автора и людей, близких ему, к Италии и к России в первую эпоху отражается, в частности, в романе «Путешествие Глеба»: «Укромное это Прошино для них только станция, передышка. А настоящая жизнь: вновь увидеть Флоренцию и Тоскану, Рим, сокровенные и священные края» [8, с. 427]. Элли с Глебом спрашивают друг друга: «Помнишь, совершенно так же солнце садилось, когда мы были на Сан-Миниато и еще смотрели на Флоренцию? Ах, чудно, чудно» [8, с. 427]. Но в романе, написанном в эмиграции, ремаркой к описанию состояния человека «первой эпохи» служит замечание автора, живущего в эпоху третью. Он относится к восторгам героев (и своему мировосприятию в те баснословные времена) с долей иронии и горько замечает: «Даже крыса итальянская и та радовала на полях тульских - а плохие ли были поля? И русский закат?» [8, с. 427]. Но точно так же чувствовал себя в России и сам Б.К. Зайцев в 1910 году, писавший из Притыкина В.И. Стражеву в письме от 14 (27) июня: «Притыкино есть всегда Притыкино, и хотя мне здесь очень недурно пока, все же завидно на человека итальянского» [3, с. 73]. В другом письме В.И. Стражеву нет и речи о двух родинах: «Поклонись от меня моей милой родине, о которой я думаю постоянно (стань лицом к Флоренции)» [3, с. 74].
Во вторую, «страшную» эпоху культура Италии помогает выжить в апокалиптические времена, наставшие в России. Большую роль в этом сыграли на много лет захвативший Б.К. Зайцева перевод «Ада» Данте и организация «Studio Italiano» в голодной и холодной погибающей Москве. Значение итальянской культуры отражается, в частности, в художественном строе рассказа «Уединение».
Этот рассказ стоит особняком в творчестве Б.К. Зайцева. В нем нет сюжета, нет связного повествования. Практически бессвязные фрагменты складываются в целостную картину, рисующую страшный мир, основные характеристики которого - «грохот и ветер, пыль рушащегося. Кровь, голод и сытый жир» [9, с. 330], мир, в котором «смерть - наш хозяин; кровь - утучнение полей; стон -песня» [9, с. 333]. Если раннее творчество Б.К. Зайцева связывали с импрессионизмом в литературе, то этот рассказ явно соотносится с экспрессионизмом. В нем действительно крик души, выражено состояние человека, который от нового дня не ждет ничего, кроме новых страстей, тягот, мучений [9, с. 335].
Но изображение страшного мира пронизывается иной, светлой струей. Она задана эпиграфом: «O beata solitude! J sola baetitudo!» («О благословенное уединение! О одинокое блаженство!»). Интересна история этих слов в мировой культуре. Их автором считается святой Бернард. Антонио Сальери выбрал их в качестве заглавия одного из своих произведений. Так же называется и стихотворение 1857 года
Алексея Жемчужникова, в котором ни о каких ужасах речь не идет, а описываются преимущества сельской уединенной жизни перед жизнью шумной, городской. Непосредственным источником для Б.К. Зайцева, возможно, послужила книга «Образы Италии» П. Муратова: «"О beata Solitudo! О sola beatitudo!" - такой надписью отмечен вход во францисканский монастырь, расположившийся на другом северном острове лагуны, Сан Франческо дель Дезерто. Его пинии, его кипарисы, самый песок его пологих берегов незабвенны для того, кому понятна святость тихих минут. В подвижническом опыте святого Франциска и в повседневности, владеющей нами, не равно ли блаженны те мгновения, когда среди всеобщего молчания не безмолвствует лишь речь человеческого сердца? Венецианская лагуна, окружающая нас бесконечностью вод и небес, сливающихся между собой без всякого перерыва на полуденном горизонте, есть та обетованная страна безмолвия, в которой каждому впервые слышится внутренний голос его души» [10, с. 987]. В рассказе проводится та же мысль, что в уединении, внутреннем безмолвии может человек услышать голос своей души: «Это уединение. Час стояния тихого - и ответа» [9, с. 330]. Только у П. Муратова действие происходит в Италии и человека в венецианской лагуне окружает истинное безмолвие, а лирический герой рассказа Б.К. Зайцева находится в разоренной Москве и уединиться может только вглубь себя, в свой внутренний мир, внешне оставаясь втянутым в бесконечный круговорот жизни: «И захочет на минуту быть один. Тут же, у стола, в час ночной, в смутном громе событий и пустяков, вот уже основал малый скит на базаре, в проходной комнате, в уплотненном логове» [9, с. 330]. На то, что непосредственным источником эпиграфа является книга П. Муратова, указывает посвящение ему всего произведения (так же, как и «Образы Италии» посвящены Б.К. Зайцеву).
Камертоном, позволяющим человеку настроиться на уединение, на разговор с собой, на обращенность к «небу предвечному», выступают сонеты Петрарки. Упоминание о стихах Петрарки в рассказе встречается трижды, и в каждом случае лирика Петрарки связывается с горним, высшим миром. В начале рассказа сонет Петрарки звучит в душе героя «звоном к заутрене» [9, с. 330]; после следующей цитаты следует описание того момента в Литургии верных, который идет непосредственно перед пением «Символа веры»; «звон светло-серебряный стиха Петрарки» практически заканчивает рассказ, замыкая кольцевую композицию. После него звучит лишь молитва: «Дай любви - вынести. Дай веры - ждать» [9, с. 330]. Так образный строй рассказа свидетельствует о том, что в тяжелые годы «страшной» эпохи лишь вера и культура Италии помогли автору и его близким выжить.
Интересно, что вера и культура Италии сочетаются и в рассказе «Рафаэль» (1919), только в нем речь идет об Италии, а предваряется он эпиграфом - православной молитвой из молитв на сон грядущий: «Мирен сон и безмятежен даруй ми...» [11, с. 365], в которой человек также просит Бога о даровании мира. Убеждение же автора, что помочь людям в погибающей стране может только культура Италии, отразилось не только в творчестве, но и в записи от 25 июля 1921 года в альбом одной из знакомых -Н.М. Гариной: «Когда Вам будет плохо, читайте Петрарку» [3, с. 166].
И в «третью эпоху» Зайцев остается поклонником Италии, о чем свидетельствует письмо Л.Н. Назаровой от 12 сентября 1963 года [12, с. 210], в послании ей же от 16 мая 1964 года он утверждает, что «из лучших моих дней - время в Ита-
лии» [12, с. 218]. Но Италию с Россией в это время в сознании писателя уравнивает щемящее чувство ностальгии: «Теперь я уже ни России, ни Италии больше не увижу» [12, с. 228]. Как пишет об этом А. Романович, «основная жизнь писателя прошла в двойной ссылке» [13, с. 55]. Поэтому уже в повести «Странник», написанной в Париже в 1924-1926 годах, «майские дни молодости - во Флоренции, в дальней Москве» сливаются в единое светлое воспоминание [14, с. 262]. И автор теперь глубоко чувствует красоту не только Италии, но и русских храмов, не случайно в размышлениях о Гоголе в книге «Москва» он пишет: «В нем самом не было светлого, но стремление к красоте - Рима ли, Италии, наших золотых куполов - всегда жило» [6, с. 65]. В это время в сознании писателя складывается оригинальная трактовка концепции «Москва - третий Рим». В очерке 1932 года «Москва сегодняшняя» он рассуждает о том, что как Рим пережил многочисленные исторические потрясения и остался городом живым, городом преимущественной культуры, так и Москва, «третий Рим», не сгинет «ни от каких варваров», а «из самих варварств этих, как из средневековья после гуннов, лангобардов, готов, может расцвести новая культура» [15, с. 486]. И тут тоже, как и в первые годы после революции, помогает, поддерживает Данте, которого Б.К. Зайцев вслед за Д.С. Мережковским считал «патроном литературной эмиграции» [16, с. 488]. Как Данте тосковал по Флоренции, так и русские эмигранты с болью вспоминают о России, считая в то же время сохранение ее культуры главным своим деланием: «С чем прибыли, то и распространяли эмигрантские писатели: главное в этом было - Россия» [16, с. 488].
Перекличка образов Италии и России отразилась в интересном явлении: русские топонимы перифрастически называются итальянскими именами, и (правда, значительно реже) итальянские названия заменяются русскими. Так, Москва именуется «русской Флоренцией» [15, с. 485], радонежские леса - «великорусской Умб-рией» [5, с. 37], области Тулы и Орла - «Тосканою русскою» [17, с. 21], и даже монастырское кладбище на Валааме обозначено по-итальянски - Campo Santo [18, с. 174]. В свою очередь, о Кави ди Лаванья Б.К. Зайцев говорит: «Наше итальянское При-тыкино» [3, с. 81]. То же характерно и для изображения мира искусства. Например, В.А. Жуковский назван «русским Перуджино, чрез которого выйдет, обгоняя и затмевая, русский Рафаэль» - А.С. Пушкин [19, с. 251]. Даже в самом сердце России -Московском Кремле - Б.К. Зайцев чувствует дух Италии: кремлевские зубцы названы «итальянскими» [6, с. 156], башни и стены напоминают «кастелло» Ренессанса [15, с. 485], а точнее - Castel Vecchio в Вероне [20, с. 327].
И даже в самом языке его произведений достаточно часто встречаются слова и выражения на итальянском языке. Это характерно и для романов, например, в романе «Золотой узор» читаем: «Так началась vita nuovo» [21, с. 160], и для рассказов (итальянский эпиграф к рассказу «Уединение»), и для мемуаров - о себе во время службы офицером автор пишет так: «Мог ли я что-нибудь приказать? Настоять, заставить сделать? Forse che si, forse che no» [6, с. 115], и для публицистики: о «Жизни Арсеньева» И.А. Бунина говорится, что это capo lavoro автора [20, с. 294], да и к самому И.А. Бунину Б.К. Зайцев в письмах часто обращается по-итальянски - caro amico e mastrassio [12, с. 74].
Интересная связь Италии и России наблюдается в отношении генезиса художественных образов. Иногда образы Италии переходят в произведения Б.К. Зайцева не
прямо, а опосредованно, через наблюдения других лиц (чаще всего, Павла Муратова) или предшествующих писателей. Так, например, в творчестве Б.К. Зайцева три раза встречается образ статуи Микеланджело «Ночь» из капеллы Медичи, находящейся во флорентийском соборе Сан-Лоренцо. Дважды репродукция этого произведения великого мастера упоминается в романе «Путешествие Глеба» в связи с образом Элли. Поза Элли во сне повторяет изгиб руки «Ночи», репродукция которой висела над ней: «Почему Элли изогнула во сне именно так нежную свою руку, подпирая голову, чтобы было удобно? Чрез какую тайную связь крови ее с Италией разлился по лицу отпечаток той же таинственной печали, что и в Микель-Анджеловом7 творении?» [8, с. 403] - «Во сне бездумно подняла руку, жестом вековечным женственной нежности, слегка изогнув ее в локте. Положила на нее голову, опять как Микель-анджелова8 «Ночь»» [8, с. 425]. Но если бы речь шла только о внешнем сходстве положения тела, можно было бы подумать, что Б.К. Зайцев сам много раз бывал в капелле и статую видел. Однако контекст, в котором это произведение появляется, вызывает в памяти эпиграмму Строцци, переведенную Владимиром Соловьевым спустя семь лет после его итальянского путешествия, в 1883 году: «Ты ночь здесь видишь в сладостном покое, / Из камня ангелом изваяна она, / И если спит, то жизнию полна; / Лишь разбуди, -заговорит с тобою» [22, с. 202]. «Жизнию полна» - это основная характеристика Элли, которой дан великий «дар жизни, дар любви» [8, с. 402], и об этом ей Глеб говорит непосредственно перед тем, как Элли заснула. Кроме того, в первом фрагменте спящую во флигеле Элли действительно будит звук рога, доносящийся из большого дома, она просыпается и заговаривает с Глебом: «А? Это что такое?» [8, с. 403]. А.А. Кара-Мурза считает, что «творения Микеланджело в Капелле Медичи собора Сан-Лорен-цо стали важным элементом «культа Флоренции» в литературе Серебряного века, во многом благодаря одному из его зачинателей - Владимиру Соловьеву» [23, с. 39]. Учение Владимира Соловьева было особенно значимым для Б.К. Зайцева. Не раз он свидетельствует, что именно В. Соловьев привел его к вере. И в раннем романе «Дальний край», и в зрелой тетралогии «Путешествие Глеба» образ В. Соловьева соотносится с мыслями о Боге, вечности: «Древний вопрос мучил в то лето Петю: есть ли на самом деле природа, Бог... <.. .> Его поддерживало в этих самотерзаниях лишь то, что на его стороне был Владимир Соловьев. Ему казалось, что этот человек, пророческого вида, обороняет дивный Божий мир» [24, с. 493]; «Соловьев проводил по высотам -Бог, человек, мировая душа, ход вселенной. <.> Бог, Вечность, бессмертие мучили. Соловьев раздвигал нечто, стройный и величавый, многоводный и гармонический» [24, с. 391]. В том и в другом произведении в связи с обращением к творению Мике-ланджело возникает тема бессмертия и вечности - одна из ключевых тем в учении В.С. Соловьева. Глеб думает: «. где-то за нашим земным пределом мы соединены навеки. Мы, конечно, умрем, но любовь наша перейдет в вечность» [8, с. 403], - и вместе с Элли рассуждает о бессмертии в связи с приближающейся кончиной Воленьки. Элли говорит: «Мы не расстанемся и там» [8, с. 424], и Глеб, глядя на спящую Элли, молится: «Боже, не разлучай нас в вечности» [8, с. 425]. Интересно, что в связи с упоминанием «Ночи» Микеланджело в статье «Лунная соната» возникает та же самая про-
7 Авторское написание - А.Р.
8 Авторское написание - А.Р.
блема истинного и кажущегося в мире, которую Б.К. Зайцев старался разрешить для себя с помощью учения В. Соловьева. Вот как описаны сомнения и искания Пети (образ которого, несомненно, автобиографичен) в романе «Дальний край»: «Древний вопрос мучил в то лето Петю: есть ли на самом деле природа, Бог, - или все - обман, фантасмагория слуха и зрения? Горше всего было то, что в позиции ненавистного Канта была доля правды: но отвергнуть звезды, солнце, отвергнуть закат во ржах казалось ему безумием» [24, с. 493]. Поддерживало только то, что в своем утверждении истинности Божьего мира он не одинок, с ним заодно Владимир Соловьев: так росло «чувство его [В. Соловьева] и своей правоты» [24, с. 493]. В статье же дилемма между истинным и кажущимся ставится не менее остро, но решается иначе: есть то, что действительно ценно, - « .есть «Ночь» Микель Анджело9, есть «Божественная комедия», есть Бетховен и «Лунная соната», а всего искусственного, надуманного, «другого - и очень многого - может быть, вовсе и нет. Только кажется, что есть» [25, с. 303].
Итак, Россия и Италия в творчестве Зайцева неразрывно связаны. Эта связь носит сложный характер. В чем-то они внешне противопоставлены (юг и «север духа»), однако на глубинном уровне соотнесены неразрывно: в описании России звучат отголоски Италии, и это выражено в перифрастических названиях топонимов, в употреблении итальянских слов и выражений, цитат из итальянской литературы, в описании Италии слышится голос России, например в очерке «Русь в Умбрии» [25, с. 241-243]. Однако и Россия и Италия для Б. Зайцева - две родины, и обращение к культуре Италии и к культуре России помогает автору пережить тяжелые времена разлуки с ними.
Список литературы
1. Алонцева И. Структура и семантика «итальянского текста» Н. Гумилева: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Смоленск, 2008. 36 с.
2. Константинова С.Л. «Итальянский текст» русской литературы Х1Х-ХХ вв. Псков: ПГПУ, 2005. 160 с.
3. Зайцев Б.К. Письма 1901-1922 гг. // Зайцев Б.К. Собр. соч. В 11 т. Т. 10. М.: Русская книга, 2001. С. 11-181.
4. Зайцев Б.К. Далекое // Зайцев Б.К. Собр. соч. В 11 т. Т. 6. Мои современники: Воспоминания. Портреты. Мемуарные повести. М.: Русская книга, 1999. С. 161-289.
5. Зайцев Б.К. Преподобный Сергий Радонежский // Зайцев Б.К. Собр. соч. В 11 т. Т. 7. Святая Русь: Избранная духовная проза. Книги странствий. Повести и рассказы. Дневник писателя. М.: Русская книга, 2000. С. 23-74.
6. Зайцев Б.К. Москва // Зайцев Б.К. Собр. соч. В 11 т. Т. 6. Мои современники: Воспоминания. Портреты. Мемуарные повести. М.: Русская книга, 1999. С. 13-160.
7. Зайцев Б.К. Дневник писателя // Зайцев Б.К. Собр. соч. В 11 т. Т. 7. Святая Русь: Избранная духовная проза. Книги странствий. Повести и рассказы. Дневник писателя. М.: Русская книга, 2000. С. 323-428.
8. Зайцев Б.К. Путешествие Глеба // Зайцев Б.К. Собр. соч. В 11 т. Т. 4. М.: Русская книга, 1999. 624 с.
9. Зайцев Б.К. Уединение // Зайцев Б.К. Собр. соч. В 11 т. Т. 2. Улица святого Николая: Повести. Рассказы. М.: Русская книга, 1999. С. 330-335.
10. Муратов П. Образы Италии. М.: Арт-Родник, 2008. 1024 с.
11. Зайцев Б.К. Рафаэль // Зайцев Б.К. Собр. соч. В 11 т. Т. 2. Улица святого Николая: Повести. Рассказы. М.: Русская книга, 1999. С. 365-387.
9 Авторское написание - А.Р.
12. Зайцев Б.К. Письма 1923-1971 гг. // Зайцев Б.К. Собр. соч. В 11 т. Т. 11. Письма 1923-1971 гг. Статьи. Воспоминания современников. М.: Русская книга, 2000. С. 5-306.
13.Романович А. Италия в жизни и творчестве Б. К. Зайцева // Русская литература. 1999. № 4. С. 54-67.
14. Зайцев Б.К. Странник // Зайцев Б.К. Собр. соч. В 11 т. Т. 7. Святая Русь: Избранная духовная проза. Книги странствий. Повести и рассказы. Дневник писателя. М.: Русская книга, 2000. С. 254-270.
15. Зайцев Б.К. Москва сегодняшняя // Зайцев Б.К. Собр. соч. В 11 т. Т. 2. Улица святого Николая: Повести. Рассказы. М.: Русская книга, 1999. С. 482-486.
16. Зайцев Б.К. Изгнание // Зайцев Б.К. Собр. соч. В 11 т. Т. 2. Улица святого Николая: Повести. Рассказы. М.: Русская книга, 1999. С. 487-489.
17. Зайцев Б.К. Жизнь Тургенева // Зайцев Б.К. Собр. соч. В 11 т. Т. 5. Жизнь Тургенева: Романы-биографии. Литературные очерки. М.: Русская книга, 1999. С. 19-176.
18.Зайцев Б.К. Валаам // Зайцев Б.К. Собр. соч. В 11 т. Т. 7. Святая Русь: Избранная духовная проза. Книги странствий. Повести и рассказы. Дневник писателя. М.: Русская книга, 2000. С. 153-198.
19. Зайцев Б.К. Жуковский // Зайцев Б.К. Собр. соч. В 11 т. Т. 5. Жизнь Тургенева: Романы-биографии. Литературные очерки. М.: Русская книга, 1999. С. 177-328.
20. Зайцев Б.К. Мои современники // Зайцев Б.К. Собр. соч. В 11 т. Т. 6. Мои современники: Воспоминания. Портреты. Мемуарные повести. М.: Русская книга, 1999. С. 289-370.
21. Зайцев Б.К. Золотой узор // Зайцев Б.К. Собр. соч. В 11 т. Т. 3. Звезда над Булонью: Романы. Повести. Рассказы. Книга странствия. М.: Русская книга, 1999. С. 13-200.
22. Соловьев Вл. Стихотворения. М., 1921. 360 с.
23. Кара-Мурза А.А. Итальянские странствия Владимира Сергеевича Соловьева (1875-1876) // Кара-Мурза А.А. Интеллектуальные портреты. Очерки о русских мыслителях XIX-XX вв. Вып 2. М.: Ин-т философии РАН, 2009. С. 6-39.
24. Зайцев Б.К. Дальний край // Зайцев Б.К. Собр. соч. В 11 т. Т. 1. Тихие зори: Роман. Повести. Рассказы. М.: Русская книга, 1999. С. 369-582.
25. Зайцев Б.К. Дни. 1939-1972 // Зайцев Б.К. Собр. соч. В 11 т. Т. 9. Дни. Мемуарные очерки. Статьи. Заметки. Рецензии. М.: Русская книга, 1999. С. 157-482.
References
1. Alontseva, I. Struktura i semantika «ital'yanskogo teksta» N. Gumileva. Diss. kand. fil. nauk [Structure and Semantics of «Italian text», in N. Gumilev's works. Cand. fil. sci. diss], Smolensk, 2008, 36 p.
2. Konstantinova, S.L. «Ital'yanskiy tekst» russkoy literatury XIX-XX vv. [«Italian text» of Russian Literature XIX-XX centures], Pskov: PGPU, 2005, 160 p.
3. Zaytsev, B.K. Pis'ma 1901-1922 gg. [Letters of 1901-1922 years], in Zaytsev, B.K. Sobranie sochineniy v 111., 1.10 [Collected Works in 11 vol., vol. 10], Moscow: Russkaya kniga, 2001, pp. 11-181.
4. Zaytsev, B.K. Dalekoe [Far], in Zaytsev, B.K. Sobranie sochineniy v 111., t. 6. Moisovremenniki: Vospominaniya. Portrety. Memuarnyepovesti [Collected Works in 11 vol., vol. 6. My contemporaries: Memoirs, Portraits, Stories], Moscow: Russkaya kniga, 1999, pp. 161-289.
5. Zaytsev, B.K. Prepodobnyy Sergiy Radonezhskiy [Saint Sergiy from Radonezh], in Zaytsev, B.K. Sobranie sochineniy v 111., t. 7. Svyataya Rus': Izbrannaya dukhovnaya proza. Knigi stranstviy. Povesti i rasskazy. Dnevnikpisatelya [Collected Works in 11 vol., vol. 7. Saint Rus: Selected Spiritual Prose. Books of Trips. Stories and Tales. The Writer's Diary], Moscow: Russkaya kniga, 2000, pp. 23-74.
6. Zaytsev, B.K. Moskva [Moscow], in Zaytsev, B.K. Sobranie sochineniy v 11 t., t. 6. Moi sovremenniki: Vospominaniya. Portrety. Memuarnye povesti [Collected Works in 11 vol., vol. 6. My contemporaries: Memoirs, Portraits, Stories], Moscow: Russkaya kniga, 1999, pp. 13-160.
7. Zaytsev, B.K. Dnevnik pisatelya [The Writer's Diary], in Zaytsev, B.K. Sobranie sochineniy v 111., t. 7. Svyataya Rus': Izbrannaya dukhovnaya proza. Knigi stranstviy. Povesti i rasskazy. Dnevnik pisatelya [Collected Works in 11 vol., vol. 7. Saint Rus: Selected Spiritual Prose. Books of Trips. Stories and Tales. The Writer's Diary], Moscow: Russkaya kniga, 2000, pp. 323-428.
8. Zaytsev, B.K. Puteshestvie Gleba [Gleb's Trip], in Zaytsev, B.K. Sobranie sochineniy v 11t., t. 4 [Collected Works, in 11 vol., vol. 4], Moscow: Russkaya kniga, 1999, 624 p.
9. Zaytsev, B.K. Uedinenie [Solitude], in Zaytsev, B.K. Sobranie sochineniy v 11 t., t. 2. Ulitsa svyatogo Nikolaya: Povesti. Rasskazy [Collected Works, in 11 vol., vol. 2. St. Nikolay Street: Stories and Short Stories], Moscow: Russkaya kniga, 1999, pp. 330-335.
10. Muratov, IP Obrazy Italii [Italy's Images], Moscow: Art-Rodnik, 2008, 1024 p.
11. Zaytsev, B.K. Rafael, in Zaytsev, B.K. Sobranie sochineniy v 111., t. 2. Ulitsa svyatogo Nikolaya: Povesti. Rasskazy [Collected Works, in 11 vol., vol. 2, St. Nikolay Street: Stories and Short Stories], Moscow: Russkaya kniga, 1999, pp. 365-387.
12. Zaytsev, B.K. Pis'ma 1923-1971 gg. [Letters of 1901-1922 years], in Zaytsev, B.K. Sobranie sochineniy v 111., 1.11. Pis'ma 1923-1971 gg. Stat'i. Vospominaniya sovremennikov [Collected Works, in 11 vol., vol. 11, Letters of 1923-1971, Articles. Memoirs of Contemporaries], Moscow: Russkaya kniga, 2000, pp. 5-306.
13. Romanovich, A Italiya v zhizni i tvorchestve B. K. Zaytseva [Italy in B.K. Zaytsev's biography and works], in Russkaya literature, 1999, № 4, pp. 54-67
14. Zaytsev, B.K. Strannik [The wanderer], in Zaytsev, B.K. Sobranie sochineniy. v 11 t., t. 7. Svyataya Rus': Izbrannaya dukhovnaya proza. Knigi stranstviy. Povesti i rasskazy. Dnevnik pisatelya [Collected Works, in 11 vol., vol. 7. Saint Rus: Selected Spiritual Prose. Books of Trips. Stories and Tales. The Writer's Diary], Moscow: Russkaya kniga, 2000, pp. 254-270.
15. Zaytsev, B.K. Moskva segodnyashnyaya [Moscow today], in Zaytsev, B.K. Sobranie sochineniy v 111., t. 2. Ulitsa svyatogo Nikolaya: Povesti. Rasskazy [Collected Works, in 11 vol., vol. 2. St. Nikolay Street: Stories and Short Stories], Moscow: Russkaya kniga, 1999, pp. 482-486.
16. Zaytsev, B.K. Izgnanie [The Expatriation], in Zaytsev, B.K. Sobranie sochineniy, v 111., t. 2. Ulitsa svyatogo Nikolaya: Povesti. Rasskazy [Collected Works, in 11 vol., vol. 2. St. Nikolay Street: Stories and Short Stories], Moscow: Russkaya kniga, 1999, pp. 487-489.
17 Zaytsev, B.K. Zhizn' Turgeneva [Turgenev's life], in Zaytsev, B.K. Sobranie sochineniy v 111., t. 5. Zhizn' Turgeneva: Romany-biografii. Literaturnye ocherki [Collected Works, in 11 vol., vol. 5. Turgenev's Life. Novels and Biographies, Literature Essays], Moscow: Russkaya kniga, 1999, pp. 19-176.
18. Zaytsev, B.K. Valaam, in Zaytsev, B.K. Sobranie sochineniy v 11 t., t. 7. Svyataya Rus': Izbrannaya dukhovnaya proza. Knigi stranstviy. Povesti i rasskazy. Dnevnik pisatelya [Collected Works, in 11 vol., vol. 7. Saint Rus: Selected Spiritual Prose. Books of Trips. Stories and Tales. The Writer's Diary], Moscow: Russkaya kniga, 2000, pp. 153-198
19. Zaytsev, B.K. Zhukovskiy, in Zaytsev, B.K. Sobranie sochineniy v 111., t. 5. Zhizn' Turgeneva: Romany-biografii. Literaturnye ocherki [Collected Works, in 11 vol., vol. 5. Turgenev's Life. Novels and Biographies, Literature Essays], Moscow: Russkaya kniga, 1999, pp. 177-328.
20. Zaytsev, B.K. Moi sovremenniki [My contemporaries], in Zaytsev, B.K. Sobranie sochineniy v 111., t. 6. Moi sovremenniki: Vospominaniya. Portrety. Memuarnye povesti [Collected Works, in 11 vol., vol. 6. My contemporaries: Memoirs, Portraits, Stories], Moscow: Russkaya kniga, 1999, pp. 289-370.
21. Zaytsev, B.K. Zolotoy uzor [The golden pattern], in Zaytsev, B.K. Sobranie sochineniy v 11 t., t. 3. Zvezda nad Bulon'yu: Romany. Povesti. Rasskazy. Kniga stranstviya [Collected Works, in 11 vol., vol. 3. The Star above Boulogne: Novels, Stories, Short Stories, Travel Book], Moscow: Russkaya kniga, 1999, pp. 13-200.
22. Solov'ev, Vl. Stikhotvoreniya [Poems], Moscow, 1921.
23. Kara-Murza, AA Ital'yanskie stranstviya Vladimira Sergeevicha Solov'eva (1875-1876) [Vl. S.Solov'ev's Italian Travels (1875-1876)], in Kara-Murza, AA Intellektual'nye portrety. Ocherki o russkikh myslitelyakh XIX-XX vv., vyp 2 [Intellectual Portraits. Shories about Russian Thinkers of XIX-XX century], Moscow: Institut filosofii RAN, 2009, pp. 6-39.
24. Zaytsev, B.K. Dal'niy kray [The distant land], in Zaytsev, B.K. Sobranie sochineniy v 11 t., t. 1. Tikhie zori: Roman. Povesti. Rasskazy [Collected works in 11 vol., vol. 1, Quiet Dawn: The Novel, Stories, Short Stories], Moscow: Russkaya kniga, 1999, pp. 369-582.
25. Zaytsev, B.K. Dni. 1939-1972 [Days. 1939-1972], in Zaytsev, B.K. Sobranie sochineniy v 111., t. 9. Dni. Memuarnye ocherki. Stat'i. Zametki. Retsenzii [Collected works in 11 vol., vol. 9, Days, Memoirs, Articles, Notes, Reviews], Moscow: Russkaya kniga, 1999, pp. 157-482.
