CC BY
148
РОМАНТИЗМ И БИДЕРМЕЙЕР В НЕМЕЦКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ XIX ВЕКА
Е.Р. Иванова
стоявшееся в нашей науке представление о немецкой литературе рубежа XVIII и XIX вв. выдвигает романтизм как единственное магистральное направление в литературе этого периода, который закрывает собой гораздо более обширную, нежели романтическая словесность, литературную нишу. Однако ее содержание, наряду с другими явлениями литературной жизни Германии (веймарским классицизмом в том числе), составляла и литература, адресованная широкому бюргерскому кругу. Именно она в постромантический период выйдет на авансцену, позже получит название литературы бидермейера.
Пройдя долгий путь развития от моральных еженедельников и бюргерской драмы, перенеся давление критиков и противостояние романтизму, Ц8 она сумела сохранить свои лучшие традиции, которые выкристаллизовывались в потоке тривиальной литературы, не прекращающей своего развития в период господства на литературной арене романтизма, и тем самым отстоять право на существование. К началу 20-х гг. XIX в., когда исчерпавший себя романтизм окончательно утрачивает изначальный философский и идеологический пафос, литературный бидермейер, обращенный к современности, уже выработавший свои методы освоения действительности, представляется нам новым этапом ее развития, на котором не только это литературное течение, но и стиль би-
дермейер в целом обретают характерную завершенность.
Особенностью динамики литературы стало постепенное движение к реализму. В немецкой литературе XIX в. «переход» к реализму сопровождался появлением множества разнообразных художественных явлений: движение «Молодая Германия», политическая литература Бюхнера и Берне, творчество «друга прекрасных форм» А. фон Платена и др. А.В. Михайлов писал: «В силу исторического развития бурно начавшийся романтизм не мог выполнить возложенных на него задач и, выдохшись, привел к существованию одновременно самых различных художественных систем, стилей и т.д. А наступившая реакция, период реставрации, который был отчасти искусственно устраиваемым застоем, целым укладом застоя, привели к стабилизации литературы в ее таком разнообразном, противоречивом состоянии... Весь этот разнобой и перекрывается зданием бидермайера» (транскрипция автора. -Е.И.)[1]. Исследователь соотносит бидермейер с «эпохой» и «образом жизни», в то время как литература бидермейера имеет свой собственный путь развития, свое место в литературном контексте XIX в. и своеобразную художественную систему. М.И. Бент считает, что «вопрос взаимоотношений романтизма и бидермайера (транскрипция автора. - Е.И.) - это вопрос развития и существования романтизма в новых общественных условиях, в иной социально-культурной среде» [2]. Исходя из этого, он практически упра-
здняет понятие «литература бидер-мейера», как и само явление, заменяя его понятием «романтизм в эпоху Реставрации». В произведениях писателей постромантической поры он видит лишь «множество вариантов преодоления романтического конфликта», в то время как каждый из вариантов представляет отдельное направление в литературе.
Изучение истоков бидермейера в культуре и литературе XVIII в., на наш взгляд, опровергает его «романтическое происхождение». Его причастность к романтизму проявляется в наследовании романтических художественных форм, тем и образов, которые в интерпретации писателей и художников бидермейера обретают иной, подчас совершенно противоположный смысл. Ф. Сенгле считает, что представление о бидермейере будет совершенно неверным, если в изучении этого явления не учитывать постоянное «присутствие традиций романтизма и активную борьбу с романтизмом» [3]. Мы вполне согласны с утверждением уважаемого ученого о том, что в литературе и искусстве би-дермейера были широко использованы художественные традиции романтизма, но борьбы не было. Известно, что любое противостояние в сфере литературы и искусства ведет к созданию теоретической основы, программы, манифестов, но этого бидермейер не имел. Он проявлял себя только в сфере художественного творчества и позиции свои завоевывал постепенно. «Сражение» двух форм творчества шло в основном на «поле» искусства.
Еще в 1797 г. Л. Тик написал комедию «Кот в сапогах», в которой высмеивает обывательскую мораль и вкусы. Под острие критики попадают драма-
турги, чье творчество рассматривается в рамках литературного бидермейера. Например, Иффланд, драмы которого являются образцом «бидермейер-ской драматургии» [4], представлен в пьесе в образе «приезжего актера, великого человека», которому отведена роль кота. В качестве персонажа выведен современник Тика, литератор К.А. Беттигер (1760-1835), который написал хвалебную статью «Развитие игровой манеры Иффланда в четырнадцати спектаклях Веймарского придворного театра в апреле 1796 года». Реплики героя тиковской пьесы представляют цитаты из этой статьи. Язвительные намеки и на произведения Коцебу, которого мы считаем одним из родоначальников литературного бидермейера, звучат на протяжении всей комедии, достается от автора и «новомодной чувствительной деревенской поэзии» [5]. Намеки и прямые указания на драмы, представляющие жизнь третьего сословия, содержатся в комедии «Шиворот-навыворот» (1798). В оценке Л. Тиком бюргерской драмы проявляется его критическое отношение не столько к этому жанру, сколько к идеологии, поддерживаемой этой драмой. В своих ранних пьесах Л. Тик, как верно отмечает М. Таль-ман, подвергает осмеянию «духовный уровень немцев, на который начинают оказывать ощутимое влияние средства массовой информации» [6].
Известно и о негативном отношении к Коцебу братьев Шлегелей. А. Шлегель сочинил несколько сонетов и язвительных эпиграмм о пьесах драматурга. В одной из них он высмеивает «плодовитость» Коцебу.
...Ein halb Hundert ja schon Schauspiele hast du geboren,
Und drei Hundert noch trägt du im
schwangeren Kopf. Erst mit der Zahl der Tage des Jahrs
vollbringst du die Wehen, Und ein Alltägliches wird jeglichem Tage zu Teil [7].
(Ты произвел на свет уже полсотни пьес,/ И еще триста ты вынашиваешь в обремененной голове./ Сколько дней в году, столько раз у тебя происходят родовые схватки,/ И ежедневно на свет появляется какое-либо произведение (перевод наш. - Е.И.). В ответ на эти выпады Коцебу написал комедию «Гиперборейский осел, или нынешнее образование» («Der Hyperboräische Esel oder die heutige Bildung», 1799), где в образе инфантильного и недалекого молодого человека Карла, беспрерывно цитирующего собственные произведения, представил своего оппонента.
Шлегель в свою очередь разражается целым трактатом «Почетные врата и триумфальная арка президенту театра фон Коцебу» («Ehrenpforte und Triumрhboden für den Theaterpräsidenten von Kotzebue»), куда включил |20 и комедию «Спасение Коцебу, или добродетельный ссыльный» («Kotzebues Rettung oder tugendhafte Verbannte»). В этой комедии наряду с персонажами пьес Коцебу действует и сам их создатель. В первом действии на сцене появляется герой одной из драм Коцебу -Ла Перуз, поющий куплеты, в которых говорится о том, что произведения Ко-цебу известны всему миру. Завершая пение, он оглядывается.
Ла Перуз: Но как называется это место?
Суфлер: Немецкий театр.
Ла Перуз: Ах, немецкий театр. Смотрите, я не могу понять, как рядом друг с другом могут находиться пред-
меты из разных уголков земли: здесь перуанский храм солнца, там камчадальская юрта, здесь хлебное дерево и пальма, там чертополох и мох [8].
На все полные возмущения реплики путешественника суфлер отвечает, что это немецкий театр, а декорации расставлены в соответствии с замыслом драматурга Коцебу. Он появляется во втором действии и заявляет, что пишет свои пьесы, подчиняясь природе.
В 1825 г. В. Гауф опубликовал сатирический опус «Человек с луны», в котором очень зло раскритиковал творческую манеру писателя Генриха Клау-рена, вошедшего в историю немецкой литературы как «пример "чистого" бидермейера в прозе» [9]. Гауф называет произведения Клаурена «сорняком среди цветов немецкой литературы». Критик с возмущением обращается к поклонникам его таланта с призывом не читать творений писателя. К. Брен-тано в 1811 г. изложил свое отношение к обывателю и его вкусам в сатирическом произведении «Филистер перед, в и над историей» («Philister vor, in und nach der Geschichte», 1811) [10]. Продолжил тему поздний романтик Й. Эйхендорф в драматической сказке «Война филистерам!» («Krieg den Philistern!», 1824) [11].
Критика романтиков оставалась практически без ответа. Писатели би-дермейера обрели свою читательскую аудиторию, для которой интенсивно трудились, казалось, не обращая внимания на замечания оппонентов. Однако нельзя сказать, что бидермейер и романтизм представляли собой параллельно развивающиеся течения. Основоположник литературоведческой концепции бидермейера П. Клук-хон, считая бидермейер преемником
романтизма, как более значимую для его понимания черту отмечает тот факт, что он «наследует традиции всего немецкого литературного движения» [12]. При этом литературный би-дермейер не становится образцом эпигонства, а представляет собой самобытное явление.
Проблема взаимоотношений романтической культуры и бидермейера не может быть решена однозначно, о чем свидетельствуют противоречивые точки зрения. Все их можно условно разделить на две группы: первая группа ученых рассматривает би-дермейер как полную противоположность романтизму (Г. Понгс, Г. Кин-дерманн); другая видит в бидермейере новый вариант романтизма (П. Клук-хон, Хобсбом, М.И. Бент). Эти разногласия вполне объяснимы, так как, являясь единой романтической культурой, иенский, гейдельбергский и поздний романтизм не только различны, но в ряде вопросов противоположны друг другу, а следовательно, и поставленная проблема не может быть рассмотрена без учета динамики романтизма. Так, например, не вызывает сомнений полярность иенского романтизма и бидермейера.
Утвердившиеся в иенской эстетике стремление к идеалу, преобладание духовного над материальным, романтическая ирония и романтический гротеск, особое понимание природы и бога, новый тип героя - все это было абсолютно противоположно мироощущению и мировосприятию массового читателя. Не случайно известные немецкие писатели довольно осторожно отнеслись к новым веяниям в литературе и искусстве. Жан-Поль видел в романтизме проявление крайнего индивидуализма, а Гете оценивал
романтическое искусство как «слабое и болезненное». В Германии новаторство романтиков поначалу было понято и поддержано небольшим кругом образованной передовой интеллигенции. Их достижения и открытия будут оценены гораздо позже.
Категорически отрицательное отношение иенцев к миру обывателей и всему, что с ним связано, способствовало интенсивным творческим поискам художественно выраженного идеала, призванного, по их мнению, подчеркнуть ограниченность и убогость реального мира. Однако в этом отвергаемом иенскими романтиками мире жили простые обыватели, для которых были непонятны, а порой и вовсе неведомы романтические метания. Романтики сами были его частью, внешне представляя собой вполне добропорядочных бюргеров, о напряженной духовной жизни которых свидетельствовали лишь их произведения. Обладая богатой фантазией, мыслью и душой, они уносились в мир мечты, далекой от проблем современной жизни общества, в то время как сформированная и художественно закрепленная в |2] бюргерской литературе идеология третьего сословия после событий Французской революции вполне укладывалась в рамки, определенные ей историей и обществом. Эту многочисленную социальную группу, говоря словами Гофмана, составляли «хорошие люди, но плохие музыканты».
Для изучения проблемы взаимоотношения иенского романтизма и би-дермейера важен тот факт, что именно немецкое бюргерство, образ жизни среднего сословия, а не крестьянство, ремесленники и даже не аристократия вызывали у ранних романтиков резкое неприятие. Их критичес-
кое отношение к бюргерству было во многом определено общественно-политической ситуацией, сложившейся в Германии в конце XVIII в. Разочарованные в итогах Французской революции, они «почувствовали всю буржуазность совершившегося переворота и всю его роковую значимость для европейской истории. При этом буржуазность они понимали не в конкретном классовом обличье (для этого тогда, особенно в Германии, объективно недоставало еще возможностей), а как внезапно обрисовавшуюся угрозу духовному началу, как фантом всеобщей усредненности и прозаизма, как массовую круговую поруку чисто материального, утилитарно-практического интереса» [13].
Отрицательное отношение романтиков к бюргерству подпитывалось и интенсивно развивающейся литературой, отвечающей вкусам третьего сословия и определившей дальнейшее развитие творческих традиций писателей бидермейера. Этому немало способствовали литературные журналы, продолжающие традиции немец-122 ких моральных еженедельников, среди которых самыми популярными были: «Журнал роскоши и мод» ("Journal des Luxus und der Moden"), издатель Бертух (1786-1827), «Газета для элегантного света» ("Zeitung für die elegante Welt"), издатель Шпацир (1801-1859), «Прямодушный» ("Der Freimütige"), издаваемый Коцебу (1803-1805), «Утренний листок для образованных сословий» ("Morgenblatt für gebildete Stände"), издатель Гауг (1807-1835) и другие. Продолжает свое шествие по немецким сценам бюргерская драма Иффланда и Коцебу, вызывавшая острую критику со стороны романтиков. Прилавки книжных магазинов бук-
вально завалены произведениями тривиальной литературы. Многократно возросли тиражи различных справочников, кулинарных и медицинских книг, правил хорошего тона, путеводителей.
Подобная литература стала своеобразным катализатором романтизма, избравшим своими ориентирами Французскую революцию 1789 г., философию Фихте и роман Гете «Вильгельм Мейстер» (Ф. Шлегель). Известно, насколько резко отзывались ранние романтики о тривиальной литературе. Пережив наивысший накал в раннеромантической эстетике, противостояние романтического идеала и реального мира постепенно утрачивает свою категоричность. Словно утомленные этим накалом противостояния субъекта и объекта, романтики начинают поиски компромисса, убеждаясь, что подавить, преодолеть объективную сферу бытия невозможно. Проявляется эта тенденция на всех уровнях романтического искусства. Движение от субъективности, идеалистичности к признанию реального мира для немецкого романтизма было сопряжено с трагическим осознанием несостоятельности своего мировоззрения. Начато оно было гей-дельбергскими романтиками, которые «низвергли романтического гения во прах» (А.В. Карельский).
Ввергнутые в проблемы современности гейдельбержцы значительно отходят от установок раннего романтизма. Исчезает категоричность в восприятии окружающего мира. Романтическое двоемирие принимает все более «размытый» характер. Рост национального самосознания, патриотические настроения, охватившие страну, определяют новые жизненные
2 / 2oo7
ценности и эстетические ориентиры. «Речи к немецкой нации» (1807) И.Г. Фихте, патриотические стихи Ф. Шлегеля, идеи Ф. К. Савиньи, деятельность Й. Герреса, идеализация немецкой истории в произведениях Ф. де ла Мотт Фуке выдвигают на первый план тему патриотизма, ставят перед немцами задачу поднятия национального духа. В то же время продолжает творить Коцебу, по-своему понимая задачи времени: в 1807 г. появляется его пьеса «Немецкие бюргеры», в которой идеализируется тихая жизнь в провинции.
Гейдельбергские романтики обращаются к немецкому фольклору, видя в нем огромный потенциал для решения актуальных для Германии проблем. На наш взгляд, здесь и появляются точки «соприкосновения» гейдель-бергского романтизма и бидермейера.
Идеал «старого доброго времени» романтики связывают со средневековьем, бидермейер обращается к XVIII в. Поиски возможностей сохранить, но не изменить уже сложившиеся формы общественно-политической жизни Германии сближают эти явления, хотя сохранить они хотят разные ценности. Г. Вейдт обозначает этот период в истории немецкой литературы как время «собирания и сохранения», что, по мнению ученого, вполне созвучно общему «настроению бидермейера» [14]. Например, братья Гримм при работе со сказками одной из главных своих задач ставили сохранение их архаичной первоосновы. Однако настроения времени, обусловленные наполеоновской экспансией, оказали влияние на мировоззрение немцев. Нарушенный жизненный порядок способствовал утверждению новых нравственных ценностей, среди
которых доминирует культ частной жизни. В литературе исключительный романтический герой постепенно уступает место обыкновенному человеку. Действительность «проступает» сквозь традиционный материал сказок Гримм. В них, как и в бюргерской драме, максимально приглушена социальная подоплека конфликта, интрига разворачивается в сфере морали, добродетель всегда награждается и порицается отход от нравственных норм («Сказка о рыбаке и его жене», «Двенадцать братьев», «Три змеиных листочка»).
Говоря о точках соприкосновения гейдельбергского романтизма и бидер-мейера, нельзя оставить без внимания открытия романтиков в области поэзии. Культ патриархальной простоты, идиллия деревенского быта, непосредственность выражения чувств, воплотившиеся в поэтическом сборнике «Волшебный рог мальчика» ("Des Knabes Wunderhorn", 1805-1808), открывали новые перспективы немецкой поэзии и были подхвачены многими поэтами. Однако, утратив свою актуальность, эти черты превратились в |2J поэтический штамп, литературный шаблон, что привело к появлению безликих банальных произведений. Именно с такого рода произведениями часто ассоциируется литературный бидермейер, хотя цитатность, шаблонность поэтических форм романтической поэзии в эпигонских произведениях, наводнивших немецкую литературу в середине 10-х гг. XIX в., скорее свидетельствуют о кризисе романтического мировоззрения, нежели иллюстрируют отрицательные стороны бидермейера.
Гейдельбергских романтиков, как и писателей бидермейера, живо инте-
ресовала современная действительность. Оставаясь на позициях романтического мировосприятия, гейдель-бержцы сделали важный шаг в творческом восприятии реального мира, представленного конкретными личностями. «Внимание к реалиям национального прошлого, поиски причинно-следственных отношений в современности, интерес к истории народа и общества создали почву для развития "бидермейера", подготавливая становление реалистической интерпретации мира» [15].
В эстетике поздних немецких романтиков гораздо больше общего с би-дермейером. Мы уверены, что особенности отношения бидермейера к романтизму состоят не в его демонстративной критике или антиромантической манифестации, а в настойчивом стремлении примирить романтические контрасты, увидеть окружающий мир с его положительных сторон, предложить более достижимые идеалы. Эта тенденция отчасти присуща и самому романтизму на его последнем этапе, что объясняет общность черт, 124 характерных для позднего романтизма и бидермейера. Граница между ними размыта и условна. Думается, что именно это позволяет немецким исследователям П. Клукхону, Э. Нойбур [16] говорить о «романтичности би-дермейера», о том, что бидермейер есть особая форма романтизма.
Ф. Сенгле пишет: «Я вижу в бидер-мейере типично немецкую, прежде всего южно-немецкую форму позднего романтизма» [17]. Такая точка зрения перечеркивает просветительские традиции бидермейера, упрощает его смысл и содержание, а также оставляет множество вопросов в оценке творчества таких писателей, как Э. Мери-
ке, А. Дросте-Хюльсхоф, К. Иммерман и других. Для того чтобы внести ясность в вопрос о взаимоотношении позднего романтизма и бидермейера, следует рассмотреть их связь в области основных эстетических категорий.
Анализ художественных произведений литературного бидермейера доказывает, что он продолжает, а не отрицает традиции позднего романтизма, но делает это уже с иных мировоззренческих позиций. По мнению Ф.П. Федорова, в постромантическую эпоху начинается процесс демифологизации сознания, который означает исчерпанность и завершение развития романтизма и приводит к появлению демифологизированной культуры. Ее вариантами исследователь называет бидермейер, реализм и натурализм. Исходя из этого, бидермейер он рассматривает как «первичную, раннюю форму демифологизированной культуры» [18]. Эта концепция кажется нам весьма продуктивной в изучении особенностей трансформации, которой были подвергнуты романтические образы, темы, сюжеты в литературе и искусстве бидермейера. Демифологизация (или иначе развенчание романтической идеологии) коснулась всего, что окружало человека, а следовательно, наиболее важные положения романтической эстетики были интерпретированы в бидермейеро-вском контексте.
При этом нельзя сказать, что открытия поздних романтиков в сфере познания объективности сильно повлияли на уже существующую бидер-мейеровскую концепцию мира. На наш взгляд, романтики, спускаясь с вершин своих фантазий, приходят к культурному немецкому «базису» - би-дермейеру, благодаря чему и бидер-
мейер, значительно обогатившись их художественным опытом, поднимается на новую ступень своего развития. Очень верно отмечает Ф.П. Федоров: «В бидермайере (транскрипция автора. - Е.И.) и исчерпывает себя окончательно романтическая картина мира; бидермайер - это снятие романтизма; он пользуется романтическими темами, мотивами, но истолковывает их, исходя из принятия конечного как поэтической сферы» [19].
Исследование литературного би-дермейера заставляет иначе взглянуть на творчество немецких писателей 10-20-х гг. XIX в., пересмотреть уже ставшие традиционными точки зрения относительно их творческого метода.
ЛИТЕРАТУРА
1. Михайлов А.В. Языки культуры. - М., 1997. - С. 100.
2. Бент М.И. Немецкая романтическая новелла. Генезис, эволюция, типология. - М., 1988. - С. 292.
3. Sengle F. Biedermeierzeit. Deutsche Literatur im Spanungsfeld zwischen Restauration und Revolution 1816-1848. Stuttgart, 1972-1980. Bd.1-3. Bd. 1., 1872. S. 244.
4. См.: Макарова Г.В. Актерское искусство Германии: роли, сюжеты, стиль. Век XVIII - век XX. - М., 2000. - С. 74.
5. Тик Л. Кот в сапогах // Немецкая романтическая комедия. - СПб., 2004. -С. 35-79.
6. Thalmann M. Provokation und Demonstration in der Komödie der Romantik. Berlin, 1974. S. 61.
7. Schlegel A.W. Sämmtliche Werke: in 12 Bd. Bd. 2. Leipzig, 1846. S. 273.
8. Ibid. S. 280.
9. Немецкая литература между 1830 и 1895 годами // История немецкой литературы: в 3 т. / Под ред. А. Дмитриева. - М., 1986. Т. 2. - С. 107.
10. Brentano C. Gesammelte Werke in 10 Bd. Fr.a. M., 1923. Bd. 1. S. 486.
11. Eichendorff J. v. Gesammelte Werke in 4 Bd. Berlin, 1967. Bd. 3. S. 56.
12. Klucckhohn P. Biedermeier als literarische Epochenbezeichnung // Begriffshes-timmung des literarischen Biedermeier, Darmstadt, 1974. S. 66.
13. Карельский А.В. Комедия не окончена / А.В. Карельский. Немецкая романтическая комедия. - СПб., 2004. - С. 6.
14. Weydt G. Literarisches Biedermeier II: Die überindividuellen Ordnungen // Deutsche Vierteljahrsschrift für Literaturwissenschaft und Geistesgeschichte. Bd.13. Halle, 1935. S. 52.
15. Храповицкая Г.Н., Коровин А.В. История зарубежной литературы: Западноевропейский романтизм. - М., 2002. -С. 85.
16. Neubuhr E. Einleitung // Begriffshestim-mung des literarischen Biedermeier. Darmstadt, 1974. S. 6. ]25
17. Sengle F. Ibid. S. 1039. -
18. Федоров Ф.П. Художественный мир немецкого романтизма: Структура и семантика. - М., 2004. - С. 323.
19. Там же. - С. 143.
