CC BY
195
Вестник Челябинского государственного университета. 2011. № 20 (235).
Филология. Искусствоведение. Вып. 56. С. 31-34.
А. Н. Батталова
РОМАН Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО «ИДИОТ»
В АВТОБИОГРАФИЧЕСКОМ КОНТЕКСТЕ
Предметом анализа в статье является роман Ф. М. Достоевского «Идиот», рассматриваемый в автобиографическом контексте, прежде всего в тане идейной соотнесенности личности автора и героя.
Ключевые слова: автобиографический контекст, Ф. М. Достоевский, автор и герой произведения, «положительно прекрасный человек».
Одной из спорных проблем романа Ф. М. Достоевского «Идиот» остается интерпретация образа главного героя. Мнения современных достоевсковедов резко разделились: одни считают, что князь Мышкин воплощает идеал «положительно прекрасного человека» и является жертвой трагического развития событий; другие говорят о том, что замысел писателя о «князе Христе» не удался.
На наш взгляд, адекватное истолкование образа Мышкина невозможно вне автобиографического контекста. В связи с этим заслуживает внимания высказывание К. В. Мочульского: «Князь - художественный автопортрет Достоевского, история его - духовная биография писателя...»1. Аналогичный акцент сделал один из проницательных читателей Федора Михайловича В. В. Розанов: «В сущности все, что есть в произведениях самого писателя, он пережил сам, все - и высокое, и низкое... Тут не внешнее наблюдение, но внутреннее»2.
Данные суждения открывают перспективу осмысления великого романа писателя в автобиографическом ключе. Обратим внимание на ряд важнейших перекличек между автором и героем.
Мышкин, как и сам Федор Михайлович, -сын дворянина и дочери московского купца. Главного героя романа писатель наделил собственной болезнью - эпилепсией. По признанию Достоевского, эпилептические припадки, с одной стороны, ввергали его в ужас, с другой
- вызывали неизъяснимое ощущение восторга.
Н. Н. Страхов так вспоминает о припадке эпилепсии, произошедшем с писателем: «Федор Михайлович очень одушевился и зашагал по комнате, а я сидел за столом. Он говорил что-то высокое и радостное; когда я поддержал его мысль каким-то замечанием, он обратился ко мне с вдохновенным лицом, показывавшим, что одушевление его достигло высокой степени. После этого последовал припадок»3.
Сравним этот эпизод из биографии автора со сценой вечера у Епанчиных, на котором князь, также находясь в состоянии необыкновенного воодушевления и умиленного восторга, падает в припадке.
Еще более значимы идеологические переклички. Через князя Мышкина писатель выразил свои заветные идеи о русском Христе, о православии и католицизме. Достоевский был убежден, что только вера в бессмертие души является истинным основанием гуманизма: «Те же, которые, отняв у человека веру в его бессмертие, хотят заменить эту веру, в смысле высшей цели жизни, "любовью к человечеству”, те, говорю я, подымают руки на самих же себя; ибо вместо любви к человечеству насаждают в сердце потерявшего веру лишь зародыш ненависти к человечеству»4.
Автор передал Мышкину и свое главное убеждение в том, что экономическое учение о бесполезности единичного добра есть нелепость и что все-то, напротив, на личном и основано5. Не случайно именно эта идея стала жизненным принципом князя. Ее обнажает в своем «Объяснении» Ипполит: «Бросая ваше семя, бросая вашу "милостыню”, ваше доброе дело в какой бы то ни было форме, вы отдаете часть вашей личности и принимаете в себя часть другой; вы взаимно приобщаетесь один к другому... С другой стороны, все ваши мысли, все брошенные вами семена, может быть уже забытые вами, воплотятся и вырастут; получивший от вас передаст другому»6.
Здесь налицо своеобразное совмещение точек зрения автора и героя произведения. Главным образом оно обнаруживается в религиозном аспекте. По словам Н. А. Бердяева, Ф. М. Достоевский принял христианство прежде всего как религию любви7, которая стала и способом существования Мышкина в мире: отсюда его необыкновенная доброта и способ-
ность к состраданию и самопожертвованию, отсутствие всякого эгоизма, всяких соображений о личных удобствах, готовность сделать другому человеку одно доброе и устранить всякую возможную неприятность или обиду для другого
Христианство Мышкина - это «...понятие о Боге как о нашем родном отце и о радости бога на человека, как отца на свое родное дитя,
- главнейшая мысль Христова!»8. «Христианство Мышкина не ритуальное, внешнее, показное, дисциплинирующее и обуздывающее непокорную человеческую природу. Ему не нужны специальные приемы и специальное служение, ему не нужно отрубать себе палец, чтобы совладеть с соблазном, он органично и естественно живет по христианской заповеди любви к ближнему»9, - справедливо отмечает Г. Ребе ль.
«Сострадание - все христианство»1", - так понимал и веровал Ф. М. Достоевский. Так чувствует и действует его герой. Об этом много писали русские религиозные философы, в частности, Г. В. Флоровский: «Никогда для Достоевского не закрывался образ Божий в человеке. Не закрывался потому, что всюду его открывала любовь. Эта любовь сохраняла Достоевского от пессимизма. Она сохраняла его от испуга и страха. Он веровал от любви, не от страха. Пред духовным взором Достоевского всегда стоял образ Христа. И он свидетельствовал о бесконечности Божественной любви к человеку»11.
Для восприятия образа князя Мышкина в автобиографическом контексте важное значение имеют воспоминания Анны Григорьевны Достоевской, писавшей о муже: «Федор Михайлович был человеком беспредельной доброты. Он проявлял ее в отношении не одних лишь близких ему лиц, но и всех, о несчастии, неудаче или беде, которых ему приходилось слышать. Его не надо было просить, он сам шел со своей помощью. Имея влиятельных друзей (К. П. Победоносцева, Т. И. Филиппова, И. А. Вышнеградского), муж пользовался их влиянием, чтобы помочь чужой беде. Скольких стариков и старух поместил он в богадельни, скольких детей устроил в приюты... Он не жалел ни своего времени, ни своих сил, если мог оказать ближнему услугу. Помогал он и деньгами. Доброта Федора Михайловича шла иногда вразрез с интересами нашей семьи, и я подчас досадовала, зачем он так бесконечно добр, но я не могла не приходить в восхищение, видя, ка-
кое счастье для него представляет возможность сделать какое-либо доброе дело»12.
В любимом герое писателя русские философы отмечали те же самые качества. По мнению Н. О. Лосского, из всех видов любви к человеку князю Мышкину свойственна любовь-жалость. Когда сердце князя особенно тронуто чужим страданием, он ведет себя, как мать, утешающая ребенка. Любовь-жалость, присущая князю, есть подлинно христианская добродетель13. «Эстетическое чувство у людей с детски чистым сердцем всегда чрезвычайно развито. У князя Мышкина восприятие красоты природы и человека занимает много места в жизни»14, - продолжает известный философ в своей книге «Достоевский и его христианское миропонимание». На наш взгляд, это тоже автобиографическая черта: сам писатель рано устремился к искусству, ко всей широкой области человеческого творчества. В отрочестве он восхищался великими созданиями мировой поэзии и особенно пушкинскими стихами. Федор Михайлович посещал московские соборы и Троице-Сергиеву Лавру, пристально всматривался в древние иконы, которые оставили глу бокие следы в его душе
В своих произведениях Ф. М. Достоевский показал, что человеку свойственны взаимоисключающие душевные порывы. Антропологический принцип писателя раскрыл М. М. Бахтин в книге «Проблемы поэтики Достоевского»: «Там, где видели одну мысль, он умел найти и нащупать две мысли, раздвоение; там, где видели одно качество, он вскрывал в нем наличие и другого, противоположного качества»15.
Этот диалектический взгляд автор передал герою: Мышкин так же говорит о глубинах подсознания, в которых зарождаются двойные мысли: любовь и ненависть, идеал Мадонны и идеал содомский, преступление и наказание. Князь признается Келлеру: «Две мысли вместе сошлись... это очень часто случается. Со мной беспрерывно. Я, впрочем, думаю, что это нехорошо - я в этом всего больше укоряю себя. Мне даже случалось иногда думать, что и все люди так, - так что я начал было и одобрять себя, потому что с этими двойными мыслями ужасно трудно бороться»16.
Важными для понимания личности писателя являются воспоминания Н. Н. Страхова Он писал: «Все внимание его было устремлено на людей, и он охватывал только их природу и характер. Его интересовали люди, исключительно люди, с их душевным складом, образом их
жизни, их чувства и мысли»17. Сопоставим эти высказывания с образом князя: Мышкин удивлял всех способностью наблюдать и понимать душевные движения и характеры окружающих лиц. С первого взгляда он дает меткие характеристики сестер Епанчиных, Лизаветы Прокофьевны, Гани, Настасьи Филипповны. «Такое простодушие, такая невинность <...> и вдруг в то же время насквозь человека пронзаете, как стрела, такою глубочайшею психологией наблюдения»18, - говорит о князе Келлер.
Автобиографическая печать на образе князя Мышкина особенно очевидна в матримониальном контексте. Автору было знакомо ощущение «невозможного жениха»19, пережитое им в доме генерала Корвин-Круковского. Писатель ухаживал за старшей из его дочерей, Анной. Она слыла красавицей и идолом семьи, подобно Аглае Епанчиной. В 1865 году ей был
21 год, и «она могла назваться почти писаной красавицей»2". Положение Анюты в семье, в атмосфере всеобщего обожания, непомерного восхищения, совпадает с отношением Епанчиных к Аглае. Анна Васильевна так же была девушкой своевольной, не признававшей над собой никакого начала, остроумной, а часто и дерзкой, злой на язык. Томясь жизнью без дела, она постепенно отошла от интересов генеральского семейства. Острую неудовлетворенность вызывало у нее домашнее воспитание. Анна Корвин-Круковская прочла множество книг, особенные старания прилагались ею к тому, чтобы доставать запрещенные книги. Стремясь приносить хоть какую-нибудь пользу, девушка взялась за обучение грамоте дворовых мальчишек. Гувернантка, с которой Анюта была в постоянной вражде, подозревала ее в том, что она тайно убежит из дому21.
В разговоре с Мышкиным Аглая так же говорит о своем решении бежать из дому, о том, что она хочет в Париже учиться и «очень много книг прочла», «все запрещенные книги прочла»». о своей мечте «пользу приносить» и «заняться воспитанием»22.
Одной из частых тем разговоров писателя с А. В. Корвин-Круковской была поэзия Пушкина. В черновиках к роману, упомянув впервые пушкинский образ «рыцаря бедного», Ф. М. Достоевский записал: «Аглая о нем с Князем»23. Вполне вероятно, что подобный разговор имел место между Федором Михайловичем и Анной Васильевной.
По воспоминаниям жены писателя, Анна Васильевна была невестой Достоевского, но он вер-
нул ей слово. В начале знакомства А. В. Корвин-Круковской казалось, что она, может быть, полюбит его: «...она готова была отказаться от всякого удовольствия, от всякого приглашения в те дни, когда ждала Достоевского, и, если он был в комнате, ни на кого другого не обращала внимания»24. Позднее в их отношениях наступил перелом: у Анны Васильевны «...явилось желание противоречить ему, дразнить его»25, -эта особенность почти постоянно проявляется в отношении Аглаи к Мышкину, она беспрерывно «подымает на зубок» влюбленного в нее князя.
В «Воспоминаниях детства» Софья Васильевна Ковалевская подробно рассказывает
о дружеском отношении писателя к ее семье. Многими чертами оно напоминает отношения Мышкина с семейством Епанчиных. Елизавета Федоровна Корвин-Круковская и писатель стали отличными друзьями, но между ними, так же как между Лизаветой Прокофьевной и Мышкиным, случались бурные размолвки, кончавшиеся примирением и 65 рной симпатией. Примечательно, что в характере матери С. В. Ковалевская выделяет бесконечную доброту, детскость и настойчивость «...избалованного ребенка, который вправе желать и неразумного»26. Это соответствует тому, что князь говорит о генеральше: «...вы совершенный ребенок во всем, во всем, во всем хорошем и дурном, несмотря на то, что вы в таких летах»27.
Из воспоминаний Софьи Васильевны явствует, что автор передал свой монолог о смертной казни главному герою романа. «В рассказе князя Мышкина о виденной им смертной казни, а также о переживаниях перед казнью со слов лица, избежавшего таковой, и о сюжете для картины в виде одной головы подвергающегося казни, несомненно, отразились более чем где-нибудь тяжелые, аффективные переживания автора, стоявшего в свое время на эшафоте и готовившегося к смертной казни, и с этой стороны рассказы эти приобретают автобиографический интерес»28, - отмечает А. Д. Аменицкий.
В конечном счете, можно сказать, что князь Мышкин особенно близок душе Достоевского, поэтому так много своего и отдает писатель любимому персонажу: страстную проповедь красоты, спасающей мир; «намерение поучать», наивное в глазах людского окружения; бережное, благородное отношение к женщинам; свою болезнь и философию любви; ощущения, пережитые в ожидании смерти и, самое главное, свой «символ веры»
Мы согласны с В. В. Розановым, придававшим большое значение автобиографичности творчества Ф. М. Достоевского. И хотя нельзя однозначно ответить на вопрос, стал ли сам Федор Михайлович прототипом князя Мышкина, но многогранная перекличка между автором и героем позволяет интерпретировать роман «Идиот» в автобиографическом контексте.
Примечания
1 Достоевский. Жизнь и творчество // Мочуль-ский, К. В. Гоголь. Соловьев. Достоевский. М., 1995. С. 240.
2 Розанов, В. В Мысли о литературе. М., 1989. С.124.
3 Страхов, Н. Н. Воспоминания о Ф. М. Достоевском II Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников М., 1964. Т. 1. С. 147.
4 Достоевский, Ф. М. Полн. собр. соч. : в 30 т. Т. 24. Л,а 1982. С. 278.
5 Там же. Т. 9. Л., 1974. С. 334.
6 Там же. Т. 8. Л., 1973. С. 406-407.
7 Бердяев, Н. А. Откровение о человеке в творчестве Достоевского // О Достоевском : (Творчество Достоевского в русской мысли 1881— 1931 годов). М., 1990. С. 224.
8 Достоевский, Ф М Полн. собр. соч. Т. 8. Л., 1973. С. 215.
9 Ребель, Г. «Кто «виноват во всем этом»?». Мир героев, структура и жанр романа «Идиот» // Вопр. лит. 2007. № 1. С. 270.
111 Достоевский, Ф. М. Полн. собр. соч. Т. 8. Л., 1973.С. 157.
11 Флоровский, Г. В. Религиозные темы Достоевского. М., 2004. С. 54.
12 Достоевская, А. Г. Воспоминания. М., 1971. С.373.
13 Лосский, Н. О. Достоевский и его христианское миропонимание // Лосский, Н. О. Бог и мировое зло. М., 1994. С. 236.
14 Там же. С. 247.
15 Бахтин, М. М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1979. С. 158.
16 Достоевский, Ф. М. Полн. собр. соч. Т. 8. Л., 1973. С. 234.
17 Страхов, Н. Н. Воспоминания о Ф. М. Достоевском. С. 285
18 Достоевский, Ф. М. Полн. собр. соч. Т. 8. Л., 1973.С. 341.
19 Ковалевская, С. В. Воспоминания детства. Нигилистка. М., 1960. С. 89.
21|Там же. С. 112.
21 Там же. С. 152-153.
22 Достоевский, Ф. М. Полн. собр. соч. Т. 8. Л., 1973.С. 173.
23 Там же. Т. 9. Л., 1974. С. 361.
24 Ковалевская, С. В. Воспоминания детства... С.102.
25 Там же. С. 111.
26 Там же. С. 203.
27 Достоевский, Ф. М. Полн. собр. соч. Т. 8. Л., 1973.С. 109.
28 Аменицкий, Д. А. Эпилепсия в творческом освещении Ф. М. Достоевского // Тр. психиатр, клиники 1-го Моск. мед. ин-та. М. ; Л., 1934. Вып. 4. С. 423.
