CC BY
94
Филология
Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2013, № 5 (1), с. 349-353
УДК 821.161.1.
РОМАН А. ИЛИЧЕВСКОГО «АЙ-ПЕТРИ»: ОБРАЗ ДЕРВИША © 2013 г. Н.А. Томилова
Московский гуманитарный педагогический институт [email protected]
Поступила в рсдаецию 03.12.2012
На материале романа А. Иличевского «Ай-Петри» рассмотрен феномен дервиша и дервишества в современной русской литературе (который присутствует, например, в прозе Евгения Абдуллаева -«Сухбата Афлатуни», Тимура Зульфикарова, Тимура Пулатова, да и почти в каждом романе Александра Иличевского). Система образов и мотивов, отражающая авторскую философию пророчества, бродяжничества, а также внутренней свободы, объединена образом дервиша.
Ключевые слова: Александр Иличевский, дервиш, Дина Рубина, исламская мистика, Мессия, современная литература, собака, суфизм.
Поэт, эссеист и прозаик А. Иличевский появился на литературном горизонте новой звездой. В последние годы А. Иличевский часто становился финалистом различных литературных конкурсов и призером. Роман «Матисс» получил российскую Букеровскую премию и премию «Большая книга». Финалист Национальной литературной премии «Большая Книга» - «Ай-Петри», лауреат Национальной литературной премии «Большая Книга» 2010 г. -роман «Перс» и др.
Герои романов А. Иличевского - это люди разных профессий, мировоззрений, судеб, захваченные своими вопросами, ответами (бытовыми, философскими и др.). Почти все персонажи - успешные, интеллигентные, образованные люди, занимающие не последнее место в обществе, но тем не менее, современный мир для них представляется как тупик, безысходность. На первый взгляд, внешняя благополучность лишь подчеркивает внутреннюю неустроенность. Герои Иличевского пытаются обрести высший смысл бытия, вырваться из замкнутого круга бессмысленности существования.
Единственным выходом для героев становится эскапизм - как реальное бегство от общества в уединенные места, на природу, так и психологическое бегство, уход в себя.
«Бегство» героев Иличевского сближает их с такими фигурами, какими в мировой культуре и истории были странники, юродивые, дервиши, аскеты, отшельники. Неважно, к какой конфессии они принадлежали, что исповедовали, какой узор жизни пытались выстроить, какому богу молились/не молились. Важно, что они «уходили» в поисках смысла, вопреки писаным и неписаным законам жизни [1].
Странничество в поисках Бога, сути мира и себя самого является преимущественным способом жизни героев Иличевского. Так, герой «Ай-Петри» лечит душевную боль странствованиями; герой «Матисса» Королев уходит из дома, променяв жизнь среднего горожанина на участь бомжа и проходя ады подземной Москвы и поля Подмосковья; герой «Математика» Максим Покровский находит себя только перед лицом семитысячника Хан-Тегри; герой «Анархистов» Соломин счастлив и целен лишь в эскапистском поиске лика Бога в пейзаже. В романе же «Перс», с «восточным» названием, дервише-ство раскрыто и как социально-историческое явление, и как индивидуальный духовный опыт, и как ипостась литературного бытия (образ Хлебникова).
Детально остановимся на романе А. Иличевского «Ай-Петри». В основе сюжета «Ай-Петри» - мотив путешествия, странничества. Причина, по которой герой пускается в путь,
- потеря любви, горечь измены, желание покончить с жизнью. Двигаясь по восходящей, как в прямом (на Кавказ, в Крым, на гору Ай-Петри), так и в переносном значении - постигая смыслы и открывая новые ценности (например, «Красота есть смерть желания...» [2, с. 199]), -герой-повествователь обретает новое зрение. «Трава прорастала сквозь меня, сквозь мои глазницы проплывали облака, мне в горло закатывалось солнце. Оцепенелое состояние это можно было бы назвать счастьем, если бы оно не было столь непередаваемым чувством.» [2, с. 67].
Герой-повествователь как личность, раздираемая вопросами экзистенциального характера, приближается к главному; не случайно мотив дервиша, дервишества присутствует в этом романе. А дервиши, как известно, пытались
найти путь к Богу, обрести формулу смысла человеческого существования. «Море всегда было для меня опорой, домом. Вдоль него не заблудиться. Рядом с ним Бог ближе» [2, с. 100] -одно из откровений путешественника Или-чевского [1].
Инициация героя, родственного дервишу в своем странническом поиске Бога, продолжается в русле пророческой традиции. девушка из таежных грез героя меняется с ним языком. «И встал я, и пошел я вот так - повинуясь чужому, другому, но верному языку, следуя ему беспрекословно, становясь постепенно ему родным, говоря неизвестные слова, но чуть спустя их узнавая, и новая жизнь - новый вкус, новый звук, новый смысл, новая страсть пронизала, воссияла вокруг новым радостным миром...» [2, с. 86].
Герой сравнивает состояние, в которое приводит его несчастная влюбленность, с пророческим. Это не просто сравнение, но некая идентичность. «Сейчас я думаю, что, должно быть, примерно так же - с той же потрясенностью -ощущал себя пророк после слов Бога» [2, с. 93]. Мысль о пророческой доле периодически приходит обездоленному герою. «Я собираюсь в мысль. если Бог покидает человека, лишает его и Своего гнева, и Своей любви, то тогда человек, если выживает, превращается в Его орудие» [2, с. 131].
Дервишество, глубоко раскрытое в романе как странничество в поисках Бога, духовного просветления, соотносится и с другими религиозными традициями отшельничества. Так, на своем пути герой встречает за Агепстой монахов - пещерных молчальников, тем не менее весьма общительных. «.я смутно припоминал, что когда-то слышал о тайных монастырях ста-рообрядцев-скрытников, схороненных где-то между Обью и Енисеем, настолько труднодоступных, что уже сам путь послушника был вступительным испытанием на благодать и смирение. Внутри скитов пахло чистотой, дымком, смолой и лугом, - и мысль о годе уединенной жизни здесь, в тайге, вдали от муки жизни ненадолго овладевала мной» [2, с. 73]. «Угощая меня перепелиной яишней, монахи оживленно осведомлялись записочками об абхазской войне, о событиях в мире» [2, с. 62]. В тайге же он сталкивается с мощной и страшной для него духовной традицией старообрядческого отшельничества.
В романе «Ай-Петри» путь героя, ищущего Бога в странствии, путешествии схож с путем дервиша. «Страсть, которую мне довелось испытать в путешествиях, привила меня, как сокола охота» [2, с. 89]. Как дервиш уходит от людей, так и герой Иличевского намеревается
уйти от них, находясь в потрясенном и опустошенном состоянии. Город тесен для него, и даже «Вселенная сжалась до размеров горошины» [2, с. 93]. Выходом становится бегство, странничество, поиск себя (и Бога) вовне. Он становится, подобно герою «Матисса», бездомным, лишается поклажи и денег; это приводит его к смирению и облегчению.
В романе «Ай-Петри» мотив дервиша, дер-вишества связан не только с героем-повествователем, но также и с образом собаки, которая играет существенную роль в жизни главного героя.
Обратимся к образу Дервиш-бей-хана, собаки, и проследим, как на его примере автор раскрывает тему внутренней свободы и пророческой ревности.
Вначале дается реалистическое описание собаки: «Дервиш-бей-хан - совхозный волкодав. Кличку его я знаю потому, что слышал, как следователь вслух диктовал для протокола данные паспорта пастушеской собаки: кличка, возраст - 5 лет, порода - алабай /туркменская овчарка/, масть - белая, рост в холке - сто девять... Снежная, устрашающая голова Дервиш-бей-хана раза в полтора крупнее Вовкиной. Обкорнанные уши, обрубленный хвост, сжатый взрыв мышц. Отвисшие черно-розовые каемки губ, с жемчужными ниточками слюны, обнажают задние зубы» [2, с. 20-21] (однако настоящая кличка собаки - не Дервиш, а Иран, как узнает герой только на последних страницах романа; так или иначе имя собаки отсылает к исламской культуре, и пес становится воплощением некоторых из ее черт).
Никакое явление в художественном тексте не случайно, и туркменская овчарка недолго остается «просто собакой». Так как Дервиш -помощник пастуха, не боящийся схватиться с волком, рассказчик говорит о его избранности в терминах очеловечивания, привлекая религиозные параллели: «.не каждая собака, скованная инстинктом, способна преодолеть этот ужас перед смертью. Однако для собаки такое преодоление - шаг к очеловечиванию. Волкодав -это не порода, а мета избранности. <...> Дело тут не в размерах и силе, а в избранности. Подобной той, какой отмечается среди толпы пророк» [2, с. 25]. Итак, пес Дервиш, отмеченный силой и смелостью, уподобляется не только человеку, но и пророку. Его кличка, таким образом, неслучайна; это уподобление собаки человеку, и связь животных с мистическим опытом проходит через весь роман.
Овчарка помогает пасти стада; ее ответственность за овец вызывает ассоциацию с ответственностью священника за паству. При этом
овчарка Дервиш куда более рьяно следит за овцами, чем пастух: «Благодаря полудикости Дервиш-бей-хан был добросовестней пастуха, надеявшегося на капканы и не слишком обеспокоенного тем, что совхозное стадо потеряет в эту ночь одну-две головы. Инстинкт таких собак всегда дает высшую пробу» [2, с. 23]. В отличие от человека, собака не способна на предательство, о чем и говорит герою девушка, хозяйка Дервиша, в конце романа. Таким образом, кличка собаки дана автором романа неспроста -в ней напоминание о духовной традиции, о дер-вишеском предназначении, о мистической верности и ярости.
Для эстетики Иличевского весьма важна метафора любви к Богу, страстной, как к женщине; образ страсти к Богу - также весьма важная сторона суфийской мистической словесности. И она, эта метафора, присутствует в романе: когда герой слышит, как поет девочка, его душа становится открытой: «Ее песня без слов - и восходящий голос уносит мою душу в ослепительный простор, о котором я знал давно - как о том, что, наследуя вожделению, предшествует смерти и Богу» [2, с. 12]. Влюбленность в девочку становится ступенью к Богу: «.. .влюбленное размышление было способом, каким Бог являл мне о Себе» [2, с. 16-17]. Полнота истины раскрывается не через книгу, но через природу и достигает пика в женском образе: «Я искал наделы, где сознание поневоле пронизывается сакраль-ностью мира - и благодаря энергии тайны растворяется в окружающей действительности, достигая той полноты, за пределом которой, как мне грезилось, находилась первая ступень восхождения к Ней.» [2, с. 36]. В итоге герой постигает, что женщина, его возлюбленная, - не просто возлюбленная: она - его душа [2, с. 132].
И образ Дервиша не случайно неразрывно связан в романе с женским образом: «.я еще долго был мучим в грезах этим таинственным совокупным образом - прекрасной девочки и белой как снег собаки-убийцы» [2, с. 30-31]. Так, тень овчарки - тень женская: «.белый волкодав, от которого вниз по склону с каждым его наскоком отлетала циклопическая тень почему-то крылатой женской фигуры.» [2, с. 27]. Подобно тому, как поэт-суфий постигает единение с Богом через метафору любви к женщине, герой Иличевского видит неразрывными Дервиша и объект своей любви, метафоры смерти и красоты.
Образ эротического влечения, ведущего к божественному откровению и мистическому познанию мира, раскрывается автором в параллели с образами животного мира: «.сила не-
выносимого душевного вожделения, поднимаясь, вырываясь всеми силами от притяжения тела вослед напеву, способна была покрыть в этом солнечном, бесконечном пространстве что-то прекрасно существенное - нечто, что было не залогом вечной жизни, а самой душой мира. <...> Но прежде мне пришлось хлебнуть сполна, бешеным чутьем преследуя в пространстве Ее след, тщательной пчелой собрав, спах-тав, сгустив простор своим безумным рыском» [2, с. 31]. Важно отметить противопоставление «залога вечной жизни» и «самой души мира»; если первое достигается праведным поведением, то второе - дерзновенная цель мистика, в своем духовном полете непосредственно соединяющаяся с Богом. Для Иличевского животный мир, будь то мир пчел или собак, является не низшей ступенью существования, но отражением закономерностей как человеческой жизни, так и метафизической стороны бытия.
В образах животного мира скрывается ужасное и возвышенное; повествователь проводит параллель между непознаваемой сутью животной психики и недостижимостью потусторонней выси. Как об одном из самых страшных периодов своих странствий он пишет о нашествии стрекоз, которые видятся ему подобием непостижимых и грозных серафимов. «.четкий механический шелест, нежный стрекот - и безошибочность полетных хищных линий. Нет, не удается до конца уловить причину жути. Возможно, это атавистический страх, апеллирующий еще к доисторическим временам, когда стрекозы имели крылья метрового размаха и относились к серафимам. А что? Почему бы ангелам не иметь вот такие - слюдяные - крылья. Так ли уж нужны им перья?» [2, с. 38].
Ключевой для понимания диалектики животного и человеческого в художественной структуре романа является арабская надпись на стене тюрьмы-башни, переведенная для героя тюремщиком. «Зверь нападает на человека, только если он кажется ему животным. Демоны руководствуются тем же чувством. Они глумятся над теми, в ком видят животное начало, но почтительны к тому, кто животное начало в себе полностью покорил - и в ком образ Создателя ослепителен и ясен. Потому не подвержен человек действию колдовства, что его заслуги велики» [2, с. 55]. Повествователь комментирует. «Собака на тебя лает, только если ты ее боишься» [2, с. 55]. Поэтому для повествователя является столь важной грань между животным и человеческим, которая легко преодолима в одиночестве. «.вдруг я терял границу между самим собой и, скажем, лесом-степью-рекой. <.> Таким образом - и это никак нельзя было
списать на физическое истощение - я превращался в. зверя» [2, с. 67]. Потеря человеческого является страшной угрозой, подстерегающей странника в его одиноком пути.
Весьма важной частью в истолковании образа Дервиша становятся многочисленные образы собак в романе, за которыми скрыто легко прочитываемое авторское иносказание. Так, в тюрьме герою снится сон, который изображает в гротескном иносказании социум 1990-х в России. Герой, оказывается, «внедрен» в стаю бездомных собак с научной целью и фантастическим образом оказывается неотличим от них: «...стая приняла меня .вожак, крутолобый широкогрудый ублюдок, понюхался, рыкнул, и я рыкнул, он куснул меня - и всё, мы разошлись» [2, с. 50]. Здесь не случайно место и время действия: Москва 1990-х становится местом, где люди низведены до состояния собак, где процессы в стае отражают общественную жизнь: «В стаях повсеместно попадались опустившиеся породистые псы, как и среди бомжей
- благополучные еще совсем недавно горожане» [2, с. 48]. При этом породистым собакам, как и благополучным гражданам, сложнее всего выжить в изменившемся мире: «Породистые псы: два боксера, ротвейлер, ризеншнауцер, три колли, которых бросили, не в силах прокормить, их хозяева, - составляли низшую касту стаи» [2, с. 50]. Видение кончается деградацией героя сна: он, боясь разоблачения, не вмешивается в драки собак с людьми и впоследствии убивает вожака и скармливает его стае. В этом гротескно-ужасном отрывке автор ярко выразил состояние России при сломе всех былых социальных устоев, когда наверху оставались сильные и наглые, беспринципные и жестокие, а слабая «элита» прежних дней стала низшим слоем общества. Впрочем, пример главного героя позволяет предположить, что и человек может выжить в собачье время, однако для этого он должен овладеть пониманием новой иерархии и поторопиться занять в ней свое место. Таким образом, в структуре романа четко вырисовывается образная параллель человека и собаки - дервиша-человека и собаки Дервиша.
Образ собаки (волка) в прозе Иличевского (это относится и к роману «Анархисты», и отчасти к роману «Перс») приобретает черты тотема, имеет особую значимость, вероятно, как пограничного образа между миром людей и спокойной и непостижимой природой. Герою «Ай-Петри» снится один и тот же сон, когда он мучим любовной лихорадкой: «Как меня несет чья-то меховая спина - то ли собаки, то ли волка, - несет через неистовый поток, проходящий по границе дня и ночи, по меже неясного прошлого и нежеланного будущего» [2, с. 91]. Сам
герой, периодически чувствующий свое родство с животным миром - то с поющей расписной цикадой, то со львом, - готов быть собакой перед своей возлюбленной, которая боится предательства. «Чтобы любить ее, я стану зверем. Бешеным слепым волкодавом» [2, с. 202]. Он говорит с Дервишем на его языке. «От страха, чтобы не убежать, я опустился на четвереньки и, гавкнув, завыл» [2, с. 191].
Необходимо отметить, что образ собаки в мировой мифологии имеет огромное значение. Так, именно собака охраняет врата подземного царства. таковы трехглавый Цербер в греческой мифологии и Гарм из подземной пещеры Гни-пахеллир - в скандинавской. Собака, являясь постоянным спутником человека при жизни, оставалась им и после его смерти, выполняя функции психопомпа, т. е. проводника в загробном мире.
Так, например, в романе Дины Рубиной «Вот идет Мессия» прослеживается, как собака становится проводником героини в загробный мир. Образ собаки представлен в романе весьма оригинально, скорее ее значение связано с названием ресторана «Годовалая сука», куда приходят героини романа. Зяма в рубинском сюжете, переступив порог, пройдя через ареу, попав во «владения» собаеи, переходит в мир иной, в «вечные воды Иерусалима».
Артур ван Геннеп, французский фольклорист-этнолог, исследуя обряды перехода в мировой культуре, обращает внимание на семантику порога, перехода, ареи. По его словам, «переступить порог» - значит попасть в иной мир; дверь и порог, символически обозначающие границу двух миров и имеющие зооморфный облик, со временем превращаются в символические фигуры животных [3, с. 24-25]) (в метасюжете романа Рубиной - это собака, точнее ее перифраз - «годовалая сука»).
Дверь, проход, порог, ареа в фольклорномифологическом пространстве являются знаком перехода в иной, потусторонний мир. Часто этот знак имеет зооморфный облик, сближаясь с образами враждебных существ. Однако в контексте сюжетной линии Зямы, уходящей в метапространство Иерусалима, в мир, где возможна встреча с Мессией и долгожданное обретение дома, где случается некая эманация - убывание бытия и возвращение к истокам, намек на зооморфизацию «перехода» видится в названии ресторана «Годовалая сука» [4, с. 38-40]. Именно здесь, под прицелом (как в прямом, так и переносном значении) «зооморфного существа»
- «Годовалой суки», случился «переход» - героиня убита.
Таким образом, возвращаясь к роману А. Иличевского «Ай-Петри», можно выделить две важнейшие взаимообусловленные линии раскрытия дервишества, связанные, в традициях
суфийской поэтики и с любовью к женщине. Суровый алабай Дервиш-Иран, с которым в итоге борется герой, олицетворяет непреклонность и верность исламскому мистицизму; уподобление собаки-волкодава пророку явно выводит на путь сопоставления ярости Дервиша со священной яростью джихада. Второй линией, связанной с традицией дервишества, является линия духовного бродяжничества главного героя, поиска им истины в странничестве, в отказе от социальных связей и бегстве из города на лоно природы - в поисках себя и Бога.
Сшсоє литературы
1. Шафранская Э.Ф. Роман Александра Иличевского «Матисс» // Русская словесность. 2008. № 4. С. 42-45.
2. Иличевский А. Ай-Петри. Нагорный рассказ. Роман. М.. Время, 2008. 224 с.
3. Геннеп А. ван. Обряды перехода. Систематическое изучение обрядов / Пер. с фр. Ю.В. Ивановой, Л.В. Покровской; послесл. Ю.В. Ивановой. М.. Вост. лит., 2002. 198 с.
4. Шафранская Э.Ф. Синдром голубки (Мифопо-этика прозы Дины Рубиной). СПб.. Свое издательство, 2012. 470 с.
ILICHEV SKY'S NOVEL «AI PETRI»: THE IMAGE OF A DERVISH
N.A. Tomilova
Based of the novel «Ai Petri» by A. Ilichevsky, we examine the phenomenon of dervishism as described in modem Russian literature. The system of characters and motifs reflecting the author's philosophy of prophecy, tramping and inner freedom is associated with the image of a dervish.
Keywords: Alexander Ilichevsky, dervish, Dina Rubina, Islamic mysticism, Messiah, modern literature, dog, Suf-ism.
