CC BY
32
В. Э. Раднаев
Институт востоковедения РАН, Москва
РОЛЬ «ВСЕОБЩЕЙ ГРАММАТИКИ» В РАЗВИТИИ МОНГОЛЬСКОГО ЯЗЫКОЗНАНИЯ В РОССИИ
В 2014 г. исполняется 165 лет со времени издания замечательной «Грамматики монгольско-калмыцкого языка» A. A. Бобровникова. Автор предложил новую для того времени классификацию именных частей речи в изучаемых им языках, однако прежняя классификация частей речи в монгольском языке, созданная еще Я. И. Шмидтом, в целом до сих пор удерживает научное значение.
Данная проблема в истории изучения монгольского языка в XIX в. ныне вновь стала актуальной. Поэтому освещается она в двух аспектах: историческом и современном, в которых рассматривается сущность теоретической и учебной грамматик монгольских языков.
Как известно, в деле составления грамматики монгольского языка у Я. И. Шмидта были такие предшественники, как Ж.-П. Абель-Ремюза (1788-1832) и И. Иериг.
О. М. Ковалевский, ознакомившись с грамматикой монгольского языка французского ориенталиста Ж. -П. Абель-Ремюза [АЬе1-Rëmшat 1820], выразил свое отношение к ней в интересных замечаниях, отразивших его лингвистический взгляд на строй изучаемого языка: «Свойства каждого языка требуют читать и писать правильно, сообразно с народным обыкновением и общим употреблением» [Ковалевский 1829: 145]. В книге Ж.-П. Абель-Ремюза дается описание различных систем письма, бытовавших у согдийцев, древних уйгуров, ранних монголов и маньчжуров, распространившихся среди них через несториан, которые находились на территории Центральной Азии в древности и раннем средневековье. Однако в этой обширной работе нет никакой грамматики: она представляет интерес лишь для тех, кто занимается грамматологией.
Я. И. Шмидт, говоря о предшественниках, оставивших след в монголоведении, писал:
Для изучения Монгольского языка со времен Байера сделано только весьма мало, а для Грамматики оного почти ничего (...). Одно только достохвальное исключение (...) составлял Иериг (Iährig), который любил рыться в Монгольских книгах и расспрашивать об их содержании людей сведущих, и сим способом приобрел довольно обширное познание Монгольского языка туземцев [Шмидт 1831: 95-96].
Далее Я. И. Шмидт замечает:
Судя по сему заглавию (рукописи Иерига. — В. Р.), можно бы было подумать, что это Монгольская Грамматика, но совсем нет: вы не найдете тут ничего похожего на Грамматику, ничего о частях речи и изменениях или систематическом порядке оных; а только многословное, тяжеловесное наставление правильно читать и писать по-Монгольски [Там же: 97].
Я. И. Шмидт стал первым составителем грамматики монгольского языка благодаря хорошему знанию европейской грамматической традиции, на чем остановимся более подробно.
Академик Я. И. Шмидт (изначально он именовался Isaak Jacob Schmidt) (1779-1847) написал первую «Грамматику монгольского языка», вышедшую в свет на немецком языке в 1831 г. По предложению Петербургской Академии наук, она была переведена на русский неким Свенске, надворным советником, и издана в 1832 г. [Шмидт 1832: III]. В «Руководстве для изучения монгольского языка», читанном им в Академии наук 17 марта 1830 г., Я. И. Шмидт обосновал необходимость создания «Грамматики монгольского языка» и подверг весьма острой критике своих предшественников.
Я. И. Шмидт жаловался на то, что у самих монголов нет работ по грамматике их родного языка. Он писал:
Еще труд мой мог бы быть облегчен и тем, если бы сами Монголы имели систематические изыскания о своем языке или утвердили оный на прочных грамматических началах. Но обо всем этом они не имеют и понятия. У них, правда, есть сочинения по части языкоучения, но изложенные в оных правила касаются исключительно правописания и правильного расположения письмен; а посему сочинения сии только в сем отношении и годны. (. ) Сии учебные книги не содержат в себе ничего похожего на Грамматику в том смысле, в каком мы ее принимаем. Хотя в них и заметна некоторая идея грамматических форм в том, что они особенно выставляют некоторые частицы, а наиболее окончания падежей; но идея сия столь темна и сбивчива, что из нее нельзя даже извлечь понятия о
склонении; (...) собственно же частей речи и систематической классификации оных не находим и следа в оных книгах [Шмидт 1832: IV-V].
В предисловии к книге в русском переводе он особо отмечал, что составление «Грамматики монгольского языка» имеет актуальность геополитического, экономического и историко-культурного характера, поскольку касается связей со странами Востока [Там же: 1-Ш].
В критической части пособия по грамматике монгольского языка обнаруживаем любопытный факт, касающийся классификации частей речи, известной автору по «Всеобщей грамматике», или «Грамматике Пор-Рояля». В извлечении из донесения самого Шмидта сказано:
В сем сочинении, первом опыте сего рода и плоде многолетних собственных изысканий, Г. Шмит старался подвести формы Монгольского языка под правила общей Грамматики и объяснить оные приличными примерами [Шмидт 1831: 99].
Следует отметить, что советские монголисты вовсе не обращали своего внимания на этот источник грамматиста. Тогда считалось, что Шмидт слепо следовал грамматическим установкам европейских лингвистов. Однако дело обстояло вовсе не так.
Что подразумевается под словосочетанием «общая грамматика»? Составитель грамматики лишь один раз упоминает столь важный источник своего труда, каким была «Всеобщая грамматика».
Работая над своей «Грамматикой», Шмидт привлек ряд источников, в том числе и «Всеобщую и рациональную грамматику», которая была написана в 1660 г. аббатами находившегося вблизи Парижа монастыря Пор-Рояль, Антуаном Арно (1612-1694) и Клодом Лансло (1615-1695). Этот труд был создан на основе сопоставления грамматических систем разных языков: латинского, греческого, древнееврейского, французского, итальянского, испанского, английского и немецкого. Структура «Грамматики Пор-Рояля» такова: первая часть имеет 6 глав, в которых описаны звуки и буквы в изучаемых ими языках; вторая часть включает 24 главы, в которых освещены части речи и грамматические категории.
Теоретической базой «Всеобщей и рациональной грамматики» (Пор-Рояля) был рационализм знаменитого французского философа Р. Декарта (1596-1650), согласно которому «категория языка является воплощением категорий мысли». Ученый считал, что грамматика
должна опираться на логику и быть рациональной, а единство человеческой логики ведет к универсальности грамматики. Центральное звено грамматики Пор-Рояля есть описание «операций рассудка» (представление, или понятие, суждение, умозаключение), при помощи которых человек воспринимает, анализирует и осмысливает окружающую действительность [Михалев 2005: 121-122].
Система грамматики Пор-Рояля была построена на основе философских категорий общего и частного, единичного и конкретного. Частное — это эмпирическое постижение свойств «языка вообще» через изучение грамматической организации отдельных языков [Там же: 122]. Общее и частное взаимосвязаны, имеют свои обратимости.
Я. И. Шмидт при написании «Грамматики монгольского языка» позаимствовал всю номенклатуру частей речи из «Всеобщей грамматики» [Шмидт 1831: 99]. В связи с этим обратимся к «Грамматике монгольского языка», особенно к ее «этимологии», т. е. морфологии. В начале автор раскрыл лексическую организацию текста источников своей работы. Грамматика текста им дана в иллюстративных примерах.
В первой главе Шмидт осветил основы фонетики и правила произношения на основе сочинения Лгйкеп-й (ока 'Сердечный покров', найденного им при работе с текстом летописи ЕМет-ут (оЪс\ 'Драгоценный свод' Саган Сэцэна Ордосского.
Проф. Н Н Поппе [1940: 147] указывал, что Шмидт в «Грамматике монгольского языка» находит восемь частей речи: существительное, прилагательное, местоимение, числительное, глагол, послеречие, наречие, союз. Он же писал, что вопрос о частях речи монгольского языка разработан слабо. Детально рассмотрев классификации частей речи монголистов прошлого и их последователей, П П Поппе (1897-1991) выделил три вида классификаций [Поппе 1940: 148-149].
Таким образом, Я. И. Шмидт в своей грамматике находил те же части речи, что были в грамматиках немецкого языка и во «Всеобщей грамматике» (Пор-Рояля), но не забывая «междометие» как отдельную часть речи. В результате осмысления материалов по монгольскому языку и творческой переработки находок «Грамматики Пор-Рояля», Шмидт смог создать первый, вместе с тем вполне новаторский для своего времени грамматический труд.
Отмечая разнобой в классификации частей речи в монгольском языке, H. H. Поппе объяснял его «привычкой следовать трафаретам грамматик европейских, и в первую очередь, классических языков, наконец, преимущественным применением формального метода в подходе к явлениям языка» [Поппе 1940: 149]. Это прямой намек на источники грамматики Шмидта, среди которых не последнюю роль сыграла «Всеобщая грамматика», или «Грамматика Пор-Рояля».
В классификации частей речи в монгольском языке Я. И. Шмидт был, несомненно, пионером. Однако Шмидт среди частей речи монгольского языка не смог сразу определить место и значение послелога. Его он назвал послеречием. Последующие грамматисты не находили более удачного термина для обозначения этой части речи. Вот тут на помощь пришли тюркологи, в частности, А. К. Казембек (1802-1870), который писал:
В Тюркском языке совершенно нет предлогов, этот род слов, означающий отношение между предметами, Тюрками полагается позади слова: поэтому мы его называем послелогами (postposition), как иные после-речиями и после-положениями [Казем-Бек 1846: 312].
Впоследствии монголисты приняли этот термин, считая его более удачным.
Составитель, очевидно, знал суть грамматики текста, поэтому он доверялся примерам, которые, по его мнению, подтверждали точность грамматических правил. Я. И. Шмидт вовсе умалчивает, какой книгой он пользовался из серии, имевшей отношение к «Всеобщей грамматике». Дело в том, что в те времена в Европе была издана масса пособий, которые восходили к сочинению аббатов из монастыря Пор-Рояль. В грамматиках Шмидта и Ковалевского (1801-1878) есть параграф о супинах, также заимствованный из «Всеобщей грамматики» [Арно, Лансло 1990: гл. 19]. Я. И. Шмидт систематизировал части речи в монгольском языке более компактно, нежели во «Всеобщей грамматике».
Но вернемся к «Всеобщей и рациональной грамматике». Главные задачи «Грамматики Пор-Рояля», или «Всеобщей грамматики», состояли в том, чтобы исследовать природу слов, их строение и различные свойства, отношения между словами, их значения; в результате исследования выявить общие универсальные языковые принципы; дать объяснение явлениям, лежащим в осно-
вании строения и функционирования языка; выявить соотношения между категориями и явлениями мышления [Михалев 2005: 121].
«Всеобщая и рациональная грамматика» Арно и Лансло отнюдь не была первым трудом подобного рода в истории европейской лингвистики. Ей предшествовала универсальная грамматика «Минерва, или О первоосновах латинского языка», Франсиско Санчеса (1587). Ф. Санчес был логиком-философом и грамматистом в одном лице. В IV главе его книги рассмотрены части речи.
Первая грамматика монгольского языка Я. И. Шмидта имела огромный успех у заинтересованных лиц. Появились учебники и пособия по этому языку, написанные под непосредственным влиянием его труда.
Как известно, профессор Казанского университета О. М. Ковалевский создал школу монголистов, в которую входили В. П. Васильев (1818-1900), Доржи Банзаров (1822-1855), Г. Гомбоев (1818-1863), Т. Навроцкий, А. А. Бобровников. К ней же примыкал и проф. А. В. Попов (1808-1868). По просьбе ректора Казанской духовной академии, А. А. Бобровников (1821-1863) написал «Грамматику монгольско-калмыцкого языка [Бобровников 1849]. Он предложил совершенно новую классификацию частей речи в монгольских языках в отличие от своего наставника О. М. Ковалевского и академика Я. И. Шмидта, приверженцев традиционной индоевропеистики. А. А. Бобровников писал:
Мы не приняли терминов: имена существительные и прилагательные потому, что этими терминами, с одной стороны, уже более чем нужно были бы разделены имена предметные от качественных; с другой стороны, имена качественные смешались бы с именами относительными, так как и сии последние также переводятся на русском языке именами прилагательными и вместе существительными [Бобровников 1849: 54-55].
Благодаря своей новизне и смелым для того времени идеям, «Грамматика монгольско-калмыцкого языка» оказалась в центре внимания ориенталистов. Этот труд вызвал сенсацию в научных кругах Петербурга. Вот как это было:
Академик Билярский, переводчик В. Гумбольдта, как рассказывали, придумал, что Бобровников отлично изучил современную немецкую филологию и разные отрасли восточных языков, особенно монгольского и тюрко-татарских, и крайне изумился, узнав, что, кроме
монгольско-калмыцкого, он не изучал ни одного из восточных языков, не знал также вовсе немецкого языка [Знаменский 1892: 341-342].
Здесь уместно привести любопытные факты из жизни и методики работы A. A. Бобровникова. Тюрколог Н. И. Ильминский (1822-1891) помогал ему в разысканиях фактов из татарского и других тюркских языков. Познаниями в тюркологии Бобровников был обязан именно ему. Он консультировался также с Д. Банзаровым, который подсказал ему немало интересного, являясь хорошим знатоком немецкого языка, выясняя существенные различия монгольского от европейских языков [Загоскин 1865: 4]. Однако A. A. Бобровников об этой помощи в своей книге нигде не упоминал.
Таким образом, монголоведы Казанской школы и акад. Я. И. Шмидт, безусловно, пользовались плодами «Всеобщей и рациональной грамматики» (Пор-Рояля).
Судьба «Всеобщей и рациональной грамматики» в истории языкознания европейских стран была очень противоречивой. Сначала наблюдалось массовое подражание ей (XVII-XVIII вв.), потом наступило время хулы со стороны крупнейших лингвистов конца
XIX — 1-й половины XX в., затем она снова была реабилитирована в общем языкознании (Лакофф, Хомский) [Хроленко, Бондалетов 2004: 26]. У нас, в России, изданы два новых перевода: в Москве (1990) и в Ленинграде (1991) с подробным анализом и комментариями. Проф. Ю. С. Маслов в предисловии к одному из изданий справедливо отметил:
Грамматика Арно и Лансло — великое творение человеческой мысли на пороге нового времени, и книга эта важна для нас (...), в ней уже отчетливо прослеживается становление лингвистической типологии [Арно, Лансло 1991: 11, 7].
Таков некоторый след влияния авторов «Всеобщей и рациональной грамматики» (Пор-Рояля) на развитие монгольского языкознания в XIX в. Через грамматики монгольских языков прежних монголистов-лингвистов ее идеи попали в монгольскую лингвистику
XX в. Например, в «Сравнительной грамматике монгольских языков» проф. Г. Д. Санжеева (1902-1982) [Санжеев 1953] мы находим рецидивы логического осмысления языка, идущие еще от A. A. Боб-ровникова.
Если монголоведы в XIX в. представляли собой весьма узкий круг специалистов, то после революции 1917 г. в автономных республиках, где проживали буряты и калмыки, были созданы педагогические институты и НИИ. Была проведена культурная революция: появились национальные школы, педагогические училища, открылись национальные театры драмы (им. X. Намсараева в Улан-Удэ и им. Б. Басангова в Элисте), были организованы ансамбли «Байкал», «Тюльпан» и другие.
Для бурятских и калмыцких школ составлялись новые учебники, которые в корне отличались от дореволюционных учебных пособий, книг для чтения и пр.
С 1920-х гг. началась интенсивная деятельность бурятоведов и калмыковедов. Под эгидой московских и ленинградских ученых-монголоведов в Бурятии и Калмыкии проводились научные конференции по актуальным вопросам развития национальных языков. Весьма актуальными были тогда проблемы грамматики бурятского языка, в которой имелось немало спорных вопросов, унаследованных от эпохи А. А. Бобровникова.
Лингвисты разделились на противоположные в концептуальном плане лагеря. Касаясь их, Д. А. Алексеев [1941: 152] выделял три группы филологов. Из них первую группу составляли Я. И. Шмидт, О. М. Ковалевский, А. В. Попов. Сюда же относился М. А. Кастрен. Вторую группу представляли А. А. Бобровников, А. Д. Руднев, А. Орлов. Они насчитывали в монгольских языках три части речи: имя, глагол, частицы. Третью группу составляли Н. Н. Поппе, Г. Д. Санжеев.
Н. Н. Поппе [1940], В. М. Наделяев (1912-1985) [Наделяев 1988] разделяли монголистов на адептов старых европейских грамматик и на сторонников новой системы частей речи в монгольских языках, идущей от А. А. Бобровникова.
Профессор Бурятского государственного педагогического института им. Д. Банзарова У.-Ж. Дондуков (1923-2008) считал, что проф. Г. Ц. Цыбиков (1873-1930) следовал схеме Бобровникова [Дондуков 1960: 172].
Среди публикаций Д. А. Алексеева (1908-1973) особенно выделяется статья «Именные части речи в монгольских языках» [Алексеев 1955а], представляющая собой отклик на дискуссию, инициированную Г. Д. Санжеевым. В данной статье острой кри-
тике подвергнуты некоторые положения статьи проф. Г. Д. Санжеева [1952]. Д. А. Алексеев писал так:
Работа Г. Д. Санжеева «К проблеме частей речи в алтайских языках», как нам кажется, несмотря на ряд тонких и правильных наблюдений, все же не решает вопроса, а в некоторых случаях даже углубляет спорные стороны [Там же: 36].
Д. А. Алексеев построил свою концепцию частей речи в бурятском языке на основе положений академиков В. В. Виноградова, Л. В. Щербы, А. А. Шахматова и других авторитетных лингвистов того времени. При классификации частей речи в монгольских языках он считал необходимым опираться на следующие признаки: 1) обобщение семантико-грамматического значения слова; 2) система его форм с соответствующим кругом категорий;
3) система словообразовательных средств данного разряда слов;
4) синтаксические функции слов [Там же: 37]. Критикуя основные положения статьи Санжеева, Д. А. Алексеев высказал ряд ценных замечаний по частям речи в бурятском языке, сохранивших свое лингвистическое значение и в наши дни.
Никакого ответа на эту полемическую статью Д. А. Алексеева проф. Г. Д. Санжеев не дал, дискуссия в журнале «Вопросы языкознания» за неимением других откликов была закрыта.
На конференции в Улан-Удэ Г. Д. Санжеев на основе анализа ранних и поздних статей Д. А. Алексеева так осмыслил его положения относительно классификации частей речи:
От такого сугубо синтаксического подхода в трактовке частей речи Д. А. Алексеев по существу не отказался и до сих пор. При сличении работ Д. А. Алексеева времен господства «нового учения о языке» с его последней статьей в «Бурят-Монгольской правде» от 23 ноября 1953 г. «К вопросам классификации некоторых частей речи в бурят-монгольском языке» ([Алексеев 1952]. — В. Р.) легко заметить, что он продолжает оставаться на своих прежних позициях [Санжеев 1955: 6].
Таково заключение автора «Синтаксиса монгольских языков» [Сан-жеев 1934], объяснявшего синтаксис этих языков на основе теории пучка Н. Я. Марра. Все языковеды-монголисты того времени были марристами. После разгрома марризма И. Сталиным они в одночасье превратились в адептов гениальных идей вождя.
Бывший тогда заведующий сектором языка и письменности Научно-исследовательского института культуры при Совете министров Бурят-Монгольской АССР Ц. Б. Цыдендамбаев (1915-1983) в своей речи отметил, что
классификации Г. Д. Санжеева и Д. А. Алексеева (...) не удовлетворительны.
Следует заметить, что все слова, обозначающие как предмет и признак, так и местоимения и числительные имеют общие признаки: 1) склоняемость, 2) категорию числа, 3) категорию лица и не-лица [Цыдендамбаев 1955: 45].
Д. А. Алексеев в ответ главному критику сказал следующее:
Г. Д. Санжеев обвинял Алексеева в увлечении синтаксисом. Но сам т. Санжеев при классификации именных частей речи стоит на той же синтаксической позиции: модон «дерево» — это предметное имя, так как оно может выступать в роли определения, а хYрзэ «лопата» — существительное, ибо оно не бывает определением» [Алексеев 1955Ь: 38].
Пример был дан в словосочетании модон XYрзэ 'деревянная лопата'. Алексеев в конце своей речи выразил полное несогласие с классификацией Г. Д. Санжеева [Там же].
В вышеназванной полемической статье Д. А. Алексеев проанализировал все положения по именным частям речи в монгольском языке скрупулезно и достаточно глубоко. Поэтому ниже даем наиболее ценные для этой проблематики сведения и возражения Г. Д. Санжееву.
Рассуждения Г. Д. Санжеева о природе предметных имен, их отличиях от имен существительных и прилагательных сводятся к высказыванию:
Если имена существительные выступают только субстантивно, а прилагательные — только атрибутивно, то предметные имена в алтайских языках, попадая в словосочетания и предложения, могут выступать как субстантивно, так и атрибутивно без какого бы то ни было оформления [Санжеев 1952: 89-90].
Д. А. Алексеев утверждал:
Неправ Г. Д. Санжеев и в том, что «предметные имена», выступая в качестве определения, якобы не претерпевают никаких изменений
в значении. Однако в монгольских и тюркских языках порядок слов имеет грамматическое значение [Алексеев 1955а: 39].
Он приводил ряд доказательств в пользу своих лингвистических взглядов:
При этом изменяется и само лексическое значение слова: ср., например: модон гэр и гэр модон; модон гэр воспринимается любым носителем монгольских языков как «деревянный дом», гэр модон — «дом построен из дерева» или «дом из дерева» [Там же].
Г. Д. Санжеев, по мнению Д. А. Алексеева, утверждал, что
в разряд «предметных имен» входят слова преимущественно вещественного содержания, обозначающие предметы, служащие «материальной основой в создании других предметов»; например: модон хурзэ «деревянная лопата», тYмэр тармуур «железные грабли», алтан аяга «золотая чашка» и т. п. (...) Наконец, Г. Д. Санжеев утверждает, что «предметным именам» свойственно выступать в качестве определения, не только в форме основы, но и в форме родительного падежа [Там же: 40].
Некоторые из аргументов Д. А. Алексеева в пользу своей концепции частей речи были подвергнуты критике позднейшими монголистами-лингвистами. Так, Е. А. Кузьменков (1945-2012) пишет:
Примеры со словом модон (...) Д. А. Алексеев в отличие от Г. Д. Сан-жеева рассматривает как случаи употребления двух различных лексем: существительного — модоной орой 'верхушка дерева' и прилагательного — модон гэр 'деревянный дом', аргументируя тем, что «...изменяется и само лексическое значение слова...». Постулируя две лексемы вместо одной, Д. А. Алексеев тем самым «сводит к нулю» проблему «предметных имен» Г. Д. Санжеева. (. ) Попутно надо отметить, что примеры Д. А. Алексеева подобраны не лучшим образом: в них не учтена полисемия 'дерево'/'древесина'. Вместо сочетания модоной орой стоило взять, скажем, модоной шанар 'качество древесины' [Кузьменков 1991: 50-51, 52].
Г. Д. Санжеев и Д. А. Алексеев приводили в своих статьях такие иллюстративные примеры, как хурдан морин 'быстроногий конь', или 'быстрый конь'; хурдан ябана 'идет (или 'несется') быстро'. Слово хурдан поясняется через две семантические единицы, выраженные в прилагательном 'быстрый' и в наречии образа
действия 'быстро', отвечающие на вопросы: в первом случае «какой?», во втором — «как?».
Предметные имена выражают в семантике вышеприведенных примеров материальность, предметность и вещественность, а качественные имена — признаки чего-либо, что по-разному доказывали спорящие стороны.
Считаем уместным привести здесь свои примеры из бурятского языка:
(1) Yнгэрэгшэ Yбэл дулаан байгаа.
'Зима в прошлом году была теплой'.
(2) Энэ гэр дулаан.
'Этот дом теплый'.
В этих примерах дулаан 'теплый' («какой?») представляет собой прилагательное в функции сказуемого (2) или именной части составного сказуемого (1).
(3) Манай куурин Дулаан гэдэг юм.
'Наше стойбище называют Дулан'.
Здесь слово дулаан дано как название местности, т. е. представляет собой топоним.
Г. Д. Санжеев, Д. А. Алексеев, Н. Н. Поппе в ходе дискуссии порой забывали некоторые словосочетания в составе терминологии монгольских языков, такие как бур. тYмэрэй завод 'металлургический завод', тYмэр зам 'железная дорога' и др., возникшие в новых условиях социально-экономического развития этих народов. Они не имеют к именным частям речи никакого отношения.
Г. Д. Санжеев, Д. А. Алексеев эти слова называли разрядами слов, тем самым приближаясь к современному пониманию вопроса о частях речи в монгольских языках, определяемых как классы слов. Н. Н. Поппе называл их композитами [Поппе 1940: 158]. Переход одного и того же слова в разные части речи называется иногда конверсией слова [Цыдендамбаев 1955: 41-44], а само лексическое значение называют ныне константой [Кузьменков 1991: 51].
Отталкиваясь от примеров Д. А. Алексеева и Г. Д. Санжеева, Е. А. Кузьменков отмечает необходимость установления строгих границ лексем. В случаях адъективизации, субстантивации, адвер-
биализации важно придерживаться единства семантического поля слов [Кузьменков 1991: 52].
Таким образом, Д. А. Алексеев, критикуя основные положения работ проф. Г. Д. Санжеева, показал себя как адепт традиционной классификации частей в монгольских языках. Д. А. Алексеев опирался в своих статьях на теоретические установки русистов, что видно из цитируемых им трудов академиков И. И. Мещанинова, Л. В. Щербы, В. В. Виноградова и других. На первый взгляд, многим покажется, что Д. А. Алексеев слепо следует за русистами. Однако это не так. Н. Н. Поппе [1940: 149] выделял две группы ученых, занимавшихся классификацией частей речи в монгольских языках: тех, кто следует за классификацией акад. Я. И. Шмидта, и тех, кто придерживается классификации А. А. Бобровникова. Таков раскол в классификации частей речи в монгольских языках, давший зерна для дискуссий позднейших эпох и имевший не только теоретическое, но и практическое значение.
Проф. Г. Д. Санжеев и Н. Н. Поппе были, по признанию Д. А. Алексеева [1941: 152], большими поклонниками идей А. А. Боб-ровникова: первый позаимствовал многое из «Грамматики монгольско-калмыцкого языка» контекстуально, второй — компилятивно. Г. Д. Санжеев был преимущественно востоковедом, поэтому больше склонялся к идеям и мыслям А. А. Бобровникова, оставаясь адептом знаменитого грамматиста XIX в. до конца своих дней.
А. А. Бобровников также воспользовался некоторыми идеями античных и средневековых грамматистов, которые делили морфологию любого языка на имена, глаголы и частицы. Однако его классификация имела слишком общие контуры, поэтому сторонники А. А. Бобровникова, в силу сложности и нерешенности поставленных им проблем в морфологическом строе монгольских языков, не смогли развить ее должным образом.
Е. А. Кузьменков [1991], пытавшийся разрубить гордиев узел запутанных вопросов частей речи в монгольских языках, так и не смог найти оптимальный вариант решения проблем природы класса слов, или разряда слов, в изучаемых им языках.
Поскольку сторонники Бобровникова не внесли кардинально существенных изменений в его концепцию, старая классификация частей речи в монгольских языках, идущая еще от Я. И. Шмидта, несмотря на свои недостатки, применяется в грамматической
теории на материале современных монгольских языках и в наши дни. Таким образом, Д. А. Алексеев, яростный критик концепции проф. Г. Д. Санжеева, свою правоту доказал уже тогда, когда писалась теоретическая «Грамматика бурятского языка: Фонетика и морфология» [Санжеев (ред.) 1962], в которой части речи в этом языке были описаны в целом по схеме Я. И. Шмидта. Раздел «Монгольские языки» в энциклопедическом издании «Языки мира» [Языки мира 1997], написанный на основе свежих материалов и новейших достижений общего монголоведения и его отраслей — бурятоведения и калмыковедения, также опирается на традиционную классификацию частей речи в монгольских языках. Все эти факты подтвердили в какой-то мере правоту Д. А. Алексеева, боровшегося за сохранение старой системы классификации частей речи в бурятском языке. Очевидно также, что классы, или разряды, слов в монгольских языках подлежат более тщательному анализу, поэтому основательное изучение всех классов слов в названных языках можно считать делом будущего.
Литература
Алексеев 1941 — Д. А. Алексеев. Части речи в бурят-монгольском языке (Имена прилагательные) // Записки Бурят-Монгольского Государственного научно-исследовательского института языка, литературы и истории 5-6, 1941. С. 152-190. Алексеев 1952 — Д. А. Алексеев. К вопросу о классификации некоторых частей речи в бурят-монгольском языке // Бурят-монгольская правда 232, 23.9.1952. С. 3.
Алексеев 1955a — Д. А. Алексеев. Именные части речи в монгольских
языках // Вопросы языкознания 3, 1955. С. 35-47. Алексеев 1955b — Д. А. Алексеев. [Ответ на критику Г. Д. Санжеева] // Материалы научной конференции по вопросам бурят-монгольского языка (26-31 января 1953 г.). Улан-Удэ: Б. и., 1955. С. 38-40. Арно, Лансло 1990 — А. Арно, К. Лансло. Грамматика общая и рациональная Пор-Рояля / Пер. с фр., коммент. и послесл. Н. Ю. Бокодоровой; Общ. ред. и вступ. ст. чл.-корр. АН СССР Ю. С. Степанова. М.: Прогресс, 1990.
Арно, Лансло 1991 — А. Арно, К. Лансло. Всеобщая рациональная грамматика
(Грамматика Пор-Рояля). Л.: Изд-во ЛГУ, 1991. Бобровников 1849 — А. Бобровников. Грамматика монгольско-калмыцкаго языка. Казань: Университ. Тип., 1849.
Дондуков 1960 — У -Ж. Ш. Дондуков. Г. Ц. Цыбиков как филолог-монголист // Краеведческий сборник. Вып. 5. Улан-Удэ: Бурят. кн. изд-во, 1960. С. 171-181.
Загоскин 1865 — М. Загоскин. Воспоминания об Алексее Александровиче Бобровникове // Сибирский вестник 42/43, 1865. С. 1-2, 4.
Знаменский 1892 — П. В. Знаменский. История Казанской Духовной Академии за I (дореформенный) период ее существования (1842-1870 годы). Вып. 2. Казань: Тип. Имп. ун-та, 1892.
Казем-Бек 1846 — А. Казем-Бек. Общая грамматика Турецко-Татарскаго языка. 2-е изд., испр. и доп. Казань: Университ. Тип., 1846.
Ковалевский 1829 — [О. М. Ковалевский]. Извлечения из дневных записок, веденных кандидатом Ковалевским в Иркутске, по 15 число ноября 1828 // Казанский Вестник 25, 2/3, 1829. С. 113-152.
Кузьменков 1991 — Е. А. Кузьменков. Именные классы слов в монгольских языках // И. Д. Бураев (ред.). Вопросы грамматики монгольских языков: Сб. науч. тр. Новосибирск: Наука, 1991. С. 48-63.
Михалев 2005 — А. Б. Михалев. Общее языкознание. История языкознания: Путеводитель по лингвистике: Конспект-справочник: Учеб. пособие для вузов. М.: Флинта: Наука, 2005.
Наделяев 1988 — В. М. Наделяев. Современный монгольский язык: Морфология. Новосибирск: Наука, 1988.
Поппе 1940 — Н. Н. Поппе. О частях речи в монгольском языке (Опыт классификации) // Советское востоковедение 1, 1940. С. 147-173.
Санжеев 1934 — Г. Д. Санжеев. Синтаксис монгольских языков: Практическое пособие для переводчиков, востоковедных школ и самостоятельного изучения монгольских языков [Научно-исследовательская ассоциация по изучению национальных и колониальных проблем: Лингвистическая комиссия 14]. Б. м.: Изд. НИАНКП, 1934.
Санжеев 1952 — Г. Д. Санжеев. К проблеме частей речи в алтайских языках // Вопросы языкознания 6, 1952. С. 84-102.
Санжеев 1952 — Г. Д. Санжеев. Сравнительная грамматика монгольских языков. Т. 1. М.: Изд-во АН СССР, 1953.
Санжеев 1955 — Г. Д. Санжеев. Грамматический строй бурят-монгольского языка в свете учения И. В. Сталина о языке (доклад) // Материалы научной конференции по вопросам бурят-монгольского языка (26-31 января 1953 г.). Улан-Удэ: Б. и., 1955. С. 5-17.
Санжеев (ред.) 1962 — Г. Д. Санжеев (ред.). Грамматика бурятского языка: Фонетика и морфология. М.: Изд-во вост. лит., 1962.
Хроленко, Бондалетов 2004 — А. Т. Хроленко, В. Д. Бондалетов. Теория языка: Учеб. пособие: Для студентов, аспирантов и преподавателей-филологов. М.: Флинта: Наука, 2004.
Цыдендамбаев 1955 — Ц. Б. Цыдендамбаев [Выступление] // Материалы научной конференции по вопросам бурят-монгольского языка (26-31 января 1953 г.). Улан-Удэ: Б. и., 1955. С. 41-46.
Шмидт 1831 — [Я. Шмидт]. Руководство для изучения Монгольскаго языка, составленное Г-м Шмитом: Извлечено из донесения Г-на Шмита, читаннаго 17 марта 1830 г. // Чтения Императорской Академии Наук в Санкт-Петербург за 1829 и 1830 годы. Отделение наук исторических, филологических и политических. Кн. 1. СПб.: Тип. Имп. Академии Наук, 1831. С. 94-99.
Шмидт 1832 — Я. Шмидт. Грамматика Монгольскаго языка. СПб.: Тип. Имп. Академии Наук, 1832.
Языки мира 1997 — Языки мира: Монгольские языки. Тунгусо-маньчжурские языки. Японский язык. Корейский язык. М.: Индрик, 1997.
Abel-Rémusat 1820 — [J.-P.] Abel-Rémusat. Recherches sur les langues Tartares, ou Mémoires sur différens points de la grammaire et de la littérature des Mandchous, des Mongols, des Ouigours et des Tibetains. T. 1. Paris: Imprimerie Royale, 1820.
