CC BY
93
Л. Е. Кругликова
РОЛЬ РУССКОГО ЯЗЫКА XIX ВЕКА В ПОПОЛНЕНИИ ЛЕКСИКИ И ФРАЗЕОЛОГИИ СОВРЕМЕННОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА1
The 19th century was an age of emerging clerisy in Russia with an inevitable impact on the Russian language. One of its consequences included the development of specific 'qualitative' names for persons such as celovek s jarko vyrazen-noj individual'nostju 'someone with a strong personality', samorodok 'a gifted person without a regular education', etc. The 19th century saw the 'discovery' of the Russian peasantry and folklore with a result that vernacular components were increasingly embedded in the literary Russian. The list of 'qualitative' names expanded significantly (and more quickly than in the 18th century) through the development of their semantic derivatives. Russian literature became an active supplier of new language units.
Роль XIX века в истории русского литературного языка чрезвычайно велика. XIX век — это время, когда решались кардинальные проблемы языка: споры о «старом и новом слоге», относительно «своего» и «чужого» в литературном языке, борьба шишковистов и карамзинистов, преобразование литературного языка А. С. Пушкиным, формирование русского подъязыка науки... Значительные изменения произошли в этот период и в общественно-политической жизни России. А, как известно, лексико-фразеологический состав языка подвержен наиболее сильному влиянию социальных факторов в отличие от фонетики, морфологии, синтаксиса, где больше сказывается воздействие внутриязыковых закономерностей развития языка. Давая классификацию социальных факторов, Ю. Д. Дешериев относит к ним следующие: «социально-экономическая формация, средства производства, общественные (производственные) отношения, идеология, наука, культура, искусство, литература (художественная), политическая система общества, языковая политика, система образования, система массовой коммуникации, образ жизни, эстетическая система взглядов общества и т. д.» [2: 11].
Если в XVIII веке, особенно в петровскую эпоху, носителем «русской идеи» было правящее меньшинство («государство агрессивно навязывало новое мировосприятие, внедряло новые социаль-
1 Работа выполнена при поддержке гранта РГНФ №2 07-04-00008а «Человек (русский исторический идеографический словарь качественных наименований лица)».
25
ные институты» [5: 39]), то в XIX веке — творческое меньшинство, а именно интеллигенция.
Вышесказанное не могло не сказаться на языке. Не случайно А. А. Шахматов писал, что «история русского литературного языка — это история постепенного развития русского просвещения» [6: 256].
Роль русского языка XIX в. в пополнении лексики и фразеологии современного литературного языка2 рассмотрим на примере лекси-ко-фразеосемантической группы (ЛФСГ) качественных наименований лица, которая является одной из наиболее обширных, интересных и непосредственно связанных с ментальностью русского человека.
Выход на историческую арену интеллигенции в определённой степени обусловил появление в Х1Х в. следующих конечных парадигм: 'личность как воплощение высоких моральных и интеллектуальных качеств' (человек; в ХХ в. добавляется человек с большой буквы), 'человек с ярко выраженной индивидуальностью' (личность; ХХ в. — индивидуальность), 'человек, не получивший систематического образования, но обладающий природными дарованиями' (самородок), 'человек, социальное поведение которого характеризуется безволием, колебаниями, сомнениями' (мягкотелый интеллигент; ХХ в. — размагниченный интеллигент, гнилой интеллигент, интеллигент)3, 'крайне нерешительный человек, колеблющийся в выборе между двумя равносильными желаниями, двумя равносильными решениями и т. п.' (буриданов осёл), 'человек, всегда во всём сомневающийся, погружённый в размышления, неспособный действовать решительно и быстро' (Гамлет), 'трусливый человек, который старается ни в чём не принимать участия из страха, что с ним может что-л. случиться' (премудрый пескарь), 'человек, который только наблюдает за чем-л., но сам держится в стороне и старается не вмешиваться' (благородный свидетель), 'человек, обладающий широкими, но только книжными, оторванными от жизни знаниями' (начётчик, гелертер, талмудист, кабинетный учёный; ХХ в. — книжник), 'человек, обладающий поверхностными, неглубокими знаниями' (верхогляд), 'человек, оказавший силь-
2 Под современным русским литературным языком мы понимаем язык от А. С. Пушкина до наших дней.
3 В Х1Х в. наблюдается также значительное пополнение парадигмы 'слабый, безвольный, бесхарактерный человек' (размазня, тряпка, кисель, ки-сельник, мокрая курица, нюня, слякоть, тюфяк; ХХ в. — размазня на палочке, бесхребетник, амёба, слизняк, слюнтяй, человек без стержня, тютя, тюхтя, шляпа, слабак, хлюпик), представленной в ХУШ в. лишь одной языковой единицей (рохля).
26
ное впечатление на умы современников' (властитель дум), 'человек, отбившийся от своей среды и не приставший к другой' (ни пава ни ворона), 'человек, отколовшийся от какой-л. общественной среды' (отщепенец), 'человек, внутренние качества, свойства которого неясны, непонятны для окружающих' (загадка, загадочная натура, сфинкс; ХХ в. — тёмная лошадка, вещь в себе), 'человек, претендующий на изысканно-утончённый вкус, манеры, особый, исключительный круг занятий и интересов' (сноб), 'человек, резкий в своих речах, писаниях, но никчёмный в деле' (крикун), 'человек, не подвергшийся влиянию цивилизации, отличающийся непосредственностью выражения своих чувств' (дитя /сын природы /натуры), 'человек, не сумевший найти применение своим силам' (лишний человек, Печорин)4, 'человек, углублённый в свой внутренний мир' (созерцатель, пиетист, квиетист), 'человек с ограниченным кругозором, приземлёнными, сугубо материальными интересами' (обыватель, провинциал, бюргер, мещанин, филистер, Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна, кисейная барышня /девушка, человек в футляре; ХХ в. — людоедка Эллочка), 'человек, склонный к отвлечённым умствованиям' (схоласт, схоластик, метафизик, умствова-тель), 'человек, рационалистично, рассудочно относящийся к жизни' (рационалист, утилитарист, материалист), 'человек, всецело преданный каким-л. высоким идеалам и руководствующийся ими в своём поведении, жизни' (идеалист), 'нравственно чистая, романтически настроенная, умная, образованная девушка' (тургеневская девушка), 'тот, кто стремится нераздельно обладать кем-, чем-л.' (собственник) и т. п.
Остановимся на парадигме ' человек с ярко выраженной индивидуальностью'. Почему она появилась именно в Х1Х в.? Дело в том, что осознание себя как личности изначально не было свойственно русичу, оно приходит к человеку довольно поздно. Не случайно подгруппа «Человек как член общества» древнее подгруппы «Человек как индивид». Основное её членение сложилось ещё в XI в. Данное положение соотносится с предложенной в начале ХХ века А. Лазурским типологией личности, построенной на принципе активного приспособления личности к окружающей среде [3]. Так, для низшего уровня характерна неразвитость и непроявленность личности и определяющее действие на неё среды, от которой она всецело зависит. Для среднего уровня характерна большая проявленность личностных черт и более активный уровень приспособления к среде с помощью профессии, примеряющей внутреннюю предрасполо-
4 Именно представители интеллигенции воспринимались как лишние люди.
27
женность к какой-нибудь деятельности, характер природных склонностей, с одной стороны, и заинтересованность общества в существовании тех или иных профессий, с другой. Что касается высшего уровня, то здесь психолог находит проявления ярко выраженных индивидуальностей, которые во всех случаях являются творческими, т. е. вызывают к жизни новые формы, идеи и идеалы. Стремясь воплотить их в жизнь, они привлекают к себе другие слои общества. Если первый уровень зависит от внешней среды, а второй демонстрирует способность приспособления к ней, то третий примечателен активным пересозданием этой среды в соответствии со своими идеалами. Мы решили применить эту классификацию к хронологии, т. е. как бы к вертикальному срезу. Условно мы соотносим низший уровень с периодом русской истории до конца ХУ11 века. Развитие промышленности в ХУ111 в. ознаменовало следующий этап. И наконец, начиная с Х1Х в., когда укрепились позиции появившейся в ХУШ столетии интеллигенции, можно говорить о начале высшего уровня отношений личности с окружающей средой. Таким образом, начавшийся в ХУШ в. процесс «индивидуализации» человека получает наивысшее выражение в последующие века, что нашло отражение в появлении соответствующих языковых единиц.
Возникновение ряда парадигм обусловлено особенностями жизни при капитализме, прежде всего рыночными отношениями. Так, в
XVIII в. начинается формирование парадигмы ' женщина, занимающаяся проституцией' (девка, шлюха, нимфа радости, Венерина жрица). Активное её пополнение происходит в XIX в.: проститутка, кокотка, лоретка, куртизанка, погибшее, но милое созданье, камелия, дама с камелиями, жертва общественного темперамента, гетера, публичная женщина, доступная женщина, продажная женщина, женщина легкого поведения, уличная девка, дама полусвета, дама из Астердама. В ХХ-ХХ1 вв. наблюдается затухание процесса пополнения: интердевочка, путана, девочка, девочка по вызову). В Х1Х-ХХ вв. появляются новые парадигмы, связанные с продажностью человека: Х1Х в. — 'продажный человек' (торгаш, продажная душа; ХХ в. — шкура, продажная шкура, проститутка), 'продажный журналист' (тряпичкин, разбойник пера, рептилия), 'либеральный, продажный краснобай' (балалайкин), ХХ в. — 'продажный политик' (политикан, политическая проститутка). В
XIX в. возникают также такие парадигмы, как 'лицемерные благотворители; лица, наживающиеся на благотворительности' (акробаты благотворительности), 'человек, не являющийся на работу без уважительной причины, делающий прогулы' (прогульщик), 'человек, создающий видимость работы' (деловой бездельник), 'человек, присваивающий себе самое лучшее, наиболее выгодное, не участвуя
28
в труде' (пенкосниматель), 'человек, живущий за счёт других, жестоко их эксплуатируя' (мироед, вампир, хищник, паук, пиявка, в ХХ в. — эксплуататор, акула, выжимала).
В XIX в. происходит открытие крестьянства, как будто его до этого не существовало. Вспомним, какое огромное впечатление на А. С. Пушкина, стоявшего у истоков создания русского национального литературного языка, производили русские народные сказки («Что за прелесть эти сказки! Каждая есть поэма!» — писал он брату [4, 13: 121]), как в обращении к произведениям народного творчества видел он верный путь для создания самобытной национальной литературы, как салонному жаргону он противопоставлял богатую речь простого народа («Разговорный язык простого народа (не читающего иностранных книг и, слава богу, не выражающего, как мы, своих мыслей на французском языке) достоин также глубочайших исследований. Альфиери изучал итальянский язык на флорентийском базаре: не худо ли тогда нам иногда прислушиваться к московским просвирням. Они говорят удивительно чистым и правильным языком» [4, 5: 95]. Не случайно в это время происходит дальнейшее и всё более усиливающееся внедрение в литературный язык элементов просторечия. Как отмечает В. К. Журавлёв, «тенденция усиления интеграционных связей носителей литературного языка с представителями своего народа, своей нации» в наибольшей степени «проявляется в эпоху формирования наций как буржуазных, так и социалистических. Это — процесс демократизации литературного языка, за которым стоит собственно процесс демократизации его социолемы. Носителями литературного языка становятся широкие слои народных масс. Народный язык поднимается до уровня литературного либо путём замены прежнего литературного языка национальным (например, латыни — польским, южнославянского — сербским, чешского и венгерского — словацким и т. п.), либо путём резкого увеличения народно-разговорных элементов в прежнем литературном языке (русский язык)» [2:97].
Влиянием разговорной стихии мы объясняем следующие факты, имевшие место в ЛФСГ качественных наименований лица:
1. Рост числа словообразовательных дериватов в XIX в. идёт главным образом за счёт существительных общего рода, которых в XIX в. появилось в 3 раза больше, чем в XVШ в. Эти слова, как известно, в подавляющем большинстве случаев являются принадлежностью разговорного стиля. Что же касается существительных мужского и женского рода, то число новообразований среди них возросло только на 1/5. Приведём примеры слов общего рода, обязанных своим возникновением XIX в.: зубрила, хныкала, надоедала, надувала, обдирала, обдувала, обирала, подлипала, прилипала, приставала,
29
притворяла, прихлебала, подтакала, трунило (трунила), шагало (шагала), гуляка, зазнайка, замарашка, кривляка, лакомка, ломака, недоучка, тараторка, коротконожка, крохотка, невидимка, хромоножка, коротышка, копуша, втируша, крикуша, работяга, хапуга, валюга, съедуга, запивоха, растеряха, кривуля, гулёна, грязнуха, жадина, умница, плакса, задира, заика, притвора, проныра, улыба, жила, зуда, клянча, лотоха, подлаза, растеря, таранта, таратора, шеборша, шлёнда, варакса, гоноша, жора, растопыря, скареда, толстошея, незнайка...
2. У существительных мужского и женского рода на втором месте по продуктивности после суффикса -тель стоят отглагольные существительные с разговорным суффиксом -ун: вертун, ворчун, копун, молчун, фыркун, хвастун, шаркун, воркотун, жрун, гоготун, копотун, потаскун, сморкун, сопун, едун, орун, харкун, перхотун...
3. Наблюдается интенсивный приток языковых единиц из диалектов: дылда, жох, замухрышка, фуфыра, михрютка, нюня...
В XIX в. продолжается процесс пополнения ЛФСГ качественных наименований лица семантическими дериватами, причём он идет намного активнее, чем в XVIII в. Лидирующее положение по-прежнему занимают метафоры типа человеко-человек: ни в городе Богдан ни в селе Селифан, сатана в юбке, баба-яга, королева, дядя, мужчина, детина, малыш, русалка, кикимора, кутафья, шут гороховый, переезжая сваха, муж совета, артист в душе, богомаз, Иванушка, Иванушка-дурачок, профессор кислых щей, баба, пошехонец, дикарь, аристократ, институтка, отставной козы барабанщик, командир, волшебник, бесёнок, холоп, лакей, клоун, дипломат, философ, барин..., но значительно увеличивается число переносов наименований с животных (ни рыба ни мясо, выдра, пава, кобыла, цапля, глиста, одёр, драная /ободранная кошка, боров, слепая курица, сорока, слон, каракатица, клуша, корова, стрекоза, сонная тетеря, росомаха, ранняя пташка, рыба, телёнок, осёл, сокол, морской волк, цыплёнок, птица высокого полёта, козявка, червь, червяк, вольная птица, белая ворона, сорока, петух, гусь лапчатый, божья коровка, тигр, пустельга, саврас без узды, курский соловей, мышиный жеребчик, самец.) и предметов (клад, сокровище, ни Богу свечка ни чёрту кочерга, картина, монумент, верста, жердь, каланча, спичка, спичка спичкой, колода, тумба, бочка, сорокаведёрная бочка, гора горой, тюря, квашня, юла, живая летопись, кипяток, порох, бревно, манекен, автомат, сухарь, тряпка, тюфяк, путеводная звезда, светило, пустое место, загадка, бесструнная балалайка, ходячая газета, заноза, пила, сахар, флюгер, перец, яд, неприступная крепость, могила, двигатель, марионетка...). Это можно объяснить значимостью животных для человека и постоянным
30
пополнением наименований предметов окружающей действительности. В XIX в. появляется также целый ряд метафор, в основе которых лежит перенос с наименований растений, что было нетипично в предшествующие эпохи: дерево, фрукт, сморчок, жимолость, тростиночка, розан, ягода, перекати-поле, мимоза, тепличное растение, дичок, репей, вьюн, камелия.
Активным поставщиком новых языковых единиц становится русская литература, которая переживает в XIX в. наивысший расцвет: кисейная барышня, Репетилов, Кит Китыч (Тит Титыч), премудрый пескарь, карась-идеалист, ни пава ни ворона, лебедь, рак и щука, Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна, Манилов, Коробочка, Плюшкин, Фамусов, Молчалин, луч света в тёмном царстве, униженные и оскорблённые, человек в футляре, Хлестаков, унтер Пришибеев, Иудушка, Печорин, лишний человек... По мнению В. К. Журавлёва, «национальная художественная литература и публицистика ставятся во главу угла всей совокупности текстов именно в эпоху формирования наций как буржуазных, так и социалистических», что позволяет на этом этапе развития языка и общества отождествить историю литературного языка с историей языка писателей [2: 105].
В XIX в. продолжается процесс заимствования качественных наименований лица (гастроном, гурман, рамоли /рамолик, сноб, парвеню, шантрет, денди, эрудит, жуир...), развитие метафорических значений у иноязычных наименований героев мифологии, литературных произведений, исторических деятелей и т. п. (Клеопатра, Мельмот-скиталец, Парис, Эндимион, Ундина, сильфида, сирена, Гамлет, Наполеон, Фальстаф, Ксантиппа, Мюнхаузен, Мефистофель, Эак, хариты...), появление характеризующих значений у заимствованных слов в результате их преобразований на базе русского языка (ангелочек, газель, гайдук, гиппопотам, мадонна, мастодонт, талант, фея, херувим...), но всё это происходит уже не так активно, как в XVIII в.
В XIX в. увеличивается число иноязычных суффиксов, с помощью которых образуются качественные наименования лица. Кроме активизировавшегося по сравнению с XVIII в. формантом -ист (аферист, идеалист, пессимист, прогрессист, рационалист, энциклопедист...), это такие суффиксы, как -ор (прожектёр, фразёр), -ант (интересант), -аст (энтузиаст).
Таким образом, как мы могли убедиться на примере лексико-фразеосемантической группы качественных наименований лица, XIX век сыграл значительную роль в пополнении лексики и фразеологии современного русского литературного языка. Начавшееся в XVIII в. резкое увеличение количества парадигм анализируемой
31
ЛФСГ продолжается, хотя и менее активно, в XIX в. При этом именно в XIX в. отмечается значительное увеличение числа входящих в минигруппу единиц при спаде и того, и другого в ХХ в., начале XXI в., что косвенно отражает активный процесс формирования национального русского литературного языка в XVIII-XIX вв.
Литература
1. Дешериев Ю. Д. Теоретические аспекты изучения социальной обуслов-
ленности языка // Влияние социальных факторов на функционирование и развитие языка. М.: Наука, 1988. С. 5-41.
2. Журавлёв В. К. Социолингвистический аспект истории литературных
языков // Влияние социальных факторов на функционирование и развитие языка. М.: Наука, 1988. С. 68-109.
3. Лазурский А. Классификация личностей. Петроград. 1922.
4. Пушкин А. С. Полное собр. соч. в 16-ти томах. М.: Изд-во АН СССР,
1937.
5. Хренов Н. А. и Соколов К. Б. Художественная жизнь императорской Рос-
сии (субкультуры, картины мира, ментальность). СПб.: Алетейя, 2001.
6. Шахматов А. А. Очерк современного русского языка. М.: Учпедгиз,
1941.
32
