CC BY
42
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
УДК 82.09
Л. А. Вайкум
Роль пушкинского дискурса в прозе Т. Н. Толстой (на материале романа «Кысь» и сборника рассказов «Не кысь»)
Алтайский государственный педагогический университет, г. Барнаул, Россия
Аннотация. Творчество Т. Н. Толстой уже на протяжении многих лет является объектом пристального изучения литературоведов и критиков, однако до сегодняшнего дня не было произведено комплексного нарратологического анализа ее произведений, чем и аргументируется актуальность данного исследования. С точки зрения нарратологии произведения Т. Толстой представляют собой богатый материал для исследования в связи с характерной им сложностью и многоплановостью. Сложная повествовательная структура текста у Толстой обусловливается многоуровневой нарративной организацией, что делает прозу писательницы интересным объектом для нарратологического анализа. Нарратологический подход в статье реализуется на следующих этапах: представлении об акте художественного творчества как о многоуровневом повествовательном процессе и выявлении дискурса. Целью статьи является изучение романа Т. Н. Толстой «Кысь» и рассказов из сборника «Не кысь» с точки зрения проявления в них пушкинского дискурса. В рамках представленного исследования были поставлены и решены задачи исследования, предполагающие выявление элементов пушкинского дискурса в прозе Толстой и определению его значимости в общей структуре произведений, а также анализ приемов, используемых автором для включения пушкинского дискурса в повествование. Пушкинский дискурс рассматривается как важная часть авторского дискурса Толстой, способствующая
ВАЙКУМ Любовь Александровна - аспирант кафедры литературы, Алтайский государственный педагогический университет, г. Барнаул. Email: schnupferich@mail.ru
VAIKUM Liubov' Aleksandrovna - Postgraduate student of the department of literature, Altai State Pedagogical University, Barnaul.
раскрытию сути произведения. Исследование основано на анализе приемов автора, позволяющих вписать пушкинский дискурс в свои произведения. Автор статьи рассматривает пушкинский дискурс на всех уровнях текста. Особое внимание уделяется описанию приемов: прямому цитированию и аллюзии; пастиш; демифологизации; деканонизации. Результатом анализа становится заключение, что пушкинский дискурс используется автором, во-первых, как средство характеристики внутреннего мира героев, где восприятие тем или иным персонажем пушкинского наследия и истинное понимание значимости поэта для русской культуры отражает его духовное, культурное и интеллектуальное развитие. Во-вторых, демонстративной деканонизацией и демифологизацией образа А. С. Пушкина - фигуры столь значимой для культуры - Т. Н. Толстая иллюстрирует духовное и нравственное падение общества. Таким образом, заключается, что деконструктивная постмодернистская игра с образом Пушкина является для Толстой средством выражения авторского замысла и построения сюжета, где сатирически изображается общественная психология, основанная на отрицании культуры, как необходимого элемента гармонически развивающегося общества. Нарратологический анализ прозы Т. Н. Толстой является перспективным исследованием в рамках изучения творчества писательницы и интерпретации авторского замыла.
Ключевые слова: Т. Н. Толстая, А. С. Пушкин, роман «Кысь», сборник рассказов «Не кысь», дискурс, прямое цитирование, аллюзия, пастиш, демифологизация, деканонизация.
DOI 10.25587/14211-3592-1501-s
L. A. Vaikum
The role of Pushkin's discourse in T. N. tolstaya's prose (based on the novel «the Slynx» and the collection of short stories «Not the Slynx»)
Altai State Pedagogical University, Barnaul, Russia
Abstract. The work of T. N. Tolstaya's has been the object of close study by literary critics for many years but there has not been a comprehensive narrative analysis of her works which explains the relevance of this research until today. From the point of view of narratology the T. Tolstaya's works are a rich material for research due to their characteristic complexity and diversity. The complex narrative structure of Tolstaya's text is determined by a multi-level narrative organization which makes the writer's prose an interesting object for narratological analysis. The narratological approach in the article is implemented at the following stages: the representation of the act of artistic creativity as a multi-level narrative process and the identification of discourse. The purpose of the article is to study the novel "Kys" by T. N. Tolstoy and the stories from the collection "Ne Kys" from the point of view of the manifestation of Pushkin's discourse in them. Within the framework of the presented research, the research tasks were set and solved, which involve identifying elements of Pushkin's discourse in Tolstoy's prose and determining its significance in the overall structure of works, as well as analyzing the techniques used by the author to include Pushkin's discourse in the narrative. Pushkin's discourse is considered as an important part of Tolstoy's author's discourse contributing to the disclosure of the work essence. The research is based on the analysis of the author's techniques that allow him to fit Pushkin's discourse into his works. The author of the article examines Pushkin's discourse at all levels of the text. Special attention is paid to the description of techniques: direct quotation and allusions; pastiche; demythologization; decanonization. First of all the analysis results in the conclusion that the author uses Pushkin's discourse as a means of characterization of the inner world of the
characters where the perception of Pushkin's heritage by a particular character and the true understanding of the poet's significance for Russian culture reflects his spiritual cultural and intellectual development. Secondly, demonstrative decononization and demythologization of the image A. S. Pushkin's figure so important for culture T. N. Tolstaya illustrates the spiritual and moral decline of society. Thus the deconstructive postmodern game with the image of Pushkin is for Tolstaya's a means of expressing the author's idea and plot construction which satirically depicts social psychology based on the denial of culture as a necessary element of a harmonically developing society. Narratological analysis of prose T. N. Tolstaya's is a promising study in the study of the writer's creativity and interpretation of the author's message.
Keywords: T. N. Tolstaya, A. S. Pushkin, novel «The Slynx», collection of short stories «Not The Slynx», discourse, direct quotation, allusion, pastiche, demythologization, decanonization.
Введение
Пушкинская тема, несомненно, самая распространенная в русской литературе. Она начала свое развитие еще с формул В. Ф. Одоевского («Солнце русской поэзии» [1]) и Аполлона Григорьева («Пушкин - наше все» [2]). И действительно, нельзя не согласиться с тем, что вся современная русская литература существует с оглядкой на творчество поэта. Практически каждое произведение так или иначе носит отпечаток пушкинского влияния.
Пушкинский миф стал сквозной темой в произведениях многих поэтов и писателей. Одни занимались воспеванием поэта и его творчества, другие же предпринимали отчаянные попытки пошатнуть представления о пушкинской исключительности. Однако и те и другие берут в основу собственных произведений стихи поэта и его образ с целью раскрытия своего авторского замысла. Т. Н. Толстая не остается в стороне.
Тема пушкинского наследия плотно вошла в творчество писательницы, в связи с чем нуждается в пристальном рассмотрении. Важной проблемой исследования творчества Толстой является не только вопрос о роли пушкинского текста в раскрытии смысла произведения, но и те приемы, которые Толстая как автор-постмодернист использует в своих произведениях. Таким образом, целью данной статьи является изучение романа Т. Н. Толстой «Кысь» и сборника рассказов «Не кысь» с точки зрения проявления в них пушкинского дискурса. В связи с целью исследования от автора потребовалось решение следующих задач: выявление элементов пушкинского дискурса в прозе Толстой; анализ приемов, используемых автором для включения пушкинского дискурса в повествование, таких как прямое цитирование и аллюзии; пастиш; демифологизация; деканонизация.
Актуальность исследования определяется недостаточной разработанностью вопроса о роли пушкинского дискурса в прозе Т. Н. Толстой и отсутствием монографических исследований по комплексному изучению данной темы.
Вопрос о важности пушкинского образа для творчества Толстой был изучен в ряде работ таких исследователей, как О. В. Богданова, Р. Атанасова, И. Н. Зайнуллина, базирующихся на мифопоэтическом, интертекстуальном, сюжето- и жанрологическом подходах к изучению прозы Толстой. В данной работе реализуется нарратологический подход к тексту в рамках структурно-семиотического метода. В рамках нарратологического подхода выделяют специфическое направление - анализ
дискурса. Дискурсивный анализ в статье направлен на исследование внутритекстовой коммуникации как следствия взаимоотношения разных дискурсов (дискурса текста, персонажей, дискурса о дискурсе и т. д.). Пушкинский дискурс на всех уровнях текста используется автором не только как средство характеристики внутреннего мира героев, но и как средство отображения духовного и нравственного падения общества.
Пушкинский миф
Отсылки к личности поэта в прозе Т. Толстой адресованы просвещенному читателю, знакомому с русской классикой, мировой литературой и биографией Пушкина так же хорошо, как и сама Т. Толстая. В силу воспитания и происхождения писательница не только воспринимает поэта как «наше все» и пишет о нем, как о самом важном для всей русской поэзии писателе, но и иронизирует и «по-дружески» высмеивает поэта.
Появление образа поэта в тексте романа «Кысь» и в рассказах из сборника «Не кысь» повсеместно. Писательница использует пушкинский дискурс как инструмент построения сюжета и передачи собственного авторского замысла. Исследователь творчества писательницы Ли Цзюнь отмечает: «Толстая не обошла вниманием личность Пушкина и его образы, придала Пушкину оценочность ироническую, не имеющую ничего общего с кощунством и осмеянием классика русской литературы» [3, с. 98].
Пушкинский дискурс без труда прослеживается на нескольких уровнях текста. Можно выделить несколько приемов, применяемых Т. Толстой, для включения Пушкина в основное повествование: прямое цитирование и аллюзии; пастиш; демифологизация; деканонизация.
Прямое цитирование и аллюзии
Пушкинский дискурс наиболее ярко выражен в интертекстуальных элементах. Мы можем наблюдать в тексте как прямое цитирование пушкинских текстов, так и аллюзивные отсылки к произведениям классика и к историческим реалиям того времени. Г. В. Мишина отмечает, что «введение цитаты оформляется Т. Толстой как согласно пунктуационным правилам русского языка - в кавычках, так и без специального выделения», что, по мнению исследовательницы, «создает особую интертекстуальную мозаику» произведения [4, с. 280]. Прямое цитирование преимущественно является отражением внутренних переживаний героев Толстой. Однако же в силу своей недалекости они либо не до конца понимают смысл стихов великого русского поэта, либо трактуют их на свой лад. О. А. Пономарева отмечает, что у Толстой «пушкинская цитата используется как «макет для нового произведения» Это не пародия на Пушкина, но использование пушкинского текста в пародийной функции. Посредством этого происходит деканонизация поэта, превращенного в памятник» [5, с. 19].
Так, маленькие героини рассказа «Любишь - не любишь», боготворящие свою старую няню, считают, что строки поэта о любимой няне посвящены именно ей: «наша собственная, дорогая, любимая няня Груша, <...> Пушкин ее тоже очень любил и писал про нее: «Голубка дряхлая моя!» (здесь и далее полужирным курсивом выделены прямые цитаты из произведений Пушкина. - Л. В.) [6, с. 294]. По мнению Д. Ф. Керимовой, подобная вариация стихотворных строк поэта «выступает как цитата-заместитель, выражая точку зрения автора с помощью чужих слов» [7, с. 57].
Главный герой романа «Кысь» Бенедикт - голубчик, находящийся на стыке «прежней» и новой культуры является главным источником переосмысления творчества поэта: «Нард, алой и киннамон / Благовонием богаты: / Лишь повеет аквилон, / И закаплют ароматы. Эка! Ну-ка, поди ж тут разбери, что куда закаплет» [8, с. 31]. Рассуждает Бенедикт как может. Большую часть прочитанных им произведений он не понимает из-за сложной лексики, совершенно не свойственной голубчикам. А то, что понимает, трактует на свой лад: «...Жизни мышья беготня, / Что тревожишь
ты меня? А-а, брат пушкин! Ага! Тоже свое сочинение от грызунов берег! Он напишет,
- а они съедят, он напишет, а они съедят! То-то он тревожился!» [8, с. 364].
Знаменательным для романа «Кысь» становится стихотворение, написанное Пушкиным через некоторое время после восстания декабристов, найденное Бенедиктом после того, как они с тестем учинили государственный переворот: «Чего-то все про одно. Видно, тиран себе подборочку готовил. <... >: На всех стихиях человек - / Тиран, предатель, или узник» [8, с. 382]. Выбранный именно этот отрывок из пушкинского стихотворения наиболее ярко описывает душевное состояние Бенедикта после переворота. Герой недоумевает и терзает себя сомнениями о собственной значимости и месте в обществе.
Герой рассказа «Ночь» Алексей Петрович и вовсе играет со «святыми» строками, перепевая и переигрывая рифму одного из самых знаменитых стихотворений Пушкина на свой лад: «Ужасно это нравится Алексею Петровичу! Он широко смеется, обнажая желтые зубы, радуется, топает ногой. <... > Бурям, глою, небак, роет, / Вихрись, нежны, екру, тя! / Токаг, зверя, наза, воет, / Тоза, плачет, кагди, тя! / Очень хорошо! Вот так она завоет: у-у-у-у-у!» [6, с. 198].
Аллюзии на пушкинское творчество в произведениях Толстой умело завуалированы. Она прячет их в тексте, в словах и именах героев, в событиях, скрывает в предметах, окружающих героев. Так, Никита Иванович - главный почитатель Пушкина - решается на создание памятника поэту, увидев в ситуации и имени одной из знакомых отсылку к Пушкину. После похорон Анны Петровны - старушки, относящейся к прежним (выжившим после взрыва представителям старого мира), Никита Иванович загорается идеей увековечить поэта. «Хочу памятник Пушкину поставить. На Страстном. Проводили мы Анну Петровну, я и подумал... Ассоциации, знаешь ли. Там Анна Петровна, тут Анна Петровна... Мимолетное виденье...» [8, с. 177]. Здесь явно и четко прослеживается аллюзия к Анне Петровне Керн - увлечению Пушкина, которой поэт посвятил знаменитое стихотворение «Я помню чудное мгновенье». Как и Анна Керн, героиня Толстой встречает свою смерть забытая всеми, в старости и глубокой бедности.
Кроме того, сама ситуация в романе (похороны Анны Петровны) отсылает одновременно и к историческому событию, и к двум стихотворениям, посвященным ему
- встрече похоронной процессии с гробом Анны Керн и памятника Пушкину, который в это время ввозили в Москву (стихотворения Георгия Шенгели «Встреча» и Павла Антокольского «Баллада о чудном мгновении»). Толстая точно передает детали этого события, отраженного в стихах поэтов. Так, хоронит Анну Петровну малочисленная процессия, состоящая в основном из стариков и старух («Толпа такая небольшая, с дюжину. Народ все больше в летах» [8, с. 166-167]). У поэтов по этому случаю мы читаем: «Две-три старушки и попик убогий» [9, с. 188]; «Из родни и знакомцев десяток
- не боле» [10, с. 299]. Похороны происходят в морозную погоду («Подмерзать стало, поверх разбитой ногами глины прихватило морозцем, и крупку наметает» [8, с. 176]). У П. Антокольского: «Да лошадка по грудь в сугробе завязла. / Да крещенский мороз крепчал как назло» [10, с. 299].
Не может не привлечь интерес аллюзия, встречающаяся в романе «Кысь», содержащаяся в слове «дубельт», что есть не что иное, как отсылка к фамилии цензора Пушкина Дубельта, требующего не допускать тексты Пушкина к печати. И то, что памятник поэту делают из дерева, носящего имя его цензора, весьма символично. «Бенедикт постучал валенком по бревну. Звенит; древесина хорошая, легкая. Но плотная. И сухая. Хороший матерьял» [8, с. 189]; «<...> дубельт - хорошее дерево для буратины» [8, с. 193]. Бенедикт, на чью долю выпало создание памятника поэту не понимает всей комичности ситуации. Но Никита Иванович, как представитель былой культуры понимает и негодует по этому поводу: «— Дубельт? - спросил Бенедикт. - Кто?!?! Старик заругался, заплевался брызгами, глазенки засверкали; чего взбеленился -
не пояснил. Красный стал, надулся как свеклец» [8, с. 189]. Выбор материала для памятника и его свойства («А эта древесина, дубельт, всегда от дождей чернеет» [8, с. 234]) имплицитно напоминает о происхождении поэта: «Стало быть, вот он у нас стоит, сердешный, шум уличный слушает, как заказывали, - из-за угла повернешь и видишь его, на пригорке, на ветру, черного такого» [8, с. 234].
Дважды в романе «Кысь» встречаем аллюзию на рукописное наследие Пушкина: его автопортрет и его подпись. Так, после смерти сослуживицы Бенедикт рисует идола. У прежних при погребении усопших полагается вкладывать в руки покойника изображение идола - икону. Хоть имя поэта и не называется, неоднократное повторение слова «идол» по отношению к Пушкину (памятнику) и характерная манера изображения, позволяют сделать вывод относительно того, что именно герой изобразил на бересте. «Головку вывел ссутуленную. Вокруг головки - кудерьки: ляп, ляп, ляп. Вроде буквы «С», а по-научному: «слово». Так... Нос долгий. Прямой. Личико. С боков - бакенбарды. Позакалякать, чтобы потолще. Точка, точка, - глазыньки. Сюда локоть. Шесть пальчиков. Вокруг: фур, фур, фур, - это будто кафтан. Похож» [8, с. 328-329]. характеристика изображения поэта: небрежность в деталях, размашистость линий и схематичное изображение отсылает к автопортретам Пушкина. Во втором случае герой романа - Кудеяр Кудеярыч, настаивает на написании его фамилии на манер пушкинской подписи: «После «в» давай крути так кругалями вправо-влево, вроде как петлей» [8, с. 384]. В описании росчерка после фамилии легко узнается характерная для Пушкина манера делать петли на окончании подписи.
Пастиш
Произведения Толстой наполнены отрывками и фразами из пушкинских произведений. Однако не всегда они даются в виде цитат, т. е. дословно, без переосмысления. Этот прием, использованный Т. Толстой, называется пастиш. В. Руднев в «Словаре культуры XX века» пишет: «Пастиш отличается от пародии тем, что теперь пародировать нечего, нет того серьезного объекта, который мог бы быть подвергнут осмеянию. Как писала О. М. Фрейденберг, пародироваться может только то, что «живо и свято». В эпоху постмодернизма ничто не живо и уж тем более не свято» [11, с. 256].
Сюжетообразующим в романе «Кысь» становится пастиш на стихотворение А. С. Пушкина «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...». Толстая буквализирует эту метафору. С подачи своего наставника Никиты Ивановича (возглавляющего общество охраны памятников) Бенедикт выдалбливает из дерева памятник поэту и занимается расчищением народной тропы от укропа. Позже, став одним из управленцев города, он даже издает указ «в список дорожных повинностей добавить: прополка народной тропы. Зимой чтобы тропку расчищали, летом можно цветками колокольчиками обсадить. Укроп запретить в государстве, чтоб духу его не было'» [8, с. 390]. Подобное исходит из неспособности Бенедикта (несмотря на количество прочитанного) понимать метафорический язык. То же происходит и с цитатой «выше александрийского столпа». Герой хочет буквально возвысить Пушкина над всем «пушкин - это ж наше все! А Бенедикт, тем более, зам по морским и окиянским. Вот что надо сделать: выдолбить ладью большую, да с палками, да с перекрестьями, вроде корабля. У речки поставить. И пушкина наверх вторнуть, на самую на верхотуру. С книгой в руке. Чтобы выше александрийского столпа, и с запасом» [8, с. 390]. Кроме того, проводя параллель между собой и Пушкиным, Бенедикт прибегает к использованию этой цитаты для описания ощущения собственной важности в определенный момент: «Дескать, вознесся выше я главою непокорной александрийского столпа, ручек не замараю тяжести таскамши. Обслугу держу. Не вам чета» [8, с. 124]. Позже Бенедикт еще неоднократно будет руководствоваться текстами Пушкина в качестве
догматических утверждений и определений жизненных явлений «Вот лежишь. Лежишь. Лежишь. Без божества, без вдохновенья» [8, с. 353]. Герой обращается к поэту как к универсальному помощнику и моральному ориентиру. «Ты, пушкин, скажи! Как жить?» [8, с. 341], - обращается герой к идолу.
Также примером пастиша служит произведение одного из героев рассказа «Лимпопо» - поэта Ленечки: «Над густою лебедою гуси-лебеди летят! То как зверь они завоют, то ногами застучат! <... > Соловей хрипит на ветке, гнется дерево под ним; «кукареку», - вопит в клетке шестикрылый серафим; птичка. Божия не знает ни пощады, ни стыда: сердце с мясом вырывает и сжирает без следа. А струна звенит в тумане, а дорога все пылит... Если жизнь тебя обманет, - значит, родина велит» [6, с. 79]. В его пародии на стихи великого поэта смешиваются реалии на жизнь советского человека, евангельские, сказочные мотивы и мотивы из устного народного творчества, воплощая тем самым идею «Пушкин - наше все!».
Насмешливый пастиш из уст юных героинь «На золотом крыльце сидели...» тоже моментально узнается: «Пушкин ее (няню Грушу) тоже очень любил и писал про нее: «Голубка дряхлая моя!» А про Марьиванну он ничего не сочинил. А если бы и сочинил, то так: «Свинюшка толстая моя!» [6, с. 294].
Встречается пастиш и в рассказе «На липовой ноге». «Скажем, жили-были когда-то синонимы: «хороший, прекрасный, ценный <... > неотразимый, привлекательный <... > и так далее, и так далее. И что же? - осталось только «крутой». Реже - «клёвый». / Звучал мне часто голос клёвый, / Крутые снились мне черты, - писал Пушкин, обращаясь к Анне Керн. Он же справедливо заметил в другом стихотворении, что... Мы рождены для вдохновенья, / Для звуков клёвых и крутых» [6, с. 220]. Здесь герои рассказа, подобно героям произведения «1984» Дж. Оруэлла стремятся к упрощению языка и заменяют целую группу прилагательных жаргонизмом, что не только служит пародией на творчество Пушкина, но и отражает упадок общества и ничтожность новой культуры, так часто описываемый Т. Толстой.
Демифологизация
Т. Толстая стремится сохранить образ Пушкина как неотъемлемую и незыблемую часть русской культуры. И в то же время демифологизирует его образ - она высмеивает через реплики героев и доводит до абсурда национальную традицию создания храмов-музеев пушкинистами, стремление литературоведов и исследователей творчества Пушкина увековечить поэта. Пародированию подвергается не сам Пушкин, а образ поэта, сложившийся в национальном сознании. Толстая изображает две крайности, с одной стороны - это преклонение перед гением, с другой, обытовление и мифологизация образа классика. Двояко и отношение самих героев Толстой к Пушкину. Одни руководствуются формулой Аполлона Григорьева «Пушкин - наше все», другие обращаются к образу поэта с явным панибратством.
Так, Никита Иванович, герой романа «Кысь», фигуру Пушкина предсталяет так: «Красивый такой, задумчивый. Голова склонена, руку на грудь положил» [8, с. 177]. Никита Иванович и Лев Львович искренне восхищаются поэтом и благоговеют перед его величием. Герои рассказа «Лимпопо» также почтенно относятся к памяти поэта: «Каждый год, осенью, в любую погоду я захожу за ней; <... > и мы идем -не спеша, помаленьку, - к Пушкину, чтобы положить цветы к подножию» [6, с. 114].
Комическое снижение образа Пушкина происходит в сознании персонажей в результате утраты связей с «прежней» культурой. Так, в романе «Кысь» представитель прежней интеллегенции Никита Иванович, отчаянно пытающийся сохранить остатки былой культуры, дает задание главному герою романа Бенедикту создать памятник Пушкину. Однако, в силу безграмотности Бенедикта, его «непричастности» к великой русской культуре памятник у них входит совершенно невозвышенного вида: «Головка
у идола уже круглилась, большая, как котел. Унылая. Нос на грудь свесился. Локоть торчал, как просили. <... > А ног у пушкина нету, ноги резать не стали. Не успели. Только верхнее тулово, до кушака. А дальше как ступа, гладкое» [8, с. 206]. В целом, образ поэта передается из уст «голубчика» Бенедикта в романе «Кысь» так: «Вот он стоит, как куст в ночи, дух мятежный и гневный; головку набычил, с боков на личике две каклеты - бакенбарды древнего фасону, - нос долу, пальцами как бы кафтан на себе рвет. На голове, конечно, птица-блядуница расселась, а такая у ей манера, у бессовестной: чего увидит, то и обгадит, оттого и прозвище ей дано срамное, за срамотищу за ее» [8, с. 234].
Герои уже не восторгаются Пушкиным как поэтом и человеком, они шутят с ним и играют. Так, в рассказе «На золотом крыльце сидели ...» герои от скуки рисуют на портрете поэта: «мы пририсовывали в учебниках: Пушкину - очки, Маяковскому -усы, а Чехову - в остальном вполне одаренному природой - большую белую грудь» [6, с. 241]. А в рассказе «Петерс» и вовсе устраивают праздничные гадания на томе пушкинских стихов: «потом гадали, раскрывая Пушкина наугад. Петерсу досталось: «Люби, Адель, мою свирель», - над ним посмеялись, просили познакомить с Аделью» [6, с. 263]
Характерен диалог голубчиков у памятника Пушкина: «- Кто это Пушкин? Местный? - Гений. Умер. Давно. - Объемшись чего?» [6, с. 177]. Бенедикт искренне не понимает важности Пушкина как поэта и воспринимает его исключительно как простого человека с простыми человеческими «проблемами». Бенедикт отчаянно не понимает стремления Никиты Ивановича воздвигнуть памятник. Пушкин для него «буратина». Однако, несмотря на панибратство, герои Толстой горят желанием сохранить память о поэте, его наследие, его образ и передать это все будущим поколениям, но воплощают свое желание в довольно комичной форме.
Несмотря на нелепость памятника поэту, его создатель - Бенедикт - радеет за его сохранность. Впоследствии он проникается большой любовью и благоговением к поэту, переняв это, хоть и на примитивном уровне, от своего наставника. «Пушкина моего я люблю просто до невозможностев» [8, с. 391], восклицает он в диалоге со своим тестем. Хотя для него воздвижение памятника и не является попыткой восстановления былой культуры, все же Бенедикт принимает постулат «Пушкин - наше все» и всячески пытается «оборонить пушкина от народа» [8, с. 390].
В рассказе «Лимпопо» из сборника «Не кысь» ценители творчества поэта действуют более кардинально. Герой рассказа Ленечка в буквальном смысле хочет создать нового Пушкина , «курчавого, пузатого, смуглого»: «Будет Пушкин! Сделаем Пушкина!» -обещал Ленечка» [6, с. 65]. В надежде создать (родить) Пушкина, как «последнюю нашу надежду», Ленечка решает связать себя узами брака с девушкой Джуди африканского происхождения. От союза Ленечки как представителя интеллигенции и Джуди как представительницы далеких предков Пушкина должен в теории героя появиться на свет всеобщий спаситель: «<... >интеллигент (Ленечка) и негр (Джуди) должны соединиться брачными узами, и этот союз униженных и оскорбленных, уязвленных и отверженных, этот минус, помноженный на минус, даст плюс, - курчавый, пузатый, смуглый такой плюс; повезет - так сразу будет Пушкин <... >» [6, с. 66]. Однако, в отличие от героев романа «Кысь», героям рассказа так и не удается создать своего Пушкина: «Чем провинилась Джуди, простудившаяся на холме города Р. и через две недели умершая от воспаления легких, так и не родив нам Пушкина ...» [6, с. 103].
Деканонизация
Личность поэта неоднократно подвергается у Толстой комическому переосмыслению. Деканонизация образа происходит прежде всего за счет разрушения образа великого поэта посредством комических реплик героев, орфографически
неправильного написания имени Пушкина в тексте романа «Кысь» - с маленькой буквы. «Этот пушкин-кукушкин тоже, небось, жениться не хотел, упирался, плакал, а потом женился, - и ничего» [8, с. 213].
Комические оттенки по отношению к Пушкину слышны и в рассказе «Политическая корректность»: «А Пушкин, наш Пушкин! Неужели и он, невыездной рабовладелец, тоже афро-американец? Предлагались варианты «non-white» (небелый) и «people of color» (именно не «цветные люди», а «люди цвета», почему-то это ласкает чей-то чувствительный слух)» [6, с. 596]. В рассказе комически обыгрывается цензура и её восприятие происхождения поэта.
В том же ключе используется имя русского поэта и в рассказе «Факир». Герой рассказа Филин, желая придать значимости угощению, которое он подавал гостям, рассказывает псевдоисторию о Пушкине и тарталетках: «Говорят, перед роковой дуэлью Пушкин зашел к Вольфу и спросил тарталеток. А Кузьма в тот день валялся пьян и не испек. Ну, выходит управляющий, разводит руками. Нету, Александр Сергеич. Такой народ-с. Не угодно ли бушэ? Тру-убочку, может, со сливками? Пушкин расстроился, махнул шляпой и вышел. Ну-с, дальнейшее известно. Кузьма проспался -Пушкин в гробу» [6, с. 40]
Разрушение вечного образа поэта происходит и вследствие решения героя романа «Кысь» вырезать Пушкину шесть пальцев. В представлении жителей слободы (за исключением прежних) нет образа поэта, они не визуализируют его. Для облегчения восприятия поэт изображается с шестью пальцами, подобно слободинским мутантам, что и приводит к панибратскому отношению со стороны жителей Федор-Кузьмичска. «... какие мы, таков и ты, а не иначе» [8, с. 342]. Шестипалость памятника Пушкину отсылает к эпитету из стихотворения поэта «Пророк» - «шестикрылый серафим». Увидев творение рук Бенедикта, Лев Львович говорит: «Ну чистый даун. Шестипалый серафим. Пощечина общественному вкусу» [8, с. 233]. Так, в романе пара «Пушкин - даун» становится крайней точкой снижения образа поэта.
Символичным представляется финальное сожжение Никиты Ивановича, привязанного к памятнику Пушкину. Уговаривая Никиту Ивановича пойти на казнь, Бенедикт говорит: «Надо, Никита Иваныч. Искусство гибнет со страшной силой. Вам, Никита Иваныч, вот, стало быть, и выпала честь принести жертву. Вы ж всегда хотели сохранить прошлое во всем его объеме? - ну вот и будьте умничкой и покажите всем пример, как это делается» [8, с. 404]. Схожий конец себе предрекает и герой рассказа «Лимпопо» Ленечка, обещающий «устроить акт самосожжения на Пушкинской площади» [6, с. 82], если ему осмелятся помешать восстанавливать культуру, т. е. производить на свет нового Пушкина. Таким образом, Толстая рисует нам символичную гибель образа, олицетворяющего искусство и культуру в целом.
Заключение
Проведенный нарратологический анализ прозаических произведений Т. Н. Толстой показал, что на художественно-тематическом уровне пушкинский дискурс представляет большой интерес для исследования. Очевидно, что смысл произведений автора не исчерпывается внешним сюжетом. Содержащийся в подтексте пушкинский дискурс способствует демонстрации результатов утраты героями культурного наследия и их духовного падения. Анализ с точки зрения нарратологии способствует раскрытию глубинных смыслов романа «Кысь» и рассказов из сборника «Не кысь».
Можно заключить, что пушкинский дискурс в текстах Т. Толстой несет большую функциональную нагрузку. Деконструктивная постмодернистская игра Т. Толстой с именем А. С. Пушкина является средством сатирического изображения общественной психологии, основанной на отрицании культуры, как необходимого элемента гармонически развивающегося общества. Деканонизацией и демифологизацией образа
А. С. Пушкина Т. Н. Толстая отображает духовное и нравственное падение общества. Частые отсылки и отношение героев к поэту могут свидетельствовать как о сущности героев, так и о личном отношении Толстой к самим героям. Тем, как герой ее прозы воспринимает наследие великого русского поэта и его значимость для русской культуры, Толстая демонстрирует читателю его духовное, культурное и интеллектуальное развитие.
Пушкинский дискурс является для Толстой средством выражения авторского замысла и построения сюжета, где сатирически изображается общественная психология, основанная на отрицании культуры, как необходимого элемента гармонически развивающегося общества.
Исследование поэтики нарратива прозы Т. Толстой представляется перспективным направлением в рамках изучения творчества писательницы в целом. В перспективе исследование может быть продолжено анализом не только авторского дискурса текста, но и дискурса персонажей и дискурса о дискурсе.
Л и т е р а т у р а
1. Ашукин Н. С. Крылатые слова / Н. С. Ашукин, М. Г. Ашукина. - 3-е изд. - М.: Худлит, 1955. - 668 с.
2. Григорьев Ап. Взгляд на русскую литературу со смерти Пушкина. Пушкин.
- Грибоедов. - Гоголь. - Лермонтов / Ап. Григорьев. - М.: Эксмо-Пресс, 2002. - 98 с.
3. Ли Цзюнь. Интертекстуальные включения как средство стилистического остранения в романе «Кысь» / Ли Цзюнь // Университетский научный журнал. - 2018.
- № 36. - С. 96-102.
4. Мишина Г. В. Интертекстуальные элементы и их художественное значение в романе Татьяны Толстой «Кысь» / Г. В. Мишина // Филологические науки. Вопросы теории и практики. - 2018. - № 9 (87). - Ч. 2. - С. 279-282.
5. Пономарева О. А. «Диалогизм» романа «Кысь» Т. Толстой: фольклорный, литературный и историко-культурный аспекты: автореф. дис. канд. филол. наук./ О. А. Пономарева. - Майкоп, 2008. - 36 с.
6. Толстая Т. Н. Не кысь / Т. Н. Толстая. - М: Эксмо, 2004. - 608 с.
7. Керимова Д. Ф. гипертекстуальность малой прозы Т. Н. толстой (на материале сборника рассказов и эссе «Не кысь») / Д. Ф. Керимова // МНИЖ. - 2016. - №4-4 (46).
- С. 56-58.
8. Толстая Т. Н. Кысь / Т. Н. Толстая. - М: Эксмо, 2012. - 416 с.
9. Шенгели Г. Стихотворения и поэмы / Г. Шенгели. Т. 2 / Сост., подгот. текста и коммент. В. А. Резвого; биогр. очерк В. Э. Молодякова. - М.: Водолей, 2017. - 672 с.
10. Строфы века: Антология русской поэзии/ Составитель Евг. Евтушенко. - М.: «Полифакт. Итоги века», 1999. - 1056 с., 80 с. ил. - (Итоги века. Взгляд из России).
11. Руднев В. П. Модерн в искусстве / В. П. Руднев // Словарь культуры хх века: ключевые понятия и тексты. - М.: Аграф, 1999. - С. 119-124.
R e f e r e n c e s
1. Ashukin N. S. Krylatye slova / N. S. Ashukin, M. G. Ashukina. - 3-e izd. - M.: Hudlit, 1955. - 668 s.
2. Grigor'ev Ap. Vzglyad na russkuyu literaturu so smerti Pushkina. Pushkin. - Griboedov. -Gogol'. - Lermontov / Ap. Grigor'ev. - M.: Eksmo-Press, 2002. - 98 s.
3. Li Czyun'. Intertekstual'nye vklyucheniya kak sredstvo stilisticheskogo ostraneniya v romane «Kys'» / Li Czyun' // Universitetskij nauchnyj zhurnal. - 2018. - № 36. - S. 96-102.
4. Mishina G. V. Intertekstual'nye elementy i ih hudozhestvennoe znachenie v romane Tat'yany Tolstoj «Kys'» / G. V. Mishina // Filologicheskie nauki. Voprosy teorii i praktiki. - 2018.
- № 9 (87). - Ch. 2. - S. 279-282.
5. Ponomareva O. A. «Dialogizm» romana «Kys'» T. Tolstoj: fol'klornyj, literaturnyj
i istoriko-kul'tumyj aspekty: avtoref. dis. kand. filol. паик./ О. А. Ponomareva. - Majkop, 2008. - 36 s.
6. Tolstaya Т. N. Ne kys' / Т. N. ТоМауа. - М: Eksmo, 2004. - 608 s.
7. Kerimova D. F. gipertekstual'nost' та^ prozy Т. N. tolstoj (па materiale sbomika rasskazov i esse «Ne kys'») / D. F. Kerimova // MNIZH. - 2016. - №4-4 (46). - S. 56-58.
8. Tolstaya Т. N. Kys' / Т. N. Tolstaya. - М: Eksmo, 2012. - 416 s.
9. SHengeli G. Stihotvoreniya i poemy / G. SHengeli. Т. 2 / Sost., podgot. teksta i komment. V. А. Rezvogo; biogr. ocherk V. Е. Molodyakova. - М.: Vodolej, 2017. - 672 s.
10. Strofy veka: Antologiya russkoj poezii/ Sostavitel' Evg. Evtushenko. - М.: «Polifakt. Itogi veka», 1999. - 1056 s., 80 s. П. - (Itogi veka. Vzglyad iz Rossii).
11. Rudnev V. Р. Modern V iskusstve / V. Р. Rudnev // Slovar' ^Пшу НКН veka: klyuchevye ponyatiya i teksty. - М.: Agraf, 1999. - S. 119-124.
