CC BY
71
Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 5 (143).
Филология. Искусствоведение. Вып. 29. С. 87-92.
РОЛЬ МЕТАФОРЫ В ПОСТИЖЕНИИ ИСТИННОГО И ПРЕКРАСНОГО: КОГНИТИВНО-СЕМАНТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
Основной предмет предлагаемой к публикации статьи - метафора как когнитивно-семантический инструмент. Находясь в одном ряду с такими совершенными изобретениями человечества, как микроскоп, рентгеновские лучи, она способна пролить свет на образноинтуитивные механизмы творческого мышления, тем самым, восполняя пробелы в процессе логически-рационального познания.
Ключевые слова: метафора, когнитивно-семантический инструмент.
Метафора и мыслительные механизмы ассоциирования, лежащие в ее основе, сегодня снова оказываются в центре внимания в связи с возникновением и развитием когнитивной науки. Когнитивная наука основывается на фундаменте, интегрирующем данные различных наук о сознании - философии, логики, герменевтики, литературоведения, теории изящных искусств, семиотики, риторики, лингвистической философии, разных школ лингвистики, а также психологии, психоанализа и нейрофизиологии. Все эти отрасли внесли свой вклад в формирование когнитивной науки, в основе которой лежит предположение о том, что «...человеческие когнитивные структуры (восприятие, язык, мышление, память, действие) неразрывно связаны между собой в рамках одной общей задачи - осуществления процессов усвоения, переработки и трансформации знания, которые и определяют сущность человеческого разума» [12]. Новизна современного подхода к метафоре состоит в том, что интеграция лингвистических и психологических данных заставляет взглянуть на метафору гораздо шире прежде обусловливавших ее понимание рамок тропе-изма и системоорганизующей роли в языке, и рассматривать ее как еще один ключ к пониманию творческих сторон мышления, познания и концептуализации человеком действительности. Творчески-интуитивные, нестандартные по своей природе, только кажущиеся непрогнозируемыми механизмы метафорического выбора могут служить особым способом постижения действительности, иногда органично дополняя научные исследования, а иногда и указывая им путь, что и определяет актуальность изучения метафоры как мыслительного механизма. Достаточно обширная библиография работ о метафоре (около четы-
рех тысяч работ [13; 22]) свидетельствует о глубокой разработанности проблемы. Однако эвристические аспекты метафоры, стали актуальны лишь в наши дни и, соответственно, изучены не столь детально по сравнению с назывной, информативной и эмотивной функциями метафоры. Цель статьи - осветить эвристическую роль метафоры в постижении истинного и прекрасного.
В чем же заключена эвристическая, познавательная функция метафоры? Человеческое сознание устроено так, что все новое, нетрадиционное провоцирует поиск объяснения, поиск рационального зерна, лежащего в его основе. В этой связи становится очевидной терапевтическая сторона познавательно-поисковой активности человеческого сознания, когда вызывающие вопросы реалии окружающего мира должны быть постигнуты, а найденные ответы должны принести человеку душевный покой, радость и ощущение безопасности. В таком ракурсе метафорический выбор - это основанный на механизмах вторичной номинации поиск нового описания абстрактного концепта, осуществляемый в познавательных, эвристических целях (греч.: ‘heurisko’ отыскивать, открывать) и способный дать объяснение сути непознанного абстрактного концепта и даже привести к «каскаду» новых мыслей, догадок, первичных рабочих гипотез и теорий.
В связи с этим необходимо ответить на вопрос, каким образом метафора может способствовать постижению истинного и прекрасного. Если понимать под постижением настойчивый, деятельностный поиск моделей мира, то что же тогда истинно и что прекрасно? Об истине, как цели и основном критерии постижения мира говорится в образцовой для вопросов познания объективистской карти-
не мира, согласно которой истинное знание окружающего мира может быть достигнуто только в том случае, если используемая в мышлении система символов точно и однозначно отражает внешний.
Здесь хотелось бы немного замедлить ход нашего повествования для того, чтобы пояснить, что понимается под терминологическим сочетанием объективистская картина мира. Это, прежде всего, традиционный логико-рационалистический взгляд на мир. Его сформировали философы-эмпирики Т. Гоббс, Дж. Локк, Б. Спиноза. Они считали, что верить можно только тому, что ощутимо, материально. Мыслит человек чувственными образами, всплывающими в сознании благодаря опыту узнавания реального мира. Психика изначально беднее окружающего мира, это «чистый лист». Оценивая рациональность как чисто ментальное, безэмоциональное явление, отделенное от воображения, социального функционирования и ограничений нашего тела и памяти, объективистская теория познания исключает из своего поля зрения все, что противоречит критерию рациональности и объективности: «.восприятие, которое может нас обманывать, тело, которое имеет свои слабости и недостатки, общество, в котором есть свои проблемы, память, которая может ослабевать, воображение и метафору, которые могут не соответствовать объективно данному внешнему миру» [5. С. 132].
Человеку остается только пассивно отражать то, что показывает ему окружающий мир. Так считалось раньше. Однако уже в то время доминирования рациональности сложились предпосылки для когнитивной революции. Под этим термином следует понимать методологический сдвиг конца XX - начала XXI века, обративший внимание на новые возможности когниции, познания человеком окружающего мира. Новые возможности открылись тогда, когда ученые стали понимать, что сознание человека активно. Об этом впервые высказался И. Кант, затем необихевиоризм и деятельностный подход
А. Н. Леонтьева и С. Л. Рубинштейна. Новый когнитивный взгляд на мир это несколько тезисов. Разум не пассивен, а активно организует элементы опыта в единое целое. Человек познает мир постепенно, выдвигая гипотезы, задавая вопросы, экспериментируя. Сама психика богаче воспринимаемого мира, но многое таится в подсознании. Задача человека творческая - в том, чтобы дополнять и перепроверять воспри-
нимаемую информацию. Когнитивный подход считает, что мир это не печать, оставляющая отпечаток в сознании. Мир, скорее, похож на «детскую песочницу». Человек должен вписаться в уже существующую систему владения игрушками, территорией и объемом песка [16].
Возникает вопрос, в чем плюсы нового, когнитивного взгляда на мир? В том, что когнитивная деятельность человека теперь понимается не как зеркальное отражение мира, а как серия творческих попыток описать этот мир. Если прежде классическая наука считала, что существует одна объективная реальность, то новый когнитивный подход говорит: «Есть и другие измерения - это и реальность повседневной обыденной жизни; есть субъективная реальность объектов культуры (научных и философских теорий, произведений искусства, текстов); есть реальность межличностных отношений; есть и реальность виртуальная, компьютерная». Когнитивная деятельность человека не зеркально отражает это разнообразие, а только приближается к этому. Метафорический выбор - это целая серия попыток концептуальной репрезентации действительности, в которой каждая последующая метафора оказывается ближе предшествующих к сущности мира, к глубинной природе непонятных вещей.
Если заглянуть в историю еще относительного молодого когнитивного подхода, зародившегося в связи с когнитивной революцией (англ.: ‘Cognitive revolution’, ‘Cognitive turn’) 70-х годов прошлого века, то окажется, что такой взгляд на сознание развился во многом под влиянием компьютера, новейшего в те дни изобретения человечества. Сознание стали рассматривать как «компьютер», извлекающий из памяти сенсорные данные и «трансформи-рущий» их ради решения познавательных задач. Большая словарная статься посвящена механической метафоре в «Кратком словаре когнитивных терминов» Е. С. Кубряковой [3]. Пожалуй, самым последним достижением когнитивной лингвистики стала теория концептуальной интеграции М. Тернера и Ж. Фоконье, которые тоже рассматривают метафору как особый механизм. В их понимании он заключается в ментальном проецировании (англ.: ‘mapping’ проекция) концептуальной области-источника на область-цель, одновременно с которым сознанием создаются и хранятся в кратковременной памяти временные промежуточные концептуальные зоны (англ.: ‘blends’
сополагаемые сферы), которые затем встраиваются в структуру знания в момент речи и служат важной составляющей когнитивного процесса [23].
Теория концептуальной интеграции М. Тернера и Ж. Фоконье это, пожалуй, одна из недавних попыток объяснения того, как могут быть структурированы ментальные пространства человека. Все в ней, даже само понятие интеграции, настаивает на том, что в сознании происходит бесконечно сложный, но постижимый процесс соположения понятий. Актуальным здесь является утверждение того факта, что каждый человек создает свои особые ментальные пространства каждый раз по-новому, в соответствии с новыми целями и задачами. Созданное, производное ментальное пространство являет собой относительно небольшой концептуальный набор, создаваемый всегда, когда мы думаем и говорим в частных прагматических целях понимания и действия и модифицируемый по мере развертывания дискурса. Производное ментальное пространство включает структуры исходных ментальных пространств, но имеет собственную производную структуру, нередко не проецируемую ни одним из исходных пространств. Построение нужного ментального пространства совершается как умственное «заполнение по умолчанию», при этом эксплицитно используется лишь небольшая часть ассоциируемого с некоторой концептуальной областью знания, нередко ментальные пространства черпают структуры более чем одной концептуальной области [2]. Примером созданного ментального пространства в данной статье может быть единичная метафора мышления как механизма, разворачивающаяся в целую когнитивную модель, где знания это детали, обрабатываемые в мозгу ради получения стройной, работающей теории. Механическая метафора стандартна и шаблонна. Она является базовой для объективистской картины мира.
Однако, пусть даже вся культура XX века проникнута духом механицизма, это не означает, что нет иных способов постижения истинного и прекрасного. Механическая метафора не всегда первенствовала в объяснении прекрасного и истинного, в объяснении работы сознания. В XVII веке эмпирики (Т. Гоббс, Дж. Локк) отождествляли память с «кладовой идей», стремясь объяснить явления психической жизни через метафору строения - пси-
хика составлена из «кирпичиков» ощущений и связывающего их «цемента» ассоциаций (Дж. Милль). Слабая сторона механической метафоры в том, что она акцентирует такие аспекты сознания, как «работа» и функционирование, приписывает мыслительным операциям безэмоциональный характер, «.принижают человеческий ум, действующий менее эффективно по сравнению с компьютером» [5. С. 15]. В механической метафоре не заложены возможности учета таких аспектов сознания, как целостность и процессуальность психики, активность познавательного процесса. Бездумное применение механической метафоры может иметь следствием возникновение иллюзии полного контроля над природой и социальными ситуациями, иллюзии возможности совершать любые глобальные проекты безграничной переделки мира [17]. В результате из научного обихода вытесняется понятие личности, на смену ему приходит понятие актора (актанта, действователя, дельца)
- особый тип человека рыночно-технологической эпохи, который, предельно сокращая фазу эмоционального и образно-эстетического восприятия мира, сразу опирается на концепты или метит их знаками [4. С. 10]. В подобной утрате гуманистического и духовного измерения мира, в обесценивании человеческих экзистенциальных состояний - радости, тревоги, страха и т. д., и состоит трагедия техногенного мира, облегчить которую хотя бы на языковом уровне способно умеренное применение механических метафор.
Выявление языкового статуса механической когнитивной модели влечет за собой весьма важные научно-методологические следствия. Становится очевидным, что исследование сложнейших проблем человека не может и не должно ограничиваться только научными подходами, согласно которым мыслительные процессы сводятся к простому вычислению объективно существующих, логически однозначных отношений между объективно существующими категориями сущностей, а образные аспекты мышления остаются как бы «за бортом» методов постижения истины и красоты.
Задачу разрешения совокупности проблем «сознание - мозг - внешний мир» берется разрешить новый, постнеклассический тип рациональности, выявивший кризис основанной на рационалистической традиции объективистской картины мира [6; 7]. Даже
сама идея безличностной объективности подвергается сомнению, поскольку присвоение рационалистическим теориям (платонизм, картезианство) имен собственных свидетельствует о субъективно-личностном характере интерпретаций реальности.
Итак, ведущей тенденцией нашего времени представляется склонность к сближению методологических полюсов, изживанию их конфликта, смягчению оппозиционной жесткости. Подобное взаимовлияние и взаимопроникновение критериев обыденного и научного познания порождается недостаточностью какого-то одного из них. Отметим в связи с эти несколько ключевых моментов. Дело в том, что научный критерий объективности давно стал элементом народной теории, согласно которой быть объективным в принятии решения значит быть беспристрастным, а это лучший способ избежать ответственности и критики. Слабой стороной составляющих языковую картину мира семантических представлений обыденного сознания (англ.: ‘commonplace knowledge’ обыденное знание, ‘talk taxonomies’ категории бытового дискурса) признается неполнота и непоследовательность в сравнении с научными. Однако намечена тенденция постоянного «подтягивания» до научного знания формирующих философию естественного языка понятий [11]. А границу между наивными и научными понятиями вообще невозможно определить, если учесть, что познавательный процесс един, и научная форма познания действительности является продолжением познавательного рефлекса. С другой стороны, недостаточность самого научного мышления как оплота объективистской картины мира состоит в том, что, претендуя на выражение формальной, наиболее абстрактной структуры мира, в то же время научное мышление завладевает и присваивает используемые в повседневной жизни конвенциональные способы осмысления абстрактных концептов в терминах когнитивных моделей и трактует их так, как если бы они были частью объективистской концептуальной системы [5].
Все вышесказанное позволяет небезосновательно предположить, что в последнее время несколько смягчились, насколько это возможно, акценты в понимании познания, которое не есть, по выражению русского философа П. Флоренского, «захват» мертвого объекта хищным гносеологическим субъек-
том, а есть живое нравственное общение личностей, из которой каждая для каждой служит и объектом и субъектом. Сама истина рассматривается теперь как некоторый вид рациональной приемлемости, согласованности наших мнений друг с другом и с нашим опытом. В таком ракурсе, «.нет единственного и полного описания того, “каков мир есть”, существуют только различные точки зрения актуальных людей, отражающие различные интересы и цели, которые обслуживают их описания и теории» [20. С. 49-50].
Эвристический потенциал приближающей нас к постижению истинного и одновременно прекрасного метафоры в том, что она способна отвечать одновременно и критериям обыденного (практика, опыт поколений), и научного (объективность, логичность, эвристичность, системность, неопровержимость), и интуитивного познания. Совершенно уникальная, эвристическая роль метафоры в осмыслении процессов и результатов человеческого познания заключается в том, что, оперируя как чувственно-образными, так и вербальными репрезентациями, метафора оказывается близка к творческим озарениям, к феномену «инсайта». Метафора, являя собой вторжение синтеза в зону анализа, представления (образа) в зону понятия, воображения в зону интеллекта нелегко вписывается в объективистскую картину мира, постулирующую, что мышление осуществляется посредством чувственно-образных репрезентаций, а человеческое поведение жестко детерминировано прошлым опытом. Преимущество метафорического способа усмотрения истины в том, что, изначально принадлежа к фантазийно-игровой форме духовного творчества, метафора базируется на иной, более богатой, чем рационально-логические формы мышления, «имагинативной» логике. Это позволяет достигать более плотного, точного и концентрированного описания действительности. Благодаря творческому по своей природе метафорическому выбору к истине приходят незатратным путем интуиции (лат.: ‘тШеог’, пристально смотрю), которая есть «.опыт не до конца осознаваемого, но тщательно препарируемого разумом постижения истины прямым усмотрением» [11. С. 53]. Процесс метафорического выбора приносит также и радость творчества, открытия новых фантазийных, виртуальных миров благодаря тому, что метафора нацелена на одновременное
постижение и истинного, и прекрасного или красоты истинного. Метафора - это «.одновременно “дар гения” и мастерство геометра, превосходно владеющего наукой пропорций» [15. С. 440]. Объяснением этому служит положенная в основании метафорического выбора интенция укрепления уверенности его истинности. Постоянным чувством, сопровождающим метафорический выбор, является удивление, а не принятое в рационализме скептическое сомнение. «Интеллектуальное озарение и эмоциональный катарсис взаимодополняющие аспекты неделимого процесса» [19. С. 112], в котором возникшее ощущение красоты служит дополнительным подкреплением истинности элегантно решенной проблемы.
Учитывая ведущие методологические тенденции нашего времени, зададимся вопросом: а есть ли достойные альтернативы вездесущей механической метафоре?
Достижения когнитивной психологии, данные многочисленных ассоциативных экспериментов помогли наметить, обозначить приоритетную сферу метафорического выбора - это термины родства, обозначения частей тела и природных явлений, которые первыми усваиваются человеком и принадлежат к ядру лексикона. В результате нашел когнитивное подтверждение фундаментальный для лингвистики тезис об антропоцентризме языка [18. С. 253]. Теперь это перспективное направление активно разрабатывается корпореальной, телесной (лат.: ‘corpus’ тело) семантикой [21], утверждающей, что сознание и язык основаны на телесном базисе, а устройство понятийного мира человека и семантики естественного языка обусловлено биологической природой человека. Так, на когнитивно-семантическом уровне была доказана ведущая роль принципа антропоцентризма в языке и в метафорическом выборе. Как правило, человек выбирает то, что лучше знает. А лучше всего мы знаем себя!
Все вышесказанное подводит к мысли о том, что альтернативой вездесущей механической метафоре была и остается антропоцентрическая, естественная метафора и ее когнитивные модели. В доказательство универсальной направленности метафорического выбора приведем историю метафорического осмысления центрального для человечества абстрактного концепта - ‘сознание’, метафорическое понимание которого претерпело эволюцию, выраженную в последователь-
ной смене когнитивных моделей: «сознание > строение > механизм > растение». Так, в XVII веке эмпирики отождествляли психику со строением: память это «кладовая» идей, в которой «кирпичики» ощущений связаны «цементом» ассоциаций (Т. Гоббс, Дж. Локк, Дж. Милль). Лишь в XVIII веке утверждается механическая когнитивная модель сознания, в соответствии с которой, идеи, понятия и теории рассматриваются прагматиками (Г. Пирс, Дж. Дьюи, Дж. Мид) как «инструменты» действия, истинные в случае своей «работоспособности». И только в современности вездесущей становится новейшая компьютерная когнитивная модель работы сознания. Критика механицизма содержится в новой естественно-природной когнитивной модели сознания психологии XX века, подчеркивающей такие его стороны, как целостность, активность и творчество. Душевная жизнь, переживания и внутренний мир трактуются в модернизме как «поток» сознания, в котором мысли, ощущения и внезапные ассоциации постоянно перебивают друг друга, причудливо переплетаясь (Ф. Брентано, У. Джеймс). Творчество противопоставлено субъективной технически-интеллектуальной деятельности конструирования всего лишь комбинирующей старое, и рассматривается как непрерывное «рождение, рост и созревание» в сознании новых образов и переживаний (А. Бергсон, Ф. Дильтей, Л. Клагес, Г. Риккерт).
Обобщив вышесказанное, отметим, что в наше время многократного ускорения темпов развития информационных технологий, темпов научного развития и культурного творчества трансформируется сам способ мышления и познания мира. Человек разумный превращается в человека информационного. На языковом уровне это проявляется в смене познавательных установок, характерных для целых эпох. «.Общество не выживет, если не перейдет от эпохи просвещения и эрудиции второго тысячелетия (с его лозунгом “Знание - сила”) к эпохе интеллекта третьего тысячелетия с лозунгом “Мышление
- могущество”» [1. С. 74]. Теперь интеллектуальный прогресс сказывается не в простом наращивании объема знаний, а в развитии мыслительных способностей, в дополненном интуитивно-творческими методами логикодиалектическом освоении обществом механизмов мышления, в том числе и творческих в своей основе механизмов метафорического
выбора. На метафорическом уровне это отличие предстает как оппозиция метафор технических, механистических и органических, естественных.
В связи с этим становится очевидно, что основные усилия по разрешению проблем современности могут быть сосредоточены и в гуманитарной области - это осознать бытующие в сознании и языке установки, шаблоны, выраженные в традиционных, стереотипных, классических, ключевых метафорах. Специфика метафорического мышления состоит в преодолении соблазна готовых схем, в направленности познания от стереотипных, канонизированных к автономным, нестандартным способам осмысления непознанного. Исследование когнитивных механизмов метафорического выбора в их эвристической функции оказывается ценным именно потому, что способно показать трансформацию познавательных установок, стереотипов носителей языка. А это, в свою очередь, оказывается возможным в рамках современного, интегративного, когнитивно-семантического подхода, сочетающего как когнитивные данные о процессах мышления, так и семантические данные опыта метафорического выбора тех или иных семантических сфер, уже зафиксированного в словарях и литературе.
Список литературы
1. Войтов, А. Г. История и философия науки : учеб. пособие для аспирантов / А. Г. Войтов.
- М. : Дашков и компания, 2005. - 240 с.
2. Динсмор, Дж. Ментальные пространства с функциональной точки зрения / Дж. Динсмор // Язык и интеллект / пер. с англ. и нем. - М. : Прогресс, 1996. - С. 385-411.
3. Кубрякова, Е. С. Краткий словарь когнитивных терминов / Е. С. Кубрякова, В. З. Демьянков, Ю. Г. Панкрац, Л. Г. Лузина.
- М. : Просвещение, 1996. - 200 с.
4. Кутырев, В. Человек XXI века : уходящая натура / В. Кутырев // Человек. - 2001.
- № 1. - С. 9-11.
5. Лакофф, Дж. Женщины, огонь и опасные вещи: Что категории языка говорят нам о мышлении / Дж. Лакофф. - М. : Языки славянской культуры, 2004. - 335 с.
6. Ломов, Б. Ф. Проблемы и стратегия психологического исследования / Б. Ф. Ломов.
- М. : Наука, 1999. - 200 с.
7. Мошинская, О. Ю. Моральный потен-
циал постнеклассической науки : монография / О. Ю. Мошинская. - Харьков : Факт, 2005.
- 129 с.
8. Никитин, М. В. О семантике метафоры / М. В. Никитин // Вопр. языкознания.
- 1979. - № 1. - С. 35-40.
9. Никитин, М. В. Лексическое значение слова / М. В. Никитин. - М. : Высш. шк., 1983. - 137 с.
10. Никитин, М. В. Курс лингвистической семантики / М. В. Никитин. - СПб. : Науч. центр проблем диалога, 1996. - 500 с.
11. Никитин, М. В. Основания когнитивной семантики / М. В. Никитин. - СПб. : РГПУ им. А. И. Герцена, 2003. - 150 с.
12. Петров, В. В. Язык и логическая теория : в поисках новой парадигмы /
В. В. Петров // Вопр. языкознания. - 1988.
- № 2. - С. 25-30.
13. Петров, В. В. Метафора : от семантических представлений к когнитивному анализу / В. В. Петров // Вопр. языкознания. - 1990.
- № 3. - С. 89-90.
14. Поппер, К. Логика и рост научного знания / К. Поппер. - М. : Прогресс, 1983.
- 135 с.
15. Рикер, П. Метафорическое творчество / П. Рикер // Теория метафоры. - М. : Прогресс, 1990. - С. 440-450.
16. Солсо, Р. Когнитивная психология / Р. Солсо. - М. : Тривола, 2002. - 600 с.
17. Степин, В. С. Теоретическое знание : структура, историческая эволюция. - М. : Прогресс, 2000. - 240 с.
18. Ульман, С. Семантические универсалии / С. Ульман // Новое в зарубежной лингвистике. - 1970. - Вып. 5. - С. 250-290.
19. Koestler, A. The three Domains of Creativity in The Concept of Creativity by Denis Dutton, Martinus Nijhoff Publishers / А. Koestler. - London, 1981. - P. 1-17.
20. Putnam, H. Reason, truth and History / Н. Putnam. - Cambridge, 1981. - 54 p.
21. Ruthrof, H. The body in language / Н. Ruthrof. - London ; New York : Cassell, 2000. - 300 p.
22. Shibles, W. A. Metaphor : an Annotated Bibliography and History / W. A. Shibles. -Whitewater (Wis.), 1971. - 120 p.
23. Turner, M. Conceptual integration and formal expression / М. Turner, G. Fauconnier. // Journal of Metaphor and Symbolic Activity.
- 1995. - Vol. 10. - No. 3. - P. 183-204.
