CC BY
57
Список литературы
1. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. - М.: Худож. лит., 1972.
2. Бобель А. Х. «”Зачатный час” Марии Шкапской. - [Электронный ресурс]: http://www.a-z.ru/women_cd1/html/preobrazh_3_1995_v.htm
3. Достоевский Ф. М. Подросток // Достоевский Ф.М. Собр. соч.: в 30 т. - Л.: Наука, 1972. - Т. 8.
4. Минц З. Г. Поэтика Александра Блока // Блок и русский символизм. Избранные труды: в 3 кн. - СПб.: Искусство, 1999. - Кн. 1. - С. 362 - 388.
5. Пришвин М. М. Кащеева цепь // Собр. соч.: В 8 т. - М.: Худож. лит., 1982. -
Т. 2.
6. Пришвин М. М. Дневники. 1923-1925. - М.: Русская книга, 1999. - Книга четвертая.
7. Пришвина В. Д. Путь к слову. - М.: Молодая гвардия, 1984.
8. Хализев В. Е. Теория литературы. - М.: Высшая школа, 1999.
Т. С. Дубровских
Роль метафоры в контексте «прозы поэта» Н. Асеева
В статье описываются особенности функционирования метафоры в рамках новеллистической книги-цикла Н. Асеева «Расстрелянная Земля. Фантастические рассказы». Насыщенная метафоризация художественного пространства произведения определяет стилистическое своеобразие авторской «прозы поэта» и служит важным скрепляющим фактором прозаического единства.
Ключевые слова: Н. Асеев, метафора, «проза поэта», футуризм, новеллистическая книга.
Введение стихового начала в прозаический текст становится одной из ярких стилевых доминант литературы XX столетия в целом и 1920-х годов в частности. В условиях авторской нацеленности на языковой синкретизм, экспериментальный синтез дихотомически понимаемых словесных кодов закономерным представляется активизация такого художественного феномена, как «проза поэта». Среди языковых средств, определяющих эстетическое своеобразие поэтически окрашенной прозы, исследователи в первую очередь выделяют всеохватную метафоризацию художественного пространства, поскольку, по замечанию Р. Якобсона, «<...> несомненно, самое тесное и глубокое родство связывает стих с метафорой, а прозу с метонимией. Ассоциация по сходству — именно на этом держится стих: его воздействие жестко обусловлено ритмическим сопоставлениями <...> Проза не знает этой задачи <...>» [3, с. 331].
Николай Асеев, поэт-футурист, один из лидеров литературного движения пореволюционного времени, также выступает в несвойственном для себя амплуа прозаика. В 1925 году, наряду с циклами стихов и нескольки-
246
ми поэмами, он публикует новеллистическую книгу «Расстрелянная Земля. Фантастические рассказы», созданную на стыке классически оппозиционных типов словесной организации. Развернутая образно-метафорическая система, безусловно, выполняет функцию стилистического фундамента произведения: создание фантастического универсума «Расстрелянной Земли» происходит по законам поэтического подобия, изображение небывалых миров грядущих эпох и мрачных картин абстрактного прошлого неизбежно требует обращения к эффективному приему активизации читательского воображения - актуализации связей по аналогии.
Язык «Фантастических рассказов» оказывается буквально «пропитанным» экспрессивно-пластичными окказиональными метафорическими наименованиями: «взрезанный ножом прожектора, почернелый кратер ее» [1, с. 4], «сгустился отработанный пар мыслей» [1, с. 35]. Очевидно, по тематическому вектору здесь преобладает перенос технически-утилитарной ориентации: автор детально реконструирует футуристический миф в его предметно-конкретных чертах.
В то же время в рамках новеллистического единства, созданного в культурно-ценностных координатах русского футуристического канона -«будетлянства» - с его вниманием к естественному началу, народному слову важное содержательное значение несут метафоры, рисующие преимущественно машинно-искусственный урбанистический мир через его сопоставление с живой природой: «напоило до краев людским дождем московскую чашу» [2, с. 36]; «в зеркалах поплясали огненные змеи» [4, с. 7]; «равными им в своей назревающей боли пухнущей почки» [4, с. 12].
Наиболее значимым ассоциативно-образным элементом в пределах стилистической целостности прозаического единства выступает поэтически традиционный прием антропоморфизма. Н. Асеев воссоздает стремительную динамику преобразования макрокосмической действительности, в центре которой прямо или косвенно оказывается человек; изображает живой в своем непрекращающемся движении фантастически претворенный мирообраз. В новелле «Расстрелянная Земля» последовательной персонификации, резонирующей с синекдохическим переносом (эта интересная тропеическая диффузия возникает уже в заглавии), подвергаются образы враждующих планет - Земли и Марса: война между галактическими расами отчетливо напоминает поединок двух гигантских человекоподобных существ («Земля заставила изменить своей орбите и Марса <...>» [4, с. 8]; «отразились бесчисленные дрожания земной поступи» [4, с. 8]).
Тождественное мифопоэтическое олицетворение Земли наблюдается и в новелле «Завтра», изображающей конфликт человеческой рационально-преобразовательной воли и природно-естественной стихии: «Земля поползла длинным шлейфом, волнуясь и подергиваясь конвульсиями, за первым движущимся городом человечества <...>» [4, с. 20].
247
В болезненно тонко воспринимающем сознании рассказчика «Войны с крысами» мрачные городские картины предстают в гротескнооживотворенном виде. Подчеркивая статичное сходство грязных многоэтажных домов, кишащих паразитами, и нравственно нечистоплотных мещан, выступающих в роли духовного «тормоза», автор использует антропоморфную метафору широкого контекста. Семантически усиленная рядами сравнений, она способствует достижению экспрессионистски выразительного образа: «Дом <...> приземист, угрюм, низколоб. Он стоит на углу, как застигнутый во время переодевания преступник, натянув лишь на одну половину туловища беспорядочную пестрядь вывесок и витрин. Другая, выходящая в переулок, его сторона обнажена, как желтое, немытое тело, с чернеющим кровоподтеком дверей. Он тоскливо и злобно оглядывает исподлобья улицу тусклым взглядом узких окон. Загримированный убийца, он в упор остановлен электрическим лучом весны» [2, с. 27].
Детально близким оказывается использование поликомпонентной фигуры олицетворения в «Московской фантазии» - чрезвычайно насыщенной метафорическим словоупотреблением - с той лишь разницей, что улицы в воображении рассказчика наполнены жизнью, активной деятельностью, продуктивным движением: «Тогда бы сразу остановились улицы. Тогда бы жестами глухонемых остановили они прохожего. Ясными глазами стекла, сильными мускулами лифтов притянули бы они к себе: порядок, стройность, размер <...>» [4, с. 38]; «Ими не выпишешь лица улицы, городского лица омолаживающейся Москвы. Оно <...> вдруг сверкает таким задором, так передернется вдруг в ухмылке» [4, с. 37].
Ассоциативно-образное противопоставление реализуется через антонимические оценочно-характеризующие описания: «ясными глазами стекла» - «тусклым взглядом узких окон», «беспорядочная пестрядь» -«порядок, стройность», «приземист, угрюм, низколоб», «тоскливо и злобно» - «сверкает таким задором, так передернется вдруг в ухмылке». Приведенные фрагменты демонстрируют, как отдельные тропеические употребления в составе книги развиваются в сложную метафорическую тему, выступающую одним из «цементирующих» факторов новеллистического единства. Метафорический перенос в контексте исследуемого прозаического целого может использоваться также в качестве способа эвфемии. Особенно показательным примером в этом отношении является новелла «Война с крысами», концептуально выстроенная на приеме своеобразного семантического вуалирования: все текстовое пространство произведения оказывается структурировано по типу незамкнутой метафоры-загадки, компарант которой содержится лишь в заглавии и, в свою очередь, выступает компаратором более сложной символической связки: крыса как символ деструктивного прошлого. При помощи перифрастических номинаций (как метонимического, так и метафорического характера) автор
248
добивается ощущения неразличения двух этих образов, симультанного наслоения планов бытовой борьбы с домашними паразитами (реальный аспект) и идейного противостояния мещански-затхлому обществу и миру отжившего в целом (метафизический аспект): «серо-желтые, юркие враги», «рыжие, наглые могильщики», «паразиты с акульими пастями», «грязносерые лазутчики», «серые стада» [4, с. 26-27]. По-кафкиански глубокое ассоциативное взаимопроникновение наглядно демонстрирует, например, следующая анатомически-развернутая (инсектиморфная в данном случае) метафора: «Несколько вечеров подряд я наблюдал увеличенный фас таракана, повествующего мне о славных временах помещичьего житья. Его неподвижные глаза, стрельчатые усы и сплющенный лоб и подбородок почти убедили меня в существовании у него головогруди» [4, с. 29].
H. Асеев, как видим, часто обращается к «нестандартному словоосмыслению» [2, с. 364], характерным для эстетики футуризма диссонирующим ассоциациям, иррационально-причудливая игра которых создает высокое экспрессивное напряжение: «В этом доме люди слиплись, как холодные макароны, раздутые кипятком, когда-то обварившим их клокочущей кипенью. Изредка события вилкой пронизывают их сплошную массу и вытягивают за поверхность кастрюли» [2, с. 27-28]. Неожиданное - в духе гротескной овеществляющей метафоры В. Маяковского - сопоставление в тропеической развертке людей и «холодных макарон» рождает ощущение оксюморонного противоречия. Однако сочетание далеких понятий по принципу поэтической катахрезы позволяет обнажить дополнительные смысловые и эмоциональные оттенки описываемого, уйти от автоматизма восприятия.
Повышенно-метафорический, иносказательно-богатый язык произведения Н. Асеева, обусловленный художественно-экспрессивной спецификой «прозы поэта» и являющийся одним из доминантных «цементирующих» факторов в пределах новеллистического единства, позволяет изобразительно и выразительно точно передать индивидуальноавторское мироощущение, воплотить эстетически объемный футуристический универсум на пересечении плоскостей прошлого и будущего.
Список литературы
I. Асеев Н. Н. Расстрелянная земля. Фантастические рассказы. - М.: Огонек,
1925.
2. Гаспаров М. Л. Владимир Маяковский // Очерки истории языка русской поэзии ХХ века: Опыты описания идиостилей. - М., 1995. - С. 363 - 395.
3. Якобсон Р. О. Заметки о прозе поэта Пастернака // Якобсон Р.О. Работы по поэтике. - М.: Прогресс, 1987. - С. 324 - 338.
249
