CC BY
56Е.С. Соколова*
РОЛЬ ИОСИФЛЯНСКОЙ ТРАДИЦИИ В ФОРМИРОВАНИИ ИДЕОЛОГИЧЕСКОЙ МОДЕЛИ НАДСОСЛОВНОГО
САМОДЕРЖАВИЯ: ПОЛИТИКО-ПРАВОВАЯ СЕМАНТИКА «ПЕРЕПИСКИ АНДРЕЯ КУРБСКОГО С ИВАНОМ ГРОЗНЫМ»
Аннотация: Статья посвящена проблеме выявления доктринальной основы идеологической конструкции надсословного государства, под влиянием которой шло развитие российского законодательства императорского периода.
Автор анализирует особенности текстовых стратегий переписки князя А.М. Курбского с Иваном Грозным и приходит к выводу о наличии в правосознании старомосковской политической элиты тенденции к нравственной оценке юридического закона. Корректировка иосифлянской концепции «православного царства», осуществленная Иваном Грозным с целью обоснования модели неограниченной царской власти, оказала решающее влияние на правовую политику России раннего Нового времени в области укрепления государственного патернализма.
Ключевые слова: иосифлянство, «православное царство», самодержавная
власть, божественная «правда», юридический закон, патернализм, надсословная монархия.
Более 400 лет минуло с тех пор, как первый официально венчанный на царство «Г осударь Всея Русии» Иван Васильевич IV приступил к литературному труду, чтобы в бурной полемике с преданным другом и убежденным политическим противником Андреем Курбским отстоять свое неотъемлемое право на самодержавную власть. В ответ на обвинение в истреблении «лучших людей» Московского государства, брошенное ему бывшим единомышленником по Избранной Раде, Иван Грозный ожесточенно доказывал, что личные доблести политиков ничего не значат, если отсутствует правильное «строительство» царства. Монархическая власть должна обладать единством и свободой от всех ограничений, «кроме веры». Царь неотделим от Бога: успех его правления зиждется на
повиновении и страхе подданных. «Несмотрение» царя, его пренебрежение своими нравственно-политическими обязанностями приводят к торжеству зла по «безумию ... человеков лукавых»1.
История давно вынесла свой приговор политическим заблуждениям и тирании Ивана Грозного. Тем не менее его переписка с опальным князем Курбским занимает почетное место среди памятников политико-правовой мысли старомосковского периода. Высказывания царя о божественной
* Соколова Елена Станиславовна, кандидат юридических наук, доцент кафедры истории государства и права Уральской государственной юридической академии, vladimirzemtsov@rambler. т
Цит. по: Соколова Е.С. Институт сословных прав в официальной политической доктрине и законодательстве России середины XVII - первой половины XIX века (дворянство, духовенство, купечество). Екатеринбург, 2011. С. 34.
природе и неограниченной сущности монархической власти можно расценивать как классический пример продуманного теоретического обоснования вотчинного варианта концепции самодержавия, оказавшего впоследствии огромное влияние на формулировку государственной идеологии Российской империи.
Перипетии политического противостояния Андрея Курбского и Ивана Грозного являются традиционным объектом исследования для специалистов по истории русского средневековья и привлекают прежде всего внимание ученых, занятых осмыслением культурно-исторических аспектов политического и правового мышления старомосковской элиты. По словам Д.С. Лихачева, их переписка «часто трактуется как выражение борьбы» нового, государственного начала с пережитками родового, боярско-аристократического идеала2. В научной литературе неоднократно ставился вопрос и о наличии прямой зависимости языка и индивидуального стиля посланий Курбского и Грозного от жизненных обстоятельств, скрытых намерений и отношения к адресату. Например, ведущие представители тартуско-московской школы пришли к выводу о решающем влиянии традиционного религиозного сознания на способы аргументации в споре авторов-антагонистов о соотношении «законов разума» и принципа
3
единовластия .
К аналитическому изучению переписки обращаются современные историки-правоведы с целью реконструкции официальной политической идеологии периода опричнины и противостоящих ей оппозиционных тенденций. Например, Н.М. Золотухина пришла к выводу, что политическая доктрина Ивана Грозного «не имела оснований в социально-политических условиях его времени». Постулированная им политико-правовая теория противоречила традиционным представлениям о царе, поставленном Богом на земле для защиты правды-справедливости4. Эта в целом справедливая оценка политико-правового наследия Ивана Грозного, все же нуждается в некоторых пояснениях.
Вопрос о происхождении и сущности царской власти занимал центральное место в размышлениях московских книжников конца XV - сер. XVI вв., посвященных проблеме «самовластия» человека. Значительная часть мыслителей русского средневековья неплохо знала традиции античной философии и, судя по содержанию разработанных ими концепций естественного права, была знакома с классическими примерами схоластической интерпретации закона природы как отражения вечного закона божественной справедливости.
2 Лихачев Д.С. На пути к новому литературному сознанию // Памятники литературы Древней Руси / под ред. Л.А. Дмитриева, Д.С. Лихачева. М., 1988. С. 7.
3 Там же. С. 8 - 9.
4 Исаев И. А., Золотухина Н. М. История политических и правовых учений России XI -XX вв. М., 1995. С. 111.
Прямое влияние этих концепций прослеживается в теоретических взглядах Максима Г река, новгородских еретиков, Феодосия Косого, Зиновия Отенского и Федора Карпова на соотношение божественных заповедей и юридических законов при определении допустимых пределов вмешательства царской власти в духовную жизнь подданных. Хорошо известно, что их учения противоречили официальной идеологии иосифлянства, представители которой придерживались ортодоксальной позиции, и не приветствовали обращение ученых монахов или мирян к образцам византийского исихазма и ренессансному антропоцентризму5.
Противостояние между противниками и сторонниками неограниченной царской власти осуществлялось в основном в церковной среде, которая в рамках традиционной культуры длительное время сохраняла приоритет на интеллектуальную деятельность. Громкие судебные процессы религиознополитической направленности, подобные осуждению ведущих представителей Новгородско-Московской ереси на Церковных Соборах 1490 и 1504 гг., были скорее исключением, а не общим правилом государственного быта средневековой Руси. Задача укрепления великокняжеской власти, выдвинутая на повестку дня в период создания московских Судебников, не способствовала усилению политических позиций церкви. Иван III, а впоследствии и его сын Василий III, хорошо понимали шаткость собственных притязаний на вотчинно-патерналистский вариант самодержавия при отсутствии разветвленного аппарата местного управления и слабом идеологическом обосновании преемственности великокняжеского статуса от византийских императоров.
Разногласия в церковной среде по вопросу о пределах государственной власти над душами и телами подданных были, в основном, достоянием довольно узкого круга людей и, судя по материалам средневековых исторических источников, никогда не вызывали мощного общественного резонанса. Учитывая неискушенность в вопросах богословия и античной философии права рядовых московских людей, занятых тяготами военной и приказной службы, посадской деятельностью и постоянным поиском средств для уплаты казенных податей, сложно предположить возможность выработки в их среде конструктивной мировоззренческой позиции в поддержку какой-либо из противоборствующих сторон.
Как показала успешная практика созыва первого Земского Собора 1547 г., в правосознании широких слоев населения Московской Руси укоренился образ царя-заступника от обид, чинимых боярами. Политическая прозорливость Ивана Грозного заключалась в том, что ему удалось создать у значительной части дворян и посадских людей иллюзию в том, что он этому образу соответствует. Учитывая традиционную опосредованность старомосковского правосознания верой в божественное происхождение
5 См., например: Клибанов А.И. Духовная культура средневековой Руси. М., 1996. С. 109 - 217.
великокняжеской власти, сформированной частично под воздействием разрушительного для православной культуры политического господства золотоордынских ханов, самодержавие остро нуждалось в достижении политического компромисса с церковью. Исследования ряда ученых показали, что этот компромисс был осуществлен за счет разработки и постепенного внедрения в политическую и правовую практику иосифлянской модели царя как наместника Бога, неограниченного никем из людей в своих действиях.
В частности, Н.М. Золотухина справедливо полагает, что в определении сущности власти Иван Грозный «весьма четко проводит официальную линию, закрепленную в формуле Филофея», согласно которой Царь «поставлен от Бога ... и слуга бо есть Божий6». В историографических оценках первого царского послания к Андрею Курбскому встречается мнение о том, что изложенные в нем представления о правомерности отсутствия положительных ограничений правления государя достигают гипертрофированных размеров и не имеют средневековых аналогов. С этим трудно согласиться, так как иосифлянская политико-правовая традиция, в противовес нестяжательской концепции царской власти, представленной Максимом Греком и его последователями, отрицает ведущую роль юридических законов в регулировании отношений между Богом, монархом и подданными. Например, Иосифу Волоцкому принадлежит разработка богословско-политического тезиса, согласно которому грехи властителя, предпочитающего земные блага выполнению Божественных предначертаний, способны погубить весь народ. Кара «земли» есть кара царя-мучителя, продавшего свою душу «лукавому». Однако, в интерпретации Иосифа Волоцкого, глас, осуждающий своеволие «злокозненного» государя, принадлежит не народу, а церкви, играющей в государстве роль посредника между государем и Богом. О необходимости укрепления симфонии между церковью и государством с целью подчинения православного царя божественным заповедям писал в своих «Посланиях» и псковский старец Филофей, формулируя концепцию «третьего Рима» .
Можно с достаточной долей вероятности утверждать, что, несмотря на внешний радикализм деспотических тенденций политико-правовой доктрины Ивана Грозного, его взгляды на происхождение и сущность царской власти представляют собой дальнейшее развитие официального иосифлянства, потесненного в период реформ 1550-х гг. нестяжательской моделью «царского синклита» и «благозакония». «Широковещательное и многошумное» послание царя к перебежчику Курбскому носило публичный характер, так как было адресовано «.во все Его Великия России
6 Исаев И.А., Золотухина Н.М. Указ. соч. С. 78, 104.
7 Послания Иосифа Волоцкого / подготовка текста А.А. Зимина, Я.С. Лурье. М., 1959. С. 175-179; Лотман Ю.М., Успенский Б.А. Отзвуки концепии «Москва - третий Рим» в идеологии Петра I // Художественный язык средневековья / отв. ред. В.А. Карпушин. М., 1982. С. 236-249.
Государство на крестопреступников, князя Андрея Михайловича Курбского с товарыщи, о их измене». Правовая сущность взглядов Грозного на природу законной власти единодержавного государя хорошо видна уже из приведенного заглавия. Бегство Курбского в Литву воспринимается царем как ослушание Божественной воли, влекущее за собой разрушение «истинного православия», «благочестиво» охраняемого «смиренными скипетродержателями Российского царства». «Так ли, - вопрошает он, -следует воздавать честь владыке, от Бога данному?» .
Теоретические итоги спора элитарных слоев образованного духовенства о правовых границах свободы человеческой воли, вероятно, были известны Грозному, который пользовался среди своих современников репутацией ученого-книжника. Об этом, в частности, упоминает в своих посланиях и князь Курбский. «Ты же был мудрым, - взывает он к царю, упрекая его за «преизлишнее надмение», противоречащее «божию образу и подобию». «.Мню, - продолжает опальный князь, - ведаешь о тричасном души, како порабощаются смертные части безсмертной»9.
Послания Курбского содержат развернутые, по старомосковским меркам, аргументы естественно-правового содержания, с помощью которых он призывает Грозного осознать охватившее его политическое безумие и отказаться от «беззакония», «.еже в Руси никогда же не бывали». Он обращается к царю как к знатоку «священных книг», не чуждому греческой учености и знанию традиций латинской философии. Текст третьего послания содержит пространную выписку из трудов Марка Туллия Цицерона, «жившего, - по словам Курбского, - еще в те времена, когда римляне владели всей вселенной»10.
Прибегая в полемике с Грозным к религиозно-философским реминисценциям из наследия Платона, повествующим о борьбе возвышенного и земного в душе человека, Курбский рекомендует ему почитать «об этом в книге блаженного Исаака Сирина и в книге премудрого Иоанна Дамаскина». Богословские трактаты этих авторов пользовались большой популярностью в ученых кругах Московской Руси, близких к философии исихазма. «Мню, - пишет он о сочинении Дамаскина, - иже во твоей земли не переложенна сполна с гретцка языка, а у нас . благодати ради Христовы вся есть цела преведенна...» Во втором послании «.на зело широкую епистолию Князя Великого Московского» Курбский резко критикует нарочито «звягливый» [т. е. пустозвонный. - Прим. Е.С.] литературный стиль Грозного, не подобающий столь «великому и во
8 Клибанов А.И. Указ. соч. С. 165-187; Исаев И.А., Золотухина Н.М. Указ соч. С. 45; Переписка Андрея Курбского с Иваном Грозным. Подготовка текста Ю.Д. Рыкова, Е.И. Ванеевой, Я.С. Лурье, перевод текста О.В. Творогова, комментарии Я.С. Лурье, Ю.Д. Рыкова // Памятники литературы Древней Руси. Вторая половина XVI века. С. 22-23, 29.
9 Переписка Андрея Курбского с Иваном Грозным. С. 100-101.
10 Там же. С. 95-97.
вселенной славному государю», намеренно пренебрегающему обычаем людей «искусных и ученых» писать разумно и кратко11.
Хорошо известно, что полемика Курбского и Грозного носила злободневный характер и была посвящена обсуждению вопроса о политической судьбе реформ Избранной Рады в условиях зарождающейся опричнины. Специалисты по семиотике русской средневековой культуры не раз отмечали наличие некоей провокационности в текстовых стратегиях, выбранных адресатами при обращении друг к другу. Справедливость указанного мнения, высказанного ведущими отечественными литературоведами второй половины XX в., подтверждается и на уровне историко-правового исследования в процессе осмысления некоторых особенностей «грубианского» стиля посланий Ивана Грозного князю Андрею Курбскому. Каждый из них стремился к мифологизации своего литературного образа, так как высшей ставкой в затеянной ими эпистолярной игре являлся политический успех, неотделимый от признания современников.
Анализируя семиотические особенности публицистических произведений и дипломатической переписки Грозного, Д.С. Лихачев утверждал ошибочность объяснения их яркого авторского языка тем, что царь «как своенравный самодержец позволял себе не считаться с литературным этикетом.»12. Его послания, созданные в различных средневековых жанрах прямого обращения к читателю, ученый оценивал как действенные политические средства. Для Грозного они были обязательным элементом реализации государственной власти, так как позволяли выстроить индивидуальную стратегию воздействия на адресата в зависимости от политической ситуации.
Ведя полемику с Курбским, царь в значительной мере ориентировался на элитарные круги польско-литовской придворной аристократии. Его стратегическая задача заключалась в том, чтобы создать себе репутацию богоизбранного монарха, законно наследующего престол своих предшественников и правящего православным царством как родительской «отчиной» ради искоренения боярской «неправды». Одновременно он обращался и к образованным кругам московского населения, напоминая как мирянам, так и духовенству, что отсутствие единовластия противоречит «благочестивой красоте» царского правления. Ради «строения» православного царства Бог позволяет «действовать страхом и запрещением и обузданием.». «А жаловать своих холопов, - продолжает царь, - мы всегда были вольны, вольны были и казнить»13.
Разный уровень политической и правовой культуры читательской аудитории Москвы предопределил свойственное царским посланиям смешение высокого литературного стиля церковно-славянских эрудитов с
11 Переписка Андрея Курбского с Иваном Грозным. С. 100-101, 74-75.
12 Лихачев Д.С. Указ. соч. С. 8-9.
13 Переписка Андрея Курбского с Иваном Грозным. С. 35-37.
вздорными рассказами о шубейках, украденных у малолетнего государя и его матери Елены Глинской боярами-изменниками. Этот стратегический прием, вероятно, остался незамеченным многими образованными современниками Грозного. Косвенно об этом свидетельствует упрек, брошенный царю Курбским в ответ на выдвинутое против него обвинение в предательстве «православного христианства и .своих государей . наслаждения ради мира сего»14.
Аргументация Курбского, выдвинутая им в свою защиту, формировалась под влиянием позднеренессансной политико-правовой модели и в значительной мере была рассчитана на восприятие образованных европейцев. Он высмеивает царя за использование в его эпистолах простонародных выражений, не соответствующих высокому статусу «благочинного» государя и не достойных внимания читателя в чужих землях, «.где встречаются и люди, знающие не только грамматику и риторику, но и диалектику и философию»15.
Политико-правовые идеалы авторов переписки формировались под воздействием традиционной книжной культуры. В Москве XVI столетия ее развитие еще происходило в рамках религиозно-нравственного канона. В сознании старомосковских книжников решение государственно-правовых вопросов светского характера не имело онтологического смысла без выявления их духовной основы. Развернутая богословско-политическая аргументация присутствует и в публицистической полемике Грозного с Курбским. Оба политических противника тщательно придерживались общепринятых канонов православного философского спора, выводя происхождение царской власти из «закона Божьего». Для западника Курбского, цель которого заключалась в том, чтобы объяснить причины самовольного отъезда в Литву себе, своим польско-литовским союзникам и, наконец, царю, эти каноны, вероятно, уже имели формальное значение. В частности, ему хорошо было известно о внешнеполитических притязаниях российского самодержавия на вселенское значение православной царской власти, постулированных теорией «Москва - третий Рим», и это обстоятельство сказалось на характере избранной им аргументации.
Возникновение официальной политико-правовой доктрины о преемстве самодержавной власти московских великих князей от византийских императоров произошло под воздействием политической практики конца XV в. Москва прилагала немало усилий, направленных на признание западными державами равенства международного статуса Ивана III с Ливонским орденом, некоторыми немецкими князьями, а в перспективе и со Священной Римской империей. Начатые в его правление дипломатические споры о великокняжеском титуле завершились венчанием юного Ивана IV на царство, призванном продемонстрировать лидирующее
14 Там же. С. 58-59.
15 Там же. С. 74-75, 76-77, 85.
положение единственной верной православию державы в христианском мире16.
Западные державы отнеслись к этому демаршу осторожно, так как его дальнейшая реализация грозила возникновением соперничества между московским царем и римским кесарем, что в дальнейшем могло привести к кардинальным переменам расстановки международных сил в Европе. Надо полагать, что гневные филиппики Курбского, направленные на разоблачение «гнусного и богомерзского» правления Грозного, попирающего «самовластие и волю» своих подданных, вполне соответствовали образу московской тирании, бытовавшему в правосознании западной политической элиты. По мнению известного советского исследователя С.О. Шмидта, тональность историко-публицистических сочинений Курбского во многом созвучна описаниям Московского государства при Иване Грозном, оставленным
17
иностранными путешественниками и дипломатами .
Нет достаточных оснований полностью игнорировать и наличие некоторого патриотического чувства в посланиях опального князя, вынужденный отъезд которого диктовался не столько алчностью, сколько вполне оправданными опасениями за свою жизнь. В его эпистолах отсутствует открытое противопоставление деспотической России «вольному» Западу. Он нигде не отрицает исторического величия покинутого им государства. Покинутая Москва сохраняет для Курбского очарование «преславной столицы отечества», хотя самого себя он предпочитает характеризовать уже как человека, пустившего прочные корни на почве западной правовой культуры18.
Образ царя, созданный в эпистолярном наследии Курбского, довольно противоречив и свидетельствует о наличии личных оттенков в переписке политических противников. Князь, например, неоднократно обращается к царю с призывом о покаянии перед Богом за «постыдные» действия, нарушающие божественные заповеди о милосердии к ближнему. «Очень, -пишет он в третьем послании, - я тому удивился и все прочие мудрые люди, особенно же те, которые прежде знали тебя, когда ты . был храбрым и мужественным подвижником . и наполнен был духом Священного писания.». Ныне же царь погубил своими деяниями «славу блаженной памяти великих князей русских, предков твоих и наших, благочестиво и славно царствовавших в великой Руси»19.
16 См., например: Скрынников Р.Г. Иван Грозный. М., 1980. С. 21-25; Хорошкевич А.Л. Русское государство в системе международных отношений конца XV-начала XVI в. М., 1988. С. 69-90 и далее; Пресняков А.Е. Московское царство // Пресняков А.Е. Российские самодержцы. М., 1990. С. 323-325, 343-344; Алексеев Ю.Г. Государь Всея Руси. М., 1991. С. 83-113; Скрынников Р.Г. История Российская. IX-XVII вв. М., 1997. С. 253-260.
17 Шмидт С.О. У истоков российского абсолютизма. Исследование социальнополитической истории времени Ивана Грозного М., 1996. С. 266.
18 См., например: Переписка Андрея Курбского с Иваном Грозным. С. 97.
19 Там же. С. 97.
Показателен для понимания выстроенной Курбским нарративной стратегии и сделанный им отбор аргументов для обоснования вселенских притязаний Москвы на роль «третьего Рима». В силу вполне понятных причин он предпочитал осторожное отношение к доктринальным основам этих притязаний и воздерживался от оценочных суждений. Князь, например, критиковал стремление царя сделать западный мир арбитром их политической дискуссии с помощью чуждого ренессансному правосознанию морализаторства в пользу преимуществ «вольного» наследственного самодержавия. «А если же, - пишет он, - в непомерной гордости и зазнайстве думаешь о себе, что мудр и что всю вселенную можешь поучать, пишешь в чужие земли, чужим слугам, как бы воспитывая их и наставляя, то здесь над этим смеются и поносят тебя за это»20.
Рассуждения Курбского, посвященные возможной реализации международно-правовых аспектов теории «Москва - третий Рим» в будущем, обращены не к царю-тирану, а к царю-мудрецу и проникнуты духом аристотелизма. «Посмотри же, царь, со вниманием: - восклицает он в тексте третьего послания Грозному, - если языческие философы . дошли до . такого разума и великой мудрости между собою . то почему же мы называемся христианами, а не можем уподобиться не только книжникам и фарисеям, но и людям, живущим по естественным законам!»21.
По мнению Курбского, обращение его образованных современников к политико-правовому наследию античного мира не содержит отступления от богословских канонов христианского мировоззрения. Великая заслуга ученых-язычников перед человечеством заключалась в разработке теории естественного права, «.и того ради допустил бог, чтобы они владели всей вселенной.». Наоборот, пренебрежение естественно-правовыми истинами недостойно христианского государя, призванного Богом воздерживаться от созидания «престола беззакония», основанного на жестоких повелениях и невыполнимых предписаниях. Беззаконие Грозного и его «нахлебников» Курбский сравнивает с состоянием летаргического сна. Показательно, что призывая царя очнуться от оцепенения и очистить свою совесть от земного зла, князь апеллирует к нестяжательской концепции «самовластья», согласно которой воля человека, направленная к добру, остается его неотъемлемым
достоянием, «до той поры как расстанется с телом душа, данная нам для
22
покаяния» .
Учитывая семантическую многогранность посланий Курбского, подлинный смысл которых мог быть понят лишь их адресатом и теми кругами читательской аудитории, в расчете на которую они создавались, сложно определить степень достоверности фигурирующего в княжеских эпистолах образа царя. Его третье послание писалось под влиянием поражения царских воевод в сражении под Венденом 21 октября 1578 г.,
20 Там же. С.101.
21 Переписка Андрея Курбского с Иваном Грозным. С. 97.
22 Там же. С. 97, 105-107.
захватом Полоцка армией Стефана Батория следующей осенью и проигранной войсками Ивана Грозного битвы под Соколом. Историки древнерусской литературы отмечают торжественный стиль этой эпистолы: Курбский сам принимал участие в полоцком походе польско-литовских войск. В далеком прошлом остались его покаянные письма печорским монахам и участие в дипломатических переговорах 1569 г. с Габсбургами на
23
стороне Москвы .
Анализируя индивидуальный стиль третьего послания Курбского царю, комментаторы пришли к выводу о наличии в нем большого количества полонизмов, свидетельствующих в пользу того, что князь рассчитывал на чтение своей эпистолы в среде образованной польско-литовской шляхты. По мнению ряда исследователей, положение Курбского, который в период подготовки побега пытался служить сразу нескольким иностранным дворам, пошатнуло его репутацию не только на родине, но и за рубежом. Не стоит забывать и о том, что после смерти польского короля Сигизмунда Августа II в православных кругах польско-литовской аристократии появились
24
сторонники вручения верховной власти Ивану IV .
Не представляется возможным определить, соответствовал ли в какой-то мере образ царя, созданный в посланиях Курбского, внутренней самооценке его реального прототипа. Во всяком случае, последняя, «торжествующая» эпистола князя осталась без ответа. Не подлежит сомнению, что оба адресата состязались в риторике, сознательно выдавая желаемое за действительность и примеряя к себе политические роли, не соответствующие реальным обстоятельствам их жизни. Облик царственного двуликого Януса, прикрывающего жестокостью свои сомнения в оправданности высокой истины нравственного достоинства, нарисованный Курбским, вряд ли импонировал Грозному, занятому поиском кратчайшего пути к достижению единовластия. Ключ к расшифровке текстовых кодов, избранных царем для сочинения апологии «истинного христианского» самодержавия и отвергнутых его адресатом, намеренно или случайно, содержится в тексте первого царского послания к князю Андрею Михайловичу.
Опираясь на иосифлянскую политико-правовую традицию, Иван Грозный не отрицает человеческую природу православного царя. Он далек от провозглашения собственной безгрешности, но вину за свои прегрешения возлагает на «бояр и вельмож», считающих себя из-за близости к трону выше всех прочих людей. Западные народы, «у которых цари своими царствами не владеют», царь объявляет обреченными на погибель, так как в их странах происходит искажение верховной власти, вынужденной действовать не по
23
Скрынников Р.Г. Иван Грозный. С. 88-99; Исаев И.А., Золотухина Н.М. Указ. соч. С. 116-117; Шмидт С.О. Указ. соч. С. 264-266.
24 Лурье Я.С., Рыков Ю.Д. Третье послание Курбского Ивану Грозному. Комментарий // Памятники литературы Древней Руси. С. 584; Скрынников Р.Г. Иван Грозный. С. 214215.
божественной «правде», а по прихоти подданных. Русские же самодержцы изначально сами владеют своим государством как наследственным достоянием, по соизволению Бога, не претендуя на чужие земли25.
Изложенная Грозным концепция самодержавия несет в себе черты вотчинных тенденций в определении сущности государственной власти, которые явно прослеживаются в московском летописании конца XV - начале XVI вв. и дипломатии Ивана III. Его идеалом является «праведный и благочестивый» подданный, не имеющий собственной воли и буквально осознающий заповедь апостола Павла о том, что кто противится царю, тот именуется отступником от веры, как нарушитель божественного порядка вещей. Все же с историко-правовой точки зрения нет оснований приписывать Грозному мысль об отсутствии нормативных ограничений, превращающих царскую власть в абсолютный произвол. Такое мнение высказывают многие исследователи его политико-правового наследия. Материалы переписки свидетельствуют, что царь действительно был склонен уподоблять себя земному богу, наделенному властью над душами своих подданных-холопов, служащих государям по высшему соизволению. Тем не менее он не отрицал религиозно-нравственной обязанности их государя разбирать «несогласия» и препятствовать распаду православного царства «от беспорядка и междоусобных браней»26.
Отличительная черта политико-правового мировоззрения Ивана Грозного заключалась в отрицании конструктивной роли юридических законов применительно к таким внутригосударственным ситуациям, когда речь идет об укреплении социально-политических позиций и нравственном авторитете верховной власти. Новизна его концепции, по сравнению с классическим иосифлянством, состояла в провозглашении заботы о благочестии подданных прерогативой православного царя-самодержца. «Священническая власть» должна была полностью лишиться самостоятельного политического значения, ибо «одно дело - спасать свою душу, а другое дело - заботиться о телах и душах многих людей». В интерпретации Грозного самовластный властитель получает от бога исключительные правомочия для выполнения своего религиозного предназначения вплоть до спасения наиболее закоренелых грешников
27
страхом применения к ним «жесточайших наказаний» .
На первый взгляд, разработанный Грозным вариант толкования Священного Писания открывает царю путь к неограниченной свободе действий, но это обманчивая иллюзия. Он действительно признает за царем единоличное право «.сторожайше обуздать безумие злейших и коварных людей». В ответ на упреки Курбского в уничтожении законного правосудия Грозный пространно возражает, что «Русская земля держится божьим милосердием . и . нами, своими государями, а не судьями и
25 Переписка Андрея Курбского с Иваном Грозным. С. 31.
26 Там же. С. 29, 35.
27 Там же. С. 37, 33.
воеводами.». Благочестивая природа православного царства, избежавшего политического краха византийских вероотступников, основывается на единоличном праве государя карать злодеев, продавших душу сатане и стремящихся ввергнуть Святую Русь в пучину бесовской власти28.
Одной из сквозных тем первого послания Грозного к Курбскому является обоснование нравственной ответственности самодержавного царя перед Богом за избранный им образ действий. В соответствии с иосифлянской традицией он отстаивает тезис о том, что судьба православного царства зависит от того, насколько государь способен предотвратить «неправду и нестроение» в государстве. Царь неоднократно возвращается к мысли о том, что его высокая миссия не позволяет ему стремиться к мирской славе и почестям ради удовлетворения суетных страстей. Его высокое предназначение заключается в «.устрашении злодеев и ободрении добродетельных». Ради этого ему приходится постоянно обуздывать свою греховную природу, так как «властитель не должен ни зверствовать, ни бессловесно смиряться»29.
В интерпретации Грозного царь как земная ипостась бога стоит выше мирских законов, неспособных преодолеть земное зло по своей суетности. Тем не менее ему не пристало осквернять помыслы неразумной гордостью, отвлекающей от исполнения «царского долга», повелевающего придерживаться принципов разума в делах правления, не казнить без причины своих подданных и не посягать ради алчности на «их худое рубище». Грозный полагает, что во имя стоящей перед ним высокой цели царь должен обладать гибкостью политического мышления и согласовывать свои решения с потребностями времени и обстоятельствами. Из соображений политической осмотрительности ему всегда следует быть разным, но при этом сохранять облик правдолюбца, страшного «.не для
30
дел благих, а для зла» . Иногда царю лучше принять кроткий облик, а иногда - выглядеть жестоким. Он каждому воздает по заслугам: «добрым . -милосердие и кротость, злым же - жестокость и муки, если же нет этого, то он не царь»31.
Именно этот вариант «православного макиавеллизма» блестяще воплощен в индивидуальном авторском стиле посланий Грозного. Не всегда имея возможность практической реализации провозглашенного им права на полное уничтожение юридических ограничений власти, он обретал вторую жизнь в своем политико-правовом творчестве, поочередно примеряя на себя маски мудреца-книжника, царя-праведника, проповедника религиозных истин, сурового обличителя «неправды» и яростного борца с «обидчиками-боярами», бесстыдно разрушающими нравственные устои православного государства.
28 Переписка Андрея Курбского с Иваном Грозным. С. 37-41.
29 Там же. С. 33-35.
30 Там же. С. 33, 35, 41, 43, 71.
31 Переписка Андрея Курбского с Иваном Грозным. С. 35.
Анализируя социально-политические черты опричной политики Ивана Грозного на основе сопоставления материалов московского летописания, приказного делопроизводства, документов внешней политики Русского государства и зарубежной Россики XVI столетия, С.О. Шмидт отметил наличие в правосознании царя нарочитой тенденции к политизации
32
библейской фразеологии . В своих пространных рассуждениях о преимуществах неограниченной монархии перед государствами Запада, где властители вынуждены считаться с мнением «лукавых» советников, Грозный действительно провозглашает опосредованность любых действий самодержца «божественными предначертаниями», определяющими сущность юридического закона. Теоретико-практическое значение царских посланий к Курбскому заключается в провозглашении преступной природы любого деяния подданных, осуществленного вопреки царской воле, а следовательно, направленного и против Бога. Таким образом, право отождествляется в его трактовке с религиозной нормой, что придает государю-самодержцу ореол божественности в силу его природной обязанности воздавать злом за зло подданным-грешникам.
В историографии опричнины не раз справедливо отмечалось, что идеологическое обоснование неограниченной царской власти в интерпретации Ивана Грозного предполагало отождествление государя с
33
православным царством . Традиционализм в определении сущности и функций самодержавного монарха, доведенный до абсурда, не оставлял даже малейшего шанса для формального закрепления принципа законности. Таким образом, открывался широкий простор для субъективизма судей в оценке нравственной личности обвиняемого. Хорошо понимая бесперспективность подобной юридической конструкции единовластия для будущего восстановления разрушенной боярами «третьего Рима» божественной «правды», Иван Грозный яростно защищал перед своими оппонентами прерогативу царя отделять грешников от праведников, подобно Христу в день Страшного Суда.
Несмотря на впечатляющие социально-политические итоги опричнины, с помощью которой царю удалось спровоцировать серьезные противоречия в среде служилых людей, ее идеологический крах не вызывает сомнений. Будучи религиозным человеком, Грозный, вероятно, и сам сомневался в нравственной оправданности своих притязаний на неограниченную власть над душами людей. Косвенным подтверждением отсутствия полной уверенности царя в собственной непогрешимости является фантасмагорическая череда театрализованных казней наряду с демонстративными покаяниями самого Грозного и видных опричников, которые сопровождались регулярным составлением поминальных синодиков
32 Шмидт С. О. Указ. соч. С. 265.
33 Там же.
с именами жертв. В их число, как известно, после 1572 г. попали и многие бывшие соратники царя по опричнине.
Вопреки полному отсутствию в политико-правовой мысли России последующего периода каких-либо прямых аналогов «вотчинной» традиции в оценке сущности монархической власти, переписка Грозного с Андреем Курбским сыграла заметную роль в обосновании цезаристских тенденций российского самодержавия Нового времени. Не стоит переоценивать историко-юридическое значение альтернативных концепций
монархического государства, разработанных во второй половине XVI в., выходцами из средних слоев дворянства, приказной среды и русских книжников. Историки, например, до сих пор спорят о том, можно ли считать Ивана Пересветова идейным вдохновителем государственно-правовых реформ 1550 гг. или же его рекомендации в области сословной политики представляют собой теоретическое обобщение практических начинаний правительства Избранной рады34.
Как бы то ни было, законодательная политика первых Романовых и их ближайших преемников осуществлялась в условиях поиска идеологического равновесия между традиционным религиозным мировоззрением с западным рационализмом, что явно прослеживается и в споре Грозного с Курбским вопреки его предельно сакрализованной литературной форме. События Смутного Времени, в ходе которого все социальные категории старомосковского населения вступили в политическое соперничество с самодержавной властью, стремясь противопоставить ее деспотической природе идеализированный образ справедливого и законного монарха, кардинально изменили социально-политическое соотношение сил между царем и подданными.
Задача укрепления юридического статуса российской монархии в ходе постепенной централизации ее административной системы потребовала от законодателей разработки продуманного идеологического обоснования новых государственно-правовых институтов, способствующих
сосредоточению всей полноты верховной власти в руках одного лица. Выход был найден в примирении традиционной модели самодержавного патернализма и принципа формальной законности, трансформированного в соответствии с представлениями средневековой правовой культуры о юридическом неравенстве лиц, находящихся на различных ступенях сословной иерархии.
Обращение российских самодержцев Нового времени к нормативному закреплению ведущей роли закона и законности в достижении прочного социально-политического союза между монархом и всеми категориями населения Российского государства позволяло создать у подданных иллюзию существования «надсословной» верховной власти. В законодательстве
34 См., например: Зимин А.А. Пересветов и его современники. М., 1956. С. 250-336;. Скрынников Р.Г. Иван Грозный. С. 34-36.
настойчиво проводилась мысль о том, что по воле Бога царь в равной мере заботится о благополучии всех социальных слоев, искореняя с помощью справедливых юридических законов «неправду» судей и прочих должностных лиц. Тем не менее вряд ли следует переоценивать уровень рационализации правосознания российских законодателей XVII - XVIII вв., так как перед ними стояла задача усиления социально-политической независимости самодержавия от корпоративных интересов российских
35
сословий, конституированных «сверху» .
В этих условиях традиционализм литературных опытов Ивана Грозного в политико-правовом жанре оказался весьма востребованным на официальном уровне. Его компромиссный вариант, значительно смягчавший деспотические черты царской концепции «вольного самодержавства» на основе патерналистских идей раннего немецкого Просвещения, стал теоретической основой взглядов Петра I на сущность «общего блага» и вплоть до эпохи Великих реформ 1860-х гг. определял идеологическую основу имперского сословного законодательства.
Библиографический список
1. Переписка Андрея Курбского с Иваном Грозным. Подготовка текста Ю.Д. Рыкова, Е.И. Ванеевой, Я.С. Лурье, перевод текста О.В. Творогова, комментарии Я.С. Лурье, Ю.Д. Рыкова //Памятники литературы Древней Руси. Вторая половина XVI века. - М., 1986. - С. 16 - 107.
2. Послания Иосифа Волоцкого / Подготовка текста А.А. Зимина, Я.С. Лурье. - М., 1959. -387 с.
3. Алексеев Ю.Г. Государь Всея Руси. - М., 1991. - 239 с.
4. Зимин А. А. Пересветов и его современники. - М., 1956. - 498 с.
5. Исаев И.А., Золотухина Н. М. История политических и правовых учений России XI -XX вв. М., 1995. - 379 с.
6. Клибанов А.И. Духовная культура средневековой Руси. - М., 1996. - 367 с.
7. Лихачев Д. С. На пути к новому литературному сознанию // Памятники литературы Древней Руси / под ред. Л. А Дмитриева, Д. С. Лихачева. - М., 1988. - С. 5 - 14.
8. Лотман Ю. М., Успенский Б. А. Отзвуки концепии «Москва - третий Рим» в идеологии Петра I // Художественный язык средневековья / отв. ред. В.А. Карпушин. - М., 1982. - С. 236 - 239.
9. Лурье Я. С., Рыков Ю. Д. Третье послание Курбского Грозному. Комментарий // Памятники литературы Древней Руси / под ред. Л.А. Дмитриева, Д.С. Лихачева. - М., 1988. - С. 583 - 586.
10. Пресняков А.Е. Московское царство// Пресняков А.Е. Российские самодержцы. - М., 1990. - С. 323 - 434.
11. Скрынников Р. Г. Иван Грозный - М., 1980. - 246 с.
12. Скрынников Р. Г. История Российская. IX - XVII вв. - М., 1997. - 496 с.
13. Соколова Е.С. Институт сословных прав в официальной политической доктрине и законодательстве России середины XVII - первой половины XIX века (дворянство, духовенство, купечество). - Екатеринбург, 2011. - 343 с.
14. Хорошкевич А. Л. Русское государство в системе международных отношений конца XV - начала XVI в. - М., 1988. - 292 с.
35 Более подробно см.: Соколова Е. С. Указ. соч. С. 84-163.
15. Шмидт С.О. У истоков российского абсолютизма. Исследование социальнополитической истории времени Ивана Грозного. - М., 1996. - 494 с.
