CC BY
36
Кулешов М. С.
РОЛЬ И ЗНАЧЕНИЕ КОНЦЕПЦИИ ПОТЕНЦИАЛЬНОГО ПРАВОСЛАВИЯ НЕХРИСТИАНСКИХ РЕЛИГИЙ ЕВРАЗИИ В СОЦИАЛЬНОЙ ФИЛОСОФИИ КЛАССИЧЕСКОГО ЕВРАЗИЙСТВА
28.5. РОЛЬ И ЗНАЧЕНИЕ КОНЦЕПЦИИ ПОТЕНЦИАЛЬНОГО ПРАВОСЛАВИЯ НЕХРИСТИАНСКИХ РЕЛИГИЙ ЕВРАЗИИ В СОЦИАЛЬНОЙ ФИЛОСОФИИ КЛАССИЧЕСКОГО ЕВРАЗИЙСТВА
Кулешов Михаил Станиславович, аспирант
Место учебы: ФГБОУ ВО «Российский университет транспорта (МИИТ)», Москва
Аннотация: концепция потенциального православия нехристианских религий Евразии является ключевой и опорной для евразийских представлений об отношениях между различными религиями Евразии и об отношениях евразийских религий с государством. Концепция потенциального православия составляет своеобразный нерв евразийского учения о социальной роли религии. Она имеет определяющее значение для евразийских представлений о религиозно-государственных и межконфессиональных отношениях в пределах Евразии. Несмотря на своё важнейшее значение в системе евразийской идеологии эта концепция до сих пор не была подвергнута детальному и развёрнутому анализу в российской и зарубежной науке. Будучи первоначально, на раннем этапе своего развития (1921-1925 гг.), своеобразным продолжением русской религиозно-философской мысли, евразийская социальная философия практически не касалась темы нехристианских религий Евразии. Социальная роль религии мыслилась как роль православной церкви. Однако политизация движения и его переориентация как создание политической программы сделали для евразийства актуальной тему присутствия в Евразии других религий, кроме православия. В то же время сохранялась и тенденция придания особой роли православию. Из двух указанных посылок - перехода движения от религиозно-метафизических и историософских теорий к практическому политическому строительству и стремления сохранить ключевую роль православия - и возникла исследуемая концепция. Ее автором был Л.П. Карсавин, использовавший для формулирования концепции свои религиозно-метафизические конструкции, основанные на философии всеединства. Концепция потенциального православия нехристианских религий Евразии предполагает такую близость этих религий к православию, которая позволит рассчитывать, что православие их ассимилирует, что возникнут особые формы православия. Концепция Карсавина стала ответом на необходимость, в контексте политизации движения, сформулировать евразийское отношение к нехристианским религиям Евразии. Её недостатки связаны с изначальной ангажированностью Карсавина, который хотел любой ценой оправдать внутреннее, органическое единство Евразии, игнорируя всю сложность исторических отношений евразийских религий между собой и глубину их вероучительных различий. Сами евразийцы быстро осознали вред концепции Карсавина, которая не предполагала самостоятельного существования и религиозного творчества для нехристианских религий Евразии, тем самым нарушая важнейшие принципы евразийской социальной философии. В итоге в евразийской доктрине возобладал вариант современного светского государства, которое признает свободное развитие религиозных традиций, но не выделяет ни одну из них и не стремится к реализации того или иного религиозного проекта. Необходимо отметить, что сама возможность утверждения доктрины светского государства непосредственно связана с концепцией потенциального православия нехристианских религий Евразии. Именно последняя исключает момент сознательной воли из государственной вероисповедной политики и постулирует близость и родство евразийских религий.
Ключевые слова: классическое евразийство, потенциальное православие, церковь, государство, евразийские религии.
THE ROLE AND IMPORTANCE OF THE CONCEPT OF A POTENTIAL ORTHODOXY OF NON-CHRISTIAN RELIGIONS OF EURASIA IN THE SOCIAL PHILOSOPHY OF CLASSICAL EURASIANISM
Kuleshov Mikhail S., postgraduate
Study place: Russian University of Transport (MIIT), Moskow
Abstract: the concept of the potential Orthodoxy of non-Christian religions of Eurasia is a key reference for the Eurasian ideas about the relationship between different religions of Eurasia and the Eurasian religions with the state. Initially, in the early stages of development (1921-1925), a continuation of the Russian religious-philosophical thought, the Eurasian social philosophy almost touched the theme of non-Christian religions of Eurasia. The social role of religion was conceived as the role of the Orthodox Church. However, the politicization of the movement and its reorientation as the creation of a political program made for Eurasianism relevant topic presence in Eurasia other religions other than Orthodoxy. At the same time remained the trend of giving the special role of Orthodoxy. Of these two parcels - the transition of the movement from the religious-metaphysical and historiosophical theories to practical political construction and the desire to preserve the key role of Orthodoxy and any of the studied concept. Its author was L. P. Karsavin, who used to formulate the concept of their own religious metaphysical construction based on the philosophy of unity. The concept of the potential Orthodoxy of non-Christian religions of Eurasia suggests that the proximity of these religions to Christianity, which will allow to expect that the Orthodoxy of their assimilates that there is a particular form of Orthodoxy. The Karsavin concept was a response to the need, in the context of the politicization of the movement, to formulate a Eurasian attitude to non-Christian religions of Eurasia. Its disadvantages are associated with the original Karsavin bias, who wanted at all costs to justify the inner, organic unity of Eurasia, ignoring the complexity of the historical relations of the Eurasian faiths and the depth of their doctrinal differences. The Eurasians themselves quickly realized the harm of the Karsavin concept, which assumed an independent existence and religious creativity for non-Christian religions of Eurasia, thereby violating essential principles of the Eurasian social philosophy. As a result, in the Eurasian doctrine the prevailing version of modern secular state, which recognizes the free development of religious traditions, but does not highlight any of them and do not aspire to complete a religious project. It should be noted that the very possibility of the adoption of the doctrine of secularism is directly connected with the concept of potential Orthodoxy of non-
Социально-политические науки
2'2018
Christian religions of Eurasia. It is the same that eliminates the time conscious will from the state religious policy and articulates the closeness of the relationship of Eurasian religions.
Keywords: classical eurasianism, potential Orthodoxy, church, state, Eurasian religions.
Концепт потенциального православия составляет своеобразный нерв евразийского учения о социальной роли религии. Он имеет определяющее значение для евразийских представлений о религиозно-государственных и межконфессиональных отношениях в пределах Евразии и является своеобразным ответом на необходимость с одной стороны, подвергнуть теоретическому анализу факт множественности евразийских религий, а с другой - сохранить теоретическую основу для возможности оправдания религиозно-культурного единства Евразии.
Несмотря на указанное центральное значение исследуемой концепции для социальной философии классического евразийства, в российской и зарубежной науке до сих пор не предпринято попытки ее детального и комплексного анализа. Наибольший эвристический потенциал среди российских исследований имеет аналитика Д.В. Смирнова, давшего разбор теории потенциального православия в контексте общего противоречивого отношения евразийства к православию [11, с. 206-209]. В зарубежной науке наиболее подробный и обстоятельный анализ принадлежит М. Ларюэль [7, с. 79-82; 177-190]. Однако и указанные исследователи не выявляют причин появления и последствий утверждения описываемого концепта в евразийской социальной философии. Таким образом, совершенно очевидна необходимость выведения исследуемого вопроса на новый качественный уровень.
На появление и утверждение концепции потенциального православия нехристианских религий Евразии повлияли следующие факторы:
1. Торжество в евразийской социально-философской парадигме метафизики всеединства, вытеснившей ортодоксально-церковной подход к оценке нехристианских религий;
2. Географический и геополитический детерминизм евразийства, постепенно усиливавший свои позиции в евразийской доктрине и сводящий религию к функции истории, хозяйства и географии.
Указанные факторы связаны с постепенной политизацией евразийства с 1925 года, которая сделала более востребованной социально-философскую парадигму, с помощью которой легче оправдать важную идею духовного и культурного единства Евразии. В ходе политизации евразийская доктрина из своеобразного варианта русского православного консерватизма трансформировалась в политическое учение о светском государстве, равноудаленном от всех религиозных институтов и ставящем их на службу собственным интересам [6, с. 8586; 91]. Раннее евразийство игнорировало проблему множественности евразийских религий, делая акцент на ключевую роль православия в общественно-государственном строительстве. В ходе политизации указанная проблема вышла на первый план и потребовала разрешения. Первым, переходным и промежуточным, вариантом сочетания представлений о духовно-религиозном единстве Евразии с фактом многообразия евразийских религий и стал концепт потенциального православия нехристианских религий Евразии.
Основой концепции потенциального православия являются два теоретических положения Л.П. Карсавина, в которых он адаптировал идеи собственной философии истории для нужд евразийской социальной философии.
Согласно первому положению весь мир являет собой становящуюся церковь, поэтому иноверцы по существу в определенной степени находятся в церкви [5, с. 531]. Согласно второму, Евразия представляет собой симфонически-личностную индивидуацию православной церкви и культуры, основание единства и сущность которой -православная вера [8, с. 253; 259].
Впервые исследуемый концепт появляется в ответе Л.П. Карсавина на критику евразийства Н.А. Бердяевым и включает в себя два основных положения. Во-первых, евразийство ценит не язычество евразийских этносов, а их потенциальное православие и возможность свободного вхождения в лоно церкви. Во-вторых - представление о православной вере как неоспоримом водителе евразийского религиозно-культурного мира [4, с. 241].
В развернутом и разработанном виде концепт потенциального православия появляется в теоретическом манифесте евразийского движения «Евразийство (Опыт систематического изложения)»(1926). Этот документ, хотя и отражает некоторые взгляды Н.С. Трубецкого и П.Н. Савицкого, в целом представляет собой плод творчества Л.П. Карсавина и несёт на себе отчётливый отпечаток его философских взглядов [1, с. 181]. Фактически этот документ - специфически-карсавинский вариант евразийской социально-философской доктрины. С одной стороны, Карсавин раскрывает в нём положения до этого латентно присутствовавшие в евразийской мысли, с другой - использует евразийство для эмпирической иллюстрации идейных основ собственной философской концепции. Для удобства восприятия можно систематизировать концепт потенциального православия в следующих пунктах:
1. Православие - единственная высшая в своей полноте религия, вне православия все - либо язычество, либо ересь, либо раскол. Причем нехристианские религии Евразии (ислам, буддизм) относятся к язычеству [8, с. 245];
2. Нехристианские религии Евразии являются потенциальным православием не в смысле состоявшегося уяснения христианских истин, а в смысле предрасположенности и податливости к их восприятию (в отличие от упорствующих в ереси инославных христианских исповеданий), в смысле общего с православием религиозного уклада (проникновение религиозного начала в самые основы общественной жизни) и некоторого сходства нравственных императивов [Там же, с. 246-247]. В описанном контексте возможности евразийского язычества для восприятия истины православия предпочтительнее, чем у инославного христианства [Там же, с. 246; 247];
3. Православие в силу своей полноты исключает любые компромиссы с язычеством [Там же, с. 248], но при этом свободное развитие язычества Евразии должно привести его к православию (созданию самобытных и специфических его форм) [Там же, с. 247-248].
Особо подчёркивается, что вне концепции потенциального православия невозможно мыслить развитие очевидно единого в религиозно-культурном отношении евразийского мира [Там же, с. 248]. Указанное единство может проявиться либо в механическом синкретизме религий Евразии при утрате каждой из них (в том числе православием) самобытности (что категорически неприемлемо для евразийцев), либо в свободном переходе нехристианских религий Евразии в православие как полную и совершенную форму религии.
Кулешов М. С.
РОЛЬ И ЗНАЧЕНИЕ КОНЦЕПЦИИ ПОТЕНЦИАЛЬНОГО ПРАВОСЛАВИЯ НЕХРИСТИАНСКИХ РЕЛИГИЙ ЕВРАЗИИ В СОЦИАЛЬНОЙ ФИЛОСОФИИ КЛАССИЧЕСКОГО ЕВРАЗИЙСТВА
Новизна и оригинальность описанной концепции очевидны, как и её очевидные противоречия и недостатки. Необходимо подвергнуть анализу сильные и слабые стороны исследуемой концепции для выявления ее действительного теоретического и практического потенциала. Главным и единственным достоинством концепции потенциального православия является ее идеальный потенциал: действительно, свободное слияние нехристианских религий Евразии с православием и создание его специфических этнических форм было бы одним из возможных путей гармонизации межэтнических и межрелигиозных отношений в России. Однако проблема в том, что подобное слияние практически невозможно на практике. Аргументы в пользу возможности подобного слияния, представленные в программном документе «Евразийство (Опыт систематического изложения)» (1926) не выдерживают критики, поскольку совершенно очевиден их инструментальный и псевдонаучный характер [12, С. 336]. Карсавин не анализирует особенности социально-политических доктрин евразийских религий, не подвергает анализу возможность их сочетания с православием и между собой, не выявляет особенности отношения каждой из нехристианских религий Евразии к государству и их способность быть основой евразийской социально-политической стабильности. Более того, в исследуемой концепции игнорируется вся сложность исторических отношений религий Евразии, являющих собой стойкое противление ислама и буддизма православному идеалу Святой Руси [Там же, с. 335-336]. Имеются также очевидные сложности с переходом азиатских народов, организованных на родоплеменном и клановом началах, взятых евразийцами под защиту, к свободной, личностно-ориентированной и творческой деятельности на началах христианства [2, с. 102]. Эта проблема также оставляется Карсавиным без внимания.
Несмотря на скорое исчезновение концепта потенциального православия из евразийской социальной философии, его влияние на евразийские представления о межрелигиозном и религиозно-государственном взаимодействии в пределах Евразии трудно переоценить. Развитие и логичное завершение, изложенные идеи получают в следующих общих программных документах евразийского движения 1927 и 1932 годов. В контексте этих документов межконфессиональные отношения в пределах Евразии видятся гармоничными, как очевидным является и положительное отношение евразийских религий к российскому государству. В силу этого государство отказывается от дифференциации религий, предоставляя им возможно полную свободу и фактически отождествляя нехристианские религии с православной церковью. Государство рассматривает все евразийские религии как основу прочной общественной нравственности, причём конкретные аспекты влияния отдельных религий Евразии на определённые этнические группы анализу не подвергаются [10, с. 223; 3, с. 3;11].
Необходимо отметить, что связь положений Карсавина и двух последующих документов вполне очевидна: они предлагают такую картину отношений между государством и различными религиями, из которой можно констатировать уже состоявшееся слияние нехристианских религий Евразии с православием. В итоге идейным последствием концепции потенциального православия становится любопытная доктрина некоей официальной государственной религиозности, практически не имеющей отношения к какой-либо конкретной религии.
Все перечисленные недостатки исследуемой концепции доказывают ее умозрительный и утопический характер. Не будучи в состоянии описать реальный механизм сближения, а тем более слияния нехристианских религий Евразии с православием, евразийцы вынуждены выдавать желаемое за действительное и в поздних программных документах фактически отождествляют православную церковь с нехристианскими религиями, ставя все религии Евразии на службу идеократическому государству. Таким образом, ставится под сомнение необходимость христианизации культуры, которая представляется уже не как становящаяся церковь, а как становящееся государство. При этом возникает опасность безразличного и индифферентного отношения государства к религии, итогом которого могут явиться различного рода манипуляции в вероисповедной политике и ущемление прав церкви на свободную миссию и выражение своего взгляда на нехристианские религии [12, с. 338]. Фактически речь идет о подчинении всех религий Евразии государству, которое манипулирует ими в собственных интересах, не имеющих ничего общего со строительство религиозной культуры и осуществлением религиозных идеалов. Не стоит забывать и о том, что речь у евразийцев идет о государстве азиатского типа, который предполагает достижение неких общегосударственных целей всеми доступными средствами при пренебрежении к интересам этнических и религиозных групп [2, с. 103]. С другой стороны, основывающаяся на концепции потенциального православия идея полной свободы развития для религий Евразии, учитывая все недостатки изложенной концепции, ведет к опасности разделения Евразии по религиозному признаку и возможного распада России. Евразийское государство изначально обречено на постоянную борьбу с центробежными силами, парадоксальным образом имеющими легитимацию в евразийской доктрине.
Статья проверена программой «Антиплагиат». Оригинальность 90,02%.
Список литературы:
1. Байссвенгер М. «Еретик» среди «еретиков»: Л.П. Карсавин и Евразийство /Лев Платонович Карсавин / Под ред. С.С. Хоружего. -М.: Российская Политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2012. -527с. С. 160-192.
2. Глаголев В.С. «Евразийский соблазн» в контексте истории и современности / Георгий Васильевич Флоровский / Под ред. А.В. Черняева. - М.: Политическая энциклопедия, 2015. - 517 с. С. 90-109.
3. Евразийство. Декларация. Формулировка. Тезисы. - Прага: Издание евразийцев, 1932. - 29 с.
4. Карсавин Л. Ответ на статью Н.А. Бердяева об «евразийцах» / Путь. Орган русской религиозной мысли. № 2. 1926. С. 97-99.
5. Карсавин Л.П. Философия истории. - Минск: Издательство Белорусского Экзархата Московского Патриархата, 2011. - 768 с.
6. Кулешов М.С. Социально-философские основы представлений об отношении церкви и государства в зрелом евразийстве (19251928гг) / Контекст и рефлексия: философия о мире и человеке. 2016. Том 5. №5А. С.84-94.
7. Ларюэль М. Идеология русского евразийства или мысли о величии империи. - М.: Наталис, 2004. - 287 с.
8. Мир России - Евразия: антология / Сост.: Л.И. Новикова, И.Н. Си-земская. - М.: Высшая школа, 1995. - 399 с.
9. Мочалов Е.В., (2017), Философия религии и теология: диалог или противостояние. Социально-политические науки, 6: 41-44.
10. Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн. Антология / Под ред. Л.И. Новиковой, И.Н. Сиземской. -М.: Наука, 1993. 368 с.
11. Соболев А.В., Смирнов Д.В. Евразийство / Православная энциклопедия/Под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Алексия II. Т. XVII. - М.: ЦНЦ «Православная энциклопедия», 2008. - 751 с. С.198-209.
12. Флоровский Г. Из прошлого русской мысли. - М.: Аграф, 1998. -432 с.
