CC BY
202
бы, стихий природы (огонь, вода, земля, воздух). Например, «два», «три»: Бог и человек, два героя (один хороший, другой - дурной), три попытки, три брата (каждый брат олицетворяет вариант жизненного выбора, судьбы), меч - крест, змей - хаос.
Преемственность заданий вводит в учебный материал новые смыслы, понятия: имена, числа, поступки персонажей, художественное значение изображения природы, волшебных компонентов, сверхъестественных сил. Раскрывается семантика, объясняются сюжеты библейские, агиографические, апокрифические, фольклорные. Учащиеся разбирались в образности и значении понятий. Школьники познакомились с сюжетами и мотивами, образами, символикой и художественным языком текстов; состоялась встреча с различными сторонами сакрального знания. Анализируя роль Высших сил (природы, Творца) в судьбах героев, показывая соотнесенность души и Большого Мира, рассказывая, сопереживая, они демонстрировали эмоционально-личностные оценки.
Для усиления целостного восприятия художественного произведения был использован прием: остановка на кульминационных, проблемных фрагментах с последующим предположением о развитии событий, беседа о впечатлении от произведения. Постановка себя на место героев мобилизует эмоции и воображение читателя: обобщая опыт персонажей прочитанных текстов, школьники увидели, как важно, входя в сотворенный Богом мир, стремиться к совершенству, умножать добро, осуществлять «план» Создателя о человеке. И тогда жизнь становится лучше, добрее.
Диагностика развития образных представлений показала, что произошло накопление нового знания об образности мифа и священных книг, Биб-
лии. После начального усвоения состоялось вторичное восприятие, глубокое и осмысленное, как результат осознания взаимообусловленности содержания и внутренней формы. Перспективная цель -достижение максимального уровня освоения материала с учетом возрастных возможностей школьников.
Библиографический список
1. Агриков меч // Сказки русского народа / сост. В.А. Гатцук. - М.: ЭОС, 1992. - 416 с.
2. Влащенко В.И. Исследовательская работа учителя и учеников на уроках чтения // Начальная школа. - 1999. - № 12. - С. 39-43.
3. Вундт В. Фантазия как основа искусства. Серия: Из наследия мировой психологии. - М.: Либроком, 2010. - 150 с.
4. Кураев А.В. Основы религиозных культур и светской этики. Основы православной культуры. 4-5 классы: учебн. пособие для общеобразовательных учреждений. - М.: Просвещение, 2010. - 96 с.
5. Молдавская Н.Д. Литературное развитие школьников в процессе обучения - М.: Педагогика, 1976. - 224 с.
6. Педагогический энциклопедический словарь / редкол.: М.М. Безруких, В.А. Болотов, Л.С. Глебова и др.; гл. ред. Б.М. Бим-Бад. - М.: Большая рос. энцикл., 2002. - 528 с.
7. Федеральный компонент государственного стандарта общего образования. Раздел «Первоначальное литературное образование». Проект. Ч. 1. -М., 2002. - С. 52-54.
8. Федеральный компонент государственного стандарта общего образования. Ч. I. Начальное общее образование. Основное общее образование. МО РФ. - М., 2010.
УДК 882.09
Бедова Анастасия Александровна
Костромской государственный университет им. Н.А. Некрасова
nastiya-lego@rambler.ru
РОЛЬ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ДЕТАЛИ В РОМАНАХ «ФАНДОРИНСКОГО ЦИКЛА» Б. АКУНИНА
Данная статья представляет собой попытку охарактеризовать особенности использования художественных деталей в романах «фандоринского цикла» Б. Акунина.
Ключевые слова: художественная деталь, Б. Акунин, «фандоринский цикл».
Художественная деталь, которая, по замечанию Е. Абрамовой, «играет особую роль не только в обрисовке конкретного персонажа, но и в сюжете самого произведения, и в выражении авторской позиции», является «одной из наиболее интересных и значимых проблем современного литературоведения» [1]. В частности, для художественного текста детективного характера присуща необычайная концентрация деталей, позволяющих резче очертить такие центральные для
этого жанра элементы, как сюжет и характеристика ключевых героев.
Отчасти вопроса о роли художественной детали в романах Б. Акунина касались в своих работах такие исследователи, как А. Вишевский [9], О. Вер-хотурцева [7] и Н. Менькова [13]. Но специально (и с учетом существующих на теорию детали взглядов) к этой проблеме до сих пор никто не обращался. Данная статья представляет собой попытку охарактеризовать некоторые основные особеннос-
© Бедова А.А., 2012
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 2, 2012
121
ти использования Б. Акуниным художественных деталей в целом.
К сожалению, в современном литературоведении, по мнению В. Кочетовой, наблюдается нечеткость в терминологии, в определении специфики и границ детали. Литературоведы соглашаются в характеристике детали как самого малого, неразложимого структурного элемента произведения, но расходятся в определении ее границ. В широком понимании к деталям причисляют, помимо внешних, материальных, относящихся к художественному миру произведения, также внутренние, выражающие душевные движения человека. Нет однозначного решения и в вопросе о том, считать ли деталь образом. Одни говорят, что образ и деталь соотносятся как «целое» и «часть»: «Образ - сугубо идеальная категория, неидентичная детали, ибо последняя представляет собой двустороннюю сущность, объединяющую материальное и идеальное, форму и содержание» [12]. Другие считают, что деталь сама по себе есть микрообраз [14]. Здесь важно отметить, что если в теории какая бы то ни было деталь действительно легко мыслится как часть целого - микроэлемент образа, то на практике (и это видно из примеров, приведенных ниже) она часто стремится к самостоятельному образу, порой смыкаясь с символом.
При определении понятия детали также встает вопрос о соотношении собственно детали и подробности. Проводить разграничение можно по разным основаниям. В. Кочетова в своей диссертации «Художественная деталь в прозе И.А. Гончарова: типы, функции, эволюция» опирается на способ их воздействия: единичность или множественность, интенсивность или экстенсивность, соответственно - и на степень экспрессивности. Под художественной деталью мы, вслед за С.И. Кормиловым, понимаем микроэлемент образа: портрета, пейзажа, быта, действия, поведения, поступка, изображенной речи и т.д. [11, с. 148].
Вопрос о классификации также имеет несколько решений. Согласно А. Есину [10], детали можно разделить на внешние и те, что показывают внешние проявления внутренней жизни героя. Е. До-бин в работе «Искусство детали» [9] рассматривает четыре группы: собственно психологические, портретные, пейзажные, детали-вещи. Современные литературоведческие словари называют детали портретные, пейзажные, бытовые, действия, поведения, поступка, изображенной речи и т.д.
В. Кочетова в названной работе предлагает выделять две группы деталей: «описательные» и «психологические». С помощью «описательных» деталей в произведении создается внешний облик персонажа и изображается окружающий его мир, то есть все то, что в произведении более или менее статично, существует как объективная данность. «Психологические» детали направлены на отобра-
жение внутреннего мира персонажа, его мыслей, чувств и характера в целом. Отображение происходит в данном случае опосредованно, через внешние формы психологического облика героя, трактовка которых читателем или другим персонажем при отсутствии авторских пояснений может носить субъективный характер. «Описательные» подразделяются на «портретные», «пейзажные» и «вещные», а в ряду «психологических» деталей выделяются «поведенческие» и «речевые». Однако четкую линию между этими двумя группами деталей провести не всегда возможно. Одна и та же деталь может быть одновременно и «описательной», и выражать внутреннее состояние персонажа.
Другим критерием для классификации может послужить функция, выполняемая той или иной деталью в произведении. Но в таком случае значительно возрастает число групп, к которым их можно отнести, что также затрудняет их характеристику. Главная причина - многофункциональность большинства деталей. Отчасти решить эту проблему позволяет выделение ведущей функции.
В рамках данной статьи остановимся на характеристике основных типов деталей (в соответствии с наиболее распространенной классификацией, выделяющей детали портретные, бытовые, пейзажные и т.д.). И в первую очередь обратимся к описанию внешности Фандорина, причем не просто как еще одного литературного персонажа, а именно как героя-сыщика. Во-первых, следует отметить наличие «особых примет», деталей-узнаваний. На ум, конечно же, приходит такая деталь, как его седые виски.
Начиная с момента появления (в финале романа «Азазель»), эта деталь часто подается на контрасте с молодостью героя, с идеально черными волосами и усиками Фандорина. Антитеза черное -белое в портрете Эраста Петровича интересно меняется с возрастом. Когда ему перевалило за пятьдесят, он приобрел «черные с проседью (про такие говорят “перец с солью”)» [3, с. 34] волосы, при этом в усах у него не было «ни единого серебряного волоска». После неожиданного разрыва с возлюбленной в романе «Весь мир театр»: «Волосы свисают, почти совсем белые, а борода, наоборот, сплошь черная, ни одного седого волоска. Не лицо, а рисунок Бердслея1» [5, с. 198].
Хотя, на первый взгляд, в данном случае не возникает проблем с классификацией, нетрудно заметить, что деталь портрета приобретает гораздо большее содержание, чем простое описание внешности. Можно даже сказать, что она тяготеет к символу, поскольку передает психологическое взросление, приобретенный жестокой ценой опыт
и, наконец, избранность героя.
Символическим же смыслом наполняются и пейзажи в романах «фандоринского цикла». В соответствии с чеховской традицией они занимают
всего пару строк и вообще немногочисленны, но строго функциональны: «Странное в окне было небо: все черное, а вдоль горизонта алая кайма. На столе уныло белели забытые депеши» [2, с. 253]. Эти два небольших предложения вводятся автором в самом конце сцены встречи Фандорина и Лизань-ки в поезде по пути в Москву. При этом герой едет в первопрестольную отнюдь не на прогулку, а по официальному, государственному делу, но, встретив очаровательную дочь барона фон Эверт-Коло-кольцева, забывает обо всем. А между тем даже вечернее небо таит в себе какую-то угрозу. Цветовая гамма (сочетание черного, красного и белого), контрастная, мрачная, подготавливает читателя к последующим драматическим событиям. Такая деталь, как «забытые депеши», ярко характеризует легкомысленное поведение героя.
Проблема отнесения к группе психологических или описательных возникает и при анализе вещных и интерьерных деталей. Так, при описании комнаты главного героя в романе «Азазель» Б. Аку-нин упоминает книги, которые «громоздятся» на столе. Несмотря на явную включенность этой детали в ряд интерьерного описания и собственную «внешность», материальность и, так сказать, вещность, не следует вырывать ее из контекста психологического портрета, характеристики внутреннего мира Фандорина.
С одной стороны, это довольно легкомысленные французские книжки, вроде «Записок парижского сыщика» Жана Дебрэ, и герой не случайно прячет ее в ожидании серьезного гостя, «человека будущего». Взамен на столе появляется «Наставление по правильному дыханию настоящего индийского брамина г-на Чандры Джонсона», которое должно, как кажется молодому человеку, придать ему больше серьезности в глазах Бриллинга. С другой стороны, подтекст, вносимый автором, например, в упоминание «Философического эссе» Дэвида Юма2, нельзя до конца соотносить с психологией героя, тем более что книгу, лежащую на столе, трудно и даже невозможно назвать поведенческой или речевой деталью. Во-первых, труды историка и экономиста, а также философа-агностика Д. Юма довольно странное чтение для молодого человека, зато его эссе, посвященные проблеме суицида, находятся в сфере интереса автора. Деталь характеризует одновременно кругозор и героя, и автора. Она не описывает речь Фандорина напрямую. Лишь упоминание о том, что он читал это эссе на английском, дает нам некоторое представление о языковой личности Эраста. К области поведенческой характеристики также относится не сама книга, а производимые с ней манипуляции (убрал со стола - положил на видное место, стремясь произвести нужное впечатление на гостя).
Следует заметить, что если применять деление деталей на вещественные и невещественные, так-
же допускаемое в некоторых источниках, то последние у Б. Акунина преобладают. Но каждая вещественная деталь приобретает особую ценность, поскольку зачастую несёт большую смысловую нагрузку по сравнению со вторыми, совмещает в себе описательные, психологические и другие функции.
Ярким примером собственно психологической, поведенческой детали становится привычка Фандорина к курению для снятия нервного напряжения и беспокойства. Изначально герой не подвержен ей, но почти в самом финале романа «Азазель» мы читаем: «Фандорин достал из новенького серебряного портсигара папиросу, не очень ловко закурил» [там же, с. 253]. Подчеркивается именно непривычность этого действия для героя. Если раньше «от нервов» он ел сладкое и «литрами пил крем-соду», то теперь от всех душевных потрясений закурил.
Смысл детали и функция, выполняемая ею, могут лежать на поверхности, и тогда ее можно назвать явной. Например, детали, связанные с темой самоубийства, можно отнести к неявным, поскольку их прочтение требует хотя бы заочного знакомства с книгой «Писатель и самоубийство» и более внимательного прочтения самих романов
о Фандорине.
Как видно из беглого анализа приведенных примеров, для детали в романах Б. Акунина характерна тенденция к расширению смыслового поля и тяготение к символизации. Однако можно заметить, что стремление перейти от детали к использованию символа присуще не только произведениям данного автора, но и в целом современной отечественной прозе писателей самых разных направлений.
Поскольку романы «фандоринского цикла» написаны в жанре детектива, то в ходе работы над проблемой художественной детали были предприняты попытки отследить возможные факты влияния жанровой структуры. Анализ образной системы (на примере главного героя и женских образов) «фандоринского цикла» через призму детали позволяет говорить о классической традиции ее использования, унаследованной от таких мастеров слова, как А.С. Пушкин, Н.В. Гоголь, Ф.М. Достоевский и А.П. Чехов. На композиционном уровне автор с помощью деталей выстраивает систему сквозных образов и мотивов, а также отдельные эпизоды и главы романов.
Можно говорить о том, что Б. Акунин преодолевает формульность детектива за счет традиций психологизма русской литературы. Вместе с тем его произведения не утрачивают необходимую легкость и занимательность благодаря смещению акцента на фигуру главного героя и неповторимой авторской иронии. Происхождение последней тесно связано не только с особенностями постмодернизма, но и с индивидуально-авторским стилем, с проблематикой «фандоринского цикла».
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 2, 2012
123
В целом необходимо отметить широкое использование Б. Акуниным различных видов деталей: портретных, бытовых, пейзажных, интерьерных, речевых, вещных и психологических. Многие из них легко встраиваются в историко-литературный контекст, другие, напротив, несут на себе отпечаток индивидуально-авторской интенции. Для романов «фандоринского цикла» характерно преобладание психологических деталей, что отчасти уводит на второй план детали других типов, в особенности играющих важную роль в детективном сюжете. Причина, несомненно, кроется в стремлении автора вывести современный отечественный детектив на уровень беллетристики, «одолжившись» богатым опытом создания психологизма у классической русской литературы.
Примечания
1 Обри Бердслей - английский художник-график, иллюстратор («Смерть Артура» Т. Мэлори, «Саломея» О. Уайльда), декоратор, поэт 1890-х гг. Его работы отмечены выразительным построением контраста черного и белого.
2 При упоминании имени Д. Юма на ум в связи с перекличками между «фандоринским циклом» и книгой «Писатель и самоубийство» приходит эссе «О самоубийстве», которое Б. Акунин в своем исследовании называет «апологией суицида».
Библиографический список
1. Абрамова Е.И. Костюм как полифункцио-нальная деталь в исторической прозе XX века [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http:// http://www. dissercat.com/content/kostyum-kak-polifunktsionalnaya-detal-v-istoricheskoi-proze-xx-veka (дата обращения: 19.12.2011).
2. Акунин Б. Азазель: Роман. - М.: Захаров, 2008. - 302 с.
3. Акунин Б. Алмазная колесница: Роман в 2 т. Т. 1. (Ловец стрекоз). - М.: Захаров, 2010. - 208 с.
4. Акунин Б. Алмазная колесница: Роман в 2 т. Т. 2. (Между строк). - М.: Захаров, 2010. - 597 с.
5. Акунин Б. Весь мир театр: Роман. - М.: Захаров, 2010. - 480 с.
6. Бидерманн Г. Энциклопедия символов: пер.
с нем. / общ. ред. и предисл. И.С. Свенцицкой. -М.: Республика, 1996. - 335 с.
7. Верхотурцева О.Е. Типология женских образов в романах Б. Акунина // Учёные записки Шадринского государственного педагогического института. Вып. 9. Филология. История. - Шад-ринск, 2005. - С. 53-62.
8. Вишевский А. Значение наряда: Эраст Фан-
дорин и русский литературный гардероб [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://
magazines.russ.ru/km/2005/1/vi11.html (дата обращения: 17.08.2009).
8. Добин Е.С. Искусство детали // Добин Е.С. Сюжет и действительность. Искусство детали. - Л.: Советский писатель, 1981. - С. 300-430.
10. Есин А.Б. Психологизм русской классической литературы. - М.: Просвещение, 1988. - 175 с.
11. Кормилов С.И. Деталь художественная // Современный словарь-справочник по литературе. -М.: АСТ, 2000. - С. 148-149.
12. КочетоваВ.Г. Художественная деталь в прозе И.А. Гончарова: типы, функции, эволюция [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http:// www. dissercat. com/content/khudozhestvennaya-detal-v-proze-i-goncharova-tipy-funktsii-evolyutsiya (дата обращения: 19.12.2011).
13. Менькова Н.Н. Языковая личность писателя как источник речевых характеристик персонажей (по материалам произведений Б. Акунина) [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http:// lib. ua-ru.net/diss/cont/9 3528. html#contents (дата обращения: 20.12.2011).
14. Путнин Ф.В. Деталь художественная // Литературный энциклопедический словарь / под общей ред. В.М. Кожевникова, П.А. Николаева. - М.: Сов. энциклопедия, 1987. - С. 90.
15. Циплаков Г. Зло, возникающее в дороге, и дао Эраста [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2001/11/ ciip.html (дата обращения: 17.08.2009).
16. Человек проекта [Электронный ресурс]. -Режим доступа: http://www.ozon.ru/context/detail/id/ 196489/ (дата обращения: 15.12.2011).
17. Чхартишвили Г.Ш. Писатель и самоубийство. - М.: Захаров, 2007. - 464 с.
