CC BY
6ФИЛОСОФСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ. ФИЛОСОФИЯ КУЛЬТУРЫ.
СОЦИАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ
Роль гейзенберговской неопределенности познания в формировании мифологического мироощущения и миропонимания
Власенко Константин Игоревич,
аспирант, РГПУ им. Герцена (Институт философии человека) E-mail: konstantinherzen@gmail.com
Кантовская необходимость самоопределения человека путем познания объективно познаваемого, когда человеческое самопознание (Selbsterkenntnis) господствует над знанием внешнего мира, нуждается в переосмыслении в свете неопределенности квантовой механики, устанавливающей ограничения на знание всех параметров, т.е. на способность человека понимать и описывать мир объективно. Принцип Гейзенберга, тот факт, что нельзя знать настоящее во всех его параметрах, радикализирует самоопределение Канта. В ситуации, когда человек уже не в состоянии предписывать универсальные, безусловно действительные законы. Другому (природе) и где неопределенность (неопределенность микроскопической структуры всего мира) действительна в принципе (и в качестве), новые ограничения и требования, предъявляемые неопределенностью Гейзенберга, могут стать «моделью» для переосмысления самоопределения Канта.
Ключевые слова: мифологическое мироощущение, мировоззрение, миропонимание, принцип неопределенности, антропология, теория.
Введение
Все общества должны справляться с неопределенностью, тем фактом, что будущее непредсказуемо, и учитывать прошлые несчастья. Антропологическая теория, как правило, отдает предпочтение закономерностям повседневной жизни, уделяя меньше внимания нерегулярным событиям, которые нарушают социальный порядок. Неопределенность и нерегулярность тесно связаны друг с другом. Купер и Праттен [3, С. 108] утверждают, что неопределенность существует в сложном семантическом поле, связанном с семейством понятий, включая неуверенность, неопределенность, риск, двусмысленность, амбивалентность и неясность, смешанные с путаницей; случайная возможность. Эти авторы утверждают, что неопределенность стала доминирующей чертой, неотъемлемой силой в субъективном опыте жизни в современных американских обществах. В то время как культура влияет на то, как решается неопределенность, стратегии преодоления часто ссылаются на некоторые вопросы подотчетности, спрашивая, кто несет ответственность за это несчастье.
Харам и Ямба упоминают, что в антропологии термин «неопределенность» часто используется неопределенным образом, чтобы подразумевать непредсказуемые результаты, часто негативного рода, делающие жизнь нестабильной [6, С. 221]. Некоторые, однако, утверждают, что именно эта непредсказуемость делает жизнь сложной драмой. Бохольм отмечает, что неопределенность связана с тем, что непредсказуемо в жизни, странными возможностями и нерегулярными явлениями. Когда неопределенность имеет позитивный привкус, мы говорим об «удаче» или «удаче», а когда неопределенность испорчена мрачными или катастрофическими ожиданиями, мы говорим о «риске». В то время как культура относится к общим знаниям в обществе, направляя ожидания к тому, что является нормальным, действительным и обычным, случайность относится к тому факту, что события и действия непредсказуемы.
Термин неопределенность обычно относится к несчастным случаям, наступлению несчастья, тяжелой болезни, внезапной смерти и другим случайным событиям, которые не являются ни предсказуемыми, ни существующими в пределах одной сферы контроля. Мы включаем сюда экономическую нестабильность, репродуктивную неэффективность и угрозу здоровью. Он является общим для человеческого состояния. Культуры существенно различаются в том, как они приписывают причину конкретным событиям. Они могут включать в себя несчастный случай, случайность, провидение или события, происходящие по признаку действия какой-либо злонамеренной силы. Объяснение подстегивает управление: медицина, технологии, ритуалы и магия. Гадание может выявить причины несчастий, начиная
сз о
сг
=Е
0
1
-1 У
"О
=Е СГ
от предков и духов и заканчивая колдунами. Вину часто приписывают какому-то человеку или сверхъестественной сущности. Затем больные и их семьи будут экспериментировать с различными лечебными мерами, включая фармацевтические препараты, колдовские антидоты и жертвоприношения. Но лекарства часто терпят неудачу, и сомнения и неопределенность сохраняются.
Существует длинное антропологическое наследие, относящееся к тому, как индивидуалы справляются с неопределенностью от классических исследований несчастья до более поздних исследований риска и неопределенности. Кроме того, управление неопределенностью стало важной темой в социологических исследованиях рискованного общества. Многие опологи утверждают, что религия и ритуал выполняют универсальные функции, справляясь с непредвиденностью или «хрупкостью человеческой жизни». Религиозные идеи обеспечивают объяснительные рамки для непредвиденных обстоятельств - идеи о том, что события и человеческие действия непредсказуемы- и предлагают практические стратегии для борьбы с эпистемической неопределенностью. Как религия, так и ритуал символически упорядочивают случайность посредством интерпретаций и объяснений, «основанных в трансцендентных сферах намеренно действующих божеств или сверхприродных агентов». Что кажется очевидным, так это то, что люди остро осознают неопределенности в своей жизни и разрабатывают стратегии для борьбы с ними. Часто они носят чисто прагматический характер.
Антропологические исследования показывают, что нам нужно объяснять непредсказуемые явления, чтобы управлять или контролировать их и предотвращать их возникновение в будущем. Несмотря на то, что люди живут в условиях неопределенности, они пытаются создать чувство безопасности и безопасности, и люди никогда не становятся просто жертвами судьбы [5, С. 274]. Представление Бурдье о иллюзии представляет собой человеческое стремление инвестировать в мечты и надежды либо материально, либо символически как борьбу за немедленный контроль, даже при одновременном представлении как иллюзорное. То, что мы не подчиняемся непостижимому, демонстрируется естествознанием и медициной, а также попытками вмешательства в судьбу в других культурах. Контроль всегда обсуждается в рамках общественных отношений.
Основная часть
Согласно Гейзенбергу, математические символы, которые мы используем для описания ситуации наблюдения, представляют собой скорее возможную, чем фактическую. Можно сказать, что они представляют собой взаимосвязь между возможным и фактическим [7, С. 155-176].
Принцип, появившийся в работе Гейзенберга от 1927 года (Фактическое содержание квантовой теоретической кинематики и механики), посредством соотношений и воображаемых экспериментов, показал, что «переменные могут быть определены одновременно только с характерной неопределенностью», которая является внутренней причиной «возникновения статистической соотношения в квантовой механике». Другими словами, если положение частицы определено более точно, импульс будет известен более неточно.
Этот принцип вместе с самой квантовой механикой, „ а также философией Гейзенберга долгое время широко £2 интерпретировался и переосмысливался. В конце кон-~ цов, включая недавние публикации, посвященные ин-о терпретации, переосмыслению, обобщению и, в част-2 ности, поиску «нарушения» принципа, когда общее ко-^ личество «неопределенности остается нетронутым» [7,
С. 155-176]. Неопределенность, по-видимому, является «физической реальностью», которая приобретает объективный характер. Версия принципа неопределенности Джиджнасу, где также выделена его «онтическая» сторона, предполагает ограничение совместной опреде-ляемости положения и импульса частицы ограничивает знания, которые можно получить из измерений, а также из некоторых новых соотношений, не являются общедействительными, как утверждали их авторы.
Объясняя свой собственный опыт и непонимание развития «атомной физики за последние 50 лет», Гей-зенберг указываетдиалогичность, которая подтверждает, что даже объективное естествознание возникает в интерсубъективной бесконечности конечного диалога (среди ученых).
Если наблюдатель воздействует на измеряемую «реальность» до такой степени, что любой запрос на объективность результатов измерений сам по себе слишком требователен, то ясно, что не только предсказание, но и его ранее абсолютно гарантированная точность мгновенного количественного измерения в классической форме отключены. Это, таким образом, наблюдательная способность, способность изменять объект наблюдения, подвергая его действию остального мира (включая экспериментальный режим, стандарты оценки, уже существующие знания и т.д.). Нейтральный (и «лишенный всякого интереса») кантовский наблюдатель исчез с определяющей научной сцены [2, С. 62-71]. Как будто эпистема, в которой наблюдение «играет решающую роль», принимает все характеристики, так и «реальность меняется в зависимости от того, наблюдаем мы ее или нет». Не является ли эта новая позиция наблюдателя отчасти радикализацией трансцендентального поворота, который требует, чтобы «объекты соответствовали нашему знанию» (Кант, В XVII)? Означает ли это, что в преемственности с поворотом Канта жесткие рамки естественнонаучного (кантианского) мышления и языка прорваны и что проблема возможности человеческого самоопределения полностью открыта? Кажется, что на место Одиссея приходит Аврам, отправляющийся в совершенно неизвестную страну, который после всех приключений благополучно возвращается на родину. Проблема возникает, когда этот уход без обещанного возвращения пытаются представить символами и средствами познания Одиссеи. Это сравнение греческого и библейского образа мышления и жизни можно рассматривать как соответствие ситуации между квантовой и классической физикой.
Гейзенберг утверждает: «Мы просто не можем знать настоящее в принципе во всех его параметрах. Следовательно, всякое восприятие есть выбор из совокупности возможностей и ограничение того, что возможно в будущем». В отличие от Одиссея и Канта, стоящих на точке зрения, с которой можно познать все параметры и, следовательно, победить все (возможно) познаваемое, Аврам и квантовая механика (в каком-то смысле) не способны познать настоящее во всей его полноте, не говоря уже о будущем. Однако это стало поводом не для того, чтобы отклонить вызов, а для того, чтобы принять его. Это, в частности, связано с тем, что «при поиске гармонии в жизни никогда не следует забывать, что в драме выживания мы сами являемся и игроками, и зрителями» (точка зрения Бора). Поэтому представляется необходимым «переосмысление» Гейзенбергом кантовской «интерпретации» условий возможности мышления в естественных науках.
Главный вопрос заключается в следующем: каким образом и в какой степени один радикально новый на-
учный опыт и знание квантовой механики изменяют кан-товское определение самоопределения человека?
Рассмотрим влияние неопределенности Гейзенберга на самоопределение и мироощущение человека. Кан-товское «невозможное» экспериментальное исследование (Кант, Б XVIII вл.) и новые формы математизации знания необходимо прорывали «границы возможного опыта» и требовали иной логики и концептуальности. И, прежде всего, для интерпретации. В отличие от кан-товского стремления к тотальной, системной детерминированности научных понятий, новая наука должна была (почти неизбежно) предполагать невозможность их полной детерминации и, в отличие от Канта, признавать отрицательную роль воображаемого и экспериментального воображения - не только в построении тех или иных воображаемых и экспериментальных моделей и решений. То, что понималось как недостаток и неполнота (для Канта и классической физики), теперь представляется неизбежной реальностью и преимуществом. Это преимущество является преимуществом в антикантианском смысле: основываясь на бесконечной возможности понимания (почти у Ницше) (Verstehen), наука отказалась от всякого определенного концептуального захвата целого.
В новой, атомной, науке, пытающейся понять явления и, по крайней мере, признать, как (и вытекают ли) они из общих законов природы, исследователям «приходится иметь дело с частями природы, в которые [они] могут проникнуть только с помощью самых искусных орудий» [7, С. 155-176]. Новый научный опыт подразумевает, что язык становится условием возможности познания. Обыденный/повседневный язык, как известно, не может быть легко использован, когда речь идет о квантовой механике и ее основных классических экспериментальных результатах (которые затем должны быть описаны обычным способом/языком). Следовательно, обычное понимание и описание явлений не может быть легко использовано для объяснения того, что именно означает знать свойство системы/частицы только «частично» (положение-импульс, т.е. отношение между точностью, с которой известно одно значение, и точностью, с которой может быть определено другое значение). Или, что именно означает, что функция вероятности, записанная для представления «экспериментальной ситуации во время измерения, включая даже возможные ошибки измерения», описывающая «целый ансамбль возможных событий» (во время наблюдения) и найденная изменяемой (прерывисто) самим наблюдением, объединяет « субъективные и объективные элементы» и, по сути, представляет собой «смесь двух вещей, частично факта и частично нашего знания факта». Обыденное наблюдение и кантовское понимание человека как наблюдающего существа неприменимы к миру квантовых объектов, характеризующемуся корпускулярно-волновым дуализмом, квантовыми скачками и вероятностями. Таким образом, копенгагенская интерпретация квантовой механики предназначалась для того, чтобы указать, как говорить и как думать о квантовых явлениях, а также устранять расхождения (например, дуализм непрерывный-прерывистый/корпускулярно-волновой дуализм). Интерпретация предполагает использование классических понятий (необходимых для соединения явлений) для описания условий эксперимента (оборудование и мир, не принадлежащий исследуемому объекту) и результатов. Порядок: природа-человек-наука, оправдывает как идеал полной объективности (классическая физика), так и парадокс квантовой механики, т.е. применение классических понятий (вместо того, чтобы отходить от них и вводить новые для возврата к объектив-
ному, нестатистическому, описанию природы) для описания ситуации в новой области исследования, а также желания «понять определенное явление» и «признать, как это явление вытекает из общих законов природы». Напротив, Л.И. Вайнберг утверждает: «Копенгагенская интерпретация описывает, что происходит, когда наблюдатель делает измерение, но наблюдатель и акт измерения сами по себе рассматриваются классически. Это, безусловно, неправильно: физики и их аппарат должны подчиняться тем же квантово-механическим правилам, которые управляют всем остальным во Вселенной» [1, С. 163-167].
Причина непонятности фундаментальных понятий квантовой механики заключается в том, что различные способы существования и данности устанавливают пределы применимости терминов. Это не только означает, что понятие, адекватное определенной предметной области, не может быть безусловно перенесено на все другие области, но также означает (очень важно для Канта), что не существует универсальных категорий как априорных кристаллизаций логических функций понимания (Verstand). Для Гейзенберга «применимость классических кинематических и механических концепций не может быть выведена ни из законов, управляющих нашим мышлением, ни из опыта» [7, С. 155-176].
Более того, в отличие от Канта, Гейзенберг указывает, что из-за непредсказуемости распространения знаний мы не можем заранее предсказать пределы применения наших ключевых классических понятий, таких как существование, пространство и время. Новый тип регистратора, измерительного аппарата, а не живого наблюдателя Канта, по-другому действует и «познает» свой «объект» (частицы). Ни оно, ни его объект не формируются пространством и временем как априорные формы человеческой чувствительности.
Таким образом, технические знания напрямую влияют на новое человеческое самоопределение. Подобно тому, как ни одна «элементарная» частица не может быть категорически определена полностью, и никакое основополагающее понятие не может быть однозначно определено раз и навсегда, так и человеческое самоопределение не может быть дано раз и навсегда. Границы познания сейчас задаются языковыми рамками гораздо больше, чем во времена Канта. Полученные результаты уже не являются только возможным опытом, но, прежде всего, возможным пониманием; они сами по себе требуют собственной интерпретации. Таким образом, пределы человеческого самоопределения и познания теперь находятся в запутанном узле языковой обусловленности мышления. Это герменевтический поворот. Точнее, любой новый опыт, каждый новый результат, каждое новое понятие реопределяет не только наблюдаемую реальность в «момент» наблюдения, но и всякую уже существующую теорию и концептуальность, и, в конечном счете, самого наблюдателя - как homo hermeneuticus.
Если квантовая механика определенно отвергла нейтральную позицию наблюдателя и показала его необходимую субъективную причастность к самому знанию, то несомненно, ни одно научное знание такого типа не может быть искусственно отрезано от его предмета. Основная тенденция кантовского трансцендентализма обращена вспять: субъективизированный объект заменил объективирующий субъект. Это важнейшее событие указывает на реверс в самом самоопределении человека. Невозможность быть уверенным в предсказании развития естественных наук свидетельствует о том, что самоопределение человека сейчас гораздо труднее, чем во времена Канта.
сз о
сг
=Е О
-о
=Е СГ
со
I_
u
CM CO
В отличие от кантовского необходимого, полного онтологического и когнитивного определения вещи, элементарное в квантовой физике предстает в двух взаимоисключающих, «дополняющих» картинах. Переходя от одного к другому и обратно, мы получаем «правильное впечатление о реальности, стоящей за нашими атомными экспериментами» (концепция Бора). Этот странный вид «Бытия» (Sein) является одновременно лицом и другой стороной человеческого знания. Новое радикальное открытие, что мы не можем совместно определить два свойства элементарного (частицы), и что определение и вероятность одного означает потерю детерминации и вероятности того, что другое должно быть точно определено, несомненно, исключает всякую возможность знания всей системы, поскольку: «все же мы должны знать и то, и другое для определения поведения системы» [7, С. 155-176].
С другой стороны, неопределенность и непредсказуемость состояния между двумя наблюдениями в атоме делают бессмысленным применение излюбленного закона Канта - закона причинности. Чтобы ответить на вопрос Почему? (например, почему частица был испускаем атомом в определенное время), в микросфере «мы должны были бы знать микроскопическую структуру всего мира, включая нас самих, а это невозможно» [7, С. 155-176].
Таким образом, основания научного объекта Канта, пространство, время, категории, закон причинности и трансцендентальный идеал имеют лишь «ограниченный диапазон применимости».
Знаменитый вывод Гейзенберга: «Впервые в истории человек на этой Земле стоит на месте только против самого себя» [2, С. 179], представляет собой совершенно новую структуру человеческого самопознания, но также и парадокс само-детерминации. Только в такой ситуации, когда все по-другому, странно, трансцен-дентно отключено в самой возможности, человеческое самоопределение в состоянии полностью побаловать классическую детерминацию остального мира и самоопределиться абсолютно. Тут же, на пике возможности самоопределения, мы сталкиваемся с парадоксом. Неопределенность, т.е. нерезкость, внутреннее сопротивление частицы (наблюдаемого объекта, всегда «наблюдаемого в пределах точности эксперимента»), не позволяет обострить знание о нем. Именно тогда, когда ему удается во всем встретиться только с самим собой, человек сталкивается с непреодолимым сопротивлением собственному абсолютному самоопределению. Поэтому, ни гармоничный вечный космос, ни тектонические природные силы, ни всемогущий Бог, ни кантовский мир вещей в себе, со всеми их (не)познаваемыми законами, столь непосредственно (своим сопротивлением) влияли на самоопределение человека, как это было в копенгагенской интерпретации квантовой механики.
Если человек, как человеческое существо, добавляя (во всей своей субъективности) все возможные определения (Ницше), остается, согласно Гейзенбергу, не только без всех вышеупомянутых противников (космос, нация, Бог, вещь в себе), но, решающий и без какого-либо возможного партнера в Бытии, человечество вообще вступает в эпоху победителя без поражения. Человек остается только с самым трудным из всех освобождений - (стоическим) освобождением от самого себя. Отношения оппонента или партнера с абсолютным Другим невозможны, поскольку человек «везде встречает только самого себя». По-видимому, остается только другой человек (как alter ego), как возможный вызов самоопределению. Но граница между двумя людьми во вновь созданной ситуации несопоставима с границей между дву-
мя свободами (Канта), которые взаимно ограничивают себя в той же мере, в какой они самоопределяют себя. Теперь они оба находятся в сети, без возможности взаимного самовыражения.
Все это требует нового «фундамента» человека, завершения проекта, который Декарт только набросал, а Кант развил в своей философии. Примирение человека с самим собой, как единственная задача своего времени и как последняя стадия примирения самопознания и познания, по Гейзенбергу (1957, 281), является единственной целью, оставшейся человечеству: «Путь к этой цели будет долгим и трудным, и мы не знаем, какие станции страдания еще лежат на нем».
Признаки этого примирения более непостижимы, чем «шифры трансцендентности» Ясперса. Тем не менее, средство примирения остается традиционным: всемогущая математизация, в которой формулы «больше не изображают природу, а скорее наше знание природы». Таким образом, знание интерпретирует и математизирует само себя. В этих отношениях она должна быть в состоянии (со своей позиции) переосмыслить историю науки и установить ее как истинную, непрерывную историю.
Вслед за Гейзенбергом Вайцзеккер добавляет, что человек пытается проникнуть в объективную истину природы, но в ядре ее недостижимой глубины неожиданно, как в зеркале, он видит себя. Это самонахождение человека в том месте, где мысль предыдущих эпох находит Бога, Природу или трансцендентное общее, что не оставляет кантовскому места для веры. Здесь мы сталкиваемся с новым парадоксом. Хотя ограничение кантовских форм пространства и времени следует духу кантовской критики и ограниченности знания (чтобы оставить место для веры), новые открытия оседают в тех областях, которые, по Канту, не позволяли знанию применять к ним свои формы. Имманентность знания прорвалась через круг возможного опыта и начала завоевывать «пространство» трансцендентного (если это возможно сделать внутри самого знания). Как и с каким правом? Кант детерминированностью возможности познания силами познания доказывает, что наши познавательные формы, наши методы и понятия не имеют приложения в сфере трансцендентного. Атомная физика также показывает, что когнитивные формы, методы и концепции классической физики не (полностью) применимы к ее вновь открытой области. Только эта область больше не является областью трансцендентности, а областью человеческой саморефлексии детерминации.
Тот факт, что с элементарной частицей мы не обнаруживаем (ничего) в ее природе, оправдывает сравнение результатов квантовой механики с «Критикой чистого разума». В обоих случаях ученый «возвращается к самому себе» в поисках лучших вопросов и «более оригинальных ответов». Интерпретация экспериментальных результатов (Гейзенберг) приходит на смену критике (Кант). В связи с этим конструктивное интерпретационное обоснование научных результатов и теорий начинает играть роль критического отказа (традиционная догматическая метафизика). Проблема становится более выраженной с пониманием невозможности конечного успеха интерпретации. Мало того, что результат эксперимента не является объективным знанием реальности, но и его математическое изложение и, в частности, интерпретация указывают на неполноту. Таким образом, самоопределение требует нового самоограничения. С другой стороны, конец догматической метафизики имеет много общего с разрушением научного мифа об объективной науке. Истинный вопрос, остающийся в тени, - это вопрос об утрате последнего убежища для истины. Напомним,
что субъектно-объектное отношение нового века стало краеугольным камнем бытия, столкнувшегося с бесконечной неопределенностью коперниканской вселенной, благодаря методично построенному двойному гаранту: картезианской нейтральности субъекта и независимости объекта. Парадоксально, но именно эпоха картезианского субъективизма нашла свое оправдание в объективности целостного знания. На его безопасной почве был установлен примат национальной науки как объективной истины. Однако с появлением квантовой механики и ее развития в начале прошлого века весь идеал объективности рухнул. Человек остался без законности как гаранта истины и ключевой опоры для собственного самоопределения.
Метафизический и позитивистский догматизм, для этого возможный, имеют одни и те же пределы. Если instruments «регистрирует» только то, что количественно возможно, то кантовское «всеобъемлющее определение всех вещей», даже человека, должно быть заменено статистической вероятностью как примирением «объективных и субъективных факторов» [4, С. 10]. Как аристотелевская потенция, как единственно предсказуемая, вероятность (функция) описывает «ансамбль возможных событий». В этом процессе столкновения с возможным, выбранным фактическим событием, вероятностной функцией, существующим знанием, режимом математизации, соответствующей концептуальностью изменяются непрерывно и взаимно. Все они относятся только ко «времени» наблюдения, а не ко времени между двумя или более наблюдениями. Сжатое название этой изменчивости, в которой, как и в игре, мы имеем взаимную детерминацию наблюдателя, объекта и технического устройства наблюдения, целостность остального мира, целостность знания и языка, переход возможного к фактическому в ходе самого наблюдения. квантовый скачок. В этой игре исключается сила кантовского трансцендентального единства апперцепции. Субъект является одновременно наблюдателем и игроком. Тем не менее, он не может полностью предвидеть дальнейшее развитие игры. «Игра стоит того, поскольку мы не знаем, что это будет конец».
Заключение
Гейзенберговская неопределенность познания, т.е. возможность полного познания вещи, кратко выраженная через: ограниченность совместной детерминируемой способности/заострения положения и импульса частицы; взаимодействие наблюдаемого объекта и измерительного прибора, т.е. неизбежное возмущение наблюдаемого объекта, управляемое в сумме только соотношением Гейзенберга; формализм, имеющий дело с нашим знанием выступ объекта, а не сам объект; становится более «реальным», чем все перечисленные (в ограничении способности человека понимать и описывать мир), и только принимает «объективный» характер.
В отличие от видения Канта, в котором самоопределение человека получает свою собственную реализацию через моральную автономию, т.е. с повиновением универсальным законам его собственного разума, мы больше не в состоянии предписывать универсальные законы (чему-либо). Это может означать, что, если не полностью отменить, Просвещение и кантовское самопросвещение (посредством знания) в значительной степени ограничены (и представляют собой частные случаи общей неопределенности). Однако, если, в отличие от требуемого полного самоопределения, принять во внимание прозрение Канта о невозможности полного совершенства какого-либо отдельного человека (при этом предпола-
гается возможное совершенство человечества), то мы окажемся в ситуации, аналогичной той, которая действительна в мире квантовых объектов, т.е. в месте одного измерения.
Существенно изменившийся смысл наблюдения, невозможный уход от «парадокса квантовой теории, а именно необходимости использования классических понятий», а также неопределенности, которые «могут быть названы субъективными в той мере, в какой они относятся к нашему неполному знанию мира», актуализируют проблему самоопределения человека во многих аспектах. Мартин Хайдеггер, который указал на один из этих аспектов так же (и в том же году), как и его друг Гейзенберг, утверждает: «Возможность стоит выше реальности» [2,4].
Последние достижения - технологические и другие, «существование» оцифрованного виртуального мира, радикализируют позицию гейзенберговской неопределенности (познания), что, следовательно, означает дополнительную необходимость переосмысления просветительско-кантовского проекта самоопределения человека.
«Оправдание» науки Гейзенберга, утверждающее, что новая наука не интересуется Вселенной «в целом» и что ее большая часть, «включая нас самих, не принадлежит объекту», неприемлема с точки зрения человека, который должен быть самоопределен (знанием, включая знание «целого»), Как и от того, что «необычное» должно стать «обычным» в самоопределении. Таким образом, канто-человеческое самоопределение по-прежнему актуально, даже в смысле этого «объектива» (неопределенности), и может рассматриваться в рамках Гейзенберга, дополняющего, «играющего с обеими картинами» (объективностью иинтерсубъективностью). Это согласуется с утверждением Вайцзеккера «Природа раньше человека, но человек раньше естествознания», которое оправдывает как классический «идеал полной объективности», так и парадокс квантовой теории. Homo metaphysicus более ранний, чем homo hermeneuticus, и вопрос о его самоопределении более человечен, чем интерпретация результата измерения, но и метафизические вопросы в силу их собственной неопределенности (Кант) обязательно требуют их герменевтической релятивизации.
Литература
1. Вайнберг Л. И., Сигодин М.В. Аппарат теории нечетких множеств в распознавании образов //Автоматика и телемеханика. - 1982. - № . 9. - С. 163-167.
2. Гаспарян Д.Э. Детерминизм и индетерминизм в дуалистических и недуалистических онтологиях: от Канта к Сартру //Идеи и идеалы. - 2014. - Т. 1. -№ . 4 (22). - С. 62-71.
3. Купер Э., Праттен Д (2014). Этнография неопределенности из Африки. Палгрейв Макмиллан с.: 1-108.
4. Рыбакова И.А. Понятие "порядок действительности" в философии физики Вернера Гейзенберга (по материалам его книги "Ordnung der Wirklichkeit"). 2022, с. 11.
5. Уайт С. (1997) Подвергая сомнению несчастье: прагматика неопределенности в Восточной Уганде. Издательство Кембриджского университета p: 274.
6. Харам Л., Ямба КБ (2009) Работа суверенностью в современной африканской жизни. Nordiska Afrika-institutet p: 221.
7. Busch P., Heinonen T., Lahti P. Heisenberg's uncertainty principle //Physics reports. - 2007. - Т. 452. - № . 6. - С. 155-176.
C3
о
u~
IE
0
1
-1 У
"О
IE
u~
THE ROLE OF THE HEISENBERG UNCERTAINTY OF COGNITION IN THE FORMATION OF THE MYTHOLOGICAL WORLDVIEW AND WORLDVIEW
Vlasenko K.I.
RGPU them. Herzen (Institute of Philosophy of Man)
Kant's need for self-determination of a person by knowing the objectively knowable, when human self-knowledge (Selbsterkenntnis) dominates the knowledge of the external world, needs to be rethought in the light of the uncertainty of quantum mechanics, which sets limits on the knowledge of all parameters, i.e. on the ability of a person to understand and describe the world objectively. The Heisenberg principle, the fact that one cannot know the present in all its parameters, radicalizes Kant's self-determination. In a situation where a person is no longer able to prescribe universal, unconditionally valid laws to the Other (nature) and where uncertainty (the uncertainty of the microscopic structure of the whole world) is valid in principle (and in quality), the new restrictions and requirements imposed by Heisenberg's uncertainty can become " model" for rethinking Kant's self-determination.
£7
CJ
CO
OJ
CM
CO
z
58
Keywords: mythological worldview, worldview, worldview, uncertainty principle, anthropology, theory.
References
1. Weinberg L. I., Sigodin M.V. The Apparatus of the Theory of Fuzzy Sets in Pattern Recognition // Avtomatika i telemekhani-ka. - 1982. - no. 9. - S. 163-167.
2. Gasparyan D.E. Determinism and indeterminism in dualistic and non-dualistic ontologies: from Kant to Sartre // Ideas and ideals. - 2014. - T. 1. - No. 4 (22). - S. 62-71.
3. Cooper E., Pratten D (2014). An ethnography of uncertainty from Africa. Palgrave Macmillan p.: 1-108.
4. Rybakova I.A. The concept of "order of reality" in Werner Heisenberg's philosophy of physics (based on materials from his book "Ordnung der Wirklichkeit"). 2022, p. eleven.
5. White S. (1997) Questioning bad luck: The pragmatics of uncertainty in Eastern Uganda. Cambridge University Press p:274.
6. Haram L., Yamba KB (2009) The work of sovereignty in contemporary African life. Nordiska Afrikainstitutet p: 221.
7. Busch P., Heinonen T., Lahti P. Heisenberg's uncertainty principle //Physics reports. - 2007. - T. 452. - No. 6. - S. 155-176.
