CC BY
141
Сер. 6. 2009. Вып. 2
ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Н. А. Нестерова
РОЛЬ ЭТНОЛИНГВИСТИЧЕСКОГО ФАКТОРА В ПРОЦЕССЕ ЭТНИЧЕСКОЙ МОБИЛИЗАЦИИ У ФИННО-УГОРСКИХ НАРОДОВ ЕВРОПЕЙСКОГО СЕВЕРА РОССИИ (НА МАТЕРИАЛАХ КАРЕЛИИ И КОМИ)
Активное функционирование и развитие родного языка, право на свободное его использование — это ключевая проблема любого народа независимо от его численности, а сам язык — это базовый, цементирующий фактор, который определяет процесс этнического народосбережения. Очевидно, что утрата языка означает начало исчезновения народа (этноса), кризис его этнического воспроизводства.
Исследуя процессы развития финно-угорских народов Европейского Севера России, невозможно обойти анализ решения языкового вопроса, поскольку язык в многонациональном государстве зачастую становится фактором не только культурным (лингвистическим), но и политическим, определяющим в целом дальнейшее развитие государства, влияющим на решение проблем государственного устройства в полиэтническом сообществе, федеративных и даже международных отношений. Ярким примером этого являются процессы в регионах проживания финно-угорских народов на Европейском Севере России — коми, карел, вепсов и финнов — в исторические периоды 1920-1930-х и 1990-х гг., т. е. в периоды наиболее активных этнополитических, этнокультурных и этнодемографических процессов.
1920-е гг. — время создания национально-территориальных автономий у значительной части народов современной России в результате реализации советской национальной политики, основанной на принципе права народов на самоопределение. Автономии получили в том числе и финно-угорские народы Европейского Севера — коми и карелы. В свою очередь Карельская автономия стала автономией и для проживавших здесь вепсов и финнов. Таким образом, через создание автономий осуществлялась «действительная советизация этих областей, превращение их в советские страны, тесно связанные с центральной Россией в одно государственное целое», что было невозможно «без широкой организации местной школы, без создания суда, администрации, органов власти... из людей, знающих быт и язык населения.»1. Особенностью этого процесса было отсутствие письменности у большинства российских народов, получивших автономию, в том числе у коми, карел и вепсов. Важнейшей задачей советской национальной политики стала задача языкового строительства для «бесписьменных» народов.
Этот процесс в полной мере определяет термин «национально-языковая политика» как часть национальной политики, суть которой можно определить как целенаправленное сознательное регулирование государством языковых процессов по отношению к различным слоям общества и связанное с «выбором форм и методов руководства, и не только в области культурного строительства»2. В свою очередь наиболее эффективным механизмом реализации языковой политики являлась национальная школа, где происходит полноценное воспроизводство, общественное функционирование и культивирование норм
© Н. А. Нестерова, 2009
единого литературного языка любого народа. В первые два десятилетия советского периода преподавание в российской начальной школе осуществлялось на 60 языках, в том числе на коми, финском, карельском и вепсском. Первые нормативные документы, заложившие основу советской национальной школы, были приняты в 1918 г. В постановлении народного комиссариата просвещения Российской Федерации от 31 октября 1918 г. «О школах национальных меньшинств» дано одно из первых определений национальной школы: «Под национальной школой Российской Республики разумеется школа, которая обслуживает меньшинство населения, отличающееся от большинства своим языком и бытовыми особенностями. Преподавание в национальной школе ведется на родном языке. В связи с родным языком изучается национальная литература и история своего народа... на обеих ступенях единой трудовой школы и в высшей школе»3.
Следует учитывать, что коренные российские народы, сложившиеся в этнические общности, к началу ХХ в. представляли собой сугубо сельские этносы, что в свою очередь обусловило их дистанцирование от активных общественно-политических процессов. В этих условиях исторически вряд ли корректным являлся тезис советской историографии о «массовой и активной» включенности населения «национальных окраин» в процессы национально-государственного строительства, хотя бы даже по причине отсутствия в полной мере сформированного чувства массового национального самосознания. По образному и, на наш взгляд, верному выражению английского историка Э. Карра, происходило «выстраивание» автономий «сверху» в силу того, что «немногие из. народов обладали значительной интеллигенцией или классом, который мог бы стать правящим», а также «из-за слабости ресурсов и опыта у тех национальных групп, которым давалась автономия»4.
Так, например, инициатива создания в1920 г. Карельской трудовой коммуны (КТК) принадлежала известному представителю финляндского рабочего движения Э. Гюллингу. Его план предусматривал одновременное решение трех задач: подготовка нового революционного выступления в Финляндии, нейтрализация усилий белофиннов по захвату Восточной Карелии и удовлетворение национальных запросов карел. Это определило особенности положения Карельской автономии в системе советской федерации в 1920-е — первой половине 1930-х гг., в том числе решение языкового вопроса. Таким образом, очевидно, что создание Карельской автономии, в первую очередь, решало вопрос политический, более того, международный — взаимоотношения Советской России и Финляндии, поскольку в планах последней на тот период весьма актуальным был вопрос о присоединении Восточной Карелии к Финляндии. В языковой политике «карелизации» была избрана т. н. концепция «карело-финского» языка, что предусматривало на самом деле широкое внедрение во все сферы общественной жизни финского языка (в том числе и по причине сложностей формирования единого литературного письменного карельского языка из-за наличия в нем различных диалектов — ливвиковского и людиковского). Финский язык активно функционировал во всех сферах общественной жизни вплоть до органов государственного управления, стал языком обучения в созданной системе национального образования. Таким образом, по большому счету произошла подмена процесса «карелизации» «финнизацией», что, однако, не помешало дальнейшему национально-государственному развитию Карельской автономии. Введение финского языка в 1920-е гг. в тех условиях, вероятно, было оптимальным решением, позволившим создать предпосылки для консолидации карельских диалектов, устраняя рамки, ограничивающие функции карельского языка бытовым общением. В дальнейшем высшим руководством страны в противовес
расширению влияния политики «красных финских эмигрантов» было инициировано политическое решение о разработке письменности карельского языка в Карелии, а также у тверских карел и карел Московской области и вепсского языка в Шелтозерском районе Карелии, Ленинградской и Вологодской областях. Однако процессы разработки норм литературного карельского и литературного вепсского языков так и не были завершены, и, следовательно, эти языки не получили функционального развития. Финский язык на длительный период, вплоть до середины 1950-х гг., наряду с русским утвердился как официальный. (За исключением периода 1939-1947 гг. — времени осложнения взаимоотношений между СССР и Финляндией и периода войны)5.
Несколько иным образом развивалась ситуация в Коми автономии, где осуществлялся процесс «зырянизации» («комизации»). Создание норм единого литературного коми языка осуществлялось довольно успешно. Относительно безболезненно была выбрана диалектная основа для литературного языка — верхневычегодский диалект. В 1918 г. был создан коми алфавит, параллельно активно шел процесс создания многоступенчатой национальной школы с преподаванием на коми языке, с разработкой полноценного комплекса учебной и методической литературы. Коми язык также был активно включен во все сферы общественной жизни, были созданы театры, налажено книгоиздание, средства массовой информации. В 1924 г. на IV Коми областном съезде Советов за коми языком (наряду с русским) был закреплен статус государственного. Однако в конечном итоге в Конституцию Коми АССР 1937 г. положение о государственности коми языка не вошло. Интересно, что в то же время в Конституции Карельской АССР 1937 г. карельский и финский языки были наделены некоторыми функциями государственных языков6.
В том и другом случае речь идет о более широком политическом контексте, а именно о процессах «коренизации» как производной от курса XII съезда РКП (б) на поощрение национальных особенностей народов Российской Федерации. Данный курс был призван укрепить союз «великорусского пролетариата» с «инонациональным крестьянством». Стремление опереться на созданную вследствие политики «коренизации» «новую бюрократию национальных меньшинств»7 позволило бы избежать нарушения компромисса с крестьянством в случае обострения национальных противоречий, что могло бы поколебать устои режима. Очевидно, что «языковая политика» стала ключевым звеном механизма формирования т. н. «бюрократии национальных меньшинств», а также решения вышеназванных проблем для руководства молодого советского многонационального государства.
Более того, в Карелии разрешение языкового вопроса путем внедрения «карело-финского языка» (а точнее финского) было призвано решить также проблему социально-экономического развития посредством привлечения к освоению природных ресурсов региона финских эмигрантов из Канады и США, являвшихся высококвалифицированными специалистами в лесозаготовительной отрасли8.
Освоение природных ресурсов стало причиной изменения этнодемографической ситуации в регионах проживания коренных народов Севера в целом, в первую очередь у финно-угорских народов Европейского Севера. В 1930-е гг. как в Коми, так и в Карелии получила развитие лесозаготовительная отрасль, затем в Коми — добыча угля, нефти. Очевидно, что трудовых ресурсов коренного населения было явно недостаточно для масштабного промышленного освоения края. Решение проблемы заключалось в массовом привлечении рабочей силы из-за пределов автономий, что и было реализовано в кратчайшие сроки, в том числе за счет размещения в северных регионах учреждений ГУЛАГа, количество которых в Коми было значительно больше.
1940-1960-е гг. характеризовались для обеих республик высочайшими темпами урбанизации, в процесс которой активно вовлекалось сельское коренное население. Причем в Коми республике степень урбанизации и внешней миграции была самой высокой среди автономий России. Все создаваемые в республиках города развивались как поселения с преобладающей долей русского населения. Это, в свою очередь, определило высокую степень ассимиляции коренного населения. В Республике Карелия этнодемографические изменения также имели своим результатом неуклонное сокращение удельного веса и общей численности карел, вепсов и финнов (несмотря на приток финнов-эмигрантов). К этому следует добавить активизацию ассимиляционных процессов за счет межнациональных браков, а также добровольного отказа от родного языка в силу реализации потребностей в высококвалифицированном профессиональном образовании, получение которого на родном языке было невозможно.
К концу 1950-х гг. население республик стало полностью полиэтничным, в том числе и в сельской местности, являющейся традиционной средой обитания и воспроизводства коренных финно-угорских этносов.
В 1940-1980-е гг. в сфере общественной жизни как страны в целом, так и автономных республик — сложный и противоречивый период. С одной стороны, он характеризовался несомненными успехами и достижениями, с другой — столь же несомненными признаками застоя и регрессивными явлениями. Это проявилось и в сфере национальных отношений. В условиях, когда резко изменился национальный состав населения республик, объективные этнодемографические и этнолингвистические процессы усугубились субъективизмом и непродуманностью установок в национальной политике. Полиэтническая структура населения в обеих республиках превратилась в важный фактор социально-культурной и языковой интеграции этнических групп. В Республике Коми, по данным Всесоюзной переписи 1959 г., коми составляли 30,1 %, самой большой по численности этнической группой стали русские — 48,6 %, другие национальности — 21,3 %. Данные Всесоюзных переписей населения свидетельствуют также о значительном росте численности и удельного веса лиц коми национальности, у которых родной язык и национальная принадлежность не совпадают: в 1970 г. русскими по языку считали себя 13,4 % коми, в 1979 г. — около 20 %, в 1989 г. — 25,7 %, как правило, это люди молодого возраста. Еще более тревожное положение у карел, финнов, вепсов в Карелии: если в 1939 г. национальность и родной язык совпадали у 96 % карел, а в 1959 г. — у 81 %, то в 1989 г. — лишь у 51,5 %. По данным переписи 1989 г., среди финнов считали себя русскими по языку 58,5 %, несколько ниже этот показатель у вепсов. Как видно, в Карелии утрата родного языка приобрела массовый характер. С развитием процессов языковой ассимиляции национально-русское двуязычие, являвшееся характерной чертой коренных народов как в Коми, так и в Карелии, последовательно замещалось одноязычием, доминированием русского языка. Этот переход сопровождался снижением функциональной нагрузки на национальные языки, сужением общественных сфер их функционирования, смещением их в семейно-бытовую сферу.
В целом, в межпереписной период (1926-1989) в Республике Коми, несмотря на то, что наблюдался в целом рост численности коми населения (с 191,2 тыс. человек до 291,5 тыс. человек), за эти же годы удельный вес коми в этнодемографическом составе населения республики сократился до 23,3 %. По переписи 1989 г. в Республике Карелия карелы составляли 10 %, финны — 2,3 %, вепсы — менее 1 %. У всех перечисленных народов снизился удельный вес молодого коренного населения и, напротив, произошло увеличение доли пожилого населения. Эти показатели свидетельствовали о возникновении
все более возрастающих проблем демографического воспроизводства финно-угорских этносов9.
Таким образом, в силу исторических изменений, происшедших в ХХ столетии, коренные народы, давшие название республикам, — коми и карелы, а в Республике Карелия также вепсы и финны-ингерманландцы составили этническое меньшинство на своей исторической родине. Этот фактор оказал значительное влияние на трансформацию моделей национально-языковой политики в регионах.
Как уже отмечалось, наиболее полно в своем этнолингвистическом аспекте национально-языковая политика реализуется через национальные системы образования и, в частности, через национальную общеобразовательную школу, где и культивируются нормы единого литературного языка.
Национальная школа в Коми, так же как и в Карелии, — это преимущественно сельская школа. Однако она имела некоторые существенные отличия. Во-первых, не было характерной для карело-финской школы политизации вопроса. Хотя, как и в Карелии, механизм ее свертывания был приведен в действие через политическое решение. Во-вторых, коми школа обладала гораздо более прочным исходным потенциалом. Достаточно отметить, что в послевоенные годы в республике работали 278 начальных, 62 неполных средних и 6 средних коми и коми-русских школ, а коми язык являлся языком обучения для 34,7 тыс. учащихся. Коми язык в 1920-30-е гг. наряду с русским имел статус государственного и за этот период сформировался как единый литературный язык с развитыми общественными функциями. Более благоприятной, чем в Карелии, была и общая этнодемографическая и этнолингвистическая ситуация.
Положение национальных школ во всех национальных автономиях резко ухудшилось, когда в 1958 г. был принят союзный Закон о школе. В частности, ст. 15 Закона предоставляла право родителям определять, в школу с каким языком обучения отдавать своих детей.
Таким образом, фактически уже через несколько лет после вступления в силу Закона о школе начался процесс исчезновения (т. н. «самоликвидации») национальной школы10.
К середине 1980-х гг. в среде коренных народов республик Коми и Карелии сложилась ситуация, свидетельствующая об активно идущих процессах утраты этнической идентификации, связанных с нерешенностью национальных проблем в целом и прекращением развития языка и культуры, ускоренным процессами ассимиляции. Это стало результатом сложившейся в обществе обстановки, когда не только политические, но и этнокультурные проблемы в сфере национальных отношений не имели никакой правовой основы и не регулировались советским государством. Ситуация усугублялась накопившимися перекосами со стороны Центра в проведении экономической, социальной, миграционной, экологической политики без учета интересов, обычаев, особенностей хозяйственной жизни коренного населения. Восприятие со стороны государства интересов регионов и народов, в них проживающих, как второстепенных порождало чувства национальной обиды, протеста против ущемленности прав, неравенства условий для развития разных народов. Принимая во внимание все издержки аграрной политики в ХХ в. (особенно коллективизацию и политику «неперспективных деревень»), а также то, что деревня — это преимущественно традиционная среда обитания финно-угоров, можно констатировать, что сфера национальных отношений как в Коми республике, так и в Карелии (впрочем, как и в целом по стране) переживала острейший кризис и объективно нуждалась в реформировании.
Вышеприведенный анализ позволяет утверждать, что именно характер и своеобразие процессов языкового строительства обусловили специфику развития и деятельности национальных движений финно-угорских народов в Коми и Карелии. Предметом озабоченности участников национальных движений в регионах стала проблема утраты этнической идентификации. Однако вопрос сути и содержания данной проблемы у финнов-ингерманландцев, коми, карел и вепсов различался между собой в силу хотя бы разных исторических традиций в развитии национальных языков в советский период.
Кардинальные изменения в общественно-политической жизни страны конца 1980-х гг. открыли накопившиеся за многие десятилетия проблемы в области национальных отношений. Демократические преобразования в российском обществе стали отправной точкой для начала нового этапа национального строительства. Одним из наиболее ярких проявлений этого стали процессы стихийной самоорганизации национальных движений, поставивших на повестку дня наиболее актуальные и острые проблемы, в числе которых особое место занимали вопросы родного языка, национальной школы, культуры.
У финнов-ингерманландцев при относительно благополучном решении языкового вопроса и функционировании финноязычной национальной школы в ХХ в. ключевым в решении проблемы этнической идентификации стало восстановление исторической справедливости в отношении народа инкери — финнов-ингерманландцев, насильственно выселенных с этнической родины (Ленинградская область) в ходе сталинских репрессий. Для большинства проживающих сейчас в Карелии финнов-ингерманландцев республика стала «второй родиной».
Начало организационному оформлению ингерманландского национального движения было положено в 1988 г., результатом его стало создание Ингерманландского союза финнов Карелии (18 февраля 1989 г.). В 1993 г. в Карелии была образована еще одна организация финнов-ингерманландцев «Ингерманландское народное движение за возрождение» («Инкерин виркоаминен»). При некоторых различиях в подходах к решению общих проблем, основными задачами этих организаций было формирование нормативно-правовой базы полной политической, территориальной и экономической реабилитации финнов-ингерманландцев как отдельного, самостоятельного народа вплоть до создания на территориях исконного проживания этого народа в Ленинградской области самоуправляемой территории финнов-ингерманландцев, принятия государственной программы по ее развитию и др. Очевидно, что в деятельности игерманландских организаций вопрос возрождения родного языка и культуры в этом процессе был вторичным, в том числе в условиях активного содействия в решении культурно-языковых и социально-экономических проблем финнов-ингерманландцев со стороны Финляндии вплоть до переселения в эту страну11.
В то же время вопрос сохранения языка стал практически отождествляться с проблемой сохранения этнической идентичности у карел и вепсов. Ключевым фактором объединения усилий в рамках этнической мобилизации вепсов и карел стало воссоздание письменности на языках этих народов и их дальнейшее сохранение и развитие.
Культурно-языковые, демографические, социально-экономические проблемы карел и вепсов стали предметом обсуждения на состоявшихся в Петрозаводске межведомственном совещании «Вепсы: проблемы развития экономики и культуры в условиях перестройки» (октябрь 1988 г.) и научно-практической конференции «Карелы: этнос, язык, культура, экономика и пути их развития в условиях совершенствования межнациональных отношений в СССР» (май 1989 г.). На них были приняты решения, заложившие основы этноязыкового возрождения народов, содействующие сохранению и развитию их культурно-языкового
наследия. Среди многих проблем, требовавших безотлагательного решения, были названы воссоздание письменности, подготовка учебных и учебно-методических пособий, организация изучения языков в детских дошкольных учреждениях и школах, обеспечение школ преподавательскими кадрами. В период работы научно-практической конференции было создано Общество карельской культуры (25 мая 1989 г.), переименованное затем в Союз карельского народа. 27 июля 1989 г. было учреждено Общество вепсской культуры12.
В отношении этих финно-угорских народов следует говорить о том, что основные усилия национальных движений карел и вепсов были направлены на формирование моделей языковой мобилизации, условно определяемых как «культурно-охранительная» и «правовая».
Главный акцент в культурно-охранительной модели делался на создании предпосылок для перехода от устной языковой традиции к письменной, и это стало основной задачей национальных движений карел и вепсов. Практическое решение данной задачи состояло в выборе алфавитов, в создании письменности, букварей, других учебников и учебно-методических пособий, в организации изучения языков. Особые надежды возлагались на школу. Ожидалось, что национальная школа, всемерно поддержанная властью, станет ключевым звеном в сохранении языковой преемственности поколений, в расширении общественных функций языков.
Однако медленное развитие национальной школы, низкие темпы повышения языковой компетенции учащихся стимулировали поиск более эффективных форм защиты языка, что привело к формированию правовой модели языковой мобилизации. Сторонники такого подхода среди карел считали, что необходимым условием сохранения и развития карельского языка является обязательное наделение его статусом государственного, в том числе исходя из того факта, что карелы являются титульным народом в своей республике. В то же время вепсское национальное движение все усилия направило на создание национально-территориальной автономии, где в условиях этнического самоуправления у вепсов было бы возможным наиболее эффективное решение вопросов сохранения и развития родного языка, культуры. Результатом конструктивной работы вепсского национального движения стало создание национально-территориальной автономии в форме вепсской волости.
Под влиянием деятельности национальных движений в республике началась разработка закона о языках в Республике Карелия, в котором должны были быть отражены механизмы свободного выбора и использования государственных языков в республике. Изначально в законе в качестве государственных предполагалось определить русский и карельский языки. Однако принятию того или иного варианта закона мешали дискуссии по поводу того, какие языки в Карелии должны быть государственными, а также отсутствие конкретных механизмов использования национальных языков в качестве государственных13.
В этих условиях принятие в 2004 г. Закона «О государственной поддержке карельского, вепсского и финского языков в Республике Карелия», на наш взгляд, хотя и стало существенным шагом в государственной национальной языковой политике в республике, тем не менее, пока в большей степени является декларацией о намерениях. Авторитетный карельский этнолог Е. И. Клементьев весьма критически оценивает эффективность механизмов реализации языкового права во всех сферах общественной жизни, и, прежде всего, в карельской, вепсской и финской национальных системах образования14.
Специфику деятельности коми национального движения также определили исходные условия развития национально-языковой политики в течение ХХ в. Как было сказано
выше, они были более стабильными по сравнению с ситуацией у карел и вепсов. Вплоть до 1975 г. в Коми республике функционировала национальная школа с коми языком как средством обучения, а затем коми язык изучался только как предмет.
Впервые идея организационного оформления движения в защиту интересов коренного (коми) народа «снизу» возникла во время работы научно-практической конференции «Проблемы функционирования коми языка в современных условиях», прошедшей 28-30 марта 1989 г. в г. Сыктывкаре. Конференция ученых в Коми, так же как в и Карелии, послужила объединяющим началом для создания коми национальной общественной организации. Общество, получившее название «Коми котыр», было создано на учредительном съезде 1 декабря 1989 г. В соответствии с принятой на съезде программой вопросы развития языка были признаны основными, но не единственными. Учрежденный в 1991 г. такой представительный институт гражданского общества, как Съезд коми народа (ныне его правопреемник — Межрегиональное общественное движение «Коми войтыр»), на протяжении всего периода 1990-х гг. во главу угла ставил политико-правовые задачи защиты интересов коми народа, прежде всего в сфере языка; в основе создания нормативно-правовой базы региональной модели государственной национальной политики, важнейшим направлением которой является сохранение и развитие родного языка, лежат законы Республики Коми «О государственных языках», «Об образовании», «О культуре», «О национально-культурной автономии»15.
В то же время коми национальное движение важнейшее значение придает социально-экономической составляющей развития своего народа. В этом смысле, по мнению коми и карельских ученых и специалистов в сфере национальных отношений (см. работы А. А. Попова, Е. И. Клементьева), вопрос возрождения национальной школы и родного языка в Коми и Карельской республиках не может решаться отдельно от проблемы социально-экономического развития села как среды воспроизводства коренных этносов, носителей родного языка16.
Приведенный выше анализ свидетельствует о том, что национальные движения коренных финно-угорских народов республик Коми и Карелия, возникшие практически одновременно в конце 1980-х гг. в условиях обострения политической ситуации в СССР, в том числе межнациональных отношений, свои основные усилия направили на решение общей проблемы — сохранение этнической идентификации у значительной части коми, карел, вепсов, финнов-ингерманландцев. В значительной степени решение этой проблемы имеет непосредственную связь с вопросом сохранения и развития родных языков, возрождения национальных школ. Но исходный уровень разрешения этих проблем у финно-угорских народов Европейского Севера России был разным, что обусловило различия в подходах к решению проблемы сохранения этнической идентификации и соответственно различную расстановку акцентов с точки зрения первоочередного решения тех или иных задач: для финнов-ингерманландцев — это восстановление исторической справедливости, политических прав и реабилитация репрессированного народа, создание условий для этнического, в том числе территориального самоуправления; у вепсов и карел — воссоздание письменности (переход от устной традиции к письменной), создание национальных школ. В то же время механизмы решения этой проблемы различны: у карел — через предоставление статуса государственного родному языку, у вепсов — через этническое самоуправление и решение этого вопроса в рамках национально-территориальной (и культурной) автономии. У коми, наряду с задачей сохранения и развития языка, воссоздания коми национальной школы, основной акцент был сделан на решение политико-правовых
и социально-экономических проблем и создание соответствующего правового поля в виде региональной модели государственной национальной политики с целью сохранения самого этноса как среды воспроизводства языка и культуры.
Очевидно, что родной язык занимает центральное место в процессах этнической мобилизации народов и этносов. Проблемы сохранения, возрождения и развития национальных языков стали объединяющим началом и для зарождения национальных движений у финно-угорских народов Европейского Севера. Требование изменения положения языков вплоть до предоставления им статуса государственных стало одним из основных лозунгов национальных движений финно-угорских народов Европейского Севера в последнее десятилетие ХХ в. В то же время при анализе роли языка как фактора этнокультурной и этноязыковой мобилизации следует иметь в виду то обстоятельство, что этот ресурс имеет объективные ограничения. Придание правового (официального) статуса, оказание государственной поддержки, научно-методическое и кадровое сопровождение в национальных системах образования не означают «механического» приращения общественных функций родных языков. Необходима востребованность языка, причем востребованность массовая и, что чрезвычайно важно, функциональная. Именно на социальный ресурс родных языков в последнее время обращается особое внимание в социолингвистических исследованиях не только этносоциологов, но и языковедов в Карелии и Коми17. Очевидно, что в данных условиях, а также с учетом практически полного национально-русского билингвизма северных российских финно-угров проблема социального ресурса их родных языков из контекста этнической мобилизации (характерного для последних 10-15 лет) неизбежно смещается в плоскость мобилизованной этничности и приобретает этнополи-тический характер.
Нельзя не согласиться с выводами Г. И. Марченко, автора статьи о языке в политическом словаре «Национальные отношения», что «привязанность к родному языку определяет болезненную реакцию при гонениях на язык, легкость мобилизации в соответствующих движениях, готовность откликнуться на призыв выступить в его защиту. .Языковой вопрос чаще всего обостряется при высокой консолидации этноса и при осуществлении политики навязывания языка. На этой основе возникают этнолингвистические движения.»18. В этом случае решение языкового вопроса возможно, прежде всего, через политическую деятельность и с помощью правовых механизмов.
При этом, безусловно, нельзя не отметить и тот радикальный заряд, который несет в себе этническая мобилизация, имеющий порой разрушительный характер. Неоднозначным также является проблема этнической идентификации, которая, как было сказано выше, неотделима от проблемы этнолингвистической. Это выражается, например, в проблеме т. н. «псевдоэтнической идентификации». Как показывает практика, это неизбежный «побочный эффект» в условиях сформировавшихся в регионах полиэтнических сообществ.
Однако рассмотренная нами в данной статье деятельность этнополитических движений у ряда финно-угорских народов Европейского Севера в целом носит, без сомнения, позитивный характер, что подтверждают, например, оценки одного из ведущих российских этнополитологов М. Н. Губогло в отношении коми. Оценивая роль массовых национальных движений накануне и после распада СССР, а также на постсоветском российском пространстве и особенно подчеркивая их разрушительный заряд, он в то же время отмечает: «Вместе с тем было бы непростительной ошибкой видеть лишь сорняки в богатом урожае национальных движений и не заметить доброкачественные зерна прорастающего в них
гражданского общества. Назовем лишь два, наиболее блистательных примера богатого политического урожая, собранного национальными движениями коми народа, живущего на севере, и адыгами, расселенными на юге европейской части России. Избранный нами географический размах вариации лишь подчеркивает схожесть и близость логики развития теории, идеологии и практики двух, территориально и этногенетически удаленных друг от друга народов и их элит, взявших в руки штурвал этнической мобилизации в переходный период новейшей истории России»19.
Таким образом, на основе проведенного исследования становится очевидным, что национально-языковые проблемы коми, карел, вепсов и финнов существовали — в скрытой или явной форме — всегда, но политический контекст они получили именно в период демократического преобразования российского общества в последние два десятилетия. Формирование идеологии национальных движений этих народов было обусловлено самим этническим и, прежде всего, этнолингвистическим моментом в развитии этих народов в ХХ в.
1 Сталин И. В. Соч.: в 18 т. М., 1964. Т. 4. С. 359.
2 Ненароков А. Г. Из опыта национально-языковой политики первых лет советской власти // История СССР. 1990. № 2. С. 3; Исаев М. И. Языковое строительство в СССР: процессы создания письменности народов СССР. М., 1979. С. 7-10.
3 Родные языки в школе. Научно-методическое приложение к журналу «Кипиня». Петрозаводск, 2000. Вып. 1. С. 14.
4 Карр Э. История Советской России. Кн. 1: Большевистская революция. М., 1990. С. 297.
5 Левкоев А. А. Национально-языковая политика финского руководства Советской Карелии (1920-1935). Препринт. Петрозаводск, 1992.
6 Попов А. А., Нестерова Н. А. Национальный вопрос в Республике Коми в конце ХХ века (историческое исследование). Сыктывкар, 2000.
7 Троцкий Л. Д. Сталин И. В.: в 2 т. М., 1990. Т. 2. С. 39.
8 Левкоев А. А. Указ. соч.; Такала И. Р. Финны в Карелии и в России: история возникновения и гибели диаспоры. СПб., 2002.
9 Клементьев Е. И. Соответствует ли право и практика? Языковой аспект: на материалах Республики Карелия // Материалы Второго Северного социально-экологического конгресса «Горизонты экономического и культурного развития» (19-21 апреля 2006 г., г. Сыктывкар). Сыктывкар, 2007; Попов А. А., Нестерова Н. А. Указ. соч.
10 Попов А. А. Национальная школа у финно-угорских народов европейского Севера Российской Федерации в 50-80-х гг. (на материалах Карельской и Коми республик) // Из истории государственного строительства, национальных отношений и социально-экономического развития Республики Коми. Труды Института языка, литературы и истории. Сыктывкар, 1993. Вып. 56. С. 69-81.
11 Ингерманландские финны: модели этнической мобилизации: сб. материалов и документов / сост. В. Н. Бирин, Е. И. Клементьев (рук.), А. А. Кожанов, З. И. Строгальщикова; Центр культурных инициатив. Петрозаводск, 2006. С. 10.
12 Карелы: модели языковой мобилизации: сб. материалов и документов / сост. В. Н. Бирин, Е. И. Клементьев, А. А. Кожанов. Петрозаводск, 2005.
13 Карелы: модели языковой мобилизации. С. 10; СтрогальщиковаЗ. И. Вопросы языковой политики в Конституциях Республики Карелия // Республика Карелия: 80 лет в составе Российской Федерации (становление и развитие государственности). Материалы междунар. науч.-практ. конф. (6 июня 2000 г., г. Петрозаводск). Петрозаводск, 2000; Строгальщикова З. И. Проблемы становления национального образования карелов и вепсов на современном этапе // Там же.
14 Карелы. Финны. Проблемы этнической истории (сборник статей и докладов). Материалы к серии «Народы и культуры». М., 1992. Вып. XVI; Клементьев Е. И. Современная языковая ситуация и национальная школа // Современное состояние и перспективы развития карельского, вепсского и финского языков в Республике Карелия. Материалы науч.-практ. конф., 31 октября 2002 г. Петрозаводск, 2004; Клеерова Т. С. О новом проекте Закона о языках // Республика Карелия...
15 Попов А. А., Нестерова Н. А. Указ. соч.
16 Попов А. А. Сельская школа европейского Севера России в 60-80-е годы ХХ века (на материалах Архангельской и Вологодской областей, Карельской и Коми республик) // Сельская Россия: прошлое и настоящее (исторические судьбы северной деревни). Материалы Всерос. науч.-практ. конф. М.; Сыктывкар, 2006. С. 138-145; Клементьев Е. И. С учетом настоящего (к проблеме воссоздания карельской письменности) // Карелы. Финны. Проблемы этнической истории. М., 1992.
17 Клементьев Е. И. Соответствует ли право и практика? Языковой аспект: на материалах Республики Карелия // Материалы Второго Северного социально-экологического конгресса «Горизонты экономического и культурного развития Севера». Сыктывкар, 2007; Клементьев Е. И. Из республик в район: Языковой аспект (на материалах Олонецкого района Республики Карелия) // Материалы Третьего Северного социально-экологического конгресса «Социальные перспективы и экологическая безопасность». Сыктывкар, 2008; Кузиванова О. Ю. Язык как социальный ресурс (по результатам этнолингвистических исследований в Республике Коми) // Там же; Айбабина Е. А., Безносикова Л. М. Неологизмы в коми языке: социолингвистический аспект изучения // Научные доклады. Коми НЦ УрО РАН. Сыктывкар, 2008. Вып. 496.
18 Марченко Г. И. Национальные отношения. Политический словарь / под ред. проф., чл.-корр. Между-нар. Славянской академии В. Л. Калашникова. М., 2007. С. 202-203.
19 Губогло М. Н. Национальные движения в России // Что нужно знать о народах России: справочник для государственных служащих. М., 1999. С. 475.
