CC BY
142
Роль экспансии в российских панславистских теориях второй половины XIX века
В данной статье рассматриваются наиболее интересные и разработанные теории российского панславизма, созданные во второй половине XIX в. (в частности, теории В. И. Ламанского, Н. Я. Данилевского, Ф. И. Тютчева и Р. А. Фадеева), описываются проекты общеславянских союзов, анализируется роль экспансии в данных теориях и мотивировка, объясняющая возможность применения насильственных методов.
Ключевые слова: панславизм, экспансия, культурно-исторический тип, общеславянский союз, искусственные и естественные границы, историческая миссия государства.
Первая половина XIX в. ознаменовалась на Западе ростом многочисленных национальных движений, что в итоге привело к национальному объединению Италии, Германии, Румынии. Происходящие в Европе события породили надежду на возможность славян обрести политическое или хотя бы культурное единство. Именно среди небольших славянских народов, находящихся в состоянии угнетения, европейские события пробудили желание объединения своих сил и обретения свободы. Необходимо учитывать, что в эти годы из славянских земель, находящихся за пределами России, полную независимость имела только Черногория. Остальные находились под властью турок (Османская империя) и венгров (Австро-Венгрия). Практически везде славяне находились в угнетенном положении, т. к., как правило, господствующие классы состояли из представителей правящей нации. Еще в начале XIX в. ассимиляция и утрата славянами своей культурной и национальной идентичности казалась вопросом времени, поскольку имели место процессы омадьяривания или отуречивания.
В России положение родственных народов вызывало весьма болезненную реакцию, что привело к появлению самостоятельного русского панславизма. В отличие от «славиз-мов» других народов, русский панславизм не столько провозглашал своим идеалом обретение славянами независимости, сколько подчеркивал, что подобное освобождение может произойти исключительно под руководством и с помощью Москвы. Более того, представители русского панславизма полагали, что и дальнейшее существование народов Восточной Европы возможно только в составе большого государственного образования, в котором до-
минирующую роль должна играть Россия. Насколько такие проекты преследовали своей целью реальное облегчение участи европейских славян, или они являлись воплощением экспансионистских стремлений России, каковыми они казались западноевропейцам? В статье «Панидеи в геополитике» К. Хаусхофер отмечал, что панидеи служат для оправдания политики, направленной на достижение национальных в своей основе интересов, т. е. они используются как оправдание для осуществления агрессивной внешней политики государства1. Далее мы рассмотрим идеи выдающихся представителей русского панславизма и попробуем проанализировать, какое место в их теориях занимала экспансия.
Один из самых интересных геополитических проектов панславизма принадлежал русскому поэту Ф. И. Тютчеву. Он был представлен Тютчевым в его прозаических произведениях, написанных в период с 1844 по 1849 г. Федор Иванович называл Россию «Второй Европой», тем самым утверждая ее равенство (в силе и политическом значении) и в то же время отличие от Западной. По его мнению, «Восточная Империя» обладает колоссальным потенциалом, который, в случае успешной реализации, может обеспечить ей превосходство над западной соседкой и доминирующее положение на континенте. Таким образом, Тютчев рассматривал две Европы как потенциальных конкурентов. Поэт считал, что «Восточная Империя» может включить в себя все, что не относится к коренному Западу. В то же время она является абсолютно равнозначной Западной Европе и во многом даже превосходит ее, она является ее преемницей, а, следовательно, по логике автора, имеет право и на то, что принадлежит первой Европе.
В своих работах Федор Иванович представлял идеалистическую картину глубокого единства славян. Он утверждал, что вся история России, начиная с XVI в., - не что иное, как история единения. В материалах к «России и Западу» Тютчев писал: «Подлинный панславизм в массах. Он проявляется при соприкосновении русского солдата с первым встречным славянским крестьянином-словаком, сербом, болгарином и т. д., даже мадьяром <...> Все они согласны в своем отношении к немцу»2. Таким образом, Тютчев говорил об естественном потенциальном единении всех славянских народов против Запада, так как мир этих народов «по природе своей един и тесно соединен во всех своих частях, живет своей собственной жизнью, самобытной и нерушимой. Он может быть физически разделен, но в нравственном отношении он вечно един и неделим»3. В этом единстве поэт видел колоссальное превосходство «Восточной Империи» над Западной Европой.
Тютчев считал, что рано или поздно на почве славянского исторического единства произойдет объединение всех славянских (точнее даже всех не романо-германских) народов. Стоит особенно обратить внимание, что здесь Тютчев совершенно в русле агрессивной геополитики оправдывал любые завоевания России, относя все нероманские и негерманские племена к «Восточной Европе». «Стало понятным, что пресловутые завоевания и насилия были самым органическим и самым законным делом, какие только совершались в Истории, что просто состоялось гигантское воссоединение». Любые присвоения территории казались Тютчеву абсолютно закономерными, т. к. они являлись не чем иным, как своеобразным воплощением стремления славянских народов к единству. Таким образом, с помощью своей концепции поэт оправдал все предшествующие случаи экспансии со стороны России.
Насколько далеко простирались пределы допустимой экспансии? Как отмечает В. Цымбурский, «Тютчев предельно заостренно поставил вопрос о цивилизационном статусе восточноевропейских народов, обретающихся между Россией и романо-германским Западом - отнюдь не только славян, но и таких, как греки или венгры. На деле он столкнулся с важнейшей для цивилизационной геополитики проблемой наличия у цивилизаций, помимо опорных этногеографических ядер, также обширных периферий, образующих переходные
континуумы между цивилизациями». Такие народы, считал Тютчев, обречены присоединиться либо к Западу, либо к «Восточной Европе», т. к. никакое промежуточное состояние не может быть допустимо в условиях неизбежного противостояния России и Запада. По Тютчеву, на континенте существует только две действительные силы: Восточная и Западная Европы, обе они настолько масштабны, настолько всеобъемлющи, что появление третьей силы в принципе невозможно, а, следовательно, не может существовать нейтральных народов, каждый должен будет сделать выбор в пользу присоединения к какой-либо из них.
Черновики статьи «Россия и Запад» являют собой более законченную геополитическую работу. Здесь появляется третий проект России, гигантский по своей масштабности, проект, охватывающий практически весь Евразийский континент. «Сперва по славянскому следу поглощались онемеченные славянские земли Восточной Германии “до Эльбы” и Австрия <...> Далее, “поглощение Австрии” трактовалось <.> и в качестве подступа к подчинению Россией по австро-имперскому следу всей Германии и Италии, “двух земель Империи”. Вероятно, в проект входила вслед за “возвращением” Константинополя также оккупация ближневосточных земель Порты - до Нила и Евфрата. И, наконец, важнейшей частью утверждения “другой Европы” становилось подчинение папства, а через него учинение контроля над большей частью западного человечества».
Безусловно, данный проект Федора Ивановича отличался претенциозностью и говорил о возможности, а возможно, и необходимости проведения агрессивной внешней политики. В связи с этим особенно интересно отметить, что для самого поэта был принципиален именно такой вид России будущего во всей его полноте, он не признавал каких-либо компромиссов и потерь, ибо считал, что, будучи неполной, незаконченной, Россия не сможет существовать. Таким образом, вопрос объединения славян объявлялся вопросом выживания, а, следовательно, автоматически оправдывалась любая форма экспансии. Как и будущие теории агрессивной геополитики, присоединение новых территорий (маскируемое под необходимостью объединения родственных народов) провозглашалось необходимым условием дальнейшего развития государства. Невозможно не провести параллели
с будущей теорией «больших пространств», с тем, что школа К. Хаусхофера назовет «строительством евразийского гроссраума».
Особое внимание Тютчев уделял вопросу, касающемуся столицы будущей России. Позицию поэта по этой проблеме также можно считать примером использования панидеи для оправдания внешней политики. По Тютчеву, определенную роль в будущем всеславянском мире должен был играть Константинополь как город, который волею самой истории должен принадлежать России как естественной наследнице Византии. Включение Константинополя в состав огромного славянского государства объяснялось не только преемственностью по отношению к Византии, но являлось и логическим следствием «победы» его над Западной Европой. Ввиду того, что на континенте свое верховенство установила бы Православная Империя, естественным образом произошло бы и подчинение ей Рима и католицизма. Таким образом, «Восточная Империя» могла также использовать Рим как одну из своих столиц.
Несколько иной взгляд и новое обоснование славянского союза предложил выдающийся российский славист В. И. Ламанский. В отличие от других авторов панславистских теорий, В. И. Ламанский всю свою жизнь посвятил изучению истории, филологии, культуры славян. В отличие от многих славистов он не отождествлял Россию со всеми славянами, он полагал, что, несмотря на внутреннее единство, славянский мир характеризуется сложным составом и разнообразием. В связи с этим значительное место в творчестве В. И. Ламанского занимал вопрос объединения славян и путей преодоления розни между ними.
В 1892 г. Владимир Иванович опубликовал масштабный труд «Три мира Азийско-Европейского материка». В работе он подробно анализировал континент и предлагал свой взгляд на особенности составляющих его частей. Ламанский выделял в нем три основных части, даже три мира, каждый из которых отличается собственными уникальными географическими, этнографическими и историкокультурными особенностями. Две из этих трех частей являются хорошо отличимыми и давно известными миру: 1) Западная Европа; 2) собственно Азия. Далее Ламанский выделил третью часть, которая по всем характеристикам не является ни Европой, ни Азией и располагается между ними. Ее Владимир Иванович
условно назвал «Средним миром».
Одним из ключевых вопросов в произведении Владимира Ивановича являлся вопрос определения границ Среднего мира. По мнению В. И. Ламанского, восточные границы его определяются довольно четко и полностью совпадают с границами Российского государства. Ученый считал, что гораздо сложнее определить западные границы Среднего мира. Он писал, что только пограничная линия между Россией, с одной стороны, и Швецией и Норвегией, с другой, полностью соответствует географическим, культурным, политическим и другим критериям, эта граница является естественной. Границы Российской Империи с другими европейскими государствами, по мнению
В. И. Ламанского, являются только политическими, искусственно созданными, они разделяют части одного целого. Поэтому, заключал Ламанский, учитывая культурный, этнический и другие факторы, земли с преобладанием славян не могут быть частью собственно Европы или собственно Азии, а естественным образом должны быть отнесены именно к Среднему миру.
Далее в своей работе Владимир Иванович приводил свой взгляд на географию Евразийского континента. По его мнению, на западе континента существуют две суженные полосы земли: 1) между Торнео и Варанген-фьордом, 2) ломаная линия между Гданьском и Триестом (или между устьем рек Изонцо и Висла). Ламанский писал, что эти суженные полосы земли соединяют собственно Евразийский континент с двумя его большими полуостровами. Первая полоса соединяет континент со Скандинавским полуостровом, а вторая - с полуостровом, который включает в себя Австрию, Нидерланды, Данию, Бельгию, Францию, Германию, Швейцарию, Италию, Испанию и Португалию. В. И. Ламанский считал, что, несмотря на некоторое удаление друг от друга, оба полуострова являются настолько похожими, что представляют собой отдельный мир, обособленный от азиатского и среднего миров Евразийского континента, то есть и составляют ту часть континента, которая известна под общим названием «Европа». Итак, определившись с Европой и Азией, Ламанский мог уточнить границы третьей составляющей континента. Он писал, что Средний мир включает в себя часть Силезии, большую часть Чехии, Моравию, южную Стирию, часть Хорутании, Крайну, Горицкое графство, Истрию,
Хорватию, Славонию, Далматию, Румынское королевство, Сербию, Черногорию, Боснию, Герцеговину, Болгарию с Румелией, Греческое королевство с островами, Европейскую часть Турции с Константинополем, приморье Сирии и Малой Азии, прилежащие к Кавказу области Азиатской Турции с древне-христианским населением.
Стоит обратить особенное внимание, что земли на западе, населенные славянскими народами, но при этом находящиеся в политическом подчинении у европейских стран,
В. Ламанский относил к Среднему миру, считая естественные природные и этнические границы более важными, чем искусственные политические. В то же время на востоке и юге он относил к Среднему миру и территории, населенные не родственными славянам народами, но находящимися под политическим контролем Российской империи. Такой двойной подход Ламанский объяснял следующими аргументами. По его мнению, соприкасаясь с европейской культурой, славянам, тем не менее, удается сохранить свою народность и свою уникальность, в соприкосновении с чужой культурой в них просыпается осознание национального единства. Азиаты же отличаются более низкой культурой, чем славяне, и при тесном взаимодействии со славянами они полностью подчиняются им, утрачивая основы своей культуры. Поэтому земли, по географическим и этническим факторам не являющиеся славянскими, но находящиеся в подчинении у славян, Ламанский предлагал считать часть Среднего мира. «Господство и преобладание в этой северной и частью средней Азии русского народа и языка, русской государственной власти и русского просветительного начала - вот что главнейше заставляет отделять русскую от собственной, не-русской, Азии»4. Нельзя не обратить внимание на использование автором двойных стандартов в это вопросе.
Владимир Иванович высказывал общие для многих российских общественнополитических деятелей идеи о «неоформленности» славянской цивилизации. Он считал. что в этнографическом, религиозном, историческом, культурном и политическом отношениях современный ему славянский мир не является в полной мере законченным целым, поскольку несколько миллионов славян проживает за ее пределами на территории католического мира. Тем самым Ламанский демонстрировал использование в полной мере гео-
политического подхода к рассмотрению внешней политики. При этом, утверждал ученый, установление над народами юго-западной Европы российского протектората (или даже объединение их) находится в интересах самих этих народов, поскольку они являются слабыми и малочисленными, в связи с чем, по мнению Владимира Ивановича, приморские города Истрии, Далмации и Албании, славянские острова Адриатического моря, греческие острова Ионийского и Эгейского морей не могут получить у своих правительств (Сербии и Греции) достаточных гарантий безопасности, и поэтому всегда будут нуждаться в покровительстве сильного единоверного и единокровного государства. То же самое можно сказать и относительно Болгарии, нуждающейся в защите от турецкой захватнической политики. Таким образом, введение данных территорий под протекторат России провозглашалось делом выгодным, прежде всего, им самим.
Как можно заметить, Владимир Иванович весьма мало внимания уделял внешней политике и механизмам ее осуществления, поэтому вопрос возможности применения экспансии при объединении славян практически им не рассматривался. Ученый не провозглашал необходимость применения военной силы, скорее, он предлагал объединение на основе культурного сближения. Ламанский серьезно изучал проблему объединения славян, он полагал, что основой его может стать создание общеславянского языка. Он даже предлагал программу реализации данной задачи. Прежде всего, в Сербии (тогда уже автономной от Османской империи) предполагалось ввести преподавание русского языка, литературы и истории в средних и высших учебных заведениях. В России необходимо было создать славянские библиотеки. Программа Ламанского подразумевала составление общеславянского словаря, который должен был стать подмогой для западных славян при чтении русских книг. Таким образом, видно, что программа отличалась толерантностью и бережным отношением к национальным языкам и в основном была направлена на увеличение изданий, способных улучшить взаимопонимание между родственными народами. Тем не менее, можно предположить, что мягкость проекта Ламанского объяснялась ограниченными возможностями его реализации из-за сложного политического положения. Большинство славянских народов в эти годы находились в составе Австро-
Венгрии и Османской империи, и проводить в них серьезные меры по распространению русского языка было практически невозможно. Единственным свободным государством была Сербия, и, как можно заметить, в отношении нее программа Владимира Ивановича была достаточно жесткой, подразумевая введение обязательного изучения не только русского языка, но и литературы и истории. Скорее всего, в случае независимого политического положения других славянских стран, в них предполагались бы те же нововведения. По неизвестным причинам программа Ламанского не получила дальнейшего развития. Таким образом, в панславизме Ламанского можно найти некоторые черты культурной экспансии.
В 1869 г. свой проект колоссального по масштабам славянского объединения представил Николай Яковлевич Данилевский, опубликовав сочинение под названием «Россия и Европа». Основой концепции Данилевского стало выделение 10 основных культурно-исторических типов, которые признавались истинными историческими акторами: 1) египетский, 2) китайский, 3) ассирийско-вавилоно-финикийский, или древнесемитический, 4) индийский,
5) иранский, 6) еврейский, 7) греческий, 8) римский, 9) ново-семитический, или аравийский, 10) германо-романский, или европейский.
Народы, образовавшие культурноисторические типы, по мнению Данилевского, являются «положительными деятелями в истории человечества». Наряду с ними существуют и «отрицательные деятели». К ним автор относил племена и народы, которые временно появлялись на арене истории, в основном способствуя гибели других народов. Помимо «положительных» и «отрицательных» деятелей, по замечанию Данилевского, в историческом процессе принимают участие народы, которые «составляют лишь этнографический материал, то есть как бы неорганическое вещество, входящее в состав исторических организмов,
- культурно-исторических типов; они, без сомнения, увеличивают собою разнообразие и богатство их, но сами не достигают доисторической индивидуальности»5.
Славяне, по мнению автора «России и Европы», составляют отдельный, пока еще находящийся в стадии формирования культурноисторический тип. Для славянских народов это является жизненно необходимой задачей, поскольку иначе они обречены стать «этнографическим материалом» для других цивилиза-
ций, ведь только культурно-исторические типы являются подлинными акторами истории, ее активными преобразователями. В то же время вне своего типа народу трудно сохранить свою самобытность и независимость. Поэтому, как писал Данилевский, «для всякого славянина: русского, чеха, серба, хорвата, словенца, словака, болгара (желал бы прибавить и поляка),
- после Бога и Его святой Церкви, -идея славянства должна быть высшею идеею, выше науки, выше свободы, выше просвещения, выше всякого земного блага, ибо ни одно из них для него недостижимо без ее осуществления»6.
Для создания самобытной цивилизации Николай Яковлевич считал необходимым объединение всех славянских народов в одно политическое образование - Всеславянский союз. Только объединенные народы при руководящей роли России (крупнейшей славянской страны) способны на выживание и выполнение своей исторической миссии - образование нового культурно-исторического типа. В своей книге Данилевский приводил и другие (в полной мере геополитические) аргументы в пользу идеи объединения славянских племен. Так, например, он писал, что основой безопасности любого государства являются два элемента: армия и флот. Исключительно морское или исключительно сухопутное государство не может быть по-настоящему могущественным. Данилевский указывал, что из семи российских морей шесть не имеют большого военного значения, и, следовательно, Россия вынуждена развивать в основном сухопутную армию. Однако объединение в масштабный Всеславянский союз дало бы России выход к теплым морям и изменило бы ее положение на международной арене. Можно заметить, что Данилевский акцентировал внимание на выгодах именно для России, а не других славянских народов.
Проект Всеславянского союза Данилевского являлся потрясающим по своим масштабам. По мнению Николая Яковлевича, он должен был включить в себя:
1) Российскую империю с присоединением к ней всей Галиции и Угорской Руси;
2) Королевство Чехо-Мораво-Словакское, состоящее из Чехии, Моравии и северозападной Венгрии;
3) Королевство Сербо-Хорвато-Словенское, включающее Сербию, Черногорию, Боснию, Герцеговину, северную Албанию, Хорватию и ряд других земель;
4) Королевство Булгарское с Булгарией, Македонией и пр.
5) Королевство Румынское с Валахией, Молдавией, частью Буковины и половиной Трансильвании;
6) Королевство Эллинское, состоящее из Фессалии, юго-западной Македонии, всех островов Родоса, Крита, Кипра;
7) Королевство Мадьярское с оставшимися землями Венгрии и Румынии.
По-видимому, осознавая некоторую чрезмерность своего проекта, Данилевский старался оправдать ее натуралистически, ссылаясь на естественный рост государства и используя сравнение с растущим деревом. Таким образом, Данилевский вслед за Тютчевым утверждал необходимость расширения государственного влияния Российской империи на все территории со славянским населением, при этом ссылаясь на «незавершенность» России.
Николай Яковлевич считал, что возглавить Всеславянский союз непременно может только Российская империя хотя бы потому, что именно русскому народу удалось сохранить независимое и сильное государство, сопоставимое по могуществу с ведущими странами мира, соответственно именно он может нового славянского объединения.
Создание Всеславянского союза, по Данилевскому, является высшей целью для России, поэтому на пути его достижения автор допускал возможность использования разных методов, в том числе и военных. Так, например, ряд государств, такие как Австро-Венгрия и Турция, должны быть ликвидированы, а многие неславянские народы (например, греки и румыны), которые по тем или иным причинам оказались втиснуты в славянские земли, вынуждены будут присоединиться к Всеславянскому союзу, чтобы не разрывать единое политическое образование. Таким образом, теория Данилевского также подразумевала некоторые формы экспансии, что, впрочем, объяснялось жизненной необходимости для России «достраивания» своего геополитического пространства.
Как и Тютчев до него, автор «России и Европы» уделял особое внимание присоединению кВсе славянскому союзу Константинополя. Николай Яковлевич указывал, что обладание Костантинополем важно для России в военном отношении, т. к. превращает ее южную границу в самую безопасную. В то же время город имеет и уникальное символическое значение,
поскольку, как считает Данилевский, на планете нет места, которое могло бы сравниться с ним по центральности своего расположения. По замыслу Данилевского, Константинополь должен быть чем-то большим, нежели просто столицей России, он должен быть столицей всего Всеславянского союза. Именно при такой роли Царьграда в полной мере может быть использовано его географическое положение и символическое значение.
Создание Всеславянского союза, по Данилевскому, неминуемо должно привести к разделению сфер влияния в мире. Он утверждал, что сам по себе Всеславянский союз не несет какой-либо угрозы другим странам или культурно-историческим типам, наоборот, его создание внесло бы равновесие в расстановку сил на международной арене и стало бы оборонительной мерой в интересах «всей вселенной». По словам автора, Всеславянский союз имел бы своим результатом не всемирное владычество, а равный и справедливый раздел власти Европой, славянством и Америкой. В свете предложенной Николаем Яковлевичем теории культурно-исторических типов данное утверждение выглядит несколько странно, поскольку, игнорируя остальные культурные типы, Данилевский говорил о деятельной роли и фактическом разделении мира только между тремя типами. При этом несколькими строками ниже в «России и Европе» он писал, что культурное господство какого-либо культурноисторического типа представляет опасность для прогрессивного развития истории.
Особенно интересно, что Николай Яковлевич прямо обозначал сферы влияния Европы, славянского мира и Америки: «Власти и влиянию Европы подлежали бы преимущественно Африка, Австралия и южные полуострова Азиатского материка; Американским Штатам-Америка; Славянству-Западная, Средняя и Восточная Азия, т. е. весь этот материк за исключением Аравии и обоих Индийских полуостровов»7. Таким образом, Данилевский признавал возможность применения экспансионистских мер не только в отношении славян при построении жизненно необходимом формировании славянского культурно-исторического типа, но и при дальнейшем осуществлении внешней политики. Как можно заметить, несмотря на видимую демократичность концепции Данилевского, он утверждал некоторое неравенство культурноисторических типов между собой и признавал
разделение всего мира между наиболее сильными из них.
Работа Николая Яковлевича получила широкую известность еще при жизни автора, многие представители панславизма разделяли высказанные в ней идеи. Примечательно, что сам классик геополитики К. Хаусхофер называл «Россию и Европу» Н. Я. Данилевского «библией» панславизма.
Необходимо отметить, что мысли о создании общеславянского союза высказывались также и военными деятелями. В частности, стоит рассмотреть взгляды на данную проблему Р. А. Фадеева, офицера, получившего в XIX в. широкую известность в военных и интеллектуальных кругах России.
Ростислав Фадеев принимал активное участие в обсуждении внешнеполитических вопросов. В 1869 г. в журнале «Биржевые Ведомости» была напечатана его политическая статья «Мнение о восточном вопросе», которая позже вышла отдельной брошюрой и была переведена на английский и чешский языки. Она принесла автору широкую известность в славянском мире: славянские газеты и журналы стали печатать статьи о нем и его биографии, за ним закрепилась репутация панслависта. Рассуждая о восточном вопросе, Фадеев предполагал, что разрешить его на Балканах или в Варшаве невозможно. Восточный вопрос представлялся ему гораздо более сложным явлением. Фадеев говорил о противостоянии двух враждующих сторон: Австро-Венгрии (как одной из сильнейших стран Западной Европы и центра западной культуры), с одной стороны, и всего славянского мира, с другой. Он считал, что политика Австро-Венгрии направлена на неизбежное онемечение славян, и единственный путь сохранить их независимость и национальную идентичность - объединить для борьбы свои силы под главенством России. При этом он предостерегал, что мир на этой территории не будет возможен до тех пор, пока не будет обеспечена безопасность всех славян от немецких посягательств.
В 1878 г. Фадеев написал «Записку об отношениях России к освобожденным славянским княжествам», в которой высказывал следующую мысль: «Для каждого из освобождаемых нами славянских народцев, брошенного без руководства в международную семью, найдется свой заинтересованный друг и покровитель. Былая политика Европы, даже самой Австрии, в отношении к славянам не должна вводит в
заблуждение: пока видны были одни народные всходы, их старались потоптать; когда с нашей помощью всходы окрепли, с ними постараются сблизиться, чтобы сбить их с толку»8. Таким образом, по мнению Фадеева, новая европейская политика будет заключаться в установлении как можно более дружественных отношений с освобожденными славянскими государствами для того, чтобы подчинить их своему влиянию, использовать их и внести раздор в славянский мир. Ростислав Андреевич предполагал, что для установления и сохранения контроля над ними и недопущения объединения славян, европейцы будут настраивать их правительства друг против друга или против России. Также стоит отметить, что автор постулировал полную неспособность малых славянских народов проводить самостоятельную политику даже после возможного обретения независимости, по мнению Фадеева, они были просто слишком слабы для этого.
Фадеев придавал огромное значение русско-турецкой войне 1877-1878 гг. Он считал, что после ее завершения ситуация на международной арене кардинально изменилась, всему славянскому миру представился новый шанс объединить свои усилия и обрести независимость. Для этого, по его мнению, необходимо было создать общеславянский союз, роль России в котором должна быть доминирующей. Необходимо обратить внимание, что Ростислав Андреевич признавал за Российской Империей право вмешиваться в политику освобожденных славянских государств, мотивируя его слабостью малых государств и их потребностью в покровительстве и руководстве: «Оставляя вызванные нами к бытию славянские владения в полной международной независимости, которая им совершенно не по силам, мы создадим хаос, обрушивающийся на нас ежедневно всею своею непредвидимою и беспорядочною тяжестию; а затем все-таки будем вынуждены оформить свои отношения к ним, но при менее благоприятном к тому настроении и при тысяче неприятностей, которых заранее можно избежать <...> Осуществление нашего домашнего, племенного союза, неизбежное раньше или позже, может встретить, стало быть, только европейское, а собственно говоря, австрийское противодействие». Фадеев не оговаривал форму славянского союза, однако отмечал, что без России славянские государства обречены на гибель.
«Записка об отношениях России к освобожденным славянским княжествам» ярко показывает панславистское настроение Фадеева, однако, несмотря на широкую популярность в славянских государствах, отношение к Фадееву в них было неоднозначным. Очевидно, вследствие пропаганды руководящей роли России в предполагаемом славянском союзе и вольного провозглашения вмешательства в политику других народов, многие представители славянских государств опасались Ростислава Андреевича. Об этом говорит запись, сделанная Д. А. Милютиным в дневнике еще в 1876 г. по случаю визита к нему Фадеева и описывающая, что, перейдя к восточному вопросу, Фадеев «с хвастовством уверял, что ему на роду написано сделаться известным и влиятельным во всем славянском мире “от Чехии до Салоник”. Речь эта клонилась к тому, чтобы определить его снова на службу и употребить или для формирования болгарского ополчения, или для поддержания войны в Черногории. Хвастливые эти выходки были в особенности потешны после только что слышанной мною, за несколько минут перед тем, убедительной просьбы представителей Славянского комитета не допускать участия Фадеева в делах Болгарии и славян вообще».
Таким образом, на основании вышеизложенных концепций можно сделать вывод, что экспансия в той или иной мере присутствовала во всех теориях русского панславизма. Представители данного направления вполне допускали возможность применения насильственных методов в отношении малых народов при образовании большого славянского объединения и чаще всего оправдывали их как необходимое средство для реализации жизненно важных интересов страны. Интересно, что разные представители отечественного панславизма видели общеславянский союз примерно в одинаковых границах. Стоит обратить особенное внимание, что практически все русские панслависты считали необходимым и прямо пропагандировали вооруженное столкновение России со странами Западной Европы, однако, по их мнению, экспансия должна была простираться и на славянские народы в случае их неподчинения России.
Однако были ли эти теории только мнениями отдельных людей или они являлись чем-то
большим? При ответе на этот вопрос стоит обратить внимание на реакцию императора России Николая I на политические статьи Тютчева и его проект славянского объединения. Известно, что поэт получал негласное согласие императора перед публикацией своих статей за границей. Более того, в иностранной прессе статьи печатались анонимно, но с такими заглавиями и комментариями, которые прямо называли данные статьи официальным мнением российских правящих кругов (например, работа Тютчева «Папство и Римский вопрос» вышла на Западе под названием «Папство и Римский вопрос с точки зрения Санкт-Петербурга»). Интересно, что при этом Федор Иванович ни разу не выступил с опровержением своевольных названий статей и не пытался развеять сложившееся в Европе мнение. Российский император хоть и не разделял полностью стремления Тютчева к созданию всеславянского союза, в то же время не препятствовал пропаганде подобных проектов. В связи с этим можно сделать вывод о том, что панславизм и предлагаемые им методы если и не прямо провозглашались высшим руководством страны, то, по крайней мере, негласно поддерживались.
Примечания
1 См.: Хаусхофер, К. О геополитике. Работы разных лет. М. : Мысль, 2001. 426 с.
2 Тютчев, Ф. Материалы к трактату «Россия и Запад» // Тютчев, Ф. Полн. собр. соч. в стихах и прозе. М., 2000. С. 444.
3 Тютчев, Ф. Записка // Там же. С. 393.
4 Тютчев, Ф. Россия и Германия // Там же.
С. 382.
5 Цымбурский, В. Тютчев как геополитик // Обществ. науки и современность. 1995. № 6.
С. 90.
6 Там же. С. 93.
7 Ламанский, В. И. Три мира Азийско-Европейского материка. Пг., 1916. С. 18.
8 Данилевский, Н. Я. Россия и Европа М. : Книга, 1991. С. 574.
