CC BY
113ИЗ ИСТОРИИ ПСИХИАТРИИ
© Н.А. Гречишкина, 2013 УДК 347.6(091)(3)
Для корреспонденции
Гречишкина Наталия Алексеевна - младший научный сотрудник ФГБУ «Государственный научный центр социальной и судебной психиатрии им. В.П. Сербского» Минздрава России Адрес: 119991, г. Москва, Кропоткинский переулок, д. 23 Телефон: (495) 637-23-37 E-mail: nagrechishkina@yandex.ru
Н.А. Гречишкина
Роль безумия в брачно-семейных и наследственных правоотношениях Древней Руси (сравнительный анализ правовых норм Древней Руси, Древнего Рима и Византии)
The role of «insanity» in matrimonial and inheritance legal relations of Ancient Russia (a comparative analysis of legal regulations of Ancient Russia, Ancient Rome and Byzantium)
N.A. Grechishkina
ФГБУ «Государственный научный центр социальной и судебной
психиатрии им. В.П. Сербского» Минздрава России, Москва
The Serbsky State Research Centre of Social and Forensic Psychiatry, Moscow
В статье рассматривается первое появление в Древней Руси правовых норм, закрепляющих ограничение прав лиц, страдающих психическими расстройствами. Проводится их сравнительный анализ с нормами древнеримского и византийского права в целях определения истоков происхождения данных положений древнерусского законодательства. Изученный материал дает основания для вывода о взаимосвязи этого законодательства в сфере завещательной и брачно-семейной дееспособности с нормами Древнего Рима. Прослеживается постепенное изменение медицинского критерия завещательной дееспособности, начиная со времени его действия в древнеримском государстве до заимствования Древней Русью.
Ключевые слова: ограничение дееспособности, психическое
расстройство, завещательная дееспособность, расторжение брака, Древняя Русь, Византия, Древний Рим
Ф
The paper reviews the first appearance in early Rus of legal rules setting forth incapacitation of persons with mental disorders. A comparative analysis of these rules versus their Ancient Roman and Byzantine counterparts is presented with a view to determining the origin of these legal provisions of early Russian legislation. Findings from the study suggest that there is a relationship between this legislation regarding testamentary capacity and legal capacity to marry and the provisions of Roman law. A gradual evolution of medical criterion of testamentary capacity from its inception in Ancient Rome to its adoption in Ancient Russia is observed.
Key words: incapacitation, mental disorder, testamentary capacity, divorcing, Ancient Russia, Ancient Rome, Byzantium
75
ИЗ ИСТОРИИ ПСИХИАТРИИ
История отношения русского государства к психически больным начинается с появлением первых законодательных памятников Древней Руси. Институт ограничения и лишения прав душевнобольных в целях защиты их интересов проходил достаточно долгий этап становления и развития. Представления о влиянии состояния здоровья на способность совершения юридически релевантных действий формировались в течение длительного периода времени. Начало отношений Древнерусского государства с Византией знаменовало первое появление в русском законодательстве норм об ограничении прав душевнобольных. Исследование обозначенных в заголовке вопросов так называемой завещательной дееспособности, роли расстройства психики в брачно-семейных правоотношениях, их сравнительный анализ с византийскими и древнеримскими нормами позволяет проследить истоки появления и закрепления в отечественном законодательстве положений, ограничивающих права душевнобольных.
Общая характеристика брачно-семейных правоотношений в средневековой Руси
Перед тем как начать исследовать тему правового положения психически больных в брачно-семей-ных правоотношениях в Древней Руси, необходимо в самых общих чертах затронуть вопросы древнерусской семьи и семейной собственности.
В Х-ХУ! вв. в средневековой Руси под семьей понималась не родственная группа, состоящая из родителей и детей, а совокупность всех родственников с челядью, домочадцами и рабами. Упоминания о семье, близкой к пониманию сегодняшнего дня, включающая одних лишь родственников, встречается в источниках не ранее XIV в. [19, с. 68].
Древнерусские семейные отношения в языческую эпоху характеризовались многоженством и носили патриархальный характер. Вступая в брак, женщина входила в родовую семью мужа и подпадала под его власть. Принятие христианства способствовало все большему равенству в отношении супругов и моногамии. Вместе с тем жена продолжала оставаться в подчинении мужа [5, с. 110]. «Имущественные отношения в семействе русского народа определялись следующими началами. Естественным следствием супружеского союза является образование союза семейного, состоящего из хозяина - мужа - отца, хозяйки -жены - матери и холостых детей, т.е. малая семья. Когда сын вступает в брак при жизни своих родителей и остается жить в их доме, образуется новая организация - сложное семейство, состоящее из двух супружеств под главенством общего домохо-
зяина и общей домохозяйки; в случае женитьбы другого сына образуется тройное семейство под главенством общего главы. Если по смерти родителей - домохозяев - и даже одного домохозяина -отца - женатые и неженатые дети остаются жить в доме своих родителей, владея сообща отцовским имением, образуется еще более сложный субъект гражданского права - большая семья - организация, представляющая союз братских семейств и семейную общину [7, с. 181].
Полнотой власти обладал только старейшина рода. Имущество принадлежало роду, семье, независимо от формы его поступления. Забота о сохранении и приумножении семейного имущества для передачи будущим поколениям была важнейшей задачей главы семейства, несмотря на то что оба супруга сохраняли собственные доли. «Приданное в древнерусской семье не становилось собственностью его главы, напротив, гарантируя его сохранность в период существования брачного союза, супруг вносил залог, называемый «вено». В случае смерти мужа вдова владела «веновым» имуществом, пока наследники мужа не выплатят ей стоимость внесенного ею приданного. В то же время помимо общесемейного имущества у каждого из супругов в древнерусской семье (уже с X в.) существовала и собственная часть - выдел. У женщин такое парафернальное имущество (т.е. имущество, помимо приданого) комплектовалось разными путями: это были и принадлежавшие ей ценности, не оговоренные в рядной записи* о приданном, и, на пример, наследство, оставленное первым мужем (если таковой был), и собственные «примыслы и прикупы» [19, с. 68-69].
Правовые последствия возникновения психического расстройства у одного из супругов
В начале X! в. на церковнославянский язык был переведен византийский «Номоканон 14 титулов» («Номоканон Фотия»), ставший, по мнению В.А. Том-синова, самой авторитетной на Руси Кормчей книгой, включившей нормы сборников светского права Византии - Эклоги и Прохирона [23, с. 10]. Гл. 30 тит. X!!! «Номоканона 14 титулов» посвящена случаям расторжения брака вследствие возникновения психического расстройства у одного из супругов. Редакция данной нормы выстроена таким образом, что первая ее часть цитирует ранее действовавший в византийском праве порядок: «...если самовольная женщина сойдет с ума, только муж может послать ей разводное письмо. если один из супругов сойдет с ума, сам он не может посылать развода. Но если умопомешательство
* Р я д н а я з а п и с ь - роспись приданого невесты с зачетом будущего ее наследства после смерти родителей, составлявшаяся до бракосочетания родителями жениха и невесты с участием поверенных, духовенства или не позднее 6 мес после свадьбы.
Н.А. Гречишкина
терпимо, постоянно ли оно или с светлыми промежутками, находящийся в здравом уме не должен посылать развода сумасшедшему, а если пошлет, подлежит наказаниям за незаконный развод; если же умопомешательство невыносимо и нет надежды на выздоровление, можно без ущерба для другого расторгнуть брак разводом из страха, причиняемого сумасшедшим, и из желания иметь детей»*. Вторая часть нормы провозглашает ее отмену и вводит полный запрет на расторжение брака с психически больным супругом, воспроизводя, таким образом, 117 новеллу Юстиниана. Поводы к расторжению брака между супругами напрямую зависели от народно-религиозных воззрений на сущность и предназначение самого института брака - умножение рода человеческого ради прославления имени Божия и взаимная помощь между мужем и женой. Одновременно с Номоканоном в Византии действовали комментарии Вальсамона**, согласно которым наряду с отсутствием в перечне причин развода состояния сумасшествия применялись новеллы императора Льва Мудрого. Согласно 111-й новелле, «муж сошедшей с ума жены три года должен сносить это несчастье; по истечении же трех лет, если сумасшествие жены и не прекратилось, мог развестись с ней» [1, с. 848]. 112-я новелла Льва Философа даровала то же право жене, но по прошествии 5 лет с момента проявления психического расстройства мужа. «Если порочная жизнь, неспособность к брачному сожительству» (неспособность к совершению полового акта), -говорил Лев Мудрый, - «достаточные основания для развода, то тем более сумасшествие, которое по причиняемому злу превосходит все иные поводы» [1, с. 848]. Комментарии Вальсамона восприняты Русью не были. Новеллы императора Льва Мудрого не вошли в законодательство Древней Руси, поскольку их принятие состоялось после составления Номоканона.
«Закон Судный людем», представляющий собой ряд титулов и глав из Эклоги*** императоров Льва III и Константина V (741 г.), появившийся на Руси примерно в начале XI в., не содержит указания на ограничения прав душевнобольных в брачно-семейных правоотношениях. Единственным основанием расторжения брака по причине нарушения здоровья «Закон Судный людем» называл проказу [8, с. 38]. В тот период под термином «проказа» понималось не только само заболевание лепра, но и другие кожные болезни, выражающиеся в виде волдырей, гнойничков, язв и др. Выделению проказы в число поводов к разводу послужили представ-
ления о ее обусловленности порочным образом жизни, прелюбодеяниями и т.п., что несовместимо с представлениями о священстве брака. Сама же Эклога, согласно исследованиям трех последних десятилетий, в отличие от ранее бытовавшего мнения, была переведена на славянский язык не в Болгарии, а в Древнерусском государстве предположительно в 996 г. Эклога, обозначенная как «Леона и Константина верная цесаря» в сборнике «Мерило Праведное», представляла полный перевод византийского памятника [14, с. 201], а не его адаптированный вариант. Эклога помимо указания на проказу содержала следующую норму: «И если случится, что один из супругов после заключения <или до заключения брака> одержим бесом, то по такой причине да не расходятся они друг с другом» [24, с. 49], - по всей видимости, не вошедшую в «Закон Судный людем». В практическом руководстве для судей, изданном в отмену Эклоги в Византии в 879 г., - Прохироне (Градские законы) - отсутствует положение о расторжении брака с душевнобольным супругом, равнокак и обязанность его сохранения. Однако в Прохироне мы находим норму, согласно которой дети безумных родителей, желающие вступить в брак, освобождаются от обязанности получения согласия на него сумасшедшего родителя. Брак в таком случае совершается «судом эпарха», «судом епископа» или высшим лицом города [11, с. 924-925]. Сущность этой нормы вос- Ф
ходит к древнеримскому положению о сохранении «безумным» своего положения, достоинства, должности и собственности, которыми обладал до наступления болезненного состояния [4, с. 12]. «В отношении внешнего мира за таким лицом сохранялась позиция paterfamilias. Однако он утрачивал возможность распоряжаться семейной властью. Больной сохранял также все прежние права статического свойства, но терял способность вступать в новые юридические отношения» [25, с. 94]. В правилах святоотеческих архиепископа Тимофея Александрийского содержалось предписание налагать на «беснующуюся» жену железные цепи и в другой брак не вступать [11, с. 676]. «Закон Судный людем», Эклога, Прохирон наряду с Церковными правилами, постановлениями, определениями вселенских и поместных соборов входили в состав Кормчих книг.
Любопытным остается тот факт, что в Византийском государстве одновременно действовали как запрещающие нормы о разводе между супругами по причине психического расстройства, так и дозволяющие. Несмотря на законное действие прямо противоречащих положений касательно
* Текст «Номоканона 14 титулов» приводится по: В. Нарбеков. Номоканонъ константинопольскаго патриарха Фотя с толкован1емъ Вальсамона. Часть 2-я. Русск1й переводъ съ предислов1емъ и примечаниями. - Казань. Типография Императорского Университета, 1899. - С. 571.
** Ф е о д о р В а л ь с а м о н (ок. 1140 после 1199) - византийский канонист, патриарх Антиохийский. *** Э к л о г а - краткий свод византийского законодательства.
Российский психиатрический журнал № 6, 2013 77
ИЗ ИСТОРИИ ПСИХИАТРИИ
нашего вопроса, греческая церковь признавала сумасшествие вполне достаточным поводом к расторжению брака. Право Древней Римской империи, чьим преемником стала Византия, содержало более обширные нормы в области ограничения прав душевнобольных в брачно-семейных правоотношениях. Например, в Дигестах Юстиниана* записано: «если безумие имеет перерывы или же болезнь, хотя и является постоянной, но может быть переносима теми, кто находится вокруг больного, то никоим образом не следует уничтожать брак. если, однако, безумие столь велико, столь необузданно, столь опасно, что не остается никакой надежды на выздоровление; (если безумие) устрашает прислугу и, может быть, другое лицо (супруг) вследствие диких выходок безумного (желает расторгнуть брак) или, не имея детей, испытывает желание иметь потомство, то лицо, находящееся в рассудке (супруг), может послать безумному сообщение о разводе» (D. 24, 3, 22, 7)**. «Безумие не допускает заключения брака, так как (для брака) необходимо согласие, но (безумие) не препятствует правильно заключенному браку» (D. 23, 2, 17, 2); «.можно отказаться от брака с безумной, так как она занимает место находящейся в неведении (относительно заявления), но заявить о прекращении брака не может ни она сама вследствие безумия, ни ее попечитель, но ее отец может послать об этом сообщение» (D. 24, 2, 4); «более чем ясно, что безумие является препятствием к брачному сговору, но случившееся после этого (сговора безумие) не делает брачный сговор недействительным» (D. 23, 2, 8). Из приведенных цитат видно, что психически больным в древнеримскую эпоху запрещалось вступление в брак, совершение брачного сговора, но они не могли самостоятельно расторгнуть уже существующий брачный союз. В дошедших до нас законодательных памятниках Древней Руси мы аналогичных норм не находим. Вместе с тем можно заключить, что истоки положения о сохранении брака с «безумным» супругом берут начало в римском праве, проходят через Византию и впоследствии в середине XI в. появляются на Руси***.
Устав князя Ярослава Владимировича (восточ-норусская редакция), датируемый учеными XII в., содержал уже положение, согласно которому «Аще будет жене лихии недуг, или слепота, или долгаа болезнь, то про то ея не пустити, такоже и жене нелзе пустити мужа» [18, с. 267]. Иными
словами, запрещалось расторжение брака в случае слепоты, «лихого недуга» и «долгой болезни» одного из супругов. Но что подразумевалось в древний период под «лихим недугом» и «долгой болезнью»?
Слово «лихии» в контексте болезни имело множество вариантов перевода. Для законодательного закрепления в нормативно-правовом акте нормы, обеспечившей «защиту» больных «лихим недугом», необходимо, чтобы эта болезнь была тяжелой и продолжительной. Также «лихии недуг» должен был приводить лицо, страдающее им, в бытовую зависимость от других лиц, иначе эта норма потеряла бы всякий смысл. Именно с таких позиций мы рассмотрим каждое интерпретационное значение термина «лихии недуг»:
1. «Лихой» - сифилитический [6, с. 256]. Соответственно «лихии недуг» - заболевание сифилисом. По вопросу существования такой болезни, как сифилис, на Руси в X! в. ведутся многочисленные дискуссии. Вместе с тем Н.А. Богоявленский указывает: «Намеки на бытовой сифилис встречаются в канонической литературе (Вопрошание Кирика, X!! в.), кабальных книгах XV-XV!! вв., лечебниках. Существование его в древности доказано археологами - найдены свидетельства наличия гуммозных периоститов на территории старой России [20, с. 102]. «Ртуть» как антисифилитическое средство упоминается еще в «Шестодневе****» [3, с. 1708]. Мы не можем с уверенностью утверждать, что сифилис (если допустить, что он действительно имелся тогда на Руси) был настолько распространен, что получил законодательное закрепление. Для изменения правового положения этой группы больных было бы недостаточно отдельных заболевших. Их должно быть такое количество, при котором возникла бы острая необходимость законодательного регулирования. Факты массовых заболеваний или заболеваний, имеющих распространенный характер, пусть даже локальный, несомненно, были бы отражены в летописях и другой дошедшей до нас литературе. В случае с сифилисом мы таких сведений не имеем.
2. «Лихой» - имеющий накожные болезни, особенно чирей, гнойная язва [6, с. 257]. Под этим могли подразумеваться проявления болезни в виде обильных высыпаний, нарывающих и длительное время не заживающих, сказывающихся на внешнем виде больного и доставляющих ему опреде-
* Сборник фрагментов произведений римских юристов 1-111 вв.
** Здесь и далее в тексте Дигесты Юстиниана приводятся по книгам: Дигесты Юстиниана / Пер. с латинского; отв. ред. Л.Л. Кофанов. Т. IV. - М.: Статут, 2004. - 780 с.; Дигесты Юстиниана / Пер. с латинского; отв. ред. Л.Л. Кофанов. Т. II. - М.: Статут, 2003. - 622 с.
*** Уже в XII в. имеются надежные данные о том, что византийское законодательство в славянских переводах не только было известно, но и применялось на Руси (Максимович К.А. Греко-римское право в Древней Руси // 1-й Российско-греческий форум гражданских обществ).
**** ш е с т о д н е в - библейское сказание о днях творения мира, содержащий помимо религиозного текста естественнонаучные сведения.
78
Н.А. Гречишкина
ленные неудобства. К кожным болезням относили и заболевание лепрой. Древнерусская литература неоднократно упоминает проказу в числе прочих кожных болезней. Вместе с тем Византийская Эклога и «Закон Судный людем» уже оперируют термином «проказа», называя ее в качестве одной из причин расторжения брака. Было бы странным для древнерусского законодателя не использовать общеупотребимого в то время термина и отдать предпочтение неоднозначному выражению. Отсюда мы делаем вывод, что как проказа, так и любые другие кожные болезни не могли стать причиной выделения лиц, страдающих ими, законодателем. Сохранение брака с лицом, страдающим каким-либо определенным заболеванием, должно иметь своего рода функцию опеки. Соответственно искомое нами заболевание должно нарушать адаптивные функции больного, чего не происходит при заболеваниях кожного покрова.
3. «Лихая болезнь» - лихорадка [22, с. 78]. Лихорадка - болезненное состояние, характеризующееся повышением температуры тела. Лихорадкой сопровождаются как простудные заболевания, так и заболевания внутренних органов воспалительного характера. Они могли протекать длительно или кратковременно. Однако для выделения законодателем необходимо тяжелое течение болезни в продолжительный период времени.
4. «Лихой болезнью» называли болезнь «костоед», «ногтоед», а также нарыв на пальце. «Костоед» -зубной кариес и остеомиелит, «ногтоед» - грибковое заболевание ногтей. Зубной кариес, грибковое заболевание ногтей и остеомиелит не оказывают влияния на способность к самообслуживанию больного.
5. «Лихая болезнь» - это одно из названий эпилепсии [9]. Спонтанность приступов у больных эпилепсией, личностные изменения, изменение мышления вплоть до эпилептического слабоумия, снижение социально-бытовой адаптации вызывают объективную зависимость этой группы больных от посторонних лиц. Все это делает эпилепсию одним из наиболее вероятных заболеваний для выделения ее законодателем.
6. «Лихая» имеет значение хронической, продолжительной болезни [22, с. 78], а также чего-то тяжелого [17, с. 328] вообще. Если исходить из этой трактовки, мы имеем несколько иную интерпретацию: «лихии недуг» - тяжелое длительное заболевание, где «лихии» указывает на серьезность заболевания. Здесь термин «лихии недуг» не называет конкретного заболевания, но указывает на определенное течение болезни, при котором супруг или супруга уже не могли его покинуть. Использование законодателем термина «лихии недуг» позволило бы не только указать на неопределенный круг болезней, но и выделить исключительно тяжело и длительно протекающие из них.
Под словами «долгаа болезнь» можно подразумевать как конкретное заболевание, так и группу болезней с затяжным хроническим течением. Относительно конкретного заболевания литература по древнерусской истории не содержит идентификационных сведений. Мы имеем только значение длительного заболевания. Однако одна из интерпретаций термина «лихии» также имеет значение тяжелой хронической болезни. Было бы нелогичным и бессмысленным для законодателя употребление 2 фактически синонимичных терминов в одной норме закона. Исходя из этого единственным приемлемым объяснением для «лихии недуг» может быть заболевание «эпилепсия». Соответственно развод между супругами был запрещен в случае как заболевания эпилепсией («лихии недуг»), так и тяжелой длительной болезни («долгаа болезнь») одного из них. При этом длительное заболевание также должно было быть достаточно серьезным и лишать страдающего им супруга (супруги) способности вести самостоятельное хозяйство. Вместе с тем ввиду отсутствия четких критериев определения подобных нарушений здоровья на практике это могло привести не только к диагностическим трудностям, но и к неоправданному расширению круга болезненных состояний, при наличии которых наступали гражданско-правовые последствия. Разработка и законодательное закрепление критериев заболевания не специфичны для древнерусского законодателя. В то же время при употреблении какой-либо терминологии понимались совершенно конкретные явления, что-то вполне очевидное и не требующее дополнительных (кроме визуальных) средств и методов диагностики. Психические расстройства имеют длительное течение, многие виды протекают в тяжелой форме и заканчиваются наступлением дефекта. Вполне возможно, что психические расстройства могли входить в категорию «долгаа болезнь». Они могли быть как одной из ее составных частей, так и единственной нозологической группой. Если судить по относительной распространенности психических расстройств и очевидной неспособности душевнобольных к отдельному проживанию, то эта социально уязвимая группа просто не могла остаться не замеченной законодателем.
Нормы об ограничении завещательной дееспособности душевнобольных
Нормы о наследовании содержались уже в Русской правде пространной редакции. В литературе отмечается дискуссионность вопроса о существовании наследования по завещанию в Древней Руси [16, с. 12-13], однако из норм вышеупомянутого закона как прямо, так и косвенно усматривается наличие института наследования по завещанию.
Формой передачи имущества по наследству являлись обряженье, ряд, рукописанье, духовная и порядная. Ряд - завещание, сделанное в устной
Ф
Российский психиатрический журнал № 6, 2013
79
ИЗ ИСТОРИИ ПСИХИАТРИИ
неформальной форме. Данная форма завещания существует приблизительно с X в. В X!!! в. наряду с рядом появляется письменная форма завещания -рукописанье. Л. Руднев называл рукописанье зачаточно формальным письменным рядом. Ряд и рукописанье объединялись под общим термином обряженье. Духовная - являлась более формальным рукописанье [21, с. 76-77]. Ряд как форма завещания упоминается в ст. 33 Русской Правды Сокращенной редакции (по Толстовскому !У списку), ст. 92 Русской правды пространной редакции (по Троицкому списку) [18, с. 118, 132134]. В Псковской судной грамоте упоминаются порядная и рукописанье. Завещание в виде ряда и обряженья мы встречаем уже в договоре князя Олега, заключенном с греками в 911 г. Духовная появляется несколько позже.
Ни Русская правда, ни Псковская судная грамота не содержат положения об ограничении завещательной дееспособности. В Кормчих книгах*, в частности в Прохироне (Градских законах), предусматривалась обязанность совершения завещания в присутствии 7 свидетелей и должно было составлять одно действие, не прерываемое никакими другими (гл. 48 грань 21 ст. 4 Кормчей книги) [10, с. 18]. При этом одним из обязательных условий было состояние здравого ума наследодателя в момент совершения завещания. Нормы Прохиро-на содержат указание на прямой запрет совершения завещания «в безумии». Любопытным остается тот факт, что в перечне оснований признания завещания недействительным болезненное состояние ума отсутствовало [11, с. 1014-1015].
Норма, ограничивающая права душевнобольных на составление гражданско-правовой сделки в форме завещания, содержится и в «Законе Судном людем». Согласно данному законодательному акту, духовная должна быть написана «сдравымъ ходящим и целымъ умомъ» [8, с. 149], под чем понималось целостность процесса мышления. В редакции более поздних нормативно-правовых актов эта формула звучала иначе: «в здравом уме и твердой памяти», - как более отвечающая реалиям того периода. При этом совершено завещание должно было быть в присутствии свидетелей. В древний период число свидетелей составляло 7 человек. В определении количества свидетелей прослеживается влияние римского права, предусматривающего возможность завещателя в целях сохранения в тайне содержания завещательного акта ограничиться простой формулой, в которой наследодатель перед 7 свидетелями ссылается на документ, содержащий его последнюю волю, после чего свидетели скрепляли документ своими печатями и подписями
[2, с. 310]. Свидетели необходимы были для подтверждения соблюдения условий, предписанных законом для составления завещания в случае его оспаривания. На Руси свидетели призваны были подтвердить как сам факт написания духовной именно наследодателем, так и факт нахождения завещателя в момент ее написания в требуемом законом состоянии здоровья. П.Н. Мрочек-Дроздовский указывает на действие данных постановлений «Закона Судного людем» как дополнительных к Русской правде [15, с. 231]. Римское право в свою очередь не содержало таких детализированных требований к состоянию здоровья наследодателя. В Дигестах Юстиниана записано: «Если он (завещатель) действительно был сумасшедшим <или безумным>, то завещание ничтожно» (D. 5, 2, 2). Это положение вытекало из следующей нормы: «Безумный не может вести никаких дел, так как не понимает, какое юридическое действие он совершает» (Gai., Inst., 3, 106). Римское право в период своего существования имело достаточно развитый институт ограничения дееспособности душевнобольных и установления над ними попечительства. Любая гражданско-правовая сделка - добровольный, волевой акт. Душевнобольные не могут сознательно желать чего-либо. Они действуют под влиянием болезненных факторов, лишающих их возможности объективно оценивать окружающую реальность и выстраивать адекватное поведение. Римское право отказывало душевнобольным в сознательной воле и полностью лишало их дееспособности. Акты душевнобольных признавались недействительными, в том числе и завещания. Более того, в эпоху Римской империи «для действительности завещания недостаточно было того, чтобы testamenti factio** существовала в момент, когда совершался акт, требовалось, чтобы завещатель непрерывно ее сохранял вплоть до смерти» [12, с. 382].
Хотелось бы отметить, что в римском праве существовало положение, по которому признавалась законная сила за сделками, совершенными лицами, хотя и страдающими психическими расстройствами, но находящимися в момент их совершения в состоянии так называемого светлого промежутка (lucid interval). Если светлый промежуток длился до самого момента смерти, завещание имело свою юридическую силу. В случае, если светлый промежуток окончился и завещатель вновь впал в болезненное состояние, совершенное им ранее завещание признавалось недействительным. Русь не восприняла столь сложных конструкций римского права. В римском праве медицинский критерий несделкоспособности ограничивался понятием «безумие». Византийская Эклога заимствовала этот критерий, но только применительно к положению о завещательной дееспособности. Одновременно
* К о р м ч а я к н и г а - сборник византийских и церковных законов, переведенный на славянский язык.
** Testamenti factio - право делать завещательные распоряжения.
Н.А. Гречишкина
с этим вышеназванная Эклога дополняет медицинский критерий нарушениями функций мышления вследствие какой-либо болезни. «Не имеют права завещания: лица, которые вследствие какой-либо болезни находятся не в своем уме... сумасшедшие» [26, с. 52]. «Закон Судный людем» еще более изменяет положение о завещательной дееспособности. Из медицинского критерия исчезает понятие «сумасшедшие», но наряду с обязательной целостностью функций мышления вводится целостность функций памяти. Из приведенного исследования видно, что первоначально взятое из римского права за основу завещательной недееспособности «безумие» в византийском праве дополнилось целостностью процесса мышления, тем самым значительно расширив круг лиц, юридически не способных к совершению сделки. При переписывании с Эклоги «Закона Судного людем» ее нормы также подверглись изменению. «Безумие» уже не являлось абсолютным препятствием к совершению сделки, обязательной становится формула «сдравымъ ходящим и целымъ умомъ» («в здравом уме и твердой памяти»), которая и применялась в России вплоть до XIX в. Говоря современным языком, древнерусский законодатель в качестве медицинского критерия завещательной дееспособности предусмотрел любое состояние, приводящее к интеллектуально-мнестическим расстройствам.
Однако насколько реализуемо на практике было законодательное закрепление конструкции «сдравымъ ходящим и целымъ умомъ»? Отсутствие законодательных разъяснений по этому вопросу влекло серьезные трудности. Первое - что считали здравым умом? Второе - понятие твердой памяти. Третье - насколько глубоки должны были быть нарушения, чтобы повлечь юридически значимые последствия. Научные достижения психиатрии того периода не располагали ресурсами, способными помочь в разработке более четких критериев. Относительно твердой памяти Л. Руднев в конце XIX в. замечает: «Если допустить, что слова «твердая память» имеют реальный смысл, то мы сталкиваемся с понятием столь растяжимым, что оно не может быть на деле верно определено теми средствами, которые для этого даются законом: свидетельскими показаниями. У старых и недужных весьма затруднительно качественное определение памяти, между тем законом не представляется свидетелям никаких средств убедиться в состоянии памяти завещателя и им часто приходится довольствоваться одним длишь предположением. Это же справедливо и вообще об уме и памяти, но только в отношении свидетелей» [21, с. 151-152]. По словам Л. Руднева: «.у суда должны быть признанные законом способы убедиться был ли завещатель в здравом уме и твердой памяти... эти способы установлены лишь с Положением 1831 г., выведенным в свою очередь из Указов XVIII в.» [21, с. 151].
Заключение
Русь с принятием христианства в исследуемой нами области заимствует из византийских законодательных актов первыми нормы о завещательной и брачно-семейной дееспособности душевнобольных. Появлению обозначенных положений российское государство обязано исключительно римскому праву, где берут начало идеи отсутствия сознательной воли у лиц, страдающих психическими расстройствами, а также необходимости установления над ними попечительства. Сохранение брачного союза с психически больным супругом, как можно предположить, имело опекающую функцию, хотя института опеки над душевнобольными в современном его понимании Русь не знала до XVII в. Русская Православная Церковь, на протяжении своей истории стремящаяся перенимать опыт Греческой церкви, несмотря на законодательный запрет, дозволяла расторжение брачного союза по причине сумасшествия. Из нашего исследования видно, что на Руси, равно как и в Византии, действовали прямо противоположные нормы касательно возможности развода с психически больным супругом. Однако, по нашему мнению, на практике трудностей это не вызывало, так как церковь всегда признавала наличие психического расстройства достаточным основанием для прекращения брака.
В ходе рецепции положения о завещательной дееспособности римский критерий неоднократно изменялся. В Византии наряду с сумасшедшими появляются лица «не в своем уме». С введением этого положения, являвшегося достижением исключительно Восточной Римской Империи (Византии), права еще большего круга фактически недееспособных лиц получили законодательное урегулирование. Действовавший на Руси «Закон Судный людем» делал акцент уже исключительно на интеллектуально-мнестических способностях, без упоминания «сумасшествия» и «безумия». Вместе с тем с момента появления данной нормы и вплоть до XIX в. нет никаких разъяснений по ее применению.
Из проведенного исследования видно, что средневековая Россия заимствовала лишь малую часть тех норм, которые существовали в римском праве. Сейчас, по прошествии лет, сложно судить о механизмах и условиях, в зависимости от которых были приняты одни нормы и отвергнуты другие. На этот процесс влияли многие факторы. Это и экономические трудности преобразования национальной системы права, и противоречия воспринимаемых норм устоям и традициям собственного права, и та или иная степень несовместимости правовых систем, и др. Однако уже сам факт появления этих норм на Руси был первым и очень важным шагом в защите прав и законных интересов лиц, страдающих психическими расстройствами.
Ф
ИЗ ИСТОРИИ ПСИХИАТРИИ
Литература
2.
3.
4.
5.
I. Архим. Михаил. Сумасшествие, как повод к разводу // Христианское чтение. - 1906. - № 11. - С. 832-853. БартошекМ. Римское право: (Понятия, термины, определения): Пер. с чешск. - М.: Юрид. лит., 1989. - 448 с. Богоявленский Н.А. О душевных и нервных болезнях на Руси эпохи феодализма (XI-XVII век) (По материалам древнерусской письменности и изобразительного искусства) // Журн. невропатол. и психиатр. им. С.С. Корсакова. - М.: Медицина, 1966. - Т. LXVI. - Вып. 11. -С. 1706-1713.
Гречишкина Н.А. Ограничение дееспособности по римскому праву вследствие дефекта воли // Психическое здоровье. - 2012. - № 5. - С. 9-14.
Грибоедов В.М. Древнерусское право. (Краткий обзор чтений по истории русского права). Вып. I. (Древнейший зем-ско-княжеский период). - Петроград: Двигатель, 1915. -298 с.
6. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 2. - М.: Русский язык, 1979. - 779 с.
7. Древнее русское право. Лекции 1902/3 академического года заслуженного ординарного профессора Московского Университета Д.Я. Самоквасова. - М.: Университетская типография, 1903. - С. 181.
8. Закон Судный людем пространной и сводной редакции / Под ред. М.Н. Тихомирова. - М.: Изд-во Академии наук СССР, 1961. - 286 с.
9. Ковалевский П.И. Эпилепсия, ея лечение и судебно-психи-атрическое значение. - 3-е изд. доп. - СПб., 1898. - 352 с.
10. Кормчая книга: Градские законы. Грань 21 / Цит. По Любав-ский А. Об упрощении формы завещания. - СПб., 1865. -С. 18.
II. Кормчая (Номоканон). - СПб.: Воскресеше, 2011. - 1488 с.
12. Курс римского частного права: Учебник / Чезаре Сан-филиппо; пер. с итал. И.И. Маханькова; под общ. ред. Д.В. Дождева. - М.: Норма, 2011. - 464 с.
13. Милов Л.В. Легенда или реальность? (О неизвестной реформе Владимира и Правде Ярослава) // Древнее право. -1996. - № 1. - С. 201.
14. Милов Л.В. О древнерусском переводе византийского кодекса законов VIII века (Эклоги) // История СССР. -1976. - № 1. - С. 142-163.
15. Мрочек-Дроздовский П.Н. История русского государственного права до конца XVII столетия. - М.: типография В.А. Гатцук, 1892. - С. 231.
16. Никифоров А.В. Правовое регулирование наследования по завещанию в Российской Федерации: дис. ... канд. юр. наук. - М., 2004. - 180 с.
17. Ожегов С.И. Словарь русского языка / Под ред. Н.Ю. Шведовой. - 22-е изд., стер. - М.: Рус. яз., 1990. - С. 328.
18. Памятники русского права / Под ред. С.В. Юшкова. -М., 1952. - Вып. 1. - С. 267.
19. Пушкарева Н.Л. Русская семья Х^П вв. в «новой» и «традиционной» демографической истории // Этнографическое обозр. - 1996. - № 3. - С. 66-79.
20. Рохлин Д.Г. Болезни древних людей (кости людей различных эпох - нормальные и патологически измененные). -М.: Наука, 1965. - 304 с.
21. Руднев Л. О духовных завещаниях по русскому гражданскому праву в историческом развитии. - Киев. Типография Императорского Университета св. Владимира, 1894. -183 с.
22. Словарь русских народных говоров. Вып. 17. - Л.: Наука, 1981. - С. 78.
23. Томсинов В.А. Юриспруденция древней Руси и правовая культура Византии // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 11. Право. -2009. - № 4. - С. 3-26.
24. Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран (Древность и Средние века) / Сост.: В.А. Томсинов. -М.: ЗЕРЦАЛО, 2000. - 448 с.
25. Шишков С.Н. Невменяемость (мировоззренческие, эмпирические, социальные предпосылки и становление в качестве правовой категории): Монография. - М.: ФГУ «ГНЦ ССП Росздрава», 2010. - 380 с.
26. Эклога. Византийский законодательный свод VIII века / Вступ. статья, пер., комментарий Е.Э. Липшиц. - М.: Наука, 1965. - 231 с.
82
