CC BY
101
■ ■ ■ РИСКИ МОЛОДЕЖИ В КОММУНИКАЦИЯХ СОВРЕМЕННОГО ОБЩЕСТВА1
Автор: КРАВЧЕНКО С. А.
КРАВЧЕНКО Сергей Александрович - доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой социологии Московского государственного института международных отношений (университета) Министерства иностранных дел Российской Федерации (МГИМО-Университет МИД РФ). Адрес: Россия, Москва, 119454, проспект Вернадского, 76. Главный научный сотрудник Института социологии РАН. Россия, Москва, 117218, ул. Кржижановского, 24/35, корп. 5 E-mail: [email protected]
Аннотация:
В статье анализируется новая генерация сложных рисков, возникших в результате ускоряющейся социальной и культурной динамики, с которыми молодые люди сталкиваются в повседневных коммуникациях. Особо анализируются риски индивидуализации, способствующие формированию различных форм молодежной субкультуры. Сложившиеся методы минимизации последствий рисков в виде симптоматического и символического их «лечения» негативно сказываются на адаптации молодых людей к вызовам современного общества. В противовес им предлагается рефлексивность относительно рискогенных практик, которая в принципе позволяет избегать наиболее негативных последствий рисков в условиях увеличивающейся рискофобии. Вместе с тем, в молодежной среде зарождается и получает все большее распространение противоположная тенденция - риско-филия. Показывается, что как сами риски, так и рефлексия относительно их обусловлены в значительной степени характером доминирующих коммуникаций, распространенных в молодежной среде.
DOI 10.21453/2311-3065-2016-4-3-149-158
Ключевые слова: риски, рукотворные риски, молодежь, коммуникации, рефлексивность, рикофобия, рискофилия
Современное общество представляет собой имманентно рискоген-ный социум. Мы исходим из того, что риск - это динамичный феномен, постоянно усложняющийся под влиянием нелинейной социокультурной динамики, самоорганизации социума, предполагающий как вероятность наступления объективно неблагоприятного последствия для социальных акторов (индивидуальных или коллективных), так и вероятность обретения выгод и благ, что субъективно воспринимается акторами в контексте определенных ценностных координат, на основании чего осуществляется выбор альтернативы действия [1, с. 277-279; 2, с. 12-16].
1 Статья подготовлена в рамках гранта ректора МГИМО, академика РАН А.В. Торкунова.
Сложность рисков новых коммуникаций
Риски современного общества знаменуют собой переход от внешних рисков к доминированию рукотворных рисков, которые формируются прежде всего в самых разнообразных коммуникациях. Отметим некоторые их черты сложности.
Риски не столько заданы извне, будучи результатом сил природы, неблагоприятных условий жизнедеятельности социальных групп или отдельных индивидов, сколько являются рукотворными, производными от рефлексивности институтов и конкретных коммуникаций людей. «Нас стало беспокоить не столько то, что может сделать с нами природа, сколько то, что мы можем сделать с ней. Это, - отмечает Э. Гид-денс, - поворотный момент от преобладания внешнего риска к господству рукотворного» [3, с. 43]. Многие современные риски обусловлены отсутствием адекватных коммуникаций с природой (риски природных катастроф, турбулентностей климата вызваны не только естественными причинами, но ориентацией на «эксплуатацию» ее богатств).
Риски обретают космополитический характер через глоболокаль-ные взаимодействия [4]. Они соотносятся не только с конкретными сообществами и регионами, но с глобализацией всего человечества. «Лишь ничтожная часть рисков "нового типа", - считает Э. Гидденс, -хоть сколько-нибудь связаны с национальными границами» [3]. Террористические акты, где бы они ни происходили, практически неуправляемые миграционные потоки, генетические изменения продуктов питания, явные и латентные вызовы онлайн-коммуникаций и т.д. - это риски для всех жителей планеты.
Современный человек становится озабоченным не только своим благосостоянием, но и рисками, представления о которых преимущественно приходят в процессе новой генерации коммуникаций, включающей мобильности «движущихся мест», которые, как считает Дж. Урри, «подобно кораблям движутся туда - сюда и не фиксированы внутри одного расположения. Места путешествуют, медленно или быстро, на более длинные или короткие расстояния внутри человеческих или нечеловеческих сетей» [5, с. 42]. К ним также относятся воображаемые путешествия посредством образов мест и народов, возникшие виртуальные мобильности, коммуникативные взаимодействия людей посредством посланий, текстов, телефона [5, с. 47].
Сложность рисков проявляется и в том, что, если раньше мобильности предполагали иерархизацию социума, которому соответствовали рельефно выраженные тенденции горизонтальной и вертикальной мобильности, то теперь возникли сетевые коммуникации с качественно иными рисками. Прежде мобильность была в значительной степени структурирована, соответственно, были структурированы и риски, ко-
торые были исчисляемы и ими можно было достаточно легко управлять. Их можно было в принципе математически вычислить и «обуздать» с помощью страхования: «Страховка - это черта, за которой человек уже не готов идти на риск» [3, с. 41]. Ныне же появились неструктурированные мобильности в виде потоков людей, знаний, информации, денег, опасностей и вызовов, которые практически не контролируются государствами - это значит, что сами риски приобретают все более неструктурированный характер. Урри утверждает, что принципиально новым также является следующее: увеличивающееся разнообразие мобильных систем; саморазвитие и самоэкспансия ряда мобильностей, в частности, автомобильной системы и мобильности ее рисков; идет развитие мобильностей вне национальных обществ и космополитических рисков.
Утверждается значимость многосложных коммуникаций для социальной и эмоциональной жизни людей. Появляется так называемый «мобильный комплекс», предоставляющий индивидам новые возможности коммуникаций вне структур класса, этноса, конкретного места работы. Новая генерация мобильностей создает экспрессивные тела, обладающими коллективным коммуникационным габитусом, стремящегося к эмоциям, наслаждениям, развлечениям, новизне, новым местам и людям, что также сопровождается производством рисков, характеризующихся качественно большей неопределенностью. «По мере нарастания рукотворного риска, сам риск становится более "рискованным"... Мы просто не знаем, каков уровень риска, и зачастую узнаем это лишь тогда, когда уже слишком поздно» [3, с. 44-45].
Сложные риски заключают в себе парадоксы, «когда приходится выбирать из двух зол»: с одной стороны, политика или ученого-эксперта могут обвинить в «паникерстве», а с другой - в «сокрытии правды»: «парадоксальным образом нагнетание паники, возможно, необходимо для обуздания рисков, с которыми мы сталкиваемся, но если оно приводит к успеху, то и выглядит просто как нагнетание паники. Мы не можем знать заранее, когда мы действительно сеем панику, а когда - нет» [3, с. 46-47].
Совсем недавно научное знание являлось показателем высшей ва-лидности, и непосвященные люди принимали мнение ученых на веру, то сегодня в случае со сложными рисками «мы не можем просто "соглашаться" с выводами ученых, хотя бы потому, что ученые так часто не соглашаются друг с другом, особенно в ситуациях, связанных с рукотворным риском» [3, с. 47]. Основная причина тому - весьма трудно достичь баланса между преимуществами и опасностями развития науки и техники, многое зависит от того как структурные инновации воздействуют на характер человеческих коммуникаций. По мнению Ю. Хабермаса, не экономическая сфера общества и не ценности формальной рациональности, а именно коммуникация является самым важнейшим социокультурным феноменом, выражающим сущность человека, характер его вза-
имодействия с другими людьми на основе «коммуникативного разума» [6, с. 326]. Можно утверждать, что многие сложные риски представляют собой вызовы коммуникативному разуму, становлению коммуникативного дискурса, эмансипированного от любого внешнего принуждения. Его позицию разделяют многие социологи, выступающие за гуманизацию человеческих отношений в новых условиях сложных рисков и нелинейного развития [7, с. 3-13].
Рефлексии молодежи относительно рисков
Немецкий социолог-рисколог У. Бек особо отмечает возрастание значимости для молодых людей рисков индивидуализации, которые представляют собой не личностные риски периода индустриального общества, когда можно было жить по принципу: хочу - рискую, хочу - нет, а принципиально новые биографические риски, рожденные современными институтами. Эти риски в силу своей органичной включенности в функционирование жизненно важных структур общества не оставляют для молодых людей иного выбора как принимать собственные повседневные решения, т.е. рисковать и рефлексировать относительно самих рисков, их последствий. Эти рефлексии проявляются в следующем.
Во-первых, «люди освобождаются от классовых отношений и форм обеспечения в семье и начинают в большей мере зависеть от самих себя и своей индивидуальной судьбы на рынке труда с её рисками, шансами и противоречиями» [8, с. 106]. По существу, институты рынка и демократии принудительно высвобождают молодого человека из устоявшихся социально-классовых отношений, от привязанностей к локальному культурному контексту и, пожалуй, самое главное - от патернализма семейных отношений. Все рискуют, выбирая стратегии коммуникации с индивидуальными и коллективными акторами, сотрудничества и конкуренции друг с другом, что практически охватывает все социальное время.
Во-вторых - «возникает тенденция к индивидуализированным формам и ситуациям существования, которые вынуждают людей ради собственного материального выживания ставить себя в центр планирования и осуществления собственной жизни» [8, с. 106]. Если прежде сознание людей, по существу, было частью классового сознания или социальной группы, что определяло общественный характер коммуникаций, то ныне, с точки зрения социолога, индивидуализация «направлена на ликвидацию жизненных основ мышления в традиционных категориях крупных общественных групп - социальных классов, сословий или слоев» [8, с. 107]. Это ведет к коммуникациям, результаты которых ориентированы не на коллектив, а на себя, что, подчеркнем, обусловлено функциональностью институтов, предполагает индивидуальные (не коллективные!) решения и собственные биографические риски.
В-третьих - изменяется трудовая деятельность, обретающая более рискогенный характер в силу развития процесса индивидуализации. Это, в частности, проявляется в том, что растет децентрализованный рынок труда, увеличивается зарегистрированная и незарегистрированная безработица, полная занятость вытесняется неполной - развитие получают гибкий рабочий день, скользящие графики работы и т.д. Более того, возникают виды деятельности, в которых грани между рабочим и нерабочим временем стираются.
В-четвертых - «спираль индивидуализации проникает и внутрь семьи. Семья превращается в затяжное жонглирование многочисленными устремленными в разные стороны амбициями, касающимися профессии, образования, воспитания детей и одинакового участия в ведении домашнего хозяйства. Рождается тип "договорной семьи на время", когда уже сложившиеся индивидуальности вступают во временной противоречивый союз с целью регуляции эмоционального обмена» [8, с. 108]. Традиционные гендерные роли, ранее обеспечивавшие предсказуемое будущее, индивидуальную безопасность в брачно-семейной структуре, сегодня деструктурируются, воспроизводя биографические риски как для мужчин, так и женщин. В частности, увеличивается возраст первого вступления в брак молодых людей, а также риски разводов.
В-пятых - если мораль традиционного общества посредством многочисленных табу минимизировала личностные риски, то ныне моральный контроль заменяется психологическими рисками новых форм «распределения вины», включая «самостоятельную проработку», когда случается «личный сбой» - от провала на экзаменах до безработицы или развода [8, с. 200].
В-шестых - «индивиды внутри и вне семьи становятся основными действующими лицами в обеспечении своего определяемого рынком существования и связанного с этим планирования и организации собственной биографии» [8, с. 109]. Из этого следует, что, обретя практически полную индивидуальную свободу, молодые люди, однако, попадают в зависимость от рынка: они принимают решения относительно своего индивидуального образования, потребления, социально-правового обеспечения, медицинского обслуживания и т.д.
В-седьмых - «модернизационные риски и опасные ситуации приводят к появлению гражданских инициатив и социальных движений» [8, с. 109]. Эти риски ведут к рождению новых направлений поисков, к различным формам альтернативной и молодежной субкультуры. Российские социологи внесли значительный вклад в исследовании места и роли молодежи в обществе риска [9, 10].
Как считает У. Бек, в современном обществе утвердились ущербные методы «лечения» последствий рисков. Это - симптоматическое и символическое лечение. Их суть заключается в парадоксе: риски в принци-
пе должны расти вместе с их преодолением, т.е. данные методы не направлены на устранение причин и источников рисков, сводятся к «косметической обработке рисков». Социолог констатирует, что до сих пор «лечатся» симптомы, а не собственно болезнь: диабет, рак, сердечные заболевания можно лечить устраняя рабочие перегрузки, загрязнения окружающей среды, внедряя здоровый образ жизни, а можно смягчить симптомы с помощью медико-химического способа. Символическое устранение рисков также на деле ведет лишь к их накоплению и усложнению: все «врачеватели» рисков (технологически ориентированные ученые, антиученые, представители того, что именуется «самопомощью», рекламные агентства и т.д.) фактически работают на «создание новых рынков сбыта рисков» [8, с. 68].
Нельзя убежать от реалий общества риска, ибо, подчеркивает У. Бек, «риск - неотъемлемая принадлежность прогресса» [8, с. 55]. Выход из сложившейся ситуации социолог видит в рефлексивности, позволяющей минимизировать негативные последствия рисков. Она является фактором увеличения свободы индивидов от влияния рисков. В результате перед молодыми людьми открываются невиданные ранее возможности созидания не только себя, но и обществ, в которых они живут. Рефлексивность распространяется на то, как общество, его структуры относятся к человеку и природе. Молодежь все более беспокоит то, что многие научные лаборатории начинают функционировать сами по себе, осуществлять эксперименты, которые могут иметь губительные непредвиденные последствия. К чему, например, могут привести опыты по клонированию человека сегодня предсказать не может никто даже из специалистов. В противовес деятельности таких структур возникают субкультурные группы молодежи, проявляющие особую рефлексивность как в отношении политики центральной власти, так и функционирования институтов, производящих риски.
Молодежная рискофилия
По сути, У. Бек и его сторонники предлагают методы избегания последствий рисков в условиях увеличивающейся рискофобии в современном обществе. Однако в молодежной среде зародилась и получает все большее распространение прямо противоположная тенденция - рискофилия. Социолог-рисколог Стефан Линг предложил теорию, название которой (edgework) состоит из сочетания двух слов: «edge - грань» и «work - деятельность», - дословный перевод «деятельность на грани» - для обозначения добровольно и сознательно принимаемого риска, что, по существу, представляет вызов для «нормальной» коммуникации людей. Автор позиционирует её как «общую теорию добровольного рискогенного поведения», которая предлагает «альтернативу стро-
гим объективистскому и конструктивистскому подходам, включая в себя элементы и одного и другого» [11, с. 109-111]. Её инструментарий предназначен для анализа рискогенных коммуникаций, предпринимаемых главным образом ради развлечения и удовольствия. Сегодня некоторые социологи расширили сферу добровольно принимаемого риска с удовольствия до ряда видов профессиональной деятельности, включая службу в правоохранительных органах, пожарных и природоохранных структурах, участие в спасательных операциях, игре на бирже и т.д.
Деятельность на грани обозначает рискогенные коммуникативные практики, исследующие границы между здравомыслием и безумием, осознаваемым и бессознательным, жизнью и смертью. Однако понятие «грань» (edge) имеет принципиальное значение: «индивид не пересекает линию», стремясь избежать реальных проблем для здоровья и жизни. Вторая составляющая «деятельность» (work) предполагает социологическую концептуализацию ряда идей К. Маркса, различавшего свободную деятельность и отчужденный труд, видя в первой исторические возможности для человеческой свободы [11, с. 111].
В предлагаемой Лингом теории речь идет об исключительно добровольной деятельности, включающей рискогенные коммуникативные практики. Ряд направлений этой деятельности предполагают способность индивидов к умственной и физической гибкости, импровизации в коммуникациях с индивидуальными или коллективными акторами, что делает их исключительными в позитивном или негативном смыслах. Данные импровизации предполагают, однако, контроль над ситуацией, не допущения её перехода в хаос, избегая вреда здоровью и жизни при желании испытать интенсивные эмоции, хотя бы временно, избавиться от давления структур и рутинных практик, которые, по Ю. Хабермасу, подавляют эмансипированный коммуникативный дискурс.
Зачастую деятельность на грани предполагает использование молодыми людьми инновационных технических средств (новые гоночные машины и мотоциклы, спортивные самолеты). Её участники, по их риск-восприятиям, стирают грани между ними самими и техникой, что вызывает принципиально новые ощущения. В результате страх сублимируется. Типичное выражение эмоций молодых людей: «Мы делаем это, потому что это удовольствие!».
По существу, сформировался новый социальный тип Человека риска, культурно предрасположенного к рискофилии. Социальная мотивация таких юношей и девушек - принадлежность к «избранным», «малочисленной элите». Принятие риска рассматривается ими не как глупость или иррационализм, а как свидетельство наличия высших качеств, позволяющих преодолевать опасности без нанесения себе вреда. Культивирование принятия риска в этом контексте видится как проявление воли, мужества, доблести, чувства собственного достоинства,
способности жить в условиях повышенного риска. Коммуникация с такими людьми вызывает восхищение у окружающих. Весьма важно для таких людей, следуя автору теории С. Лингу, назовем их калькировано «еджуоркерами», доверять свои товарищам по рискогенным коммуникативным практикам. Не все проходят испытание экстремальными коммуникациями, но выдержавшие тест зачисляются в «клуб избранных».
Ряд еджуоркеров участвуют в деятельности на грани, в которых так или иначе задействуются гендерные коммуникации перформативно-го толка. Так, молодые люди стремятся продемонстрировать свою исключительную маскулинность в бойцовских соревнованиях (бои стенка на стенку футбольных фанатов). В последние время развитие получает и участие молодых женщин в подобного рода экстремальных коммуникациях, что призвано продемонстрировать «необычность» их тендера, выражающуюся в пренебрежении опасностями (эротические танцы в ночных клубах, флирт на грани, «приключенческие каникулы», некоторые формы сексуальности, относящиеся к девиации и сопровождающиеся чувством страха, вины, беспокойства). Другие женщины предпочитают показать свою «необычность» в профессиях, считавшиеся ранее исключительно мужскими, или участвуя в рискогенных видах спорта.
Как видно, практики избегания риска и принятия риска, рискофобии и рискофилии прекрасно сосуществуют в современных молодежных субкультурах, что, по нашему мнению, представляет собой «нормальную аномию» [12, с. 3-10].
Социологи пока не дали вразумительный ответ на вопрос, кто он -Человек риска, сознательно стремящийся к экстремальным коммуникациям, больной «звездностью» или современный герой? Новые ри-скогенные коммуникативные практики еще ждут своих исследователей.
Литература:
1. Кравченко С.А. Риск // С.А. Кравченко. Словарь новейшей социологической лексики: теории, понятия, персоналии (с английскими эквивалентами). М., 2011. 408 с.
2. Кравченко С.А. Социология риска и безопасности. М., 2016. 302 с.
3. Гидденс Э. Ускользающий мир: как глобализация меняет нашу жизнь. М., 2004. 120 с.
14. Robertson, R. Glocalisation: Time-Space and Homogeneity-Heterogeneity // M. Featherstone, S. Lash and R. Robertson (eds). Global Modernities. L.: Sage, 1995. pp. 25-44.
5. Urry, J. Mobilities. Cambridge: Polity Press, 2008. 335 p.
6. Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. М., 2003. 416 с.
7. Кравченко С.А. Гуманистическая концепция Т. Лукмана и нелинейные реалии российского общества // Социологические исследования, 2006. № 8. С. 3-10.
8. Бек К. Общество риска. На пути к другому модерну. М., 2000. 384 с.
9. ЗубокЮ.А. Феномен риска в социологии. Опыт исследования молодежи. М., 2007. 288 с.
10. ЗубокЮ.А., Чупров В.И. Молодежный экстремизм: сущность, формы, проявления, тенденции. М., 2009. 320 с.
11. Lyng, S. Edgework, Risk, and Uncertainty // J.O. Zinn (ed.). Social Theories of Risk and Uncertainties: An Introduction. Blackwell Publishing Ltd, 2008. pp. 106-137.
12. Кравченко С.А. «Нормальная аномия»: контуры концепции // Социологические исследования, 2014. № 8. С. 3-10.
■ ■ ■ RISKS OF THE YOUTH IN COMMUNICATIONS OF MODERN SOCIETY
Author: KRAVCHENKO S.A.
KRAVCHENKO Sergei Alexandrovich, Doctor of Philosophy, Professor, Head of Department of Sociology of Moscow State Institute of International Relations (University) of the Ministry of Foreign Affairs of the Russian Federation. Address: 76, Prospekt Vernadskogo, Moscow, 119454, Russia. Chief Researcher of the Institute of Sociology, Russian Academy of Sciences. Address: 24/35, Bldg 5, Krzhizhanovskogo, 117218, Moscow, Russia. E-mail: [email protected]
Abstract
The article analyzes the new generation of complex risks arising as a result of accelerating social and cultural dynamics, which young people face in everyday communications. Special focus is put on risks that contribute to the formation of various forms of youth subculture. The established methods to minimize the effects of risks in the form of their symptomatic and symbolic «treatment» have a negative impact on the adaptation of young people to the challenges of modern society. In contrast, reflexivity of risk-taking practices is offered, which basically allows people to avoid the most negative consequences of risks in terms of increasing riskophobia. However, opposite trend is becoming more popular among young people - riskophilia. Both risks and their reflections are largely determined by the character of dominant types of communications popular among young people.
Key words: risks, hand-made risks, the youth, communications, reflexivity, riskophobia, riskophilia.
References
1. Kravchenko S.A. Risk // S.A. Kravchenko. Slovar' noveishei sotsiologicheskoi leksiki: teorii, poniatiia, personalii (s angliiskimi ekvivalentami) M.: MGIMO-Universitet, 2011. [Kravchenko S.A. Risk // Kravchenko S.A. The Dictionary of Modern Sociological Vocabulary: Theories, Concepts, Persons (with English Equivalents) Moscow, 2011.]
2. Kravchenko S.A. Sotsiologiia riska i bezopasnosti. M., 2016. [Kravchenko S.A Sociology of Risk and Security. Moscow, 2016.]
kommyhmkoflornq - communicology
3. GiddensE. Uskol'zaiushchii mir: kak globalizatsiia meniaet nashu zhizn'. M.: Ves' mir, 2004. [Giddens A. Runaway World : How Globalisation is Reshaping Our Lives. Moscow, 2004.].
4. Robertson, R. Glocalisation: Time-Space and Homogeneity-Heterogeneity // M. Featherstone, S. Lash and R. Robertson (eds). Global Modernities. London, 1995. pp. 25-44.
5. Urry, J. Mobilities. Cambridge, 2008. - 335 p.
6. KhabermasIu. Filosofskii diskurs o modern. M, 2003. [Habermas J. The Philosophical Discourse of Modernity. Moscow, 2003]
7. Kravchenko S.A. Gumanisticheskaia kontseptsiia T. Lukmana i nelineinye realii rossiiskogo obshchestva // Sotsiologicheskie issledovaniia, 2006. № 8. S. 3-10. [Kravchenko S.A. Humanistic Conception of T. Luckmann and Non-linear Realities of the Russian Society // Sociology Study Monthly, 2006. № 8. pp. 3-10].
8. Bek U. Obshchestvo riska. Na puti k drugomu modern. M., 2000. [Beck U. Risk Society: Towards a New Modernity. Moscow, 2000.]
9. Zubok Iu.A. Fenomen riska v sotsiologii. Opyt issledovaniia molodezhi. M., 2007. [Zubok Iu.A. Risk Phenomenon in Sociology. Study of the Youth. Moscow, 2007.]
10. Zubok Iu.A., Chuprov V.I. Molodezhnyi ekstremizm: sushchnost', formy, proiavleniia, tendentsii. M., 2009. [Zubok Iu.A., Chuprov V.I. Youth Extremism: Essence, Forms, Manifestations, Trends. Moscow, 2009].
11. Lyng, S. Edgework, Risk, and Uncertainty // J.O. Zinn (ed.). Social Theories of Risk and Uncertainties: An Introduction. Blackwell Publishing Ltd, 2008. pp. 106-137.
12. Kravchenko S.A. «Normal'naia anomiia»: kontury kontseptsii // Sotsiologicheskie issledovaniia, 2014. № 8. S. 3-10. [Kravchenko S.A. "Normal Anomie": Oultines of the Conception // Sociology Study Monthly 2014. № 8. pp. 3-10.]
