CC BY
64
ББК 1115(2)5-32
М.В. Покачалов
РИМСКИЙ МИФ В ПОВЕСТИ В.Я. БРЮСОВА «РЕЯ СИЛЬВИЯ»
На рубежах эпох с особой остротой встают проблемы смены культурных типов, ценностных ориентиров, самой картины мира. Духовные потрясения конца XIX — начала XX столетия в России стимулировали напряженный творческий поиск поэтами, прозаиками, философами, художниками ответов на катастрофические вызовы новой реальности. Мыслители и литераторы Серебряного века, в частности символисты, большое внимание уделяли изучению древних культур и цивилизаций, особенно кризисных, переломных этапов их развития, пытаясь в событиях далекого прошлого найти ключи к разрешению проблем современности. Типологически близкой эпохой для них во всемирной истории был период поздней античности, когда разрушались основы государственности Римской империи и менялись духовные, ценностные ориентиры ее граждан. Античный способ мировосприятия уступал свои позиции христианству, все прочнее утверждавшемуся как на идеологическом, так и на бытовом уровне.
Предметом настоящего анализа является повесть В.Я. Брюсова «Рея Сильвия» (1914).
Действие повести разворачивается в VI в. н. э., когда Западная Римская Империя уже прекратила свое существование. В Вечном городе хозяйничают варвары и наместники византийских императоров, всюду царит нищета и запустение. Потомки повелителей мира, в том числе и семья главной героини повествования, обречены на скитания, гонимые безжалостными ордами готов и других захватчиков: «Бежал и Руфий со своей женой Флоренцией и маленькой дочкой Марией. Беглецы из Рима громадной толпой целую ночь шли по Аппиевой дороге; сотни людей в изнеможении падали на пути. Все же большинству, в том числе и Руфию с семьей, удалось добраться до Бовилл, где, однако, для очень многих не нашлось приюта. Пришлось римлянам расположиться станом в поле. Позднее все разбрелись в разные стороны, ища какого-нибудь пристанища. Некоторые пошли в Кампанию, где их захватывали в плен господствовавшие там готы; другие добрались до моря и даже получили возможность уехать в Сицилию; третьи остались нищенствовать в окрестностях Бовилл или перебрались в Самний» [1, с. 443]. Обосновавшийся у своего друга, ютившийся в хижине свинопаса Руфий узнавал печальные новости из Рима, который как военный трофей со всеми своими еще остававшимися жителями переходил из рук готов к византийцам и наоборот.
Брюсов старательно воспроизводит исторические реалии переломной эпохи, когда прежний античный тип культуры был уже почти полностью
вытеснен с одной стороны, христианством, а с другой — миром варварских королевств раннего Средневековья. На фоне полного запустения и упадка различного рода элементы античности кажутся следами далекого прошлого, которому нет места в новых условиях. За годы бесконечных войн и осад отпала надобность в искусстве каллиграфа, поэтому римский интеллигент Руфий и его семья терпят жестокие лишения, ибо «никто более не заказывал Руфию списков с творений древних поэтов или отцов Церкви» [1, с. 444]. «Потомки сенаторов и патрициев, дети богатейших и знатнейших родов вымаливали на улицах кусок хлеба, как нищие. Русти-циана, дочь Симмаха и вдова Боэция, протягивала руку за подаянием» [1, с. 445].
В такой обстановке росла и воспитывалась главная героиня повести Мария. «Чтобы скоротать время, Мария читала книги, сохранявшиеся в доме потому, что их некому было продать. Но чаще уходила из дому и, как дикий зверек, бродила по пустынным улицам, форумам и площадям, слишком обширным для ничтожного теперь населения» [1, с. 445]. Натыкаясь в своих ежедневных странствиях на следы прошлого, столь разительно отличавшегося от современной ей действительности, Мария воссоздавала в своем воображении героические страницы истории Рима. «Она разглядывала на площадях немногие уцелевшие статуи — огромного быка на Бычьем форуме, бронзовых гигантов-слонов на Священной улице, изображения Домициана, Марка Аврелия и других славных мужей древности, колонны, обелиски, барельефы, стараясь вспомнить, что она обо всем этом читала, и, если недоставало знаний, дополняя прочитанное фантазией» [1, с. 445]. При посещении терм, своего рода «городов в городе», «в тишине огромных покоев Марии слышались отголоски беспечной и богатой жизни, собиравшей сюда ежедневно тысячи и тысячи посетителей, приходивших встретить друзей, поспорить о литературе или философии, умастить изнеженное тело перед праздничным пиром» [1, с. 446].
Все увиденное лично, прочитанное в книгах и дополненное рассказами отца создавало в голове Марии причудливое сочетание правды и вымысла, в ее расстроенном воображении реальные события прошлого соседствовали с фантастическими картинами, мечтами о прошлом. Идеализация всего, что предшествовало ее рождению, привела к тому, что прежний Рим для нее был «поистине, как это говорили поэты, средоточием всей красоты, городом-чудом, где все было очарованием, где вся жизнь была один сплошной праздник. Века и эпохи путались в бедной головке девочки, времена Ореста казались
М.В. Покачалое
Римский миф в повести В.Я. Брюсова «Рея Сильвия»
ей столь же отдаленными, как правление Траяна, а царствование мудрого Нумы Помпилия столь же близким, как и Одоакра. Древность была для нее все, что предшествовало готам; далекой, и еще счастливой, стариной — правление Теодориха; новое время начиналось для Марии только со дня ее рождения, с первой осады Рима при Велисарии. В древности все казалось Марии дивно, прекрасно, изумительно, в старине — все привлекательно и благополучно, в новом времени — все бедственно и ужасно» [1, с. 446—447].
По сути Мария занимается тем, что мы называем мифотворчеством, «она создавала легенду за легендой, миф за мифом и жила в их мире, как в более подлинном, чем мир, описанный в книгах, а тем более чем тот жалкий мир, который окружал ее» [ 1, с. 447]. Брюсов говорит, что «мало-помалу Мария в мечтах создала свою историю Рима, ничем не похожую на ту, которую рассказывал когда-то красноречивый Ливий, а потом другие историки и анналисты» [1, с. 447]. Образ Тита Ливия не случайно возникает в повести. Близкий ко двору императора Августа историограф создал в своих трудах своего рода официальный Римский миф. Поэтический же вариант Римского мифа представлен в «Энеиде» Вергилия, чье имя также встречается в тексте.
Можно говорить о трех различных образах Рима в брюсовском произведении. С одной стороны, это античный Рим, предстающий перед читателем в сохранившихся объектах материальной действительности, существующий в воспоминаниях еще живых носителей античного духа. Современный героям Рим варварских племен и насаждаемых ими порядков, византийцев-христиан, грабивших и уничтожавших население единой в прошлом Империи, является символом крушения всего того, что воплощал собой Рим прежде. Третий же существует только в воображении Марии, дочери каллиграфа, чьи неупорядоченные представления о прошлом Рима сочетаются с верой в его славное будущее.
По ходу повествования Брюсов неоднократно противопоставляет Рим прошлого, в том числе сравнительно недавнего, современному героям повести. Как известно, еще IV столетие н. э. он характеризовал как «век высшего расцвета римской идеи, когда римский мир пожинал плоды посеянного; то была эпоха, когда не надо было ни завоевывать, ни организовывать, ни искать, но удерживать завоеванное, сохранять сделанное, углублять найденное в искусстве и литературе» [2].
Брюсов останавливается на описании характерных особенностей римской жизни прошлого: триумфальных шествиях и цирковых ристалищах, — ставших в новых условиях неким анахронизмом, «горестной тенью давнего великолепия», пародией на него: «В Большом цирке, представлявшемся диким оврагом, так как он весь зарос травой и бурьяном, Мария думала о торжественных состязаниях
ристателей, на которых смотрели десятки тысяч зрителей, оглушая счастливых победителей бурей рукоплесканий: Мария не могла не знать об этих празднествах, так как последнее из них (о! горестная тень давнего великолепия!) было устроено еще при ней Тотилой при его втором владычестве в Риме» [1, с. 447].-Ощущение фальши, искусственности возникает у-очевидцев «триумфального шествия» на улицах Рима. «Разноплеменное войско евнуха, в которое входили греки, гунны, герулы, гепиды, персы, нестройной толпой шло по Священной улице, неся богатую добычу, отнятую у готов. Воины пели веселые песни на самых разнообразных языках, и их голоса сливались в дикий, оглушающий вой. Полководец, увенчанный ларами, ехал на колеснице, запряженной белыми конями. У ворот Рима его встретило несколько человек, одетых в белые тоги, выдававших себя за сенаторов. Нарсес через полуразрушенный Рим, по улицам, на которых между мощными плитами камней прорастала трава, направился к Капитолию. Там Нарсес сложил свой венок перед статуей Юстиниана, откуда-то добытой для этого случая. Потом, уже пешком, опять через весь Рим, проследовал к базилике св. Петра, где был встречен папой и духовенством в торжественных облачениях. Толпившиеся на улицах римляне без особого восторга смотрели на это зрелище, которому действующие лица стремились придать пышность. Торжество византийцев было для римлян делом чужим, почти что торжеством врагов родины» [1, с. 449—450]. Старые языческие верования почти окончательно вытеснены христианством, однако религиозный раскол по-прежнему присутствует в римских семьях: в тексте упоминается, что Мария (вопреки своему христианскому имени) никогда не ходила в церковь, в то время как ее мать Флоренция, слушая ночные беседы мужа и дочери о славном прошлом города, «то плевала и произносила проклятия, то крестилась и шептала молитву Пресвятой Деве» [1, с. 450].
Средоточием прошлого величия Рима в сознании героини повести становится обнаруженный ею полуразрушенный, засыпанный землей дворец императора Нерона. «Перед ней была жизнь древнего Рима, живая, во всей своей полноте, наконец-то обретенная Марией» [1, с. 452]!
Брюсов в присущей ему манере подробно описывает интерьеры дворца, останавливаясь на каждой детали. На воспаленное воображение Марии особое впечатление произвел барельеф с изображением весталки Реи Сильвии, бога Марса и корзины с близнецами Ромулом и Ремом — будущими основателями Города. Ей показалось, что чертами лица и фигурой девушка на барельефе похожа на нее, она всерьез решила, что древний художник каким-то чудом предугадал ее появление в мире. Таким образом, судьба Марии оказалась вплетена в ткань классического Римского мифа.
Серия «Социально-гуманитарные науки», выпуск 8
75
Филология
Именно искренняя любовь Марии к прошлому Вечного Города становится причиной ее знакомства и развития отношений с готским юношей Те-одатом. Последний, вынужденный скрываться под именем Агапита из опасения преследований со стороны византийцев, восхищен историей и преданиями Рима, его уцелевшими памятниками, «остатками прежней красоты». В сознании же Марии ее новый знакомый предстает богом Марсом с барельефа, отцом ее (Реи Сильвии) будущих детей. Общая любовь к прекрасному прошлому пробуждает у молодых людей нежные чувства друг к другу. Можно сказать, что прошлое Рима подарило им короткое счастье в настоящем, Вечный Город пробудил в них Вечное чувство. «Они еще называли себя Реей Сильвией и богом Марсом, но уже стали бедными земными любовниками, счастливой четой, подобной тысячам тысяч других, живших на земле за тысячи тысяч столетий...» [1, с. 461]
Финал повести трагичен — Теодат был пойман и до смерти замучен людьми византийского наместника Рима. Мария тяжело заболела, у нее родился недоношенный ребенок, которого ей даже не довелось увидеть. В итоге она покончила жизнь самоубийством, бросившись в воды Тибра. Цикл, таким образом, замкнулся, Римский миф получил трагическое завершение. С Реи Сильвии Рим начался, ею он закончился. (Интересна и символична параллель с другим, вполне историческим циклом, связанным с началом и концом Империи. Первым римским императором был Август, а последним — Ромул Ав-густул, соединивший в своем имени имена основателя Города и Империи).
В повести «Рея Сильвия» Брюсов обращается к переломному этапу европейской истории — формированию на развалинах Римской империи новых принципов государственных отношений, нового типа культуры. Прежняя античная система ценностей и их носители уходили в прошлое. В этом плане трагическая судьба брюсовских героев весьма показательна, гибель их предопределена самим ходом исторического развития.
Повесть насыщена разного рода символами, большую роль, в частности, играет символика имен. Язычница Мария (Рея Сильвия) чертами характера и внешностью напоминает христианку Рею из «Алтаря Победы», а также девушку Сильвию из «Юпитера поверженного». Их трагическая судьба схожа с судьбой легендарной весталки.
В повести Брюсову-ученому противостоит Брю-еов-художник, литератор. Самим построением сюжета; системой образов он разрушает собственную концепцию бессмертия культур, вечной ценности античного Рима. Погибшая цивилизация не возрождается, — словно говорит он со страниц произведения. Не случайно символом античного Рима были легендарные близнецы Ромул и Рем, символом же разоренного варварами Рима раннего Средневековья в повести Брюсова становится мертворожденный ребенок безумной его героини. Невозможность возврата к прежнему величию цивилизации Брюсов подчеркивает, вкладывая собственные мифологемы в сознание Марии-Реи, путающей времена Нумы Помпилия и Одоакра и принимающей юношу-гота, скрывающегося от властей, за бога Марса. Это смешение исторического и мифологического времен в умах, ностальгия по прошлому, идеализация самой римской государственности (в основании которой, не забудем, лежал акт братоубийства!), — показатель глубокого упадка культуры. Мифотворчество героев повести в данном случае является продуктом кризисного сознания кризисной эпохи.
Кроме того, в повести Брюсова нашли отражение черты современной ему эпохи. Смена типа культуры переживалась им и его коллегами-ин-теллектуалами как личная трагедия, старый мир рушился на глазах, а будущее не внушало оптимизма. Мифотворчество современников, превращавшееся зачастую в жизнетворчество, развенчивается и даже высмеивается Брюсовым. Он, по сути, ставил на одну доску утопические, оторванные от реальной действительности теории ряда поэтов-символистов и бредни героини своей повести. Аналогии между эпохой падения Рима и событиями рубежа XIX — XX веков в России и Европе были в то время очевидны для многих. Брюсов, в том числе на материале повести «Рея Сильвия», предлагал сделать из них необходимые выводы, но не возвращаться к навсегда ушедшему прошлому.
Литература
1. Брюсов, В. Я. Проза: В 3 т. / В. Я. Брюсов. — М. : Худож. лит., 1997. — Т. III.
2. Гаспаров, М.Л. Примечания / М.Л. Гаспаров // В.Я. Брюсов. Собр. соч.: В 7 т. -— М.: Худож. лит., 1975, —Т. V, —С. 544.
