Ричард Косолапов: советские политики и их советники Текст научной статьи по специальности «История и археология»

Ричард Косолапов: советские политики и их советники

Аннотация. Статья-диалог, опирающаяся на мемуарные свидетельства, — политическая биография известного ученого-марксиста, исследователя проблем социализма, бывшего главного редактора журнала «Коммунист», издателя полного собрания сочинений И. В. Сталина. Даны коллективный портрет аппарата ЦК КПСС и типология советников, их роль и методы действий.

Annotation. The dialogue article, also based on various memoirs, is a political biography of a famous scientist, researcher of socialism problems, former editor-in-chief of the journal Communist, the publisher of the complete essay I. V. Stalin. A collective portrait of the apparatus of the Central Committee of the CPSU and a typology of advisers based on ideological criteria, typology of advisers the role and methods of their actions, documents developed by them that have a historical character.

Ключевые слова. Социализм, марксизм-ленинизм, Сталин, Горбачев, спичрайтеры, аппарат ЦК КПСС, идеологическое расслоение советников.

Key words. Socialism, Marxism-Leninism, Stalin, Gorbachev, speechwriters, apparatus of the Central Committee of the CPSU, ideological stratification of advisers.

25 марта 2020 г. Ричарду Ивановичу Косолапову исполняется 90 лет. В 1976—1986 гг. он был главным редактором журнала «Коммунист», и именно с его работой связан рост подписки с 400 тыс. до миллиона с лишним.

Его принципиальность, марксистко-ленинские убеждения породили глубокие идейные разногласия с вице-президентом Академии наук П. Н. Федосеевым и будущим генсеком КПСС М. С. Горбачевым, завершившиеся изгнанием из журнала и из ЦК.

Элиста. Брянск. Москва. Армавир. Москва

Г. Марченко: Вы родом из старинного казачьего рода и являетесь одним из учредителей Союза казаков России (1989).

Р. Косолапов: Мой отец — красный казак, сельский пролетарий — вступил в партию в 1920 г. От родителей ему досталось наследство: сруб, телка, строевой конь, пара овец. В детстве я носил брюки с казачьими лампасами. Любил рисовать, лепил. Научился читать в пять-шесть лет; отец, вернувшись из поездки, положил рядом со мною книгу В. Гюго «Девяносто третий год». В 10 лет меня «прибило» к «Манифесту Коммунистической партии». Очаровал меня дух пролетариата и протест Маркса против эксплуатации.

МАРЧЕНКО Геннадий Иванович — доцент, кандидат философских наук.

© Марченко Г. И. © Marchenko G. Ричард Косолапов: советские политики и их советники Richard Kosolapov: Soviet politicians and their advisers

В восьмом классе в первый же день меня избирают старостой. Отец, побывав в прокуратуре, приходит за какими-то документами, и его арестовывают! Два учителя — по физике и химии — в первой четверти не вызывают меня к доске, и по этим предметам я получаю тройки, хотя до этого постоянно получал похвальные грамоты. Меня целый год терзало ощущение катастрофы — из-за несправедливой реакции мещан-учителей на арест моего отца.

— Какие ошибки, по-вашему, допустили большевики после прихода к власти?

— Политика партии после прихода к власти подчинилась задаче защиты революции: «Всякая революция чего-то стоит, если она может себя защитить». Ее руководство реагировало и на угрозы со стороны тех или иных социальных слоев. Опасения были обоснованными, т. к. казачество было военизированным сословием, от кулаков же зависело снабжение хлебом городов. Но страхи были явно преувеличены.

— Почему вы решили поступать именно в МГУ?

— Семья колесила по стране, школы менялись, лишь с шестого по десятый класс я учился в Брянске.

Вначале я подал документы на юридический факультет: сработали пример В. И. Ленина как юриста и мои наблюдения за судебными заседаниями по делу отца. Поскольку поступить туда не удалось, выбрал близкий по характеру философский факультет.

— Вы поступили в МГУ, закончив школу в Брянске?

— Не сразу! В марте 1949 г. меня захлестнул тяжелейший плеврит, и год я проболел. Я был первым учеником по успеваемости, но получил не золотую, а серебряную медаль из-за «четверки» по не очень любимой химии. Получив аттестат, поехал в Москву.

Собеседование проводилось аспирантами, и мне отказали по причине нехватки мест в общежитии. Но то была отговорка (общежитие МГУ пустовало), скрывавшая реальную причину — осуждение отца по несправедливому обвинению на шесть лет (в начале 1947 г.).

Пришлось писать апелляции, и с третьей попытки, в 1950 г. я все-таки поступил. Вопрос решался на уровне зам. министра, а помогли рядовые сотрудники приемной комиссии Зинаида Яковлевна Ефремова и Евг-раф Севастьянович Кузьмин.

— Вы учились по специальности «логика». Она вас действительно увлекала?

— Это было данью необходимости. Из трех специализаций — философской, психологической (тогда еще не было психологического факультета), мне предложили «логику», — ее и пришлось осваивать.

— Каким было ваше изначальное отношение к Сталину?

— В раннем детстве сформировалось уважительное отношение к нему, в моей семье его называли «батей». В 13 лет как пионер-отличник

во время войны я перечислил тысячу рублей в поддержку «доблестной Красной Армии» и направил ему письмо [21. С. 85]. Учась в МГУ, залпом прочел все тринадцать томов Сталина.

Наибольший интерес вызвали «Экономические проблемы социализма в СССР». Но я изучал также Гегеля, Канта, Декарта и прочих мыслителей, стремясь понять их подходы. Лишь позднее пришло понимание величия идей и вклада в мировую и отечественную историю Сталина.

Поразила меня судьба Сталина: от мальчишки из низов, нищего и одаренного, до лидера великого социалистического государства. Ленин был значительно лучше материально обеспечен. Место ссылки Ленина — казанское Кокушкино — было родовым имением его матери Бланк.

Раннее знакомство со Сталиным уберегло меня от хрущевской заразы.

Откуда у вас неукротимый интерес к Сталину?

— Возможно, из-за критичности моего ума и недоверия докладу Хрущева на ХХ съезде. Мой руководитель дал мне его с напутствием «не выносить из здания, закончив чтение — запирай в сейф» [23].

— Какое впечатление на вас произвел этот доклад?

— Меня шокировал стиль поведения Хрущева, который с весны 1953 г. стал быстро подгребать под себя ключевые посты. Доклад вызвал у меня бурное несогласие, показался (поскольку я неплохо знал историю КПСС) сведением счетов и местью Сталину.

Возник всесветный скандал и многолетнее позорище для страны и партии, ухудшились отношения с братскими партиями. Смутное ощущение произвела расправа над близкими Сталину Молотовым, Кагановичем и Маленковым.

Антисоциалистическим решением была ликвидация машинно-тракторных станций: она уничтожила корневую, технологическую смычку рабочего класса с колхозным крестьянством. Разделение КПСС на городскую и сельскую партию подорвало внутрипартийное единство. Реабилитация охватила как пострадавших без вины, так и преступников. А огульная критика Сталина окрасила едва ли не все советское прошлое в махрово-черный цвет. Замалчивались объективные данные о количестве репрессированных. По точным подсчетам, за 1917—1990 гг. (семьдесят с лишним лет! — Г. М.) было приговорено к смертной казни около 828 тыс. человек [14. С. 82].

В августе 1961 г. при чтении проекта Программы КПСС возникло чувство опошления и дискредитации идеи коммунизма. Стратегическая цель — построить коммунизм к началу восьмидесятых годов — была утопичной, не говоря уж об идее Куусинена «общенародного государства». А на программном XXII съезде прения велись не столько о Программе, сколько о борьбе с оппозицией 1957 г.

Хрущев был полуприличным балагуром и ловким аппаратчиком, не владевшим пером и далеким от аналитики. Он оказался отцом мнимой «оттепели» и горби-ельцинской контрреволюции 1991—1993 гг.

— Завершив в 1955 г. учебу в МГУ, вы возвращаетесь в Брянск для работы в обкоме комсомола.

— На факультете не знали, куда нас пристроить, поэтому с сокурсниками мы пошли на прием в ЦК комсомола для подыскания места работы. Можно было пойти в газету, зав. клубом и т. п. Сотрудница Е. Арутюнян стала выспрашивать о моих желаниях, семейном положении — отце, матери, бабушке. Я ничего не просил, но был готов ехать и на целину. Через две недели приходит письмо, направляющее меня в Брянск.

Заниматься пришлось политпросвещением — точнее, изучением бумаг. Пустой кабинет, сотрудников нет и ключ от сейфа. В бумагах — всяческие кружки, история ВЛКСМ и КПСС, биографии Ленина и Сталина, текущая политика. Часто выезжал в командировки по районам. Иногда появлялись помощники из числа студентов-заочников.

— Нравилась ли вам эта работа?

— Нет. Полная свобода и груда мелочей. Сплошная самодеятельность. Консультирование, инструктирование. Непрерывное оформление документов. В ноябре 1957 г. я вступил в КПСС.

Душу согревало написание докладов для первых лиц и чтение лекций. Когда надоело, стал рассылать документы в разные институты — на конкурс.

— На ваше предложение откликнулся Армавирский педагогический институт.

— В нем я проработал лишь год ассистентом кафедры общественных наук. Было тяжело — бесконечные проверки шестидесяти контрольных работ, написанных от руки, не на машинке. Читал лекции по философии и истории философии при полном отсутствии литературы.

Работа нравилась и мне и моим студентам, но нагрузка была высока — по несколько часов в день.

— После этого вы поступаете в аспирантуру философского факультета МГУ, который относительно недавно закончили.

— Научным руководителем был декан профессор В. С. Молодцов, который практически не вмешивался в мою работу над диссертацией «Свобода и труд». Основная ее идея — труд как форма реальной свободы человека, его превращение при социализме в первую жизненную потребность и потребительную стоимость. Поскольку еще до аспирантуры я сдал в Краснодаре кандидатские экзамены, то быстро, за два года, написал и защитил в 1962 г. кандидатскую диссертацию. Был секретарем комсомольской организации факультета.

Коллеги по философскому факультету представляли собою нечто иное, чем сегодня. «Старорежимные» профессора владели многими языками и поражали глубочайшими знаниями, замешенными на советском и дореволюционном подходах. Типичный пример — выдающийся ученый Валентин Фердинандович Асмус. Старые партийные кадры вносили в учебу классические марксистско-ленинские начала. Молодые

и среднего возраста преподаватели прошли войну и давали пример партийного подхода, в чем-то, может быть, и модернового.

И конечно, Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин. У нас была солидная классическая школа, мы бредили Гегелем и «Философскими тетрадями» Ленина.

В аспирантуре меня вначале избрали заместителем, а затем секретарем комсомольской организации философского факультета, был активным, выступал на конференциях. Меня оставили на кафедре, а семье в доме на улице Лобачевского дали комнату в 15 кв. м в двухкомнатной квартире.

— Завершив аспирантуру, вы перешли на кафедру исторического материализма этого же факультета и работали там с 1962-го по 1964 г.

— Работа была не очень обременительной: проведение одного курса в понедельник, второго — у вечерников. Плюс немалая общественная нагрузка — парторг кафедры, зам. секретаря парторганизации факультета по идеологической работе. Организация научно-практических конференций, общество «Знание».

— Спичрайтер многих советских политиков В. А. Печенев в своих книгах с глубоким уважением говорит о вас.

— Он был моим студентом, когда я преподавал на философском факультете, коллегой и соавтором. С ним меня связывают длительные дружеские отношения.

Я дал ему — комсомольскому активисту, изрядно начитанному, знающему языки, — рекомендацию к поступлению в КПСС, содействовал устройству в журнал «Проблемы мира и социализма» в Праге.

— Сотрудников упомянутого журнала — их было десятки — А. С. Черняев называет «черенками свободы в дряхлеющем древе советскогомар-ксизма-ленинизма». Позднее они участвовали «в демонтаже собственно коммунистической структуры мышления и поведения» [65. С. 234].

Сотрудник этого журнала А. Вебер, работавший в нем в 1963 — 1966 гг., назвал типичным для них критичное отношение к советской действительности и влияние западного образа жизни, который развращающе действовал «на наши "неокрепшие души"» [40].

— Я содействовал и переходу Печенева в группу консультантов ЦК КПСС. Некоторое время он был заместителем главного редактора журнала «Политическое самообразование», стал помощником Суслова и затем Черненко.

В одном из разговоров (1993—1994 гг.) он сказал, что меня обсуждали как кандидатуру на пост секретаря ЦК по идеологии вместо недолго пробывшего на этом посту М. В. Зимянина.

До определенного времени мы с ним сотрудничали, написали в соавторстве книги «С чего начинается личность?», «Развитой социализм» и др. Мало того, он советовался со мной чуть ли не по всем вопросам,

При его поддержке я ввел в Отчетный доклад Л. И. Брежнева на XXVI съезде идею формирования бесклассового трудового общества

[30. С. 153]. В доклад Андропова (весна 1982 г.), посвященный годовщине Ленина, вставил мысль о противоречивости и исторической длительности социализма [25. С. 344].

Вначале я полной душой поверил в Печенева: он казался идейным, преданным идеям марксизма. Был лучшим студентом курса и всегда заверял меня в своем уважении. Но я, к сожалению, лишь в конце 1984 г., накануне Нового года, понял его чиновную суть: он всегда служил только себе.

Печенев был спичрайтером Черненко, хотя менее близким к нему, чем опытный Прибытков.

— Один из консультантов ЦК А. Козлов сочинил едкое стихотворение о нем, подчеркивая переменчивость его убеждений, не забыв при этом и вас. «Он вместе с другом косолапым // Кроил народы и этапы, // Но уберечь от эскулапов //Не смог патрона своего. // Он стер коленки при Черненко,//Снимал со всех варений пенки,//Но вдруг большие переменки... // Прохожий, всхлипни за него» [7. С. 227].

Печенев и в своих книгах пишет об уважении к вам как человеку, «неоднозначному, но в целом честному и порядочному». Но подчеркнул, что вы никогда не руководили единолично группами, работавшими на генсека [49. С. 57, 63, 113].

— Он прав. Предчувствуя кончину Черненко, я попытался обсудить приближающиеся перемены, от чего он уклонился. Сказались недомыслие, поверхностность. Его переход в аппарат Ельцина вызвал у меня крайнее неодобрение, и я порвал с ним отношения.

— Типичные для политики очарования и разочарования. Но вернемся к вашей кафедре.

— На кафедре сложилась сложная обстановка. Сказались смена лидера страны, кампания против Сталина, в которой и нам как работникам идеологического фронта пришлось участвовать. Возникла борьба за пост заведующего кафедрой, которую затеял перешедший из «Коммуниста» Х. Н. Момджян, а также разногласия между ним и молодыми преподавателями (мною и Г. М. Андреевой) в части Хрущева и его политики. К тому же наш почасовик А. П. Бутенко, заведующий отделом международных отношений Института экономики мировой социалистической системы Академии наук, предложил перейти к нему.

Поэтому я решил уйти из МГУ, т. к. мне захотелось постичь сложившиеся в мире научные подходы к социализму. Но руководство факультета воспротивилось и «впаяло» выговор безо всяких нарушений с моей стороны.

— На юбилее Бутенко его стиль был обозначен как «административный гуманизм».

— По сути это была нечуткость к людям и надменность, парение над людьми, бескультурье. Его отличало приспособленчество, а идейно он был антикоммунистом. Его главное требование к сотруднику — чтобы

быстро писал, а все прочее — не важно. В общении только пересказывал слухи и новости, в основном из международного отдела ЦК.

Когда меня пригласили в отдел пропаганды ЦК, он попытался помешать, ссылаясь на выговор, объявленный мне в МГУ. Но руководство сочло это мелочью. Интересно, что в ЦК меня принимали даже без характеристик.

Пребывание в этом академическом институте меня крайне разочаровало. Никаких дебатов ни о мире социализма, ни о подходах к его изучению. Единственная заслуга — издание на русском языке статистических отчетов о развитии той или иной социалистической страны.

— Бутенко как исследователь социализма был сторонником «теории» тоталитаризма. Отвергал социалистический характер Октябрьской революции, противопоставлял некий идеальный «научный социализм» «реальному социализму» СССР, который он называл «казарменным».

— Да, Бутенко не был высокого ума человек. Вся деятельность его отдела была связана с отделом ЦК КПСС по социалистическим странам, возглавляемым Ю. В. Андроповым. В нем сотрудники Ф. Бурлацкий, А. Бовин занимались по заказу Хрущева разработкой Декларации о взаимоотношениях социалистических стран.

В 1964 г. передо мною была поставлена серьезная задача: сформулировать основные принципы отношений между партиями братских стран. Ни содержание, ни направленность, ни цель этого документа четко не были определены. Бовин утверждал, что это должна быть «Декларация независимости».

— Независимости компартий соцстран от КПСС?

— Наверное...

— Вы ввели в ваш раздел важные принципы: невмешательство во внутренние дела друг друга; равноправие, исключающее привилегии какой-либо страны по отношению к другой; предотвращение канонизации опыта строительства социализма в любой из стран и навязывания его другим странам; взаимная выгода; совместная защита [24. С. 54].

Мне кажется, что в нем преувеличиваются либеральные требования свободы и независимости отдельной компартии, недооценивается советский опыт строительства социализма.

— Пожалуй. Однако я подчеркнул значимость для межпартийных отношений генерального принципа пролетарского, социалистического интернационализма. Общая задача — борьба за социализм и коммунизм, преодоление неравенства, солидарность. Но отставка Хрущева остановила работу над этой «Декларацией».

Кроме того, в 1965 г. я сделал экспертную оценку тезисов ЦК компартии Чехословакии, связанных с ее очередным съездом, критически оценив внутриполитическую линию руководства партии.

— В этом документе отмечена тенденция абсолютизации рыночных отношений и разочарования в плановом руководстве экономикой,

дана сдержанная оценка опыта СССР. Социалистическое соревнование уподобляется рыночной конкуренции за потребителя. Ставится вопрос о необходимости баланса между производством и потреблением, фондом накопления. Применительно к культуре вы призываете не забывать принцип «социалистического реализма». Компартию Чехословакии упрекаете за «национальный эгоизм» во внешнеторговой сфере [29. С. 56—62].

В то же время отсутствует даже мягкая критика излишнего либерализма, который позднее подтолкнул массы к разрушительному протесту. Ваш текст вызвал критику либеральных коллег из Отдела соц-стран ЦК: Арбатова, Бовина и др.

— В этом вы правы, тогда на меня оказал влияние либеральный морок, каюсь.

— Сказано Христом, пусть бросит камень, кто не грешен. В те годы я, будучи автором учебников по политологии и аналитиком, подпадал под обаяние «общечеловеческих ценностей», «тоталитаризма» и «административно-командной системы». Увлекся теориями «ненасилия» и прочими идеологическими мифами, подрывающими советский социализм и марксизм-ленинизм.

— Убежден, что было возможно предотвратить драматические события 1968 г. в Чехословакии.

— Интересна ваша записка 1973 г., связанная с совершенствованием идеологической работы [27 . С. 67—70].

— Мне ее заказал член Политбюро, секретарь А. П. Кириленко (1906— 1990), грубоватый и не очень образованный работяга.

— Он курировал промышленность и как земляк Брежнева считался возможным преемником. В узком кругу обращался к нему «Леня». Обладал высоким аппаратным влиянием, выполняя «роль наблюдателя и контролера» [58. С. 244].

Генсек же следовал вечному принципу «разделяй и властвуй», противопоставляя Кириленко Суслову.

Стремясь подорвать позиции второго секретаря М. А. Суслова, Кириленко решил реформировать идеологический аппарат ЦК. Летом 1968 г. он внес в Политбюро записку об улучшении идеологической работы ЦК, которая была разработана специальной комиссией [47].

Спустя годы такая же история повторилась с Горбачевым, который стравил на одном и том же идеологическом поприще Лигачева и Яковлева.

Кириленко представил руководству КГБ нового председателя Ю. В.Андропова, когда Семичастного сместили и отправили на Украину [1. С. 189].

Брежнев подключал его к разным вопросам — внешнеполитическим, сельскохозяйственным, в том числе он курировал весь ВПК [54. С. 130—132].

Кириленко сорвал назначение Горбачева генпрокурором СССР вместо Руденко, но не смог предотвратить его перевод из Ставрополя в секретари ЦК по сельскому хозяйству. В итоге отношения с ним, по словам самого Горбачева, «переросли в противостояние, а затем и в политическое противоборство» [11. С. 26].

Отражением этого стали слухи о его маразме, самоубийстве, политическом убежище сына, его охоте в Африке. А. Яковлев назвал его человеком «полуграмотным, бульдозерного типа» [67. С. 553]. Но крайне жестоким был и вывоз его в тяжелобольном состоянии с казенной дачи.

В личном общении руководитель идеологического отдела ЦК по РСФСР М. Халдеев и помощник Кириленко первый замзав оргпартотдела ЦК КПСС Е. З. Разумов характеризовали его как глупого и злобного [61].

— Поставленная передо мною задача оказалась сложной. Нужно было осмыслить новые угрозы, связанные с усилением мелкобуржуазной психологии, развитием контактов с Западом, активизацией сил, стремящихся подорвать духовное здоровье нашего общества и его стабильность.

Я обнаружил ведомственную разобщенность отделов ЦК КПСС и предложил создать специализированный отдел идеологической работы и действующий при нем Общественный совет. Как программу-минимум — изменение структуры уже работающего отдела пропаганды, добавив к нему экспертизу проектов партийных и государственных решений, которые угрожают идеологической обстановке в стране.

Предложенные меры, к сожалению, отложили.

Кроме того, я получил задание написать мотивированный ответ на намерение руководства Болгарии войти в состав СССР, против которого категорично возразил.

— Поскольку Болгария во время войны встала на сторону Гитлера, то должна была платить репарации, компенсирующие нанесенный Греции ущерб. Болгарское руководство дважды просило о приеме в СССР — при Хрущеве и Брежневе, но тогда СССР должен был принять на себя выплату этих репараций. Об этом Хрущев прямо сказал болгарскому лидеру Т. Живкову [50].

ЦК и консультанты

— После работы в Московском университете и Академии наук вы перешли в отдел пропаганды ЦК КПСС. Как сложилась карьера?

— В целом успешно. Вначале как лектор свыше года выступал с лекциями по мировой социалистической системе и критике маоизма, пришлось непрерывно мотаться по командировкам. Занятие это мне нравилось, но постепенно стало усиливаться ощущение повтора тем и аудиторий (партхозактивы).

На следующей ступени, консультанта, проработал два года. Это было очень престижное занятие, дающее доступ к известным советским политикам и всей, в том числе негативной, информации (что отличало от простых инструкторов). Консультант был более значимой фигурой, чем инструктор, равен по уровню замзаву или заведующему. Зарплата на сто рублей больше (у лектора — 300), наполовину бесплатные обеды в кремлевской столовой, отдых в полузакрытых домах отдыха, бесплатная дорога. От ЦК я получил и неплохую квартиру. Объехал тридцать стран, каждая хороша по-своему.

Спустя пять лет, в 1971 г. написал докторскую диссертацию, развивая научную проблему «Свобода и труд». Защитил ее в Институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

— Чем приходилось заниматься?

— Сочинительством текстов выступлений, статей и даже постановлений ЦК и Секретариата по заданиям замзава или заведующего отделом пропаганды. Первое мое задание после прихода в ЦК в 1966 г. было написать статью для зав. отделом В. И. Степакова для «Правды». Стандартными были два доклада: в апреле — ко дню рождения Ленина, в ноябре — Октябрьской революции, но и много прочих; да и заказчики были разные.

Заведующим отделом пропаганды до 1970 г. был В. И. Степаков, в 1970—1973 гг. — А. Н. Яковлев, далее — Г. Л. Смирнов. Каждый определял общую картину, проблему, но далее приходилось действовать самому.

— И сколько же времени занимали эти задания?

— Чаще всего два-три дня, нередко ночами, иногда — неделя, реже — месяц или месяцы. Эта работа совершалась в группе.

Затем меня выдвинули на более высокую должность — руководителя группы консультантов с зарплатой 450 рублей, на ней проработал четыре года.

Завершением службы в ЦК стала работа менее года замзавотделом (без права подписи документов), но с участием в заседаниях Секретариата, пленумах и даже Политбюро.

— Замзав. отделом пропаганды М. Ненашев (работал в ЦК в 1975— 1978 гг.) считал необходимыми для работников аппарата следующие качества. Исполнительность. Следование жестким нормам и правилам: в одежде — белая рубашка и галстук. Серьезность без смешливости. Сдержанность в высказываниях без излишней откровенности [46. С. 72] и в походке. Хороший почерк и аккуратность [2. 74—75]. Костюм серый (летом) и синий (зимой). Домино как обязательная игра [8. С. 201]. Соблюдение секретности документов. Своевременность сдачи документа руководству. «Работать к сроку было признаком хорошего тона. Излишнее рвение возбуждало чувство ревности у коллег и раздражение у начальства» [38. С. 354].

Работники были обеспечены особой системой питания, продуктами и дефицитными товарами — одеждой, обувью, книгами, грампластинками, хорошим образованием для детей [17. С. 53; 19. С. 277—300].

Во время работы в отделе пропаганды вы часто пересекались с Н. Б. Биккениным. Каково ваше мнение о нем?

— Яркая, остроумная афористическая речь. Ум. Крайняя завистливость и лень, постоянно играл роль дитяти. В написании текстов чаще всего был зачинателем и завершителем. На междусобойчиках блистал анекдотами, былями, особенно в присутствии начальства — какого-либо секретаря ЦК. И непрерывная борьба за авторитет.

— Будучи консультантом, он быстро осознал ценность прямого «контакта с высшим руководством, отчасти с генсеком, при подготовке различных текстов. Это дорогого стоило и при царях, и при генсеках, и при президентах». Он же четко определил: советник должен «четко формулировать то, что смутно чувствует и предполагает начальство» [5. С. 27]. Когда Биккенин пришел в ЦК, его на второй день вызвал Яковлев и «посоветовал не увлекаться афористичностью суждений и шутками».

А какие в целом у вас возникли впечатления от коллег по аппарату?

— Кратко — смятение, колебания и разочарование. Никаких обсуждений теории, ситуации в стране, проблем и перспектив. Работники были далеки от подходов социально-гуманитарных наук. Опыт местных парторганизаций не обобщался и не распространялся.

Это были люди высокого образования — кандидаты или доктора наук, среди них было много хороших, честных и самоотверженных людей. Но характерен и узкий круг внеслужебных интересов — футбол и хоккей, домино, реже шахматы и весьма редко театр.

— К1985 г. в аппарате ЦК КПСС работало около двух тысяч «ответственных сотрудников».

Опрос бывших работников аппарата (120 человек), работавших в ЦК в 1960—1985 гг., проведенный историком Н. Митрохиным [41] подтверждает ваши наблюдения. Более половины закончили наиболее престижные вузы — МГУ и ЛГУ, заведующие отделами, секторами и их замы — кандидаты или доктора наук. Удивительная бедность культурных предпочтений и источников информации. Научные журналы, в том числе теоретический «Коммунист», читали единицы. На книги не хватало времени и сил. В телевидении — предпочтение спорту и детективам [43. С. 409—440].

А ведь многие политики высокого полета увлекались шахматами. В частности, В. И. Ленин.

— Так то Ленин. Я же нередко приходил к кому-то из аппарата с тем или иным вопросом, а глаза у него мутные, равнодушные.

Обсуждения сводились к кадровым перестановкам. За этими увлечениями скрывалось и нежелание затрагивать острые темы.

Поскольку Брежнев любил футбол и хоккей и приезжал на тот или иной матч, то А. Н. Яковлев, будущий «архитектор перестройки», а тогда — руководитель отдела пропаганды (до 1973 г.), чтобы оказаться замеченным, эти матчи также аккуратно посещал.

Между представителями этого сословия всегда велась малозаметная борьба. Одним словом, «умственная» челядь, которую я в книге «Сталин и Ленин» назвал «однообразно-пестрыми аппаратными безголовцами».

— Но такое было в политике всегда. Так, Иоанн Креститель, будучи советником царя Ирода, критиковал его за то, что он отнял у своего брата жену и женился на ней, за что поплатился головой, которую отрубили по навету жены царя Иродиады.

— Придя в отдел, я обнаружил в советском обществе мелкобуржуазные секторы, не учтенные официальной статистикой и не осмысленные теорией. Несколько процентов населения составляли крестьяне-единоличники. В подполье действовали возникшие при Сталине теневики. Не учитывались и кустари-ремесленники, отнесенные затем к индивидуальной трудовой деятельности. Позднее появились кооперативы с наемными работниками, подвергавшимися классической эксплуатации. В них львиную долю прибыли присваивали организаторы и владельцы.

Я увидел механизм высшей партийной власти — аппарат, разрабатывающий решения и документы для членов Политбюро и секретарей ЦК, определяющий состав избираемых в ЦК КПСС.

Он был закостеневший и загнивший, оторвавшийся от своего класса, разучившийся различать свои и государственные задачи. Были, конечно, и бескорыстные романтики, просвещенные, идейные и самоотверженные, во многом с не сложившейся карьерой. В частности, мой друг Эмиль Лисавцев курировал Совет по делам религий и Институт научного атеизма АОН, с иными работниками ЦК просто пересекались по работе. Познакомился с Е. З. Разумовым — очень умный, внимательный, опытный, тщательный партработник, всякое общение с ним создавало атмосферу чистоты.

— Вы работали в аппарате восемь лет. Что можете сказать о нем как о механизме, управляющем партией? Можно ли сказать, что страна была заложницей аппарата?

— Отчасти. Я понял, что аппарат был, мягко сказать, недостаточно информирован. Ожидание перемен было у всех. Большее внимание уделялось дипломатической борьбе и международным переговорам, чем внутренним проблемам.

Аппарат, у которого нет обратной связи с народом, который не подвергается контролю, дает такие вот плоды. К тому же в «мозговые центры» советской политической системы проникли мелкобуржуазные элементы.

— А требовательность к нему? А чистка его? В Китае проворовавшихся чиновников и даже политиков расстреливают. Так было и при Сталине. Был ли однородным состав аппарата ЦК КПСС?

— Сотрудники делились на работающих в двух международных отделах и близких к ним академических институтах и занимающихся внутриполитическими вопросами.

Первые считали себя носителями прогресса, образованности, культуры и лояльности, полагая вторых заскорузлыми догматиками, «оргови-ками» и консерваторами. Впрочем, появлялись и те, кто изучал Маркса по Марксу, а Ленина по Ленину.

Немалая их часть преследовала исключительно личный интерес, и им было все равно на кого ставить — на Хрущева или Сталина.

Мировоззрение международников было, как правило, либеральным, нацеленным на социал-демократию и парламентаризм, а не на советское партийное государство. Многие из них, закончив МГИМО, чувство-

вали себя дома лишь за границей и так же воспитывали своих детей, не говоря уж о высоких запросах к потреблению. Они стремились выезжать на Запад и не любили ездить в страны третьего мира. Симпатизировали антисталинским положениям доклада Хрущева на ХХ съезде.

В отношении них у нас гуляла частушка: «А там все мальчики, румяные и левые. А в глазах у них Тольятти и Торез, и здоровый сексуальный интерес».

— Один из советников Брежнева, Андропова и Горбачева А. С. Черняев всячески оправдывает сексуальные увлечения международной части аппарата: и оторванностью от дома и семьи для усердных писаний речей для советских политиков на загородных дачах, и готовностью стенографисток, секретарш, машинисток, буфетчиц и официанток потрафить тому самому «здоровому» (!?) интересу сочинителей речей, что он подробно и бесстыдно описывает в книге «Бесконечность женщины» [64].

Либеральные убеждения «международников» во многом объясняются проникновением в них духа иной культуры. Думается, что другой слой аппаратчиков, занимавшихся делами внутренними, сама сфера занятий погружала в проблемы и успехи Отечества.

Но правомерно расширить классификацию высшего слоя партии и государства. В особую категорию должно отнести защитников советской модели социализма, убежденных в правоте марксистско-ленинского учения. Это члены Политбюро Е. К. Лигачев, немало сделавший для прихода к власти Горбачева и ставший вторым секретарем, Н. И. Рыжков, участники ГКЧП и др., которые первоначально поддержали Горбачева и его политический курс.

Справедливо добавить «сталинистов» (их иногда именуют консерваторами) и сторонников «социализма с человеческим лицом» [40] — социал-демократов (которых противники называют ревизионистами).

С давних времен обособились русские патриоты (русофилы, почвенники), противостоящие западникам (либералам). В. И. Ганичев включил в «русский орден в Политбюро» А. Н. Шелепина, К. Т. Мазурова, П. Н. Маше-рова, В. И. Воротникова, Д. С. Полянского, Г. В. Романова, А. П. Кириленко.

Достижения последнего велики: защита журнала «Наш современник», который намеревались закрыть под фальшивым предлогом «экономии бумаги» (1967); поддержка (с Сусловым) 300-летнего юбилея Донского казачества (1970); предотвращение сноса музея М. И. Калинина около Библиотеки Ленина (1962) [47]; борьба против заводов, загрязняющих Байкал. Критика либеральных публикаций журнала «Журналист» (1968). Кириленко требовал увеличения выпуска военно-патриотических картин и книг, протестовал против увлечения детективами, кино и телевидением (1975).

Весной 1978 г. Шолохов в письме Брежневу назвал положение русской культуры бедственным. Кириленко, влияние которого тогда снизилось, не смог добиться необходимых решений, и аппарат перевел стрелку на самого писателя и вредное его окружение.

Упомянутые политики противостояли космополитическому крылу Политбюро и тем, кто отвергал значимость русского начала. Завершая, Ганичев отметил: «русский орден» не сумел победить. Его подмяли ребята из Гарварда: кого — в отставку, кого — под грузовик, кого — послом в дальнюю страну [10].

На более низком уровне партийной власти находились неистовые ревнители аппарата ЦК, отличавшиеся высокой ответственностью, честностью и преданностью социалистической идее. Это многолетний однорукий помощник генсека Брежнева В. А. Голиков (1914—1987), помощник Суслова В. И. Воронцов (1906—1980), борец за чистоту имени В. Маяковского против «еврейской партии». Помощник секретаря по идеологии Демичева Г. Стрельников. Заведующий отделом науки и учебных заведений С. П. Трапезников (1912 — 1984). Д. А. Поликарпов (1905 — 1965), работая в ЦК в 1939—1944 и 1955—1965 гг., был честен и бескорыстен, резко отличаясь от аппаратчиков новой формации, которым было только бы «урвать, схватить, получить» [18. С. 175—176].М. В. Назаров и Н. Митрохин насчитали в верхах власти свыше тридцати сторонников одновременно русской и социалистической идей [42; 44].

Нравилось ли вам писать речи и доклады для политиков?

— Не очень! Во-первых, под твоим текстом значится чужая фамилия. Во-вторых, часто у руководства отсутствовало представление, что надо писать. Приходилось улавливать особенности речи и вкусы «заказчиков». И нередко сталкиваться с различием мнений двух руководителей: у зав. сектором — одно, а у руководителя отделом ЦК — иное.

— Это значит, по старой русской поговорке, иди туда, не зная куда.

— Именно так! У многих возникало впечатление воздействия на политику через введение в текст публичного выступления тех или иных новаторских мыслей. Это тешило самолюбие, но было иллюзией, потому что все разработки тщательно прочитывались руководителем сектора, заместителем заведующего отделом (замзавом), заведующим отделом. А они эти изобретения аккуратно вычищали.

— Насколько сложная это была работа?

— Часто интересная! Но под лавиной своих слов тебя как автора просто нет, тебя не видно. Это болезненно для тщеславных консультантов, работа которых все-таки творческая. Потому типичная их болезнь — пьянство.

Таким был Иван Тимофеевич Фролов. Любитель алкоголя и женщин, ленивый, крайне властолюбивый и не умеющий владеть собою. Это скверно проявилось в его участии в праздновании юбилея газеты португальской компартии «Аванти» в конце 1979 г.: напившись, он грубо «наехал» на корреспондента газеты, который был к тому же и сотрудником посольства.

— Об этом он честно признался в одном из интервью [60. С. 729].

— Я был руководителем советской делегации, на следующий день мне пришлось его удалять из Лиссабона, а по возвращении в Москву писать докладную на него. Но я решил это дело замять — все-таки знакомый человек.

Мы с ним учились на разных курсах на философском факультете МГУ, но из-за его отталкивающих качеств друзьями или приятелями не были.

Однако этот человек занял после меня кресло главного редактора «Коммуниста», но не пришелся ко двору и не был принят коллективом. Будучи советником Горбачева, всячески помогал ему разрушать партию и советский строй.

— Философ И. Т. Фролов, помощник Горбачева в 1987—1989 гг., высокомерно о нем отзывается: «не читал ни Гегеля, ни Фромма» и потому хотел «наполнить политику философским текстом» и нуждался во Фролове, чтобы «наполнить интеллектуализмом его линию» [60. С. 650]. Такую же мысль высказал и другой его помощник — А. С. Ципко: «Горбачев ощущал себя на самом деле философом на троне, призванным воплотить истину и добро в жизнь» [63. С. 30].

— Если судить профессионально, то Горбачев как философ — никакой, а Фролов — хвастун, пьяница и враль.

— Когда в структуре ЦК КПСС возник институт спичрайтеров?

— Думаю, с легкой руки Отто Куусинена, который был наставником Андропова. В брежневские времена в Отделе соцстран ЦК КПСС появилась группа консультантов. Их Андропов называл «аристократами духа», а мой друг и сотрудник Эмиль Лисавцев — «преторианской гвардией». Позднее такие группы возникли и в других отделах ЦК КПСС.

— Кто входил в такую группу Андропова?

— Наиболее талантливым был Федор Бурлацкий; чрезвычайной плодовитостью отличались А. Бовин, Г. Шахназаров, Ф. Петренко. Их характерная черта — несамостоятельность мысли, помноженная на кичливость. Последняя — проявление лакейской психологии, ибо каждый был типичным работником аппарата, обслуживающего власть.

В моей книге «Ни тени утопии», вышедшей в 1971 г., неоднократно цитируется Сталин. А. Бовин во время личного общения с Брежневым показал ему соответствующее место. По сути это было донос, но Брежнев, прочтя, спокойно сказал: «Тут все сбалансировано».

За двадцать лет (1966—1986) я работал в группах по составлению текстов для всех (! — Г. М.) высоких персон Политбюро и Секретариата. И не помню хотя бы одной странички, вышедшей из-под пера этих «авторов», за исключением скупых заметок.

— Какие задачи были поставлены перед вами после перехода в ЦК КПСС?

— Практически сразу же летом 1968 г., т. е. за три года до XXIV съезда, мне поручили разработку материалов к пленуму ЦК по проблемам научно-технической революции. Задание давал секретарь ЦК по промышленности М. С. Соломенцев, связь поддерживалась через заведующего отделом машиностроения В. С. Фролова.

Я написал Соломенцеву доклад на этом пленуме, но его отложили в конечном счете на 17 лет, что породило научно-техническую отсталость страны.

— Вы входили в состав «команды» спичрайтеров Брежнева?

— Эта группа была сформирована при участии Ю. В. Андропова задолго до моего перехода в ЦК, в нее входили Ф. Бурлацкий, А. Бовин, Г. Арбатов и др. Только раз я был приглашен на панихиду по матери Брежнева, но не было никаких бесед с ним.

Тем не менее в июне 1979 г. по заказу помощника Брежнева Виктора Андреевича Голикова мы с молодыми журналистами писали статью о критике и самокритике на знакомой мне даче Г. М. Димитрова в Серебряном Бору. Обычный процесс: дискуссии, варианты и общие читки текста. И только к началу октября он был показан Брежневу, главная претензия — великовата. Для согласования готовый текст должен был прочесть К. У. Черненко как ключевая фигура в ЦК; я ему позвонил и передал набранную статью для «Коммуниста». Через две недели он задал краткий вопрос: «А нужна ли нам эта статья?» Убедить его мне не удалось, — она и не была тогда напечатана. Но позднее она была опубликована в «Коммунисте».

— Кому из высших руководителей страны вы дали бы более высокую оценку?

— Суслова по сравнению с коллегами по Политбюро и Секретариату отличали ум, лаконичность, жесткость, начитанность и интеллигентность, но вовсе не мелочность и суетность. Наиболее интеллектуальными членами Политбюро были также Машеров, Романов и Щербицкий.

Профессиональные политики более ориентированы на конъюнктурно-аппаратные и карьерные интересы, и менее для них значимы товарищеские, человеческие отношения и идейно-нравственные мотивы.

— Как сформировались ваши отношения с Андроповым?

— Статья о Марксе была предложена Андропову в записке, подписанной мною; первоначально она именовалась «Карл Маркс и опыт реального социализма». Два месяца группа, в которую вошел и Печенев, разрабатывала проект. Затем текст был предоставлен Андропову, и он пригласил меня для разговора наедине спустя месяц после избрания его генсеком.

Его интересовали как теоретические вопросы — проблема отчуждения, антагонистические и неантагонистические противоречия, так и экономические аспекты — соотношение зарплаты и производительности труда, причины дефицита потребительских товаров. Особо он подчеркнул необходимость демократизации советского общества.

В целом текст был им одобрен и опубликован в третьем номере «Коммуниста» (1983) [32. С. 38].

— Вы также готовили и выступление Андропова на июньском (1983) пленуме ЦК КПСС.

— Не только я, но и начальник Сводного отдела Госплана СССР Владимир Воробьев, В. П. Карасев и Г. Т. Павлов готовили материал для его выступления. Редактировал текст и бывший помощник Брежнева по международным делам А. Александров-Агентов.

— Под вашим началом был и Г. Т. Шуйский, бывший помощник Хрущева, который по распоряжению Хрущева передал текст доклада на ХХ съезде в израильское посольство [8. С. 71]. Что вы могли бы сказать о нем?

— В период борьбы против Хрущева он скрыл от него информацию о заговоре и готовящемся смещении.

— Видимо, за это сын Хрущева назвал его предателем [62. С. 141].

— Невзирая на приличный возраст, его не изгнали из ЦК, но ввели в мою группу консультантов. Он был старше меня более чем на двадцать лет. Неплохой журналист и опытный аппаратчик. Очень серьезный, осторожный и невероятно аккуратный, знающий все тонкости аппаратных отношений. Был награжден орденом «Знак Почета».

— Н. Хрущев в воспоминаниях отмечает его высокую честность, исполнительность и добропорядочность. Он пришел в Центральный аппарат Компартии Украины в 1941 г., а во время войны познакомился с Хрущевым. В 1950-м тот сделал его первым своим помощником, прозвав «боярином» и «хранителем портфеля».

Что вы могли бы сказать о А. Н. Яковлеве?

— С Яковлевым как зав. сектором радио и телевидения я познакомился во время работы в ЦК КПСС1, тогда вещанием на другие страны занимался Павел Московский. Когда его по пустяковому поводу уволили, то Яковлев предложил мне возглавить этот сектор. Я же отказался — далекая от моих познаний махина с кучей технических аспектов.

— Яковлева в статье «Кавалер кабаньей ноги» вы называете одаренно-азартным и азартно-центростремительным. Как это понять?

— Как неукротимое стремление к власти. Это был малообразованный, но очень хитрый и коварный человек, сложный и опасный в общении. В беседе со мною он как-то обронил фразу: «Быть честным политику?.. По-моему, это вовсе ни к чему», — и пресекся, похоже, пожалев о сказанном.

— Вполне в духе Макиавелли. Схожее «высоконравственное» и вульгарное определение политики принадлежит академику, автору учебника «Основы философских знаний» и главному редактору «Правды» В. Г. Афанасьеву: «Политика — дом терпимости, в котором бытует жестокое правило: хочешь — приходи, можешь — плати. А если не хочешь и не можешь, дуй мимо!» [4. С. 196]. Цинизм помог ему досидеть почти до конца правления Горбачева, хотя вытеснил его тот же И. Т. Фролов. В связи с этим, презрев достоинство, в последней беседе с замзавом идеологическим отделом Н. А. Зеньковичем попытался выпросить звание Героя Социалистического Труда. Но не вышло [15. С. 111—112].

1 ЦК КПСС состоял из 20 отделов по 10—12 секторов в каждом. Они охватывали идеологию, отрасли народного хозяйства, внешнюю политику, кадры и документы. В них работало около 2 тыс. «ответственных сотрудников». В основном мужчины, славяне, до 40 лет, с высшим образованием, опыт и стаж комсомольской и партийной работы в школе и институте, большинство — выпускники гуманитарных факультетов вузов (МГУ, МГИМО, ЛГУ и пр.) [39].

— С Афанасьевым мы были приятелями, а в общении с коллегами его называли «про-афаном».

— Похоже, академики Фролов и Яковлев были одного поля ягоды!

— Мое сотрудничество в ЦК с А. Н. Яковлевым продолжалось шесть лет. Человек это, безусловно, умный, но и вульгарный, шутки-прибаутки, опытный интриган. Но недооценил расстановку сил в Политбюро: его статье с нападками на В. Кожинова, М. Лобанова, писателей-деревенщиков (1978) возразил М. А. Шолохов в письме Брежневу, — и его сослали послом в Канаду.

— Кстати, это письмо писателя было спровоцировано разговором с В. Ганичевым. Тогда шло очередное гонение на русофилов-почвенников: сняли руководителей многих изданий — защитников русской культуры. В частности, А. Никонова («Молодая гвардия»), В. Ганичева («Комсомольская правда»), С. Семанова («Человек и закон»), Ю. Прокушева (издательство «Современник»), Ю. Селезнева («Наш современник»), В. Захарченко («Техника молодежи») и др.

В 1971 г. вас наградили орденом Трудового Красного Знамени. Вы тогда были руководителем группы консультантов отдела пропаганды ЦК?

— Так были отмечены мои достижения, в частности, работа над тезисами ЦК КПСС к 100-летию со дня рождения В. И. Ленина. Над ними почти безвылазно на даче в Волынском сидела в течение года бригада консультантов.

Знаком Почета награждали работников нижнего уровня ЦК — инструкторов и консультантов; орденами Октябрьской Революции и Трудового Красного Знамени — заместителей заведующих, орденом Ленина — работников более высоких ступеней цековской иерархии.

— Автор мемуаров «Записки счастливого неудачника» Борис Яковлев сообщает, что вы вместе с Г. Т. Шуйским, Н. Б. Биккениным, Э. П. Петровым, Б. Г. Владимировым, а также Г. Л. Смирновым в 1969 г. работали над этими тезисами [68. С. 176].

— В них мною был написан раздел «Социализм».

— Когда же возглавили журнал «Коммунист», то вас награждают орденом Октябрьской революции (1980), а в 1984 г. — орденом Ленина.

— В первом случае был мой юбилей — 50 лет, во втором — 60-летие журнала.

— В 1979 г. приближалось 100-летие со дня рождения Сталина, и вы захотели вторично опубликовать в журнале его статью «Октябрьская революция и тактика русских коммунистов» (1924), чему ваш шеф М. В. Зимянин воспротивился. Почему?

— Мне казалось необходимым напомнить о причинах нашей революции, значимости союза пролетариата и крестьянства, критике взглядов Троцкого на «перманентную революцию» и новое социалистиче-

ское государство. Зимянин спросил: «Ты что, хочешь показать, какой Сталин умный?» — и предложил опубликовать статью «О роли личности в истории», в написании которой ведущую роль сыграл мой заместитель Л. К. Науменко.

— 21 декабря 1979 г. в «Правде» вышла статья «К 100-летию со дня рождения И. В. Сталина» с претензией на объективность, но все же выдержанная в духе критики культа личности [34. С. 3].

— Вы правы в ее оценке, автором был мой знакомый Л. А. Оников. Но я уже ушел из газеты, поэтому не мог никак повлиять на нее. Позднее я вступил в публичную полемику с ним об исторической роли Сталина и актуальности его идей.

— Написанные вами работы о Сталине Н. Биккенин характеризует как консервативную апологию, которая «замалчивает репрессивную сторону сталинского режима или оправдывает ее».

— Репрессии были, но либералы в несколько раз преувеличили их и превратили Сталина в «злодея», «тирана». При этом они совершенно забыли все положительные результаты его правления.

— Были ли у Сталина советники или консультанты?

— И немало! Сталин всегда советовался с близкими к нему лицами, хотя среди них были и «потрафляющие» его вкусам и настроениям. Но к советам он, как правило, прислушивался.

— Вы были лично знакомы со многими советниками высокопоставленных особ и, в частности, с Г. А. Арбатовым, в беседах с ним обращались друг к другу на «ты», на его докторскую диссертацию дали благожелательный отзыв. Он получил научную степень доктора, не выпустив ни одной монографии, — фактически в нарушение закона.

Арбатову его однокашники по МГИМО прочили максимум амплуа администратора филармонии (в институте он руководил джаз-оркестром). Но его вы называете монопольным советником высшего руководства по всем, в том числе идеологическим и внутриэкономическим, вопросам. Так ли это?

— Да, конечно! При мне А. М. Александров-Агентов с осуждением упомянул «конвергенционные»2 настроения Арбатова.

Арбатова не только я, но и американские политологи и политики именовали «главным внешнеполитическим советником Брежнева», чего он сам не опровергал. Работавший под его началом Институт США и Канады всячески доказывал отсталость американской экономики. Но при этом замалчивался факт энергичного развития в США НТР. Многие ее достижения могли быть полезными и для советской экономики, к чему призывал В. И. Ленин: «экономист всегда должен смотреть вперед,

2 Теория конвергенции доказывает совместимость социализма и капитализма.

в сторону прогресса техники, иначе он немедленно окажется отставшим, ибо кто не хочет смотреть вперед, тот поворачивается к истории задом» [35. С. 137].

— Этот афоризм Ленина куда лучше отражает направленность экономической политики, чем изречение А. Бовина «Экономика должна быть экономной». Экономия для экономики — не единственный критерий.

— А. Е. Бовин не стеснялся называть себя сочинителем брежневского многотомника «Ленинским курсом». Арбатов и окружающие его доктора и профессора, аппаратчики разработали третью утопическую Программу КПСС, обещавшую народу коммунизм через двадцать лет. Их усердие не по разуму объективно сработало как антикоммунистическая акция, политический блеф, который нельзя исполнить.

Решение о продаже нефти и газа из казавшихся бездонными тюменских месторождений было принято с его подачи. Как признает сам Арбатов, «я и многие мои коллеги в конце 70-х — начале 80-х гг. думали, что западносибирская нефть спасла нашу экономику». Его и Н. Н. Иноземцева влияние проявилось в судорожных закупках в семидесятых годах иностранного оборудования. Но не было продумано, как оно впишется в отечественную промышленность, когда многие НИИ и КБ изнывали от безделья.

— Арбатову вы посвятили обширную статью — прекрасный образец обличения в стиле Ленина, в которой характеризуете его как банального карьериста, борца за «душу» или «ухо» очередного «вождя», прилипалу Хрущева и Брежнева, ушлого царедворца, мозговой протез брежневского руководства. Вы называете его безусловным либералом-западником, сторонником одностороннего разоружения СССР, скрытым защитником американских интересов, несостоятельным мудрецом дивана несостоятельных султанов.

Арбатов лишил «страну способности использовать гигантский потенциал гениального народа и научного социализма, поставил на грань краха Отечество и наследие Октября». С Иноземцевым и академической хунтой привел к капитуляции перед монополистическим капитализмом, придали экономике нефтяной и сырьевой характер.

Не слишком ли вы его возвышаете, превращая в демона брежневской политики?

— Невозможно преувеличить его влияние на Брежнева, оно было очень высоким.

— Почему он ушел из аппарата в 1967 г. и занялся созданием Института США и Канады?

— Ушел после того, как Председатель КГБ Ю. В. Андропов сказал ему: «Перспективы в аппарате у Вас нет» [26. С. 5—6, 8].

Аналогичную фразу он произнес и об А. Н. Яковлеве: помощник Брежнева и Андропова А. М. Александров-Агентов обсуждал с ним вопрос назначения А. Н. Яковлева председателем АПН, и Андропов сказал: «Может быть... Но назад, в аппарат ЦК, ему пути нет!» [55. С. 161].

— В связи с кончиной Брежнева были сформированы две группы. Одна готовила некролог, другая — Обращение к партии и народу. Во вторую включили вас, а также Б. И. Стукалина и зав. отделом международной информации ЦК Л. М. Замятина. Последний был руководителем группы по написанию воспоминаний Брежнева (1977). В нее входили В. Игнатен-ко, А. Аграновский, В. Загладин и Г. Шахназаров. Кстати, Шахназаров и Загладин были спичрайтеры, перешедшие к Горбачеву, сборник своих речей он подарил Загладину с надписью «соавтору» [57. С. 285—286].

С какими сложностями вы столкнулись при написании данного текста?

— Секретарь ЦК М. В. Зимянин попросил нас достойно, без перехлестов и неуместных преувеличений отразить жизненный путь Брежнева, его заслуги, призвать сплотиться вокруг ЦК, подчеркнуть преемственность последующей внутренней и внешней политики. Это было непросто — в спорах отойти от набивших оскомину слов, раздражающих и порождающих иронию. К тому же мы не знали о возможной реакции членов Политбюро, которые без существенных изменений приняли документы.

— Для работы над Программой КПСС решением Политбюро ЦК (конец апреля 1984 г.) были образованы две группы. «Внутренняя» под началом Б. И. Стукалина (зав. отделом пропаганды ЦК КПСС), Р. И. Косолапова и В. А. Печенева и «международная», которой руководили А. М. Александров-Агентов, В. В. Загладин и О. Б. Рахманин, бывший первый замзав. отделом ЦК по соцстранам [49. С. 57].

— Выступая перед Программной комиссией и членами Политбюро в апреле 1984 г., я определил задачу — сформировать к 2000 г. бесклассовое общество. В ней не было ничего нового — ее поставил еще XVIII съезд КПСС в 1939 г. На этом совещании тройка правящих лиц, Черненко, Устинов и Громыко, ее одобрила [51. С. 1].

— Мне же эта задача представляется утопичной. Кстати, другой участник вашей команды В. Г. Афанасьев предельно критично возражал против включения в Программу положения о предоставлении каждой семье квартиры [4. С. 77].

Какова, с вашей точки зрения, роль советников в политике?

— Немалая! После Сталина вместо «вставных челюстей» появились так называемые «вставные мозги», занимающиеся коллективным написанием для политиков речей, докладов, статей и даже книг. Они были около первых лиц, имея довольно привилегированное положение, и подбирались в основном из научной или журналистской среды.

Их деятельность была анонимной и идущей от заказчиков — партийных секретарей разных уровней, министров, академиков и директоров. В аппарате ЦК КПСС такие лица занимали должности советников, консультантов, референтов, помощников. Кто-то из них разрабатывал основной текст, иной добавлял кудрявые афоризмы. Но все мысли проходили через различные фильтры — заместитель заведующего, заведующий и, конечно, — заказчик!

Как и всюду, представители этого сословия делились на молчаливых трудяг и говорливых захребетников. Из их числа были и нахальные насмешники, пускающие пыль в глаза эрудицией.

И непременные зависть и интриги! Клевету кремлевских коверных шаркунов, «шептунов» или «наушников» опровергнуть часто было некому.

— Наверное, в таких временных дачных коллективах складывались особые отношения между участниками?

— Наиболее уязвимыми были те, кто не умел себя защитить, отстоять свое достоинство. В дачном поселке Завидово, где собирался этот творческий синклит, обсуждались и кадровые вопросы.

— Интересно суждение консультанта ЦК КПСС Б. Пядышева (1974 — 1975) о своих коллегах, которые завоевывали «место поближе к сюзерену» интеллектом, словесным артистизмом и гипнотизирующей способностью влиять. Так Г. Арбатов, В. Загладин, Г. Шахназаров и Н. Шишлин «ярко сверкали своими доспехами и достоинствами, отнюдь не намереваясь уступать своим друзьям-соперникам» [53. С. 104].

— Мою эпопею в ЦК завершил в 1974 г. звонок секретаря ЦК П. Н. Деми-чева (он тогда курировал идеологию), сообщившего, что меня назначили первым заместителем главного редактора «Правды». Я оторопел и сказал, что неоднократно публиковался в ней, но газетного дела не знаю, на что прозвучал ответ «Научишься!». До того об этом со мной никто не говорил: ни М. В. Зимянин (он тогда руководил «Правдой»), ни кто-то в ЦК, да и я сам таких разговоров не вел. Возможно, я кому-то из коллег-конкурентов помешал, но бесконечная круговерть в аппарате изрядно надоела.

«Правда» и «Коммунист»

— Кратковременную (полтора года) работу в «Правде» вы назвали лучшим периодом вашей жизни, наградив возвышенным словом «счастье». Почему?

— Переход из ЦК в «Правду» был повышением и в социальном смысле, и в духовном. Было непрерывное чувство крупной и дружной работы, я ощущал внимание и заботу, хотя коллектива абсолютно не знал. Ни одного укола самолюбию. Полтора года — как песню пропел! Совсем не то, что было во время прежней работы в МГУ.

— Не возникла ли напряженность в отношениях с сотрудниками и вашим непосредственным руководителем, главным редактором М. В. Зимяниным?

— Коллектив «Правды» был немаленький — около 200 человек. Хотя сотрудники вначале воспринимали меня настороженно, помогла лекция-беседа по международным вопросам. А с главным редактором М. В. Зимяниным было полное единомыслие. Приходилось вести «летучки», что-то писать по заказу. Из числа известных «правдистов» той поры известны авторы многих книг В. С. Кожемяко, В. В. Трушков, В. В. Чикин.

— В бытность вашего руководства «Правдой» в редакцию, наверное, приходили письма, авторы которых критически оценивали положение в партии и обществе.

— Тогда я постоянно следил за редакционной почтой, она четко высвечивала проблемы страны. О них я попытался сообщить в выступлении перед всем аппаратом ЦК на партсобрании накануне XXV съезда, где-то в октябре 1975 г.

Свое полуторачасовое выступление я построил на письмах читателей. Вынимал их из папки, зачитывал и в свободном стиле комментировал. Они были чрезвычайно разнородны. Хвалебного в них было мало, были очень дерзкие и ругательные письма, но основная масса — очень сдержанные, культурные. Были и остро ставившие проблему. Конечно, в моем выступлении недоставало социологического, социопсихологического обоснования. Но сказанное с большим вниманием, и даже страстно, воспринималось руководством.

— А как у вас сложилась работа в журнале «Коммунист», в котором отработали десять лет? А. Бовин его назвал камертоном «для настройки всех идеологических инструментов в Советском Союзе» [6. С. 84].

— Публикации в «Коммунисте», как и в «Правде», имели директивный характер, с ними никто не вступал в спор.

В редакции работало около 70 сотрудников, которые фактически являлись консультантами ЦК (по уровню и зарплате). От предшественников мне достался тираж около 400 тыс. экземпляров, мне удалось его увеличить до миллиона с лишним. Удалось также решить и вопрос о жилье для работников.

— Публиковались ли в журнале острополемические статьи, с критикой, в частности, «еврокоммунизма»?

— Увы, нет! Причина — позиция влиятельного секретаря ЦК КПСС Б. Н. Пономарева, который сдерживал такие публикации. Он также возглавлял международный отдел ЦК КПСС, который отличался либерализмом.

— Многие признавали у него хорошую подготовку (МГУ), ум, очень сильную «память, которая оставалась ясной до последних дней» [7. С. 190].

— У меня непросто складывались отношения с руководством. Во время моей работы в журнале менялись заведующие отделом пропаганды и агитации ЦК: Г. Л. Смирнов, Е. М. Тяжельников, Б. И. Стукалин. Отношения с ними были добрыми, а со Стукалиным — почти приятельскими.

Е. М. Тяжельников — робкий в общении — проводил совещание с главными редакторами изданий (1981), ссылаясь на нехватку бумаги, потребовал сократить тиражи и уменьшить до предела поля в газете «Правда» и моем журнале «Коммунист». Но все единодушно возмутились, особенно директор издательства «Правда», назвавший это намерение безобразием и бескультурьем; я также выступил с критикой. В итоге решение не было принято.

— С. М. Меньшиков (1927—2014) увидел на вашем столе в редакции телефон для прямой связи с генсеком — так называемую вертушку. Верно ли это?

— Да, в моем кабинете стоял телефон для прямой связи с генсеком, но им никто не пользовался.

— С вашим именем связано празднование столетия А. Блока в 1980 г. Вы опубликовали в журнале «Октябрь» статью о нем и убедили секретарей ЦК КПСС в необходимости проведения торжественного заседания в его честь в Большом театре. Почему вы сочли это необходимым?

— Я прочел стихи Блока в шесть лет и несу любовь к нему в душе моей. Он — вторая гениальная фигура русской словесности после Пушкина. Он упрекает интеллигенцию за непонимание Революции и без сомнений встал на сторону большевиков. Хотя поэзия Пушкина более светлая, чем у Блока [33].

— Его строки «И вечный бой! Покой нам только снится» можно назвать бессмертным образом России и девизом революционера.

В различных публикациях утверждается, что В. М. Молотов был восстановлен в партии в 1984 г. по вашей инициативе. Верно ли?

— Да, так было. В ноябре 1977 г. в журнал «Коммунист» пришло письмо Молотова, имеющее теоретический характер, — его отклик на статью в «Правде» А. Косичева «Ленин и революция». Прочтя, я пригласил его на беседу.

Его внешность резко изменилась — постарел. Но его реакция в разговоре со мною была мгновенной и жестковатой. Он сказал, что читает «Правду», «Коммунист», «Новый мир» и прочел мою недавно вышедшую книгу «Социализм. К вопросу теории». Молотов посетовал на «ограниченность своих контактов и возможностей компетентно обменяться мнениями по актуальным теоретическим вопросам». Тогда же он сурово заметил: «Я по-прежнему считаю правильной политику тридцатых годов. Если бы ее не было, то мы проиграли бы войну». Он затронул вопрос о возможном восстановлении в партии. На вопрос о Хрущеве и избрании его первым секретарем партии, он лишь признался: «Мы себя наказали...»

— Не только «себя» наказали, но и всю страну, весь мир!

— В письме в Секретариат ЦК я сообщил, что Молотов заинтересован в «приеме его одним из представителей высшего руководства ЦК» [31. С. 483, 485]. Я был убежден в ошибочности исключения его из партии за «довоенные репрессии и участие в "антипартийной группе"». Считал необходимым использовать интеллект и опыт Молотова и вернуть его из политического небытия. Но лишь с приходом к власти Черненко благодаря усилиям его помощников В. Прибыткова и В. Печенева Молотову вручили партийный билет. Я считал и считаю это «актом исторической справедливости» [37. С. 113—115].

— Согласно стенограмме заседания Политбюро от 12 июля 1984 г., Черненко сообщил о беседе с Молотовым, что он, невзирая на 93 года,

читает прессу и журналы. Первый секретарь МГКВ. В. Гришин в горкоме вручил ему партийный билет. Устинов, Громыко, Чебриков и Тихонов одобрили это решение.

Одновременно Черненко сказал и о поступивших в ЦК письмах Маленкова, Шелепина, прочел письмо Кагановича. Устинов сказал о необходимости восстановления в партии Маленкова и Кагановича, резко осудил действия Хрущева и назвал осуждение Сталина безобразиями и бедой, ударом по истории страны. Громыко добавил: и по международному имиджу СССР; а Тихонов: Хрущев «нашу политику запачкал и очернил в глазах всего мира». К этому выступавшие прибавили рождение «еврокоммунизма», совнархозы и разделение партии на сельскую и городскую.

Устинов предложил переименовать Волгоград в Сталинград. На это Горбачев сказал: «в этом предложении есть и положительные и отрицательные моменты» [13] ловко уходя от темы и переложив решение на неопределенный срок.

Интрига и изгнание

— Как складывались ваши отношения с Горбачевым?

— Горбачев резко выделялся молодостью, умением ярко выступать, хотя и не всегда грамотно. Но была надежда — научится. Был помощником комбайнера. Имеет два высших образования, включая МГУ.

В послевоенной кадровой политике отбор во многом диктовался наличием у кандидата ущемленных родственников и возможными разочарованиями в Советской власти. Так, у Горбачева и Ельцина были раскулачены оба деда. Дед Ельцина имел две мельницы, дюжину лошадей, несколько коров.

Я присмотрелся к Горбачеву, когда он приехал на служебную дачу для ознакомления с новой Программой КПСС. Этот документ мы ему показали, но его быстро положили под сукно.

На совещании Политбюро и Программной комиссии с обсуждением этой Программы летом 1984 г. выступал Горбачев, а я вслед за ним. Меня поразила пустота его суждений. Главная его рекомендация — насытить Программу цитатами Ленина — была непутевой: с ленинского времени прошло 60 лет.

— Один из упреков Горбачева состоял в том, что «"образ социализма"... получился не очень яркий» и «мало коммунизма» [48. С. 192].

Один из ближних советников Горбачева того времени, многолетний работник аппарата ЦК Н. Биккенин, уже после И. Т. Фролова возглавивший «Коммунист»3, сказал, что вы не опубликовали его доклад, тем «замостили дорогу к своему увольнению. Горбачев не забывал свои обиды» [45].

— С близким коллегой не могу согласиться. Из журнала ему были направлены мелкие стилистические замечания, но он сам отказался от публикации — видимо, во время болезни Черненко не хотел высовываться.

3 После ухода Р. И. Косолапова главным редактором журнала стал И. И. Фролов, а спустя год — Н. Б. Биккенин.

— Биккенин также сообщает, что затеяли «скандальную полемику» и с влиятельным вице-президентом Академии наук с П. Н. Федосеевым [5. С. 240], который был к тому же и руководителем Сектора общественных наук Академии.

— Отчасти согласен, но полемика вовсе не была скандальной.

— В 1979 г. вы написали и опубликовали в «Коммунисте» статью «К вопросу о предмете научного коммунизма», которая резко осложнила ваши отношения с вице-президентом Академии наук П. Н. Федосеевым.

— Федосеев возглавлял коллектив учебника по научному коммунизму, на который я откликнулся, что и стало поводом для дальнейших его действий. В статье я провел мысль об усилении предметных связей этой дисциплины с марксистско-ленинской философией и политической экономией. Но Федосеев почему-то крепко озлился, пожаловался секретарю ЦК М. А. Суслову, который и отбил атаку на меня. Я в свою очередь дважды звонил Суслову, а он сказал, что не увидел ничего крамольного в моей статье.

Во второй половине 1984 г. я направил секретарю ЦК М. В. Зимянину записку, в которой обвинил Федосеева в болезненной реакции на критику, давлении на журнал, в диктате и монополии в теоретических вопросах и отсутствии делового сотрудничества [31. С. 80—82].

Когда было принято решение о награждении меня орденом Октябрьской Революции, он попытался воспрепятствовать этому в Верховном Совете СССР, о чем мне сказал А. И. Лукьянов. Наконец, мои попытки стать членкором Академии дважды были безосновательно отклонены не без его участия. Так же проваливали (16 раз!) другого марксиста и приятеля по службе в ЦК, выдающегося экономиста и соавтора Дж. Гэлбрейта Ст. Меньшикова. Выборы в Академию наук — не очень честная «кухня».

— Где бы найти честные выборы. Почему Федосеев так озлобился на вас?

— Дело в его властолюбии и преследовании меня за критику, но он, зная также и о предубеждениях против меня Горбачева, угодливо выполнял его волю. Дело дошло до клеветнического письма, сочиненного приемной Федосеева. Оно было якобы подписано работниками Института марксизма-ленинизма ЦК КПСС М. П. Мчедлова и К. Н. Орловой, которые возмущенно отрицали свое «авторство».

— Ваш уход из «Коммуниста» В. Печенев связал с «мощным давлением горбачевских советников А. Яковлева и И. Фролова» [48. С. 43]. Но и Горбачев в книге «Понять перестройку» присваивает вам титул ««"теоретического" глашатая антиперестроечной реакции с позиций неосталинизма» [12. С. 28].

— Не только он! Не сложились личные отношения с женой Горбачева. С ней я познакомился во время общего отдыха в санатории, находясь там с женой. Общались с ней ежедневно и на пляже, но что-то не слади-

лось в наших отношениях. Она была слишком категорична, прямолинейна и вульгарно кокетлива.

— В письме Горбачеву в январе 1986 г. вы критикуете лично П. Н. Федосеева. Критика лично Горбачева целиком отсутствует, и вы, отдавая дань традиции, приводите цитату из его киевской речи. Мало того, вы выражаете готовность расстаться с должностью главного редактора «Коммуниста».

— Эту записку я написал спустя девять месяцев его пребывания у власти, этот период позднее я сравнивал с периодом беременности. Мне приходилось встречаться с ним на различных совещаниях. Главная проблема элиты — увлечение сменовеховством, вещами, связанными с рынком. Но они могут дать эффект тактический, но не стратегический.

Я был убежден, что подход к рынку надо менять. Но как? Переходные ступени и формы не были проработаны вовсе. Старались вернуться к концепции нэпа и не более того. В старой литературе я встретил выражение, что мы «перенэпили». В итоге старые академики Аганбегян, Абалкин и другие ушли.

А все наследие Сталина — все, над чем он работал с 1920-х по начало 1950-х гг., — было целиком позабыто и показалось неактуальным.

— Некоторые комментаторы утверждают, что вы якобы предсказали провал «перестройки». Но ваше письмо говорит лишь о критике тревожных явлений в идейно-теоретической сфере.

Неужели вы не осознавали все губительные для вас лично последствия этого? В частности, снятие вас с должности главного редактора ведущего теоретического журнала «Коммунист»?

— Оправдывая само письмо, в первом же предложении я подчеркнул его характер — обсуждение характера и направленности журнала в новых условиях, связанных с приходом к руководству страной Горбачева. Я подчеркнул, что обычно с этой целью главного редактора приглашал новый Генеральный секретарь.

Я трезво осознавал, что руководитель Секции общественных наук Академии наук СССР П. Н. Федосеев хотел моего отстранения от руководства журналом, и в ту пору он играл большую идеологическую роль в КПСС.

В заботе о созданном коллективе редакции я хотел бы его сохранения, но руководствовался в первую очередь идейно-политическими соображениями. Во вторжении рынка и покушении на плановые основы экономики я увидел подрыв самой основы нашего общества — социализма. Развитие экономики до этого недостаточно ориентировано на «всестороннее изучение и прогнозирование общественных потребностей» — материальных и духовных. «Существующая система изучения спроса носит ведомственный характер», «слабо» учитывает «наличные производственные мощности и ресурсы». В письме протестовал против ломки теоретического фундамента — марксизма-ленинизма, его нужно укреплять и наращивать.

Но у меня сохранялась вера в молодого руководителя Горбачева, который пришел к власти лишь девять месяцев назад. У меня, как и у многих, было ожидание перемен. Примерно тогда же на одной из конференций первый секретарь Смоленского обкома заявил: «Горбачев — это Ленин сегодня!»

В глубине сердца я надеялся, что Горбачев сможет объективно разобраться с давлением Федосеева, который был постоянным оппонентом и заскорузлым фарисеем, и встанет на мою сторону.

Но этого не произошло, и мне пришлось уйти из журнала.

— Тогда же Горбачев стал поручать подготовку речей, докладов, проектов постановлений ЦК КПСС не отделу пропаганды, как было до того, а А. Н. Яковлеву, который вернулся из Канады и стал директором Института мировой экономики. Предвидя свое смещение, руководитель отдела пропаганды ЦК Б. Стукалин предпочел сам уйти из ЦК послом в Венгрию. На освободившееся место назначается А. Н. Яковлев, которого работники встретили «сдержанно». Стукалин аттестует его как ярого антикоммуниста и «агента влияния» [57. С. 302—303].

Спустя месяц после вытеснения вас из журнала И. Т. Фролову позвонил А. Н. Яковлев и, сославшись на М. С. Горбачева, предложил перейти в «Коммунист» в качестве главного редактора [59. С. 736].

Думается, главный мотив участия Фролова в этой интриге был связан с устремлением к занимаемой вами должности главного редактора «Коммуниста». Он ее оседлал, но проработал на ней всего год — ноша оказалась для него неподъемной: он не журналист, не смог выстроить нормальных отношений с реакцией.

Именно с вас началась кампания по изгнанию убежденных марксистов. Так, в январе 1986 г. из ЦК убрали видного экономиста С. Меньшикова. А отвечающий за СМИ Яковлев начал идеологическую чистку руководителей ведущих СМИ, отвечающих за воздействие на души людей.

Возвращение в МГУ

— И как далее сложилась судьба?

— После разговора с Зимяниным я договорился с ректором Логуновым о возвращении в родной университет.

— Кто из теоретиков того времени остался на марксистских позициях?

— Многие перековались из лениноведов в ленино-едов. На родной кафедре исторического материализма из десятка-полутора преподавателей лишь И. А. Гомозов сохранял верность марксизму-ленинизму, остальные перешли на другие идейные рельсы.

Я вначале возглавил кафедру международного рабочего и коммунистического движения, позднее перешел на кафедру исторического материализма (ныне — исторического процесса). После Всесоюзного совещания в октябре 1986 г., на котором Е. Лигачев резко критиковал декана А. Д. Ко-

сичева, вечером прозвучал звонок от ректора Логунова с предложением стать деканом. Вначале и. о., а затем, пройдя выборы, — деканом на пятилетний срок. До этого и сам Косичев рекомендовал меня на пост декана.

— Влиятельный тогда секретарь ЦКЕ. К. Лигачев сообщает, что ему позвонил ректор МГУ Логунов и попросил совета в связи требованием ЦК не допускать вас к руководству факультетом. Лигачев сделал вывод, что за изгнанием вас из «Коммуниста» скрываются «какие-то личные счеты», хотя признает, что за назначениями «остальныхрадикальных редакторов прессы стоял А. Н. Яковлев». Ректору Лигачев посоветовал назначить вас исполняющим обязанности декана, что могло долго продолжаться [36. С. 81—82].

— Ровно год я был исполняющим обязанности декана философского факультета: обновил состав заведующих кафедрами, новаторски ввел в ученый совет студентов. Затем подошел срок выборов, но заседание большого университетского совета трижды срывалось из-за «телефонного звонка из ЦК» [20]. А. Н. Яковлев позвонил секретарю парткома И. И. Мельникову и категорично заявил: «Хватит возиться с этой кандидатурой!». Так я стал рядовым профессором, лишь относительно недавно покинув стены родного МГУ.

— Одновременно вы активно действовали на общественно-политическом фронте.

— В КПСС организовал «Движение коммунистической инициативы». В 1987 г. основал антиперестроечную «Ассоциацию научного коммунизма». Как член Комитета в защиту Ленина выступал в защиту Мавзолея. В 1993 г. основал Рабочий университет, в котором был научным руководителем. Был заместителем председателя СКП — КПСС. В 1996 г. обвинил Зюганова в отходе от марксизма и правом оппортунизме, призвал к его отставке. В КПРФ создал «марксистско-ленинскую платформу». Публиковал и публикую статьи, книги, продолжаю издавать труды Сталина.

* * *

— Вокруг вашего имени возникла определенная мифология. Не могли вы пояснить сообщения современных и знакомых вам лиц?

Так, говорят, что вы участвовали в борьбе Гришина за пост генсека, когда приблизилась кончина Черненко. Как будто бы вы готовили для него программу как будущего главы партии и даже возглавляли его предвыборный штаб.

— Фантастика. Отмечу единственный момент, говорящий о добром отношении Гришина ко мне. Когда в Доме Союзов накануне XXVII съезда обсуждалась новая Программа КПСС, Гришин предоставил мне первое слово, перед ее другими маститыми разработчиками [22. С. 83—91].

— Г. А. Арбатов сообщил о вас как близком советнике Черненко. В частности, что вы разрабатывали текст для его выступления на грядущем ХХШ съезде.

Полная неправда! Не довелось мне быть, как в старину говорили, «ученым евреем при губернаторе». С Черненко я познакомился в 1978 г., потребовалось согласовать с ним макет обложки моего журнала «Коммунист». Дважды участвовал в коллективной читке и обсуждении проекта его доклада на июньском (1983) пленуме ЦК.

Весной 1984 г. два раза я встречался с ним в связи с разработкой Программы КПСС (точнее, новой ее редакции) [3. С. 336—337]. В редких встречах никаких советов ему как Генеральному секретарю я не давал.

— Ваш коллега по аппарату В. М. Иванов воспроизвел некую аппаратную легенду о вас [16]. В начале работы в аппарате вы написали записку руководству, в которой прямо выступили «против "кремлевки" пайков и элиты». Журналист А. П. Шаповалов добавил к этому резолюцию Суслова: «Тов. Косолапов страдает политическим романтизмом» [66].

— Я действительно написал записку о доходах аппаратчиков, но анонимную, и никому из руководства не передавал. Единственно — показал моему приятелю Л. А. Оникову, его реакция была: «это твой смертный приговор». Все остальное — выдумки.

— «Полный курс истории России» (Е. Спицын, 2015) сообщает, что помощники Черненко В. А. Печенев, В. В. Прибытков и вы как главный редактор «Коммуниста» — вас он называет «истинным партийцем-патриотом» — задумали интригу по переносу XXVII съезда с февраля 1986-го на 1984 г. Цель — воспрепятствовать приходу к власти «реформаторов» во главе с Горбачевым [56. С. 328]. Это верно?

— Верно! Хотя Печенев не осознал угрозу, связанную с Горбачевым.

— Этот же замысел отражен и в биографии Черненко [52. С. 191— 192]. Второй участник интриги, В. А. Печенев, сообщает, что решение Политбюро о переносе съезда было принято в сентябре 1984 г. Соответствующая записка «Обращение к Политбюро» была написана в октябре 1984 г. Собственно XXVII съезд был намечен на конец ноября 1985 г., но проведен после кончины Черненко в конце февраля—начале марта 1986-го [49. С. 114]. Смерть генсека сломала ваш замысел. А Горбачев с командой энергично устремился к похоронам первого в мире социалистического государства.

Литература

1. Алидин В. Государственная безопасность и время (1951—1986). М., 2001.

2. Арбатов Г. Моя эпоха в лицах и событиях : Автобиография на фоне исторических событий. М. : Собрание, 2008.

3. Арбатов Г. А. Затянувшееся выздоровление (1953—1985 гг.) : Свидетельство современника. М. : Международные отношения, 1991.

4. Афанасьев В. Г. Четвертая власть и четыре генсека : От Брежнева до Горбачева в «Правде». М. : Кедр, 1994.

5. Биккенин Н. Как это было на самом деле : Сцены общественной и частной жизни. М. : Аса<1еш1а. 2003.

6. Бовин А. Е. XX век как жизнь : воспоминания. М. : Захаров, 2003.

7. Брутенц К. Н. Тридцать лет на Старой площади. М. : Международные отношения, 1998.

8. Бурлацкий Ф. ХХ съезд и возвращение призрака? // Полития. Анализ. Хроника. Прогноз. 2005. № 4.

9. Бурлацкий Ф. Никита Хрущев и его советники — красные, черные, белые. М. : Эксмо-пресс, 2002.

10. Ганичев В. «Русский орден» в ЦК партии: мифы и реальность // Завтра. 2002. 03.06.

11. Горбачев М. С. Жизнь и реформы. М. : Новости. 1995. Кн. 1.

12. Горбачев М. С. Понять перестройку : Почему это важно сейчас. М. : Альпина Бизнес Букс, 2006.

13. Заседание Политбюро ЦК КПСС 12 июля 1984 года : стенограмма. — http://www.bukovsky-archives.net/pdfs/ideolog/0561_pb84-1-Eng-Sklyar.pdf (дата обращения: 21.11.2019).

14. Земсков В. Н. Сталин и народ : Почему не было восстания : Узлы российской истории. М. 2014.

15. Зенькович Н. А. 1985—1991 : Что это было. М. : Олма-Пресс, 2005.

16. Иванов В. М. Это подло — политизировать науку // Неприкосновенный запас. 2007. № 5.

17. И прочие блага // Коммерсант-власть. 2003. 30.06.

18. Кондратович А. Новомирский дневник : 1967—1970. М. : Советский писатель, 1991.

19. Кондратьева Т. Обладатели «кремлевки» и люди на «хлебных местах» // Режимные люди в СССР. М. : РОССПЭН, 2009.

20. Косичев А. Д. Философия, время, люди : Воспоминания и размышления бывшего декана философского факультета Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова. М., 2007.

21. Косолапов И. Мемуары красного казака. М., 2015.

22. Косолапов Р. И. Актуальные вопросы концепции развитого социализма : Сокращенный вариант выступления на Всесоюзной научно-практической конференции // // Косолапов Р. И. Сияние ленинско-сталинской философии и смрад перестройки. М. : Вече, 2010.

23. Косолапов Р. в беседе с В. Кожемяко : Незагадочный Сталин // Советская Россия. 1998. 15.01.

24. Косолапов Р. И. Декларация о взаимоотношениях социалистических стран (Проект 1964) // Косолапов Р. И. Сияние ленинско-сталинской философии и смрад перестройки.

25. Косолапов Р. Заключение (2014) // Андропов — 100-летие. М., 2014.

26. Косолапов Р. Кавалер «кабаньей ноги» // Иудино семя : Лики смутного времени. М., 1996.

27. Косолапов Р. И. К вопросам совершенствования идеологической работы (по просьбе А. П. Кириленко, 1973) // Косолапов Р. И. Сияние ленинско-сталинской философии и смрад перестройки.

28. Косолапов Р. И. Мемуары поневоле (1993) // Истина из России. Тверь : Северная корона, 2004.

29. Косолапов Р. И. О тезисах ЦК КПЧ к ХШ съезду партии // Косолапов Р. И. Сияние ленинско-сталинской философии и смрад перестройки.

30. Косолапов Р. Речь на заседании Программной комиссии ЦК КПСС 25 апреля 1984 года // Андропов — 100-летие.

31. Косолапов Р. И. Секретарю ЦК КПСС тов. Зимянину М. В. (1984) // Косолапов Р. И. Сияние ленинско-сталинской философии и смрад перестройки.

32. Косолапов Р. Служебная записка (1983) // Андропов — 100-летие.

33. Косолапов Р. И. Только об одной звезде // Диалог. 2001. № 2.

34. К 100-летию со дня рождения И. В. Сталина // Правда. 1979. 21.12.

35. Ленин В. И. Аграрный вопрос и «критики Маркса» // Ленин В. И. Полное собрание сочинений. М. : Политиздат, 1967. Т. 5.

36. Лигачев Е. К. Загадка Горбачева. Новосибирск, 1992.

37. Марксист. 1994. № 2.

38. Меньшиков С. О времени и о себе : воспоминания. М. : Международные отношения, 2007.

39. Митрохин Н. Аппарат ЦК КПСС в 1953—1985 годах как пример «закрытого» общества // Новое литературное обозрение. 2006. № 6.

40. Митрохин Н. На идеологическом посту: 1960-е : Воспоминания сотрудников ЦК КПСС // Неприкосновенный запас. 2008. № 4.

41. Митрохин Н. Революция как семейная история: из интервью и мемуаров работников аппарата ЦК КПСС 1960—1980-х годов // Антропология революции. М. : Новое литературное обозрение, 2009.

42. Митрохин Н. Русская партия : Движение русских националистов в СССР 1953—1985 годы. М. : Новое литературное обозрение, 2003.

43. Митрохин Н. Back-Office Михаила Суслова или кем и как производилась идеология брежневского времени // Cahiers du monde russe. 2014. № 54.

44. Назаров М. В. Вождю Третьего Рима. М. : Русская идея, 2005.

45. Наиль Биккенин: слово «ускорение» в доклад Горбачева вписал я. А перестройку он придумал самостоятельно // Политический журнал. 2005. № 14.

46. Ненашев М. Заложник времени. М. : Прогресс, 1993.

47. Огрызко В. Был ли член Политбюро Андрей Кириленко защитником русского народа? // Литературная Россия. 2019. 28.06; 05.07.

48. Печенев В. А. Взлет и падение Горбачева : Глазами очевидца : Из теоретико-мемуарных размышлений 1975—1991. М. : Республика, 1996.

49. Печенев В. А. Горбачев: к вершинам власти : Из теоретико-мемуарных размышлений. М. : Господин Народ : Феномен человека, 1991.

50. Почему Болгария не вошла в состав СССР. — https://moiarussia.ru/pochemu-bolgariya-ne-voshla-v-sostav-sssr/ (дата обращения: 22.11.2019).

51. Правда. 1984. 26.04.

52. Прибытков В. В. Черненко (Серия ЖЗЛ). М. : Молодая гвардия, 2009.

53. Пядышев Б. Весы/Libra // Международная жизнь. 2008. № 6.

54. Синицин И. Андропов вблизи. М., 2015.

55. Смирнов Г. Л. Уроки минувшего. М. : РОССПЭН, 1997.

56. Спицын Е. Ю. Полный курс истории России: для учителей, преподавателей и студентов : в 4 кн. М., 2015. Кн. 4: Россия — Советский Союз, 1946—1991 гг.

57. Стукалин Б. Годы, дороги, лица. М. : Фонд им. Сытина. 2002.

58. Трояновский О. Через годы и расстояния. М., 2017.

59. Фролов И. Т. Загадка жизни и тайна человека: поиски и заблуждения // Фролов И. Т. Избранные труды : в 3 т. М. : Наука, 2003. Т. 3: О человеке и гуманизме.

60. Фролов И. Т. Судьба России и «великая потребность человечества ко всемирному и всеобщему единению» // Фролов И. Т. Избранные труды : в 3 т. Т. 3: О человеке и гуманизме.

61. Халдеев М. И. Жизнь как действие. М., 2006.

62. Хрущев С. Пенсионер союзного значения. М. : Новости, 1991.

63. Ципко А. С. Перестройка или бунт против марксистских запретов. М., 2005.

64. Черняев А. Бесконечность женщины : дневниково-мемуарная проза. М., 2000.

65. Черняев А. Моя жизнь и мое время. М., 1995.

66. Шаповалов А. П. «Не забудьте прошлый свет...» // Экономическая и философская газета. 2013. 29.03.

67. Яковлев А. Н. Сумерки. М. : Материк, 2005.

68. Яковлев Б. Г. Записки счастливого неудачника. М. : Новый ключ, 2011. ♦