CC BY
44
УГОЛОВНОЕ И УГОЛОВНО-ИСПОЛНИТЕЛЬНОЕ ПРАВО. УГОЛОВНЫЙ ПРОЦЕСС
DOI 10/24411/2227-7315-2020-1012 УДК 343.231
Г.В. Верина
РЕВИЗИЯ ЗАКОНОДАТЕЛЬНОЙ КОНЦЕПЦИИ ПРЕСТУПЛЕНИЯ
Введение: процесс реформирования уголовного законодательства зачастую носит «точечный» характер, однако он способен «подточить» систему научных концепций, на которой базируются уголовно-правовые институты, привести к серьезным противоречиям как в системе концепций в целом, так и внутри отдельно взятой теории, служащей научной основой содержания уголовно-правовых норм. Симбиоз различных научных течений в концептуальных основах уголовного законодательства приводит к конфликту «старого» и «нового», правоприменительным проблемам. Концепция преступления, являясь краеугольным камнем российского уголовного законодательства, ибо именно она определяет пределы уголовно-правового воздействия, претерпевает эволюцию подобного рода. Предпринимаемые законодателем шаги по ее корректировке важно оценить с точки зрения сущностного, материального признака преступления — общественной опасности. Цель: показать, что эволюция концептуальных основ преступления на уровне уголовного законодательства вступила в фазу ревизии, обосновать необходимость прекращения ревизии концепции преступления, значимость изменения вектора развития концептуальных основ уголовного законодательства в данной плоскости, важность сохранения признака преступления «общественная опасность». Методологическая основа: исследование базируется на философском учении о познаваемости мира и его явлений, их эволюции. Использованы общенаучные и частно-научные методы познания, в том числе формально-логический, формально-юридический, догматический, системно-структурный, историко-правовой, системный анализ и синтез, лингвистический и др. Результаты: доказано, что в современный период происходит ревизия законодательной концепции преступления; выделены и проанализированы ее этапы: первый этап обусловлен стартом административной преюдиции, второй — наделением суда правом изменять категорию преступления и решать вопрос об объеме общественной опасности, третий — попыткой введения в УК РФ уголовного проступка. Высказано суждение о двух видах общественной опасности деяния: 1) объективной общественной опасности и 2) субъективной общественной опасности. Объективная общественная опасность деяния вытекает из внутренней его способности причинять вред охраняемым уголовным законом благам и общественным отношениям или создавать угрозу причинения такого вреда. Субъективная общественная опасность деяния
© Верина Галина Владимировна, 2020
Доктор юридических наук, профессор кафедры уголовного и уголовно-исполнительного права (Саратовская государственная юридическая академия); e-mail: GV.Verina@yandex.ru © Verina Galina Vladimirovna, 2020
Doctor of law, Professor, Criminal and penitentiary law department (Saratov State Law Academy) 109
формируется под влиянием ее оценки определенной категорией лиц. Субъективную общественную опасность деяния породила административная преюдиция, которая «потеснила» категорию общественной опасности — объективную характеристику, материальный, сущностный признак преступления. Дальнейшее укрепление позиций субъективной общественной опасности обусловлено наделением суда правом изменять категорию преступления, предпринимаемыми попытками ввести уголовный проступок в УК РФ, искусственным расширением границ тяжких преступлений. Выводы: ревизия законодательной концепции преступления должна быть прекращена. В связи с этим необходимо реализовать следующие меры: исключить административную преюдицию из российского уголовного закона, не допустить закрепления на уровне уголовно-правовых норм уголовного проступка; часть 6 следует исключить из ст. 15 УК РФ; изменить понятие тяжкого преступления посредством исключения неосторожных преступлений из названной категории преступлений.
Ключевые слова: законодательная концепция преступления, ревизия концепции, этапы ревизии концепции преступления, административная преюдиция, уголовный проступок, категории преступлений.
G.V. Verina
AUDIT OF THE LEGISLATIVE CONCEPT OF CRIME
Background: the process of reforming criminal legislation is often "point-like" in nature, but it can "undermine" the system of scientific concepts on which criminal law institutions are based and lead to serious contradictions both in the system of concepts as a whole and within a single theory that serves as a scientific basis content of criminal law. The symbiosis
0 of various scientific trends within the conceptual foundations of criminal law leads to a 8 conflict of "old" and "new" law enforcement problems. The concept of crime, being the cor-£ nerstone of Russian criminal law, because it is what determines the limits of the criminal ~ law impact, undergoes an evolution of this kind. It is important to asess the steps taken by f the legislator to correct it from the point of view of the essential, material sign of a crime | - public danger. Objective: to demonstrate that the evolution of the conceptual framework | of the crime at the level of criminal legislation has entered the phase of auditing, to justify J the necessity to stop the revision of the concept of the crime, the importance of changing the § vector of development of the conceptual framework of criminal legislation in this plane, the | importance of preserving the characteristic of the crime "public danger". Methodology: the | study is based on the philosophical teaching of the cognition of the world and its phenomena, >§ their evolution. Popular scientific and private-scientific methods of knowledge, including
1 formal-logical, formal-legal, dogmatic, system-structural, historical-legal, system analysis | and synthesis, linguistic, etc., have been used. Results: it is proved that in the modern peg riod there is a revision of the legislative concept of a crime; its stages are distinguished and J analyzed: the first stage is determined by the start of administrative prejudice, the second | by vesting the court with the right to change the category of crime and decide on the extent k of public danger, the third by an attempt to introduce a criminal offense in the Criminal <3 Code of the Russian Federation. A judgment is made about two types of social danger of the 1 act: 1) objective social danger and 2) subjective public danger. The objective social danger I of an act stems from its internal ability to inflict harm on the goods and public relations
protected by criminal law, or to create a threat of causing such harm. The subjective social danger of an act is formed under the influence of its assessment by a certain category of persons. The subjective social danger of the act was generated by administrative prejudice, which "squeezed out" the category of public danger — an objective characteristic, a material, essential sign of a crime. Further strengthening the position of subjective public HQ danger is due to the empowerment of the court to change the category of crime, attempts to
introduce a criminal offense in the Criminal Code of the Russian Federation, expanding the boundaries of serious crimes. Conclusions: revision of the legislative concept of a crime should be discontinued. In this regard, it is necessary to implement the following measures: to exclude administrative prejudice from the Russian criminal law, not to allow criminal misconduct to be fixed at the level of criminal law; part 6 should be deleted from Art. 15 of the Criminal Code; to change the concept of serious crime by excluding negligent crimes from the named category of crimes.
Key-words: legislative concept of crime, revision of concept, stages of revi-sion of concept of crime, administrative prejudice, criminal misconduct, catego-ries of crimes.
В действующем российском уголовном законе закреплена концепция преступления, базирующаяся на четырех обязательных признаках — общественной опасности, уголовной противоправности, виновности и уголовной наказуемости, что нашло отражение в законодательной дефиниции преступления: «Преступлением признается виновно совершенное общественно опасное деяние, запрещенное настоящим Кодексом под угрозой наказания»1 (ч. 1 ст. 14 Уголовного кодекса Российской Федерации; далее — УК РФ). Согласно данной концепции наиважнейший, сущностный признак преступления — общественная опасность. Сохраняя до определенного времени за названным признаком статус сакрального, законодатель следовал такой логике: преступным может быть лишь то, что представляет общественную опасность для личности, общества или государства. Деяние приобретает общественную опасность не по воле законодателя, а в силу объективного развития явлений внешнего мира, изменения окружающей действительности, эволюции качества и сущности того или иного явления. Законодатель, оценивая п
т
деяние как общественно опасное, придает ему статус преступления путем за- | крепления его в уголовном законе. Посему свойство общественной опасности — р
а
внутренне присущая деянию объективная характеристика. в
п
В представленном контексте концепции преступления важно вспомнить |
суждение второй половины XIX в., принадлежащее перу В.Д. Спасовича: у
«Преступлеше потому наказуемо, что несовместно съ общественнымъ поряд- п
комъ: гораздо раньше запрещешя его законодателемъ, оно сознается многими Н
какъ явлеше, несовместное съ общественнымъ порядкомъ» [1, с. 84]. °
На тринадцатом году действия УК РФ 1996 г. на территории России, по про- |
шествии более десятилетия с момента принятия российского уголовного закона, ч
п
законодателем были сделаны первые шаги по пути ревизии концепции пре- §
ступления, краеугольным камнем которой признана общественная опасность а
деяния. Точкой отсчета данного вектора развития уголовного законодательства М
есть основания считать Федеральный закон от 29 июля 2009 г. № 216-ФЗ «О вне- и
сении изменения в статью 178 Уголовного кодекса Российской Федерации»2, со- 1
гласно которому диспозиция ч. 1 названной статьи уголовного закона была пред- 2
ставлена в следующей редакции: «Недопущение, ограничение или устранение 2
о
конкуренции путем заключения ограничивающих конкуренцию соглашений о или осуществления ограничивающих конкуренцию согласованных действий, неоднократного злоупотребления доминирующим положением, выразившимся в
1 См.: Уголовный кодекс Российской Федерации от 13 июня 1996 г. № 63-ФЭ (в ред. от 27 декабря 2019 г. № 500-ФЗ) // Собр. законодательства Рос. Федерации. 1996. № 25, ст. 2954; 2019. № 52, ч. I, ст. 7818.
2 См.: Собр. законодательства Рос. Федерации. 2009. № 31, ст. 3922. 111
установлении и (или) поддержании монопольно высокой или монопольно низкой цены товара, необоснованном отказе или уклонении от заключения договора, ограничении доступа на рынок, если эти деяния причинили крупный ущерб гражданам, организациям или государству либо повлекли извлечение дохода в крупном размере»3! Однако наибольший научный интерес в ключе обозначенной проблемы представляет примечание 4 к ст. 178 УК РФ в редакции ФЗ № 216: «Неоднократным злоупотреблением доминирующим положением признается совершение лицом злоупотребления доминирующим положением более двух раз в течение трех лет, за которые указанное лицо было привлечено к административной ответственности»4.
Это было началом вторжения в уголовно-правовое пространство административной преюдиции, которая, справедливости ради следует заметить, носила на тот момент «урезанный» характер, т.е. не распространялась на все деяния, указанные в диспозиции уголовно-правовой нормы ч. 1 ст. 178 УК РФ. Возможно, такая законодательная конструкция была «пробным камнем», который не доказал ее жизнеспособность, ибо в последующем законодатель отказался от такого рода половинчатой административной преюдиции благодаря Федеральному закону от 8 марта 2015 г. № 45-ФЗ «О внесении изменений в статью 178 Уголовного кодекса Российской Федерации»5, по результатам которых из диспозиции ч. 1 ст. 178 УК РФ был изъят термин «неоднократность», а из примечаний к ст. 178 УК РФ — исключен четвертый пункт. Проблема реализации уголовной ответственности за неоднократное злоупотребление доминирующим положением усугублялась тем, что одним из ее условий было совершение названного деяния более двух раз в течение трех лет, за которые лицо должно было быть привлеченным к административной ответственности. Препятствием, таким образом, служили темпоральный аспект и систематичность деяния, несмотря на то что законодатель в уголовно-правовой норме использовал понятие «неоднократность». Уголовно-правовая норма с административной преюдицией подобного образчика показала свою нежизнеспособность.
Итак, административная преюдиция прекратила свое существование в рамках ст. 178 УК РФ. Вся эта история напоминает некий эксперимент, который длился в рамках указанной статьи уголовного закона почти 6 лет и завершился его прекращением — своего рода подарком к 8 марта.
Однако на этом триумфальное шествие административной преюдиции по просторам уголовного закона не закончилось. Позже она получила распространение на другие категории преступлений: против жизни и здоровья (гл. 16 УК РФ), против семьи и несовершеннолетних (гл. 20 УК РФ), против собственности (гл. 21 УК РФ), в сфере экономической деятельности (гл. 22 УК РФ), против общественной безопасности (гл. 24 УК РФ), против безопасности движения и эксплуатации транспорта (гл. 27 УК РФ), против основ конституционного строя и безопасности государства (гл. 29 УК РФ), а также против правосудия (гл. 31 УК РФ).
На сегодня в действующем УК РФ насчитывается 13 статей, в которых присутствует административная преюдиция, среди них: ст. 116.1 «Нанесение побоев лицом, подвергнутым административному наказанию», ст. 151.1 «Розничная продажа несовершеннолетним алкогольной продукции», ст. 157 «Неуплата
3 См.: Собр. законодательства Рос. Федерации. 2009. № 31, ст. 3922.
4 См.: Там же.
5 См.: Собр. законодательства Рос. Федерации. 2015. № 10, ст. 1415.
средств на содержание детей или нетрудоспособных родителей», ст. 158.1 «Мелкое хищение, совершенное лицом, подвергнутым административному наказанию», ст. 171.4 «Незаконная розничная продажа алкогольной и спиртосодержащей пищевой продукции», ст. 212.1 «Неоднократное нарушение установленного порядка организации либо проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования», ст. 215.3 «Самовольное подключение к нефтепроводам, нефтепродуктопроводам и газопроводам либо приведение их в негодность», ст. 215.4. «Незаконное проникновение на охраняемый объект», ст. 264.1 «Нарушение правил дорожного движения лицом, подвергнутым административному наказанию», ст. 282 «Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства», ст. 284.1 «Осуществление деятельности на территории Российской Федерации иностранной или международной неправительственной организации, в отношении которой принято решение о признании нежелательной на территории Российской Федерации ее деятельности», ст. 314.1 «Уклонение от административного надзора или неоднократное несоблюдение установленных судом в соответствии с федеральным законом ограничения или ограничений» и ст. 315 «Неисполнение приговора суда, решения суда или иного судебного акта» УК РФ.
Вместе с тем важно подчеркнуть, что по этим 13 статьям УК РФ лица привлекаются к уголовной ответственности за деяния, не обладающие объективной общественной опасностью. К счастью, это составляет мизерную долю от общего количества уголовно-правовых запретов, ибо Особенная часть УК РФ (в ред. от 27 декабря 2019 г.) насчитывает 364 статьи, предусматривающих самостоятельные преступления. В связи с этим важно напомнить еще одно суждение В.Д. Спасо-вича: «Законодатель можетъ и невинное дЪйств1е превратить искуственно въ преступлеше» [1, с. 84].
Административная преюдиция — наглядный пример искусственного превращения деяния в преступление, ибо она не дает основания для констатации возрастания его общественной опасности. По данному вопросу в современной уголовно-правовой доктрине сформировались две полярные точки зрения, которые достаточно широко известны научной среде. Напомню о сторонниках каждой из них. Позитивно оценивают административную преюдицию, в частности, А.В. Бриллиантов [2], В.П. Малков [3], В.А. Номоконов [4], отрицательно — Т.В. Кленова [5], В.Б. Малинин [6], А.А. Малиновский [7].
Так, В.А. Номоконов отмечает, что «криминализация некоторых административно наказуемых деяний, которые совершаются неоднократно или систематически, может быть оправданной и необходимой» [4, с. 211].
Однако мне (как противнице административной преюдиции [8, с. 68-70]) больше импонирует позиция А.А. Малиновского о том, что «„расширение" уголовного права необходимо осуществлять не за счет криминализации административных деликтов <...>. Оно должно происходить путем криминализации действительно общественно опасных деяний, которые еще по непонятным причинам не нашли закрепления в УК РФ» [7, с. 177].
Таким образом, в настоящий период оценка законодателем деяния как преступления может не свидетельствовать об обладании им общественной опасностью как признаком, возникающим в результате объективного развития событий, явлений, вне вмешательства воли того или иного субъекта.
Поэтому с учетом сложившейся на сегодня ситуации можно вести речь о двух видах общественной опасности деяния: 1) объективной общественной опасности и 2) субъективной общественной опасности. Объективная общественная опасность деяния вытекает из внутренней его способности причинять вред охраняемым уголовным законом благам и общественным отношениям или создавать угрозу причинения такого вреда. Субъективная общественная опасность деяния формируется под влиянием ее оценки определенной категорией лиц. Примером субъективной общественной опасности деяний, по моему убеждению, могут служить как раз преступления с административной преюдицией.
Принимая во внимание вышеприведенные размышления, важно констатировать следующее: административная преюдиция породила субъективную общественную опасность деяния, что потеснило категорию общественной опасности как объективную характеристику, материальный, сущностный признак преступления. Более того, административная преюдиция стала первым наступлением на объективную общественную опасность преступления.
С учетом представленных аспектов есть основания рассматривать закрепление и упрочение позиций административной преюдиции в уголовном законе России в качестве первого этапа (первой «волны») ревизии законодательной концепции преступления. Данный этап носит пролонгированный характер, ибо он продолжается и в настоящее время. Наряду с этим важно подчеркнуть и то, что в 2019 г. «волна» новелл уголовного закона, ориентированных на административную преюдицию, несколько ослабла, ибо не было принято ни одного закона, устанавливающего уголовную ответственность за деяние после привлечения лица к административной ответственности за аналогичное деяние. Это, несомненно, позитивный знак.
Второй этап (вторая «волна») ревизии законодательной концепции преступления связан с модернизацией УК РФ, предпринятой на основании Федерального закона от 7 декабря 2011 г. № 420-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации»6. Изменения существенным образом затронули концепцию преступления, что нашло отражение в наделении суда правом изменять категорию преступления, соответственно — решать вопрос об объеме общественной опасности. Речь идет о ч. 6 ст. 15 УК РФ, в которой закреплено вышеназванное право суда: «С учетом фактических обстоятельств преступления и степени его общественной опасности суд вправе при наличии смягчающих наказание обстоятельств и при отсутствии отягчающих наказание обстоятельств изменить категорию преступления на менее тяжкую, но не более чем на одну категорию преступления»7.
Моя позиция по данному вопросу была представлена на страницах научных изданий еще в 2012 г., когда мною была высказана мысль о том, что анализируемая новелла уголовного закона (на тот момент) наделяла излишне широкими возможностями судебные органы, открывала простор для субъективизма [9, с. 56], а категории преступлений не должны выполнять функцию «зерен» в поле дифференциации уголовной ответственности, посему ч. 6 должна быть исключена из ст. 15 УК РФ [10, с. 138].
6 См.: Собр. законодательства Рос. Федерации. 2011. № 50, ст. 7362.
7 См.: Уголовный кодекс Российской Федерации от 13 июня 1996 г. № 63-Ф3 (в ред. от 27 114 декабря 2019 г. № 500-ФЗ).
Продолжая оставаться на позиции излишества подобного субъективного права суда, вновь считаю важным обратить внимание на необходимость исключения из УК РФ ч. 6 ст. 15.
В настоящий момент ревизия концепции преступления вступила в свой третий этап. Начало этого этапа связано с разработкой проекта федерального закона «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации в связи с введением понятия уголовного проступка»8.
Реакция научной общественности на данный проект носит полярный характер, среди ученых есть как сторонники, так и противники идеи уголовного проступка и его присутствия в действующем уголовном законе России. «Действующее уголовное законодательство, — отмечает Б.Т. Разгильдиев, — нуждается в гуманистическом развитии, посредством включения в него еще одной категории, составов преступлений, характеризующихся минимальной общественной опасностью. Она выделяется из составов, отнесенных законом (ст. 15 УК РФ) к небольшой тяжести. <...> Однако коль скоро уголовное законодательство дифференцирует составы преступлений на категории, с учетом их тяжести, то логично не вводить новую категорию «уголовный проступок», а развить ныне существующую. Для чего ввести наименее общественно опасную категорию: преступления минимальной тяжести» [11, с. 169, 170].
В приведенной цитате, на мой взгляд, содержится целый ряд серьезных недочетов и противоречий. Во-первых, важно подчеркнуть то, что состав преступления, являясь законодательной моделью преступления, не обладает общественной опасностью, общественная опасность — это свойство исключительно преступления. Во-вторых, при помощи состава преступления законодательно лишь отражается общественная опасность существующего в объективном мире деяния. В-третьих, законодатель не относит составы преступлений к небольшой или какой-либо другой тяжести. Здесь отличается некорректностью сама постановка вопроса. В-четвертых, по степени тяжести классифицируются преступления, а не составы преступлений. И, в-пятых, в ст. 15 УК РФ закреплена классификация именно преступлений по степени тяжести, а не составов преступлений.
Однако в контексте анализируемой проблемы в позиции правоведа не это главное, а то, что он позитивно оценивает идею уголовного проступка, не соглашаясь лишь с самим названием, предлагая понятие «преступление минимальной тяжести».
Видимо, автор наделяет уголовный проступок общественной опасностью, коль скоро его присутствие в уголовном законе оценивается позитивно. И в этом он сам себе противоречит, совершая, полагаю, ошибку методологического и логического характера. Его позиция относительно понятия «преступление минимальной тяжести» представляется наиболее приемлемой для той законодательной модели уголовных правонарушений, которая представлена исключительно преступлениями и в которой нет места уголовному проступку. Поэтому предложение о введении в уголовный закон новой категории преступления, как представляется, должно коррелировать с суждением о неприемлемости уголовного проступка. Однако теоретик пришел к противоположному выводу, в чем есть основание усмотреть нарушение логики.
8 См.: Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 31 октября 2017 г. № 42. Официальный сайт Верховного Суда РФ. URL: http://www.vsrf.ru/documents/own/24308/ (дата обращения: 01.11.2019).
На страницах научных изданий мною не раз обращалось внимание на то, что уголовному проступку не место в Уголовном кодексе Российской Федерации, ибо законодательная концепция преступления методологически несовместима с какими-то иными (помимо преступления) уголовными правонарушениями, отвергает идею уголовного проступка. В целях же дальнейшей гуманизации российского уголовного законодательства и уголовной ответственности есть пространство для декриминализации деяний, основания — для более детальной дифференциации преступлений с учетом их общественной опасности. В частности, мною предлагалось закрепить в УК РФ понятие «преступление малой тяжести» [8, с. 77; 12, с. 122]. Поэтому мнение Б.Т. Разгильдиева относительно понятия «преступление минимальной тяжести» созвучно с моей идеей о дополнении категорий преступлений (ст. 15 УК РФ) преступлениями малой тяжести. Таким образом, в данном аспекте наши позиции практически совпадают.
Ряд других авторов высказались в поддержку идеи закрепления на уровне российского уголовного законодательства уголовного проступка не только с учетом его сущностной составляющей, но и его юридической формы, включая название. В случае трансформации законопроекта об уголовном проступке в уголовный закон, в частности, А.Г. Блинов и А.М. Герасимов считают, что констатировать факт уголовного проступка будет правоприменитель «путем исключения общественной опасности в действии (бездействии), предусмотренном уголовным законом, <...> когда есть сомнения в общественной опасности совершенного лицом деяния. <...> под ним следует понимать деяние, хотя формально и содержащее признаки какого-либо действия (бездействия), описанного в уголовном законе,
0 <...> но признанное судом в силу малозначительности не представляющим обще? ственной опасности» [13, с. 22, 23].
я Анализ процитированного отрывка статьи позволяет заключить, что ее
g авторы усматривают в уголовном проступке малозначительное деяние и их не
1 смущает дублирование законодательного понятия таким методом. Подобный | подход и его аргументация представляются неубедительными. Приведу ряд до-i водов в обоснование своей позиции. Категория «общественная опасность» носит § объективный характер, и на сегодня это теоретическое положение является, | по сути, постулатом современной российской уголовно-правовой доктрины. § Законодатель, закрепляя деяние в уголовном законе, констатирует его общественную опасность (хотя здесь возможны ошибочные решения: выше было об-
| ращено внимание на субъективную общественную опасность, которая зависит | исключительно от воли законодателя). Это законодательное решение не может носить избирательный характер в правоприменении, не должно приводить к ! нарушению принципа равенства граждан перед законом (ст. 4 УК РФ) со всеми g вытекающими негативными уголовно-правовыми последствиями. Поэтому пред-§ ставляется недопустимым наделять правоприменителя правом решать вопрос об | исключении общественной опасности деяния, ибо это будет свидетельствовать J об излишне широком субъективном усмотрении, откроет дополнительные возможности для реализации различных «проектов», не отвечающих требованиям антикоррупционной экспертизы. Предлагаемая соавторами формулировка «сомнения в общественной опасности совершенного лицом деяния» для обоснования правоприменителем констатации факта уголовного проступка представляет собой не только оценочное, но и к тому же весьма размытое понятие, что не 116 будет способствовать реализации принципа законности (ст. 3 УК РФ), согласно
которому преступность деяния определяется исключительно уголовным законом. С анализируемой точки зрения преступность деяния вправе определять правоприменитель, несмотря на то, что данная прерогатива принадлежит исключительно уголовному закону. Кроме того, признание уголовного проступка малозначительным деянием сводит на нет все доказывание целесообразности и полезности для российского уголовного законодательства категории «уголовный проступок», приводит к дублированию законодательных положений, представленных в ч. 2 ст. 14 УК РФ. Следовательно, такой «прогресс» российского законодательства на самом деле будет свидетельствовать о «топтании на месте» и еще большем размывании уголовно-правовых норм, стирании границ между уголовным и административным законодательством, что представляется неразумным и нецелесообразным.
В свете изложенных рассуждений видится неприемлемым и вывод Б.Я. Гав-рилова, суть которого заключается в том, что «к уголовным проступкам следует отнести ряд преступлений, не представляющих большой общественной опасности (в основном преступления небольшой тяжести), административных правонарушений, которые близки к преступным, а также деяний, в силу своей малозначительности не являющихся преступлениями» [14, с. 131].
Такой подход нельзя признать справедливым и гуманным, ибо он не только противоречит основному направлению современной российской уголовно-правовой политики — гуманизации и дифференциации уголовной ответственности, но и еще больше «размывает» границы уголовного права, ориентирует на усиление уголовно-правовых репрессий.
Наиболее справедливым видится утверждение А.А. Малиновского о том, что «„расширение" уголовного права необходимо осуществлять <...> не посредством придумывания уголовных проступков, которые непонятно чем должны отличаться от административных правонарушений» [7, с. 177].
Следующий шаг на пути ревизии законодательной концепции преступления был предпринят Федеральным законом от 17 июня 2019 г. № 146-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации»9. До принятия и вступления в действие данного закона неосторожные преступления, согласно ст. 15 УК РФ, распределялись по двум категориям — преступления небольшой тяжести и преступления средней тяжести. По новому закону ( от 17 июня 2019 г. № 146-ФЗ) неосторожные преступления заполняют «ячейку» и тяжких преступлений: «Тяжкими преступлениями признаются ... неосторожные деяния, за совершение которых максимальное наказание ... не превышает пятнадцати лет лишения свободы»10 (ч. 4 ст. 15 УК РФ).
Данная новелла свидетельствует об ужесточении уголовного законодательства и указывает на новый вектор российской уголовно-правовой политики, который отклонился от идеи гуманизации. В законе вновь не учтена адекватно общественная опасность преступления, оценка степени общественной опасности неосторожных преступлений завышена. Такой подход к институту преступлений противоречит положению ч. 6 ст. 15 УК РФ, которая позволяет суду по своему усмотрению снизить общественную опасность преступления, изменив его категорию на одну ступень. Таким образом, вновь произошло столкновение двух
9 См.: Собр. законодательства Рос. Федерации. 2019. № 25, ст. 3166.
10 См.: Уголовный кодекс Российской Федерации от 13 июня 1996 г. № 63-Ф3 (в ред. от 27 декабря 2019 г. № 500-ФЗ).
точек зрения, что приводит к нарушению законодательной логики. Подобный законодательный подход нельзя признать правильным с позиции научной оценки произошедших перемен. Новое решение относительно понимания тяжкого преступления нарушает принцип дифференциации уголовной ответственности, ибо классификация преступлений — важнейшая предпосылка дифференциации уголовной ответственности. Думается, неосторожные преступления не могут быть совместимы с категорией «тяжкое преступление», поэтому ч. 4 ст. 15 УК РФ должна быть пересмотрена в аспекте возвращения ей прежней редакции, т.е. положение о признании неосторожных преступлений тяжкими необходимо из нее исключить.
Следует обратить внимание также на неудачную редакцию воспроизведенного выше текста ч. 4 ст. 15 УК РФ, ибо она представлена таким образом, что дает основание сделать вывод, используя прием грамматического толкования, что за неосторожное преступление в соответствии с санкцией статьи Особенной части УК РФ может быть назначено наказание свыше 15 лет лишения свободы, что не соответствует реальной действительности.
Подводя итоги представленным размышлениям, важно акцентировать внимание на наиболее значимых научных положениях. Законодательная концепция преступления, базирующаяся на признаке объективной общественной опасности, переживает не лучшие времена, ибо вступила в фазу ревизии. Ревизия проводилась поэтапно, на сегодня можно выделить три из них: первый этап начался с введения административной преюдиции и носит пролонгированный характер, второй — с наделения суда правом изменять категорию преступления и решать вопрос об объеме общественной опасности, третий — с попытки введения в УК РФ уголовного проступка, который на сегодня не приобрел характера логической завершенности. Одним из шагов по пути ревизии явилось заполнение «ячейки» тяжких преступлений неосторожными преступлениями.
В силу отрицательной оценки ревизии законодательной концепции преступления сделан вывод о необходимости ее прекращения. В связи с этим целесообразно реализовать следующие меры: исключить административную преюдицию из российского уголовного закона; не допустить закрепления на уровне уголовно-правовых норм уголовного проступка; часть 6 следует исключить из ст. 15 УК РФ; изменить понятие тяжкого преступления посредством исключения неосторожных преступлений из названной категории преступлений. Данные меры позволят сохранить сакральный признак преступления — объективную общественную опасность и поставить заслон распространению субъективной общественной опасности. В итоге законодательная концепция преступления, базирующаяся на признаке объективной общественной опасности, продолжит дальнейшее развитие и реализацию.
Библиографический список
1. Учебникъ уголовнаго права, составленный В. Спасовичемъ. Т. I (вып. 1, 2). СПб.: Въ тип. 1осафата Огризко, 1863. 430 с.
2. Бриллиантов А.В. О направлениях совершенствования уголовного закона // Библиотека уголовного права и криминологии. 2017. № 4 (22). С. 7-13.
3. Малков В.П. Неоднократность правонарушения и административная преюдиция как средства криминализации и декриминализации содеянного в российском уголовном праве // Библиотека криминалиста. Научный журнал. 2013. № 2 (7). С. 179-186.
4. Номоконов ВА. «Криминализация» административного права или административный произвол криминализации? // Библиотека криминалиста. Научный журнал. 2013. № 2 (7). С. 208-213.
5. Кленова Т.В. Общественная опасность — истинное свойство преступления // Библиотека криминалиста. Научный журнал. 2013. № 2 (7). С. 136-144.
6. Малинин В.Б. Концепция уголовного законодательства Российской Федерации // Библиотека уголовного права и криминологии. 2017. № 4 (22). С. 14-24.
7. Малиновский А..А.. Критические размышления о концепции уголовного права в «широком» смысле // Библиотека криминалиста. Научный журнал. 2013. № 2 (7). С. 173-178.
8. Верина Г.В. Фундаментальные понятия уголовного права России: актуальные проблемы. М.: Юрлитинформ, 2018. 200 с.
9. Верина Г.В. Новые концептуальные подходы к вопросам преступления и наказания в российской уголовно-правовой политике // Журнал российского права. 2012. № 5. С. 55-59.
10. Верина Г.В. Теоретический анализ отдельных положений декабрьской 2011 года реформы российского уголовного законодательства // Вестник Саратовской государственной юридической академии. 2012. Дополнительный выпуск (85). С. 133-139.
11. Разгильдиев Б.Т. Сущностные различия охраняемых уголовным и административным законодательством России объектов, их межотраслевое значение (на примере экологических составов) // Вестник Саратовской государственной юридической академии. 2019. № 4 (129). С. 160-172.
12. Верина Г.В. Уголовный проступок в российском законе: «быть или не быть» // Уголовное право в эволюционирующем обществе: проблемы и перспективы: сборник научных статей / ред. кол.: А.А. Гребеньков (отв. ред.) [и др.]. Курск: Юго-Зап. гос. ун-т, 2018. С. 119-124.
13. Блинов А.Г., Герасимов А.М. Уголовный проступок и его природа // Психопедагогика в правоохранительных органах. 2018. № 2 (73). С. 19-24.
14. Гаврилов Б.Я. Уголовный проступок в российском праве: пожелания законодателя или реалии российского общества // Человек: преступление и наказание. 2018. Т. 26 (1-4). № 2. С. 131-136.
References
1. Textbook of Criminal Law, compiled by V. Spasovich. Vol. I (vol. 1, 2). Spb.: intype. Iosaphata Ogrizko, 1863. 430 p.
2. Brilliantov A.V. On Directions for Improving the Criminal Law // Library of Criminal Law and Criminology. 2017. No. 4 (22). P. 7-13.
3. Malkov V.P. Repetition of the Offence and Administrative Prelude as a Means of Criminalization and Decriminalization of what has been done in Russian Criminal Law // Library of the Criminalist. Scientific Journal. 2013. No. 2 (7). P. 179-186.
4. Nomokonov VA. "Criminalization" of Administrative Law or Administrative Arbitrariness of Criminalization? // Library of the Criminalist. Scientific Journal. 2013. No. 2 (7). P. 208-213.
5. Klenova T.V. Public Danger — True Property of Crime // Library of the Criminalist. Scientific Journal. 2013. No. 2 (7). P. 136-44.
6. Malinin V.B. The concept of the criminal legislation of the Russian Federation // Library of Criminal Law and Criminology. 2017. No. 4 (22). P. 14-24.
7. MalinovskyA.A. Critical Reflections on the Concept of Criminal Law in the "Broad" Sense // Library of the Criminalist. Scientific Journal. 2013. No. 2 (7). P. 173-178.
8. Verina G.V. Fundamental Concepts of Criminal Law of Russia: Actual Problems: monograph. M.: Yurlitinform, 2018. 200 p.
9. Verina G.V. New Conceptual Approaches to Crime and Punishment in the Russian Criminal Law Policy // Journal of Russian Law. 2012. No. 5. P. 55-59.
10. Verina G.V. Theoretical Analysis of Certain Provisions of the December 2011 Reform of the Russian Criminal Law // Bulletin of the Saratov State Law Academy. 2012. Additional issue (85). P. 133-139.
11. Razgildiev B.T. Essential Differences of Objects Protected by the Criminal and Administrative Legislation of Russia, their Intersectoral Significance (by the Example of Ecological Structures) // Bulletin of the Saratov State Law Academy. 2019. No. 4 (129). P. 160-172.
12. Verina G.V. Criminal Misconduct in Russian Lex: "to be or not to be" // Criminal Law in an Evolving Society: Problems and Prospects: collection of articles / ed. board: A.A. Grebenkov (ex. ed.) [and others]. Kursk: South-West. State Univ., 2018. P. 19-124.
13. Blinov A.G., Gerasimov A.M. Criminal Offence and its Nature. Psychopedagogy in Law Enforcement. 2018. No. 2 (73). P. 19-24.
14. Gavrilov B.Ya. Criminal Misconduct in Russian Law: the Wishes of the Legislator or the Realities of Russian Society // Man: Crime and Punishment. 2018. Vol. 26 (1-4). No. 2. P. 131-136.
