CC BY
41
Изв. Сарат. ун-та. Нов. сер. Сер. История. Международные отношения. 2016. Т. 16, вып. 1
КРИТИКА И
БИБЛИОГРАФИЯ
представляем книгу
Рецензия на книгу: Мезин С. А. Пётр I во франции. - Санкт-Петербург : Европейский Дом, 2015. - 312 с. ; ил.
Рецензируемая книга - первое монографическое описание поездки Петра I во Францию 10/21 апреля - 13/24 июня 1717 г. Основанное как на русских, так и на французских источниках, учитывающее трёхсотлетнюю традицию интерпретации и изучения, исследование С. А. Мезина даёт многогранное освещение данного события.
Каждая часть книги имеет самостоятельную научную ценность, начиная с подробного анализа историографии и источников, в ряде которых автор обнаруживает вторичность, убедительно раскрывает причины имеющихся ошибок и искажений, обращает внимание на природу текста (например, литературный элемент в жанре «подлинных анекдотов», позднейшую обработку в «записках» и даже «Походном журнале»); далее идёт сопровождающаяся ссылками на оригинальные документы подневная роспись пребывания русского царя во Франции, а затем - главы, посвящённые разным аспектам этого, едва ли не первого, опыта диалога двух культур. В тематических главах представлены дорожные впечатления русских путешественников и то, что открылось их глазам в Париже, резиденциях французских королей и аристократии; описана повседневная жизнь русского посольства и передано отношение французов к необычным гостям; целостно рассмотрены официальные встречи, дипломатические переговоры, знакомство русского императора с европейскими искусствами и наукой. В приложениях опубликованы выполненные автором точные переводы «Похвального слова царю Петру I» Б. де Фонтенеля и биографии Петра I, напечатанной во французской официальной газете сразу после его смерти.
Главным достоинством книги С. А. Мезина является не просто представление большого по объёму материала, а его корректная подача, доказательность каждого положения. В суждениях и выводах автора нет ни искажающего факты «энтузиазма», ни высокомерия «многомудрого исследователя», в чём он позволяет себе упрекнуть своих предшественников. Впрочем, приведёнными фразами оценочные суждения в адрес коллег и ограничиваются, ещё одной привлекательной стороной рецензируемой работы является уважительный, сдержанный тон научной полемики.
С. А. Мезин очень хорошо демонстрирует вписанность тех или иных интерпретаций поступков и суждений представителей обеих сторон этой исторической встречи сначала - в «мифологический» контекст, а затем - в определённые научные традиции, на которые оказывали влияние и та же «мифология», и идеология, и другие факторы. Так, расхожим представлениям о «варварах», лейтмотивами проходящим во французских мемуарах свидетельствам о пьянстве, грубости, разврате свиты русского царя и нецарском поведении его самого (особенно о недостойной правителя скупости), автор монографии противопоставляет данные русской стороны, в частности - документальные сведения об оплате услуг и подарках хозяевам. Кроме того, он напоминает, что формально Пётр посетил Францию инкогнито, и поэтому «нецарское» поведение вплоть до самого конца поездки (когда и щедрость проявилась в полной мере) можно объяснить сохранением этого инкогнито. С другой стороны, раскрывается тенденциозность сначала русских, а затем советских историков, очень желавших, например, доказать, что Пётр был принят в члены Парижской академии наук ещё во время пребывания в столице Франции. Подробно прослеживая пути формирования данного мифа (от Фонтенеля и Вольтера, через Н. А. Полевого и далее), С. А. Мезин обращает внимание на то, что при таком подходе ускользают из вида реальные «трудности в отношениях русского царя
Представляем книгу
с парижскими академиками» (с. 210), возможно, являющиеся трудностями не только «учёного», но и политического порядка.
Примеров тщательной и непредвзятой работы с источниками можно было бы привести много. Обратимся ещё только к завершающим книгу приложениям. Необходимость собственного перевода «Похвального слова» Фонтенеля С. А. Мезин объясняет отсутствием до настоящего времени перевода точного, в частности, «то, что было в Париже панегириком, отнюдь не казалось таковым в Петербурге. Поэтому все переводы сочинений Фонтенеля на русский язык вплоть до середины XIX века подвергались редактированию и сокращению» (с. 256). А статья, сопровождающая посмертную публикацию биографии Петра I во французской газете, представляет собой блестящий образец «монографического» анализа документа. Оспаривая заявление исследователя середины ХХ в. о том, что «для того, чтобы находить интересной эту статью, содержащую лишь банальности, надо быть полным невеждой в данной теме», С. А. Мезин обращает внимание на то, что французы в 1725 г. были именно такими «невеждами» и сведения, предложенные газетой, не являлись для них «повторением избитых истин» (с. 279). Он вписывает интересующую его статью в ряд других французских газетных публикаций 1725 г., прослеживает динамику отражённых в них фактов. Допущенные же французским журналистом ошибки в датах он не просто отмечает и исправляет в примечаниях, а пытается интерпретировать как, в ряде случаев, сознательную подтасовку, обусловленную неоднозначностью для французской дипломатии вопросов законности российской власти и российского пре-столонаследования. Таким образом, приложения, своеобразно замыкая композицию книги, ещё раз акцентируют поставленную во введении и проходящую через всю работу проблему критики источников.
Однако стремление автора к объективности не делает книгу, что называется, «сухой». Из неё вырисовывается цельный образ первого российского императора - человека, не имеющего (особенно с точки зрения французов) утончённого вкуса и культурных привычек, но в полной мере отдающего себе отчёт в происходящем, осознающего своё положение, кроме того - человека умного, любознательного, со своеобразным чувством юмора. Созданию такого, в основном привлекательного, образа Петра I способствует сквозное на протяжении всей книги цитирование его личных писем к близким людям, в первую очередь к жене Екатерине Алексеевне («Объявляю вам, что в прошлый понеделник визитовал меня здешней каралища <.. .> дитя зело изрядная образом и станом, и по возрасту своему доволно разумен, которому седмь лет» (с. 105); «... а что пишете, что я скоряя даму сыщу, и то моей старости не прилично» (с. 155)).
С. А. Мезин, очевидно, принципиально избегает реконструкции психологической мотивации
поступков исторических лиц. Но тем примечательнее единственное исключение - трактовка впечатления, произведенного на Петра I картиной П. П. Рубенса «Рождение Людовика XIII в Фонтенбло»: «Что же поразило царя в этой картине: факт изображения родов королевы или искусство Рубенса? - с иронией спрашивает современный исследователь. Скорее всего, и то и другое. Глядя на картину, царь вполне мог вспомнить не только своего новорожденного сына Павла, родившегося в январе 1717 года и умершего на следующий день, но и "проклятого <.> болшого сына", бежавшего накануне от отца, опозорив его на всю Европу. В условиях, когда единственный сын от Екатерины малолетний Пётр отличался крайней болезненностью, было о чём задуматься, глядя на королевского наследника в руках "гения Здоровья"» (с. 174-175). Даже если это и «приписывание» историческому лицу чувств, скорее свойственных в подобной ситуации исследователю позднейшего времени (а С. А. Мезин здесь весьма осторожно и с оговорками выдвигает гипотезу, приводя вполне убедительные аргументы), то это «приписывание» лучших чувств.
В отличие от своего героя (и, к сожалению, авторов многих популярных книг), С. А. Мезин не стремится собрать коллекцию «монстров», все участники событий в его описании выглядят очень человечно. Не только представленные автором русские, с их непонятными парижанам привычками, способны вызвать сочувствие читателя (чуть ироническое, а, может быть, и не без примеси национальной гордости), но и хозяева, пытающиеся быть на высоте с гостями, которые постоянно нарушают ход заранее продуманных и тщательно подготовленных мероприятий, и содержание которых то и дело выходит за рамки запланированного бюджета. Гиперболизированно негативные отклики принимающей стороны, замечание «французского наблюдателя» о том, что, например, генерал-адъютант П. И. Ягужинский «никогда не ложится спать трезвым» (с. 96), просьбы Петра в письмах к жене о присылке «крепиша» (анисовой водки) и тому подобные факты не смакуются как пикантные, а облекаются отстранённо-научным или иногда по-доброму ироническим отношением исследователя, который понимает и любит свой предмет.
Нельзя не отметить, что С. А. Мезин прекрасно чувствует неповторимый язык Петровской эпохи, с большим вккусом цитирует. Цитаты из писем Петра I включены в названия глав: «Визитовал меня здешней каралища.», «Был в арсеналах и в королевских домах, и где льют медныя всякия штатуи...», «В Версалии и Марли сколь великий плезир имел!..». Словно в ответ в названиях других глав звучат голоса хозяев: «Этот маленький двор весьма переменчив.», «Царь проявил просвещённость и знания.», «Все здесь без ума от него.». То есть эпоха в полном смысле слова «говорит» на страницах книги.
Изв. Сарат. ун-та. Нов. сер. Сер. История. Международные отношения. 2016. Т. 16, вып. 1
Монография адресована «всем интересующимся отечественной историей и русско-французскими культурными связями» (с. 4). Примечательно, что здесь особо не выделены, как полагается в таких случаях, «специалисты». Главный научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН, научный руководитель Института Петра Великого Е. В. Анисимов в предисловии пишет, что С. А. Мезин, «кажется <.> унаследовал духовную сущность лучших представителей русской профессуры позапрошлого века» (с. 8). Думается, что выше оценки быть не может. Поэтому действительно любой интересующийся
Монография И. И. Болдыревой посвящена одной из важных проблем истории Англии позднего англосаксонского периода, которая до настоящего времени практически не изучалась в отечественной медиевистике, а зарубежные исследователи затрагивали лишь отдельные её аспекты. Между тем выявление социального статуса женщины, особенностей её репрезентации в письменных и визуальных источниках позволяет дать более панорамную, глубокую и системную характеристику англосаксонского общества конца IX - середины XI столетия в целом, полнее и исторически реалистичнее осознать его специфику в период, который для английской истории по праву считается одним из поворотных, совпадая с завершением раннесредневековой эпохи.
Актуальность обращения к заявленной теме и одновременно сложность исследования обусловлены тем, что в историографии статус женщины в раннесредневековой Англии до сих пор остается объектом дискуссий, вызванных различиями в методологии, а также трудностями, возникающими при работе с раннесредневековыми текстами.
Автор монографии проделала большую и кропотливую работу по подбору, переводу и анализу источников, освещающих положение женщины в позднем англосаксонском обществе. Специфика изученных источников (именно в рассматриваемое время появляются завещания женщин и записи судебных тяжб с их участием) придает особый интерес исследованию. Документы сгруппированы автором в три объемных блока: повествовательные (нарративные), законодательно-нормативные и документальные. Важно подчеркнуть, что в процессе работы над книгой И. И. Болдырева привлекла раннесредневековые памятники, малоизвестные российской научной общественности.
Основываясь на свидетельствах разнообразных источников и некоторых имеющихся историографических наработках, автор монографии тщательно и разносторонне анализирует правовой и имущественный статус англосаксонской женщи-
отечественной историей человек, взявший в руки книгу С. А. Мезина, получит наслаждение не просто от узнавания новых фактов, изложенных последовательно и доказательно, но и от соприкосновения с подлинной, несуетной наукой, а также от текста, сочетающего аромат языка «осьмнадцатого столетия» и строгую красоту современного научного стиля.
В. В. Биткинова, кандидат филологических наук, доцент кафедры русской и зарубежной литературы Саратовского университета
- середины Xi ве-. - 212 с.
ны, сложившийся к концу раннего Средневековья; выявляет представления о роли и месте женщин в религиозной и светской культуре поздних англосаксов; на примере статуса королевских жен и степени их участия в политической жизни изучает особенности отношений женщины к власти в позднем англосаксонском обществе.
Структура книги представляется вполне логичной, и построена по проблемно-источниковому принципу. Автор монографии начинает анализ с общих проблем положения женщин в X-XI вв. по законодательным источникам и литературе и переходит к рассмотрению конкретных вопросов статуса познеанглосаксонских королев.
В первой главе «Гендерные стереотипы в памятниках англосаксонской поэзии» автор обращается к анализу англосаксонской аллитерационной поэзии, дошедшей до нас в рукописях X-XI вв., и убедительно показывает, что к концу раннего Средневековья в англосаксонской культуре существовала сложная система гендерных представлений. Общественно значимые качества и социальные роли, атрибутируемые мужчине и женщине, не были одинаковы и определялись бытовыми нуждами и суровыми политическими реалиями раннесредневековой повседневности. Автором установлено, что важнейшие социальные представления раннего английского общества были связаны с образами воина и «пряхи мира». Отводя женщине роль верной жены и любящей матери, к женским качествам англосаксы относили физическую слабость и трусость. Использование аристократкой мужских моделей поведения не одобрялось обществом и считалось асоциальным. Лишь героиня религиозного эпоса могла действовать «по-мужски». Интересно, что в светской литературе женщина принимается в качестве мудрой и авторитетной советчицы, в то время как в церковных сочинениях она воспринимается как источник зла и греха.
Яркий материал, представленный во второй главе «Женщина в зеркале англосаксонского
НОВЫЕ ГРАНИ АНГЛОСАКСОНСКОЙ ИСТОРИИ
Рецензия на книгу: Болдырева И. И. Женщина в англосаксонском обществе конца iX ков : социальный статус и художественный образ. - Воронеж : Изд-во «Истоки», 2015
