CC BY
61
Рецензия на книгу
эволюция языка
Фитч У.Т.
Пер. с англ.1 Е.н. Панова. М.: Языки славянских культур, 2013. - 676 с.
Публикация, содержащая указанную монографию, включает «Послесловие научного редактора» (Е.Н. Панов, с. 657—674) с «Избранным именным указателем текстов научного редактора», а также обсуждение соответствующих проблем, предлагаемое издателем и составителем А.Д. Кошелевым, которое озаглавлено «Когнитивистика перед выбором: дальнейшее углубление противоречий и построение единой междисциплинарной парадигмы» (с. 677-767). Эти дополнительные разделы книги в рецензии не отражены.
Название рецензируемой монографии (Эволюция языка, Evolution of language2) несколько неточно. Точнее было бы «Возникновение и эволюция языка»3. Впрочем, и в данном варианте неточность сохраняется: поскольку язык не существует вне его носителя, человека, то еще точнее было бы сказать «Возникновение и эволюция языковой способности человека»4.
Монография состоит из «Введения» (с. 19-29) и четырех частей, озаглавленных соответственно «Общее состояние проблемы», «Наши предки», «Эволюция речи» и «Обзор моделей эволюции языка».
Автор монографии видит свою основную задачу в комплексном использовании подходов разных наук, занимающихся различными аспектами языка и речи, и в достижении на этой основе синтеза - формирования новой междисциплинарной парадигмы; фактически речь идет о новой науке, которую Фитч и некоторые из его единомышленников называют биолингвистикой.
В идеале у рецензируемой монографии две читательские аудитории с существенно разным «анамнезом». Первая - это лингвисты (и, шире, гуманитарии), которым необходимо дать некоторые базовые сведения о биологии и привить навыки «биологического мышления»; вторая - биологи, в особенности генетики и эволюционисты, которым нужно дать базовые лингвистические сведения и привить некоторые навыки мышления лингвистического. Автор настоящей рецензии - лингвист, и в рецензии отражается, соответственно, одна из возможных лингвистических точек зрения.
Сразу же приходится констатировать, что учет разных аудиторий читателей реализован автором в существенно разном объеме. Если биологическая компонента книги отличается подробностью изложения, подчас даже излишней (обсуждается не только то, что непосредственно относится к теме), то отсылки к лингвистической проблематике носят скорее эпи-
1 Fitch W. T. The Evolution of Language. - Oxford : Oxford University Press, 2010.
2 К сожалению, в нашем распоряжении не было английского оригинала книги, так что все отсылки к тексту ориентированы на его русский перевод (впрочем, для заглавия это не слишком существенно).
3 Ср.: «...Возникновение языка стало одним из наиболее важных событий в эволюции органического мира за последние 5-10 миллионов лет, да и в истории нашей планеты в целом» (с. 18).
4 Мы оставляем в стороне более узкое и специальное значение термина «эволюция» как "the doctrine according to which higher forms of life have gradually arisen out of lower" (Chamber's twentieth century dictionary).
зодический характер и не всегда отличаются необходимой точностью. Огромный список литературы (с. 552-624), по большей части биологической, дает представление о широте охвата предметного поля, которая и для профессионального биолога будет, надо полагать, полезной.
Огрубляя позицию автора, можно сказать, что он (как, впрочем, и большинство его коллег-биологов), видит исследовательскую проблему и, соответственно, пути ее решения следующим образом. Человек вполне очевидно отличается от всех животных, включая самых близких к нему — шимпанзе, врожденной способностью овладения языком. Из этого должно следовать, что в какой-то момент эволюции у человека (проточеловека?) возникло «что-то», что сделало его говорящим; какие-то предпосылки, аспекты языка при этом могли возникнуть уже у общего предка человека и шимпанзе и даже ранее.
Вот эта мысль о том, что язык не появляется у человека «одномоментно», а «собирается» в процессе антропогенеза из разновременных «деталей», является важнейшим компонентом концепции Фитча. Этот подход отличает его от теоретических построений тех авторов, которые рассматривают феномен появления языка как результат мутации, как биологическое подобие Большого Взрыва, породившего Вселенную; в этом случае эволюции языка — как, впрочем, и человека — фактически не существует:
владеющий языком человек появляется, как Афина из головы Зевса в полном боевом облачении.
Дальнейшее изложение и будет в основном посвящено тому, как представляет себе Фитч компоненты «будущего языка» в процессе эволюции человека.
Одним из первых таких компонентов автор рассматривает вокализации позвоночных с опущенной гортанью. «Сформировавшись в качестве преграды для защиты легких от проникновения воды, — пишет автор, - гортань и дальше выполняла эту первичную функцию. <. .> Но постоянство использования звуков в территориальном и брачном поведении современными лягушками и жабами позволяет предположить, что это было свойственно и ранним обитателям болот каменноугольного периода. Это был первый предшественник речи у человека» (с. 256). Фитч отмечает также, что при низком положении гортани объем голосового тракта увеличивается, позволяя «владельцу» этого тракта продуцировать более разнообразные звуки
Фитч сочувственно рассматривает и гипотезу, согласно которой изменения в голосовых связках, связанные с опущением гортани, и, как следствие, изменения в их вокальной продукции (понижение частоты основного тона голоса) призваны породить у адресата адаптивно полезное впечатление больших размеров «звучащего тела». Эта гипотеза между тем представляется несколько наивной. Во-первых, размеры связок и тела совсем не обязательно коррелируют. Например, «мычание» самцов лягушки-быка (Rana catesbiana) на слух практически невозможно отличить от мычания «настоящей» коровы, хотя мычание коровы действительно коррелирует с ее размерами, а в случае лягушки налицо скорее «дискор-реляция» (отрицательная корреляция). Во-вторых, даже не всякий человек, не говоря уже о животных, обладает сведениями о наличии у него и конспеци-фиков голосовых связок и о каком бы то ни было соотношении между связками и габаритами тела.
Достаточно большое внимание уделяет Фитч зеркальным нейронам. Зеркальные нейроны ответственны за процесс, делающий возможным воспроизведение адресатом активности адресанта и, в конечном счете (хотя и необязательно), имитацию. Это важно для становления речи, поскольку речевая коммуникация, где адресант и адресат постоянно меняются ролями, предполагает развитое умение коммуникантов становиться на «точку зрения» другого. Иначе говоря, существование такого рода процессов «могло лечь в основу согласования моторики и перцептив-ности в речи» (с. 490). Здесь мы видим некоторое выправление дисбаланса, который ощущается в работе Фитча: в ней много говорится о порождении речи и мало - о ее восприятии. Что же касается зеркальных нейронов и имитативного поведения, то автор признает: «Единственный вид, для которого описана эхопраксия, это Homo sapiens. < ..> [Это] говорит о том, что для превращения работы зеркальных нейронов в имитативное поведение требуются какие-то дополнительные мозговые механизмы, которые присутствуют у людей и отсутствуют у [например] макаков. Иными словами, очевидно, что сами по себе зеркальные нейроны полностью не обеспечивают возможность имитации» (с. 497).
Имитацию Фитч рассматривает и в контексте возникновения значений. Автору ясно, что даже самый
примитивный язык является таковым лишь постольку, поскольку его единицы (словарь) и правила (грамматика) семантизованы — наделены значениями, общими для всех пользователей. (Даже множество аксиом и теорем логико-математического исчисления превращается в язык лишь при условии наличия хотя бы одного способа семантизации соответствующего алфавита и конструкций на его основе.) «Значение есть то, без чего в языке обойтись невозможно» (с. 148). Фитч также абсолютно прав, выделяя как собственно языковые «пропозициональные значения». Так, «музыка - это не язык <. .> поскольку музыкальные фразы не несут пропозициональных значений, т. е. их нельзя уподобить набору слов, соответствующих чему-либо истинному [или ложному]» (с. 150).
Должного внимания не уделяется, однако, такому кардинальному свойству значения, как интенцио-нальность. Значение есть то, что один коммуникант хочет (намерен) передать другому, изменив тем самым ментальный тезаурус и/или поведение последнего. (Поэтому популярный пример нет дыма без огня на самом деле не иллюстрирует трансляцию значения: здесь нет субъекта интенции.) Полезным было бы обратиться в этой связи к игровой концепции возникновения значения Грайса/Блинова2 (Блинов и др., 2004), но автор эту концепцию не упоминает, хотя гораздо менее интересные (и со временем изрядно обветшавшие) «модели» происхождения языковых значений типа ономатопэтической обсуждает довольно подробно.
Логично вслед за вопросом о том, «откуда берутся» значения (фактически не получающий в книге ответа), поставить вопрос следующий: как эти значения передаются в речи? Фитч примыкает к тем авторам, которые исходят из гипотезы «лексического (прото)языка». «Речь идет о протоязыке, обладающем обширным запасом значимых слов, но лишенном сложного синтаксиса. Слова в таком языке не комбинируются в сложно выстроенные синтаксические структуры, так что приобретение синтаксиса рассматривается как следующий, заключительный шаг в эволюции языка» (с. 430). Однако такой подход вряд ли можно счесть убедительным. Даже априори естественно исходить из того, что равно в онто- и филогенезе речевая и даже речеподобная продукция человека с самого начала нацелена на коммуникацию, на обмен информацией. Но передача информации - это всегда сообщение «чего-то о чем-то» (ср. о «пропозициональных значениях» выше), т. е. бинарная структура. Бинарность представлена здесь как наличие темы и ремы, где рема реализована «на поверхности», а тема восстанавливается из широкого контекста, включая неречевой (см.6) об этом: Касе-вич, 1988). Вот эти рематические по функции единицы, известные онтолингвистам как голофразы, и отвечают, по-видимому, словам «лексического языка» Фитча. Грамматика же в данном случае - это прежде всего ограничения на порядок слов, т. е. грамматика изолирующего типа7, достаточно хорошо описанная в лингвистике (будучи, вероятно, самым распространенным в мире синтаксическим типом).
5 Блинов А.К., Ладов В.А., Лебедев М.В и соавт. Аналитическая философия. - М. : Изд-во Университета дружбы народов, 2004.
6 Касевич В.Б. Семантика. Синтаксис. Морфология. - М. : Наука, 1988.
7 Касевич В.Б. Онтолингвистика, типология и языковые правила //
Язык и речевая деятельность. - 1998. - Т. 1. - С. 31- 40.
Сказанное выше не следует понимать как очередную попытку исходить из принципа рекапитуляции филогенеза в онтогенезе; возведенный в догму, этот принцип, как известно, не работает — однако было бы другой крайностью отрицать некоторые широкие закономерности, равно присущие фило- и онтогенезу.
В качестве еще одной ключевой составляющей языка, которая, наряду с вышеописанными, сделала человеческий язык тем, чем он является, Фитч называет становление звуковой системы. Он даже говорит, что «главной нерешенной проблемой остается понимание эволюции вокального контроля и фонологической системы» (с. 504). Указанную проблему автор предлагает решить, возрождая теории Дарвина и Есперсена, путем введения понятия музыкального (просодического) протоязыка. Вслед за рядом специалистов отмечается, что у некоторых птиц, китообразных в онтогенезе развиваются сходные с речью вокализации. Сходство заключается в том, что умение продуцировать вокализации как таковые является врожденным, но овладение вокализациями определенного типа требует научения. Кроме того, здесь можно говорить о своего рода двойном членении, когда некий вокальный «алфавит» позволяет порождать на его основе более сложные структуры. Как «алфавит», так и порождаемые им структуры не требуют семантизованности; типичным является передача «эмоционального состояния» и т. п. (вопрос о возможной адаптивности такого поведения оставляем в стороне).
В кратко описанной концепции «просодического языка» можно увидеть аналогии с тем, как Л.С. Выготский описывал становление языка в онтогенезе. Он настаивал на том, что «мышление и речь имеют генетически совершенно различные корни»8. При
этом если мышление по определению интеллектуально, рассудочно, то речь в своих истоках эмоциональна и волитивна. Совмещение (или, скорее) пересечение этих двух линий дает язык, позволяющий, с одной стороны, оперировать абстракциями высокого порядка, а с другой — передавать тончайшие оттенки эмоциональных и волевых импульсов.
Но до конца аналогия не работает. Дело в том, что Фитч, его предшественники и единомышленники фактически исходят из того, что в течение длительного периода времени древние гоминиды «пели» в целях самовыражения, выражения эмоций и т. п., не используя при этом доступные им вокализации для решения социальных, когнитивных и иных задач, — так сказать, оттачивали форму речи в отвлечении от ее потенциального содержания. Такая картина выглядит по своей сути афункциональной, антиэволюционистской.
В целом приходится констатировать, что загадку сведения воедино разных компонентов языка в процессе антропогенеза Фитч не решает. Этот механизм, ведомый эволюцией, остается скрытым от нас. Есть все основания опасаться, что, положив в основу гипотезы, развиваемые в монографии, и должным образом формализовав их, мы не сможем смоделировать компьютерными средствами ту самую эволюцию языка, которая дала название монографии.
Фитч, безусловно, заслуживает благодарности за огромную работу по систематизации эмпирического и аналитического материала, который в результате оказывается доступен читателям разных специальностей9. Мимо этой монографии не сможет пройти ни один исследователь, серьезно интересующийся проблемами возникновения и развития языковой способности человека.
В.Б. Касевич —
доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой междисциплинарных исследований в области языков и литературы, заведующий лабораторией моделирования речевой деятельности факультета свободных искусств и наук Санкт-Петербургского университета
8 Выготский Л.С. Мышление и речь // Выготский Л.С. Соч. в 6 т. Т. 1. — М. : Педагогика, 1982.
9 К сожалению, не всегда изложение автора отличается необходимой точностью, что в большой степени корректируется примечаниями научного редактора перевода (по своему тону они, увы, иногда выходят за рамки академической дискуссии).
