CC BY
44
РЕЦЕНЗИИ НА КНИГИ
УДК 392 DOI: 10.31249/hoc/2023.03.14
Закревская Е.А. *
Рецензия на кн.:
Аксенов В.Б. Слухи, образы, эмоции: массовые настроения россиян в годы войны и революции (1914-1918). -
Москва : Новое лит. обозрение, 2020. - 984 с.
Получена: 03.05.2023 Принята к печати: 02.06.2023
Для цитирования: Закревская Е.А. [рец.] // Вестник культурологии. - 2023. - № 3(106). - С. 223-230. - Рецензия на книгу: Аксенов В.Б. Слухи, образы, эмоции: массовые настроения россиян в годы войны и революции (1914-1918). - Москва : Новое лит. обозрение, 2020. - 984 с. - БОТ: 10.31249/Ьое/2023.03.14
* Закревская Екатерина Алексеевна - младший научный сотрудник Института научной информации по общественным наукам РАН, аспирантка Центра типологии и семиотики фольклора Российского государственного гуманитарного университета, Москва, Россия; eazakrevskaya@gmail.com
Zakrevskaya Ekaterina Alekseevna - Junior Researcher of the Institute of Scientific Information for Social Sciences of the Russian Academy of Sciences, post-graduate student of the Centre of Typological and Semiotic Folklore Studies of the Russian State University for the Humanities, Moscow, Russia; eazakrevskaya@gmail.com
Zakrevskaya E.A.
Book review:
Aksyonov V.B. Rumors, images, emotions. Crowd attitudes in Russia during the War and Revolution (1914-1918). -
Moscow : Novoe lit. obozrenie, 2020. - 984 p.
Resieved: 03.05.2023 Accepted: 02.06.2023
For quoting: Zakrevskaya E.A. [review] // Bulletin of Cultural Studies. -2023. - № 3(106). - P. 223-230 - Book review: Aksenov V.B. Rumors, images, emotions: mass moods of Russians during the war and Revolution (19141918). - Moscow : Novoe lit. obozrenie. DOI: 10.31249/hoc/2023.03.14
В 2020 г. свет увидела монография Владислава Аксенова «Слухи, образы, эмоции: массовые настроения россиян в годы войны и революции (1914-1918)». Аксенов - известный специалист по социальной истории и эксперт в вопросах, связанных с общественным мнением и настроениями в начале ХХ в. Его кандидатская диссертация была посвящена теме повседневной жизни революционных Москвы и Петрограда, а докторская - общественным настроениям в годы Первой мировой войны и революции. «Слухи, образы, эмоции...» - не единственный его труд на эту тему. В 2023 г. он выпустил новую монографию, которая называется «Война патриотизмов: пропаганда и массовые настроения в России периода крушения империи». Однако темы, затронутые в новой работе, Аксенов поднимал и в «Слухах.» - там взаимосвязи пропаганды и общественного мнения уделена отдельная глава.
Монография получилась достаточно объемной - со всеми указателями и приложениями она занимает 985 страниц. Учитывая, какой широкий круг вопросов охватывает автор, такой объем кажется более чем оправданным. Речь идет о множестве факторов, которые определяли изменения общественного мнения, - это пропаганда, государственная политика, успехи или неудачи на фронте, мистические настроения интеллигенции, фольклор и городские легенды, актуальные события в сфере искусства и т.д. Кроме того, он не рассматривает эти факторы изолированно друг от друга, а выстраивает, где это воз-
можно, хронологию развития событий: так, первые главы книги повествуют о настроениях накануне Первой мировой войны, а последние -о революции.
Книга состоит из семи глав. Во введении автор проясняет методы работы и очерчивает круг источников. Первая глава («Идея. "Патриотические" настроения 1915 г.: историографические стереотипы и их критика») посвящена дискуссиям вокруг феномена патриотических настроений. Аксенов рассматривает не только представления о патриотических настроениях современников войны (к примеру, концепцию революционной ситуации Ленина), но и наработки современных историков - здесь он привлекает западную историографию, в которой феномен патриотических настроений хорошо описан на примере европейских стран - участниц Первой мировой войны. При помощи этих концепций он анализирует собранные материалы - письма, тексты публичных выступлений и дебатов, дневниковые записи.
Во второй главе («Действо. Мобилизация общества в гендерно-возрастном измерении: от манифестаций взрослых к детскому протесту») Аксенов описывает влияние, которое на общественные настроения оказали начало войны и массовая мобилизация. Мобилизация оказалась провальной - и против нее протестовали не только подлежащие ей мужчины. Речь в главе идет, в том числе, и о феномене женских бунтов и протестов, и о травматическом влиянии, которое мобилизация оказала на детскую психику наиболее юных очевидцев. Источниками здесь выступают как описания народных выступлений, так и тексты, повествующие о чувствах и оценках современников - дневники и письма.
В третьей главе («Слово. Устная деревенская культура и война») автор показывает специфику восприятия войны и революции крестьянами. Четвертая глава («Текст. Письменная городская культура и ир-рационализация сознания обывателей») описывает настроения горожан. Об этих главах речь пойдет далее.
Пятая глава («Образ. Визуальное пространство Первой мировой войны») посвящена тому, как война и политический кризис отражались в искусстве. Источниками здесь выступают работы, принадлежащие к различным авторам и направлениям - от карикатур и плакатов до картин первых авангардистов. Настроения художников разни-
лись: лубки и открытки в это время выражали патриотические настроения, а журнальная карикатура критиковала государственную политику и обличала происходящие в обществе перемены.
В шестой главе, которая называется «Символ. Православие - самодержавие - народность: дискредитация и инверсия патриотических смыслов», речь идет о десакрализации патриотических символов - к примеру, церкви, духовенства, императорской семьи. Кроме того, Аксенов показывает, что отношение к солдатам и сестрам милосердия, которых в начале войны народ воспринимал исключительно положительно, изменилось в худшую сторону. В последней, седьмой главе («Эмоция. Психологическое измерение российской революции») речь идет о причинах резкого всплеска неврозов во время революции. В качестве одной из таких причин назван информационный кризис: из-за невозможности получать достоверную информацию о происходящем граждане прибегали к конспирологии, городским легендам и слухам, в которых описывались потенциально опасные и пугающие варианты будущего. Другая причина - резкие политические изменения, перестроившие весь уклад жизни россиян.
Таким образом, монография представляет собой всесторонний анализ общественных настроений в 1914-1918 гг. При освещении этого материала Аксенов прибегает в основном к наработкам исследований повседневности и исследований эмоций, однако иногда обращается и к аналитическому инструментарию социологии и психологии, а также семиотики и фольклористики. На том, как автор применяет фольклористические концепции, мне хотелось бы остановиться отдельно.
Речь пойдет о третьей и четвертой главах монографии. Третья глава описывает специфику крестьянского восприятия войны и революции. На материале уголовных дел об оскорблении представителей власти автор реконструирует настроения крестьян - содержательно такие дела нередко состояли из конспирологических фольклорных нарративов (например, рассказов о том, что вдовствующая императрица Мария Федоровна осуществляет шпионаж в пользу Германии) и нечетко артикулированных, но политических по своей природе требований (отдать землю крестьянам, осуществить ее передел и т.д.). Оскорбления императора, которого крестьяне называли дураком, грабителем, изменником или антихристом, также дают представление об
их ценностях и настроениях. Интересно и наблюдение о том, что содержательно корпус слухов, которые были в ходу у городских и сельских жителей, отличался - к примеру, среди крестьян почти не бытовали рассказы о Григории Распутине, а в шпионаже они подозревали мать императора, в то время как горожане - жену.
Однако некоторые авторские тезисы кажутся мне сомнительными: так, Аксенов предлагает реконструировать «сказку о царе и мировой войне», которая, по его мнению, существовала в «крестьянском мифологическом дискурсе». В качестве доказательства существования этого «мифологического дискурса» он приводит ряд крестьянских рассказов - в том числе о царской семье и императоре, - построенных по модели сказок или включающих в себя «сказочные» клише. Однако это наблюдение лишь подтверждает одну из основных посылок структурной фольклористики - устные нарративы «собираются» рассказчиками из существующих в традиции смысловых блоков в момент повествования1. То, что крестьяне оформляли свои рассказы известным им из культуры образом, не свидетельствует о существовании мифологического «прототекста», который «распался» на короткие истории. Попытка «реконструкции» этого текста - это произвольная компиляция отдельных фабулатов. Осуществляя ее, автор ссылается на методологию В.Я. Проппа, однако на деле его задумка больше напоминает вольную литературную обработку фольклорных нарративов, которую практиковали фольклористы XIX в.2 «Сказка о царе и мировой войне» «начинается» со слуха о том, что война случилась из-за того, что министры поехали в Европу на переговоры - это как будто бы делает их пропповскими «ложными героями». Сам Николай II представляется автору сказочным дураком-трикстером на основании того, что кресть-
1 Механика этого процесса описана на примере эпических сказаний. См.: [Лорд, 1994].
2 Фольклористы эпохи романтизма верили, что современный им фольклор восходит к неким древним мифам, которые нужно восстановить. Так появился феномен «кабинетной мифологии» - исследователи и собиратели структурировали реальные фольклорные тексты особым образом и дополняли их согласно своим представлениям о «первоначальной», древней мифологии. Широко известный пример текста, появившегося в результате компиляции и литературной обработки, - «Калевала». Она состоит из реально существовавших текстов карело-финского фольклора, которые Элиас Леннорт соединил в единое эпическое сказание.
яне в материалах уголовных дел нередко называли его дураком, а на месте отсутствующего в «повествовании» протагониста, по мнению Аксенова, находится народ. Эта полученная искусственным путем компиляция вряд ли несет какую-то аналитическую ценность, но исходные тексты, из которых она состоит, представляют большой интерес для исследователей и могут и должны быть проанализированы так, как они бытовали в реальности - отдельно друг от друга. К сожалению, сами тексты Аксенов приводит не всегда: куда чаще он пересказывает слухи своими словами.
В четвертой главе также есть ряд интересных наблюдений: так, Аксенов отмечает, что к моменту начала войны «городские» слухи были по большей части секулярными - они представляли собой кон-спирологические рассказы о шпионах, членах императорской семьи или Распутине, а также антисемитские и германофобские рассказы. Но чем дольше шла война и чем сильнее становился политический кризис, тем больше в городскую среду проникали мистические темы -горожане вслед за сельскими жителями начали ожидать Апокалипсис, и видели его признаки в новых технологиях, природных явлениях или действиях публичных личностей. Вероятно, для Аксенова представляется важным разделение на мистическую устную культуру и секуляр-ную городскую, но сложно не заметить, что приведенные в третьей и четвертой главах корпусы текстов отличаются только некоторыми деталями. На деле четкой границы между традиционной и модерной культурой не существует, а фольклорные представления есть не только у сельских жителей, но и у горожан.
Автор провел важную работу, не просто собрав слухи, но и реконструировав ситуации их появления и распространения - к примеру, интересно наблюдение о том, что количество конспирологических нарративов возросло после того, как в газетах перестали публиковать стенограммы заседаний Государственной думы. В результате их заменили поддельные стенограммы, авторы которых многое добавляли от себя. Для анализа данных, полученных в результате этой реконструкции, можно обратиться к концепциям, которые используют фольклористы. К примеру, описанные Аксеновым слухи о погромах, которые, становясь своеобразным «руководством к действию», провоцировали погромы в других городах, можно интерпретировать как остенсивное действие; ситуация же, когда под влиянием слухов о засилье россий-
ских немцев в экономике в Государственной думе была создана комиссия для решения этого вопроса, может быть объяснена ква-зиостенсией \ Слухи о невероятной жестокости немецких солдат, которые на оккупированных территориях якобы отрезали руки детям или насиловали младенцев, можно объяснить теорией эмоционального отбора - лучше всего запоминаются и передаются нарративы, которые вызывают у слушателя сильные эмоции2.
Тем не менее монография полно отображает картину общественного мнения, а широкий спектр используемых автором методов соответствует тенденциям современной постмодернистской историографии - книга не столько отвечает на вопрос о том, что случилось, сколько описывает, как это произошло, как было воспринято современниками и что для них значило. Привлеченные автором источники представляют интерес для историков, социологов, психологов, фольклористов, социальных антропологов, культурологов и других гуманитарных исследователей.
Список литературы
Лорд А. Сказитель / пер. с англ. и коммент. Ю.А. Клейнера, Г.А. Левинтона. -Москва : Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 1994. - 368 с.
Heath C., Bell C., Sternberg E. Emotional selection in memes: The case of urban legends II Journal of Personality and Social Psychology. - 2001. - N 81(6). - P. 1028-1041.
Degh L., Vazsonyi A. Does the word «Dog» bite? Ostensive action: A means of legend II Journal of Folklore Research. - 1983. - № 20(1). - P. 5-34.
1 Эти термины введены фольклористами Линдой Дэг и Эндрю Важони, которые исследовали влияние слухов и городских легенд на поведение людей. Остенсия -это ситуация, когда люди воспроизводят слух своими действиями - именно этим Аксенов объясняет рост числа погромов. Псевдоостенсия и квазиостенсия - это более «мягкие» формы остенсии, при которой люди каким-либо образом изменяют свое поведение из-за того, что воспринимают слухи как достоверную информацию [Degh, Vazsonyi, 1983]
2 Теория эмоционального отбора состоит в том, что для того, чтобы удержаться в традиции, устные нарративы видоизменяются таким образом, чтобы вызывать у слушателей сильные эмоции - к примеру, отвращение [Heath, Bell, Sternberg, 2001]. В рассказах о военных конфликтах этот механизм зачастую проявляется в виде описаний нереалистичной и бессмысленной жестокости.
3aupeecKan E.A.
References
Lord, A. Skazitel / per. s angl. i komment. Yu.A. Keinera i G.A. Levintona [The Singer of Tales, translated from English and commented by Yu.A. Kleiner and G.A. Levin-ton]. Moscow, Izdatelskaya firma «Vostochnaya literatura», Russian Academy of Sciences Publ., 1994. 368 p. (In Russ.)
Heath, C., Bell, C., Sternberg, E. Emotional selection in memes: the case of urban legends. In Journal of Personality and Social Psychology, no 81 (6), 2001, pp. 1028-1041.
Degh, L., Vazsonyi, A. Does the word «Dog» bite? Ostensive action: A means of legend. In Journal of Folklore Research, no 20 (1), 1983, pp. 5-34.
