CC BY
14
Рец. на: Oppel K. D. "Nur aus der Heiligen Schrift lernen wir unsere Geschichte kennen". Bibel und Biografie bei Dietrich Bonhoeffer. Ostfildern: Matthias Grünewald Verlag, 2017. 229 s.
Rev. on.: Oppel K. D. "Nur aus der Heiligen Schrift lernen wir unsere Geschichte kennen". Bibel und Biografie bei Dietrich Bonhoeffer. Ostfildern: Matthias Grünewald Verlag, 2017. 229 s.
Книга Катарины Оппель — не стандартный научный труд, выстраивающий свой материал в строгой логической или хронологической последовательности. Скорее, она представляет собой медитацию (учитывая, что meditatio — слово из той же западной культуры) над творчеством и личностью Бонхеффера. В каждом эпизоде весьма подробной структуры определенная грань мысли теолога подвергается рассмотрению сквозь призму его биографии. Тематически объединяет все эти грани отношение к Писанию, о чем читатель заранее оповещен заглавием книги.Категория времени присутствует в этом тексте не столько как длительность или смена событий, сколько как состояние, экзистенция. В конце книги Оппель резюмирует интуицию, лежащую в основе этого подхода: «Дитрих Бон-хеффер стал взрослым в ходе катастрофы Первой мировой войны, пережил межвременье Веймарской республики как время кризиса и вновь испытал уже Вторую мировую войну как время Божьего гнева над своим народом» (с. 207).Реше-ние стать богословом было принято им в двенадцатилетнем возрасте, вскоре после смерти от ран его старшего брата на исходе Первой мировой войны (с. 12). Таким образом, война была тем лоном, в котором родилось богословие Бонхеффера. Важно, что речь идет о войне, в которой он сознавал свой народ неправым, и что тем не менее он никогда не отказывался от своего народа, не воображал себя кем-то иным, чем тот, кем он родился и был по праву родства. Может быть, в силу этой привязанности Бонхеффер предпочитал говорить не об оставлен-ности мира Богом, но о гневе Божием.Бонхеффер жил в эпоху, когда многие «утратили почву под ногами». В утверждении, что современный человек оказался предоставленным самому себе (т.н. «совершеннолетие»), у него не звучали ноты ни триумфа, ни отчаяния. Но «христианский этос после мировой войны больше не мог пониматься как простой принцип или всеобщая идея, он мог только переживаться как свободная решимость человеческой воли» (с. 72). В связи с этим выясняется и его отношение к религии.Религия в терминологии Бонхеффера — не то же, что вера, культ и религиозная организация, но то, что называли «религией» со времен Шлейермахера и Канта. Прежде всего эта религия была радикально спиритуализирована и индивидуализирована. В результа-
те, по словам Бонхеффера, «мы приучили себя видеть в религии нечто отвечающее потребности человеческой души, утоляющее эту потребность. Нечто такое, что должно вести от беспокойства существования (Dasein) к покою, от суеты к тишине. Нечто, в чем мы удаляемся от нашей служебной (beruflich) — повседневной жизни и наконец приходим к себе»1 (с. 17). Пытаясь порвать с этим понятием, Бонхеффер критикует «расхожее представление людей о том, что религия должна принести им счастье, умиротворение, гордость чем-нибудь быть и что-нибудь делать для Бога» (с. 105).0твращаясь, таким образом, от религии, Бонхеффер поворачивается к истории, решимость связать себя с которой и приводит его к преждевременной смерти. На этом пути ему приходится пересмотреть взгляд на Священное Писание, господствующий в теологическом образовании его эпохи. Та историчность, которой ищет Бонхеффер, существенным образом отличается от исторического взгляда его высокочтимого учителя Гарна-ка на Евангелие. «Чисто религиозное» значение «первоначального Евангелия», характер этой книги как «силы, преобразующей отдельного человека и его убеждения», индифферентной к тому, что творится в мире, — все эти положения «либеральной теологии» он «резко критикует». Распад библейской экзегезы «на личное благочестие и научное исследование привел к утрате того, что Библия подразумевает под "всем сердцем"» (с. 158). Священная история для Бонхеффера — не параллельная действительность, но та самая, в которой мы находимся. Христиане, стоящие лишь одной ногой на земле, стоят лишь одной ногой и на небе. «Мир библейского Бога не делится на посюсторонний и потусторонний, люди не являются или безбожными, или благочестивыми» (с. 211).Не ограничиваясь теологией как специальностью, со свойственным ему интересом к философии Бонхеффер приходит к выводу, что «идеалистический взгляд на мир и веру зашел в тупик. Поэтому он спрашивает об истории в значении "действительности". Эту действительную историю он открывает в возобновляющемся чтении и вопрошании Писания, одновременно принимая активное участие в немецкой истории между 1918 и 1945 г. — памятуя о Божьем действии "для нас" и о традиции Исхода» (с. 210—211).0тсюда становится понятно, что «нерелигиозный» язык, о котором Бонхеффер рассуждает в тюремных записках и который, как отмечает Оппель, уже используется им в письме друзьям, написанном незадолго до ареста и озаглавленном «Спустя десять лет», представляет собой нечто иное, нежели уступку секулярным притязаниям времени. Обладая «библейским пониманием действительности» (это выражение употреблено автором книги в названии второй главы), Бонхеффер стремится «жить в Библии», что значит «не предпочитать наши мысли мыслям Библии» (с. 52). Хотя здесь, казалось бы, дан лишь отрицательный критерий, но тот, «кто читает Писание таким образом, возвращает библейскому тексту его утраченный авторитет, просто повинуясь ему» (с. 159).Разъясняя взгляд Бонхеффера на Писание, Оппель дважды приводит его тезис, что воспринимать Библию всерьез — значит читать ее «против себя» (с. 17, 211). В своих комментариях и проповедях он словно ставит перед собой цель «показать библеистам, что религиозная игра в вопросы и ответы лише-
1 Dietrich Bonhoeffer Werke. Bd. 11: Ökumene, Universität, Pfarramt 1931-1932. Gütersloh: Kaiser, 1994. S. 415.
Oppel K. D. "Nur aus der Heiligen Schrift lernen wir unsere Geschichte kennen"...
на смысла до тех пор, пока вопрошающий бежит ответственности, на него самого возложенной» (с. 75).Практическое отношение Бонхеффера к Библии диктуется принципом lectio continua — продолжающегося, никогда не удовлетворенного и всегда прилагаемого к самому себе чтения. В 1930-е гг. проповедь ясным библейским словом становится для теолога «орудием против фальсификации библейского откровения», в котором он справедливо мог упрекнуть «немецких христиан», пошедших на сотрудничество с нацистской пропагандой (с. 118). А вершиной его богословского творчества, по оценке Э. Бетге, будет «медитация» над 118-м псалмом. Этот текст, важный в собственной молитвенной практике экзегета, он прочитывает через историю — свою собственную и своего на-рода.Бонхеффер «читал псалмы согласно с древнецерковной традицией, христо-логически, т. е. он слышал в голосе молящегося голос Христа» (с. 170). Вообще значение Ветхого Завета для него определяется взглядом, согласно которому он весь «наполнен Крестом». Отсюда, в свою очередь, проистекает его восприятие ветхозаветных Tageslosungen — библейских девизов на каждый день, принятых в практике лютеранских церквей. Оппель периодически упоминает о том, какие именно изречения сопровождали Бонхеффера на этапах его личностного роста и какое отражение они находили в его проповедях. Она справедливо находит символизм в том, что девизом 8 апреля 1945 г., кануна казни теолога, когда он совершал свой последний молебен, были слова Исаии «ранами Его мы исцелились» (Ис 53. 5), которые он также всегда понимал христологически.Символизм этот заключается не в самом совпадении чтения отрывка о казни с кануном казни, а в его соответствии восприятию Бонхеффером своей смерти как искупительной. Это восприятие он продемонстрировал явно двумя знаками. Во-первых, он отказался от плана побега из опасения навлечь преследования на своих близких. Здесь «искупление» не имеет специального богословского смысла, но предстает в своем буквальном значении «выкупа». Во-вторых, подготовка Бонхеффера к смерти, после известия о неудавшемся покушении на Гитлера, уже, по-видимому, осознававшейся им как неминуемая, выразилась в написании двух стихотворений. Одно, от лица умирающего Моисея, изображает пророка, который вел народ в землю обетованную, но сам не вошел в нее. Оно заканчивается словами: «treuer Gott, bereite mir mein Grab» («Верный Боже, приготовь мне мою могилу»). Другое, последнее в жизни Бонхеффера, посланное им из тюрьмы Тегель своей невесте, возвращает нас к отклонению идеи побега: оно выражает настроение пророка Ионы, когда он просит корабельщиков бросить себя в море. Концовка этого стихотворения отличается монументальной силой и лаконизмом:
Tut mich von euch! Mein ist die Schuld. Gott zürnt mir sehr. Der Fromme soll nicht mit dem Sünder enden! Sie zitterten. Doch dann mit starken Händen verstießen sie den Schuldigen. Da stand das Meer.
Отбросьте меня! Моя вина. Бог гневен на меня сильно. Благочестивый не должен скончаться с грешником! Они колебались. Но затем сильными руками столкнули они виновного. Тогда море стало.
Таким образом, речь идет о жертве одного за многих как прообразе искупительной жертвы Христа, о традиционном типологическом чтении пророков и соответствующем понимании своей собственной жизни и миссии. Но почему или в чем Бонхеффер считает себя виновным? Одну из сильных сторон книги Оппель составляет исследование этого вопроса.В начале своего пасторского служения Бонхеффер много задумывался о «восточном» характере христианства как религии самопожертвования. Эти мысли были связаны с его глубоким интересом к личности Махатмы Ганди, которому, помимо нескольких страниц этой книги (с. 53—61), автор посвятила еще отдельный труд2. В 1934 г., когда Бонхеффер писал в письме Эрвину Зутцу о «противостоянии до крови» (ср. Евр 12. 4), необходимом Церкви в ее «собственной борьбе» против нацизма, он, видимо, еще понимал это как мирный протест. В то время он хотел ехать в Индию учиться у Ганди. Старший сослужитель Якоби, узнав об этих планах, сказал ему в телефонном разговоре, что «мы имеем достаточно, чему учиться из Нового Завета». И хотя в том же году теолог получил от Ганди персональное приглашение, поездка не состоялась: в начале следующего года Бонхеффер принял пост директора семинарии проповедников и остался в Германии.Оппель не пишет о том, какие обстоятельства непосредственно подтолкнули Бонхеффера к смене характера сопротивления нацизму. Она фиксирует итог: согласно его собственному сознанию, приняв участие в подготовке заговора офицеров против Гитлера, он «взял на себя политическую вину и отдал свою жизнь, полагаясь на Христа, Который безвинно сделался виновным на кресте» (с. 100). Конечно же, речь не идет о притязании на невинность Христа. Выбор делает человека виновным не потому, что сам по себе человек невинен, а прямо по обратной причине — потому что ни один его поступок не лишен вины, и акт выбора придает вине осознанность. Когда же вина осознанно взята человеком на себя, тогда и только тогда она может быть прощена3. Итак, «кто действует ответственно, тот будет виновен» (с. 209). Но важно также другое: зная, на чьей он стороне, Бонхеффер не может осуществить выбор, пока сам находится в безопасности. Провал заговора поэтому не ввергает его, ждавшего со дня на день освобождения, воссоединения с семьей и своей женитьбы, в отчаяние: предвкушение успеха непосредственно переходит в предвкушение казни как итога всего пути. Отмечая глубокую взаимосвязь ответственности дела и слова в творчестве теолога, Оппель особое внимание уделяет его взглядам на язык и молчание. В этом отношении тон был задан еще отцом, о котором сестра Дитриха Сабина вспоминала: «Его неприятие всякой фразы порой заставляло некоторых из нас быть лаконичными и неуверенными в себе, зато оно достигло того, что мы, уже став взрослыми, не находили ника-
2 Oppel K. D. "Viel lieber würde ich gleich zu Gandhi gehen...". Dietrich Bonhoeffer und Mahatma Gandhi: Zwei Stimmen für den Frieden. Ostfildern: Patmos Verlag, 2017.
3 Нетрудно увидеть здесь прямую связь с Лютером, а также с гегелевской критикой этики Канта. Эта критика была созвучна Бонхефферу при его построении собственной «Этики», которая логически и хронологически должна быть воспринята прежде всего как обоснование активного, не гнушающегося конспирацией сопротивления нацизму, а также как продумывание послевоенного устройства христианской Европы. В связи с последним Оппель справедливо отмечает важность для Бонхеффера темы «после» — устройства мира и конкретно Германии «после катастрофы» (с. 210).
Oppel K. D. "Nur aus der Heiligen Schrift lernen wir unsere Geschichte kennen"...
кого вкуса в броских словечках, разглагольствованиях, общих местах и многословии» (с. 148). Из семьи Бонхеффер вынес понимание ценности только такого слова, которое коренится в молчании. Он востребовал древнюю богословскую интуицию, согласно которой Слово Божие исходит из молчания Бога. Применительно к церковной жизни, во многом состоящей из слов, это должно быть понято диалектически. «Молиться — значит кричать и молчать одновременно: то и другое к Богу перед лицом Его Слова»4.В практической диалектике христианства молчанию соответствует одиночество, речи — община. Бонхеффер ввел, опираясь на монастырский опыт, с которым немного был знаком, особую практику в руководимой им семинарии Финкенвалде: молчанием должен был начинаться и заканчиваться день, «чтобы Бог слышал первое и последнее слово» (с. 149). Особенное внимание в Финкенвалде уделялось также совместной рецитации псалмов. Диалектика молчания и слова чрезвычайно важна для понимания мыслей теолога о роли Церкви в послевоенном обществе. Особенно в случае Церкви молчание предпочтительнее необдуманного говорения. «Почему особенно те слова, которые образуют сердцевину христианского языка, — спрашивает Бонхеффер, — используются в душепопечении и проповеди обесценивающим способом?» Причина в том, что одно и то же слово различается, выйдя из уст молчаливого и болтливого. Слово должно быть простым, но и это не придаст ему действенность, если оно не исходит из глубины.С другой стороны, он не признает ограничения, накладываемого на слово со стороны эмоциональной чувствительности. Необходимо, чтобы слово предшествовало чувству в молитве. Вероятно, именно в связи с такой точкой зрения Бонхеффер старается использовать в качестве молитвенника текст Писания, каждое слово в котором свободно от подозрения в болтливости. «Молчание» Бога (тема, настроение которой в ХХ в. наиболее остро выразит японский католический писатель Эндо Сюсаку в одноименном романе) Бонхеффер склонен толковать как признак гнева, а не бессилия. Высказывание «Einen Gott, den es gibt, gibt es nicht»5 означает признание Бога «как Личности настоящей и действенной, о существовании Которой» теолог «никогда не дискутировал» (с. 33). По Бонхефферу, после мировой войны европейский человек ощутил не «зияние Бога» (как сказал бы Хайдеггер), но «Божий гнев и свою вину перед Богом» (с. 39). Тем не менее можно сказать, что «с 1918 года... Бог оставил людей — во всяком случае тот Бог, Которого можно было при необходимости заставить служить своим целям» (с. 175). Гнев, как уже можно было понять, является одной из ключевых тем богословия Бонхеффера. «Гнев и любовь Божии дополняют друг друга, и так они образуют целую действительность... Божьи терпение и гнев неразрывно связаны друг с другом. Понять Божий гнев как часть целой действительности — это виделось Бонхефферу отличительным признаком подлинного христианства» (с. 206—207). Практические выводы, которые следуют отсюда, непосредственно важны для понимания взгля-
4 Dietrich Bonhoeffer Werke. Bd. 12: Berlin 1932-1933. Gütersloh: Kaiser, 1997. S. 280.
5 Эта фраза, которую обычно переводят как «Бог, который существует, не существует», в действительности на русский язык точно переведена быть не может. По-видимому, в ней ключевую роль играет употребление безличного местоимения «es», что подразумевает и Оппель в своем комментарии (с. 159): Бог есть не Es (Оно), а Du (Ты).
дов теолога на «безрелигиозный язык» проповеди в послевоенном обществе и одновременно его намеков на восстановление раннехристианской disciplinae arcanae (учения, не разглашаемого тем, кто не подготовлен к нему). «Обратная сторона гнева Божия — время тихого, сокровенного христианства... межвременье, которое имеет свою логику, и это логика ожидания, а не триумфа» (с. 170). Теперь, по словам Бонхеффера, «христиане предстоят Богу в Его страдании» (с. 176). Но это не значит, что Бог бессилен, напротив — «только страдающий Бог может помочь» (с. 188). Последний тезис Оппель поясняет особо. «Для Бонхеффера вопрос о теодицее, т. е. вопрос, "как Бог мог это допустить", не стоял на переднем плане. В безмолвных страданиях Иисуса Бог пострадал плотью» (с. 190). Как иллюстрация могут быть использованы слова Бонхеффера из детской проповеди: «Дети, бытие с Богом не делает счастливым»6. Оппель отмечает вообще серьезное отношение Бонхеффера к детям, его манеру говорить с ними понятным, но взрослым языком. Предельно жестко звучат, но и хорошо контек-стуализируются его жизненным выбором слова: «Бог считает вас врагами, если ваш Вавилон не угнетает вас» (с. 103). Проблема угнетения осознавалась Бон-хеффером шире, чем исторический эпизод с нацизмом. Возможно, поэтому его антифашизм не приобрел, как у его современника Томаса Манна и многих других немецких эмигрантов, характер самопротиворечивой аллергии на немец-кость вообще7: болезнью, которая поразила таким сильным симптомом Германию, в действительности болен весь мир. Вполне органично увязывается со всей биографией Бонхеффера тот факт, что, находясь в 1930-х гг. в Нью-Йорке, где он стал свидетелем реальности внутрицерковной расовой сегрегации, он ощутил значимость правды в общественных отношениях для «послушания Иисусу Христу». Вопрошание на тему социальной справедливости — тоже «безрелигиозный язык», которым он пытается затем говорить со своим старшим братом Карлом-Фридрихом, натуралистом и агностиком. Именно в гарлемской общине, считает Оппель, Бонхеффер «почувствовал, что вся его теология со всей ее достоверностью зависит от осуществления здесь, в жизни общины, того, что возвещает Нагорная проповедь» (с. 44). Поэтому в те же годы, став приват-доцентом теологии, Бонхеффер обращается преимущественно к вопросам этики и учения о Церкви (с. 45), которую в работе под названием «Sanctorum Communio» он определяет как «Liebesgemeinschaft von ganzen Menschen» — «любовное общение целых людей»8. Книга католического исследователя Катарины Оппель содержит глубокий анализ идей лютеранского теолога Дитриха Бонхеффера и не демонстрирует конфессионально обусловленных попыток «притянуть» его к католицизму. Не будем этого делать и мы по отношению к православию. Бонхеффер шел своим
6 Здесь «счастливый» — «glücklich». Евангельские «блаженства» в переводе Лютера начинаются с другого слова — «selig».
7 Манн после переезда в США, и особенно в военный период, говорит о немцах в третьем лице, Бонхеффер — всегда только в первом, и это не выглядит как самоцензура в его нелегально передававшихся на волю письмах.
8 Здесь, вероятно, есть аллюзия на слова апостола Павла: «Он есть мир наш, соделавший из обоих одно и разрушивший стоявшую посреди преграду, упразднив вражду Плотию Своею, а закон заповедей учением, дабы из двух создать в Себе Самом одного нового человека, устрояя мир» (Еф 2. 14—15).
Диктатура милосердия
путем и прошел его до логического финала, известного нам более как финал жизни, чем мысли. Однако если выбирать читаемое среди западных теологов ХХ в., думается, что на Бонхеффера следует обратить пристальное внимание именно как на богослова, и более всего в связи с его отношением к Священному Писанию.
Вевюрко Илья Сергеевич, канд. филос. наук,
ст. препод. кафедры философии религии
и религиозных аспектов культуры
Богословского факультета ПСТГУ;
ст. препод. кафедры философии религии
и религиоведения
Философского факультета
МГУ им. М. В. Ломоносова
Российская Федерация, 127051,
г. Москва, Лихов пер., д. 6, стр. 1
ORCID: 0000-0002-1225-7474
Ilya Vevurko, Candidate of Sciences in Philosophy, St. Tikhon's Orthodox University for the Humanities 6/1 Likhov pereulok, Moscow 127051, Russian Federation vevurka@mail. ru ORCID: 0000-0002-1225-7474
Диктатура милосердия
Pe^ Ha: Colonna M. The Dictator Pope: The Inside Story of the Francis Papacy. Washington: Regnery Publishing, 2018. 232 p.
Dictatorship of Mercy
Rev. on: Colonna M. The Dictator Pope: The Inside Story of the Francis Papacy. Washington: Regnery Publishing, 2018. 232 p.
Книги-разоблачения часто окружены громкой славой, истории их издания и продвижения порой могут соперничать с детективами, правда их содержание далеко не всегда соответствует созданному вокруг них шуму. Когда же разоблачается ныне здравствующий, творящий современную историю персонаж, то накал общественного интереса к такому труду достигает максимума, особенно когда этот персонаж — Папа Римский. Издание книги Маркантонио Колонна «Папа-диктатор: История папства Франциска, рассказанная очевидцем» имеет почти детективную судьбу. Впервые книга «II Papa Dittatore» была издана электронным сервисом самостоятельного издания книг Amazon в ноябре 2017 г., чуть менее
