CC BY
20
Рец. на: Ковельман А. Вошедшие в Пардес. Парадоксы иудейской, христианской и светской культуры. М.: Книжники, 2019. 256 с.
Rev. of: Ковельман А. Вошедшие в Пардес. Парадоксы иудейской, христианской и светской культуры. М.: Книжники, 2019. 256 с.
Монография А. Б. Ковельмана1 посвящена, как признается сам автор во введении, «странному миру», состоящему из метафор и метонимий, пронизывающих иудаизм, христианство и секулярную культуру (с. 18). Именно этот мир становится Пардесом2, в который приглашается читатель. В основу этой книги легли переработанные статьи и материалы, собранные автором в период с 1978 по 2019 г. Появление этой монографии представляет собой знаковое явление для российской науки: с одной стороны, работы по иудаике в России появляются не так часто, как хотелось бы, с другой — перед нами труд одного из ведущих специалистов в этой области.
Книга состоит из предисловия, семи глав и послесловия, снабжена библиографией, источниковым указателем и списком сокращений. Ее особенностью является то, что автор предлагает необычный метод подачи материала, находящийся между деконструктивизмом Деррида и «наивной Каббалой». Отправной точкой служит утверждение, что Тора представляет собой весь видимый и невидимый мир, показанный в виде книги (текста). Текст в постмодернистской традиции рассматривается как набор смыслов и бинарных оппозиций, которые мы можем «прочитывать» в материальной и духовной культуре. Каждая глава книги — отдельное завершенное исследование, которое, по сути, представляет собой мидраш, в условиях постмодерна превращающийся в академический текст, где еврейские идеи через европейское интеллектуальное преломление получают свое завершение в современной культуре. Основа этого мидраша — условие, что весь видимый мир представляет собой разворачивание во времени и пространстве древних и современных мифов, которые становятся частью кинематографа, литературы, истории, науки. Это особенно важно помнить в начале чтения: предполагая классическое построение текста, читатель встречается с повествованием совершенно иного рода. Это не привычное исследование, имеющее четкую структуру, — это рассуждение, заданное одной фразой, развивающееся
1 Аркадий Бенционович Ковельман (род. 1949 г.) — известный отечественный специалист по раннему иудаизму, автор таких трудов, как «Талмуд, Платон и сияние славы», «Эллинизм и еврейская культура», «Between Alexandria and Jerusalem: the Dinamic of Hellenistic and Jewish Culture».
2 Пардес — особый образ рая в талмудической литературе, мистическое святилище, открывающее истинное содержание человеческой натуры. Вошедшие в него не могут вынести увиденного, сходят с ума либо становятся просвещенными. В Вавилонском Талмуде в трактате Хагига (14б) говорится о четырех вошедших в Пардес: Бен Азай, Бен Зома, Ахер, рабби Аки-ва. Бен Азай умер, Бен Зома повредился рассудком, Ахер увидел наваждение и стал бороться с ним, а рабби Акива смог покинуть Пардес без ущерба для своего здоровья. Этот нарратив становится лейтмотивом всей рецензируемой книги, являясь, среди прочего, указанием на сакральный аспект культуры.
свободно, как речь, которая может одновременно давать несколько ответов или интерпр етаций.
Отметим, что перед нами агадический мидраш3, имеющий признаки научного текста. Автор дает намек, что именно в таком ключе стоит рассматривать предлагаемый читателю текст: он помещает легенду о Пардесе во введении, задавая образ, который должен быть истолкован. Вошедшие в Пардес — это не только упоминаемые в рассказе Бен Азай, Бен Зома, Ахер, рабби Акива. Это любой интеллектуал, как признает сам автор, а Пардес не только рай, но и аббревиатура четырех основных методов мидраша: пшат (буква «пе», простой смысл), ремез («реш», намек), драш («далет», толкование) и сод («самех», тайна). Рай оказывается собранием методов интерпретации реальности, при использовании которых современный мудрец может не выдержать, сойти с ума или пройти это испытание с честью.
Автор использует все четыре метода в своей книге, дополняя их несколькими понятиями. Первое — понятие дифферанса, позволяющее менять «символ на символ, плюс на минус, право на лево» (с. 31). Впоследствии этот принцип — введение нескольких концептов, противостоящих друг другу с возможностью играть их значением, — позволяет толковать его через деконструкцию исторической и культурной реальности. Второе — ирония, помогающая читателю ощутить «просвечивание экзистенции», что будет особенно важно для пятой главы. Рождение серьезно-комического, с точки зрения автора, это «интеллектуальная и духовная революция... начало ее — ирония, конец ее — миф» (с. 48). Ирония не убивает миф, но придает ему «страшную силу, силу трагикомедии» (с. 51), которой сам автор часто пользуется (например, в седьмой главе «Танец Заратустры и Лестница Иакова»). Особенно стоит отметить использование в тексте отсылок к персонажам Ветхого Завета, которые, с одной стороны, сближают эту книгу с классическими примерами агадического мидраша, с другой — указывают на истоки смыслов нашей культуры.
При помощи пшата («простого смысла») он связывает оппозиции, существовавшие в один период времени. Например, в первой (методологической) главе «Ницшеанские парадигмы в гуманитарном знании» автор вводит ницшеанскую концепцию аполлоновского и дионисийского начал, которую прилагает к истории отечественной гуманитарной науки, описывая последнюю как борьбу между «рационалистами» (в лице С. С. Аверинцева) и «логиками» (в лице А. Я. Гуревича). Автор сам признается (с. 29), что схематизирует науку, гуманитарную в частности, что внутренние ее связи глубже и насыщеннее, чем может показаться.
«Вошедшие в Пардес» изобилует намеками (ремез), явными и едва уловимыми. Среди них — пронизывающая всю книгу отсылка к поэме «Москва—
3 Мидраш бывает двух видов: галахический, посвященный толкованию Закона, и агадический. По мнению Авигдора Шинана, агадический мидраш — тот, что толкует предметы, не связанные с Галахой. В таком мидраше могут присутствовать ветхозаветные персонажи или персонажи из Предания, это могут быть предания, рассказы, притчи, исторические анекдоты, отрывки из Писания в их интерпретации, заостряющие внимание на какой-то конкретной проблеме или посвященные отдельному аспекту этой проблемы. Структура мидраша состоит из фразы (или нескольких), которая потом объясняется читателю.
Петушки». Введение книги озаглавлено «Путешествие Венички», в тексте автор то прямо, то косвенно указывает на поэму, а финалом становится смерть героя произведения Ерофеева на лестнице, которая переосмысляется как лествица Иакова (и, возможно, как лествица в Пардес), а убийцы — как сходящие и восходящие ангелы. Вторым намеком оказывается «Фауст» Гете, смысл которого отчасти раскрывается автором в четвертой главе «Аллилуйя и жалоба червя. Музыкальные темы легенды о Фаусте». Здесь А. Ковельман вспоминает «Фауста» Гете и связанного с ним «Доктора Фаустуса» Т. Манна, сравнивая их с книгой Иова и общим для них мотивом пари между Богом и дьяволом. Центром пари становится человек. В последующие века отношение к человеку разделяется: для одних он становится «малым богом», как для Лейбница в «Теодицее». Таким «малым богом» в литературе раннего иудаизма был Сын Человеческий, яркий образ пророческой литературы. В Послании к Евреям Сын Человеческий становится выше ангелов, а Талмуд видит в нем простого человека, которому пытаются причинить вред ангелы (Санхедрин 38б, Берешит раба 8:6), подобно тому как дьявол пытался навредить Иову. Итогом этого противостояния (и нашего мира) становится трагедия человека, тварного существа, который хочет, но не может войти в Пардес.
Толкование является основой еврейской экзегетики. Помимо толкования признаков явных (через то, что уже существует) в мидрашах зачастую обращаются к сокрытым, тайным, эзотерическим смыслам текста. Так, тема пустыни и бесплодной земли поднимается в шестой главе книги, которая называется «Скопцы в пустыне». Пустыня — это не только метафора места, противоположного Дому и Храму (с. 178), но и человека, не способного войти в собрание верных, лишенного живительной творческой силы. И в то же время, если пустыня как топос — это образ внутреннего испытания, выдержанного израильским народом и Христом, место призвания пророка, живое воплощение ада, то образ скопца (генетически близкого к образу пустыни) относится Ковельманом к евреям, погибшим в Холокосте и не оставившим потомства. Однако пустыня может стать новой землей обетованной: история любви Абеляра и Элоизы (связь которых после расставания стала глубже и возвышеннее), повторенная в романе Э. Хемингуэя «Фиеста», дает надежду на возрождение.
Тайна, что «сокрыта за Завесой», — основа еврейской мистики. Тайна — то, «о чем нельзя ничего сказать и следует молчать». Для имеющего знание тайну не следует произносить, для непосвященных же она соблазн и безумие. Стоит задать вопрос: имеет ли место Пардес в научном исследовании? Может ли быть книга лишена привычного читателю построения текста и методов разбора материала? Первые три главы последовательно подталкивают читателя к ответу.
Во второй главе «Слово и дело. Перипетии логоса в новоевропейской науке» автор продолжает идею реального и абстрактного, дионисийского и апол-лоновского, практики и теории, выраженную в бинарных понятиях «Логоса» и «Дела». Это «полярная пара, описывающая исчерпывающе всю человеческую деятельность» (с. 55). Примером оппозиции этих понятий становится богословие Логоса у евангелиста Иоанна. Понятие Логоса тесно связано с делом: слова Иисуса свидетельствуют так же, как и Его дела, вера становится делом. Через
историю взаимоотношений (между В. Б. Шкловским и Л. Д. Троцким) и литературу («Фауст» Гете был вдохновлен немецким переводом Библии, осуществленным Лютером, и различными комментариями к нему) Ковельман показывает, как метафора обретает плоть: оппозиция понятий становится не абстракцией, а историческим фактом. Завершением ее является отрицание Логоса, а вместе с ним — и классической (христианской) культуры, что мы наблюдаем в постмодерне. Слово исчезает, становясь молчанием, терзающим пророка Иеремию. Этот кризис европейской культуры ХХ в. автор связывает с молчанием, неизбежно наступающим после Холокоста.
Третья глава «Матрица и безумный мир: мудрец перед лицом отчаяния» обращает читателя к сфере, где слово явлено как факт, — к семиотике. Ковельман вводит понятие «семиотического пространства» (взятое у Лотмана), многослойной системы текстов, под которой находится пласт реальности, образующий культуру данного народа. С семиотическим пространством связана семиосфера, имеющая свое начало в интеллектуальной жизни человека. По сути своей, полагает автор, семиосфера похожа на Матрицу из одноименной кинотрилогии, где Матрица — виртуальный мир, в котором существуют умы людей. Ковельман вводит аллюзию Сиона и Архитектора, которая переворачивает платоновский мир вещей. Главный герой Нео становится Логосом, а в свете следующей главы — Жертвой, которая необходима, чтобы увидеть суть вещей. Семиосферой, пронизывающей реальность ментальную и вещественную, становится и Царство Небесное, возвещенное Иисусом: не от мира сего, находящееся в нас самих. Об этом Царстве молчит Иисус, когда Его спрашивают о Его миссии. Это молчание становится высшей точкой выражения слова, Логоса.
Мы можем предположить, но не доказать. Научное исследование, данное в таком ключе, — это скорее поэзия, чем проза, скорее вера, чем сухое знание. Наука похожа на жизнь и живой организм, книга может быть лишена строгой организации и напоминать беседу, где одна мысль плавно перетекает в другую.
Подводя итоги, можно сказать, что работа А. Б. Ковельмана представляет собой необычное явление в области иудаики и гуманитаристики в целом: это междисциплинарное исследование, направленное на то, чтобы выявить в мировой культуре общие коды и символы, связанные с иудейским и христианским контекстом. Сложной для восприятия читателя является манера подачи материала и композиционное построение: как было сказано выше, специфическая структура текста может быть оценена как в качестве плюса, так и в качестве минуса данной монографии. Также хотелось бы видеть более проработанные ссылки на источники: несмотря на то что данная работа представляет собой переработанные статьи, выпущенные ранее, иногда возникает вопрос, является ли утверждение автора его собственной точкой зрения или же он транслирует чье-то мнение.
Книга А. Б. Ковельмана «Вошедшие в Пардес» является плодом долгих исследований в области культуры, истории и литературы. Автор обладает прекрасной эрудицией, видением внутренних связей, скрытых сквозных мотивов мировой истории, культуры и искусства. Его работа предназначена не только для
специалистов в области иудаики, но и для широкого круга читателей, которые получают шанс осознать, насколько тесно и глубоко переплетены между собой сюжеты и смыслы, образующие культуру, в которой они обитают, насколько значима библейская основа этих сюжетов и смыслов.
Сгоннова Александра Юрьевна, аспирант,
кафедра философии и религиоведения Богословского факультета ПСТГУ Российская Федерация, 127051, г. Москва, Лихов пер., 6/1 aleksandrasgonnova@gmail.com ORCID: 0000-0002-1483-8600
Aleksandra Sgonnova, Graduate Student, St. Tikhon's Orthodox University for the Humanities 6/1 Lihov per., Moscow 127051, Russian Federation aleksandrasgonnova@gmail.com ORCID: 0000-0002-1483-8600
