CC BY
28
РЕЦЕНЗИИ
УДК: 355.48; 94(47).035-046
МЕДОВИЧЕВ А.Е.* Рец. на кн.: ПЕНСКОЙ В В. ВОЕННОЕ ДЕЛО МОСКОВСКОГО ГОСУДАРСТВА: ОТ ВАСИЛИЯ ТЕМНОГО ДО МИХАИЛА РОМАНОВА: ВТОРАЯ ПОЛОВИНА XV -НАЧАЛО XVII в. - Москва : Центрполиграф, 2019. - 351 с. - Биб-лиогр.: с. 339-351. - (Новейшие исследования по истории России). DOI: 10.31249/ihist/2021.04.10
Ключевые слова: Русское государство во второй половине XV-XVI в.; русская армия; военные реформы во второй половине XV-XVI в.; «ориентализация» военного дела.
Keywords: Russian state in the second half of the XV-XVI century; Russian army; military reforms of the XV-XVI century; «oriental-ization» of military system.
Для цитирования: Медовичев А.Е. [Рец.] // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 5: История. -Москва : ИНИОН. РАН, 2021. - № 4. - С. - Рец. на кн.: Пенской В.В. Военное дело Московского государства: От Василия Темного до Михаила Романова: Вторая половина XV - начало XVII в. - Москва : Центрполиграф, 2019. - 351 с. - Библиогр.: С. 136-147. DOI: 10.31249/rhist/2021.04.10
Военное дело Русского государства второй половины XV -XVI в. уже давно является одним из приоритетных направлений в отечественной историографии. Особый интерес исследователей к этому периоду истории его развития не в последнюю очередь объ-
* Медовичев Александр Евгеньевич - старший научный сотрудник Отдела истории Института научной информации по общественным наукам РАН (ИНИОН РАН). E-mail: asandr53@yandex.ru
ясняется глубокой трансформацией русской военно-технической культуры, суть которой состояла в практически полном разрыве почти на два столетия с европейской военной традицией и переходом к «восточной» модели. И хотя сам характер сформировавшейся к концу XV в. и продолжавшей функционировать в течение следующего столетия военной системы неоднократно являлся предметом изучения1, в вопросе о причинах столь радикального переворота историки пока далеки от консенсуса.
Монография одного из ведущих специалистов по русской военной истории ХГУ—^1 вв., д-ра ист. наук, профессора В.В. Пенского представляет собой серию очерков, посвященных различным аспектам военной системы Русского государства конца Средневековья и раннего Нового времени. Рассматриваются структура, численность, вооружение, стратегия и тактика, система управления и иерархия командования, материальное обеспечение войск и военные расходы государства. В результате столь всестороннего анализа, основанного на использовании всех имеющихся в распоряжении историка источников, создается целостная картина того, как была устроена и функционировала военная машина Московского государства, достигшая своей «классической» формы в изучаемый период. Специфика последней, как показывает автор, в значительной степени определялась воздействием двух практически параллельных процессов - так называемой «ориентализации» русского военного дела (если иметь в виду вооружение и тактику конницы) и «пороховой» революции (общеевропейской по своему
1 См., в частности: Денисова М.М. Поместная конница и ее вооружение в XVI-XVII вв. // Военно-исторический сборник Государственного Исторического музея. Труды ГИМ. - Москва, 1948. - Вып. 20. - С. 29-46; Кирпичников А.Н. Военное дело на Руси в XIII-XV вв. - Ленинград, 1976. - 104 с.; Епифанов П.П. Оружие и снаряжение // Очерки русской культуры XVI в. - Москва : Изд-во Московского ун-та, 1977. - Ч. 1. - С. 292-335: Епифанов П.П. Войско и военная организация // Там же. - С. 336-380; Волков В.А. Войны и войска Московского государства. - Москва, 2004. - 576 с.; Волков В.А. Войско грозного царя. - Москва, 2016. - Т. 1-2; Курбатов О.А. Очерки развития тактики русской конницы «сотенной службы» с середины XVI в. до середины XVII в. // Военная археология. Сборник материалов Проблемного Совета «Военная археология» при Государственном Историческом музее. - Москва, 2011. - Вып. 2. - С. 89-91; Двуречен-ский О.В. Холодное оружие Московского государства XV-XVII вв. - Тула, 2015. - 535 с.
характеру), в ходе которой русская пехота массово переходит на использование огнестрельного оружия.
Данная монография является далеко не первой работой В.В. Пенского, посвященной истории русского военного дела, но она подводит определенный итог его многолетних исследований в данной области. Их результатом стал вывод о несостоятельности сформировавшегося еще в петровскую эпоху и в дальнейшем получившего распространение в русском обществе и отечественной историографии взгляда на военную систему Московского государства как на нечто архаичное и отсталое. Такая оценка, по мнению автора, находится в явном противоречии с реальными внешнеполитическими успехами России, сумевшей в течение XVI в. покорить три татарских ханства, а во второй половине XVII в. с успехом завершить 200-летнюю войну с Польско-Литовским государством -своим главным конкурентом в борьбе за доминирование в Восточной Европе (с. 6-7).
Не подвергая сомнению эффективность в целом московской «классической» военной системы, во многом сходной с военным устройством Великого княжества Литовского - ближайшего соседа и главного противника Москвы, а по некоторым параметрам и превосходящей ее, необходимо все же отметить следующее. Во-первых, к середине XVI в. (а на самом деле - еще раньше) военный потенциал Русского государства существенно превосходил военный потенциал его восточных соседей как в количественном, так и в качественном отношении (включая организационный, структурный и технологический аспекты). Соответственно, присоединение территорий Среднего и Нижнего Поволжья явно не было борьбой с равными по силам противниками. Что касается западного направления, то здесь результаты военных усилий России в XVI в., т.е. именно в «классический» период развития московского военного дела, были гораздо скромнее, несмотря на явное превосходство над Польско-Литовским государством в плане централизации командования и концентрации военных усилий. Существенные территориальные приобретения на западе в конце XV - первой четверти XVI в. (Смоленская, Чернигово-Северская земли) были следствием не столько военных действий (далеко не всегда успешных), сколько переходом русской феодальной знати восточ-
ных регионов Великого княжества Литовского на службу к великим князьям Московским.
Ливонская война (1558-1582), очень быстро трансформировавшаяся в широкомасштабный конфликт с Речью Посполитой, несмотря на временные успехи русских войск, в конечном счете, оказалась неудачной для Русского государства. Разумеется, это объясняется не только (а может быть и не столько) дефектами московской военной системы как таковой, сколько совокупностью целого ряда других факторов - политических (внутренних, прежде всего, но также и внешних) и экономических. Тем не менее определенные недостатки московской «классической» военной системы фактически признает и сам автор, описывая «стратегию» Московского государства на «литовском» направлении. Она, как отмечает исследователь, была ориентирована на «малую» войну, осады крепостей и разорение неприятельской территории посредством опустошительных рейдов, при явном стремлении избегать больших полевых сражений. Однако уже к концу правления Ивана ГГГ эта стратегия практически исчерпала себя, но продолжала использоваться, несмотря на нередко обратный эффект. Массовый переход на сторону Москвы «литовских» русских князей и бояр закончился в конце XV в. и в дальнейшем православные магнаты в большинстве своем оставались верны Ягеллонам и их преемникам (с. 141-145).
Перелом в противостоянии с Польско-Литовским государством в пользу России наступил только во второй половине XVII в., т.е. тогда, когда русское военное дело претерпело весьма значительную трансформацию (создание полков «нового строя» по европейскому образцу) и уже имело мало что общего с прежней, «классической» московской военной системой. Это, как справедливо подчеркивает и сам автор, была уже иная, «постклассическая» эпоха ее развития (с. 8).
На «татарском» направлении похожая в целом стратегия позволила успешно решить «казанскую» проблему, а вместе с ней -и «астраханскую». Но если Казань была относительно легко доступна для продвижения к ней русских войск и, следовательно, для военного давления на нее, то Крымское ханство фактически находилось в полной безопасности. Дикое поле защищало Крым от ответных ударов русских войск, тогда как крымские ханы без осо-
бых затруднений могли совершать грабительские рейды вплоть до центральных русских областей. Соответственно, на «крымскотатарском» направлении стратегия Москвы заключалась в создании системы дальнего обнаружения выдвигающихся неприятельских сил с тем, чтобы успеть произвести развертывание собственных войск на передовых рубежах обороны и не допустить прорыва войск противника в центр государства. С середины XVI в. доминирующей на крымском направлении становится стратегия «фортификационного наступления», предусматривающая постепенное продвижение на юг передовой линии обороны путем строительства новой засечной черты и крепостей южнее так называемого «берега» - изначального оборонительного рубежа, проходящего вдоль рек Угры и Оки (с. 150-153).
В XVI в. полевые армии, действующие на отдельном направлении, как правило, имели пятиполковую структуру: Большой полк, полки Правой и Левой руки, Передовой и Сторожевой полки. По мнению известного российского историка и археолога, специалиста по русскому военному делу эпохи Средневековья
A.Н. Кирпичникова переход от традиционной трехчастной структуры к пятичастной завершился в конце XШ-XIV вв.1 Однако, как подчеркивает В.В. Пенской, применительно к данному периоду сведения о структуре русских войск представлены в источниках, нередко подвергавшихся позднейшей переработке и редактированию, а также в текстах, носящих в той или иной степени литературный характер. В источниках же современных событиям XII-XIV вв. отсутствуют упоминания о «титульных» «полках» (Большом, Сторожевом и прочих), характерные для текстов более позднего времени. «Титульные» наименования полков, полагает
B.В. Пенской, входят постепенно в военный обиход в конце XV -первой половине XVI в., а окончательно закрепляются в разрядной документации во второй половине XVI в.
В более ранний период так называемое уряжение полков осуществлялось накануне решающего сражения или в месте сбора отрядов (княжеских дворов и «городовых» «полков»). Составленные из этих отрядов «полки»-«баталии» носили импровизирован-
1 Кирпичников А.Н. Военное дело на Руси в XIII-XV вв. - Ленинград, 1976. - С. 13-14.
ный и временный характер (с. 115-116). Очевидно, что такой характер имели, в частности, полки, сражавшиеся на Куликовом поле. В противном случае очень трудно представить то, как могло осуществляться управление войском, состоявшим, по подсчетам
A.Н. Кирпичникова, не менее, чем из 40 отдельных ополчений и княжеских дворов1. Перед битвой они были объединены в 23 более крупных подразделения - «стяги», аналогичные западноевропейским bandería («знаменам») и польско-литовским «хоругвям». Образованные из них шесть «полков» в качестве тактических формирований соответствуют западноевропейским баталиям и польско-литовским хуфам (или гуфам)2. Наличие или отсутствие у этих «полков-баталий» «титульных» наименований, известных по более поздним источникам, в конечном счете, не столь важно, хотя, как нам представляется, автором не приведено бесспорных аргументов, опровергающих столь устойчивую литературную традицию об их существовании уже в XIV столетии.
Важно другое, и в этом В.В. Пенской, по-видимому, прав, обратив внимание на тот факт, что в отличие от «полков-баталий» «титульные» «полки» эпохи Ивана Грозного представляли собой скорее военно-административные, чем тактические формирования. Закрепление системы «титульных» «полков» и их жесткой иерархии в разрядной документации XVI в., как полагает исследователь, стало ответом правительства на распространение местничества в рамках общих мер конца 40-50-х годов XVI в. по упорядочению работы государственной машины. Впрочем, предполагаемая автором связь формирования номенклатуры «титульных» «полков» с так называемой «ориентализацией» русского военного дела требует более развернутой аргументации, чем просто ссылка на наличие «крыльевой» системы и соответствующей «чиновной» иерархии в Орде и татарских улусах, возникших после ее распада (с. 121-123).
В развитии «классической» московской военной системы
B.В. Пенской выделяет три этапа. Первый этап он датирует временем от середины XV до начала XVI в., когда, согласно существующим в науке представлениям, процесс «ориентализации» корен-
1 Кирпичников А.Н. Куликовская битва. - Ленинград : Наука, 1980. -
С. 52.
2 Там же, с. 48, 50-53.
ным образом трансформирует комплекс вооружения и тактику русской поместной конницы - основного рода войск Московского государства того времени. Тезис об «ориентализации» русского военного дела на рубеже позднего Средневековья - раннего Нового времени был выдвинут А.Н. Кирпичниковым1 и получил дальнейшее развитие в работе О.В. Двуреченского2. Согласно их концепции, русское вооружение в XIII - первой половине XV в. продолжает развиваться по пути формирования все более «тяжелого» комплекса как наступательных, так и оборонительных средств. Отмечается также редкое использование лука в полевых сражениях3. До середины XV в. на поле боя преобладали тяжеловооруженные конные воины одетые преимущественно в ламел-лярные панцири и прочие разновидности «броней дощатых» (т.е. пластинчатых систем), вооруженные мечами европейских типов, использующие шпоры в качестве главного инструмента управления конем и применяющие тактику таранного удара тяжелыми копьями, аналогичную тактике западноевропейских рыцарей. Однако уже к концу того же столетия основным типом конного воина в Московской Руси становится конный лучник, использующий кольчатые (кольчуга, «панцирь», байдана) и кольчато-пластин-чатые (юшман, бехтерец, колонтарь) системы защиты, а также тканевые (тегиляй), либо вообще обходящийся без оборонительного вооружения. Главными видами наступательного вооружения теперь становятся сабля и лук со стрелами. Шпоры выходят из употребления и заменяются плетью. Конница подобного типа, естественно, была более приспособлена к ведению дистанционного боя (с. 210-211).
Однако очевидно и то, что конно-стрелковая тактика отнюдь не предполагала полную замену ближнего боя дистанционным, но лишь изменение характера первого. Использование копий, как отмечает В.В. Пенской, хотя и сократилось, но тем не менее не являлось какой-то редкостью, особенно среди наиболее богатой и хорошо вооруженной части русской конницы. Впрочем, эти легкие
1 Кирпичников А.Н. Военное дело на Руси в XШ-XV вв. - Ленинград, 1976. - 104 с.
2 Двуреченский О.В. Холодное оружие Московского государства XV-XVII вв. - Тула, 2015. - 535 с.
3 Там же, С. 327-328.
кавалерийские пики явно не были предназначены для таранного удара, а основным средством ведения ближнего боя становится сабля (с. 231-233).
Таким образом, «ориентализация» на практике означала скорее «универсализацию» конницы, приспособление ее к выполнению различных боевых задач. И этот процесс, по-видимому, охватил не только Русь, но прежде всего сам Восток, т.е. Переднюю Азию и Великую Степь. В.В. Пенской вслед за А.Н. Кирпичнико-вым относит универсализацию русской конницы ко времени после монгольского нашествия. Однако, как показал О.В. Двуреченский, ни само нашествие, ни последовавшее за ним господство Орды над землями Северо-Восточной Руси, не принесли предполагаемой «ориентализации» в развитие военного дела1. Более того, даже наличие луков в составе вооружения одетых в доспехи конных копейщиков отнюдь не отменяло тактику прямого таранного удара в качестве основного тактического приема. Примечательно, что и в столкновении брянских полков с татарами в 1310 г., и в Куликовской битве 1380 г. его используют обе стороны - и русские, и татары. Как оптимальный прием его описывает в «Книге назидания» арабский писатель XII в. Усама ибн Мункыз2. Следовательно, применение копья подобным образом не было чуждо и восточной традиции кавалерийского боя.
Соответственно, термин «ориентализация», как нам кажется, приемлем только в том плане, что он описывает процесс универсализации вооружения и тактики конницы, который получил развитие в какой-то момент времени на востоке Европы, в Западной и Центральной Азии. Тем самым подчеркивается отличие от Западной и Центральной Европы, где специализация кавалерии сохранялась в виде одетых в полный рыцарский доспех конных копейщиков (например, «жандармы» во Франции) и конных арбалетчиков. Дальнейшее ее развитие на Западе привело к появлению уже во второй половине XVI в. таких видов кавалерии, как рейтары, гусары, драгуны, выполнявшие различные функции на поле боя. Этот
1 Двуреченский О.В. Холодное оружие Московского государства XV-XVII вв. - Тула, 2015. - С. 328.
2 Кирпичников А.Н. Древнерусское оружие / АН СССР. Ин-т археологии. -Ленинград : Наука, 1971. - Вып. 3 : Доспех, комплекс боевых средств К-ХШ вв. -С. 66, 68. - (Археология СССР. Свод археологических источников ; вып.: Е1-36).
же процесс специализации кавалерии по западному образцу в XVII в. развивается и в Русском государстве, особенно после Смоленской войны 1632-1634 гг.
Перевооружение русской конницы на «ориентализирован-ный» («западноазиатский» или «османо-мамлюкский») комплекс в целом завершилось в последней четверти XV в. Причина столь радикальной трансформации, по мнению В.В. Пенского, вряд ли могла быть связана, как обычно считают, с татарской (конкретнее -с крымской) угрозой, поскольку произошла эта трансформация до того, как Крымское ханство стало одним из главных врагов Русского государства (с. 218). Переход к «ориентализированной» военной системе исследователь склонен объяснять созданием Русского централизованного государства, масштабные задачи внешней политики которого, а также необходимость вести боевые действия часто сразу на нескольких фронтах, требовали создания многочисленных вооруженных сил. Однако малопродуктивная аграрная экономика, неразвитая промышленность и, как следствие, ограниченность материальных и финансовых ресурсов, затрудняли наращивание военного потенциала. Выход был найден на пути развития поместной системы и перевооружения конницы на «ориентальный» комплекс, более легкий, более дешевый и технологически более доступный для производства в русских условиях, что позволяло обеспечить массовость его изготовления. Не последнюю роль, по мнению автора, играла и переориентация оружейного импорта с Запада на Восток (с. 158). Впрочем, скорее всего, рост импорта оружия и доспехов из Турции и Ирана был именно следствием трансформации московской военной системы, а не наоборот, точно так же как и в XVII в. расширение ввоза оружия из Европы было связано с созданием полков «нового строя».
Новая военная традиция окончательно оформилась в 40-70-е годы XVI в., приобретя свой «классический» вид в ходе реформ Ивана IV. Это относится ко всем аспектам московского военного дела - от управления, стратегии и тактики, до снабжения, набора, структуры и вооружения войск. На данном (втором) этапе развития московской военной системы ее непременными элементами становятся регулярная пехота, оснащенная огнестрельным оружием (стрельцы), а также полевая и осадная артиллерия («наряд»). Версия о том, что, создавая такую военную машину, московские
военные практики руководствовались османскими образцами, кажется автору привлекательной. Однако он все же склонен считать, что османское влияние, если оно и имело место, то было лишь опосредованным, через Крым (с. 159). Между тем она не выглядит и совсем уж невероятной, учитывая прямые военные контакты с Османской империей. Известно, например, что в крупных походах крымских ханов на Русь в составе их войск часто действовали многочисленные «полки» турецких янычар, вооруженные огнестрельным оружием1. Отнюдь не кажется случайной и идеализация порядков Османской империи в публицистических сочинениях середины XVI в., приписываемых Ивану Пересветову («Сказание о Магмете-салтане», «Большая челобитная»), в которых фактически излагается программа реформ Адашева - Сильвестра - Ивана IV2. Примечательно в этом плане и определенное сходство организации, характера вооружения и способов действия на поле боя (использование полевых укреплений) русских стрельцов и турецких янычар. Правда, в отличие от янычар, формально считавшихся «рабами» султана, русские стрельцы были отчасти выходцами из тяглых посадских общин, отчасти набирались из вольных людей, а в дальнейшем стрелецкие полки комплектовались преимущественно на основе наследственной повинности3.
Третий период эволюции «классической» московской военной системы автор датирует временем от рубежа 70-80-х годов XVI в. до начала XVII в. В качестве финального рубежа рассматривается битва под Добрыничами в 1605 г. между царскими войсками и отрядами Лжедмитрия I. В данный период как ответ на неудачный исход столкновения с военной машиной Речи Поспо-литой на заключительном этапе Ливонской войны (кампания Стефана Батория 1578-1582 гг.) русская военная традиция начинает меняться. В частности, начинается процесс перевооружения поместной конницы: лук постепенно вытесняется огнестрельным оружием, активизируется привлечение на русскую службу ино-
1 Епифанов П.П. Войско и военная организация // Очерки русской культуры XVI в. - Москва : Изд-во Московского ун-та, 1977. - Ч. 1. - С. 355.
2 Альшиц Д.Н. Начало самодержавия в России: Государство Ивана Грозного. - Ленинград : Наука, 1988. - С. 74, 84.
3 Волков В.В. Войны и войска Московского государства. - Москва, 2004. -С. 345-367.
земных наемников. Однако переход московской военной системы на новый виток развития и обретение ею новых качеств были на время прерваны Смутой, которая привела в расстройство всю систему государственного управления и хозяйственной жизни страны (с. 280).
В заключение, характеризуя в общих чертах особенности устройства и функционирования военной машины Русского государства, В.В. Пенской подчеркивает, прежде всего, тот факт, что формирование «классической» московской военной системы совпало по времени и во многом было обусловлено обстоятельствами формирования Русского централизованного государства. При этом процесс централизации в военной сфере проходил быстрее всего и опережал централизацию политическую, экономическую и всякую иную. Образование во второй половине XVI в. приказной администрации и выделение в ее структуре специальных «военных» приказов, отвечавших за военное управление, ознаменовало завершение этого процесса (с. 281).
В целом монография В.В. Пенского вносит значительный вклад в изучение истории развития русского военного дела позднего Средневековья и раннего Нового времени. Несомненным достоинством его работы, помимо особого внимания к анализу таких ключевых, но уже неоднократно затрагивавшихся в той или иной степени различными исследователями проблем, как «ориентализа-ция» военного дела Московской Руси, является обращение к теме военной логистики. В отечественной историографии, связанной с изучением военной проблематики, эта тема никогда не была в числе приоритетных. Между тем, как справедливо отмечает автор, изучение вопросов организации снабжения войск всем необходимым в ходе военных кампаний позволяет параллельно решить и ряд других крайне важных проблем, в частности, более объективно определить возможную численность войск, участвующих в этих кампаниях. Применительно к Восточноевропейскому театру военных действий существенными ограничителями в этом плане были невысокая плотность населения и неразвитая инфраструктура, сильно затруднявшие снабжение войск, что нередко приводило к срыву военных предприятий (с. 27).
Высокой оценки заслуживает также весьма удачная попытка исследователя определить минимальный размер ординарных во-
енных расходов Московского государства (главным образом, объем обычных денежных выплат служилым людям), а также рассчитать размеры экстраординарных расходов, т.е. затрат на проведение одной военной кампании, и оценить возможности страны на покрытие этих расходов.
