CC BY
49
ПРОБЛЕМЫ УГОЛОВНОГО ПРАВА
АшинД.А.*
РЕТРОСПЕКТИВНЫЙ АНАЛИЗ КОНСТРУКЦИИ ПРЕДИКАТНЫХ ПРЕСТУПЛЕНИЙ В УГОЛОВНОМ ПРАВЕ РОССИИ
Ключевые слова: история уголовного права, предикатные преступления, состав преступления, Уголовное уложение, законодательная техника.
The article is devoted to the concept of basic, or predicate, crimes in the histoiy of Russian criminal law. The author tries to show the roots of this conception and its gradual development in pre-1917 criminal law and in the criminal law of Soviet era. After the analysis of Criminal Codes of 1845 and 1903 the author marks three basic approaches to the predicate crimes in Russian criminal law. According to the first of them the predicate crime is the necessary element in the criminal involvement in another crime (which should not be confused with the institute of complicity). The second approach is committing of the predicate crime in course of another crime (e.g. murder in course of riot). The third one is connected with characterization of some things involved in the crime as descendedfrom some other crime.
Конструкция предикатных преступлений предполагает, говоря в самом первом приближении, установление признаков иного состава преступления в качестве признака уже другого состава преступления. В действующем УК РФ к составам, в которых используется конструкция предикатных преступлений, можно, в частности, отнести п. «к» ч. 2 ст. 105, ст. 150, 174, 1741, 175, 205, 2051, 2052, 206, 316 УК РФ. Во всех указанных нормах наличие состава преступления либо предполагает установление признаков иного состава преступления (например, ст. 150, 316 УК РФ), либо через установление таких признаков один из признаков состава приобретает «преступную» окраску (например, имущество, приобретённое преступным путем, в ст. 174, 1741, 175 УК РФ).
Нормы, сконструированные подобным образом, были присущи и ранее действовавшему уголовному законодательству, а потому изучение истории их развития, с точки зрения методологических основ исследования их современного состояния, является необходимым постольку, поскольку позволяет выявить прообразы действующих норм уголовного закона, определить тенденции развития последних и по возможности выдвинуть согласо-
* Аспирант Владимирского государственного университета.
ванные с историческим опытом предложения по совершенствованию действующего законодательства. Как писал выдающийся русский дореволюционный криминалист Н.Д. Сергеевский, «...наука уголовного права не может ограничиться одним действующим уголовным законом, оставив в стороне его прошлое, его историю. Проследив происхождение известного института или законоположения, мы узнаем те условия, которые породили его и которые влияли на его развитие; зная это, мы имеем возможность оценить его современное значение, иначе говоря, мы получаем возможность решить: должно ли быть это законоположение сохранено, или оно должно уступить место другому... Каково должно быть это новое законоположение — при разрешении этого вопроса изучение прошлых эпох дает опять-таки незаменимое руководство векового опыта. ...Историческое направление ведет за собою не регресс уголовного законодательства, не возвращение к старым формам, а наоборот, оно есть необходимое условие прочного прогресса»1.
Появление предикатных преступлений, с точки зрения исторической, сложно увязать с неким определенным памятником уголовного права; эта конструкция скорее является продуктом достаточно долгой эволюции уголовного законодательства. Вместе с тем анализ истории уголовного законодательства России позволяет наметить некоторые отправные точки в формировании конструкции предикатных преступлений.
При этом в качестве своеобразного «рубежа» исторического исследования нам представляется необходимым взять Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. Более древние памятники права, такие как Русская Правда, Судебники XV—XVI вв., Соборное уложение 1649 г., не настолько важны для целей исторического анализа исследуемого вопроса. Обусловлено это тем, что хотя в них, несомненно, и можно проследить в ряде случаев связь одного преступного деяния с другим, когда первое предполагает для своего бытия второе, однако казуистичность соответствующих положений, полное отсутствие какой-либо теоретичности придают этим нормам не более чем исторический интерес. Соответствующие нормы ограничены только, говоря современным языком, преступлениями против правосудия, и лишь кропотливый анализ тех или иных предписаний позволяет выделить в них нечто, отдаленно напоминающее предикатное преступление как признак состава.
Для примера возьмем ст. 20 гл. XXII «О розбойных и о татиных делех» Соборного уложения 1649 г., посвященную укрывательству лиц, совершивших преступление: «А будет кто таких людей (т.е. татей и разбойников. — Д.А.) учнет укрывать и у себя держать, а к воеводам, и к приказным людем, и к губным старостам не отведет, а иной на него то доведет, и на нем за то взять
1 Сергеевский Н.Д. Русское уголовное право: пособие к лекциям. Часть Общая. Издание седьмое. СПб., 1908. С. 8.
пени десять рублев, чтобы на то смотря иным не повадно было так делать, а татем бы и розбойником нигде пристанища не было»1. Очевидно, что в данной норме в общем-то предполагается связь укрывательства с предшествующей преступной деятельностью, однако в целом это не более чем казуистичная норма, предполагающая, к тому же, укрывательство лица, предположительно совершившего преступление (поскольку Соборное уложение и в целом практика применения уголовного закона в ту эпоху, как известно, допускали объявление «татем» и «разбойником» на основе слухов (например, статьи 28—29, 35—36, 41 и др. той же главы Соборного уложения)). Другой пример из Соборного уложения — это недонесение о злоумышлении на государя («а будет кто сведав, или услыша на царьское величество в каких людех скоп и заговор, или иной какой злой умысл, а государю и его государевым бояром и ближним людем, и в городех воеводам и приказным людем, про то не известит, а государю про то будет ведомо, что он про такое дело ведал, а не известил, и сыщется про то допряма, и его за то казнити смертию безо всякия пощады» (статья 19 главы II)2), где также предикатное преступление можно увидеть лишь с трудом за нагромождением красочного описания преступления и наказания, полагающегося за его совершение.
В этой связи нельзя не согласиться с мнением Г.С. Фельдштейна, который отмечал следующее: «О том, чтобы Уложению была придана форма, свидетельствующая о систематизации, о классифицировании отдельных понятий и институтов, исходящем из общих теоретических оснований, нет и речи. ...Составы преступлений строго согласованы с практическими условиями уголовно-правового обихода. В них всего менее теоретичности»3.
Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г.4 представляет собой уже приближенный к подлинному кодексу законодательный акт. Несмотря на все его недостатки, с точки зрения Особенной части Уложения, его «составители... сделали не только не менее, но даже более, чем мы могли бы от них требовать. Они дали нам не новое Уложение, а значительно приведенный в порядок, дополненный и систематизированный свод законов. При низком уровне юридической науки в России в то время, лучшее, что они могли создать — это именно свод»5.
1 Цит. по: Тихомиров М.H., Еиифанов П.П. Соборное уложение 1649 года: учеб. пос. М., 1961. С. 268.
2 Цит. по: Там же. С. 74.
3 Фельдштейн Г. С. Главные течения в истории науки уголовного права в России / под ред. и с предисл. В.А. Томсинова. М., 2003. С. 23—24.
4 См.: Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. Издание 1885 г. Свод законов Российской империи. Том XV // Свод законов Российской империи. Издание неофициальное / под ред. и с прим. И.Д. Мордухай-Болтовского. В 5 кн. Кн. 5. СПб., 1912.
5 Сергеевский Н.Д. Указ. соч. С. 26; См. также: Пашковская A.B. К 150-летию Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года//Государство и право. 1995. № 11. С. 126—133.
В Уложении встречается достаточно значительное количество составов преступлений, в которых в качестве признака состава законодатель указывает на совершение иного преступления. С точки зрения технико-юридиче-ской, многие из этих норм ещё несовершенны, содержат сформулированные в общих словах отсылки к другим преступным деяниям, однако суть конструкции предикатных преступлений в них отражена достаточно чётко: без совершения иного преступления нельзя установить наличие другого состава преступления.
Для примера можно сослаться на ст. 268 Уложения, устанавливавшую ответственность за, говоря современным языком, массовые беспорядки, сопряжённые с убийством или поджогом: «Если зачинщики или участники в преступном против властей, правительством установленных, восстании для достижения своей цели учинят сами, или же, по их распоряжению или возбуждению, будет учинено смертоубийство или зажигательство, то виновные в сем подвергаются: лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы без срока».
В целом же глава Уложения, в которой помещена ст. 268, озаглавленная «О сопротивлении распоряжениям правительства и неповиновении установленным от оного властям», содержит целый ряд составов, в которых в качестве признака указывается на то или иное предикатное преступление.
В иных главах Уложения также встречаются ссылки на совершение преступления, соединённого с другим преступлением. Так, например, ст. 308 Уложения устанавливает ответственность за взлом тюрьмы или освобождение заключенного, сопряженные с убийством или поджогом; аналогично сконструированы ст. 310, 311 Уложения.
В ряде статей Уложения прямо указывается на совершение иного преступления как обязательное условие ответственности за другое преступное деяние. Например, ст. 406 Уложения устанавливает ответственность за сокрытие начальником достоверно ему известного преступления или проступка подчиненного; ст. 447 Уложения — за неизвещение полицейским чиновником о совершенном преступлении и за незадержание лица, совершившего преступление; п. 4 ст. 1453 Уложения — за совершение убийства для ограбления убитого; ст. 1459 Уложения — за совершение умышленного или неосторожного убийства, сопряжённого с восстанием против установленных правительством властей, сопротивлением оным, взломом тюрем, освобождением преступников, насильственным завладением чужой собственностью, а также для достижения преступной цели или для избежания поимки; ст. 1587, 1600 Уложения — за умышленное вовлечение родителем или опекуном соответственно несовершеннолетнего ребёнка в какое-либо преступление «чрез употребление во зло своей власти, или посредством
преступных внушений»; ст. 1634 Уложения — за разбой, сопряжённый с убийством или покушением на убийство.
Интересен подход составителей Уложения к укрывательству преступлений, попустительству им и недонесению о преступлениях. Соответствующие нормы помещены в Общей части (ст. 124—128), и лица, совершающие эти деяния, приравниваются к пособникам с возможным смягчением наказания. При этом ст. 128 Уложения допускает изъятие в наказуемости недонесения и укрывательства в отношении близких родственников, а также предоставляет суду право смягчить или вовсе не применять наказание в случае, если лица находились в свойстве или иных близких отношениях (воспитание, облагодетельствование).
Наряду с нормами в Общей части Уложения ряд статей Особенной части также устанавливает ответственность за прикосновенность к преступлению. В частности, в соответствии со ст. 930 Уложения как соучастники злонамеренной шайки наказывались те лица, которые «хотя и не держа пристани и не давая постоянно у себя убежища злонамеренным шайкам, заведомо принимают от них или принадлежащих к оным преступников на сохранение, или для продажи, передачи, отвоза или иного какого-либо употребления, вещи или иное какое-либо имущество, ими отнятое или похищенное, или же тайно провезенное, или фальшивые монеты, или поддельные государственные бумаги». В ст. 931—9312 Уложения устанавливалась ответственность за, соответственно, скупку и перепродажу краденного, похищенных лошадей и домашнего крупного рогатого скота. Очевидно, что в данных случаях закон предполагает осведомлённость о преступном происхождении предметов преступления.
Таким образом, в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. можно увидеть появление конструкции предикатных преступлений в целом ряде статей Общей и Особенной части.
Приведенные нормы Уложения 1845 г. практически в полном объеме оставались действующими нормами до конца истории уголовного законодательства дореволюционной России. Вместе с тем часть норм Уложения ещё до 1918 г. была замещена нормами последнего памятника уголовного права Российской империи — Уголовного уложения 1903 г.1.
К сожалению, этот кодифицированный законодательный акт, «несравненно более совершенный, чем Уложение о наказаниях уголовных и исправительных в редакции 1885 года, стоявший в технико-юридическом отношении на уровне лучших зарубежных уголовных кодексов, высоко оцененный как многими отечественными учеными и юристами-практиками,
1 См.: Уголовное Уложение (статьи, введенные в действие). Издание 1909. Свод законов
Российской империи. Том XV // Свод законов Российской империи. Издание неофициальное / под ред. и с прим. И.Д. Мордухай-Болтовского. В 5 кн. Кн. 5. СПб., 1912.
так и ведущими криминалистами зарубежных стран..., призванный модернизировать и унифицировать российское материальное уголовное право»1, так и не был никогда в полном объеме введен в действие в России.
Из статей Уголовного уложения, введенных в действие, в связи с предикатными преступлениями внимание следует обратить на ряд норм. В частности, ст. 129—130 Уложения, среди прочего, устанавливали ответственность за произнесение или чтение публично речи, сочинение, распространение, публичное выставление сочинения или изображения, следствием которых стало совершение тяжкого преступления. Аналогично была сконструирована ст. 131 Уложения, предусматривавшая ответственность за распространение в воинских подразделениях учений или суждений, возбуждающих воинских чинов к нарушению обязанностей военной службы, следствием чего стало совершение тяжкого преступления. Согласно ст. 133 Уложения, преследовалось восхваление тяжкого преступления или преступления в речи, сочинении, публично произнесенных или прочтенных, а также распространение или публичное выставление сочинения или изображения, заведомо содержащих такое восхваление.
Введены в действие были также нормы Уголовного уложения о недонесении о преступлении или его участнике (ст. 163—164), в которых дифференцировалась ответственность в зависимости от разновидности скрываемого преступления; при этом ст. 170 Уложения исключала наказуемость недонесения, если донос явился бы самообвинением или обвинением члена семьи или если преступное деяние было совершено укрывателем или членом его семьи. Специальной разновидностью недонесения в Уложении признавалось недонесение о преступлении, совершённое служащим (ст. 644).
Следует отметить несколько имеющих значение и сегодня теоретических идей, связанных с толкованием соответствующих положений уложений 1845 г. и 1903 г.
В частности, в контексте попустительства, недонесения и укрывательства русская доктрина уголовного права разработала достаточно подробно теорию прикосновенности к преступлению, в рамках которой и решались основные вопросы ответственности за указанные преступления, в том числе в интересующем нас аспекте2.
Так, Н.С. Таганцев, обсуждая вопрос об акцессорности прикосновенности, полагал отнюдь не необходимым требование приговора в отношении
1 Российское законодательство X—XX веков / под общ. ред. О.И. Чистякова. В 9 т. Т. 9: Законодательство эпохи буржуазно-демократических революций. М., 1994. С. 265—266.
2 См.: Уголовное Уложение (статьи, введенные в действие). Издание 1909. Свод законов Российской империи. Том XV // Свод законов Российской империи. Издание неофициальное / под ред. и с прим. И.Д. Мордухай-Болтовского. В 5 кн. Кн. 5. СПб., 1912.
преступления, в связи с которым имеет место прикосновенность, считая возможным ограничиваться лишь позитивным установлением в процессе факта совершения такого преступления: «...Указание на то, что при ненаказуемости главных виновных не наказуемы и прикосновенные, справедливо только отчасти. Если главный виновный окажется недееспособным, или будет помилован, или умрет, то это не устранит ответственности купивших украденные им вещи или содействовавших его побегу; безнаказанность прикосновенных наступает только тогда, когда само деяние признается несуществующим или непреступным, или когда лицо, которого, положим, укрывали, признается не совершившим ничего преступного; но в этом случае, как нетрудно видеть, изменяется юридическое свойство и того деяния, которое учинил прикосновенный, так что его непреступность имеет не акцессорный, а самостоятельный характер...»1. Далее Н.С. Таганцев обсуждает вопрос о возможности привлечения к уголовной ответственности за прикосновенность к преступлению в случае оправдания главного виновного, и приходит в целом к выводу, что это невозможно только в случае, если не установлено событие преступления; в иных ситуациях, по его мнению, прикосновенные лица вполне могут отвечать за свой delictum sui generis, поскольку объективно факт совершения основного преступного деяния может быть установлен2.
Аналогичную позицию мы встречаем в работе JI.C. Белогриц-Котля-ревского: «Прикосновенность к преступлению и непреступность главного деяния — понятия, друг друга взаимно исключающие. Но преступность главного деяния не следует смешивать с наказуемостью соучастников: последние могут быть не отысканы, могут быть избавлены от кары в силу давности, помилования, прощения в частно-правовых преступлениях; однако, эта безнаказанность соучастников не распространяется необходимо на прикосновенных»3.
Подводя итог исследованию дореволюционного российского законодательства о предикатных преступлениях, можно сделать несколько выводов.
1. Сама по себе конструкция предикатных преступлений, хотя и не разработанная теоретически, тем не менее, широко встречается в уголовном законодательстве, начиная с Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г.
2. В Уложении 1845 г. уже могут быть прослежены основные подходы к закреплению предикатных преступлений в Особенной части, как то: прикосновенность к преступлению, совершение самостоятельного преступле-
1 Таганцев Н.С. Указ. соч. С. 618.
2 См.: Там же. С. 622.
3 Белогриц-Котляревский JI.C. Указ. соч. С. 223.
ния в связи с другим преступлением и характеристика предмета преступления как ранее полученного преступным путем.
3. В теории уголовного права вопрос о предикатных преступлениях обсуждался преимущественно в связи с прикосновенностью к преступлению. Ряд суждений дореволюционных ученых посвящен правовым проблемам, актуальным до сегодняшнего дня, и потому они могут быть востребованы и использоваться современной наукой уголовного права.
4. Из частных аспектов предикатных преступлений необходимо отметить появление в законодательстве норм, позволяющих освободить от уголовной ответственности (наказания) лиц, состоящих в родстве (свойстве, иных отношениях) с совершившим предикатное преступление.
Пришедшее на смену дореволюционному уголовное законодательство советского периода также сохранило конструкцию предикатных преступлений в нормах Особенной части.
В частности, в первом полном кодифицированном акте советской эпохи, Уголовном кодексе РСФСР 1922 г.1, встречается ряд составов преступлений, в которых в качестве условия наступления уголовной ответственности законодатель указывает на совершение иного преступления или преступную природу чего-либо.
Так, в соответствии со ст. 75 УК наказывалось «участие в массовых беспорядках всякого рода, как-то: погромах, разрушении путей и средств сообщения, освобождении арестованных, поджогах и т.п., если при этом участники беспорядка были вооружены и уличены в совершении убийств, поджогов, нанесении телесных повреждений, изнасилования и вооруженном сопротивлении властям»; в соответствии со ст. 86 УК — «сопротивление отдельных граждан представителям власти при исполнении ими возложенных на них законом обязанностей или принуждение к выполнению явно незаконных действий, сопряженные с убийством, нанесением увечий или насилием над личностью представителя власти». Ответственность за недонесение о контрреволюционных преступлениях предусматривалась ст. 89 УК. Покупка заведомо краденого, в том числе в виде промысла и с целью сбыта, преследовалась по ст. 181 УК.
В УК РСФСР 1922 г. появляется также конструкция убийства «с целью облегчить или скрыть другое тяжкое преступление» (п. «г» ст. 142 УК), которая последовательно будет воспроизводиться в последующих кодификациях и сохраняется в том числе в действующем уголовном законодательстве России.
В следующем кодифицированном акте, УК РСФСР 1926 г.2, составы преступлений, предусматривающие в качестве своих признаков соверше-
1 СУ РСФСР. 1922. № 15. Ст. 153.
2 СУ РСФСР. 1926. № 80. Ст. 600.
ние предикатных преступлений, не претерпели существенного изменения. В дополнение к недонесению о контрреволюционных преступлениях вводится уголовная ответственность за их укрывательство или пособничество им (ст. 5812 УК).
УК РСФСР 1960 г. в первоначальной редакции 1 сохранил преемственность с предшествующим уголовным законодательством, установив ответственность за: укрывательство (ст. 18, 189 УК) и недонесение (ст. 19, 190 УК), убийство с целью скрыть другое преступление или облегчить его совершение (п. «е» ст. 102 УК), приобретение имущества, заведомо добытого преступным путем (ст. 208 УК). В уголовном законодательстве восстанавливается в расширенном по сравнению с дореволюционным правом виде ответственность за вовлечение несовершеннолетних в преступную деятельность (ст. 210 УК). Интересно была сконструирована норма о массовых беспорядках: ст. 79 УК устанавливала ответственность за организацию массовых беспорядков, сопровождающихся погромами, разрушениями, поджогами и другими подобными действиями, а равно за непосредственное совершение их участниками этих преступлений или оказание ими вооруженного сопротивления власти. Таким образом, в данном случае ответственность участника массовых беспорядков могла наступить только при условии реального совершения им обозначенных в законе преступлений, хотя в целом в литературе справедливо отмечается неудачность конструкции данной нормы2.
Прослеживая дальнейшую эволюцию норм уголовного законодательства в интересующем нас аспекте, отметим, что в 1962 г. была установлена повышенная уголовная ответственность за недонесение и укрывательство государственных преступлений (ст. 88!, 882 УК соответственно)3.
В 1993 г. была исключена уголовная ответственность за укрывательство и недонесение супруга и близких родственников лица, совершившего преступление; за недонесение также не подлежал более уголовной ответственности священник, если о преступлении ему стало известно из исповеди4.
В теории советского уголовного права не использовалось понятие «предикатные преступления», хотя некоторые вопросы уголовной ответственности за совершение преступлений, в которых законодатель использовал этот прием юридической техники для описания преступления, обсуждались.
1 Ведомости Верховного Совета РСФСР. 1960. № 40. Ст. 591.
2 См., напр.: Хохрин С.А. Массовые беспорядки: историко-правовой взгляд //Уголовноисполнительная система: право, экономика, управление. 2009. № 1.
3 См.: Закон РСФСР от 25 июля 1962 г. // Ведомости Верховного Совета РСФСР. 1962. № 29. Ст. 449.
4 См.: Закон Российской Федерации от 29 апреля 1993 г. № 4901—1 «О внесении изменений и дополнений в Уголовный кодекс РСФСР, Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР и Исправительно-трудовой кодекс РСФСР» // Ведомости Съезда народных депутатов РФ и Верховного Совета РФ. 1993. № 22. Ст. 789.
В частности, сохраняя преемственность с дореволюционной наукой уголовного права, некоторые авторы обсуждали вопрос о недонесении, укрывательстве и скупке краденого в связи с понятием «прикосновенность к преступлению»1.
А.А. Жижиленко писал о том, что для привлечения к уголовной ответственности за покупку заведомо краденого имущества, «заведомость должна выражаться в знании того, что покупаемое имущество приобретено путем кражи; но при этом вовсе не требуется, чтобы виновный знал самый факт кражи; достаточно, чтобы он знал, что вещь краденая, а когда, кем и у кого она украдена, это безразлично»2. Обращаясь к вопросу привлечения к ответственности за предикатное преступление как условие ответственности за скупку краденого, А.А. Жижиленко разрешает его аналогично тому, как это делалось в дореволюционной литературе: «...Для ответственности за покупку краденого безразлично, установлены ли судом виновники данной кражи, так что если похитители имущества и не были обнаружены или розысканы, все-таки возможна ответственность того, кто купил краденое имущество. Необходимо лишь, чтобы суд признал факт похищения покупаемого имущества»3.
В контексте недонесения о преступлении интерес представляют суждения о той степени достоверности знания о совершенном преступлении, которая необходима для привлечения лица к уголовной ответственности. Так, Г.Н. Александров в контексте недонесения о достоверно известном готовящемся или совершенном разбое или хищении (ответственность за это преступление была установлена указами Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г.) писал следующее: «Для наличия состава недонесения вовсе не обязательна полная осведомленность недоносителя о месте и времени совершения преступления, о всех участниках преступления, о всех деталях и стадиях готовящегося или совершенного преступления. Тем не менее, установление уголовной ответственности за недонесение только о достоверно известном готовящемся или совершенном преступлении означает недопустимость привлечения к ответственности за недонесение в тех случаях, когда имело место лишь предположение или подозрение о возможно готовящемся или о возможно совершенном преступлении»4. Он же в контексте скупки заведомо краденого имущества указывал: «...Обязательным условием для данного состава преступления является наличие заведомой осведомленности субъекта о том, что приобретаемая им вещь является
1 См., напр.: Жижиленко А.А. Преступления против имущества и исключительных прав. Л., 1928. С. 99—101.
2 Там же. С. 101-102.
3 Там же. С. 104.
4 Александров Г.Н. Ответственность за недонесение по указам Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 года. М., 1951. С. 8.
краденой»1. Далее в своей работе, анализируя процессуально-правовые аспекты привлечения к уголовной ответственности за недонесение, автор отмечал, что хотя приговор по «основному преступлению» и важен для состава недонесения, тем не менее, он не обязателен, поскольку факт совершения такого «основного преступления» может быть доказан и самостоятельно, в связи с недонесением2.
Аналогичную точку зрения можно встретить в работе М.М. Исаева, который писал, что «кто совершил преступление, каким именно преступлением добыто имущество, — этого виновный может и не знать»3.
Таким образом, теория уголовного права трактовала признак «преступности» в контексте предикатного преступления (недонесения, укрывательства, скупки краденого) не как процессуально констатированный факт совершения такого преступления в приговоре суда, вступившем в законную силу, а как объективно существующую и субъективно воспринимаемую характеристику деяния, предмета и т.п., не требующую обязательной фиксации в уголовно-процессуальном порядке.
В судебной практике признак «преступности» в связи с предикатными преступлениями трактовался аналогичным образом. В этом отношении показательно дело Д., рассмотренное Верховным Судом СССР. Д., среди прочего, был осужден за заранее не обещанное приобретение с целью сбыта имущества, добытого преступным путем, в крупных размерах. 5 октября 1980 г. он у своего знакомого Т. приобрел с целью сбыта три пластины анодного серебра. В надзорной инстанции приговор в этой части был отменен, а дело прекращено за отсутствием в действиях Д. состава преступления. Как указал Верховный Суд РСФСР, в деле отсутствуют доказательства, которые свидетельствовали бы об осведомленности Д. в том, что переданные ему Т. серебряные пластины являлись похищенными. Д. не знал о том, каким образом имущество оказалось у Т., тем более что последний не сообщал Д., где и при каких обстоятельствах он приобрел серебряные пластины. Верховный Суд СССР, тем не менее, отменил постановление нижестоящей надзорной инстанции, указав, что закон не требует обязательной осведомленности виновного, каким именно преступлением добыто приобретенное им имущество; важно, чтобы он сознавал, что приобретаемое имущество добыто преступным путем. Для Д. данный факт был очевидным. Он приобрел драгоценный металл, принадлежащий государству, о чем свидетельствуют оттиски государственного знака качества и пробирного клейма на каждой
1 Александров Г.Н. Ответственность за недонесение по указам Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 года. М., 1951. С. 14.
2 См.: Там же. С. 22—23.
3 Исаев М.М. Имущественные преступления. Уголовное право. Особенная часть: учебник. М., 1938. С. 68.
из трех серебряных пластин. Заведомо для него такое количество драгоценного металла (несколько килограммов), сделки с которым являются исключительным правом Госбанка СССР, могло оказаться у Т. только в результате совершения преступления
Из данного дела следует, что судебная практика, как уже отмечалось ранее, не требовала для констатации признака «преступности» в контексте предикатного преступления приговора суда, устанавливающего последнее, а понимала его как объективно существующую и субъективно воспринимаемую характеристику деяния, предмета, т.п.
С принятием в 1996 г. нового Уголовного кодекса РФ конструкция предикатных преступлений в тексте уголовного закона получила, в свою очередь, свое дальнейшее развитие. В частности, увеличилось количество составов преступлений, где можно встретить данный признак состава (а за прошедшее с 1996 г. время к изначальному тексту Кодекса добавилось еще несколько таких составов); возникли новые сложные материально-право-вые и процессуально-правовые аспекты в понимании предикатных преступлений.
Завершая освещение развития законодательства советского периода, можно сделать следующие выводы.
1. Уголовное законодательство советского периода сохранило преемственность с дореволюционным законодательством, признавая конструкцию предикатных преступлений в составах Особенной части.
2. В советском уголовном законодательстве также могут быть прослежены основные подходы к закреплению предикатных преступлений в Особенной части: прикосновенность к преступлению, совершение самостоятельного преступления в связи с другим преступлением и характеристика предмета преступления как ранее полученного преступным путём. Вместе с тем по сравнению с законодательством предшествующих десятилетий советское уголовное право в основном ограничивалось признанием предикатных преступлений лишь в связи с составами прикосновенности к преступлению.
3. В доктрине уголовного права наблюдается преемственность с дореволюционной литературой в связи с вопросом трактовки и установления признака «преступности» в предикатных преступлениях.
1 См.: Бюллетень Верховного Суда СССР. 1985. № 1. С. 36-37.
