CC BY
74
РЕСКРИПТ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА II ОБ УСИЛЕНИИ НАДЗОРА ЗА НАРОДНЫМИ УЧИЛИЩАМИ (25 ДЕКАБРЯ 1873 года) И КОНФЛИКТ ВНУТРИ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОГО ЛАГЕРЯ
В.Е. Воронин
Покушение Д.В. Каракозова на Александра II в апреле 1866 года привело к серьезному отступлению верховной власти от курса либеральных преобразований. Был уволен ряд либерально настроенных сановников — министр народного просвещения А.В. Головнин, петербургский генерал-губернатор кн. А.А. Суворов и др. Пошатнулись политические позиции высокого покровителя «либеральной бюрократии» — вел. кн. Константина Николаевича, брата императора Александра II и председателя Государственного совета. Место шефа жандармов занял гр. П.А. Шувалов — ставленник Петербургской «аристократической партии», претендовавший на роль «всесильного» главы правительства («первого министра»). Министром народного просвещения стал консервативно настроенный гр. Д.А. Толстой. Ему было поручено дело возрождения престижа классического образования, а также искоренения «материализма», «нигилизма» и «революционной пропаганды» в отечественной школе.
Кульминационным моментом «шу-валовского полновластия» стала попытка усиления дворянского и административно-полицейского надзора за народными училищами. С августа 1872 года в департаментах Государственного совета рассматривалось представление министра народного просвещения
об изменении состава губернских и уездных училищных советов и ограничении их самостоятельности. Рассмотрение дела велось медленно, лишь весной 1873 года предварительно одобренный проект был передан в общее собрание Государственного совета. Однако гр. Д.А. Толстой, гр. П.А. Шувалов, министр внутренних дел А.Е. Тимашев и министр юстиции гр. К.И. Пален не пожелали решать вопрос обычным порядком. 21 декабря 1873 г. вопрос был срочным образом рассмотрен в Совете министров под председательством государя. Новому закону должен был предшествовать выход высочайшего рескрипта о его основных положениях, превращавший рассмотрение законопроекта Государственным советом в пустую формальность. Инициаторы выхода рескрипта включили в него пункт о передаче народ- ЩД ных училищ под «попечительство» предводителей дворянства, считая его важнейшей правительственной мерой в части народного просвещения. Министр государственных имуществ ПА Валуев, поддержавший проект рескрипта, отводил П.А. Шувалову главную роль в его подготовке, а автором текста называл редактора газеты «Московские ведомости» М.Н. Каткова™.
Идея передачи заведования училищными советами предводителям дворянства не только вызывала нарекания у сторонников бессословных начал в общественной жизни, противившихся возрождению дворянской
«исключительности», но и давала основания для веских сомнений в возможности достичь с ее помощью какого-либо полезного практического результата.
Главным оппонентом замысла Шувалова и Толстого выступил вел. кн. Константин Николаевич. В дневнике он подробно изложил ход заседания и свою позицию. Заседание Совета министров 21 декабря 1873 года началось в Зимнем дворце в 1 час пополудни и продолжалось два часа. Единственный вопрос — «о мерах надзора над народными училищами». Шеф жандармов представил доклад «о том, как революционная пропаганда бросилась теперь на народные школы и старается растлить народ». Великий князь соглашался, что «дело действительно важное». Однако вскоре он обнаружил, что вся предпринятая затея является «подготовленной стачкой целой шайки». К «шайке» он отнес П.А. Шувалова, К.И. Палена, А.Е. Ти-машева, Д.А. Толстого, министра путей сообщения гр. А.П. Бобринского (ставленника Шувалова) «и даже» ми-Ц0 нистра государственных имуществ П.А. Валуева. Перечисленные деятели, по словам Константина, «предложили поручить надзор и попечительство над народными школами уездным предводителям дворянства, нисколько не определяя в то же время, в чем этот надзор будет состоять». Великий князь недоумевал: ведь «на очереди» в Государственном совете находилось «именно дело об училищных советах и об инспекции народных школ». Поэтому он, по собственному признанию, «старался, чтоб эти два дела были соединены вместе, и чтоб теперь не было предрешения». Но «шайка» не только возра-
жала против этого, но и представила «уже подготовленный проект рескрипта государя Толстому». К огорчению великого князя, доводы инициаторов рескрипта не блистали убедительностью. Министр иностранных дел кн. А.М. Горчаков «протестовал только против некоторых фраз». Приглашенный на заседание гр. С.Г. Строганов был «против самой мысли, но неловко заговорил про земство». Главноуправляющий II Отделением с.е.и.в. канцелярии кн. С.Н. Урусов лишь «слабо просил предварительного рассмотрения»[2]. По версии П.А. Валуева, Урусов даже одобрил проект, но сделал это «в эквилибристическом смысле»[3].
Вялые и разрозненные суждения противников проекта побудили вел. кн. Константина Николаевича взять инициативу в свои руки. Он «очень настойчиво» потребовал, чтобы проект был передан в Совет министров только после предварительного рассмотрения. Великий князь заявил, что в противном случае это будет «un coup d'epee dans l'eau» («напрасное усилие». — фр.; дословно: «удар шпаги под водой»). Возражения «шайки» выглядели, в его глазах, вполне закономерными, так как Константин не сомневался, что «предложение не выдержит никакого рассмотрения». Теперь все зависело от воли монарха. Александр II не поддержал брата, и был твердо намерен подписать рескрипт. «Государь явно уже был ими подготовлен, и был в ненормальном состоянии», — писал вел. кн. Константин. Прежде чем огласить свое решение, царь спросил мнение наследника Александра Александровича (будущего императора Александра III), «сочувствует ли он этому предложению». Цесаревич отве-
тил: «Нет»[4]. Валуев сообщает, что наследник престола пояснил свое мнение репликой: «Из этого ничего не выйдет»[5]. Получив от сына отрицательный ответ, Александр II, по словам Константина, рассердился «еще больше». Он обратился к цесаревичу «с длинной тирадой про значение дворянства», а затем объявил, что ради «спасения» наследника «и его сына» одобряет «эту меру». Заседание и состоявшееся решение произвели на вел. кн. Константина Николаевича «самое тягостное впечатление »[6]. Подготовка окончательной редакции была возложена на П.А. Шувалова, Д.А. Толстого, П.А. Валуева и А.М. Горчакова (последний советовал несколько смягчить текст)[7].
Военный министр Д.А. Милютин на заседании не выступал, но разделял мнение великого князя, который «ясно доказывал, как мало обдумана предложенная мера, что громкие фразы останутся безо всякого практического применения». По словам Милютина, царский брат высветил «новую шува-ловскую затею» как «незрелую, необдуманную выходку дворянской партии». Военный министр сожалел, что государь не внял «разумному и энергичному протесту» брата[8]. Впрочем, итог заседания озадачил и некоторых сторонников рескрипта. Несмотря на неприязнь к вел. кн. Константину Николаевичу, П.А. Валуев был встревожен открытым и доселе небывалым разногласием в самой царской семье: государь разошелся во мнениях с сыном-наследником и братом — великим князем, не прислушался к «мнению сына и брата»[9].
Сразу после заседания произошла перепалка великого князя с П.А. Шуваловым. Наблюдая победу «всесиль-
ной шуваловской шайки», царскии брат бросил шефу жандармов резкую фразу о «недобросовестном» образе действий последнего. Слышавший эти слова Д.А. Милютин был солидарен с царским братом. «Страшно становится? когда подумаешь, в чьих руках теперь власть и сила над судьбами целой России»[10], — резюмировал он. Вел. кн. Константин Николаевич считал, что начатый с Шуваловым «крупный и неприятный разговор» будет продолжен «на днях»[11], и ожидал шефа жандармов у себя в Мраморном дворце. В своем дневнике великий князь умолчал о сцене, которая произошла между ним и шефом жандармов. О ней мы узнаем из дневника П.А. Валуева. Принявшись сурово осуждать П.А. Шувалова, Константин обвинил его в закулисных методах получения согласия монарха. «Это бесчестный способ склонять на свою сторону государя», — сказал великий князь. Но Шувалов мгновенно отпарировал. Схватив царского брата за руку, он потребовал: «Возьмите обратно эти слова, ваше высочество, или немедленно пойдемте к государю». Великий князь отступил. Он взял назад свои слова и пожелал иметь с Шуваловым более подробное объяснение. При этом вел. кн. Константин Николаевич с укоризной высказал шефу жандармов свои старые обиды, сетовал на несправедливость своего отстранения от участия в обсуждении важных вопросов внутренней политики. Он, по свидетельству Валуева, «присовокупил, что его напрасно оттирают, напрасно заподозревают, что он желал бы действовать заодно с министрами, что существенного разномыслия между ними нет и т.п.»[12].
Примирительные слова великого
князя отнюдь не сделали его конфликт с шефом жандармов исчерпанным. Уже на следующий день, 22 декабря, в беседах с А.А. Абазой, Д.А. Милютиным и председателем Комитета министров П.Н. Игнатьевым вел. кн. Константин Николаевич не забыл вернуться к минувшему заседанию Совета министров. Собеседники выражали такое же «тягостное впечатление» от принятого государем решения. Абаза и Милютин были солидарны с тревогой царского брата, отмечавшего «страшно растущую силу Шувалова и всей его шайки». Приготовления великого князя к политической схватке с П.А. Шуваловым были в самом разгаре, когда днем 24 декабря государственный секретарь Д.М. Сольский доложил Константину о своем разговоре с шефом жандармов, состоявшемся накануне. По словам Сольского, Шувалов, сам навестивший его дома, начал пересматривать свою политическую позицию, выраженную в Совете министров («как будто сам он начинает понимать, что он сделал вздор»). Тогда Константин решился на «серьезное и полное объяснение» с Шуваловым, на откровенный разговор с ним в присут-Ц2 ствии Сольского[13].
Шеф жандармов чувствовал непрочность своего положения на вершине власти. В отличие от многих представителей своей «партии», гр. П.А. Шувалов понимал необратимость произошедших после 1861 г. перемен. Он также сознавал, что вызвал своими действиями политические разногласия в самой императорской фамилии и навлек на себя недовольство со стороны влиятельнейших ее представителей — наследника престола и председателя Государственного совета. Имея за плечами такие распри, Шувалов не мог рассчитывать на дальнейшее благополучное пребывание в роли ближайшего дове-
ренного лица государя. Наконец, бессмысленность одобренной государем меры по передаче народных училищ под опеку предводителей дворянства становилась все более очевидной. Дело, представленное в качестве важного государственного начинания, не решало ни одной из проблем, стоявших перед народным просвещением, и никак не могло отразиться на борьбе с «революционной пропагандой». Успех в Совете министров превращался для Шувалова в «пиррову победу». Поэтому шеф жандармов решил добиваться примирения с царским братом любой ценой.
Вечером 24 декабря Д.М. Сольс-кий нанес П.А. Шувалову визит, а на следующий день, 25-го, явился к великому князю и рассказал о кардинальной перемене во взглядах шефа жандармов. Шувалов уверял Сольского, что не только понял свою ошибку, но и «хотел ехать сегодня к государю дабы упросить его, если рескрипт еще не подписан, то и не подписывать его»[14]. Следом в Мраморный дворец прибыл и Шувалов.
Несмотря на поражение в Совете министров, теперь великий князь чувствовал себя победителем и, вместе с тем, подчеркнуто демонстрировал свое великодушие. Сначала Константин спросил «о рескрипте», и узнал, что государь подписал документ и передал его для рассылки «уже сегодня утром». Константин воспринял эту новость спокойно. «Поэтому остается нам думать только о том, как бы вывести государя из того неловкого шага, который они заставили его сделать», — заметил он в дневнике. Затем великий князь «хладнокровно и подробно» объяснил Шувалову причины своего негодования против «их пос-
тупка». Он считал неприемлемым «проводить законодательное дело помимо [Государственного] совета и его председателя». Шеф жандармов начал оправдываться. Он сказал, что «и не предполагал проводить дело законодательное», уверяя, что «никогда бы не повел его» в обход председателя Государственного совета. В ответ было подмечено, что рескрипт предрешает содержание будущего закона. Великий князь добавил, что даже если «дело не законодательное, а чисто политическое», то все равно инициаторы проекта «могли бы потрудиться» заранее уведомить его и «посоветоваться» с ним. Он напомнил, что его просьба в Совете министров сводилась только к предварительному обсуждению внесенной меры. Ответить «на это» Шувалову было нечего. Подводя итог случившемуся в Совете министров, вел. кн. Константин Николаевич заметил, что «теперь невозможно рассматривать в [Государственном] совете дело об училищных советах, в теперешнем его виде»[15].
Разбором дела о рескрипте разговор не ограничился. Оба собеседника пожелали объясниться по всему кругу своих взаимоотношений. Великий князь и Шувалов говорили о своей «политической роли», про свои «предубеждения друг против друга». Царскому брату впервые довелось услышать от шефа жандармов неожиданные и, вероятно, откровенные признания «про его отношения к его партии, как он далеко ей не глава, как ему приходится защищать и проводить мнения, которые вовсе не его и которые он не разделяет». Великий князь внимательно выслушал шефа жандармов, стараясь найти как можно больше точек соприкосновения между его словами и своими убеждениями. Со «многими»
суждениями Шувалова он согласился, хотя отметил и наличие у того «диких мыслей», которые надеялся «поправить». Итог беседы выглядел для вел. кн. Константина Николаевича самым обнадеживающим. Шеф жандармов дал слово, что ни один из его замыслов впредь не будет проведен без предварительного согласования с великим князем. «Кончилось тем, — писал Константин в дневнике, — что он (Шувалов. — В.В.) положительно мне обещал отныне впредь не действовать у меня за спиною, а о всех своих предположениях со мною совещаться и советоваться (...) Дай Бог, чтоб так было, тогда может выйти у него поворот к добру и пользе»[16].
Таким образом, 25 декабря 1873 года примирение гр. П.А. Шувалова с вел. кн. Константином Николаевичем состоялось. Правда, рассказ П.А. Шувалова П.А. Валуеву (26 декабря) об «объяснении» и договоренностях с царским братом выглядел более сдержанно, в нем не было покаянных интонаций. Причиной прошедших переговоров было названо настойчивое стремление вел. кн. Константина достичь соглашения по важным политическим вопросам. «Вел. князь настаивает на попытке согласованного способа действия», — такой услышал версию Шувалова Валуев. Шувалов, согласно изложенному в дневнике Валуева, не сразу пошел навстречу этому пожеланию. Он сказал, что «не может возложить на своих коллег ответственность, не предупредив их и не посоветовавшись с ними». Тогда Константин «выразил готовность» к предварительным совещаниям «с четырьмя»: самим гр. П.А. Шуваловым, гр. К.И. Паленом, А.Е. Тимашевым и П.А. Валуевым. Вместе с тем, он не допус-
кал участия в таких совещаниях министра народного просвещения гр. ДА Толстого и министра путей сообщения гр. А.П. Бобри-нского, с которыми «считал прочное соглашение невозможным». Шеф жандармов ответил согласием, заявив, что «готов сделать лояльную попытку»[17].
Частное соглашение между царским братом и «всесильным» шефом жандармов позволяло говорить о контурах складывавшегося «кабинета министров», хотя «объединенного» правительства формально все еще не существовало, а вопрос о «первом министре» («премьерстве») также оставался неразрешенным. Между тем, круг главных правительственных деятелей, солидарно участвующих в выработке государственных решений, был очерчен достаточно четко. Это — председатель Государственного совета, шеф жандармов, а также министры внутренних дел, юстиции и государственных имуществ. Обращает также на себя внимание, что великий князь даже не пытался выхлопотать места в составе совещания министров для кого-либо из своих высокопоставленных Ц4 единомышленников (например, для Д.А. Милютина, министра финансов М.Х. Рейтерна, Д.М. Сольского).
В рядах шуваловской «партии» и в окружении великого князя достигнутые договоренности были восприняты по-разному. В начале января 1874 года вел. кн. Константин Николаевич с удовлетворением рассказал своему адъютанту А.А. Кирееву об итогах споров по рескрипту. «Впрочем, нет худа без добра, — подытожил он. — Шувалов обещал мне, что впредь ничего у меня за спиной делать не будет. Я ему дал на этом руку»[18]. П.А. Шувалов, похоже, надеялся, что ему удастся лавировать между деятелями своей «партии» и ла-
герем великого князя. Особняком, как это нередко бывало и прежде, значилась позиция П.А. Валуева. В тот момент Валуев причислял себя к сторонникам Шувалова, но в его «всесилие» не верил. Так, министра внутренних дел А.Е. Тимашева он лишь отчасти относил к «шуваловскому лагерю». Главу II Отделения кн. С.Н. Урусова Валуев рассматривал как стоящего в этом лагере «правою ногою» («большею частью старается с ним ладить»), однако «другую ногу он держит в Мраморном дворце или в Государственной канцелярии». Иными словами, влияние вел. кн. Константина Николаевича и государственного секретаря ДМ. Сольского на Урусова Валуев считал не меньшим, чем то, которое исходи-лоотшефажавдармов. Он не отмежевался от соглашения Шувалова с великим князем. «На этом теперь мы стоим», — заметил Валуев. Втожевремяонотозвалсяо перспективах такого компромиссавесьмакритически иснеиз-меннымсарказмом, окрестивнамеченный великим князем и Шуваловым состав неформального совещания пяти высших сановников «полукабинетом, полуминистерством»1191.
Новые впечатления вынес Валуев из деликатного выговора, сделанного ему царским братом 31 декабря 1873 года Великий князь упрекнул Валуева, как ранее — Шувалова, «в участии в деле рескрипта гр. Толстому». В ответ Валуев выразил уверенность, что соглашение великого князя с Шуваловым отныне исключает подобные недоразумения. Сделанный царским братом выговор не стал болезненным испытанием для самолюбия Валуева, так как «объяснение имело мягкий и даже ласковый оттенок». Тем не менее, министр «не без удовольствия» воспринял «окончание» беседы, так как не одобрял «всех приемов гр. Шувало-ва»[20]. Последняя фраза в равной сте-
пени могла относиться как к закулисным действиям шефа жандармов, так и к деталям его соглашения с царским братом.
Д.А. Милютин узнал от вел. кн. Константина Николаевича обстоятельства его политической договоренности с гр. П.А. Шуваловым от 25 декабря 1873 года лишь много лет спустя — в октябре 1885 года. Но Милютин и тогда отнесся к услышанному с нескрываемым скептицизмом. Великий князь говорил, что П.А. Шувалов «сначала взял на себя роль вожака помещичьей и реакционной партии, к которой принадлежали из тогдашних министров: Валуев, Пален, Тимашев, но впоследствии он будто бы сам испугался, увидев, куда завела его эта партия», и «стал искать благовидного случая», чтобы удалиться от дел. По мнению Милютина, дело обстояло иначе. Дмитрий Алексеевич считал слова Константина ничем иным, как свидетельством его невероятной наивности: «Весь этот рассказ не могу признать достоверным. Очевидно, великий князь говорит со слов самого Шувалова, который морочил его высочество, чтобы обелить себя в его глазах. Мне даже кажется странным, как великий князь мог быть введен в такое заблуждение»[21].
Первым (и последним) совместным политическим начинанием гр. ПА Шувалова и вел. кн. Константина Николаевича стал замысел привлечения выборных «представителей местных интересов» к обсуждению трудов особой комиссии под председательством ПА Валуева («валуе-вской комиссии»), разрабатывавшей проекты преобразований в сельском хозяйстве и промышленности. Еще летом или осенью 1873 года («в Ливадии») П.А. Шувалов высказывался в пользу дан-
ной идеи. Шефа жандармов нисколько не пугали слова «конституция» или «начало конституции» (так характеризовал его замысел публицист Б.М. Маркевич)[22]. В январе 1874 года Константин одобрил мысль Шувалова о приглашении выборных лиц, разногласие между ними возникло лишь по вопросу об учреждениях, которым следовало бы предоставить право избрания своих представителей. Великий князь считал нужным пригласить только представителей земских управ, а Шувалов предлагал дополнить земское представительство предводителями дворянства. Адъютант великого князя А.А. Киреев не соглашался с патроном, полагая, что дворянские предводители «большею частию люди, близкие к земству, и далеко не все реакционеры». Морской министр—адмирал Н.К. Краббе, неунывающий балагур, предложил свой способ общения властей с выборными, которым советовал строго указать пределы дозволенного. «Призвать-то их, пожалуй, можно, — рассуждал Краббе. — Но нужно сказать им, что мол, (...) так. Вы у меня — чур не зазнаваться». Резюмируя изменение политического лица шефа жандармов после его соглашения с великим князем, Киреев писал: «В Комитете министров Шувалов играет роль либерала (впрочем, он бы и не прочь подготавливать аристократическую] конституцию)». План дальнейших действий Шувалова он представлял следующим образом: «Ежели призыв будет благонамеренный, то я его буду всячески поддерживать, ежели же будет неблагонамеренный, то я его оклевещу и добьюсь отрицательным путем того, чего не добьюсь положительным»[23].
11 февраля 1874 года вел. кн. Константин Николаевич обсуждал с гр. П.А. Шуваловым и А.Е. Тимашевым предположе-
ния о созыве земских представителей для рассмотрения «Трудов» комиссии П.А. Валуева. Царь разрешил обсудить вопрос в Комитете министров. Великий князь «вполне» поддержал идею Шувалова и даже сожалел, что из-за сильной оппозиции «придется ее очень ускромнить». Для начала было решено предложить созыв председателей земских управ для обсуждения одного только «вопроса о найме рабочих». На следующий день великий князь рассказал о прошедшей беседе Д.А. Милютину, но тот проявил настороженность «потому, что мысль исходит от Шувалова»[24]. По свидетельству Валуева, Шувалов и Тимашев уверяли его, что заранее поставили в известность великого князя о намерении пригласить в столицу не только «земцев», но и «дворянских предводи-телей»[25]. Валуев, отсутствовавший при их разговоре с вел. кн. Константином «по нездоровью», не мог ни подтвердить, ни опровергнуть этого факта. Комитет министров заседал 19 февраля. Шувалов поначалу выражался довольно неопределенно, предлагая со-ЦЦ зыв представителей губерний. Но в конце заседания он конкретизировал свои предположения, заговорив о созыве «предводителей дворянства». Великий князь, поверивший, по словам Д.А. Милютина, «чистосердечию шу-валовских речей в предварительных домашних совещаниях», прибыл в Комитет министров для поддержки «либеральной» идеи шефа жандармов — созыва «представителей земства»[26]. Но услыхав от Шувалова о «предводителях дворянства», он твердо возразил против подобной меры. Решение вопроса было отложено[27]. Огорченный очередным недоразумением с Шуваловым, Константин Николаевич расска-
зывал о заседании: «Спорили жестоко до 5 ч[асов] и ни к какому результату не пришли. Кто в лес, кто по дрова. Все заседание оставило очень неприятное впечатление. Под конец заговорили о призыве дворянских предводителей, против чего я решительно воспротестовал»[28]. А.А. Киреев, не согласный с враждебным отношением шефа к «призыву» предводителей дворянства, тем не менее, не стал его переубеждать, так как счел затею Шувалова не более, чем «шуткой»[29]. На заседании Комитета министров 26 февраля, где по данному вопросу было принято заключение самого обтекаемого характера (по выражению Д.А. Милютина, «гора родила мышь»), вел. кн. Константин Николаевич и «вовсе» отсутствовал[30]. Итак, политическая коалиция Шувалова с великим князем развалилась после первого же практического испытания. 8 марта у Тимашева состоялось очередное совещание министров, принадлежавших к шуваловской «партии», «куда вел. князь, надоумясь, не приехал»[31].
Таким образом, царский брат вернул гр. П.А. Шувалову право договариваться с другими министрами у себя «за спиной». Правда, «полуминистерству» Шувалова оставалось существовать всего пять месяцев. Шеф жандармов, разочарованный положением дел в верхах, после многократных настояний сумел уговорить монарха принять свою отставку. Уход Шувалова из жандармского ведомства, будучи делом уже решенным, несколько раз откладывался в течение целого месяца (с конца июня до конца июля 1874 года) из-за трудностей с выбором преемника. В недавнем прошлом «всесильный» сановник («Петр IV») получил назначение послом в
Лондон. Не успев покинуть кресло шефа жандармов, Шувалов перестал сдерживаться в суждениях. В разговоре с Д.А. Милютиным он, в частности, охотно пересказывал «сплетни» и «говорил, не стесняясь, о государе»[32]. Первой реакцией вел. кн. Константина Николаевича на увольнение своего давнего политического соперника стала недоуменная реплика: «Не знаю, радоваться ли или сожалеть»[33]. Единство в рядах правительственного лагеря по вопросам внутренней политики по-прежнему отсутствовало.
ЛИТЕРАТУРА
1 Дневник П.А. Валуева, министра внутренних дел. - М., 1961.- Т.2. - С. 285.
2 ГА РФ. — Ф. 722 (вел. кн. Константина Николаевича). — Оп. 1. — Ед. хр. 105. — Л. 73—73 об.
3 Дневник П.А. Валуева, министра внутренних дел. — Т. 2. — С. 285-286.
4 ГА РФ. — Ф. 722. — Оп. 1. — Ед. хр. 105. — Л. 73 об.
5 Дневник П.А. Валуева, министра внутренних дел. Т. 2. С. 286.
6 ГА РФ. Ф. 722. Оп. 1. Ед. хр. 105. Л. 73— 73 об.
7 Дневник П.А. Валуева, министра внутренних дел. — Т. 2. — С. 286.
8 Дневник Д.А. Милютина. — М., 1947. —Т.1. — С. 115—116.
9 Дневник П.А. Валуева, министра внутренних дел. — Т. 2. — С. 286.
10 Дневник ДА Милютина. —Т.1.—С. 116.
11 ГА РФ.— Ф. 722. —Оп. 1.— Ед. хр. 105. — Л. 73 об.
12 Дневник П.А. Валуева, министра внутренних дел. — Т. 2. — С. 286.
13 ГА РФ. Ф. 722. —Оп. 1. —Ед. хр. 105. —Л. 74—76.
14 Там же. Л. 77.
15 Там же. Л. 77—77 об.
16 Там же. Л. 77 об. — 78.
17 Дневник П.А. Валуева, министра внутренних дел. — Т. 2. — С. 286.
18 ОР РГБ. — Ф. 126 (Киреевых и Новиковых). — Ед. хр. 6. —Л. 77 об.
19 Дневник ПА Валуева, министра внутренних дел. —Т.2. - С.284—285, 286-287.
20 Там же. С. 287—288.
21 Милютин Д.А. Дневник // ОР РГБ. Ф. 169 (Милютиных). Картон 4. Ед. хр. 4. Л. 17 об., 17а.
22 ОР РГБ. — Ф. 120 (Каткова М.Н.). -Папка 27. — Ед. хр. 3. — Л. 45—48.
23 Там же. Ф. 126. Ед. хр. 6. Л. 78 об. — 79.
24 ГА РФ. — Ф. 722.— Оп. 1. — Ед. хр. 106.— Л. 19 об. — 20, 21 — 21 об.
25 Дневник П.А. Валуева, министра внутренних дел. — Т. 2. — С. 299.
26 Дневник Д.А. Милютина. — Т. 1. — С. 140—141.
27 Чернуха В.Г. Внутренняя политика правительства с середины 50-х до начала 80-х гг. XIX в. — Л., 1978. — С. 95, 98—107; Дневник П.А. Валуева, министра внутренних дел.—Т. 2.—С. 299; Дневник Д.А. Милютина. —Т.1.—С. 140—141.
28 ГА РФ. — Ф. 722. — Оп. 1. Ед. — хр. 106. — Л. 25.
29 ОР РГБ. — Ф. 126. — Оп. 1. Ед. хр. 6. —Л. 78 об. — 79; Чернуха В.Г. Указ. соч. С. 105.
30 Дневник ДА Милютина. — Т. 1. — С. 142.
31 Дневник П.А. Валуева, министра внутренних дел. — Т. 2. — С. 302.
32 Дневник ДА Милютина. — Т.1. — С. 162.
33 ГА РФ. —Ф. 722. — Оп. 1. — Ед. хр. 107. — Л. 9. ■
117
