CC BY
40
УДК130.2+304.2+316.7
йй! 10.25513/1812-3996.2018.23(4).162-169
РЕПРОДУКТИВНЫЕ ИНТЕРЕСЫ СЕМЬИ И ОБЩЕСТВА: КРИТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ОТЕЧЕСТВЕННЫХ ДЕМОГРАФИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ
В. О. Бернацкий, Л. И. Мосиенко
Омский государственный технический университет, г. Омск, Россия
Информация о статье
Дата поступления 17.09.2018
Дата принятия в печать 17.10.2018
Дата онлайн-размещения 14.12.2018
Ключевые слова
Семья, дети, норма, потребности, предмет потребностей, интересы, общество
Аннотация. Статья посвящена критическому анализу практики использования в современных демографических исследованиях понятий «потребность» и «интерес», выполняющих методологическую функцию в понимании важнейших социальных процессов. Авторы статьи выявляют характерную для ведущих научных школ демографии подмену понятия «потребность» понятием «желание», что приводит к игнорированию объективной основы потребностей. Такое толкование потребностей затрудняет путь к пониманию реальных различий репродуктивных интересов семьи и общества.
REPRODUCTIVE INTERESTS OF THE FAMILY AND SOCIETY: THE CRITICAL ANALYSIS OF DOMESTIC DEMOGRAPHIC RESEARCH
V. O. Bernatskiy, L. I. Mosienko
Omsk State Technical University, Omsk, Russia
Article info
Received 17.09.2018
Accepted 17.10.2018
Available online 14.12.2018
Abstract. The article is devoted to a critical analysis of the practice of using the concepts "need" and "interest" in modern demographic studies. The authors of the article reveal the substitution of the notion "need" for the leading scientific schools of demography with the concept of "desire", which leads to ignoring the objective basis of needs. This interpretation of needs is an obstacle to understanding the real differences in the reproductive interests of the family and society.
Keywords
Family, children, norm, needs, subject of needs, interests, society
С 2012 г. численность россиян стабилизировалась, поэтому многие наши политики и социологи уже готовы списать проблему депопуляции как решенную. Однако мы сторонники тех, кто считает: проблема решена лишь частично, да и то больше за счет миграции и увеличения продолжительности жизни, а не на основе существенного повышения рождаемости. Коэффициент рождаемости в 201216 гг. составил 1,75 вместо необходимого для вос-
производства 2,2, а по итогам 2017 г. снизился до 1,60 [1]. На деле депопуляция коренного населения продолжается, что, правда, характерно не только для нашей страны, но и для всех современных европоцентристских обществ. Поэтому тему повышения рождаемости в России мы рассматриваем как объективно находящуюся в проблемном поле демографических и философских исследований. Но при этом зададимся принципиальным для философского ана-
лиза вопросом: коль скоро во всем мире уже вторую сотню лет все ищут решения проблемы депопуляции и теоретически, и практически, а удовлетворительного результата всё нет, то всё ли верно в методологической основе исследуемой проблемы? Тем более, что нельзя не рассматривать в единстве с ней и антитезу процессу увеличения рождаемости: сознательно организуемый процесс ее уменьшения (в Китае и Индии, например).
Обратим при этом внимание читателей на то, что в научном дискурсе при обсуждении факторов низкой рождаемости достаточно часто справедливо говорится о кризисе семейных ценностей и семьи как социального института. Именно концепция кризиса семьи как основного фактора депопуляции является самой влиятельной и среди западных исследователей, прежде всего - среди теоретиков «второго демографического перехода». Соглашаясь с важностью рассматриваемого «кризиса», поставим проблему: а на каком основании суть репродуктив-ности видится в семье? Ведь в действительности дети рождаются не только в семье, но и вне ее; а если и в семье, то, зачастую, вопреки желаниям ее членов. Какая роль и какой «вклад» в демографию принадлежит гомосексуальной «семье»? И как, наконец, увязывается с демографией ставший проблемой в XXI в. «третий пол»?
Концепцию кризиса семьи развивают и наши отечественные исследователи, занимающиеся вопросами социологии семьи, прежде всего демографическая школа «фамилистов»: А.И. Антонов, В.А. Борисов, А.И. Кузьмин, В.М. Медков, А.Б. Синельников, В.Н. Архангельский и др. «Угасание» репродуктивной функции семьи (выражающееся в переходе к массовой малодетности, а также в росте числа бездетных семей и внебрачных детей), с их точки зрения, и является явным признаком кризиса данного социального института.
Эти рассуждения имеют свое «поле» роста для объяснения проблемы рождаемости, но всё же не решают ее по существу. Напрасно полагая, что предельные основания демографического кризиса обнаружены, многие «фамилисты» спешат с заявлениями о возможности его преодоления: надо только «реанимировать» семью, иначе придется довольствоваться миграционными инъекциями населения. Если данный социальный орган функционирует не в полной мере и не может обеспечить всё общество нужным «продуктом» (детьми), то его надо вылечить («починить»), как бы это ни было сложно. Вот характерные образцы таких утверждений, взятые из
относительно недавних публикаций. «Демографический кризис преодолим. Депопуляция не является следствием эволюционного социально-демографического развития, а выступает признаком упадка института семьи и деструктивных процессов в области демографического воспроизводства» - утверждает И.И. Белобородов в положениях, выносимых на защиту [2]. «Для того чтобы <...> модель трехдетной семьи была распространена среди основной массы населения, необходимо <...> воздействовать на ценности и установки граждан нашей страны в целях укрепления института семьи и поддержания семейного образа жизни, преодоления демографического кризиса, закрепления норм массовой многодетности как основного вида репродуктивного поведения среди населения», - считает социолог Т.Н. Грудина [3, с. 3].
С точки зрения структурно-функционального подхода, которого, как очевидно, придерживаются данные исследователи, такая логика, возможно, правомерна. Однако ограниченность этого подхода в том, что мы не видим семью в развитии: неполная реализация функций семьи, в том числе в репродуктивной сфере - свидетельство качественных изменений, но необязательно регрессивных. Констатация кризиса есть лишь обозначение стремительности изменений объекта исследований: того, что он перестал соответствовать старым нормам и выполнять привычные функции. Изменение содержания социальной нормы (в нашем случае: от многодетности - к малодетности) предполагает изменение форм и механизмов ее реализации. В этом плане переход семьи, как основного «предприятия по производству детей», реализующей «социальный заказ» малодетности, от многопоколенной (расширенной) - к нуклеарной семье, вполне соответствует изменению нормы детности. Функциональный подход чреват тем, что изменение формы можно принять за причину изменения содержания, хотя (при учете всей активности формы по отношению к содержанию) дело обстоит как раз наоборот.
Фамилистской парадигме в понимании причин депопуляции противостоит «модернистская» (А.Г. Вишневский и его последователи [4; 5]), которая как раз и основывается на концепции развития. Изменение семьи и ее функций, в том числе репродуктивных, рассматривается как следствие изменившихся репродуктивных (воспроизводство поколений), а также производных от них прокреационных (количество рождений) потребностей общества. Соответственно, современное состояние семьи оцени- 163
вается не столь пессимистично. Более того, способность семьи к изменению соответственно новым условиям существования рассматривается как свидетельство жизнеспособности этого института и адаптивного потенциала современного общества западного типа.
Со стороны же фамилистов такая позиция оценивается как «новое гегельянство» («всё действительное - разумно»). Кроме этого, модернистам ставится в упрек неразличение интересов семьи и общества, что объясняется идеологической традицией, тянущейся еще из советского обществозна-ния. «Рассмотрение соотношения интересов семьи и личности, с одной стороны, и общества (государства) - с другой, в терминах тождества, или единства, является одной из наиболее существенных черт парадигмы здравого смысла, особенно в нашей стране, где фамилистика и демография рассматривались как классовые, идеологические науки. Утверждалась безусловная гармония общественных и личных интересов также и в сфере семьи и воспроизводства населения. Декларировалась чрезвычайно высокая ценность детей и семьи при социализме и соответствующая индивидуальная потребность в детях, реализации которой якобы мешают лишь внешние по отношению к социализму и "временные" обстоятельства и условия. Разумеется, тезис о "гармонии личного и общественного" претерпел существенные изменения от его вульгарного декларирования в предвоенные годы до более тонких и завуалированных интерпретаций», - пишет «фа-милист» В.М. Медков [6, с. 173]. Наконец, если правы фамилисты и семья как массовая «единица» в обществе пребывает в кризисе, то мы должны бы обнаружить истинные причины невозможности реализации ее жизненно важных интересов, в том числе репродуктивных.
Думается, приведенное утверждение Медкова нуждается в уточнении: у лидера «модернистов» Вишневского (на работы которого в контексте этих утверждений ссылается Медков) присутствует разграничение интересов семьи и общества (как разных систем, испытывающих, соответственно, и разные потребности в том, что необходимо для их существования). Однако дело в том, как решается вопрос о согласовании этих интересов: действительно, решается достаточно традиционно (для советского об-ществознания) - как подчинение семейных интересов общественным. Однако это означает нереализацию собственных интересов семьи. В таких условиях она не сможет существовать и развиваться, а уж тем
более демонстрировать ту «адаптивную способность», о которой пишет А.Г. Вишневский.
Повторим выше сформулированный вопрос: на каком основании суть проблемы видится, главным образом, в семье? Одновременно заметим, что хотя «модернисты» такой подход сглаживают тем, что вводят в осознание процесса депопуляции два дополнительных фактора: общество и потребности / интересы семьи и общества, проблема всё еще остается не решенной как теоретически, так и практически. На наш взгляд, дело в том, что все используемые при этом термины не являются общепризнанными, научными понятиями, и потому при их включении в тексты, тем более при их интерпретации, авторами на деле изначально закладывается значительная доля субъективизма и психологизма. К примеру, для многих, даже соглашающихся, что государство и общество не синонимы, при рассуждениях об их потребностях и интересах, они считаются одинаковыми, отсюда, как правило, несмотря на рассуждения об объективности, сама их природа объясняется психосоциальными факторами.
Анализ взаимоотношения репродуктивных интересов семьи и общества действительно актуален для понимания современной демографической ситуации. Однако разговоры о причинах есть, а достаточно конкретных программ выхода нет. Но здесь же мы можем найти ответ на вопрос - что в названных парадигмах больше соответствует действительности. И объясняя свою позицию, обратим внимание на два принципиальных для нас основания. Разговоры о потребностях и интересах каких бы то ни было форм организации социальной жизни зачастую не обуславливает практический результат, поскольку имплицитно представляется продуктом интеллектуальной деятельности. Однако только «физическая» деятельность различных видов общественных формирований как субъектов, только практическая реализация интересов и удовлетворение потребностей являются залогом успешности процесса любой формы жизни, прогрессивного развития соответствующего социального субъекта, и наоборот. [7, с. 57, 59]. Другое основание для критики анализируемых направлений - это наша убежденность в том, что рождаемость, ее увеличение / уменьшение - это потребность в большей мере не семьи, а потребность общества, как особой социальной целостности.
Итак, каковы же собственные репродуктивные интересы семьи, да и есть ли они? В чем именно они не совпадают с репродуктивными интересами об-
щества? К сожалению, в работах самих «фамили-стов» сложно найти ответ на эти вопросы: они демонстрируют обратную логику - если семья в кризисе, то, значит, обществом ущемлены ее интересы. Часть «фамилистов», говоря о невозможности реализации семьей собственных интересов в рамках современного общества, ссылаются на социологические опросы, где стабильно фиксируется разница между желаемым и реальным числом детей. Однако очевидно, что декларируемое желание иметь 3-4 детей не есть интерес. И расхождение этого желания с реальностью (1-2 ребенка) объясняется совсем не теми причинами, которые люди называют в этих опросах как причину своей малодетности.
Большинство «фамилистов» это понимает и осторожно интерпретирует результаты таких опросов, считая, что людям для многодетности не хватает не ресурсов, а, прежде всего, «потребности в детях» - у современной личности и, соответственно, у современной семьи, в условиях насаждаемых индивидуалистических ценностей, она, если и не «угасла» совсем, то существенно «уменьшилась». «Главная же причина снижения рождаемости и в России, и в других странах - это уменьшение самой потребности в детях, повысить которую не может никакое улучшение условий жизни. Если бы дело обстояло иначе, самые высокие уровни рождаемости наблюдались бы в странах с самым высоким уровнем жизни. Все знают, что это совершенно не так», - пишет Медков [6, с. 173]. Еще один контекст с аналогичным использованием понятия. «Проблема депопуляции характеризуется снижением абсолютной численности населения, что является следствием суженного воспроизводства населения. Основной причиной этого является угасание потребности в большом количестве детей, в выдвижении на первый план других ценностей семейной жизни. При этом пронаталистская политика России, включающая в себя выплату пособий за второго рожденного ребенка, не решает проблемы депопуляции и не повышает потребности в детях. Так, по результатам многих исследований как отечественных, так и зарубежных, материальная составляющая семьи - не самый главный мотиватор рождения ребенка» [8, с. 82].
Аналогичных цитат можно привести много: «уменьшение потребности в детях», «угасание потребности в детях» и т. п. Однако разве может потребность уменьшиться? Она может только быть или не быть (актуализирована или нет). Она может быть удовлетворена или нет. Дело в том, что потребности не может быть «больше / меньше» в силу ее
объективности. Но она может терять свойство актуальности для жизнедеятельности семьи или индивида. Потребность спать сама может «отступить» на потом, а не угасает при чрезвычайной ситуации: например при пожаре. Более того, даже удовлетворение потребности не ведет к ее же исчезновению или к уменьшению: может уменьшиться желание есть, например кашу, но не потребность в еде как таковая. Уважаемые социологи, да и политологи, как кажется, слишком часто и неоправданно путают здесь потребность и желание.
Путаница этих понятий и терминов очень распространена среди «фамилистов», что хорошо видно из еще одной цитаты, где «потребность» и «желание» употребляются как синонимичные: «ускоренное сокращение расширенной семьи в РФ привело к тому, что малодетная семья (один-два ребенка) стала преобладающей. Обычно думают, что люди испытывают потребность в трех детях и даже в большем их числе, но трудности не позволяют реализовать полностью эти желания» [9, с. 160]. Но желание - не сама потребность, а эмоционально-психическое состояние субъекта на ее основе. Именно потому желания, как субъективные проявления индивида, очень часто неверно подменяются термином «потребность». Потребность предметна, и она есть внутренняя необходимость ее носителя (в нашем случае: индивида, семьи, общества) в том предмете, без которого не может быть не только развития, но и вообще поддерживающего функционирования [7].
Однако ни фамилисты, ни модернисты не делают различения ни потребности и нужды / желания, ни потребности и интереса. Вот почему «потребность в детях», которую как понятие используют и те, и другие, скорее, отдаляет нас от понимания собственно проблемы репродукции населения, чем приближает. Более того, в общественном сознании создается представление, что у личности, у семьи, у общества потребности и интересы в одном и том же предмете - рождении ребенка. Но не ребенок есть предмет потребности общества, а народонаселение, при этом интерес общества - организация процесса его роста / замедления. В действительности мы наблюдаем не «угасание потребности в детях». По сути, имеет место удовлетворение потребности в результате реализации интереса как обретения внешнего для данной потребности соответствующего предмета. И она же актуализируется вновь в связи с исчерпанием потребительских свойств предмета, либо отсутствия здесь и сейчас предмета в реальности.
При игнорировании предметного характера потребности и интересов теряется их практически необходимый вещественный процессуально получаемый результат. Вне осознанности этого фактора как естественно реального проявления потребностей и интересов конфликт интересов семьи и общества, естественно, переносится в сферу сознания и в итоге логично сводится к выводу: общество вынуждено ими заниматься под давлением снизу, от «желаний» семьи. А вот семья обязана детей иметь, поскольку дети для нее - предметы потребности, и потому ее (семью) надо просвещать в необходимости «поддержать» государство. Отсюда, коль скоро взаимоотношение интересов осуществляется в сознании отдельной личности, суть конфликта сводится к тому, что отдельный индивид не хочет подчиняться общественному интересу. При том, что он сам - продукт этого общества. По логике «фамили-стов», современное общество производит индивида, который не склонен к семейному образу жизни и тем более - к деторождению. В итоге мы имеем образ общества, которое рубит сук, на котором само же и сидит. Вот как описывает эту ситуацию В.М. Медков: «Семья - решающий фактор функционирования общества и социальных изменений в целом. Это - фактор, который ныне лимитирует возможности и перспективы дальнейшего самосохранения человеческого общества. Однако современная индустриальная цивилизация нарушила складывавшийся столетиями баланс между интересами индивида, личности и семьи как первичной социальной общности. Сегодня мы наблюдаем невиданный прежде крен в сторону интересов и «прав» отдельной, индивидуалистически ориентированной эгоцентрической личности, сформированной за столетия существования западной цивилизации. Такая ситуация, когда интерес семьи оказался принесенным в жертву эгоистическому индивидуалистическому интересу, имеет глобальный характер» [6, с. 180].
В рамках такого толкования интереса уже не вызывает удивления усмотрение причины депопуляции в ценностных трансформациях общества: «Кризис семьи и воспроизводства населения является ценностным кризисом общественного устройства, для которого сиюминутные интересы (извлечения прибыли, получения каких-то иных преимуществ экономического или неэкономического характера) выше интересов его собственного самосохранения и которое поэтому не может видеть дальше "собственного носа", - пишет тот же автор [6, с. 180]. Однако ценности - не первопричина. Если
опираться на развитую (в рамках теории человеческой деятельности) концепцию ценностей, то и здесь мы должны обратиться к нашему несколько подкорректированному толкованию потребностей: «...никогда никакая вещь или фактор не обретут свойство (статус) ценности, если (нечто как ее носители) не окажутся предметом потребности и интереса либо личности, либо государства, либо каких-то иных общественных формирований (от семьи до предприятия)» [10, с. 261-262].
Следует заметить, что в контексте такого понимания потребностей и интересов делаются и выводы о том, что и как можно сделать с кризисом семьи и депопуляцией в целом. Так, лидер «фамили-стов» А.И. Антонов констатирует объективный характер процессов, вызвавших кризис семьи: «Факт массовой малодетности говорит о том, что для самой семьи, для полного удовлетворения потребности родителей в семейном образе жизни вполне достаточно в принципе одного ребенка, и что прежние социальные и экономические стимулы обзаведения двумя и более (несколькими) детьми перестали действовать в обществе...». Однако после замечания, что «новые стимулы такого рода само собой не появляются в социальной системе и специально не создаются социальными институтами, государством в целом» [11], автор заканчивает свою статью выводом, что эти стимулы надо создавать искусственно -через соответствующую семейную политику.
Тут возникает вопрос: насколько эффективной в плане повышения рождаемости может быть семейная политика (даже если она поддержана государством)? Ведь поднять рождаемость еще никому не удавалось, а только, как выразился Вишневский, подводя итоги соответствующей политики в западных странах, «уронить». Вполне возможно, этот опыт свидетельствует об известной автономности демографических процессов, а также укорененности их не только в социальных и экономических процессах, но и в культурных. Лидер «модернистов» Вишневский отвечает на этот вопрос положительно [12], а «фамилисты» эту проблему, к сожалению, даже не обозначают. Они считают, что безуспешность всех предпринятых ранее мер по повышению рождаемости объясняется тем, что на самом деле это была помощь бедным. Демографическая неэффективность мер связана с тем, что они разрабатывались на основе концепции «внешних преград», т. е. на исследовании того, почему люди не заводят детей, но не интересовались, почему заводят. Другими словами, эффективная демографическая поли-
тика должна работать на «повышение потребности в детях», но такую политику, как считают «фамили-сты», еще никто не проводил. Вспомним соответствующие утверждения из докторской диссертации (Москва, 2015 г.) А.Б. Синельникова: «Опыт СССР, стран Восточной Европы, а также Франции показывает, что воздействие государства на улучшение условий для реализации существующей потребности в детях в лучшем случае может вызвать временный подъем уровня рождаемости. При этом повышение рождаемости происходит за счет более полной реализации существующей потребности в детях, но сама потребность практически не увеличивается. Подъем рождаемости всегда был не очень продолжительным, а ее уровень либо так и не достигал черты простого замещения поколений, либо достигал ее лишь ненадолго. В итоге режим замещения поколений вновь становился суженным. <...> Политику, основанную на концепции потребности в семье и детях, еще никто не проводил. Если общество сумеет воздействовать на социально-нормативные компоненты потребности в детях, эффект демографической политики может быть большим» [13, с. 234, 237].
Естественно, автор предвидит возможные возражения по поводу утопичности его программы. «Такое воздействие можно считать возможным, потому что формирование социальных норм нередко носит произвольный характер. Советское государство выработало и нормы, требующие, чтобы все женщины работали вне дома. Согласно этим нормам социальная роль женщины-работницы престижна, а роль домохозяйки - не престижна. Государство таким путем получило десятки миллионов дешевых рабочих рук и резко понизило размер оплаты труда. Эта норма не соответствовала интересам самих семей, однако тоталитарное государство сумело утвердить ее в общественном сознании, -что стало одной из причин падения рождаемости», пишет Синельников [13, с. 237].
Ожидаемо, что при таких исходных методологических установках автор будет педалировать пропагандистские методы реализации своей программы. «Социальные нормы, требующие, чтобы все женщины работали и чтобы брачные союзы заключались только по страстной взаимной любви, а также признающие уважительными субъективные причины развода (любовь к супругу прошла или обратилась на кого-то другого), с демографической точки зрения носят негативный характер. Однако сам факт возникновения таких норм показывает, что
социальные нормы могут создаваться целенаправленно - с помощью средств массовой информации, религиозных организаций и учебных программ для школ и вузов. Таким путем могут быть внедрены в массовое сознание и нормы, предписывающие модель семьи, основанную на браке, вступать в который должны все, кроме тяжелобольных и инвалидов, расторгать который можно только по объективным причинам и в котором должно быть несколько детей, желательно не менее трех» [13, с. 369].
В итоге автор исследования предлагает закрепостить сексуальность и, тем самым, наконец-то укрепить брак. «Для должностных лиц, от которых зависит подготовка и принятие решений по демографической политике, эти аргументы на уровне житейской логики выглядят намного более убедительными, чем данные демографической статистики и социологических исследований об обратной связи (или об отсутствии какой-либо четкой зависимости) между рождаемостью и уровнем жизни. Не имеет значения для них и тот факт, что в Германии и некоторых других странах Западной Европы с очень высоким уровнем жизни населения уровень рождаемости еще ниже, чем в России, причем богатые и высоко образованные женщины имеют (в среднем) меньше детей и значительно чаще остаются бездетными, чем бедные, а также имеющие низкий уровень образования» [13, с. 290].
Действительно, если потребность - это не объективная данность человеческого существования, а только субъективное желание, то на него можно воздействовать с помощью пропаганды. Тогда заявления об объективном характере демографических процессов, которое «фамилисты» регулярно делают, - не более, чем теоретический реверанс.
Утопичность программ «фамилистов» в том, что тема повышения рождаемости - это не тема могущества правительства, но тема его собственных интересов как субъекта. Вопрос о том, что может, а что не может этот властный субъект, упирается в вопрос об его собственных интересах и того, как они соотносятся с интересами других субъектов. «Модернисты» не видят тут теоретически или практически важной проблемы, «фамилисты» видят, но решают вопрос без учета предметности интересов. Вызывает сомнение не только практика отождествления интересов общества и государства, но и полное отождествление интересов индивида (родителя) с интересами семьи как целого. Будучи разными видами общественных формирований [7], они должны иметь и разные интересы. Этот вопрос в со- 167
временных отечественных исследованиях даже не ставится.
И потому, не выявив объективной базы, лежащей в основе репродуктивной деятельности, обе демографические школы, даже признавая несовпадение интересов семьи и общества, не смогли сформировать программу практической деятельности для решения проблемы воспроизводства населения России. «Фамилисты» видят в современной ситуации открытый конфликт интересов индивида и семьи с одной стороны и общества с государством - с другой, причем как конфликт ценностей. «Модернисты» склонны считать эту разницу интересов малозначащей, так как индивид и семья, в конечном счете, всё равно (хоть и с небольшими отклонениями) реализуют интерес общества.
В завершение сформулируем три замечания. Первое: мы не можем согласиться с часто высказываемой позицией о тождественности интересов общества и государства, они могут быть только одинаковыми, либо, напротив, противоположными. Второе: не видя объективной основы потребностей как «фамилисты», так и «модернисты» лишаются возможности увидеть и различие интересов отдельного индивида (родителя) по отношению к интересам семьи, общества, государства, а также механизм взаимодействия этих интересов. Третье: при понимании потребности как только субъективного желания происходит игнорирование факта, что удовлетворение потребности предполагает не только потребление «предмета», но и его производство, т. е. процесс, опосредствованный социальными отношениями (уже поэтому одни только пропагандистские методы увеличения рождаемости будут неэффективны). В современном мире государство и иные социальные институты (прежде всего школа) взяли на
себя много функций социализации, воспитания и ухода за детьми, которые раньше были если не исключительно, то преимущественно семейными функциями. Другими словами, не только семья, но и другие социальные институты всё больше участвуют в «производстве человека». Расширение доли этого участия делает актуальной проблему «присвоения» произведенного «продукта»: возникает проблема противоречия интересов участников этого производства. Как отмечают множество исследователей (начиная еще с П. Сорокина [14] и заканчивая современными учеными), государство и иные социальные институты расширяют свое влияние на ребенка за счет влияния семьи, забирая традиционные функции как у матерей [15; 16], так и, особенно, у отцов [17; 18]. Законодательное закрепление прав ребенка выражает развитие этих тенденций. Права ребенка - это права общества на него: право требовать от семьи сделать ребенка по вполне определенному шаблону - такого индивида, который нужен именно обществу, а не самой семье, самим родителям. Доля участия социальных и политических институтов в современном производстве человека настолько высока, что, возможно, отцу и матери уже пора делиться своим родительским званием, как минимум, с государством. Поэтому понятие «кризис семьи» может быть рассмотрено как концепт, в котором находит свое отражение проблема столкновения интересов семьи и общества в процессе «воспроизводства человека», т. е. в вопросе - кому и на каких условиях будет принадлежать произведенный «продукт». Эта проблема требует своего дальнейшего теоретического осмысления на основе учета объективных тенденций развития современного общества, в том числе практик усиления социального контроля над репродуктивной функцией семьи.
СПИСОК ЛИТЕРА ТУРЫ
1. Оценка численности постоянного населения на 1 января 2018 года и в среднем за 2017 год // РосСтат. URL: http://www.gks.ru/wps/wcm/connect/rosstat_main/rosstat/ru/statistics/population/demography/ (дата обращения: 15.06.2018).
2. Белобородов И. И. Социальные технологии формирования семейно-демографической политики в России в условиях демографического кризиса : автореф. дис. ... канд. социол. наук. М., 2008. 25 с.
3. Грудина Т. Н. Ценностные ориентации многодетной семьи в России : автореф. дис ... канд. социол. наук. М., 2014. 24 с.
4. Вишневский А. Г. Демографическая революция меняет репродуктивную стратегию вида Homo sapiens // Демографич. обозрение. 2014. Т. 1, № 1. С. 6-33.
5. Вишневский А. Г. Избр. демографич. тр. : в 2 т. М. : Наука, 2005.
6. Медков В. М. Демография : учеб. пособие. Ростов н/Д. : Феникс, 2002. 448 с.
168 -
Herald of Omsk University 2018, vol. 23, no. 4, pp. 162-169
Вестник Омского университета 2018. Т. 23, № 4. С. 162-169
ISSN 1812-3996-
7. Бернацкий В. О. Интерес: познавательная и практическая функции. Томск : Изд-во Том. ун-та, 1984. 170 с.
8. Кутявина Е. Е., Курамшев А. В., Мифтахова А. Г. Ответственное деторождение в репродуктивных установках современных женщин // Вестн. Нижегород. ун-та им. Лобачевского. 2014. № 2. С. 81-87.
9. Антонов А. И., Борисов В. А. Динамика населения в XXI в. и приоритеты демографической политики. М. : Ключ-С, 2006. 191 с.
10. Бернацкий В. О. и др. Философия : конспект лекций / под ред. Н. П. Маховой. Омск : Изд-во ОмГТУ, 2005. 320 с.
11. Антонов А. И. Проблемы социологического изучения репродуктивного поведения семьи // Вопр. теории и методов социологич. исследований. М., 1974. 115 с.
12. Вишневский А. Г. Автономны ли демографические процессы в современной России? // Избр. демо-графич. тр. : в 2 т. Т. 2: Экономическая демография: анализ демографических процессов. М. : Наука, 2005. С. 197-219.
13. Синельников А. Б. Кризис брачно-семейных и межпоколенных отношений и приоритетные направления демографической политики в России : дис. ... д-ра социол. наук. М., 2015. 369 с.
14. Сорокин П. Кризис современной семьи (социологический очерк) // Ежемесячный журнал литературы, науки и общественной жизни. 1916. № 2-3. С. 174.
15. Коваленко С. В., Сазонова Л. А., Соколюк Н. В. Материнство и власть в контексте советской тоталитарной идеологии // Общество: философия, история, культура. 2011. № 1-2. С. 89-95.
16. Елисеева Т. В. Материнство как предмет философской рефлексии // Вестн. Ом. ун-та. 2018. Т. 23, № 2. С. 142-146.
17. Гурко Т. А. Родительство: социологические аспекты. М. : Центр общечеловеческих ценностей, 2003.
164 с.
18. Мосиенко Л. И. «Отсутствующий отец» как концепт дисциплинарной власти // Ом. социально-гуманитарные чтения - 2018 : материалы XI Междунар. науч.-практ. конф. (Омск, 24-26 апр. 2018 г.). Омск : Изд-во ОмГТУ, 2018. С. 153-161.
ИНФОРМАЦИЯ ОБ АВТОРАХ
Бернацкий Владилен Осипович - доктор философских наук, профессор, профессор кафедры «Философия и социальные коммуникации», Омский государственный техническтй университет, 644050, Россия, Омск, пр. Мира, 11; e-mail: kafedra_fisk@ mail.ru.
INFORMATION ABOUT THE AUTHORS
Bernatskiy Vladilen Osipovich - Doctor of Phylosophi-cal Sciences, Professor, Professor of the Department of Philosophy and Social Communications, Omsk State Technical University, 11, pr. Mira, Omsk, 644050, Russia; e-mail: kafedra_fisk@mail.ru.
Мосиенко Лилия Ивановна - кантидат философских наук, доцент, доцент кафедры «Философия и социальные коммуникации», Омский государственный техническтй университет, 644050, Россия, Омск, пр. Мира, 11; e-mail: mosienko_liliya@mail.ru.
Mosienko Liliya Ivanovna - Candidate of Phylosophi-cal Sciences, Docent, Docent of the Department of Philosophy and Social Communications, Omsk State Technical University, 11, pr. Mira, Omsk, 644050, Russia; e-mail: mosienko_liliya@mail.ru.
ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ
Бернацкий В. О., Мосиенко Л. И. Репродуктивные интересы семьи и общества: критический анализ отечественных демографических исследований // Вестн. Ом. ун-та. 2018. Т. 23, № 4. С. 162-169. DOI: 10.25513/1812-3996.2018.23(4).162-169.
FOR QTATIONS
Bernatskiy V.O., Mosienko L.I. Reproductive interests of the family and society: the critical analysis of domestic demographic research. Vestnik Omskogo universi-teta = Herald of Omsk University, 2018, vol. 23, no. 4, pp. 162-169. DOI: 10.25513/1812-3996.2018.23(4). 162-169. (in Russ.).
