CC BY
65
Языки мира. Сопоставительное языкознание. Сравнительно-исторические и типологические исследования. Проблемы межкультурной коммуникации. Переводоведение
Языковая система. Концепт. Семантический анализ слова и предложения
УДК 411.15
Е. Р. Аебенкоба
РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ КОНЦЕПТА «ENEMY» В ИНСТИТУЦИОНАЛЬНОМ ПОЛИТИЧЕСКОМ ДИСКУРСЕ США
В статье обсуждается взаимосвязь концепта и дискурса, проявляющаяся в концептуализации враждебности в профессиональном политическом дискурсе США на рубеже XX-XXI вв. Устанавливается дискурсивная специфика репрезентации "enemy" в ходе анализа специализированных и неспециализированных типов номинации противника, описывается механизм категоризации и оценки объективной реальности политиками.
The article deals with the study of relationships between concepts and discourse while describing realisation of the idea of enmity in American political communication. Specific representation of the "enemy" concept is based on different types of nomination. It discloses the character of categorization and assessment in national political discourse.
Ключевые слова: концепт, политический дискурс, вербальная враждебность, идеология, типы номинации.
Keywords: concept, political discourse, verbal hostility, ideology, types of nomin ation.
Культурные константы «свои» и «чужие» образуют в политической коммуникации базовую оппозицию. Значимость второго члена оппозиции обусловлена тем, что «определение образа "врага" или "другого" является, во-первых, сущ-ностно политическим актом и, во-вторых, необходимо для возникновения политического сообщества как такового. Изучение "другого" в мировой политике является настолько же необходимым занятием, как и анализ политических сообществ самих по себе» [1]. Отношение к «другим», «чуждым» или «враждебным», в политическом дискурсе во многом зависит от «нацио-
© Левенкова Е. Р., 2010
нального менталитета» и видения мира данным этносом. Национальный менталитет представляет собой «непрорефлексированное, эмоционально окрашенное мировидение, включающее в себя мировосприятие, мироосмысление и мирооцени-вание. Мирооценивание формирует систему приоритетов и шкалу ценностей данной культуры, которая в свою очередь определяет модели поведения всех членов общества по линиям "личность - личность" и "личность - общество"» [2].
По мнению лингвистов, ценности национальной культуры являются определяющими для риторической практики в любом виде красноречия. О важности мирооценивания пишут и культурологи, в частности С. В. Лурье, предложившая в ментальности этносов выделять так называемую центральную зону, состоящую из трех констант: 1) локализации образа добра («мы - образ», «свои» + наши покровители); 2) локализации образа зла («они - образ», «чужие» + их покровители); 3) способов достижения победы добра над злом (отношение к компромиссу и конфронтации, конформное и неконформное поведение) [3]. Вокруг этих констант, выполняющих роль своеобразного стержня, располагаются другие единицы ментальности. По отношению к оппозиции «свои - чужие» любые ценностные противопоставления культуры будут являться вторичными.
Политика, согласно К. Шмитту, возникает при разграничении «друзей» и «врагов», политическое сообщество существует лишь в том случае, если знает своих «врагов» и готово, в крайнем случае, на физическое самопожертвование в борьбе с ними [4]. Оппозиция «свои - чужие», или, по К. Шмитту, «друг - враг», определяет специфику политического, так же как оппозиция «добро - зло» является базовой для области морального. Поскольку политическая деятельность по существу является деятельностью вербальной, борьба против оппонентов выражается в вербальной агрессии, варьирующейся в значительных пределах. В политическом дискурсе, по мнению Е. И. Шейгал, оппозиция «свои - чу-
жие» реализуется как эксплицитно, при помощи специальных маркеров, так и имплицитно - в виде идеологической коннотации политических терминов, через тональность дискурса, его подчеркнутую этикетность или антиэтикетность, а также целенаправленный подбор положительной или отрицательной оценочной лексики. Наличие компонента «свои - чужие» в семантике политических терминов превращает их в идеологемы, а гиперболизация данного компонента способствует подавлению собственно референциального содержания, что и позволяет использовать их как знаки интеграции или агрессии [5].
Политический дискурс, посвященный военной тематике - войне в Персидском заливе, на Ближнем Востоке, в Афганистане, Ираке - нередко становится объектом современных исследований, анализирующих языковое выражение концептов мира политики, раскрывающих темы борьбы со злом и враждебной идеологией [6]. 11 сентября 2001 г. раскололо мир на два лагеря. Деление мира на «своих» и «чужих», «союзников» и «противников», «друзей» и «врагов» стало пронизывать все сферы жизни человека и общества, создав доминантную оппозицию политической коммуникации в период войны с терроризмом. Активизация оппозиции "we - they" проявляет себя в лексической детализации образующих ее понятий в институциональной (профессиональной) коммуникации американских политиков на рубеже XX-XXI вв.
Крайней точкой выражения категории чуждости, с учётом градации от меньшей степени выраженности признака к большей, исследователи считают враждебность. В сознании человека, порождающего политический текст, отмечают психолингвисты, присутствуют три основных референциальных объекта, которые могут быть резко поляризованными или более нейтральными: противник, говорящий, 3-я сторона. В конфликтном политическом дискурсе большая часть интенций связана с дискредитацией противника: высказывания, имеющие подобную интенциональ-ную направленность, могут составлять в тексте 61,8% [7]. Обозначение политического противника связано с важнейшим аспектом речевой номинации - способом обозначения сторон в коммуникации.
В. Г. Гак выделяет следующие типы номинации человека в речи: имя собственное; гиперони-мическая номинация; демографическая номинация, указывающая на пол, профессию, происхождение, национальность; функциональная номинация, указывающая на связь лица с выполняемым или претерпеваемым им действием; относительная номинация, показывающая соотнесенность родственную, профессиональную и другую данного лица с другим; оценочная номинация; мес-
тоименная номинация [8]. Исследователи политической коммуникации выделяют также такой тип, как специализированная номинация. Как неспециализированная, так и специализированная номинация анализируется в данной статье, посвященной выявлению специфики концептуализации враждебности в американском политическом дискурсе (АПД).
В качестве лексем, передающих идею непримиримого несогласия и противостояния, лексикографические источники предлагают существительные "enmity, hostility", прилагательное "hostile", выражения "to be at enmity (with), at odds (with)" и группу существительных для обозначения врага с ключевой лексемой "the enemy" [9]. Понятие «враг» в английском языке передают существительные "opponent", "adversary", "enemy", "foe". Обратимся к дефинициям имени концепта в американских источниках: Enemy n.1. One that feels malice or hostility toward another; foe. 2. a. A hostile power or force. b. A member or unit of such a force. 3. Something destructive or injurious in its effects [10]. Британские словари выделяют следующие признаки: enemy 1 a person who hates sb or who acts or speaks against sb/sth; 2 (the enemy) a country that you are fighting a war against; the soldiers, etc. of this country [11]. При определении характера номинации врага представляется важным выяснить, какие дифференциальные признаки анализируемого концепта реализуются американскими лидерами в конфликтном дискурсе.
Репрезентация врага в АПД осуществляется, прежде всего, через имя концепта, представленное лексемой "the enemy". При этом превалирует актуализация конститутивного признака концепта, закрепленного во втором значении лексемы ("a hostile power or force"): "As for the enemies of freedom, those who are potential adversaries, they will be reminded that peace is the highest aspiration of the American people" [Reagan 20.01.1981]; "Our enemies have declared their intentions..." [Bush 2.09. 2004]. При вербализации классической оппозиции «друзей» и «врагов», по К. Шмитту, субъектами воспроизведения роли врага являются суверенные государства: "Iraq has gone from a brutal dictatoship and a sworn enemy of America to an Arab democracy at the heart of the Middle East and a friend of the United States" [G. W. Bush 15.01.2009]. Как результат актуализируется первое значение лексемы "enemy" «(заклятый) враг, недруг».
Другой член синонимического ряда -"adversary" - значительно реже репрезентирует анализируемый концепт: "If we can come together under such adversity; if old adversaries like the Soviet Union and the United States can work in common cause; then surely we ... can come together
to fulfill our responsibilities here" [G. Bush 28.03.1990]. Лексемы "enemy" и "adversary" могут быть квалифицированы как случаи неспециализированной относительной номинации, поскольку указывают на определенный вид соотнесенности одного субъекта политического процесса с другим.
Анализ показал, что в АПД местоименная номинация может носить характер специализированного знака агрессии. Номинация референ-циального объекта «противник, враг» местоимением "they" предстает как своеобразное имя концепта, воплощающего идею противостояния. Типичным представляется противопоставление интегрирующих местоимений "we"/"our" и агональ-ного "they"/"their" в следующем фрагменте: "An immediate withdrawal of our troops from Iraq will only strengthen the terrorists'hand in Iraq. That's the goal of the enemy. They want to break our will in Iraq, so that we leave and they can turn Iraq into what Afghanistan was under the Taliban" [G. W. Bush 20.11.2005]. Местоимение "they" обозначает "the terrorists", "the enemy", "leaders of Hamas", "their people", "the Taliban", "Al Qaida", "states in the Middle East", etc. Вариантом аго-нальной оппозиции "we - they" выступает оппозиция с другими дейктическими знаками "we -he" или "I - he".
Исходная направленность местоименной оппозиции на передачу дистанцирования, «отчуждения» достаточно регулярно используется для передачи вербальной агрессии в АПД: "We value life; the terrorists... destroy it. We value education; the terrorists do not believe women should be educated... . We value the right to speak our minds; for the terrorists free expression can be grounds for execution. We respect people of all faiths...; they want to dictate how to think..." [Bush 20.01.2001]. В подобных случаях противопоставительное использование местоимений не столько указывает на различие позиций сторон, сколько на их непримиримое несогласие и на явное обвинение со стороны политического руководства США. Таким образом, концепт «чуждость» может уточняться за счет специализированных лексем политического дискурса, придающих более выраженный аго-нальный характер дискурсивному фрагменту. В ходе анализа отмечено усиление оппозиции "we -they" за счет использования неполитической пейоративной лексики, обозначающей отступление от этических норм: "In their worship of power, their deep hatreds, their blindness to innocence, the terrorists are successors to the murderous ideologies of the 20th century. And we are the heirs of the tradition of liberty, defenders of the freedom, the conscience and the dignity of every person" [Bush 3.12.2002]. Дейктический характер местоимения "they", выражающего значение «обезразличиваю-
щей неопределенности», получает в дискурсе, по нашим наблюдениям, дополнительные характеристики, заключенные либо в семантике определяемых существительных ("their hatred, their madness"), либо в семантике предиката ("the destruction they design").
Для выражения вербальной враждебности широко используются специализированные лексемы, которые позволяют политикам создавать необходимое смысловое поле, отличающееся отрицательной коннотацией, для дифференциации врагов и друзей. Одним из специализированных способов вербализации концепта "enemy" в АПД выступают идеологические термины, конструируемые политическими институтами. Так, во внешнеполитическом курсе США в конце 1980-х - начале 1990-х гг. возник термин «государства-изгои» ("rogue states"). Активно он стал использоваться при первой администрации Б. Клинтона, которая, согласно М. Клэру, стремилась убедить американский Конгресс и международное сообщество в целом, что вместо распавшегося СССР новой угрозой международному миру является группа государств, стремящихся к созданию ядерного оружия, поддерживающих международный терроризм и нарушающих права человека [12]. Определение государствам-изгоям дала не только М. Олбрайт, будучи госсекретарем США, но и сам президент, назвав их основные признаки: "In the next century, the community of nations may see more and more the very kind of threat Iraq poses now: a rogue state with weapons of mass destruction, ready to use them or provide them to terrorists" [Clinton 17.02.1998].
В конце второй администрации Б. Клинтона произошел официальный отказ госдепартамента от этого термина. Заменило его понятие «проблемные государства». Однако президент Дж. У. Буш после трагедии 11 сентября вернул термин "rogue states" в свой лексикон, объединив именуемые таким образом страны в мировую «ось зла»: "States like these (North Korea, Iraq, Iran), and their terrorist allies, constitute an axis of evil, arming to threaten the peace of the world. By seeking weapons of mass destruction, these regimes pose a grave and growing danger. They could provide these arms to terrorists, giving them the means to match their hatred" [G. W. Bush 29.01.2002]. От этого доктринального термина Дж. У. Буш не отказался до конца своего президентского срока, включив его в свое последнее официальное интервью.
Начиная с 2002-го термин «государства-изгои» регулярно используется в институциональном дискурсе США: "And it was a good expenditure of your money, because they (Russian nuclear and chemical scientists) were doing good things instead of going to work for rogue nations or terrorist
groups, and they had a right to feed their families too" [Clinton 3.04.2003]. В число «изгоев» были включены страны, не имеющие отношения к событиям 11 сентября 2001 г., и лишь риторически обосновывалось создание ими ОМП и опасность передачи его в руки террористов [13]. Называя страны, которые не интегрируются в международную систему, «изгоями», американская администрация порождает официальный термин, который можно квалифицировать как «инвективу». Под инвективой в широком смысле понимается «любое резкое выступление, выпад против оппонента» [14]. Как разновидность инвективы рассматриваются ярлыки и дисфемизмы. Ярлыки, отмечает О. Л. Дмитриева, непременно отражают какое-либо общественное явление, которое получает отрицательную оценку, поскольку обозначается по признаку идеологической инородности. «Ярлыки представляют собой крайнюю степень детерминологизации ряда единиц языка политики в силу замены четких дефиниций пропагандистской оценочностью, которая не допускает множества альтернатив видения мира, ограничивает набор возможных политических и мировоззренческих аргументов» [15].
Концепт "rogue states" представляется возможным определить как ярлык, поскольку он содержит признаки, отличающие данную разновидность инвективы: общественная значимость, иде-ологизированность и субъективность. Что касается отрицательной оценки, то в ее характере можно убедиться, обратившись к смысловой структуре имени концепта в лексикографических источниках: Rogue n.1. An unprincipled person; scoundrel. 2. A person who is playfully mischivous. 3. Archaic A wandering beggar; vagrant. 4. A vicious and solitary animal, esp. an elephant that has separated itself from its herd. Rogues' gallery. A collection of pictures of criminals maintained in police files and used for making identifications [16]. Таким образом, конститутивными признаками, мотивирующими отрицательную оценку "a rogue state", являются: а) «чужой, инородный, резко отличающийся от других представителей группы или породы» (в данном случае не разделяющий идеологию США и их союзников); и б) «жулик, мошенник, негодяй, преступник» [17], (т. е. склонный жульничать, мошенничать, совершать противозаконные действия). «Государства-изгои» -это ярлык-обвинение, которым активно пользуется американская администрация на международной арене.
Другим важным идеологическим концептом администрации Дж. У. Буша является "an axis of evil". Мы полагаем, что основанием для него послужил образ, озвученный в послании к нации президентом Клинтоном: "We must combat an unholy axis of new threats from terrorists, inter-
national criminals and drug traffickers" [Clinton 24.01.1998]. Номинируя одну из главных доктрин внешнеполитического курса США в период войны с терроризмом, это словосочетание также является инвективой. Однако в отличие от «государств-изгоев» этот политический конструкт представляет собой пример дисфемистического переименования, которое основано на гиперболизации отрицательного признака. «Дисфемиз-мы мотивируются стремлением принизить денотат, их цель - сформировать восприятие объекта как подозрительного и нежелательного, квалифицировать его так, чтобы вызвать неприязнь, отвращение или ненависть» [18].
Имя данного концепта отражает повышение интенсивности отрицательной оценки и смысловой неопределенности номинации: evil adj.1. Morally bad or wrong; wicked. 2. Causing ruin, injury, or pain; harmful. 3. Characterized by or indicating future misfortune. -n. Something that causes harm, misfortune, or destruction. 2. Something morally bad or wrong; wickedness. 3. An evil force or power. 4. Something that is a cause or source of suffering, injury, or destruction [19]. Определение образа «врага» является политическим актом. Известен доктринальный термин Р. Рейгана "an evil empire" («империя зла»), представляющий собой гиперболически пейоративное наименование СССР. При переименовании "rogue stsates" в "an axis of evil" из импликационала исходной номинации в интенсионал дисфемизма переходят компоненты «общность, единство» и «всеобъемлющий характер преступных действий», провоцирующие интенсификацию отрицательной оценки: "Terror cells and outlaw regimes building weapons of mass destruction are different faces of the same evil" [G. W. Bush 29.01.2002]. Объясняя суть подобных семантических процессов с когнитивных позиций, исследователи указывают на отказ от прямой номинации, который приводит к референциальному сдвигу, размыванию референтной соотнесенности [20]. В. М. Савицкий определяет подобного рода референциаль-ные сдвиги как результат недостаточно обоснованной квалификационной аналогии. «Уподобление объектов, в действительности не обладающих существенным сходством, приводит к сдвигу в словоупотреблении, вводящему слушателей в заблуждение» [21].
Наряду с идеологическими концептами, порождаемыми политическими институтами, ведущую роль в осмыслении конфликтности в АПД последних десятилетий играют идеологические концепты политических ориентаций, представленные названиями политических движений и партий: "terrorists", "mujahideen", "extremests". Их использование также является указанием на агональ-ный характер коммуникации. Эти субстантивные
лексемы, попадая в общий контекст обвинения, становятся достаточно общими ярлыками: "Our national challenge is to hunt down the terrorists and strengthen our protection against future attacks" [Bush 17.11.2001]; "...people are safer because an unstable aggressor has been removed from power" [Bush 28.06.2003].
В период военных действий против Ирака понятие "enemy" конкретизируется за счет лексемы "dictator", которая сопровождается оценочными номинациями: "But there can be no peace if our security depends on the will and whims of a ruthless and aggressive ditator" [G. W. Bush 10.03.2002]; "Our coalition has made sure that Iraq's former dictator will never again use weapons of mass destruction" [G. W. Bush 12.07.2003]. По числу употреблений данная лексема конкурирует с идеологическим термином "tyrant": "Iraqi's weapons of mass destruction are controlled by a murderous tyrant" [G. W. Bush 2002]. Семантика концепта враждебности в эксплицитной форме представлена, в первую очередь, этими лексемами, на долю которых приходится около трети от общего количества знаков агональности. Итак, идеологическая составляющая, закодированная в содержании концепта "enemy", получает в политической коммуникации США четкую лексическую детализацию.
Номинация при помощи имени собственного считается нейтральным средством обозначения. Субъекты политики, в которых американские лидеры видят врагов, могут быть названы поименно: "Osama bin Laden", "Ayman al-Zawahiri". Однако в соответствии с дискурсивными тактиками в сфере политики характер высказываний в отношении врага, даже если он называется по фамилии, достаточно конкретен - обвинение или угроза: "Saddam Hussein is a treat to peace and must disarm" [G. W. Bush 2002]; "I argued for more troops to finish the fight against the terrorists who actually attacked us on 9/11, and made clear that we must take out bin Laden and his lieutenants if we have them in our sights" [B. Obama 28.08.2008]. Антропоним нередко используется как репрезентант качеств политического деятеля, получивших резко негативную оценку мирового сообщества: "The dictator of Iraq is a student of Stalin, using murder as a tool of terror control, within his own cabinet, within his own army, and even within his own family" [G. W. Bush. 11.02.2002]. Антро-понимическая номинация, таким образом, может служить эффективным средством отрицательно-оценочного обозначения.
Уклонение от наименования также может выступать как проявление неуважения и враждебности. Так, президенты США не называют поименно ни руководителей стран «оси зла», ни главарей международной террористической орга-
низации: "We've arrested or otherwise dealt with many key commanders of al Qaeda. They include a man who directed logistics and funding for the September the 11th attacks; the chief of al Qaeda operations in the Persian Gulf; a key al Qaeda operative in Europe" [28.01.2003]. Отказ от наименования противника контрастирует с типичной для АПД тенденцией называть имена и фамилии «рядовых» американцев, которая четко прослеживается в институциональной политической коммуникации рассматриваемого периода.
Основу содержания анализируемого концепта составляет, как видно из словарных дефиниций, чувство ненависти. К нему апеллируют политические лидеры Америки при функциональной номинации, указывающей на связь обозначаемого лица с выполняемым им действием. Как результат враг обозначается лексемами "killers", "murderers" , т. е. как субъект, вызывающий максимальную неприязнь, ненависть: 1) "We are conducting precision raids against terrorists and holdouts of former regime. These killers are at war with the Iraqi people"; 2) "We are fighting leaders of the murderers that sent people to commit suicide missions" [Bush 13.09.2002]; 3) "...And these are killers. They are cold-blooded killers..." [Bush 7.11.2002]. В третьем примере реализуется два типа номинации: функциональная и оценочная. Оценочная, или эмотивно-оценочная, номинация указывает на признаки, присущие политическому субъекту. Подобный случай можно рассматривать как контаминацию двух типов номинации. В конфликтной коммуникации президента Дж. У. Буша оба типа обозначения врага обладают максимально выраженной отрицательной оценкой, что обусловлено как обозначением самого действия, так и характером его осуществления.
Конститутивный признак, заключенный в концепте "enemy" ("a country fighting a war"), далеко не всегда применим в условиях борьбы с террором. Поэтому происходит его замена на более абстрактный признак, вербализуемый характерной для АПД лексемой "evil": "On September 11th, war was declared on the United States, not by one country versus another, but by people motivated by evil"; "We're fighting evilpeople";"The evildoers struck"; "Now is the time to root out evil" [G. W. Bush 4.10.2001]. В дискурсивные определения "evil" включены такие лексемы, как "harm", "destruction", "hostility". Однако превалирует в толковании образа зла оппозиция "life - death": "Thousands of lives were suddenly ended by evil ..." [G. W. Bush 11.09.2001]; "The attack on our nation was also attack on the ideals that make us nation. Our deepest national conviction is that every life is precious" [G. W. Bush 29.01.2002]. Значимость эмотив-но-оценочной номинации выражается в исполь-
зовании лексемы "evil" для обозначения идеологических доктрин, врагов и их действий. На основе анализа мы можем заключить, что лексеме "evil" принадлежит ведущая роль в конструировании образа врага в данном национальном дискурсе.
Итак, концептуализации врага в АПД на рубеже XX-XXI вв. служат конститутивные признаки, которые реализуются в относительной, идеологической, дейктической, антропонимической, функциональной и эмотивно-оценочный номинации. Перечисленные типы номинации, указывая на лексическую детализацию центрального концепта политической лингвокультуры, раскрывают признаки концепта "enemy" в том понимании, которое сложилось в американском обществе в период борьбы с терроризмом. Дискурсивные способы обозначения врагов позволяют политической элите США формировать определенное, нередко манипулятивное отношение к проблемам, событиям и участникам политического процесса. Выбор лексемы "evil" в качестве главного репрезентанта концепта "enemy", конкурирующего с именем концепта и идеологемой "terrorists", обусловлен принадлежностью образа зла к константам любой лингвокультуры, что и используют политические лидеры США в обращениях к многонациональной аудитории страны.
Примечания
1. Харкевич М. В. Государства-изгои как образ «другого» в мировой политике // Полис. 2009. № 4 (112). С. 99.
2. Корнилов О. А. Доминанты национального менталитета в зеркале фразеологии // Вестник МГУ. 2007. № 2. С. 54.
3. Лурье С. В. Историческая этнология. М., 1997. С. 45.
4. Шмит К. Понятие политического // Вопр. социологии. Т. 1. 1992. № 1. С. 37.
5. Шейгал Е. И. Семиотика политического дискурса. М., 2004. С. 113-117.
6. Laqueur M. Postmodern Terrorism // Foreign Affairs. Vol. 75 (5). Sept/Oct. 1996. P. 24-36.
7. Слово в действии. Интент-анализ политического дискурса / под ред. Т. Н. Ушаковой, Н. Д. Павловой. СПб., 2000. С. 49.
8. Гак В. Г. Языковые преобразования. М., 1998. С. 579.
9. Oxford Russian Dictionary. Oxford, 2007. P. 57.
10. American Heritage Dictionary. Boston, 1985. P. 453.
11. Oxford Advanced Learner's Dictionary. Oxford, 2000. P. 414.
12. Klare M. Rogue states and Nuclear Outlaws: America's Search for the New Foreign Policy. N. Y., 1995. P. 98.
13. Великобритания. Эпоха реформ / под ред. Ал. А. Громыко. М., 2007. С. 425.
14. Жельвис В. И. Инвектива в парадигме средств фатического общения // Жанры речи. Саратов, 1997. С. 137.
15. Дмитриева О. А. Ярлык в парламентской речи // Культура парламентской речи. М., 1994. С. 96.
16. American Heritage Dictionary. Boston, 1985. P. 1086.
17. Новый англо-русский словарь. М., 1995. С. 627.
18. Шейгал Е. И. Указ. соч. С. 179.
19. American Heritage Dictionary. Boston, 1985. P. 471.
20. Асеева Ж. В. Лексические средства выражения идеологии политической корректности в современном английском языке: автореф. дис. ... канд. фи-лол. наук. Иркутск, 1999. С. 12.
21. Савицкий В. М. Применение образных средств в аргументативном дискурсе // Языковая личность: проблемы значения и смысла. Волгоград, 1994. С. 48.
УДК 811.111'42:34
Ю. В. Ильин
О ВЗАИМОДЕЙСТВИИ ПОНЯТИЙ ОБЫЧАЙ, ТРАДИЦИЯ И ЗАКОН В ЯЗЫКОВОМ СОЗНАНИИ АНГЛОСАКСОВ
На материале английского языка, начиная с древнеанглийского периода, показана глубокая концептуальная и языковая связь между обычаем и законом у англосаксов, у которых жизнь по обычаям означала жизнь по законам. Из этого можно сделать важное заключение: хотя англичане позаимствовали термин «закон» у северных народов в IX-X вв., данный концепт был известен на Британских островах раньше.
The author shows that since the Old English period customs and traditions were treated as laws. It proves a very important fact in the history of Anglo-Saxon law: though the term "law" was borrowed by the English from the Scandinavian languages in the 9-10th c., the concept of law had been well-known to the inhabitants of the British Isles earlier.
Ключевые слова: обычай, традиция, парламентский обычай, закон.
Keywords: custom, tradition, parliamentary custom, law.
Определенные обычаи как общепринятый порядок, традиционно установленные правила общественного и хозяйственно-делового поведения послужили источником многих законов, правовых взглядов, принципов и норм, которые должны исполняться всем населением и за нарушение и отход от которых нарушителям грозит наказание. Показателем важности обычаев и традиций в Англии с позиций права являются два языковых факта: 1) в английском языке имеется большое число слов, которые выражают концепт «обычай». В качестве примера приведем некоторые: custom, habit, way, convention, tradition, use, usage, uzance, practice, в дефинициях которых
© Ильин Ю. В., 2010
