века портрет, видимо, слегка пострадал: появилась, например, поперечная полоса от разбитого стекла.
Миниатюрный портрет С. П. Трубецкого (1790—1860) впервые опубликован в книге «Записки князя С. П. Трубецкого» (издание его дочерей; С.-Петербург, 1907 г.). Дочери — 3. С. Свербеева (род. 1837 г.) и Е. С. Давыдова (род. 1834 г.). В предисловии 3. Свербеева пишет: «К книге приложены три портрета князя С. П. Трубецкого: первый — миниатюра 1820 года, сделанная в Париже, второй — акварель работы Николая Александровича Бестужева, рисованная в Сибири, третий — фотография, снятая по возвращении из ссылки...». Таким образом, и здесь не могло быть ошибки. Обстоятельство, что миниатюра выполнена в Париже, объясняет, как мог С. П. Трубецкой оказаться во фраке того фасона, какой в России являлся мундирным для чиновников Министерства иностранных дел. Внешность С. П. Трубецкого очень неординарна, и, сравнивая все известные его портреты, можно убедиться в совершенной идентичности изображений.
Есть в статье и досадный ляпсус, который не может не ввести в заблуждение читателей. Убедительно доказав, что молодой конногвардеец, портрет которого помещен в наборе открыток «Портреты декабристов» (изд. «Изобразительное искусство», 1972 г.), не имеет ничего общего с А. И. Одоевским, авторы пишут: «Во Всесоюзном музее А. С. Пушкина находится миниатюра с подлинным портретом декабриста, написанная художником М. Теребене-вым в 1823—1825 годах». И тут же помещено фото с теребенев-ского портрета с подписью: «Портрет неизвестного, принимаемого за А. И. Одоевского».
М. Д. Ромм
РЕПЛИКА НА СТАТЬЮ Т. И. ЛЕВИЧЕВОЙ «К ЗАМЕТКАМ ПУШКИНА О ГРЕЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ»
Статья Т. И. Левичевой «К заметкам Пушкина о Греческой революции» помещена в No 23 «Временника Пушкинской комиссии». Автор полагает, что к двум заметкам Пушкина — «Note sur la révolution d'Ipsylanti» и «Note sur Penda-Déka» — примыкает и отрывок «...из Константинополя...», где Пушкин рассказывает о греческих беженцах, который, как мы считаем, является частью письма к А. Н. Раевскому.1 Левичева опирается на следующие доводы: 1) заметка о греческих беженцах написана на той же
1 См.:Левкович Я.Л. Три письма Пушкина о Греческой революции // Временник Пушкинской комиссии. Л., 1987. С. 16—23.
бумаге (№ 106 по каталогу Б. Модзалевского и Б. Томашевского), что и заметка о революции Ипсиланти, и что других автографов на такой же бумаге нет; 2) обобщенно-личный стиль отрывка («мы видели», «мы можем удостовериться» и одновременно «Я не варвар») указывает на его «не эпистолярный жанр». Эти доводы не могут быть приняты.
Сперва несколько слов о бумаге. Оба автографа написаны на похожей голубой бумаге, но составители описания отметили различие между листами, обозначив их как № 106 и 106а. Рознятся водяные знаки и вержировка бумаги. Оба автографа записаны на правом и левом полулистах разных полных листов. На каждом из них разные водяные знаки. Разные водяные знаки на полулистах встречаются в некоторых сортах бумаги, но вержировка, как правило, бывает идентичной — это, по-видимому, и заставило составителей описания обозначить бумагу, на которой записан отрывок об Ипсиланти, номером 106а. Других листов в рукописях Пушкина на бумаге 106 и 106а нет. Трудно поверить, что у Пушкина в Кишиневе было только по одному листку каждой из этих бумаг. Мы знаем, как безжалостно он уничтожал после декабрьского восстания все, что считал крамольным. Сорт бумаги сам по себе не может иметь большого значения, тем не менее отметим, что обе заметки, которые бесспорно можно отнести к материалам для записок (об Ипсиланти и о Пенда-Деке), записаны на разной бумаге. Гораздо важнее, что эти две заметки лежали в кабинете Пушкина после его смерти рядом, что и зафиксировано в так называемых «жандармских тетрадях». В тетради № 2386 В (современный шифр ПД 1065) заметка об Ипсиланти занимает лист 9/71, заметка о Пенда-Деке — лист 10/70. Записи «...из Константинополя...» в этой тетради не было.
Отметим также, что эмоциональный, глубоко личный стиль этого отрывка не соответствует сжатому, конспективному изложению событий в заметках об Ипсиланти и Пенда-Деке. И хотя эти две заметки написаны на бумаге разных сортов, их общее целевое назначение не вызывает сомнений. Обобщенно-личные обороты, на которые указывает Левичева, имеются и в том письме Пушкина к Вяземскому, которое она цитирует и где речь тоже идет об отношении Пушкина к греческим событиям («Иезуиты натолковали нам о Фемистокле и Перикле, а мы вообразили, что пакостный народ, состоящий из разбойников и лавошников, есть законнорожденный их наследник (...) Ты скажешь, что а переменил свое мнение...») (XIII, 99; подчеркнуто мною. — Я. Л.).
И наконец, еще один, может быть, важнейший довод — графическое оформление всех трех отрывков. Заметка об Ипсиланти (равно как и заметка о Пенда-Деке) записана на целом полулисте. Текст заполняет лист до конца и переходит на оборотную сторону, где и заканчивается, занимая около трети листа, текст чистовой — на всем листе имеются только две поправки. Такой же чистовой текст видим и в заметке о Пенда-Деке. Иное дело, заметка «...из Константинополя...». Здесь половинка листа неполная. Верхний
14 Временник, в. 27 209
край (6 см) отсутствует, причем линия отрыва настолько неровная, что позволяет сомневаться, сделано ли это рукой. Скорее всего, край листа разрушило время и условия хранения. Текст явно черновой, с большой стилистической правкой. Такая правка очень характерна именно для черновых писем Пушкина периода южной ссылки. Ему важно было не только что написать, но и как, какими словами и оборотами выразить мысль.
Рассматривая отрывок «...из Константинополя...» как часть письма, мы отвечаем и на вопрос, чем мог быть заполнен пробел в черновике письма к В. Л. Давыдову после слов: «...повторю и здесь то, что случалось мне говорить касательно греков...» (XIII, 104). Все это не исключает того, что отрывок «...из Константинополя...», как и другие черновики писем Пушкина, как и письма к нему, могли служить материалом для Записок. П. А. Плетнев 17 февраля 1833 г. писал Жуковскому: «Вы теперь вправе презирать таких лентяев, как Пушкин, который ничего не делает, как только перебирает в гадком сундуке своем старые к себе письма, а вечером возит жену свою по балам».1 Именно к 1833 г. относится очередная попытка Пушкина приступить к своим Запискам.2
Возвращаясь к статье Левичевой, скажем, что она права только в одном — автограф несомненно относится к 1821 г. и датировать его надо «1821. После мая» — в мае этого года Пушкин ездил в Одессу и мог видеть не только в Кишиневе, но и там толпы греческих беженцев. Отпадает и Вяземский как адресат писем о греческих событиях, так как отрывок «...из Константинополя...», как справедливо замечает Левичева, является почти парафразой письма к нему, которое мы приводили выше.
Я. Л. Левкович
' Плетнев П. А. Сочинения. СПб., 1885. Т. З.С. 524.
2 См. об этом: ЛевковичЯ. Л. Автобиографическая проза и письма Пушкина. Л., 1989. С. 181.
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ О ПУШКИНСКОМ ОБЩЕСТВЕ В ЛЕНИНГРАДЕ 1930-Х гг.
Памяти В. А. Мануйлова
Пушкинское общество было организовано в Ленинграде на базе Общества друзей Пушкинского заповедника в самом конце 1931 г. по инициативе президента Академии наук СССР академика А. П. Карпинского и А. М. Горького, Б. В. Томашевского,