CC BY
85
ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЙ АНАЛИЗ
М. В. Масловский
РЕЛЯЦИОННАЯ ВЕРСИЯ СОВРЕМЕННОГО ЦИВИЛИЗАЦИОННОГО АНАЛИЗА И ЕЕ РЕЦЕПЦИЯ РОССИЙСКИМИ СОЦИОЛОГАМИ
В последние два десятилетия происходило становление цивилизационного анализа как новой парадигмы мировой исторической социологии. В рамках данного подхода выделяется «реляционное» направление, ведущим представителем которого выступает Й. Арнасон. В работах этого социолога подчеркивается значение межцивилизационного взаимодействия для динамики традиционных цивилизаций и различных форм модерности. Арнасон характеризует взаимоотношения Запада с другими цивилизациями как взаимодействие местных традиций, западных традиций и различных интерпретаций модерности. Особое внимание этот исследователь уделяет анализу динамики советской модели модерности. Советская система определяла себя как альтернативу западной либеральной модерности и стремилась превзойти западные общества в экономической, политической и культурной сферах. В целом Арнасон считает возможным говорить не о советской цивилизации, но о советской модели модерности, обладавшей лишь некоторыми цивилизационными характеристиками. Тем не менее, во взаимодействии СССР со странами Запада могут быть выделены цивилизационные аспекты. Концепция Арнасона выступает как альтернативная по отношению к анализу «сталинизма как цивилизации» С. Коткина и концепции «столкновения цивилизаций» С. Хантингтона. Опираясь на веберовскую традицию в исторической социологии, Арнасон предложил оригинальный взгляд на межцивилизационные взаимодействия периода модерности. Интерес к цивилизационному анализа в версии Арнасона проявился в работах отечественных исследователей с начала 2010-х гг. Важным шагом к более широкой рецепции данного подхода стали конференция «Ци-вилизационная динамика современных обществ», проходившая в СИ РАН в 2011 г., и последующие публикации ряда российских социологов. В настоящее время идеи Арнасона используются в сравнительно-исторических исследованиях, в частности, цивилизационной динамики России и стран Латинской Америки.
Ключевые слова: историческая социология, цивилизационный анализ, множественные модерности, межцивилизационное взаимодействие
Цивилизационный подход получил широкое распространение в отечественной литературе в 1990-е гг. В этот период значительное внимание уделялось идеям А. Тойнби, П. А. Сорокина, представителей евразийства, а затем вырос интерес к концепции столкновения цивилизаций американского политолога С. Хантингтона. Следует отметить, что подход Хантингтона обсуждался не только в научной литературе, но и в еще большей степени в политической публицистике. При этом восприятие концепции американского политолога во многом определялось идеологическими установками российских авторов, обращавшихся к данной концепции. Так, сторонники либеральных идей, как правило, негативно оценивали тезис о столкновении цивилизаций. В то же время представители «государственнических» идеологических течений в основном соглашались с указанным тезисом, но в отличие от Хантингтона, они чаще подчеркивали «евразийский», а не православный характер российской цивилизации (Tsygankov 2003: 63—65).
В 1990-е годы российские социологи в основном не участвовали в дискуссиях вокруг концепции столкновения цивилизаций. С одной стороны, среди них была распространена точка зрения, что концепция Хантингтона являлась релевантной скорее для политологии и исследований международных отношений, чем для социологии. С другой стороны, идеологический аспект дискуссий о столкновении цивилизаций также не способствовал включению в них отечественных социологов. В конечном итоге тезис Хантингтона в значительной мере послужил препятствием для рецепции социологами цивилизационного подхода. Волна политической публицистики вокруг концепции Хантингтона если и не полностью дискредитировала данный подход, то породила серьезные сомнения в его адекватности. Тем не менее ни сторонники, ни критики концепции Хантингтона практически не упоминали цив-лизационный анализ в исторической социологии.
Становление цивилизационного анализа как новой парадигмы мировой исторической социологии происходило в последние два десятилетия (Arnason 2001; Knobl 2011; Spohn 2011; Арнасон 2014). Как подчеркивает Джереми Смит, необходимо проводить разграничение между прежними цивилизационными подходами, которые, как правило, не являлись социологическими, и «современным цивилизаци-онным анализом» как социологической парадигмой (Smith 2017: 5). В целом Смит выделяет в рамках данной парадигмы три основных направления, которые он характеризует как «процессуальное», «интегра-тивное» и «реляционное». Ведущими представителями указанных на-
правлений выступают, соответственно, Н. Элиас, Ш. Эйзенштадт и Й. Арнасон (Smith 2017: 28—29). Прежде чем рассмотреть реляционную версию современного цивилизационного анализа, кратко охарактеризуем два других направления.
Немецкий ученый Норберт Элиас считается сегодня одним из классиков исторической социологии. Созданная им еще в 1930-е годы концепция процесса цивилизации оказала существенное влияние на развитие исторической социологии в странах Запада в последние десятилетия. С точки зрения Элиаса, важнейшей характеристикой процесса цивилизации является постепенное усиление самоконтроля индивидов, в структуре личности которых все большее значение приобретает тот уровень, который Фрейд обозначил как Сверх-Я. Согласно Элиасу, хотя в современных западных обществах могут наблюдаться различия в уровне самоконтроля поведения индивидов, эти различия оказываются не столь существенными при сопоставлении с формами поведения, характерными для менее дифференцированных обществ.
Как утверждает Элиас, изменения в психической структуре личности могут быть поняты лишь на основе анализа изменений в общественных отношениях. В этой связи он подробно рассматривает процесс усиления государственной власти в странах Западной Европы при переходе к абсолютной монархии. Кроме того, Элиас выделяет более широкий процесс усиления социальной дифференциации, сопровождающийся расширением взаимодействия индивидов и социальных групп. Согласно Элиасу, «вместе с дифференциацией социальной сети более дифференцированным, всесторонним и стабильным становится и социогенный аппарат психического самоконтроля» (Элиас 2001: 242). Усложнение социальной структуры способствует развитию самоконтроля и саморегуляции индивидуального поведения.
В 1990-е годы в мировой социологии продолжается обсуждение различных сторон научного творчества Элиаса. В то же время представления о месте его идей в современной социальной теории постепенно изменяются. При жизни этого социолога его сравнительно немногочисленные последователи «создали миф об "одиноком мыслителе", который обратился к исследованию ранее неведомой области» (Рутке-вич 2001: 367). Но в дальнейшем все большее внимание начинает уделяться преемственности между идеями ведущих немецких социологов классического периода и концепцией Элиаса. Кроме того, эта концепция нередко рассматривается в контексте развития социологии
с 1930-х годов прошлого столетия до начала XXI века (Smith 2001). Однако отмечалось, что Элиас, сосредоточив внимание на динамике формирования государства, не учитывал процессы взаимодействия между цивилизациями (Smith 2017: 37—38).
Вклад Ш. Эйзенштадта в историческую социологию заключался, прежде всего, в разработке теоретических основ сравнительного исследования традиционных цивилизаций «осевого времени». Понятие «осевого времени» представлено в философии истории К. Ясперса, который рассматривал исторический период с VIII по III века до н. э. как эпоху интеллектуальной и духовной трансформации, наложившей отпечаток на дальнейшее цивилизационное развитие Европы, Ближнего Востока, Индии и Китая. Эйзенштадт заменил эту абстрактную модель социологическим анализом взаимодействия сферы культуры и различных социальных сил. Согласно Эйзенштадту, в эпоху «осевого времени» сформировалось новое видение мира, подчеркивавшее различие между сферой повседневной жизни и трансцендентной реальностью. Это привело к двойственным последствиям, поскольку ссылки на трансцендентную реальность могли использоваться как для легитимации власти правящей элиты, так и оправдания протеста и оспаривания этой власти (Arnason 2015: 149).
Вместе с тем особый интерес для современной социологии представляет осуществленный Эйзенштадтом анализ цивилизационной динамики модерности и роли революций в этом процессе (Эйзенштадт 1999). С точки зрения Эйзенштадта, возникновение цивилизаций «осевого времени» и переход к модерности представляли собой два наиболее значительных процесса социокультурных изменений в мировой истории (Eisenstadt 2000: 19). Однако следует отметить, что анализ различных версий модерного общества в его работах носит не столь завершенный и систематический характер, как его исследования цивилизаций «осевого времени».
В ходе дискуссии о современном значении идей Эйзенштадта всестороннюю оценку его вклада в социологическую теорию представил немецкий социолог В. Шпон. Как отмечает этот исследователь, в отличие от ранних версий теории модернизации концепция Эйзенштад-та подчеркивает контингентный, противоречивый и даже антиномич-ный характер этого процесса. Эйзенштадт рассматривал цивилизации не как замкнутые целостности, но как «цивилизационные комплексы со своими центром и периферией, доминирующими и подчиненными уровнями, напряжением и противоречиями, межцивилизационными
и трансцивилизационными взаимосвязями и взаимодействиями» (Spohn 2011: 286).
Характеризуя особенности цивилизационного анализа в версии Эйзенштадта, В. Шпон указывает, что данный подход подчеркивает роль конфликтов в процессе политических изменений, но обращает внимание не на конфликт материальных интересов, а прежде всего, на культурные противоречия. При этом первостепенное значение придается влиянию традиций, сложившихся в различных религиях, империях, цивилизациях. В целом «различные цивилизационные основания и рамки порождают разнообразные программы политической модерности и процессы политической модернизации» (Spohn 2010: 60). Вместе с тем подход Эйзенштадта подвергался критике за то, что он сосредоточен преимущественно на культурных факторах и их влиянии на политическую сферу, но игнорирует другие сферы общественной жизни. Логика концепции Эйзенштадта, проявившаяся в его исследованиях цивилизаций «осевого времени», приводит к выделению «зависимости от колеи» как фактора преемственности в развитии цивилизаций (Knöbl 2011).
Один из наиболее влиятельных теоретических подходов в рамках цивилизационного анализа был разработан Йоханом Арнасоном. Этот социолог, родившийся в Исландии, большую часть профессиональной карьеры провел в Австралии, где он, в частности, редактировал журнал "Thesis Eleven". Социологическая концепция Арнасона основывается на различных направлениях европейской философии и социологии: от феноменологического марксизма до веберианской социологической теории. Ранние работы Арнасона, публиковавшиеся в 1970-е годы, посвящены проблематике неомарксистской критической теории. Опираясь на антропологические основания марксизма, он критиковал ряд теоретических положений представителей Франкфуртской школы, прежде всего Г. Маркузе. С точки зрения Арнасона, сторонники Франкфуртской школы сосредоточили внимание на развитии инструментальной рациональности, не учитывая в должной мере социокультурную динамику капитализма. Чтобы преодолеть односторонность такого подхода, Арнасон обращается к французской социальной мысли, в особенности к идеям К. Касториадиса.
В 1980-е гг. теоретические интересы Арнасона смещаются в направлении исторической макросоциологии. В этот период он разрабатывает собственную версию сравнительного анализа цивилизаций. На формирование его концепции, несомненно, повлияла веберовская
традиция в исторической социологии. Вместе с тем Арнасон принимал веберианский подход в социологии культуры, но не предложенную Вебером формулировку теории рационализации. Собственная теоретическая позиция Арнасона нередко характеризовалась как «по-ствеберианская». Как отмечает немецкий социолог В. Кнебль, работы Арнасона по проблемам цивилизационного анализа могут быть интерпретированы как непрерывный диалог с Эйзенштадтом, причем в ходе этого диалога сам Эйзенштадт был вынужден изменить свою точку зрения по ряду вопросов (Knobl 2011: 15). В целом Арнасон не возражает против выделения «осевого времени» в качестве ключевого момента в формировании ряда цивилизаций. Вместе с тем он не считает, что дальнейшая эволюция цивилизаций полностью определялась в эпоху «осевого времени». Арнасон понимает культуру как «констелляцию», в рамках которой креативность социального действия и влияние случайных событий могут существенно изменить траекторию цивилизационной динамики (Knobl 2011: 18).
По сравнению с Эйзенштадтом Арнасон в большей степени подчеркивает значение межцивилизационного взаимодействия (inter-civilizational encounters). О такого рода взаимодействии писал уже А. Тойнби. Британский историк различал взаимодействия, протекавшие в пространстве и во времени (ренессансы). При этом он особо выделял те процессы взаимодействия, которые привели к возникновению мировых религий, выходящих за рамки отдельной цивилизации. В дальнейшем были выдвинуты два варианта концепции межцивилизационного взаимодействия. У. Макнил сводил эти процессы, прежде всего, к передаче навыков и технологий от одной цивилизации к другой (McNeill 1998). В отличие от этого, Б. Нельсон делал акцент на взаимодействии «структур сознания» (Nelson 1981). В то же время Нельсон сосредоточил внимание на межцивилизационных взаимодействиях домодерных эпох и раннего модерного периода. Так, он подробно рассматривал взаимоотношения средневекового Запада с Византией и исламским миром, а затем взаимодействие Запада и Китая. Арнасон развивает этот подход в своей статье «Понимание межцивилизационного взаимодействия» и других работах (Арнасон 2015).
По мнению Арнасона, понятие межцивилизационного взаимодействия вполне применимо и для изучения социальных процессов периода модерности. Этот социолог характеризует взаимоотношения Запада с другими цивилизациями как взаимодействие местных традиций, западных традиций и различных интерпретаций модерности, а также
альтернативных версий модерности. Согласно Арнасону, на эволюцию российского общества повлияло сочетание всех перечисленных факторов. Он отмечает, что особенности российской традиции, которая «сочетала периферийное положение в западном мире с некоторыми чертами особой цивилизации» способствовали формированию установки, соединявшей «отрицание западного модерна с претензиями на то, чтобы превзойти его» (Amason 1993: 18).
Для российских исследователей особый интерес представляет то, что Арнасон осуществил анализ советской версии модерности. В 1993 г. вышла книга Арнасона «Несбывшееся будущее. Происхождение и судьбы советской модели» (Amason 1993). На сегодняшний день данная работа остается примером глубокого и всестороннего анализа обществ советского типа с позиций социологической теории. Впоследствии Арнасон неоднократно возвращался к проблематике коммунистической модерности. В частности, он рассмотрел распространение советской модели как форму глобализации (Арнасон 2013). Статья «Коммунизм и модерн» содержит всесторонний теоретический анализ феноменом коммунизма (Арнасон 2011). Кроме того, этот социолог осуществил сравнительный анализ динамики коммунистической версии модерности в СССР и Китае (Аг^оп 2003).
Как подчеркивает Арнасон, советская система определяла себя как альтернативу западной либеральной модерности и стремилась превзойти западные общества в экономической, политической и культурной сферах. При этом «экономический и технологический динамизм капиталистической системы должен был быть превзойден с помощью рационального планирования. Что касается демократии, советская модель отвергала институциональные рамки, созданные на Западе, но делалось это во имя якобы подлинного единства воли народа и государственной власти, что стало возможным благодаря отмене классовых привилегий... Наконец, амбиции превзойти Запад были наиболее выражены в науке: официальная доктрина представляла себя как всеобъемлющее научное мировоззрение, которое обеспечит подлинный прогресс науки, затрудненный в буржуазном мире классовыми интересами и реакционными идеологиями» (Арнасон 2011: 20).
Но, как показывает Арнасон, противостояние СССР со странами Запада приводило к различным последствиям в разных сферах. С его точки зрения, создание альтернативной мировой экономики оставалось «утопической фикцией». «На стадии формирования сталинского режима совпадение кризиса на Западе с началом советской
индустриализации способствовало сохранению иллюзии экономической независимости. Послевоенная экспансия расширила экономическую базу советского государства, но сталинистские интерпретации этих изменений — в особенности понятие "социалистического мирового рынка" — относились скорее к идеологии, чем к экономической политике» (Арнасон 2013: 74). Арнасон подчеркивает, что в особенности в последние два десятилетия перед крушением советской системы экономики стран реального социализма становились все более зависимыми от «капиталистического окружения».
В то же время экспансия советской модели до определенного момента являлась более успешной в политической сфере: «политическое наступление с целью глобального присутствия и доминирования было более эффективным, а его всемирные последствия — более значительными» (Арнасон 2013: 75). Арнасон выделяет две стадии глобального политического соперничества между советской моделью и западной либеральной модерностью. Он указывает, что имперская экспансия и мобилизация международного движения в сталинский период были достигнуты «средствами сверхтоталитарного режима». Дальнейшее развитие происходило в «более неопределенном контексте», когда глобальные позиции советского государства временно укрепились, но «политический союз режимов советского типа (несмотря на их сохраняющееся структурное сходство) был разрушен и не мог быть восстановлен» (Арнасон 2013: 75). В данном случае Арнасон обращает внимание на внутренний раскол в социалистическом лагере, связанный с советско-китайским конфликтом.
Согласно Арнасону, идеологический аспект «советского способа глобализации» следовал образцу, отличавшемуся от экономических и политических тенденций. С точки зрения его концепции, цивилиза-ционную идентичность советской модели формировала «политическая религия» марксизма-ленинизма. В целом этот социолог считает возможным говорить не о советской цивилизации, но о советской модели модерности, обладавшей лишь некоторыми цивилизационными характеристиками. Тем не менее, во взаимодействии СССР со странами Запада могут быть выделены цивилизационные аспекты. Арнасон рассматривает такие аспекты, характеризуя восприятие советской модели на Западе. «Коммунистическая альтернатива возникла в условиях катастрофического крушения западного модерна (Первой мировой войны); она оформилась, когда западный мир испытал глобальный кризис, высвободивший разрушительные силы в развитых обществах;
в течение некоторого времени она представляла собой серьезный вызов западному блоку. Все эти причины привели к тому, что западные наблюдатели преувеличивали масштабы и потенциал альтернативной версии модерна. Иными словами, советская модель представляла собой цивилизационный мираж» (Арнасон 2011: 30).
Наряду с противостоянием советской системы и Запада, Арнасон рассматривает цивилизационные аспекты советско-китайского раскола. Он отмечает, что СССР и Китай представляли собой два основный центра коммунистической модерности, поэтому конфликт между ними во многом способствовал ее последующему кризису и упадку. Советская гегемония была поставлена под сомнение, когда «самый серьезный вызов был брошен единственной страной, которая могла стремиться стать альтернативным идеологическим и геополитическим центром» (Арнасон 2011: 29). Советско-китайский конфликт, который может быть охарактеризован как «вторая холодная война» (Arnason 2003: 315), подорвал глобальные позиции коммунистической модели. При этом Арнасон указывает на цивилизационную составляющую советско-китайского противостояния, поскольку обе стороны «не просто придерживались различных стратегических целей, но были также разделены культурными барьерами коммуникации» (Арнасон 2013: 70).
Концепция Арнасона может рассматриваться как альтернативная по отношению к двум влиятельным подходам к изучению, с одной стороны, советской истории, а с другой стороны — системы международных отношений в период после окончания «холодной войны». Речь идет об исследовании «сталинизма как цивилизации» С. Коткина и концепции «столкновения цивилизаций» С. Хантингтона. По сравнению с этими подходами концепцию Арнасона отличает более основательная проработка теоретических проблем. Опираясь на веберов-скую традицию в исторической социологии, идеи Ш. Эйзенштадта и Б. Нельсона, этот социолог предложил оригинальный взгляд на меж-цивилизационные взаимодействия периода модерности.
В отечественной социологии значение цивилизационного подхода для исследований социальных трансформаций, происходивших в российском обществе, подчеркивал, прежде всего, О. И. Шкаратан. В ряде его работ рассматривается проблематика «этакратизма» как особого социального строя и прослеживается «зависимость от колеи», проявившаяся в разные периоды российской истории (Шкаратан 2004; Шка-ратан 2007; Шкаратан 2010). С точки зрения этого исследователя, многообразие траекторий общественного развития в конечном итоге
сводится к различию между двумя типами цивилизации: европейским и азиатским. Если для европейского типа характерно существование частной собственности, баланса интересов между гражданским обществом и государством и приоритета индивидуалистических ценностей, то азиатский тип отличает преобладание государственной собственности, всемогущество институтов государственной власти при фактическом отсутствии гражданского общества, а также преобладание общинных ценностей (Шкаратан 2010: 26).
В целом Шкаратан следует концепции «зависимости от колеи» предшествующего развития, которая прилагается в первую очередь к экономической и политической сферам, тогда как Эйзенштадт выделял главным образом роль культурного наследия определенной цивилизации. Вместе с тем, Шкаратан в определенной степени учитывает новые подходы к «многолинейности» социальной динамики, получившие отражение в различных версиях концепции множественных модерностей (Mouzelis 1999; Виттрок 2002). Шкаратан делает вывод о том, что в современном мире различные типы социальной и политической организации во многом зависят от цивилизационного фактора.
С таких позиций он сравнивает сегодняшнюю Россию с посткоммунистическими странами Центрально-Восточной Европы. С его точки зрения, Россия образовывала ядро системы «этакратизма», тогда как западная периферия советского блока отчасти сохраняла европейские институты и ценности и в коммунистический период (Шкаратан 2010: 31). В обоих случаях цивилизационное наследие сыграло значимую роль в ходе посткоммунистических трансформаций. Как указывает Шкаратан, если страны Центрально-Восточной Европы в основном смогли преодолеть наследие этакратизма, то в России этот социальный строй был трансформирован лишь частично, причем не произошло решительного поворота к частной собственности, гражданскому обществу и демократическим политическим институтам.
Следует отметить, что некоторые положения предложенного Шка-ратаном подхода подверглись критике со стороны российских исследователей. В частности, указывалось, что данный подход нацелен на поиск наследия прежних исторических периодов в радикально изменившемся социально-экономическом, политическом и культурном контексте современного российского общества. При этом теория эта-кратизма не учитывает в полной мере культурный потенциал различных социальных групп и их способность создавать новые институты
(Козловский 2017: 11). Кроме того, подчеркивалось, что исторические аналогии, которые использует Шкаратан, не объясняют того, каким образом этакратические структуры могли сохраняться в течение столетий в разнообразных социальных условиях (Ильин 2017: 42). По мнению В. И. Ильина, наследие советских экономических структур в большей степени повлияло на ход постсоветских трансформаций в России, чем более древние формы исторического наследия, связанные с сословной социальной структурой и православной религией.
Интерес к концепции цивилизационного анализа в версии Арнасона проявился в работах отечественных исследователей с начала 2010-х гг. Важным шагом к более широкой рецепции данного подхода стала конференция «Цивилизационная динамика современных обществ», проходившая в СИ РАН в сентябре 2011 г. В данной конференции приняли участие ведущие представители цивилизационного анализа в мировой социологии Й. Арнасон и Б. Виттрок. Материалы конференции, в том числе пленарный доклад Арнасона (Арнасон 2012), были опубликованы в специальном выпуске «Журнала социологии и социальной антропологии». Различные аспекты концепции Арнасона рассматривались в ряде работ российских и белорусских социологов (Браслав-ский 2012; Масловский 2012; Прозорова 2014; Титаренко 2016).
Обсуждение отечественными исследователями места цивилиза-ционного анализа в сегодняшней социологии в значительной мере опирается на концепцию Арнасона. Как отмечают, в частности, Р. Г. Браславский и М. В. Масловский, в соответствии с цивилизаци-онной перспективой в социологическом анализе социальные изменения не могут рассматриваться ни как реализация присущих отдельным цивилизациям неизменных культурных программ, ни как выражение универсальной логики структурно-институциональной эволюции (Браславский, Масловский 2014: 47). Современная социологическая парадигма цивилизационного анализа порывает с распространенными представлениями о цивилизациях как замкнутых, гомогенных социокультурных целостностях. В социологическом цивилизационном анализе подчеркивается «гетерогенность, амбивалентность и антино-мичность культурных предпосылок цивилизационных формаций» (Браславский, Масловский 2014: 49). Кроме того, особенностью социологической цивилизационной парадигмы является «акцент на ци-вилизационных трансформациях, "прорывах", инновациях и роли межцивилизационных взаимодействий» (Браславский, Масловский 2014: 49).
Ю. А. Прозорова также обращается к понятию межцивилизацион-ного взаимодействия, разработанному Б. Нельсоном и Й. Арнасоном. Она отмечает, что ориентация на западные институциональные и культурные паттерны играло значительную роль в трансформационных процессах в России. Накануне распада СССР и в первые постсоветские годы получила преобладание идея универсальности западного проекта модерности. В особенности это было характерно для первой половины 1990-х гг., когда российское общество демонстрировало высокую степень открытости по отношению к западному влиянию (Прозорова 2014: 59—60). Вместе с тем политический дискурс последнего десятилетия отличает «консервативный поворот», связанный с антизападной риторикой и акцентом на уникальной цивилизационной идентичности России. В результате взаимодействие с Западом приобретает «более ограниченный, "селективный" и ревизионистский характер» (Прозорова 2014: 66). Очевидно, социологический циви-лизационный анализ может внести существенный вклад в изучение «консервативного поворота» в российской политике, выделяющего роль России как европейской цивилизации, не следующей западным путем развития ^агаеПе 2016).
Следует отметить, что с позиций концепции Арнасона рассматривался также пример современной Беларуси. Как указывает Л. Г. Тита-ренко, данная концепция содержит глубокий теоретический анализ советской модели модерности. С ее точки зрения, сегодняшняя Беларусь представляет собой вариант советской модели, сохранившийся после распада СССР. Титаренко подчеркивает высокую степень преемственности между советской системой и современной Беларусью в экономической и политической сферах. В то же время идеология марксизма-ленинизма утратила свое значение. На смену ей пришел транслируемый официальными средствами массовой информации образ «свободного от конфликтов государства благосостояния» (Титаренко 2012: 211). Однако в данном случае Титаренко опирается на предложенный Арнасоном анализ структурных характеристик советской модели, но не на его концепцию межцивилизационного взаимодействия.
Социологический цивилизационный анализ получил признание также в сравнительных исследованиях социальных процессов в России и странах Латинской Америки. К сравнительному анализу этих обществ обращались главным образом представители географических наук, экономисты, политологи и в значительно меньшей степени —
социологи. Основное внимание исследователей, как правило, было сосредоточено на изучении социально-экономических и политических изменений. Наряду с этим предпринимались попытки сравнительного цивилизационного анализа России и Латинской Америки, которые рассматривались как особые «пограничные» цивилизации, в частности, в работах Я. Г. Шемякина. Опираясь на труды Эйзенштадта, Арнасона и других представителей цивилизационного анализа, этот исследователь рассматривает модернизацию в контексте меж-цивилизационного взаимодействия. По его мнению, данный подход является наиболее плодотворным для сравнительного изучения мо-дернизационных траекторий незападных обществ (Шемякин 2015).
Как подчеркивает Шемякин, для пограничных цивилизационных образований влияние внешних факторов оказывается более значимым, чем для «классических» цивилизаций. С его точки зрения, пограничные цивилизации в большей степени ориентированы на то, чтобы трансформировать и заново интерпретировать результаты внешнего воздействия. Акцент на способности незападных обществ к новой интерпретации проблематики модерности присутствует в работах ряда ведущих зарубежных исследователей модернизационной динамики (Wagner 2015). При этом, согласно Шемякину, в развитии пограничных цивилизаций могут быть выделены две противоположные тенденции: открытость к окружающему миру и защита собственной идентичности (Шемякин 2016: 171).
Вместе с тем следует учитывать, что на протяжении их истории российское и латиноамериканские общества различались степенью открытости по отношению к западной модерности. Как подчеркивал Эйзенштадт: «Столкновение с "Западом" не означало для американских поселенцев, в отличие от азиатских, африканских и даже восточноевропейских обществ, конфронтации с чуждой культурой, насаждаемой извне, но предполагало скорее рефлексивное приобщение к собственным истокам» (Eisenstadt 2002: 44). В то же время, как показал П. Блоккер, для восточноевропейских обществ было характерно чередование периодов «открытости» и «закрытости» по отношению к западной модерности (Блоккер 2009). В российской истории такое чередование, очевидно, присутствовало не в меньшей степени, чем в Восточной Европе.
Как указывал Арнасон вскоре после распада СССР, постсоветскую трансформацию российского общества следует рассматривать как «новую стадию взаимодействия между российской и западной траекториями
развития, а не как становление эндогенного общества либо перенесение импортированной модели» (Amason 1993: 211). Произошедшие за четверть века изменения во взаимоотношениях России со странами Запада, по-видимому, подтверждают данный тезис. Есть основания полагать, что реляционная версия современного цивилизацонного анализа может внести значительный вклад в изучение причин такого рода изменений.
Источники
Арнасон Й. Коммунизм и модерн // Социологический журнал. 2011. № 1. С. 10-35.
Арнасон Й. Понимание цивилизационной динамики: вводные замечания // Журнал социологии и социальной антропологии. 2012. Том XIV. № 6. С. 20-31.
Арнасон Й. Советская модель как форма глобализации // Неприкосновенный
запас: дебаты о политике и культуре. 2013. № 4. С. 36-44. Арнасон Й. Определение цивилизаций: предварительная модель // Неприкосновенный запас: дебаты о политике и культуре. 2014. № 6. С. 53-76. Арнасон Й. Понимание межцивилизационного взаимодействия // Метод.
Вып. 5. 2015. С. 109-123. Блоккер П. Сталкиваясь с модернизацией: открытость и закрытость другой Европы // Новое литературное обозрение. 2009. № 6. С. 18-34. Браславский Р. Г. Цивилизационная перспектива в социологическом анализе современных обществ // Журнал социологии и социальной антропологии. 2012. № 6. С. 30-49. Браславский Р., Масловский М. Цивилизационный анализ и советский модерн // Неприкосновенный запас: дебаты о политике и культуре. 2014. № 6. С. 45-55.
Виттрок Б. Современность: одна, ни одной или множество? Европейские истоки и современность как всеобщее состояние // Полис. 2002. № 1. С. 141159.
Ильин В. И. Структура исторической колеи России: проблемы методологии // Мир России. 2017. № 4. С. 30-50. Козловский В. В. Цивилизационные контуры и эффекты российских революций ХХ столетия // Мир России. 2017. № 4. С. 7-29. Масловский М. В. Цивилизационный анализ в современной исторической социологии и российские политические трансформации // Мир России. 2012. № 3. С. 119-132. Прозорова Ю. А. Постсоветские трансформации в России: цивилизационно-аналитический подход // Неприкосновенный запас: дебаты о политике и культуре. 2014. № 6. С. 56-67.
Руткевич А. М. Историческая социология Норберта Элиаса // Элиас Н. О процессе цивилизации. Социогенетические и психогенетические исследования. Том 2. Изменения в обществе. Проект теории цивилизации. М.: Университетская книга, 2001. С. 347—374.
Титаренко Л. Г. Civilizational Analysis: Case Study of Belarus // Журнал социологии и социальной антропологии. 2012. № 6. С. 206—212.
Титаренко Л. Г. Концепция множественности форм модернов в исторической социологии Й. П. Арнасона // Социологические исследования. 2016. № 1. С. 186-190.
Шемякин Я. Г. Модернизация как процесс межцивилизационного взаимодействия // Цивилизации. Вып. 10. Модернизация и цивилизационные вызовы XXI века / Отв. ред. А. О. Чубарьян. М.: Наука, 2015. С. 107-146.
Шемякин Я. Г. Россия и Латинская Америка как цивилизации. Размышления над книгами В. Б. Земскова // Мир России. 2016. № 1. С. 154-180.
Шкаратан О. И. Этакратизм и российская социетальная система // Общественные науки и современность. 2004. № 4. С. 49-62.
Шкаратан О. И. К сравнительному анализу влияния цивилизационных различий на социальные процессы в посткоммунистическом мире // Социологические исследования. 2007. № 10. С. 15-25.
Шкаратан О. И. Системы цивилизации и модели социально-экономического развития России и других посткоммунистических стран Европы // Мир России. 2010. № 3. С. 23-45.
Эйзенштадт Ш. Революция и преобразование обществ. Сравнительное изучение цивилизаций. М.: Аспект Пресс, 1999. — 416 с.
Элиас Н. О процессе цивилизации. Социогенетические и психогенетические исследования. Том 2. Изменения в обществе. Проект теории цивилизации. М.: Университетская книга, 2001.
Arnason J. The Future that Failed: Origins and Destinies of the Soviet Model. London: Routledge, 1993. — 256 p.
Arnason J. Civilizational Patterns and Civilizing Processes // International Sociology. Vol. 16. N. 3. 2001. P. 387-405.
Arnason J. Entangled Communisms: Imperial Revolutions in Russia and China // European Journal of Social Theory. Vol. 6. N. 3. 2003. P. 307-325.
Arnason J. Elias and Eisenstadt: The Multiple Meanings of Civilisation // Social Imaginaries. Vol. 1. N. 2. 2015. P. 146-176.
Eisenstadt S. The Civilizational Dimension in Sociological Analysis // Thesis Eleven. N. 62. 2000. P. 1-21.
Eisenstadt S. The Civilizations of the Americas: The Crystallization of Distinct Modernities // Comparative Sociology. 2002. Vol. 1. N. 1. P. 43-62.
Knobl W. Contingency and Modernity in the Thought of J. P. Arnason // European Journal of Social Theory. Vol. 14. N. 1. 2011. P. 9-22.
Laruelle M. Russia as an Anti-liberal European Civilisation // The New Russian Nationalism: Imperialism, Ethnicity and Authoritarianism, 2000-15 / Ed. by
P. Kolst0 and H. Blakkisrud. Edinburgh: Edinburgh University Press, 2016. P. 275-297.
McNeill W. World History and the Rise and Fall of the West // Journal of World History. Vol. 9. N. 2. 1998. P. 215-236. Mouzelis N. Modernity: A Non-European Conceptualisation // British Journal of
Sociology. Vol. 50. N. 1. 1999. P. 141-159. Nelson B. On the Roads to Modernity: Conscience, Science and Civilizations. Totowa
(N.J.): Rowman and Littlefield, 1981. - 366 p. Smith D. Norbert Elias and Modern Social Theory. London: SAGE Publications, 2001. - 208 p.
Smith J. Debating Civilisations: Interrogating Civilisational Analysis in a Global Age.
Manchester: Manchester University Press, 2017. - 205 p. Spohn W. Political Sociology: Between Civilizations and Modernities. A Multiple Modernites Perspective // European Journal of Social Theory. Vol. 13. N. 1. 2010. P. 49-66.
Spohn W. An Appraisal of Shmuel Noah Eisenstadt's Global Historical Sociology // Journal of Classical Sociology. Vol. 11. N. 3. 2011. P. 281-301. Tsygankov A. The Irony of Western Ideas in a Multicultural World: Russians' Intellectual Engagement with the 'End of History' and 'Clash of Civilisations' // International Studies Review. Vol. 5. N. 1. 2003. P. 53-67. Wagner P. Interpreting the Present — a Research Programme // Social Imaginaries. 2015. Vol. 1. N. 1. P. 105-129.
References
Arnason J. The Future that Failed: Origins and Destinies of the Soviet Model. London: Routledge, 1993.
Arnason J. Civilizational Patterns and Civilizing Processes, International Sociology, 2001, Vol. 16, No. 3, pp. 387-405.
Arnason J. Entangled Communisms: Imperial Revolutions in Russia and China, European Journal of Social Theory, 2003, Vol. 6, No. 3, pp. 307-325.
Arnason J. Kommunizm i modern, Sotsiologicheskiizhurnal, 2011, No. 1, pp. 10-35.
Arnason J. Ponimanie tsivilizatsionnoi dinamiki: vvodnye zamechaniia, Zhurnal sotsiologii isotsial'noi antropologii, 2012, No. 6, pp. 18-29.
Arnason J. Sovetskaya model' kak forma globalizatsii, Neprikosnovennyi zapas: debaty opolitike i kul'ture, 2013, No. 4, pp. 53-76.
Arnason J. Opredelenie tsivilizatsii: predvaritel'naya model', Neprikosnovennyi zapas: debaty opolitike i kul'ture, 2014, No. 6, pp. 36-44.
Arnason J. Elias and Eisenstadt: The Multiple Meanings of Civilisation, Social Imaginaries, Vol. 1, No. 2, 2015, pp. 146-176.
Arnason J. Ponimanie mezhtsivilizatsionnogo vzaimodeistviya, Metod, 2015, Issue 5, pp. 109-123.
Blokker P. Stalkivayas' s modemizatsiei: otkrytost' i zakrytost' drugoi Evropy, Novoe literatumoe obozrenie, 2009, No. 6, pp. 18—34.
Braslavskiy R. Tsivilizatsionnaya perspektiva v sotsiologicheskom analize covremen-nykh obshchestv, Zhurnal sotsiologii i sotsial'noi antropologii, 2012, No. 6, pp. 30-49.
Braslavskiy R., Maslovskiy M. Tsivilizatsionnyi analiz i sovetskii modern, Neprikos-novennyi zapas: debaty o politike i kul'ture, 2014, No. 6, pp. 45-55.
Eisenstadt S. Revolyutsiya ipreobrazovanie obshchestv. Sravnitel'noe izuchenie tsivilizat-sii. Moscow: Aspekt Press, 1999.
Eisenstadt S. The Civilizational Dimension in Sociological Analysis, Thesis Eleven, 2000, No. 62, pp. 1-21.
Eisenstadt S. The Civilizations of the Americas: The Crystallization of Distinct Modernities, Comparative Sociology, 2002, Vol. 1, No. 1, pp. 43-62.
Elias N. Oprotsesse tsivilizatsii. Sotsiogeneticheskie ipsikhogeneticheskie issledovaniya. Vol. 2. Izmeneniya v obschestve. Proekt teorii tsivilizatsii. Moscow: Universitets-kaya kniga, 2001.
Ilyin V. Struktura istoricheskoi kolei Rossii: problemy metodologii, Mir Rossii, 2017, No. 4, pp. 30-50.
Knobl W. Contingency and Modernity in the Thought of J. P. Arnason, European Journal of Social Theory, 2011, Vol. 14, No. 1, pp. 9-22.
Kozlovskiy V. Tsivilizatsionnye kontury i effekty rossiiskikh revoliutsii 20 stoletiia, Mir Rossii, 2017, No. 4, pp. 7-29.
Laruelle M. Russia as an Anti-liberal European Civilisation, The New Russian Nationalism: Imperialism, Ethnicity and Authoritarianism, 2000—15, ed. by P. Kolst0 and H. Blakkisrud. Edinburgh: Edinburgh University Press, 2016, pp. 275-297.
Maslovskiy M. Tsivilizatsionnyi analiz v sovremennoi istoricheskoi sotsiologii i rossi-iskie politicheskie transformatsii, Mir Rossii, 2012, No. 3, pp. 119-132.
McNeill W. World History and the Rise and Fall of the West, Journal of World History, 1998, Vol. 9, No. 2, pp. 215-236.
Mouzelis N. Modernity: A Non-European Conceptualisation, British Journal of Sociology, 1999, Vol. 50, No. 1, pp. 141-159.
Nelson B. On the Roads to Modernity: Conscience, Science and Civilizations. Totowa (N.J.): Rowman and Littlefield, 1981.
Prozorova Yu. Postsovetskie transformatsii v Rossii: tsivilizatsionno-analiticheskii podkhod, Neprikosnovennyi zapas: debaty o politike i kul'ture, 2014, No. 6, pp. 56-67.
Rutkevich A. Istoricheskaya sotsiologiya Norberta Eliasa, in Elias N. Oprotsesse tsivilizatsii. Sotsiogeneticheskie ipsikhogeneticheskie issledovaniya. Vol. 2. Izmeneniya v obschestve. Proekt teorii tsivilizatsii. Moscow: Universitetskaya kniga, 2001, pp. 347-374.
Shemiakin Ya. 2015. Modernizatsiya kak protsess mezhtsivilizatsionnogo vzaimode-istviya, Tsivilizatsii: modernizatsiya i tsivilizatsionnye vyzovy 21 veka, ed. by A. Chubarian. Moscow: Nauka, pp. 107-146.
Shemiakin Ya. Rossiia i Latinskaya Amerika kak tsivilizatsii: popytka sravneniya. Raz-myshleniya nad knigami V. B. Zemskova, MirRossii, 2016, No. 1, pp. 154—180.
Shkaratan O. Etakratizm i rossiiskaya sotsietal'naya sistema, Obschestvennye nauki isovremennost', 2004, No. 4, pp. 49—62.
Shkaratan O. K sravnitel'nomu analizu vliianiya tsivilizatsionnykh razlichii na sotsial'nye protsessy v postkommunisticheskom mire, Sotsiologicheskie issledo-vaniya, 2007, No. 10, pp. 15-25.
Shkaratan O. Sistemy tsivilizatsii i modeli sotsial'no-ekonomicheskogo razvitiya Rossii i drugikh postkomunisticheskikh stran Evropy, Mir Rossii, 2010, No. 3, pp. 23-45.
Smith D. Norbert Elias and Modern Social Theory. London: SAGE Publications, 2001.
Smith J. Debating Civilisations: Interrogating Civilisational Analysis in a Global Age. Manchester: Manchester University Press, 2017.
Spohn W. Political Sociology: Between Civilizations and Modernities. A Multiple Modernites Perspective. European Journal of Social Theory, 2010, Vol. 13, No. 1, pp. 49-66.
Spohn W. An Appraisal of Shmuel Noah Eisenstadt's Global Historical Sociology, Journal of Classical Sociology, 2011, Vol. 11, No. 3, pp. 281-301.
Titarenko L. Civilisational Analysis: Case Study of Belarus, Zhurnal sotsiologii isotsial'noi antropologii, 2012, No. 6, pp. 206-212.
Titarenko L. Kontseptsiya mnozhestvennosti form moderna v istoricheskoi sotsiologii J. P. Arnasona, Sotsiologicheskie issledovaniya, 2016, No 1, pp. 186-190.
Tsygankov A. The Irony of Western Ideas in a Multicultural World: Russians' Intellectual Engagement with the 'End of History' and 'Clash of Civilisations', International Studies Review, 2003, Vol. 5, No. 1, pp. 53-67.
Wagner P. Interpreting the Present — a Research Programme, Social Imaginaries, 2015, Vol. 1, No. 1, pp. 105-129.
WittrockB. Sovremennost': odna, ni odnoi ili mnozhestvo? Evropeiskie istoki I sovremennost' kak vseobshchee sostoyanie, Polis, 2002, No. 1, pp. 141-159.
