Религиозное общение и отношение к нему государства: сравнительный аспект Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

Религиозное общение и отношение к нему государства: сравнительный аспект

Монро Е. Прдйс

Автор рдссужддЕт о важных на сегодняшний день вопросах: поощрения или ограничения тех или иных религиозных отношений, а также о слунлях, в которых к ним можно применить указанные действия. Статья представляет собой подробный анализ ситуации со свободой слова и вероисповедания в контексте их конкурирования и с геополитических позиций, что помогает вырАботАть правила, наи6олее полно защищающие основные права личности.

I

В контексте глобализации и открывающихся сравнительных перспектив необходимость в изучении альтернативных подходов к оценке роли государства в религиозном общении очевидна. Наиболее распространенной является точка зрения, в духе современных западных традиций «удобного» дискурса, согласно которой подобный анализ следует проводить, отталкиваясь от идеи о свободе слова и правах человека. Однако при более подробном рассмотрении такой подход теряет свою состоятельность в описательном и в нормативном плане. Понятие религиозного общения или общения на религиозные темы наполняется новым смыслом или рассматривается в контексте насилия. Оно представляется, как превосходное средство принуждения, претендующее на больший авторитет по сравнению с другими формами коммуникации. В силу возможности мотивировать взгляды массы людей, в ходе религиозного общения поднимаются сущностные вопросы, касающиеся формирования национальных и глобальных сообществ. Поскольку «религия» стала неотъемлемым фактором в определении международных угроз и угроз национальной безопасности, отношение государства к распространению посланий религиозных групп существенно изменилось.

Таким образом, произошла серьезная перемена в восприятии общественного значения религии и связанного с ней религиозного общения. Но существующие подходы к проблемам соотношения свободы религии и свободы слова, взаимоотношения религии и государства, религии и общественности не учитывают должным образом новые реалии. В результате возникает непонимание, как следует относиться к национальному и геополитическому аспектам религиозного общения. В последние десять лет тенденции предоставления привилегий, введения запретов или субсидирования в этой сфере особенно усилились, но по-прежнему остается неразрешенным вопрос, стоит ли пересмотреть подход к этим проблемам. В одной статье невозможно раскрыть суть концепции в полном объеме, поэтому моей скромной целью является сравнительное исследование различных контекстов, в которых поддержка или ограничение религиозной деятельности поощряет-

ся или сдерживается государством. В данной работе я постараюсь представить несколько новых подходов к проблеме отношения государства к так называемому «религиозному общению».

Наиболее широко известна концепция, согласно которой «свобода религиозных высказываний» признается разновидностью более широкого понятия «свобода слова», которой по международным стандартам должна быть предоставлена максимальная защита. Этот подход, претендующий на «модернизацию» существующих представлений, основан на идеалах эпохи Просвещения и идее свободного человека, высказывания и действия которого не ограничиваются государством. Аналогичное основание имеет концепция отделения государства от церкви и функционирования доминирующей религии фактически, как государства в государстве. Также господствующая парадигма основывается на принципе, согласно которому диссидентская, новаторская или конкурирующая религия может утвердиться и без вмешательства государства. Согласно современным представлениям, общество является не монополистическим, а плюралистическим, поэтому сферы влияния в нем распределены между различными религиозными группами (так же, как между политическими партиями). С другой стороны, в рамках существующих представлений признается самостоятельность религий (которая в некотором роде сходна с суверенитетом государства), позволяющая им успешно функционировать без жесткого контроля со стороны государства в различных формах (или при более сдержанном подходе, в условиях поддержки государства на недискриминационной основе). Одним из новых существенных дополнений является признание права отдельно взятого человека или группы лиц на убеждение других в принятии определенной религии, как одной из составляющих права индивида выбирать или проповедовать какую-либо религию (или не принимать никакую), и вытекающего из этого права противиться обращению в веру, включая право быть уверенным в том, что в ходе осуществления прозелитизма не используются нечестные методы1.

Однако все это соответствует традиционному пониманию указанных вопросов. Необходимо раскрыть или развить этот дискурс, высказывая критические замечания

в адрес традиционных представлений. Великие рассуждения, претендующие на статус сражений за «сердца и умы», используются для представления такой геополитики, в которой религия служит инструментом власти и, в некоторых случаях, «вербальными ножнами», прикрывающими политические замыслы и насилие. В напряженной обстановке этих глобальных рассуждений отчетливее проявляют себя не только намерения отдельных конфессий по расширению сферы своего влияния агрессивными методами, но и неожиданные столкновения религиозных и светских сил в ходе демократизации. Развитие этого дискурса также должно способствовать разграничению свободы слова и религии. При таких высоких ставках не удивительно, что государства (независимо от предписаний своих конституций) все чаще вмешиваются в сферу религиозной деятельности. Религия становится одним из аспектов национальной безопасности, как с позиции защиты, так и с точки зрения нападения. Происходит переоценка роли религии и признание ее в качестве доминирующего фактора «реальной политики», примирение государства и религии. Это влечет за собой переосмысление значения религиозного общения и участия в нем государства и индивида с точки зрения свободы религии и слова (в том числе такую переоценку, когда интересы государства ставятся выше интересов индивида).

ii

В статье под названием «Рынок потребительских предпочтений: электронные СМИ и всемирная конкуренция на рынке идеологических пристрастий» (Market for Loyalties: The Electronic Media and the Global Competition for Allegiances) я описал рынок, участниками которого являются различные «производители» идеологических пристрастий: политические партии, движения, идеологии, религии. Эти производители конкурируют между собой и действуют иногда с таким же рвением и мастерством, что и рекламодатели и промоутеры коммерческих товаров. Они объединяют свои усилия для сдерживания конкуренции и используют государственную власть для поддержания своего влияния, сохранения или расширения своей доли на рынке. Картели производителей пристрастий имеются в изобилии. Всем нам хорошо известны примеры, когда государство старается установить монополию в этой сфере. Однако идеальная модель «рынка идей» предполагает возможность легкого доступа на рынок и существование множества игроков, то есть определенную сбалансированность. Но такая модель — исключение. Государства, иногда по своей воле, но иногда и по настоянию производителей пристрастий, все-таки вмешиваются в функционирование рынка, либо незначительно, либо радикально, с целью поддержания картелей или расширения доступа на рынок новых игроков. И временами происходят такие события или открываются такие технологии, которые могут кардинально изменить исторические усилия по созданию и развитию существующих картелей. Это происходит в результате действий либо отдельных государств, либо целых регионов, либо «отрас-

лей». Более влиятельные производители пристрастий или те, что привносят новые идеи, пытаются самостоятельно или при помощи государства вмешаться в процесс с тем, чтобы изменить правила или предпринять другие действия, направленные на подавление существующих картелей или нарушение существующего равновесия, где они стремятся создать прочную точку опоры.

Религии всегда были одними из основных игроков на рынках предпочтений (возможно, в некоторых местностях они были даже первыми). Однако более внимательного изучения заслуживает то, как со временем в национальных и мировых дебатах изменялась оценка роли и влияния религий как участников борьбы на рынке пред-почтений2. Например, признание права иметь определенное вероисповедание и придерживаться какой-либо веры создает основу для разрушения существующей монополии или олигополии. Однако исследование вопросов о формулировке «прав» является возможным, но вряд ли единственным методом анализа происходящих изменений. Определение эффективности деятельности государства или международного сообщества в признании прав не отражает изменений в религиозно-политической карте мира. Изучение рынков предпочтений имеет другую важную отличительную особенность. Так, конкуренцию между основными «производителями» религиозных убеждений (например, между католической и протестантской церквями) можно противопоставить их конкуренции (по крайней мере, некоторых из них) с другими «производителями» религиозных пристрастий (например, христианских фундаменталистов и сторонников отделения церкви от государства). Теоретически можно сравнить рынок предпочтений, который существует исключительно или преимущественно в каком-то одном государстве и осуществляет или пытается осуществлять контроль в этой области (споры о церкви и государстве в США) с таким рынком предпочтений, влияние которого заметно проявляется и вне национальных границ (особенно в местах активной миссионерской деятельности, как в некоторых частях Африки, или в таких горячих точках, как Балканский полуостров).

Для нас более привычными являются рынки предпочтений, существующие в пределах государственных границ. В таком случае можно говорить о трех исторически сложившихся моделях взаимоотношений государства и религии: государство с одной официальной религией; государство, которое конституционно и фактически поддерживает существование многих религий и идею секуляризации; антирелигиозное государство, которое жестко настаивает на атеизме и утверждении его вместо религии3. Каждая из этих моделей предусматривает разное отношение к религиозному общению. Рассмотрим в качестве примера государственное регулирование телерадиовещания на религиозные темы. Государство, в котором официально установлена монополия одной доминирующей религии, либо запрещает остальным религиям использовать широкие возможности электронных СМИ, либо обеспечивает официальную религию монопольным правом в этой области (одним из вариантов будет создание

небольшого, но сильного картеля). Однако со временем из-за отсутствия культуры конкуренции ее позиция может ослабеть. В рамках второй модели государство поддерживает плюрализм в религиозном общении (см. ниже пример Нидерландов). Хотя в нем существуют определенные правила, которые могут даже ограничивать доступ новых участников на рынок предпочтений, но отношение государства к данному вопросу будет четким, справедливым и недискриминирующим, по крайней мере в отношении традиционных игроков указанного рынка. В рамках третьей модели государство будет стремиться к максимизации атеизма, считая религии опасным конкурентом, чья роль в публичной сфере должна быть сведена к минимуму, если не к нулю (здесь приходят на ум Турция и Советский Союз). В условиях этой модели освещение религиозной тематики будет строго ограничено, если не запрещено.

Разным странам свойственны разные подходы к регулированию рынков предпочтений и определению роли религий4. В соответствии с таким подходом, в основном, сформировалось современное понимание государственного регулирования этой сферы, включая религиозное общение. Разумеется, роль религии в формировании пристрастий всегда имела транснациональные аспекты. Но в наши дни, когда речь идет о столь очевидных вещах, масштабы и методы изменения пристрастий стали чрезвычайно интенсивными и трансграничными. Призывы к обращению в христианскую веру измеряются континентами и регионами. Движение за восстановление ислама приобретает глобальный характер. Государства, несомненно, пытаются сохранить сложившиеся модели контроля, то есть ту монополию или олигополию, которая была характерна для прошлого и может стать важной частью национального самосознания в настоящем. Сложнее всего сохранить систему, в которой государство поддерживает доминирующую религию (хотя это далеко не всегда абсолютная поддержка), однако и тщательно продуманный и взвешенный плюралистический подход также находится под угрозой. Сохранение строгого атеизма в условиях, когда религии могут слишком просто получить доступ на соответствующий рынок, также представляется проблематичным.

Немногие авторы исследуют вопросы конкуренции в области религии, используя рыночную терминологию; лишь иногда они предлагают произвести определенные изменения в регулировании этой сферы. Так, Родни Смит пишет: «В тех местностях, где преобладают «непрозели-тирующие» религии, государственное регулирование распространения массовой информации зачастую используется для того, чтобы ограничить возможности религий, находящихся в меньшинстве, привлечь в свои ряды новых сторонников из числа последователей религий большинства. Религии большинства регулируют доступ к СМИ путем ограничения возможностей религий меньшинства или путем увеличения собственной доли времени в СМИ»5. Финк и Йаннакконе придерживаются иного подхода, который связан с анализом экономического роста и развития религиозных организаций. В целом, они отри-

цают тот факт, что увеличение количества новых верований (они сосредоточили свое внимание на исторически сложившихся религиях в США) должно быть обусловлено «переменами в желаниях, мнениях или обстоятельствах», а именно изменениями спроса6. Они недооценивают тот факт, что масштабные изменения предпочтений связаны с изменениями мировоззрения, восприятия себя и общества. Их задача состояла в том, чтобы бросить вызов традиционным представлениям, согласно которым изменения в религиозной практике вытекают из изменившихся обстоятельств, широкого распространения бедности или перемен в мировоззрении. В основном полагаясь на опыт США, они заявляют, «что самые значительные перемены в религии в Америке происходят из-за изменения предложения, а не спроса. И деятели духовного возрождения, и азиатские лидеры, и современные евангелист-ские телепроповедники добились успеха тогда, когда изменения в законодательстве предоставили им более свободный доступ к религиозному рынку Америки». По мнению Финка и Йаннакконне, увеличение или уменьшение количества верующих объясняют именно изменения в стимулах и возможностях, имеющихся у «производителей» религиозных предпочтений, а не «какая-то внезапная перемена в экономическом или психическом положении населения».

Вероятно, если бы они оказались под давлением, они бы обобщили это предположение в глобальном контексте. Если Финк и Йаннакконне правы и масштабы их анализа можно расширять, то тогда глобальные изменения в системах религиозных убеждений можно считать функцией изменений в технологии и моделях регулирования: скорее в предложении и доступе, нежели во внешнем виде или содержании. Возможно, перемены происходят уже сейчас: существует некий поворотный момент в признании или отрицании, заменяющем объяснения технического характера. И, по-видимому, существуют исключительные моменты, «мании восхищения» (tulipmanias), когда религия (или идеология) переживает резкий и внезапный подъем и ее влияние на рынке предпочтений возрастает.

Финк и Йаннакконне придают немаловажное значение роли государства: «С точки зрения рыночной модели, церковь и ее служителей можно считать производителями религиозных предпочтений, определяющими характеристики своей продукции и способы ее продвижения на рынке. Потребители, в свою очередь, выбирают, какую религию им следует принять и как точно ее исповедовать (если они вообще верующие люди). Как и на других рынках, «государственное регулирование может оказать значительное влияние на стимулы производителей, выбор потребителей и общее равновесие».

В истории религии США, как полагают ученые, так называемые «Великие пробуждения» 1730— 1760-х и 1800— 1830-х годов, среди прочего, имели успех из-за религиозных кампаний, которые стали возможны, «когда были сняты многие ограничения в отношении новых сект и проповедников. Ранняя американская религия начала расцветать после дерегулирования в этой сфере»7. Речь идет о Великом проповеднике Джордже Уайтфильде, чьим

усилиям по распространению своих убеждений противостояли другие, официальные проповедники. По утверждению одной группы конгрегационалистских священников, «когда один священник вторгается в епархию другого священника и проповедует его пастве без разрешения последнего, это нарушает порядок, ведет к неразберихе и тем самым наносит вред божьему созданию»8. Естественной реакцией при данных обстоятельствах является стремление ограничить доступ на рынок путем соответствующего государственного регулирования. Финке и Йан-накконе называют проповедников, объезжающих свои округа, «нерегулируемыми конкурентами на религиозном рынке, внешней силой, которая ставит под угрозу привилегии и преимущества национальных картелей». С первых дней законодательная власть штата Коннектикут запретила «проповедовать в каком бы то ни было приходе без разрешения священника того прихода»9.

Можно привести еще один недавний и скромный пример из опыта США, чтобы проиллюстрировать процесс картелизации и его непроизвольное проведение в жизнь. В опубликованной в 1935 году статье под названием «Радио и религия» Спенсер Миллер подробно рассказал о том, как Национальная радиовещательная компания (NBC) и другие относились к обязательствам, установленным с целью защиты публичных интересов, и новым возможностям, предусмотренным Федеральной комиссией по коммуникациям (ФКК) в отношении религии10. Вскоре после создания Национальной радиовещательной компании в 1927 году (и для предупреждения действий со стороны правительства) был сформирован Консультативный комитет по вопросам развития программ в различных областях, включая телерадиовещание на религиозные темы. Комитет был учрежден для того, чтобы предоставить больше времени или возможностей «трем основным религиозным конфессиям» и не более. Были приняты, в том числе, следующие принципы:

«Национальная телерадиовещательная компания предоставляет услуги только центральным или национальным организациям, представляющим основные конфессии, как, например, католики, протестанты и иудеи, в отличие от индивидуальных вероисповеданий и небольших движений, в которых национальная составляющая сравнительно мала».

«Распространение религиозных убеждений не должно быть сектантским или не относящимся ни к одному из вероисповеданий».

«Телерадиовещание на религиозную тематику должно быть обращено к самому широкому кругу лиц и представлять основные постулаты религии, важные не только для личной или общественной жизни человека, но и способствующие популяризации религии и церкви».

Данный подход, ориентированный на «истеблишмент», эксклюзивный и охватывающий все сети, с молчаливого одобрения правительства оставался доминирующими на протяжении десятилетий. Известная история о том, как телепроповедь стала мощной силой в наше время, является ответом на неприсоединение религиозных движений к этому аудио-визуальному картелю и резуль-

татом кампании по изменению существующих правил. Доминирующие религии, сотрудничая с известными телерадиовещательными сетями, старались сохранить этот картель. В ответ на это группы, не вошедшие в картель, с целью оказания популистского давления на Конгресс создали конкурирующую лоббистскую организацию для управления возможностями в сфере лицензирования, которые были предусмотрены Федеральным законом о коммуникациях (Federal Communications ^ci)11. Разумеется, эта модель может быть эффективна только в политической системе США и в условиях относительной прозрачности процесса принятия решений. На рынках других стран, в особенности с авторитарным режимом, запрет на деятельность картелей вряд ли будет оформлен похожим образом.

Значение Федеральной комиссии по коммуникациям в вопросах регулирования доступа на рынок (и изменение подхода в идеологическом плане) можно проиллюстрировать также на одном из последних примеров из практики США. Все началось с заявления о передаче лицензии традиционной компании публичного вещания «WQED Pittsburgh» телекомпании «Cornerstone TeleVision, Inc.», известной своими предпочтениями религиозной тематике. 29 декабря 1999 года Федеральная комиссия по коммуникациям опубликовала решение об удовлетворении этого заявления. В нем было указано, в том числе, на необходимость принятия «дополнительных инструкций» в свете опасений, связанных с тем, что телерадиостанция будет чрезмерно «религиозной», учитывая существующий опыт использования некоммерческих каналов для общеобразовательных целей. С точки зрения концепции «рынка предпочтений» (или даже Финке и Йаннаконне), можно утверждать, что больше возможностей для доступа к телерадиовещанию производителям религиозных пристрастий было предоставлено посредством учреждения для них этих некоммерческих каналов или каналов общественного вещания. Во всяком случае, в ответ на озабоченность, вызванную нарушением равновесия (в этом случае между религиозным и светским мирами), Федеральная комиссия, следуя мнению господствовавшего тогда большинства, при выдаче разрешения добавила:

«Не все программы, включая программы на религиозные темы, попадают под определение «общеобразовательных» программ. Например, программы, посвященные религиозным проповедям, тематике прозелитизма или личным заявлениям религиозного характера, как правило, нельзя назвать «общеобразовательными» программами... Специально выделяемые телевизионные каналы предназначены «для удовлетворения образовательных и культурных интересов всего сообщества, к которому они обращены» и для защиты широкой публики от влияния отдельных политических, экономических, социальных или религиозных факторов».

Формулировка соответствующего правила вызвала большое негодование. В отличие от 1930-х и 1940-х годов, соотношение между политическим влиянием и фактическими возможностями мобилизации среди тех, кто боролся за предоставление больших возможностей про-

изводителям религиозных предпочтений, сильно изменилось. Давление на ФКК было настолько велико, что месяц спустя Комиссия изменила предыдущее решение и приняла «дополнительные инструкции». Перед слушанием в Конгрессе Гарольд Фюрчгот-Рот высказал свое мнение о произведенных изменениях:

«Принятие Комиссией "дополнительных инструкций" привело к возникновению дискриминации в отношении некоторых вещательных компаний из-за распространения религиозных убеждений. Интересы других некоммерческих образовательных вещательных компаний, конечно, не были затронуты введением правила, запрещающего "чтение проповедей" или "выражение личных взглядов", установленного в предписании. В деле Розенберг против Университета штата Вирджиния Верховный суд ясно дал понять, что государство, предоставив возможность свободно выражать свои взгляды, не может отказать в этом тем, кто придерживается определенных религиозных убеждений, только из-за содержания этих убеждений. Наоборот — и это не согласуется с мнениями представителей большинства WQED — Суд также указал на то, что разрешение публично высказывать свои взгляды направлено, в том числе, на обеспечение принципа свободы слова и, в свою очередь, не посягает на норму, запрещающую Конгрессу издавать законы, учреждающие государственную религию».

Глория Тристани, одна из членов Федеральной комиссии по коммуникациям, проголосовавших за принятие инструкций, придерживалась иного мнения относительно происходящего:

«Затем началась кампания по оказанию давления. Было заявлено, что Комиссия закрывает доступ определенным религиозным программам на зарезервированных каналах. Это было не так. Комиссия просто-напросто постановила, что не все религиозные программы удовлетворяют критериям программ "общеобразовательного" характера. Затем было сделано заявление, что Комиссия так или иначе ограничила высказывания на религиозные темы или участвовала в предварительном запрете. И это тоже неправда. Данное решение касалось небольшого числа телевизионных каналов, оставленных для некоммерческого образовательного использования. Религиозные вещательные компании могут передавать все, что захотят, по коммерческим каналам. И действительно, компания "Cornerstone" вела свое вещание без каких-либо ограничений на коммерческом телевизионном канале в Питтсбурге, начиная с 1978 года. В этом деле компания пыталась получить от государства особую привилегию — право вещать на канале, специально отведенном для образовательных целей. Правительство может выборочно поддерживать определенные высказывания (например, в области государственного образования), тем самым не ограничивая другие виды высказываний (например, высказывания на религиозные темы). Возможно, самое тревожное обвинение, выдвинутое против Комиссии, состояло в том, что ее решение отражает ее "антирелигиозный" настрой. Я не признаю и не принимаю нападки такого рода, напоминающие "охоту на ведьм"».

Большинство религиозных вещательных компаний могут использовать коммерческие каналы. Комиссия не имела в виду, что резервирование некоммерческих каналов производится в секуляристских целях (с точки зрения конституционного правопорядка, такое утверждение было бы ошибкой, хотя это практически выгодно). В решении по делу компании «Cornerstone» очевидна манипуляция инструментами убеждения на рынке предпочтений.

Если отвлечься от опыта США, можно привести один интересный, но непростой пример создания государством картеля религиозного общения в Нидерландах. В этой стране была произведена пилларизация — метод, который голландцы (а также бельгийцы) использовали в особом, многокультурном обществе. Различные общественные организации: религиозные организации, политические партии, профсоюзы, больницы, скаутские организации, телерадиовещательные компании и газеты — были объединены в несколько групп. В Нидерландах первоначально было три основных таких группы (католики, протестанты и социалисты), но со временем, особенно в области телерадиовещания, началась фрагментация и возникли новые направления, включая атеизм. Ассоциации боролись за доступ к эфиру в рамках этих групп, активно конкурирующих друг с другом (учитывая также наличие телерадиовещательных, светских и коммерческих «аутсайдеров», или пиратов). В конечном счете, в результате использования такой технологии (и посредством внесения соответствующих изменений в право Европейского Союза) картели были подавлены, а доступ на рынок предпочтений, куда прежде было трудно попасть, был открыт.

Другой пример картелизации имел место в Ливане после гражданской войны 1970-х годов. Во время конфликта вследствие отсутствия реальной государственной власти большое количество станций, радио и телепрограмм было создано на так называемом открытом рынке с разветвленной структурой. Однако затем, в силу достигнутого соглашения, число телевизионных станций было резко сокращено, и доступ к аудитории был разрешен только для представителей четырех основных сил: для милиции и представителей трех религиозных групп: христиан, суннитов и шиитов. Многие телерадиостанции, включая телекомпанию группировки «Хезболла» «Аль-Манар», возникли благодаря этому соглашению. Это были договоренности и об исключении некоторых игроков, и о включении в игру новых участников. Данный картель был разрушен с развитием спутникового вещания на Ближнем Востоке и благодаря международному воздействию на внутренний рынок, в особенности на компанию «Аль-Манар».

Наряду с усилиями национальных властей по регулированию рынка и распределению ролей производителей религиозных пристрастий большое значение имеет и международное влияние. Именно в этой сфере необходимы научные исследования. Существует большое количество примеров такого транснационального вмешательства. К примеру, известно, что с помощью спутникового

телевидения фундаменталисты, высланные в Германию, осуществляют вещание на территории Турции и способны оказывать влияние или даже принуждать турецкое население к совершению определенных религиозных действий. В самой Турции предпринимались попытки это предотвратить (было запрещено использовать зеркальные антенны), но эти меры не были принудительными. Другой хорошо известный пример — использование аудиозаписей для принуждения к приверженности правительству аятолл в Шахском Иране. В подобных случаях технология играет дерегулирующую роль с повышением эффективности предложения, а изменения в технологиях становятся мощными факторами этого процесса. Если вернуться к Финке и Йаннакконе и использовать их метод в исследовании религиозных рынков, то возникают следующие вопросы: какова взаимосвязь между новыми коммуникационными технологиями и изменениями в религиозном ландшафте? В какой степени снятие ограничений на миссионерскую деятельность повлияло на интенсивность обращения в веру? В какой мере ограничения, наложенные на осуществление прозелитизма, помогли сохранить рыночную долю Православной церкви в России? Какое влияние на региональные предпочтения оказало развитие спутниковой связи на Ближнем Востоке? Кто контролирует доступ к спутниковым ретрансляторам, обслуживающим регион, и как осуществляется эта курирующая функция? В какой степени игроки рынка предпочтений (например, телеканал «Аль-Араби») выполняют роль секуляризованной уравновешивающей силы?

Однако перемены нельзя связывать только с изменениями в сфере технологий и регулирования. Используя методы Финке и Йаннакконе, необходимо определить, кто из производителей лучше всех использует новые технологии, то есть расширяет предложение для продвижения своей идеологической «продукции».

Говоря о геополитике международных усилий, стоит процитировать министра обороны США Дональда Рамс-фелда. Он намекнул на эту новую реальность в своем выступлении перед Советом по международным отношениям в 2006 году. Дональд Рамсфелд отметил следующее:

«Сегодня я хочу поговорить о том, что на первый взгляд кажется очевидным, но в действительности таковым не является. Наши враги умело приспособились к ведению войны в современную медийную эру, но в большей части мы, наша страна, наше правительство, к этому не приспособились. Нужно учитывать, что ярые экстремисты создали "комитеты по связям со СМИ"; хотя это террористы, но у них есть комитеты по связям со СМИ, которые проводят заседания и обсуждают стратегию не с помощью оружия, а с помощью слов. Они оказались весьма успешными в манипуляциях мнениями мировых элит. Они планируют свои атаки по захвату газетных заголовков, используя любые коммуникационные средства для запугивания и подавления коллективной воли свободных людей. Они знают, что коммуникации пересекают любые границы и что всего лишь одна мастерски преподнесенная новость может также сильно навредить нашему делу и помочь другим, как и любой другой способ военной

атаки. И они это делают. Они могут действовать быстро. У них довольно немного людей. Они обладают скромными ресурсами по сравнению с громадными и дорогостоящими бюрократическими ресурсами правительств стран Запада. Наше федеральное правительство на самом деле только начинает адаптировать наши операции к реалиям XXI века. В основном, Правительство США по-прежнему функционирует, как магазин розничных товаров, продаваемых по пять и десять центов в мире Интернет-аукционов "eBay"»12.

Министр обороны Д. Рамсфелд не упоминал религиозные группы как таковые, также он не говорил и о систематическом воздействии на рынок предпочтений с помощью технологий и права. Это было скорее реакцией на новую действительность, признание того, что рынок сильно изменился, и те, кто старался сохранить status quo, не понимали, как реагировать на эти перемены. Он говорил о мастерстве формулировать сообщения, а не об умении работать с изменившейся технологической средой. Он не обсуждал правовые нормы, ограничивающие доступ на рынок отдельно взятой религиозной группы или содействующие этому. Самым важным был сравнительный метод в изучении изменившихся обстоятельств. И эти изменившиеся обстоятельства имели важные последствия для рынка предпочтений. Выступление Д. Рамсфел-да перекликалось с докладом Специальной комиссии по стратегическим коммуникациям Научного совета Министерства обороны США13, в котором также указывалось на то, что политика США основывается на представлениях о двуполярном медийном мире времен «холодной войны», в то время как сегодня распространение информации происходит в разрозненном сетевом пространстве. В двух словах, неправильная или неравномерная адаптация к новым технологиям приводит к различным последствиям на рынке предпочтений.

iii

Государственное воздействие на религиозное общение в рамках рынка предпочтений можно описать по-разному. В этом разделе я приведу несколько исторических примеров транснационального влияния: контроль кампаний по обращению в веру (из варварства в христианство, из одной религии в другую, из одной секты в другую в рамках одной религии). Эти проблемы часто рассматривают сквозь призму прозелитизма и исследуют механизм его регулирования. Вопросы прозелитизма, безусловно, достойны изучения. Здесь существует два аспекта. С одной стороны, в зоне осуществления прозелитизма озвучиваются постулаты, высказываются идеи, важные для проповедующего и, возможно, имеющие спасительный смысл для слушающего. С другой стороны, осуществление прозелитизма может восприниматься как разрушительное действие, подрывающее существующие договоренности между «поставщиками» религиозных пристрастий. Рассмотрим несколько примеров, когда прозелитизм осуществляется государством и когда это делают иные участники рынка предпочтений.

Некоторые государства формально или неформально регламентируют вопросы обращения в веру с целью сохранения существующего распределения долей в религиозном картеле, в том числе защищая почти монопольное положение некоторых участников. При этом между религиозными группами или в их среде существуют также неформальные соглашения, согласно которым в некоторой степени допускается религиозная пропаганда, но в ограниченных масштабах. Греция, Россия и страны Центральной Азии являются примерами государств, осуществляющих государственное регулирование вопросов обращения в веру. Известны также случаи, когда одно государство пыталось повлиять на регулирование этой сферы в другом государстве. Все зависит от религиозного контекста. Например, следует обратить внимание на евангелистскую христианскую веру и ее адептов. В зависимости от контекста государства по-разному осуществляют правовое регулирование: в Китае уделяется повышенное внимание секуляризации, в России сильно поддерживаются православные традиции, а на Ближнем Востоке предпринимаются усилия по обращению мусульман в христианст-во14. Или же можно исследовать специфические методы осуществления прозелитизма, используемые в международных масштабах. Конкретный пример — телерадиовещание (хотя оно и не является самым действенным методом). Когда речь идет об анализе государственного регулирования телерадиовещания на религиозную тематику, то, прежде всего, исследуется отношение государства к тому или иному каналу, то есть осуществляет ли оно поддержку и поощрение существующих верований среди населения или предпринимает активные действия, направленные на изменения и обращение в иную религию.

Между религиозными организациями существуют взаимные договоренности (или предпринимаются попытки их достижения). Патриарх Московский и всея Руси Алексий Второй высказал свое мнение о том, что является надлежащим соглашением с его коллегами в Риме: «Из области сотрудничества с Римской Католической Церковью должны быть исключены те формы, прозелитизма (то есть расширения влияния Ватикана в тех областях, которые Русская Православная Церковь считает своей канонической территорией), которые получили распространение в последнее время». Это было сказано во время встречи Алексия Второго с председателем Палаты депутатов Италии Пьерфердинандо Казини, которая состоялась в Москве в Свято-Даниловом монастыре15.

Применительно к многим вопросам, связанным с религиозным общением, международные нормы ввели ограничения свободы усмотрения государств (эффективные или не очень действенные). В этой связи сама формулировка норм международного права стала одним из факторов формирования рынка предпочтений. Основной и наиболее эффективной идеей, поощряющей прозелитизм, является борьба за свободу слова и мысли, но также можно проявлять явное предпочтение одним религиям по сравнению с другими или привносить изменения в существующую организацию власти. При таком подходе защита права на прозелитизм (права на обращение в веру

или на выслушивание аргументов в пользу изменений) или его определение предполагает право государства на поддержку существующего картеля на рынке предпочтений. Когда гарантируется свобода получения и передачи информации, создаются условия для усиления конкуренции и тем самым в некоторой степени оказывается поддержка тем религиозным группам, которые активно выступают за осуществление прозелитизма. Анализируя нормы о правах человека, необходимо учитывать различные аспекты. Существует ли в системе прав человека право индивида на выбор религии, которая ему нравится (например, право на апостасию)? Гарантировано ли право на свободу от (принудительных или манипуляционных) попыток обращения в веру и при каких обстоятельствах государство может ограничить это право?16

Текст документов о правах человека обманчиво прост. Статья 18 Международного пакта о гражданских и политических правах (далее — Пакт) предусматривает следующее:

«1. Каждый имеет право на свободу мысли, совести и религии. Это право включает свободу иметь или принимать религию или убеждения по своему выбору и свободу исповедовать свою религию и убеждения как единолично, так и сообща с другими, публичным или частным порядком, в отправлении культа, выполнении религиозных и ритуальных обрядов и учении.

2. Никто не должен подвергаться принуждению, умаляющему его свободу иметь или принимать религию или убеждения по своему выбору.

3. Свобода исповедовать религию или убеждения подлежит лишь ограничениям, установленным законом и необходимым для охраны общественной безопасности, порядка, здоровья и морали, равно как и основных прав и свобод других лиц».

Во второй части процитированной статьи установлены границы прав лиц, которые занимаются прозелитизмом, использовать «принуждение» как способ обращения в веру или как метод осуществления «выбора». По вопросу о том, что следует считать принуждением, было высказано много точек зрения, в том числе в решениях Европейского Суда по правам человека. В связи с этим в Международный пакт о гражданских и политических правах были внесены поправки, которые сделали его содержание отличным от содержания Всеобщей декларации прав человека 1948 года. В Декларации «свобода исповедовать религию» четко подразумевала право «изменять» свою религию, а в новой редакции Пакта понятие «изменять» уже отсутствовало. Под свободой исповедования религии стала пониматься «свобода иметь или принимать» религию или убеждения. Возможно, это незаметное уточнение, что приверженность религиозным убеждениям равносильна их перемене, было сделано не без влияния бывших колониальных государств, которые вновь обрели свою независимость.

Статья 9 европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод устанавливает следующее:

«1. Каждый имеет право на свободу мысли, совести и религии; это право включает свободу изменять свою ре-

лигию или убеждения и свободу исповедовать свою религию или убеждения как индивидуально, так и сообща с другими, публичным или частным порядком, в богослужении, обучении, отправлении религиозных и культовых обрядов.

2. Свобода исповедовать свою религию или убеждения подлежит лишь тем ограничениям, которые предусмотрены законом и необходимы в демократическом обществе в интересах общественной безопасности, для охраны общественного порядка, здоровья или нравственности или для защиты прав и свобод других лиц».

Следует отметить, что в статье 9 Конвенции есть понятие «свобода изменять» религию, которого нет в Пакте. Более того, и Пакт, и европейская Конвенция предусматривают (обычные) ограничения в отношении способов «исповедания» религии, и, по-видимому, это касается и деятельности, связанной с обращением в новую веру, как основной формы изменения религии. Тогда возникает вопрос: при каких обстоятельствах могут быть оправданы ограничения этого вида деятельности в случае выполнения всех требований, предусмотренных законом и необходимых в демократическом обществе? Особое отношение к проблемам прозелитизма проявляется в арабских государствах. Так, в статье 10 Каирской декларации о правах человека в исламе, принятой в 1990 году17, говорится о «запрете применения к человеку любой формы принуждения или использования его бедности или необразованности для обращения его в другую веру или атеизм».

Также эта проблема поднималась в решениях Европейского Суда по правам человека по некоторым делам в отношении Греции (когда были запрещены некоторые виды прозелитизма). В деле Лариссиса18 заявители — офицеры военно-воздушных сил утверждали, что судебное преследование в отношении них, признание их виновными и наказание их за прозелитизм было посягательством на статью 9 европейской Конвенции. Суд признал, что правительство нарушило права этих офицеров на «свободу... исповедовать [свою] религию или убеждения»19. Однако, принимая во внимание условия, в которых было санкционировано такое посягательство, Суд постановил, что это было «предусмотрено законом» и, что еще более интересно — имело «легитимную цель», а именно защиту прав и свобод других лиц, а также (что касается летчиков, выполнявших приказ) предотвращение беспорядка в вооруженных силах и, следовательно, охрану общественной безопасности и общественного порядка»20.

Было ли судебное преследование летчиков в Греции «необходимым в демократическом обществе»? Вышеназванное решение, содержащее соответствующую оценку методов, используемых при изменении предпочтений, было принято, очевидно, в интересах государства. Суд указал, что, во-первых, «ввиду того, что свобода исповедовать свою религию является, прежде всего, делом совести каждого человека, она предусматривает, среди прочего, свободу «исповедовать свою религию», включая право пытаться убедить своего соседа принять эту религию, например, путем «обучения»21. Однако статья 9 не «защи-

щает такие незаконные способы осуществления прозелитизма, как использование материальной или социальной выгоды или незаконного давления с целью привлечения новых членов в Церковь». В описанном выше случае, когда прозелитизм осуществляли летчики, правительство Греции утверждало, что заявители злоупотребляли своим влиянием, которое они имели, как офицеры ВВС, и «совершали рассматриваемые действия систематически и многократно. Принятые против них меры были оправданы необходимостью защитить престиж и эффективное функционирование вооруженных сил, а также защитить отдельных солдат от идеологического принуждения».

Суд пришел к следующему выводу:

«Иерархические структуры, являющиеся одной из особенностей жизни в вооруженных силах, могут повлиять на любые взаимоотношения в кругу военных, в связи с чем подчиненному довольно сложно противостоять взглядам своего начальника или уйти от разговора, начатого им. Поэтому то, что в гражданском обществе считалось бы безобидным обменом идеями, которые собеседник может спокойно принять или отвергнуть, в условиях военной жизни расценивается как форма притеснения или применения чрезмерного давления при злоупотреблении властью. Необходимо подчеркнуть, что не каждое обсуждение религиозных и других деликатных вопросов лицами разного ранга будет относиться к такой ситуации. Тем не менее, если того требуют обстоятельства, государства вправе предпринимать специальные меры по защите прав и свобод подчиненных в вооруженных силах»22.

Решение по делу Лариссиса свидетельствует о способности международных норм выступать в роли ограничителя государственной власти в сфере регулирования рынка предпочтений (хотя оно также указывает на сложность формулировки и применения норм о защите прав человека в вопросах, касающихся религии и прозелитизма). Становится очевидно, что вопросы свободы слова и допустимого влияния актуальны как для того, кто занимается прозелитизмом, так и для того, в отношении кого он осуществляется. Это требует дальнейших рассуждений о понятии убеждения и о контексте.

Проблема регулирования вопросов, связанных с обращением в иную веру, была и остается серьезной проблемой в России, Украине и других бывших социалистических государствах. В 1997 году большинством голосов Государственная Дума России приняла проект закона, которым все религиозные объединения были поделены на две категории: «традиционные» и «нетрадиционные». Традиционные религиозные объединения, официально называемые «религиозные организации», были определены как организации, официально действующие в России на протяжении пятнадцати и более лет. В их число вошли православные, иудейские, мусульманские и буддистские объединения. По закону, эти организации имеют — хотя это и вызывает некоторые споры — привилегированный статус, позволяющий им, среди прочего, руководить телевизионными и радиостанциями. Объединения римско-католического, баптистского толка и раскольнические или диссидентские православные организации,

даже те, которые существовали в России уже более пятнадцати лет, были отнесены к категории религиозных «групп» и лишены большего количества прав, включая право на осуществление телерадиовещания, которое было предоставлено религиозным «организациям»23. Хотя «изначальная цель закона состояла в том, чтобы предотвратить распространение «тоталитарных сект» и «опасных религиозных культов», фактически, можно признать, что закон использовал дискриминационные меры в отношении менее признанных религиозных групп, особенно протестантских и парахристианских, таких как Свидетели Иеговы и Мормоны, затруднив для них создание институциональной базы24.

Кэтрин Ваннер, которая в своей работе сравнивает постсоветские подходы России и Украины к этому вопросу, рассматривает данный закон с точки зрения концепции национального самоопределения. «Украинские лидеры политики и культуры по-прежнему озабочены ростом числа нетрадиционных религиозных групп, то есть тех, которые не относятся ни к православной, ни к греко-католической церкви. Увеличивающееся число иностранных миссионеров в Украине, поддерживающих эти новые религиозные течения, искажает идеальное представление об украинцах, как о едином, этнически сплоченном и объединенном единой верой народе, и затрудняет процесс возрождения нации». Жажда власти в мире прозелитизма, особенно со стороны иностранных и пришедших из-за границы нетрадиционных религиозных групп, была «очевидной» и среди правительственных лидеров, и среди широких слоев населения25.

Эти подходы следует рассматривать не только с точки зрения конкуренции религиозных объединений, но и в более широком смысле, как конкуренцию за предпочтения. Во времена распада Советского Союза протестантские фундаменталистские организации считались агрессивными противниками коммунизма, что придавало этому движению особый статус. На смену идеологическому вакууму, возникшему в результате крушения коммунизма, который был жизнеспособной формой мировоззрения и источником индивидуального и коллективного сознания, по словам Ваннер, пришла «основанная на религии ориентация на себя и общество»26. По утверждению ученой, «дезориентация, вызванная стремительными переменами в социальной сфере на фоне начала распада советской системы, заставила некоторых принять для себя ту или иную религию в противовес советскому режиму, которую они могли бы использовать как компас для управления своими поступками и своими идеями в условиях социального беспорядка и экономического кризиса». Наверное, этот подход можно было бы противопоставить методу Финке и Йаннаконне, основанному на определении изменений рыночных долей конкурирующих религиозных организаций.

То, что каждая религиозная организация или группа (не используя российскую классификацию) считает целесообразным расширить сферу своего влияния, безусловно, является одним из аспектов конкуренции. Саморегулирование (в рамках группы или картеля) устанавливает

пределы расширения влияния. Религиозные организации, которые считают осуществление прозелитизма запрещенным видом деятельности или полагают, что необходимы жесткие этические ограничения соответствующей деятельности (возможно, более строгие, чем установил бы Европейский Суд), можно сравнить с теми организациями, которые имеют более жесткий набор стандартов. Кроме того, государства по-разному трактуют значение «принуждения» применительно к проблеме прозелитизма. Подробный анализ сложных правовых и этических аспектов, касающихся государственного регулирования и саморегулирования, можно найти в эссе Марка Эллиотта под названием «Евангелизм и прозелитизм в России: синонимы или антонимы?»27, опубликованном Центром миссионерских исследований. Будучи щепетильным в вопросах практики государственного регулирования, направленного на сокращение или подавление не соответствующих этической религиозной доктрине течений, Эллиотт подчеркивает, что «в прозелитизме нет ничего плохого, если не используется принуждение, материальное поощрение, не нарушается неприкосновенность частной жизни и не читаются проповеди в целях привлечения внимания аудиторий»28. Комментируя ситуацию в постсоветской России, он утверждает, что:

«Русская Православная Церковь, все более склонная к ксенофобии, все чаще расценивает в качестве незаконных методов материального поощрения не только благотворительность, осуществляемую с целью манипуляции, но и все западные протестантские благотворительные миссии и проповеди. Представитель Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата Александр Дворкин, чье американское гражданство довольно нехарактерно для непоколебимого российского националиста, глубоко сожалеет обо всех видах западного христианского миссионерства в бывшем Советском Союзе, включая "предоставление гуманитарной помощи, уроки английского языка, помощь в сфере образования и занятости... использование телевидения, газет и других средств массовой информации для распространения религиозных убеждений и организации громких и бездушных «крестовых» карнавалов". В 1996 году Митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл на заседании Всемирного Совета Церквей по всемирной миссии и евангелизму, проходившем в Бразилии, жаловался на "орды миссионеров" в России, которые "пришли из-за границы с долларами", участвуя в крестовом походе. против Российской Церкви, "проповедуют по радио и телевидению" "с тем, чтобы купить людей". Митрополит Кирилл утверждал, что "эта работа является не христианской миссией, а духовным колониализмом". Аналогичным образом, на протяжении 1990-х годов Патриарх Алексий Второй осуждал "массивный приток" "хорошо организованных и финансируемых" миссий "иностранных прозелитирующих конфессий", "религиозных фанатиков", одержимых поиском "новых рынков"»29.

Итак, я лишь поверхностно затронул спорные вопросы, касающиеся активных попыток обращения в веру, государственного регулирования этой деятельности и

применения международных норм для смягчения правил, установленных государством. Регулирование прозелитизма — это наглядный пример создания картелей. В этой области очевидны трудности, которые возникают при анализе исключительно судебной практики по защите прав человека. Изучение прозелитизма открывает новое понимание более глобальных проблем, а именно механизма регулирования религиозного общения и методов контроля в этой области. И это возвращает нас к вопросу о трансграничном телерадиовещании на религиозные темы. Каково отношение к осуществлению прозелитизма в практике религиозных вещательных компаний? Было бы неверным утверждать, что телерадиовещание, по сути, связано с манипуляцией, хотя некоторые способы убеждения, практикуемые на радио и телевидении, такие, например, как обещание излечения (что, возможно, является обманом или преувеличением), могут не соответствовать моральным или юридическим нормам и поэтому считаться «принуждением» и подвергаться государственному регулированию в соответствии с международными стандартами30.

ГО

Одной из интересных проблем современного рынка предпочтений, как уже было отмечено выше, является проблема допустимости вмешательства одного государства в дела другого государства. К примеру, можно было наблюдать такую ситуацию, когда США начали принимать участие в формировании рынка религиозных предпочтений в Египте, Сирии, Мали или Индонезии. Отчасти это было связано с «войной против терроризма», начатой после 11 сентября 2001 года. США, равно как и другие государства, заявляют о наличии большой заинтересованности в укреплении так называемого «умеренного» ислама и сокращении влияния некоторых центров фундаментализма (то, что Президент Буш назвал исламо-фашизмом). Такого рода проблемы существуют не только на национальном, но и на международном уровне. Американское правительство может пытаться регулировать ислам и корректировать формы исламского образования в Пакистане и Афганистане. Частично, защищая внутренние политические интересы, США вправе принимать участие в защите христианских групп за границей (в Нигерии, Китае, других странах) и защите права христианских миссионеров на ведение своей деятельности.

Любопытным примером является американский статут — Акт о международной религиозной свободе 1998 года — средство, с помощью которого США демонстрирует некую веру в определенные всемирные принципы или принципы, вытекающие из защиты прав человека в области ограничения свободы религии31. Этот документ имеет большое значение, поскольку он обязывает правительство США (Государственный департамент США и другие миссии за рубежом) содействовать укреплению религиозной свободы, понимаемой как свобода вероисповедания, то есть так, как это (более или менее) определено в международных документах с «приукрашенным» амери-

канским толкованием32. Согласно Акту о международной религиозной свободе, исполнительная власть должна фиксировать случаи и принимать определенные меры, когда в других государствах отрицается религиозная свобода. В основе позиции США относительно роли религии в обществе, как это отражено в данном Акте и вытекает из его толкования, «заложено право на «изменение веры» как одно из необходимых прав человека. Указывая на наличие в США большого количества разных религий, Консультативный комитет по Акту о международной религиозной свободе представил американскую модель как образец плюрализма и гарантию возможности граждан выражать себя через изменение религии: «...Распространение новых религиозных течений придало большую яркость американскому религиозному ландшафту» 33.

Акт о международной религиозной свободе представляет интерес и в силу других причин. Он может также рассматриваться как способ защиты стандартов на международном уровне, позволяющий новым игрокам получить доступ к зарубежным рынкам предпочтений. Акт также предусматривает объединение экономического и иного влияния США с целью оказания давления на такие рынки в случае, если они добровольно отказываются предоставить доступ новым участникам. В число запланированных в нем действий входит подготовка Государственным департаментом национальных докладов, посвященных изучению законодательства других государств с точки зрения соблюдения религиозной свободы или посягательства на нее. В уже обнародованных отчетах говорится о различных, но взаимосвязанных случаях вмешательства во внутренние дела исламских государств. К ним относится введение запретов на осуществление прозелитизма немусульманскими религиозными группами, на хранение определенных трактатов или религиозных материалов и их распространение, на деятельность иностранного духовенства и на частное использование частот радиовещания, не предназначенных для религиозных целей.

Это заставляет нас вернуться к предыдущему вопросу о вмешательстве одного государства в политику других государств на рынке религиозных предпочтений. В отчете Специальной комиссии по стратегическим коммуникациям Научного совета Министерства обороны США (сентябрь 2004 года) описываются некоторые причины, побудившие США к подобным действиям. «Борьба ислама, внутри страны и за рубежом, за свои ценности, национальные особенности и перемены является основным политическим контекстом, в рамках которого происходит стратегическое общение. Кризис ислама необходимо рассматривать с точки зрения конкуренции идей»34. В отчете отмечается, среди прочего, что «во враждебной атмосфере религиозные послания усиливают влияние террористических актов». и что «соперничество идей происходит не только в арабских и других мусульманских странах, но и в больших и малых городах Европы, Азии, Африки и стран Запада». Научный совет описал и ситуацию, в которой ведутся активные дебаты, имеющие важные последствия: предметом всеобщей дискуссии является не терроризм, а споры о реставрации ислама,

свержения закоренелых авторитарных правительств, препятствующих формированию единства посредством удержания диктаторской власти. Рассуждения о религии и религиозном общении в этой версии отличаются от размышлений о христианах, занимающихся прозелитизмом (которые сосредоточены на проблемах жизни после смерти, вместо того чтобы радикально преобразовывать политическую реальность). В связи с этим возникает вопрос о том, что представляет собой коммуникационная система Юмма. В условиях такого интегрированного несекуляри-зованного мира, как арабский Ближний Восток, как разграничить «религиозные станции» и светские? Как мобилизуется общественность? Каким образом осуществляют вмешательство те, кто хочет его изменить? Что именно означает свобода религиозного общения там, где есть такая всеобъемлющая цель?

V

Наконец, рассмотрим некоторые иные факторы, оказывающие влияние на религиозное общение, и попытаемся связать их с моделью рынка предпочтений. Одной из последних тенденций в США является новое толкование Федеральной комиссией по коммуникациям понятия «стандарты непристойности» и широкое их применение в отношении телерадиовещательных компаний, сопровождающееся большими штрафами и, бесспорно, сдерживающим влиянием. Существует несколько объяснений этому явлению. С одной стороны, заинтересованные стороны (Комиссия и Конгресс) действительно верят в те стандарты, которые они претворяют в жизнь, или в свою обязанность по их применению. Согласно второму, часто встречающемуся мнению, существующие тенденции являются неотъемлемым свойством иного (нерелигиозного) рынка, а именно рынка голосов избирателей на промежуточных выборах 2006 года. А третье объяснение состоит в том, что происходит своего рода процесс «сакрализации» коммерческих телерадиовещательных компаний, направленный на снижение их конкурентоспособности и способности содействовать распространению интересных мнений, не касающихся вопросов религии. В то время как коммерческие телерадиокомпании жалуются, что их конкурентоспособность страдает из-за того, что их деятельность ограничивают, а кабельным каналам позволяют свободно работать, невзирая на «стандарты непристойности», религиозные организации и сторонники более скромного образа жизни могут быть спокойными, им не грозит такая опасность.

Еще один интересный пример касается нового британского законодательства, целью которого является снижение количества клеветнических высказываний в отношении религиозных групп. Это законодательство, в особенности Закон о расовой и религиозной ненависти 2006 года, содержит положения, предусматривающие уголовную ответственность за разжигание религиозной ненависти и предназначенные для защиты менее влиятельных религий. Как такую тенденцию можно увязать с концепцией рынка предпочтений? Это не обычный слу-

чай, когда смысл действия закона, запрещающего богохульство, явно сводится к защите доминирующей религии. Скорее, это тот случай, когда существует заинтересованность в сохранении существующего многообразия как status quo, и у каждой группы есть уверенность в том, что ее рыночной доле ничего не угрожает. Такого рода закон принят в целях поддержания стабильности, а не для создания условий жесткой конкуренции. Это один из методов создания картеля, в котором будет иметь свое место и определенную защиту даже «умеренный ислам», наряду с криминализацией или маргинализацией более фундаментальных составляющих.

Меня заинтересовал вопрос о правовом регулировании проповедей и других форм религиозного общения как способе создания картелей и рынка предпочтений. После 11 сентября, например, во всем мире стало уделяться повышенное внимание тому, чему учили в медресе, причем не только в Пакистане, но и в Лондоне и Амстердаме. Государства вдруг стали слегка пренебрегать своей контролирующей функцией и воспринимать свой статус исключительно как статус позитивного законодателя, определяющего «умеренный» и экстремистский характер исламистских учений. Что касается проповедей, то примером служит арест и депортация ярого британского имама Абу Хамзы. Как писала одна британская газета, «в радикализации взглядов лиц, ответственных за самый страшный в истории Великобритании террористический акт, совершенный террористами-смертниками в Лондоне, можно проследить влияние 47-летнего клирика, родом из Египта. Также влияние Абу Хамзы и мечети в районе Финсбари-парк оказало воздействие и на некоторых из всемирно известных террористов. В течение шести лет однорукий имам, бывший моджахед, читал свои антизападные проповеди в Северном Лондоне, ставшем местом для развития терроризма под его контролем. Его подозревают в содействии вербовке сотен британских мусульман, оказании влияния на них и в оказании им помощи при прохождении обучения в выездных лагерях террористов, которые часто организовывались и поддерживались криминальной группировкой, господствующей в мечети»35.

Однако мой любимый пример связан с разоблачением усилий, предпринятых сектой ваххабитов для утверждения своей монопольной позиции среди священников в тюрьмах, и последовавшими правительственными мерами по разрушению этой монополии и введению для сект фактического запрета участвовать в игре на этом рынке предпочтений. Вот выдержка из выступления американского сенатора Чарльза Шумера во время слушаний в Конгрессе, когда он давал объяснения по поводу сложившейся ситуации:

«Позвольте рассказать вам о том, как развитие ваххабизма привело к разрушительным последствиям в моем штате Нью-Йорк. На протяжении 20 лет в Департаменте исправительных учреждений штата Нью-Йорк в качестве одного из капелланов, а затем управляющего капеллана работал Варит Дин Умар, который был ярым сторонником учения ваххабизма. В его обязанности входило принятие на работу и увольнение всех капелланов в тюрьмах

штата Нью-Йорк, он полностью контролировал все кадровые вопросы. Однако в прошлом году господину Умару было запрещено появляться во всех тюрьмах штата Нью-Йорк после того, как выяснилось, что он настраивал заключенных против Америки, в частности говоря им, что террористы, угнавшие самолеты 11 сентября, должны запомниться как мученики.

Многие из клириков, принятых Умаром на работу во время его пребывания в должности, неоднократно повторяли его слова в своих проповедях перед тринадцатью тысячами мусульманских заключенных в тюрьмах штата Нью-Йорк, а также — и это самое ошеломляющее — препятствовали этим заключенным в реализации свободы вероисповедания, отказывая им в доступе к утвари и в общении с имамами, придерживающимися более умеренных направлений ислама. Когда мы провели более тщательное расследование, выяснилось, что не только тюрьмы Нью-Йорка подверглись влиянию этого ваххабитского фанатизма. Федеральное бюро тюрем США отбирает имамов, проповедующих мусульманским заключенным, из двух организаций: Школы повышения квалификации в области исламских и социальных наук, которая находится по другую сторону реки в штате Северная Вирджиния, и из рядов Исламского сообщества Северной Америки. И некоторые из экспертов, которые выступят сегодня позже, могут подтвердить, что обе эти группы, похоже, имеют тесные связи с ваххабизмом и терроризмом. Эти организации добились того, что агрессивный ваххабизм стал единственным направлением ислама, проповедуемым 12 000 мусульман в федеральных тюрьмах. Это противоречит принципу плюрализма, принятому в США. Одно дело, если некоторые заключенные хотят иметь ваххабитских священников, и совсем другое, когда каждому мусульманину навязывают ваххабитского священника, это неправильно и противоречит американскому мировоззрению. И эти имамы наполняют тюрьмы антиамериканскими видеозаписями, литературой, проповедями и аудиозаписями, которые поддерживают линию Бен Ладена. Они уничтожают литературу, направляемую в тюрьмы более умеренными шиитскими и суннитскими организациями, и мешают проповедовать в тюрьмах имамам, придерживающимся этих направлений. Пытаясь прекратить эту практику, я написал главным инспекторам Министерства юстиции и Министерства обороны, которые пообещали мне заняться этим вопросом»36.

VI

Итак, в этой работе была предпринята попытка объяснить некоторые аспекты еще, к сожалению, незавершенной теории регулирования религиозного общения, а также показать ограниченные возможности и недостатки подходов, которые рассматривают в качестве формы выражения отношения к религии, СМИ и обществу исключительно нормы о правах человека и праве на свободу слова и убеждений. Обоснование в рамках концепции рынка предпочтений является скорее описательным, нежели нормативным. Описательное оно потому, что пред-

лагает определить роль государства в формировании религиозных групп и регулировании конкуренции среди них. Это обоснование затрагивает нормативные аспекты, поскольку признает, что религиозная структура общества, религиозное образование и тенденции в области религии имеют глобальный характер и оказывают серьезное влияние на политическую систему и систему безопасности в другом государстве. Внешние эффекты объясняют заинтересованность международного сообщества (и различных находящихся под их влиянием государств) в подобных национальных образованиях. Это может проявляться и в международных нормах, и в односторонних действиях.

На отдельных рынках предпочтений временами сохраняется устойчивое положение, а временами происходят большие перемены. Эти тенденции в наши дни характерны и для понимания роли религии на рынке предпочтений. Происходят широкомасштабные волнения, нарушающие стабильность основных рынков (возможно, так же важны и изменения представлений о механизме функционирования всей системы). Игроки переходят от убеждения к применению силы. Происходит объединение религии с политикой или упрочение их связей. Наконец, наметились тенденции перехода от внутригосударственного уровня к международному.

Религии конкурируют друг с другом, стараясь привлечь в свои ряды больше сторонников. Они также конкурируют с другими силами (секуляризмом, консьюме-ризмом и т. д.). И само собой разумеется, что, как и на других рынках, они ведут себя, как конкуренты, и стремятся получить преимущества любыми, честными и нечестными способами. Общение для них имеет большое значение. Личные, корпоративные и массовые коммуникации являются оплотом подобной конкуренции. Эти усилия могут принимать форму массового тиражирования Библии на местном диалекте или прибытия десятков тысяч миссионеров в Африку и Латинскую Америку. Могут учреждаться религиозные телерадиостанции, вещание которых распространяется далеко за пределы государственной границы. Конкуренты имеют общую цель (при определенных обстоятельствах) в создании правил, позволяющих каждому из них иметь свою сферу влияния на рынке. По крайней мере, им так кажется, когда они опасаются, что не смогут установить свое доминирующее положение. Большинство конкурентов любят стабильность и часто стремятся к установлению правил, сохраняющих их рыночные доли (даже если эти доли являются далеко не равными). Апокалиптическим или мессианским религиям может показаться, что время их господства обязательно придет и что их попытки приблизить этот день являются более чем обоснованными. Конкуренты имеют общую заинтересованность в предотвращении доступа на рынок новым участникам (как следствие правила сохранения доли на рынке). Все эти факторы влекут установление некоторых правил в деловом мире и, вероятно, в религиозном тоже. Конкуренты рынка предпочтений, в особенности христианские группы, стремятся к патронажу сильных правительств, которые защитят их и предоставят возможность проповедовать по всему миру.

И, разумеется, в создании правил участвуют не только конкуренты. На рынке предпочтений потребители, граждане и «покупатели» имеют свой интерес в регламентации поведения ведущих производителей. Они могут быть заинтересованы в существовании набора механизмов, позволяющих расширять предложение и внедрять инновации, открывающие доступ к новым технологиям. В широком понимании Альберта Хирчмана («Выход, голос и лояльность»), они заинтересованы в Выходе, хотя в укреплении Лояльности порой бывают заинтересованы и продавец, и покупатель37.

Изучение рынка предпочтений и его проявлений не исключает необходимости исследования вопросов, связанных с так называемыми «основными правами», правами индивида. Также остается актуальной проблема определения того, какое государственное вмешательство является целесообразным, а какое — нет, что, однако, предполагает другой контекст для анализа. Я уже упоминал о том, как некоторые из этих стандартов находят свое выражение в нормах морали и права, например, в отношении проблемы прозелитизма.

Слишком большое количество литературы, посвященной так называемому религиозному общению, посвящено истории религиозного телерадиовещания в США. К этому добавляются истории, связанные с телепроповедями. Даже само телевидение в каком-то смысле воспринимается как религиозный опыт. Но в этих исследованиях чего-то не хватает. Большинство ученых склонны рассматривать телерадиовещание на религиозные темы как фрагментарное, отдельное явление, как обособленную часть истории телерадиовещания, а не как важный компонент самой истории. Телерадиовещание на религиозные темы — это странная область, сфера мошенничества и обмана, область, в которой управляющие телерадиовещанием не выступают в роли посредников и которая не является частью обычной истории телерадиовещания, сетей, развлекательных и новостных каналов. В XXI веке религиозному общению уделяется все больше и больше внимания на международной арене.

Монро Е. Прайс — Анненбергская школа коммуникаций Университета Пенсильвании; Школа права им.Бенжамина Кардозо, Нью-Йорк. Данная статья подготовлена на основе доклада, представленного на конференции «Свобода слова и религия — вечный конфликт в период избирательной модернизации» (Free Speech and Religion: The Eternal Conflict in the Age of Selective Modernization), состоявшейся в Будапеште 11 — 13 мая 2006 года.

Перевод с английского Е. Луневой.

1 Уже здесь можно наблюдать определенные проблемы, многие из которых похожи на проблемы, возникающие при иных обстоятельствах, например трудности, возникающие при сопоставлении свободы слова отдельных граждан со свободой

слова, которую реализуют общественные объединения. Однако, когда речь идет о защите свободы религиозных высказываний индивида от ограничений и посягательств со стороны государства или доминирующей религии, необходим один подход. А для определения свободы нетрадиционных или новых религий в условиях монопольной или почти монопольной ситуации в религиозной сфере требуются другие подходы.

2 См.: Shapiro S. Ministering To the Upwardly Mobile Muslim // New York Times. 2006. 30 April. P. 46.

3 Эта идея родилась у меня после беседы с профессором Брен-даном О'Лири из Университета Пенсильвании.

4 См.: Rice A. Enemy's Enemy, Evangelicals v. Muslims in Africa // New Republic. 2004. 9 August. P. 18.

5 International Church-State Symposium: Regulating Religious Broadcasting: Some Comparative Reflectionism // Brigham Young University Law Review. 1996. P. 905.

6 Finke R., lannaccone L.R. Supply-Side Explanations for Religious Change // The Annals of the American Academy of Political and Social Sciences. Vol. 527. 1993. No. 1. P. 27-39.

7 Ibid. P. 29.

8 Ibid. P. 31.

9 Ibid. P. 32.

10 Radio and Religion Spencer Miller, jr. aaapss 177L Jan, 1935. P. 135-140.

11 Описание этой истории можно встретить в разных работах: Hadden J.K Regulating Religious Broadcasting: Some Old Patterns and New Trends // The Role of Government in Monitoring and Regulating Religion in Public Life / Ed. by J. E. Wood, Jr., D. Davis. Waco, TX: J. W. Dawson Institute of Church-State Studies, 1992; Hadden J.K., Shupe A. Televangelism: Power and Politics on God's Frontier. New York: Henry Holt, 1988. Что касается намеренного ограничения доступа к ведущим телерадиоканалам в отношении программ евангелистского толка со стороны доминирующих религиозных организаций, то по этому поводу Хувер выражает сомнение. Он утверждает, что евангелисты настаивали на проповедовании доктрины, а господствующие религиозные организации выступали, вместе с ФКК и сетью, за «широкую правду». См.: Hoover S.M., Wagner D. K. History and Policy in American Broadcast Treatment of Religion // Media, Culture and Society. Vol. 19. 1997. No. 1. P. 7-27.

12 http://www.defenselink.mil/speeches/2006/sp20060217-12574.html.

13 См.: http://www.acq.osd.mil/dsb/reports/2004-09-Strategic_ Communication.pdf.

14 Более раннее исследование см.: Sharing the Book: Religious Perspectives on the Rights and Wrongs of Proselytism / Ed. by J. Witte, Jr., R. C. Martin. Maryknoll, NY: Orbis Books, 1999. См. также: Stahnke T. Proselytism and the Freedom to Change Religion in International Human Rights Law // Brigham Young University Law Review. 1999. No. 1. P. 251, 289-298 (в работе рассматриваются случаи, имевшие место в Европе и Пакистане).

15 Российский патриарх: сотрудничество не подразумевает прозелитизм // РИА Новости. 2005. 8 июня.

16 Один из подходов к этим проблемам см.: Stahnke T. Op. cit. P. 251.

17 Каирская декларация по правам человека в исламе от 5 августа 1990 года, см.: Basic Documents On Human Rights / Ed. by I. Brownlie, G. S. Goodwin-Gill. 4th ed. Oxford: Oxford University Press, 2002. P. 764-769. Также см.: Mayer A. E.

Universal Versus Islamic Human Rights: A Clash of Cultures or a Clash with a Construct? // Michigan Journal of International Law. Vol. 15. 1994. P. 307, 329; Lehnhof L. S. Freedom of Religious Association: The Right of Religious Organizations to Obtain Legal Entity Status Under the European Convention // Brigham Young University Law Review. 2002. No. 2. P. 561, 575.

18 Application 23372/94; 26377/94; 26378/94, Larissis and Others v. Greece, Judgment of 24 February 1998.

19 Цит. по: Application 14307/88, Kokkinakis v. Greece, Judgment of 25 May 1993. Para. 32 above, P. 18, § 36.

20 Larissis and Others v. Greece. Para. 43.

21 Para. 45, цит. по: Kokkinakis v. Greece. P. 17, § 31.

22 Ibid. Para. 51.

23 Wanner C. Missionaries of Faith and Culture: Evangelical Encounters in Ukraine // Slavic Review. Vol. 63. 2004. No. 4. P. 732-755, 738.

24 См.: Emory International Law Review. Vol. 12. 1998. No. 1. P. 98-99.

25 См.: Wanner C. Op. cit. P. 740-741.

26 Ibid. P. 733-734.

27 Elliott M. Evangelism and Proselytism in Russia: Synonyms or Antonyms? // International Bulletin of Missionary Research. Vol. 25. 2001. No. 2. P. 72.

28 См. также: The Declaration on the Elimination of All Forms of Intolerance and Discrimination Based on Religion or Belief. 1981.

29 В своей работе Эллиотт делает следующий вывод: «Два различных и, на первый взгляд, противоположных предположения заслуживают анализа с юридической и теологической точек зрения. С юридической точки зрения, признавая свободу совести, мы также должны признавать, если быть честными, возможность ведения культурно бестактной и даже открыто оскорбительной пропаганды до тех пор, пока она не превратится в принуждение, связанное с материальным поощрением и нарушением неприкосновенности частной жизни, или в проповеди, направленные на привлечение внимания аудиторий». При этом Эллиотт, «в основном, руководствуется результатами двух крупных исследований, посвященных вопросам прозелитизма в бывшем Советском Союзе, проведенных в рамках проекта "Проблема и перспективы прозелитизма в новом демократическом мировом порядке" (1996—1999), который финансировал благотворительный фонд "Pew Charitable Trust" и возглавлял профессор Джон Витте-младший, директор Программы права и религии Эморского университета. Помимо двух исследований, посвященных проблемам бывшего Советского Союза, в рамках этого проекта были проведены и другие исследования: Pluralism, Proselytism and Nationalism in Eastern Europe // Journal of Ecumenical Studies. Vol. 36. 1999. No. 1 -2; Proselytism and Communal Self-Determination in Africa / Ed. by A. A. An-Na'im. Maryknoll, NY: Orbis Books, 1999; Religious Freedom and Evangelization in Latin America: The Challenge of Religious Pluralism / Ed. by P. E. Sigmund. Maryknoll, NY: Orbis Books, 1999. В сносках эссе Эллиотта также упоминаются и другие работы, каждая из них представляет интерес для изучения «рынка предпочтений»: Jeremy Gunn T. The Law of the Russian Federation on the Freedom of Conscience and Religious Associations from a Human Rights Perspective // Proselytism and Orthodoxy in Russia: The New War for Souls / Ed. by J. Witte, Jr., M. Bourdeaux. Maryknoll, NY: Orbis Books, 1999. P. 241; LernerN. Proselytism, Change of Religion, and International Human Rights // Emory

International Law Review. Vol. 12. 1998. P. 497-498, 500, 519, 542; UzzellL. Guidelines for American Missionaries in Russia // Proselytism and Orthodoxy in Russia: The New War for Souls / Ed. by J. Witte, Jr., M. Bourdeaux. P. 326, 327. См. также: Berman H. J. Freedom of Religion in Russia // Ibid. P. 279; Deyneka A. Guidelines for Foreign Missionaries in the Former Soviet Union // Ibid. P. 335-336; Witte J, Jr. Introduction // Ibid. P. 7; Nichols J. A. Mission, Evangelism, and Proselytism in Christianity: Mainline Conceptions as Reflected in Church Documents // Emory International Law Review. Vol. 12. 1998. P. 639-640, 642; Metropolitan Kyrill of Smolensk and Kaliningrad. Gospel and Culture // Proselytism and Orthodoxy in Russia: The New War for Souls / Ed. by J. Witte, Jr., M. Bourdeaux. P. 73, 75; Marty M. E. Conclusion // Pushing the Faith: Proselytism and Civility in a Pluralistic World / Ed. by M. E. Marty, F. E. Greenspahn. New York: Crossroad, 1988. P. 158; Elliott M., Corrado S. The Protestant Missionary Presence in the Former Soviet Union // Religion, State, and Society. Vol. 24. 1997. No. 4. P. 342-343; HillK., Elliott M. Are Evangelicals Interlopers? // East-West Church and Ministry Report. Vol. 1. 1993. P. 3; Elliott M., Richardson R. Growing Protestant Diversity in the Former Soviet Union // Russian Pluralism: Now Irreversible? / Ed. by U. Ra'anan, K. Armes, K. Martin. New York: St. Martin's Press, 1992. P. 204; Goodrich Lehmann S. Religious Revival in Russia: Significant or Superficial?: Paper presented at the Kennan Institute for Advanced Russian Studies. Washington, DC, October 21, 1996).

30 Одно из ранних и довольно интересных исследований этих проблем в США см.: Weiss J. Privilege, Posture and Protection: «Religion» in the Law // Yale Law Journal. Vol. 73. 1964. P. 593, 604.

31 Превосходный анализ содержания Акта о международной религиозной свободе провел Д.Дешерф. См.: Decherf D. Religious Freedom and Foreign Policy: The U. S. International Religious Freedom Act of 1998 (http://www.wcfia.harvard.edu/ fellows/papers/2000-01/decherf.pdf).

32 Это интересный набор стандартов потому, что США следует не всем международным соглашениям, которые касаются толкования этого акта. Очень удачным источником для понимания Акта о международной религиозной свободе является статья Д. Дешерфа, написанная им в качестве члена организации «The Weatherhead Center for International Affairs» Гарвардского университета в июне 2001 года: Decherf D. Op. cit.

33 Подробнее об Акте о международной религиозной свободе см.: Fore M.L. Shall Weigh Your God and You: Assessing the Imperialistic Implications of the International Religious Freedom Act in Muslim Countries // Duke Law Journal. Vol. 52. 2003. No. 2. P. 423; Lehnhof L. S. Op. cit. P. 561, 575, n. 59 (цит. по: Ruthven M. Islam: A Very Short Introduction. Oxford Paperbacks, 1997. P. 86); An-Na'im A.A. Human Rights in the Muslim World: Socio-Political Conditions and Scriptural Imperatives: A Preliminary Inquiry // Harvard Human Rights Journal. Vol. 3. 1990. P. 13, 23; Mayer A. E. The Fundamentalist Impact on Law, Politics, and Constitutions in Iran, Pakistan, and the Sudan // Fundamentalisms and the State: Remaking Polities, Economies, and Militance / Ed. by M. E. Marty, R. Scott Appleby. Chicago, IL: University of Chicago Press, 1993. P. 110, 141 (цит. по: Sudan: New Islamic Penal Code Violates Basic Human Rights // News from Africa Watch. 1991. 9 April. P. 1, 7); Arjomand S.A. Religious Human Rights and the Principle of Legal Pluralism in the Middle East // Religious Human Rights

in Global Perspective: Legal Perspectives / Ed. by J. D. van der Vyver, J. Witte, Jr. The Hague: Martinus Nijhoff Publishers, 1996. P. 331, 342.

34 P. 17—18. Полностью этот отчет опубликован на сайте: http://www.acq.osd.mil/dsb/reports/2004-09-Strategic_ Communication.pdf.

35 Williams D., Taylor B. Evil Incarcerated // The Mercury. 2006. 11 February.

36 Senator Schumer. Hearing of the Terrorism // Technology and Homeland Security Subcommittee of the Senate Judiciary Committee. Subject: Terrorism: Growing Wahhabi Influence in the United States, chaired by: Senator John Kyl, Federal new service, June 26, 2003, Thursday.

37 Cm.: Hirschman A. O. Exit, Voice and Loyalty: Responses to Decline in Firms, Organizations, and States. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1970.