CC BY
112
Вестник археологии, антропологии и этнографии. 2016. № 3 (34)
ПАЛЕОЭКОЛОГИЯ
Ж.В. Марченко*, В.С. Панов**, А.Е. Гришин**, А.В. Зубова**
'Новосибирский государственный университет ул. Пирогова, 2, Новосибирск, 630090, РФ E-mail: [email protected] ''Институт археологии и этнографии СО РАН просп. Акад. Лаврентьева, 17, Новосибирск, 630090, РФ
E-mail: [email protected]; [email protected]; [email protected]
РЕКОНСТРУКЦИЯ И ДИНАМИКА СТРУКТУРЫ ПИТАНИЯ ОДИНОВСКОГО НАСЕЛЕНИЯ БАРАБИНСКОЙ ЛЕСОСТЕПИ НА ПРОТЯЖЕНИИ III тыс. до н.э.: АРХЕОЛОГИЧЕСКИЕ И ИЗОТОПНЫЕ ДАННЫЕ1
Исследование посвящено реконструкции питания населения одиновской культуры на территории Барабинской лесостепи. В работе использованы материалы захоронений трех крупнейших могильников юга Западной Сибири — Сопка 2/4А, Тартас 1 и Преображенка 6. Радиоуглеродным датированием погребальных комплексов определены две хронологические группы погребений, что дало возможность предположить динамику структуры питания населения на протяжении III тыс. до н.э. Для реконструкции диеты привлечены палеозоологические определения (в том числе анализ костяных артефактов), проведен изотопный анализ углерода (513С) и азота (51SN) в костях людей и фауны (в том числе современной фауны). Результаты изотопных измерений показали, что основой питания одиновцев на протяжении всего III тыс. до н.э. являлась рыба. Высокое содержание 51SN в грибах семейства Boletaceae также не исключает их высокой роли наряду с рыбой в питании людей. Второстепенным источником пищи для одиновцев являлось мясо травоядных (а также, возможно, всеядных). Основным промысловым мясным животным был лось. Повышение значений 513С в костях людей в последней трети III тыс. до н.э. указывает на изменения источников питания. Предварительно мы связываем это с потреблением одиновцами продуктов животноводства более южного происхождения (степного?) вследствие появления в хозяйстве доместицированных животных.
Ключевые слова: Барабинская лесостепь, эпоха бронзы, III тыс. до н.э., одиновская культура, реконструкция диеты населения, изотопный анализ.
DOI: 10.20874/2071-0437-2016-34-3-164-178
Введение
Потребность в еде является одной из основных биологических потребностей человека. Его диета отражает степень и формы адаптации к условиям окружающей среды. Основные направления деятельности человека (собирательство, охота, рыболовство, земледелие, скотоводство) определяются разнообразием и доступностью биоресурсов. Однако археологические свидетельства эпохи бронзы юга Западной Сибири, связанные с питанием человека, представлены мало или в неполном виде. Так, например, наиболее полно о хозяйстве и питании людей можно судить по палеозоологическим остаткам на поселениях и могильниках. Они свидетельствуют об основных видах промысловых животных в присваивающих хозяйствах или о составе стада в скотоводческих и комплексных хозяйствах. Но в ряде случаев жилища оказываются «чистыми» или по различным причинам не найдены. Палеозоологические остатки в погребениях в силу особенностей погребальной практики не всегда присутствуют, а также могут не отражать реальное соотношение добываемых животных или состав стада в производящем хозяйстве. Нередко по объективным и субъективным обстоятельствам на археологических памятниках чаще
Проект выполнен по проекту РФФИ №14-06-00264a.
встречаются кости крупных млекопитающих, в то время как ихтиологические и ботанические остатки в комплексах юга Западной Сибири, как правило, редки.
Косвенными свидетельствами особенностей питания людей являются орудия труда, в том числе разные приспособления для добычи, хранения и приготовления пищи. Среди артефактов наиболее распространены предметы, связанные с хранением и приготовлением еды. Как правило, это глиняная и металлическая посуда (органические емкости — берестяные, плетеные — бронзового века в условиях Барабинской лесостепи практически не сохраняются). Макроостатки в емкостях, а также химические анализы пригаров позволяют реконструировать продукты и главные ингредиенты при приготовлении [Матвеев, Аношко, 1993, с. 239]. Предметы, связанные с добычей продуктов питания, более разнообразны и специализированы. Охотничий промысел, как правило, отражают находки наконечников стрел. Их типологическое разнообразие может указывать на определенную дифференциацию стрел при охоте на разную дичь (крупные копытные, птица, пушные звери и пр.).
Для культур эпохи бронзы юга Западной Сибири наиболее массовой категорией орудий охотничьего промысла являются наконечники стрел. В то же время довольно редко можно встретить предметы, связанные с рыболовством. Как правило, это единичные примеры изделий из глины (грузила) [Чича..., 2004]. Не часто идентифицируются грузила из камня, так как, например, будучи завернутыми в бересту, они, как правило, не подвергались дополнительной подработке, т.е. не имели специфической морфологии и следов использования. Вместе с тем сложно предположить, что население огромной территории Барабинской лесостепи в эпоху бронзы не использовало биоресурсы многочисленных озер и рек.
В последнее время значительно увеличилось число работ, в том числе по континентальным районам Евразии, в которых для анализа палеодиеты населения используются изотопные данные по костным остаткам (антропологическим и зоологическим) [O'Connell et al., 2003; Shish-lina et al., 2009; Svyatko et al., 2013; Ventresca Miller et al., 2014а; и др.].
Другим важным источником оценки питания людей является одонотологический анализ, в фокусе которого находятся патологические изменения в зубной системе и анализ характера стертости и степень сношенности эмали окклюзивной поверхности постоянных зубов. В большинстве случаев эти исследования носят сравнительный характер: анализируются популяции охотников и рыболовов, с одной стороны, и земледельческие коллективы — с другой. Данных по особенностям стертости и сношенности эмали у скотоводческих групп населения значительно меньше, и в целом они менее изучены. Поэтому для более взвешенной оценки питания в среде пастушеских племен необходимо использовать данные из других источников [Святко, 2014; Svyatko et al., 2013; Ventresca Miller et al., 2014a, b].
В настоящем исследовании мы предлагаем провести комплексную оценку структуры питания одиновского населения Барабинской лесостепи, используя археологические находки, характеризующие направления хозяйственной деятельности населения (в том числе палеозоологические определения), анализ соотношения стабильных изотопов углерода и азота в костях людей и животных и одонтологический анализ .
Ранее для населения одиновской культуры реконструировался многоотраслевой тип хозяйства — «переходный от присваивающего к производящему» [Молодин, 1985, с. 31]. Основанием для этого явилась небольшая палеозоологическая коллекция трех жилищ поселения Марково 2, расположенного в центральной части Барабинской лесостепи. Там наряду с костями представителей крупной лесной-лесостепной травоядной фауны (лось, косуля) и водоплавающей птицы были обнаружены кости лошади [Там же, с. 32, табл. 2].
Объекты исследования
Основным объектом для изучения диеты древнего населения в настоящей публикации послужили материалы трех одиновских могильников Барабинской лесостепи — Сопка 2/4А [Молодин, 2012], Тартас 1 [Молодин и др., 2003, 2006; Молодин, Парцингер, Гришин и др., 2004; и др.] и Преображенка 6 [Молодин, Чемякина, Дядьков и др., 2004; Молодин и др., 2007; и др.] (рис. 1). Все памятники в разные годы исследовались под руководством акад. В.И. Молодина. Два могильника, Сопка 2/4А и Тартас 1, расположены неподалеку, в 1,5 км, друг от друга (Венгеровский р-н Новосибирской обл.). Могильник Преображенка 6 находится в 20 км к юго-востоку
2
Одонтологическому анализу одиновских популяций Барабинской лесостепи посвящена отдельная статья в этом издании (см.: [Зубова и др., 2016]).
от могильника Сопка 2/4А (Чановский р-н Новосибирской обл.). Дополнительную информацию о хозяйстве и питании одиновского населения во второй половине III тыс. до н.э. можно почерпнуть из немногочисленных остеологических материалов жилой и хозяйственно-бытовой конструкций 4 и 5 памятника Тартас 1 [Молодин и др., 2006].
Рис. 1. Карта-схема расположения археологических памятников: 1 — Тартас 1; 2 — Сопка 2; 3 — Преображенка 6; 4 — Чича 1.
Проведенный ранее радиоуглеродный анализ показал, что представленные одиновские погребения Барабинской лесостепи неоднородны и относятся к двум хронологическим группам. Первую представляет могильник Сопка 2/4А. Он датируется первой половиной III тыс. до н.э. [Молодин, 2012; Молодин и др., 2012, 2014]. Ко второй группе относится некрополь Преображенка 6, датируемый последней третью III тыс. до н.э. [Marchenko et al., 2015]. Результаты радиоуглеродного анализа одиновских древностей на памятнике Тартас 1 также позволяют выделять «раннюю» и «позднюю» группы комплексов. К «ранней» группе, синхронной захоронениям на Сопке 2/4А, относятся основная часть одиновских погребений на памятнике, к «поздней», синхронной могилам на Преоб-раженке 6,— хозяйственно-бытовые конструкции 4 и 5 и небольшая пока часть захоронений3, в том числе погребение 487 с кельтом сейминско-турбинского облика [Марченко и др., 2014].
Таким образом, комплексно изучив материалы трех могильников и поселенческих конструкций на Тартасе 1, можно реконструировать изменения в диете населения на протяжении III тыс. до н.э.
Археологические данные
Орудия труда и остеологические остатки в изучении хозяйства и питания
По материалам могильника Сопка 2/4А можно выделить виды промысловых животных у одиновского населения Барабинской лесостепи первой половины III тыс. до н.э. — лось, заяц, соболь и другие мелкие хищники (табл. 1) [Молодин, 2012]. Костей доместицированной фауны значительно меньше. Они представлены в основном астрагалами барана и в одном случае астрагалами быка. Из табл. 1 видно, что количественно преобладают изделия из костей лося, в основном это проколки, реже — гребни. Можно предположить, что в действительности проколок из костей лося больше за счет значительной части категории «неопределимые кости». Доля проколок из костей других представителей фауны (птиц и собак) невелика. Из табл. 1 следует, что основным промысловым животным были наземные травоядные млекопитающие. Доля ор-нитоморфной фауны и рыбы, судя по находкам, небольшая. Соболь имел скорее пушную, чем
Основная часть дат по одиновским комплексам памятника Тартас 1 пока не опубликована.
пищевую ценность. Соответственно если ориентироваться на эти данные, то можно реконструировать, что население в большей степени занималось охотой, а также, вероятно, рыболовством. Среди находок орудий в погребениях на Сопке 2/4А доминируют каменные и костяные наконечники стрел. Предметов, связанных с рыболовством, не отмечено.
Таблица 1
Костные фаунистические остатки и изделия из кости или рога в погребениях могильника Сопка 2/4А (по: [Молодин, 2012])
Остеологическое определение
Баран Баран? Бык Лось Крупное копытное (лось? олень?) Собака Заяц Соболь Мелкий хищник Рыба Птица Неопределимые кости
Астрагал 3/9* 1/14 1/3
Проколка 10 1 2 2 11
Игла 1
Игольник 2
Роговой гребень 2
Украшения из костей 2/35 1/5
Украшения из зубов 2/25 1 1/5
Жезл 1
Пешня 1
Отдельные части скелета 1/3 2 1 3 5
Всего 3/9 2/17 1/3 13/36 3 3 2/35 3 2/10 5 19
' Количество случаев/количество находок.
Палеозоологический материал второй половины III тыс. до н.э. для изучения диеты одинов-ской культуры Барабинской лесостепи еще более скуден. В погребениях некрополя Преобра-женка 6 кости животных присутствуют редко. Только в одном случае кость Ovis/Capra находилась на дне погребения и, судя по радиоуглеродной дате, относилась к комплексу (т.е. соответствовала возрасту погребения) [Marchenko et al., 2015]. В остальных случаях кости (лошадь (Equus sp.J, лисица (Vulpes), птица, корова (Bos sp.)) происходят из заполнения погребений. По результатам радиоуглеродного датирования кости лошади из заполнения отнесены к более раннему поселенческому слою памятника, эпохи неолита [Там же]. Поэтому использовать видовые определения костей животных из заполнения для характеристики хозяйства одиновского населения, оставившего могильник Преображенка 6, некорректно.
Дополнительную информацию об объектах промысла второй половины III тыс. до н.э. дают остеологические материалы из одиновских полуземляночных конструкций (№ 4, 5) на памятнике Тартас 1 [Молодин и др., 2006]. В силу плохой сохранности костей и их немногочисленности вряд ли следует признать данную выборку исчерпывающей. Тем не менее в трех ямах (одна из них зольная) жилой конструкции 4 были обнаружены кости рыб. В хозяйственной конструкции 5 единственной находкой из кости являлась фаланга медведя. Таким образом, скудные материалы одиновских построек второй половины III тыс. до н.э. не позволяют охарактеризовать хозяйство и особенности питания людей. По ним можно лишь судить о вероятном потреблении рыбы и мяса млекопитающих.
Материалы и методы
Использование изотопного анализа костей (коллаген) человека и животных значительно расширяет возможности как при оценке питания древнего населения, так и при характеристике основных направлений хозяйственной деятельности.
При реконструкции питания по изотопным данным исходят из принципа трофической цепи («мы то, что мы едим»). Углерод и азот являются составной частью любой органической еды человека. При потреблении он аккумулирует в себе изотопы предыдущих пищевых звеньев. Особенности диеты человека (как и любого организма) отражаются в составе его тканей (кость, зуб, ногти, волосы и т.д.). Изотопный состав зубов отражает «диету детства» организма. Кости
сохраняют информацию о питании человека или животного в течение последних 10 лет жизни. Человек, являясь частью пищевой цепи, как правило, стоит на более высоком трофическом уровне по отношению источникам еды. Основные пищевые компоненты человеческой диеты в средней полосе континентальной Евразии — растения, мясо животных (диких и домашних), молочные продукты и рыба [Pate, 1994].
В мировой практике использования биоархеологических методов считается, что изотопный анализ содержания азота (ö15N) и углерода (ö13C) в костях человека и животных позволяет различать: 1) типы экосистем (морская или наземная) и 2) климатические зоны (аридная или гу-мидная), в которых обитал индивид; 3) дискретные геохимические среды (например, водные источники с отложениями различного геологического возраста и/или происхождения); 4) трофический уровень индивида (от первичных производителей к травоядным и хищникам); 5) растения групп С3 и С4, пути фотосинтеза в диете [Pate, 1994, p. 162].
Значения азота (ö15N) напрямую указывают на место потребителя в трофической цепи: чем ö15N выше, тем более высокую трофическую ступень занимает анализируемый организм. Обитатели морских и пресноводных водоемов (млекопитающие, рыба), как правило, имеют более длинную пищевую цепочку, чем наземные животные, поэтому ö1 N у них выше. Обогащение потребителя азотом на каждом трофическом уровне в среднем увеличивается на 3-6 %% [Hedges, Reynard, 2007; O'Connell et al., 2012].
При реконструкции диеты человека важно проанализировать изотопные значения основных участников трофической цепи (растения, рыба, животные). Однако эти компоненты не всегда представлены в археологических материалах (например, растения или рыба). Поэтому в качестве референтной базы используются данные современных образцов или археологических образцов из других культур, бытовавших в схожих экологических условиях. Анализ стабильных изотопов некоторых всеядных и плотоядных позволяет в некоторых случаях лучше представить состав пищи человека. Так, значения изотопов хищных животных (например, волка) отражают потребление, основанное на мясе травоядных, а всеядных млекопитающих (например, медведя) — на мясе животных и растениях (ягоды). В некоторых регионах (большие реки с перекатами) состав пищи медведя дополняется рыбой, однако это будет отражено на изотопном уровне трофическим сдвигом (по азоту). Наиболее приближенными человеку в ряде случаев оказываются значения изотопов собаки, как всеядного животного-компаньона, питающегося в том числе пищевыми отбросами (напр.: [Privat et al., 2005]). Зная основные компоненты структуры питания всеядных и хищных животных, можно точнее определить основу диеты людей.
Для изотопного анализа нами был взят 31 антропологический образец. Из них основная доля — кости (n = 27), в меньшей степени — зубы (n = 4). Наиболее представительные выборки происходят из материалов могильников Сопка 2/4А (n = 12) и Преображенка 6 (n = 12). Анализируемый материал — органическое вещество (коллаген), выделяемый из кости4.
Для построения трофической цепи были привлечены как биологические материалы из археологических памятников, так и современные данные. К числу последних относятся суммарные данные по грибам семейства Boletaceae (неопубликованные результаты, n = 4), костным образцам косули (Caprelous pygargus, n = 1) и речного карася5 (Carassius carassius, n = 1). Из материалов андроновского могильника Тартас 1 взяты образцы представителей травоядных (лошадь (Equus caballus, n = 1) и корова (Bos maurus, n = 1) и всеядных животных (медведь (Ursus arctos), n = 2) (табл. 2). Также для реконструкции диеты привлечены суммарные изотопные данные по рыбам из материалов городища Чича 1 [Privat et al., 2005, p. 432] и овце (Ovis/Capra) из могильника Преображенка 6 (табл. 2) [Marchenko et al., 2015]. Для сравнительного изотопного анализа животных и людей были привлечены данные по материалам городища поздней бронзы — переходного от бронзы к железу времени Чича 1 [Privat et al., 2005; Чича..., 2009, с. 146-149]. Памятник расположен в южной части Барабинской лесостепи в 155 км к югу от могильников Тартас 1 и Сопка 2/4А и в 145 км к ЮЗ от некрополя Преображенка 6. Полагаем, что ихтиологические остатки из городища Чича 1 отражают рыболовецкую деятельность населения в первую очередь на двух ближайших озерах — Малая и Большая Чича. Таким образом, образцы живот-
4
Изотопный анализ выполнен в лаборатории пробоподготовки ЦКП «Геохронология кайнозоя» СО РАН (г. Новосибирск).
Образцы косули и рыбы происходят с территории Венгеровского района Новосибирской области, где расположены памятники Сопка 2/4А и Тартас 1. Карась выловлен в том же районе в р. Тартас.
ных и рыб либо происходят из тех же памятников, что и анализируемые останки людей, либо соответствуют той же экологической нише.
Таблица 2
Содержание б130 и б15И в грибах и коллагене животных и рыб
Происхождение образца Вид 513C, % Ö15N, %
Преображенка 6 Оу/'в/Сарга -19,3 6,9
Современный, р. Тартас Рыба (карась) -23,6 3,6
Чича 1 Рыбы -22,5 10,5
Тартас 1 Лошадь -21,7 6,6
Тартас 1 Корова -23,0 6,9
Современный Косуля -23,5 4,5
Современный Грибы (Во!е1асеае) -24,8 8,1
Результаты
Наземные животные, рыбы, грибы
Подавляющая часть растений на Земле относится к группе С3. Содержание б13С в растениях группы С3 варьируется от -35 до -21 %о (среднее -28 %о). Растения группы С4 составляют незначительную часть флоры на планете и распространены, как правило, в южных широтах (просо, кукуруза, сахарный тростник и др.). Содержание б13С в растениях группы С4 — от -16 до -7 % (среднее -13 %) [Pate, 1994]. Как следует из графика на рис. 2, употребления растений группы С4 ни проанализированными людьми, ни животными не отмечено. Общий фон потребления растительной пищи животными и человеком составляют растения группы С3 — основные представители флоры Северной Азии [Cerling, Quade, 1993].
Диапазон значений по углероду у травоядных (лошадь, корова, косуля) — от -23,5 до -21,7 % (табл. 2, рис. 2). Это указывает на единую экологическую нишу, в основе которой находятся растения группы С3. В этом же диапазоне расположены значения б13С у медведей. Более тяжелые значения б13С у Ovis/Capra (-19,3 %) из могильника Преображенка 6. Такую разницу в содержании углерода у животных можно объяснить влиянием «canopy effect» («эффект навеса») [Vogel, 1978]. Суть его заключается в том, что растительность густых лесов обеднена углеродом (б13С) по сравнению с флорой открытых территорий. Это связано с особенностями лесной экосистемы: фотосинтез травы, кустарников замедлен в силу своеобразного природного барьера — густого покрова леса. Активнее процессы обмена углерода происходят в верхних ветках больших деревьев и медленнее внизу, на затененных территориях. Поэтому для лесной экосистемы характерны более низкие значения углерода (б13С) [Farquhar et al., 1982; van der Merwe, Medina, 1991]. Соответственно у животных, питающихся ветками деревьев и растительностью в лесу, значения углерода (б13С) ниже по сравнению с животными «открытых» пространств. Другой вариант объяснения более тяжелых значений углерода у овцы — длительное время пребывания на южной территории (современный Казахстан), где животное могло иметь смешанный характер питания — употреблять растения и группы С3, и группы С4 [Motuzaite Matuzeviciute et al., 2015]. В любом случае разница в содержании углерода у животных позволяет диагностировать иной регион выпаса у овцы (степь?), в то время как лошадь и корова питались такой же местной растительностью лесных и лесостепных пространств, что косуля и медведь.
По значению б13С лоси (-20,5 %) из остеологической коллекции городища Чича 1 занимают промежуточное положение между современной косулей, коровой и лошадью из могильника Тартас 1, с одной стороны, и овцой (Ovis/Capra) из могильника Преображенка 6 — с другой [Чича..., 2009, с. 148, рис. 1; Privat et al., 2005, p. 432, fig. 5]. Более высокие значения углерода б13С у лосей из Чичи 1 по сравнению с животными из памятника Тартас 1 и современной косулей также подтверждают гипотезу о влиянии «canopy effect» на изотопные значения растительности и животных Барабинской лесостепи. Они могут сигнализировать, что ареал обитания лосей в районе озер Малая и Большая Чича характеризовался более открытыми пространствами, чем в центральной части Барабинской лесостепи. В то же время еще более открытыми (степными?) территориями характеризовалось место выпаса овцы (Ovis/Capra) из Преображенки 6.
Среди всех возможных источников питания наиболее низкие значения углерода характерны для грибов -24,8 % (табл. 2, рис. 2). Значение углерода у грибов находится в диапазоне, характерном для растений группы С3, и в целом соответствует общему фону автохтонных растений и животных, ими питающихся.
Рис. 2. Значения б13С и 616N в костях людей, наземных животных, рыб и в грибах.
Наиболее низкие значения 615N соответствуют представителю дикой фауны — косуле (+4,5 %о) (табл. 2, рис. 2). Домашние травоядные (корова, лошадь) имеют более высокое содержание 615N (от +6,6 до +6,9 %). Традиционно повышение уровня азота в растениях и соответственно в коллагене травоядных животных связывают с более аридными или засоленными территориями [Heaton, 1987; Heaton et al., 1986]. Эту закономерность полностью подтверждают изотопные характеристики кости овцы (Ovis/Capra) из могильника Преображенка 6. У нее по сравнению с косулей более высокое содержание не только б13С, но и 615N (табл. 2, рис. 2). Оба показателя, в свою очередь, близки к значениям углерода и азота в костях Ovis/Capra периода бронзы — тюркского времени из Северного Казахстана (б13С от -19,8 до -17,6 %; 615N от +5,3 до +11,5 %) [Motuzaite Matuzeviciute et al., 2015 p. 27, table 2]. Это может указывать на схожие пастбищные места Ovis/Capra.
Однако в отношении домашних животных (лошадь и корова) из памятника Тартас 1 напомним, что довольно низкие значения б13С указывают на лесную-лесостепную полосу в качестве их основного места обитания. Причина же разницы в уровне азота кроется, видимо, в особенностях содержания и питания домашних животных. Более высокое содержание азота также характерно для домашних животных из городища Чича 1 по сравненю с дикими травоядными [Чи-ча..., 2009, с. 148, рис. 1].
Более высокий трофический уровень среди анализируемых животных занимает медведь (табл. 2, рис. 2). Разница в содержании азота между медведем и косулей составляет 3,7-4,0 %, а между ним и современным карасем из р. Тартас — 4,6-4,9 %. Эти значения находится в пределах допустимых норм трофического сдвига (3-6 %) [Hedges, Reynard, 2007; O'Connell et al., 2012]. Сообразно этому анализируемые образцы костей медведей показывают, что основу их питания составляло мясо травоядных млекопитающих. Вместе с тем 51SN в костях рыб из Чичи 1 существенно выше (+10,5 %), чем в образцах костей медведей из Тартаса 1 (от +8,2 до +8,5 %), что исключает ее из питания последних. Небольшая доля растений группы С3 (ягод, например) в составе пищи медведя также не исключена. Очевидно, что если бы структура питания человека была основана на мясе местных травоядных млекопитающих, то значения стабильных изотопов человека соответствовали бы значениям изотопов медведя.
Большая дифференциация по значениям азота наблюдается между рыбами из озер Малая и Большая Чича (+10,5 %%), с одной стороны, и карасем из р. Тартас (+3,6 %%) — с другой (табл. 2, рис. 2). Объяснений этому факту два. Во-первых, в суммарном показателе для городища Чича 1 объединены изотопные значения по хищным (щука, окунь) и нехищным (карась) рыбам [Privat et al., 2005, p. 432]. Согласно принципу трофической цепи содержание азота у нехищных рыб ниже, чем у хищных. График на рис. 5 в работе K. Privat с соавторами как раз демонстрирует более низкий уровень азота у карасей и более высокий у окуней и щук [Ibid., p. 432, fig. 5]. Во-вторых, более молодые рыбы, вероятно, имеют более низкие значения азота, чем крупные особи. Возраст карася из р. Тартас по жаберным крышкам — 1-2 года. Рыба из городища Чича 1, судя по размерам чешуи, более возрастная — 6-10 лет.
Таблица 3
Содержание б13С и 51SN в костях людей одиновской культуры Барабинской лесостепи
Период Памятник № могилы/ скелета Пол/возраст Материал 513C, % Ö15N, % Среднее Ö13C, % Среднее Ö15N, %
Первая Тартас 1 193 5/30-35 Кость -23,1 13,1 -23,6 13,5
половина 270 2/35-40 Кость -23,8 13,3
III тыс. до н.э. 273 ? Кость -24,8 14,3
274 ? Кость -23,8 13,3
286 2/20-25 Кость -23,2 14,3
382 ? Кость -23,0 12,5
Сопка 2/4А 165 ¿7 40-45 Кость -23,1 11,9 -23,0 12,4
178 ¿7 35-40 Кость -23,0 12,4
180 2/40-50 Кость -24,5 13,7
208/6 2/18-20 Кость -23,1 11,1
210/1 ¿/ 40-50 Кость -22,5 11,7
253 2^и1ШБ Кость -23,2 12,5
278 2/35 Кость -22,9 11,8
518/1 2/35 Кость -23,4 11,8
532 ¿/20-25 Кость -23,2 11,6
543 аdultus Кость -21,7 14,3
564 2/40-50 Кость -23,0 11,9
569/1 2/? Кость -22,6 13,8
Последняя Тартас 1 487 2/19-24 Кость -20,7 13,1 -20,7 13,1
треть Преображенка 6 4 ¿/40-50 Кость -22,7 — -21,3 13,6
III тыс. до н.э. 8 ¿/30-35 Зуб -21,4 12,7
24 ¿/30-35 Кость -20,7 14,9
24 ¿/30-35 Зуб -21,8 13,2
27 ¿/35-40 Кость -20,6 13,5
27 ¿/35-40 Зуб -22,8 13,9
28 ¿^dultus Кость -20,2 13,1
28 ¿^dultus Зуб -19,9 12,5
36 ¿/40-45 Кость -22,2 13,3
48 ¿Datums Кость -20,9 13,9
59 ¿/25-30 Кость -21,5 13,4
61 ¿/45-50 Кость -20,8 14,8
Человек
Анализ изотопов б С и ö15N в коллагене костей одиновского населения Барабинской лесостепи стабильно показывает довольно высокие значения азота на протяжении всего III тыс. до н.э. — от +11,1 до +14,9 %о (табл. 3, рис. 2). Среднее значение 615N для ранних одиновцев +13 %о, для поздних +13,4 %о. Разница в содержании азота между травоядными животными и ранними оди-новцами составляет 6,7 %о, а между травоядными животными и поздними одиновцами — 7,2 %6, что превышает нормы допустимого трофического сдвига (до 6 %). Разница в уровне азота между рыбой из городища Чича 1 и людьми значительно меньше и входит в допустимые нормы: 2,5 %о для
Изотопическая разница между ранними и поздними одиновцами рассчитывается на основе средних значений пар памятников — Сопка 2/4А и Тартас 1 (1-я хронологическая группа), с одной стороны, и Преображенка 6 и Тартас 1 (2-я хронологическая группа) — с другой. Суммарный показатель 615Ы у травоядных животных включает значения для овцы, коровы, лошади и косули.
ранних одиновцев и 2,9 %% для поздних одиновцев. Поэтому можно заключить, что основу диеты людей одиновской культуры составляла рыба из рек или/и озер. Другим возможным источником питания людей наряду с рыбой могли являться грибы. Тестирование трубчатых грибов семейства Boletaceae (белый гриб, подберезовик) выявило высокое содержание азота (+8,1 %), что позволяет видеть в них один из возможных источников пищи человека (табл. 2, рис. 2). Также, возможно, в течение всего III тыс. до н.э. в качестве пищи использовались местные растения и мясо всеядных животных (медведь) (рис. 2). Однако по этнографическим данным известно, что добыча медведя местным населением не имела регулярного характера. Вместе с тем изотопные данные не исключают вероятности потребления людьми мяса травоядных (лось, косуля), однако их доля в общем рационе была существенно меньше, чем рыбы.
Между разными популяциями одиновской культуры наблюдаются небольшие различия. Так, чуть более низкое содержание азота характерно для индивидуумов из могильника Сопка 2/4А (+12,4 %) (табл. 3, рис. 2). Это может указывать на большую долю в потреблении мяса травоядных млекопитающих, чем рыбы, в сравнении с остальными популяциями (Преображен-ка 6, Тартас 1 (1 и 2-я хронологические группы)).
Важно также отметить, что по значениям углерода анализируемые популяции разделяются хронологически. Так, более низкие значения б13С характерны для населения первой половины III тыс. до н.э. (-23,6 %, Тартас 1 (1-я хронологическая группа), и -23,0 % (Сопка 2/4А); среднее значение -23,3 %). В коллагене костей людей последней трети III тыс. до н.э. содержание б13С увеличивается до -20,7 % (Тартас 1 (2-я хронологическая группа)) и -21,3 % (Преображенка 6) (среднее -21 %) (табл. 3, рис. 2). Разница в содержании углерода между двумя хронологическими группами составляет 2,3 %. Этот сдвиг сигнализирует об изменении в пищевых источниках. Рыба по-прежнему и в конце III тыс. до н.э. оставалась основным пищевым ресурсом для населения Барабинской лесостепи (сохраняются высокие значения азота), а изменения коснулись потребления травоядных животных. Судя по всему, в это время дополнительным источником питания являлись не только млекопитающие центральной части Барабинской лесостепи, но и травоядные более южного происхождения, аналогичные Ovis/Capra из Преображенки 6.
Обсуждение
Сравнивая изотопные данные по людям одиновской культуры III тыс. до н.э. (обе хронологические группы) с данными по ирменскому населению Барабинской лесостепи эпохи поздней бронзы (вторая половина II тыс. до н.э.), следует отметить, что у последних уровень азота (+14,5 %) и углерода (-19,5 %) выше на 1,1 % и 1,5 % соответственно. Сравнительно высокие показатели обоих изотопов мы связываем с двумя причинами. Во-первых, с более аридными климатическими условиями и более «открытыми» лесостепными ландшафтами месторасположения памятника Чича 1 относительно рассматриваемых здесь могильников. А во-вторых, с изменением типа экономики. Для ирменцев городища Чича 1 реконструируют комплексное хозяйство и диету, основанную в первую очередь на потреблении рыбы и наземных животных (диких и домашних) [Privat et al., 2005]. Об этом свидетельствуют не только изотопные, но и другие биоархеологические данные — многочисленные кости рыб и животных из ирменской части городища [Чича..., 2009, с. 128]. Что касается одиновского населения, то пока столь убедительных зооархеологических данных не накоплено.
Изотопные значения в костях людей елунинской культуры (Телеутский Взвоз 1) Верхнего Приобья, синхронной поздним одиновцам Барабы, имеют более низкие показатели ö15N (+12,9 %) и высокие б13С (-19,7 %). Сравнительно низкие значения азота указывают на большее потребление елунинцами белка животного происхождение, чем рыбы. Вместе с тем G. Motuzaite Matuzeviciute с соавторами не исключают потребление рыбы населением Верхнего Приобья в эпоху бронзы [2016, р. 8]. Значения б13С у елунинцев выше (-19,7 %), чем у поздних одиновцев (разница 1,3 %). Изучая изотопные значения для костей людей и животных Верхнего Приобья и Северного Казахстана на протяжении неолита — развитой бронзы, коллектив исследователей пришел к выводу, что изменения изотопных сигналов в костях людей связаны не с колебаниями климата, а с изменением характера экономики (подвижное скотоводство) и питания людей [Motuzaite Matuzeviciute et al., 2016].
Сравнивая изотопные значения в коллагене поздних одиновцев и елунинцев с показателями для синхронных им групп населения Минусинской котловины (окуневская культура), можно отметить следующее. Окуневское население имеет еще более низкие значения азота (+11,6 %) и бо-
лее высокие — углерода (-18,7 %о) [Svyatko et al., 2013]. Из этого реконструируется смешанная диета, основанная главным образом на потреблении наземных травоядных и растений группы С3 [Ibid.]. Разница между окуневцами и поздними одиновцами в содержании азота составляет 1,8 %о, углерода — 2,3 %о. Таким образом, по сравнению с окуневцами Минусинской котловины одинов-ское население Барабинской лесостепи последней трети III тыс. до н.э. было в большей степени нацелено на эксплуатацию пищевых ресурсов из водных источников, чем из наземных. Елунин-ское население в этом плане занимало промежуточное положение между двумя популяциями.
Динамика, отмеченная в уровне стабильных изотопов (главным образом б13С) у одиновского населения на протяжении III тыс. до н.э., отражает, на наш взгляд, изменения в культурных связях и характере хозяйства населения. Одиновцы первой половины III тыс. до н.э. Барабинской лесостепи были ориентированы на местные ресурсы присваивающего хозяйства (рыболовство, охота, возможно, дикоросы (в том числе грибы)). Мы не склонны связывать появление единичных костей домашних животных (баран, бык) в одиновских погребальных комплексах первой половины III тыс. до н.э. с изменением характера экономики (комплексное хозяйство и появление скотоводческой отрасли). Скорее всего, кости домашних животных попали к ранним одиновцам уже в виде астрагалов, как предметы из «южного» мира (предметы игры или культовые). Один из возможных вариантов — по обмену со среднеазиатским населением оседло-земледельческого круга. Одним из примеров такого обмена являются находки в погребениях на Сопке 2/4А специфических каменных бус, материал и морфология которых указывают на их среднеазиатское происхождение [Молодин, 2012, с. 158-164].
Более широкое распространение астрагалов из костей мелкого рогатого скота в поселенческих и погребальных памятниках степных и лесостепных культур Евразии относится к более позднему периоду. Во второй половине III тыс. до н.э. они бытуют у населения синташтинской, петровской, алакульской, срубной [Подобед и др., 2014], елунинской [Кирюшин и др., 2003, с. 95-96], окуневской [Вадецкая и др., 1980, табл. XXV] и кротовской [Молодин, 1985] культур. В это же время эти предметы встречаются в поселенческих и ритуальных объектах оседло-земледельческого Бактрийско-Маргианского мира [Сатаев, 2008].
Некоторая трансформация в хозяйстве и питании одиновского населения Барабинской лесостепи происходит в последней трети III тыс. до н.э. Судя по изотопному составу углерода и азота в костях людей, а также сравнительным данным по синхронным и более поздним культурам, в диете по-прежнему доминирует рыба. Однако более высокие значения б13С у поздних одиновцев указывают на систематическое потребление мяса животных (или продуктов животноводства) более южного (степного?) происхождения, аналогичных Ovis/Capra из Преображенки 6. Мы связываем это с появлением у одиновцев доместицированных животных. Самих палеозоологических свидетельств в одиновских комплексах пока крайне мало, но кости домашних животных в это же время фиксируются в материалах ближайших соседних культур — кротовской Барабинской лесостепи [Молодин, 1985] и елунинской Верхнего Приобья [Кирюшин и др., 2003].
На наш взгляд, появление домашних животных в это время на рассматриваемой территории связано с новым этапом расселения европеоидного населения (индоевропейцев и индоа-риев) в степной и лесостепной полосе Евразии во второй половине III тыс. до н.э. [Клейн, 2010; Сарианиди, 2012; Чикишева, 2012]. В это время пастушеские коллективы вышли на границы своей северной азиатской периферии — Барабинской лесостепи. Вместе с пришлым населением в одиновскую культуру попадают не только домашние животные и навыки их разведения, но и развитая металлургия (сейминско-турбинский металлокомплекс). По всей видимости, периодическое потребление продуктов степного животноводства отразилось на изменении углеродного сигнала у людей одиновской культуры последней трети III тыс. до н.э. Похожая тенденция повышения б13С в костях людей наблюдается для соседней елунинской культуры Верхнего Приобья (б13С -19,7 %о (Телеутский Взвоз 1)), синхронной поздним одиновцам [Motuzaite Matuzeviciute et al., 2016]. Для нее также постулируются аналогичные изменения в характере хозяйства и питании. Однако, судя по изотопным данным (более высокие значения б13С), диета елунинцев все же содержала большую долю продуктов степного животноводства, чем рацион поздних одиновцев: в костях людей елунинской культуры содержание б13С на 1,3 %о выше.
Выводы
Таким образом, археологические данные первой половины III тыс. до н.э. свидетельствуют о присваивающем характере экономики одиновского населения, значительную роль в котором иг-
рала охота на лося (Сопка 2/4А). Изотопные данные позволяют выделить в ранней группе оди-новцев популяцию, ориентированную в большей степени на рыболовство (Тартас 1, 1-я группа). Практически полное отсутствие палеозоологических материалов и небольшой комплекс артефактов в погребениях поздних одиновцев не позволили напрямую судить о характере экономики населения и диете. Однако изотопные данные по поздним одиновцам, а также материал, привлеченный для сравнения, выявили изменения, произошедшие в питании населения Барабинской лесостепи на протяжении III тыс. до н.э. Эти изменения коснулись в первую очередь потребления продуктов степного животноводства.
Благодарности
Авторы искренне благодарят акад. В.И. Молодина за предоставленные для исследования материалы, Ph.D. С.В. Святко и Ph.D. Х. Пиецонку за обсуждение результатов работы и помощь в подготовке рукописи, а также анонимного рецензента за конструктивную критику.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
Вадецкая Е.Б., Леонтьев Н.В., Максименков Г.А. Памятники окуневской культуры. Л.: Наука, 1980. 148 с.
Кирюшин Ю.Ф., Грушин С.П., Тишкин А.А. Погребальный обряд населения эпохи ранней бронзы Верхнего Приобья (по материалам грунтового могильника Телеутский Взвоз I). Барнаул: АлтГУ, 2003. 333 с.
Клейн Л.С. Время кентавров. Степная прародина греков и ариев. СПб.: Евразия, 2010. 496 с.
Марченко Ж.В., Молодин В.И., Гришин А.Е., Орлова Л.А. Погребальные комплексы с предметами сей-минско-турбинского и кенкольского типов в Барабинской лесостепи (Западная Сибирь) и их радиоуглеродная хронология // Тр. IV (XX) Всерос. археол. съезда в Казани. Казань: Отечество, 2014. Т. I. С. 463-468.
Матвеев А.В., Аношко О.М. Зауралье после андроновцев: Бархатовская культура. Тюмень: Тюм. дом печати, 2009. 416 с.
Молодин В.И. Бараба в эпоху бронзы. Новосибирск: Наука, 1985. 200 с.
Молодин В.И. Памятник Сопка 2 на реке Оми: Культурно-хронологический анализ погребальных комплексов одиновской культуры. Новосибирск: ИАЭТ СО РАН, 2012. Т. 3. 220 с.
Молодин В.И., Епимахов А.В., Марченко Ж.В. Радиоуглеродная хронология культур эпохи бронзы Урала и юга Западной Сибири: Принципы и подходы, достижения и проблемы // Вестн. НГУ. Сер. История и филология. 2014. Т. 13. Вып. 3: Археология и этнография. С. 136-167.
Молодин В.И., Марченко Ж.В., Орлова Л.А., Гришин А.Е. Хронология погребальных комплексов одиновской культуры памятника Сопка 2/4А (лесостепная полоса Обь-Иртышского междуречья) // Древние культуры степей Евразии и их связь с цивилизациями. СПб.: ИИМК РАН: Периферия, 2012. Кн. 2. С. 237-242.
Молодин В.И., Новикова О.И., Гришин А.Е., Гаркуша Ю.Н., Марченко Ж.В., Рыбина Е.В., Пилипенко А.С., Лабецкий В.П. Изучение памятника эпохи развитой бронзы Тартас 1 // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск: ИАЭТ СО РАН, 2006. Т. XII, Ч. I. С. 422-427.
Молодин В.И., Парцингер Г., Гришин А.Е., Пиецонка Х., Новикова О.И., Чемякина М.А., Марченко Ж.В., Гаркуша Ю.Н., Шатов А.Г. Исследование могильника бронзового века Тартас 1 // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск: ИАЭТ СО РАН, 2004. Т. X, Ч. 1. С. 358-364.
Молодин В.И., Софейков О.В.. Дейч Б.А., Гришин А.Е., Чемякина М.А., Манштейн А.К., Балков Е.В., Шатов А.Г. Новый памятник эпохи бронзы в Барабинской лесостепи (могильник Тартас 1) // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск: ИАЭТ СО РАН, 2003. Т. IX, Ч. 1. С. 441-446.
Молодин В.И., Чемякина М.А., Дядьков П.Г., Софейков О.В., Михеев О.А., Позднякова О.А. Археолого-геофизические исследования памятника Преображенка 6 // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск: ИАЭТ СО РАН, 2004. Т. X, Ч. 1. С. 378-383.
Молодин В.И., Чемякина М.А., Позднякова О.А. Археолого-геофизические исследования памятника Преображенка 6 в Барабинской лесостепи // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск: ИАЭТ СО РАН, 2007. Т. XIII. С. 339-344.
Подобед В.А., Усачук А.Н., Цимиданов В.В. Таранные кости крупного рогатого скота в культурах эпохи бронзы степной и лесостепной Евразии // Теория и практика археологических исследований. 2014. № 2 (10). С. 31-56.
Сарианиди В.И. Переднеазиатские арии в Бактрии и Маргиане // Тр. Маргиан. археол. экспедиции. Т. 4: Исследования в Гонур Депе в 2008-2011 гг. М.: Старый Сад, 2012. С. 11-28.
Сатаев Р.М. Животные в хозяйстве и духовной жизни древнего населения Гонур Депе // Тр. Маргиан. археол. экспедиции. Т. 2. М.: Старый Сад, 2008. С. 143-160.
Святко С.В. Анализ зубных патологий населения Минусинской котловины (Южная Сибирь) эпох эне-олита-раннего железа: Новые данные по диете // Археология, этнография и антропология Евразии. 2014. № 2. С. 143-156.
Чикишева Т.А. Динамика антропологической дифференциации населения юга Западной Сибири в эпохи неолита-раннего железа. Новосибирск: ИАЭТ СО РАН, 2012. 468 с.
Чича — городище переходного от бронзы к железу времени в Барабинской лесостепи. Новосибирск: ИАЭТ СО РАН, 2004. Т. 2. 336 с.
Чича — городище переходного от бронзы к железу времени в Барабинской лесостепи. Новосибирск: ИАЭТ СО РАН, 2009. Т. 3. 248 с.
Ambrose S.H., Norr L. Experimental evidence for the relationship of the carbon isotope ratios of whole diet and dietary protein to those of bone collagen and carbonate // Prehistoric Human Bone: Archaeology at the Molecular Level. Berlin: Springer-Verlag, 1993. P. 1-37.
Cerling T. E., Quade J. Stable carbon and oxygen isotopes in soil carbonates // Climate Change in Continental Isotopic Records. Washington DC: Amer. Geophys. Union, 1993. P. 217-231.
Farquhar G.D., O'Leary M.H., Berry J.A. On the relationship between carbon isotope discrimination and the intercellular carbon dioxide concentration in leaves // Austral. Journ. of Plant Physiology. 1982. № 9. Р. 121-137.
Heaton T.H.E. The 15N/14N ratios of plants in South Africa and Namibia: Relationship to climate and coastal/saline environments // Oecologia. 1987. № 74. P. 236-246.
Heaton T.H.E., Vogel J.C., von la Chevallerie G, Collett G. Climatic influence on the isotopic composition of bone nitrogen // Nature. 1986. № 322. P. 822-823.
Hedges R.E.M., Reynard L.M. Nitrogen isotopes and the trophic level of humans in archaeology // Journ. of Archaeol. Science. 2007. № 4. Р. 1240-1251.
Marchenko Z.V., Orlova L.A, Panov V.S., Zubova A.V., Molodin V.I., Pozdnyakova O.A., Grishin A.E., Uslamin E.A. Paleodiet, radiocarbon chronology, and the possibility of fresh-water reservoir effect for Preobra-zhenka 6 burial ground, Western Siberia: Preliminary results // Radiocarbon. 2015. Vol. 57, № 4. P. 595-610.
Motuzaite Matuzeviciute G., Lightfoot E., O'Connell T.C., Voyakin D., Liu X., Loman V., Svyatko S., Us-manova E., Jones M.K. The extent of cereal cultivation among the Bronze Age to Turkic period societies of Kazakhstan determined using stable isotope analysis of bone collagen // Journ. of Archaeol. Science. 2015. № 59. P. 23-34.
Motuzaite Matuzeviciute G., Kuryushin Yu. F., Rakhimzhanova S. Zh., Svyatko S., Tishkin A.A., O'Connell T.C. Climatic or dietary change? Stable isotope analysis of Neolithic-Bronze Age populations from the Upper Ob and Tobol River basins // The Holocene. May 12, 2016. P. 1-11 [Электрон. ресурс]. Режим доступа: http://hol.sagepub.com/content/early/2016/05/11/0959683616646843.
O'Connell T.C., Kneale C.J., Tasevska N., Kuhnle G.G.C. The diet-body offset in human nitrogen isotopic values: A controlled dietary study // American Journ. of Phys. Anthrop. 2012. Vol. 149, № 3. P. 426-434.
O'Connell T.C., Levine M.A., Hedges R.E.M. The importance of fish in diet of central Eurasian peoples from the Mesolithic to Iron Age // Prehistoric Steppe Adaptation and the Horse. Cambridge: McDonald Institute for archaeological research, 2003. P. 253-268.
Pate F.D. Bone chemistry and paleodiet // Journ. of Archaeol. Method and Theory. 1994. Vol. 1, № 2. P. 161-209.
Privat K., Schneeweiss J., Benecke N., Vasil'ev S.K., O'Connell T., Hedges R., Craig O. Economy and diet at the Late Bronze Age — Iron Age site of Chicha: artefactual, archaeozoological and biochemical analysis // Eurasia Antiqua. 2005. Bd 11. P. 419-449.
Shishlina N.I., Zazovskaya E.P., van der Plicht J., Hedges R.E.M., Sevastyanov V.S., Chichagova O.A. Pa-leoecology, subsistence, and 14C chronology of the Eurasian Caspian steppe Bronze Age // Radiocarbon. 2009. № 51 (2). P. 481-499.
Svyatko S.V., Schulting R.J., Malory J, Murphy E.M., Reimer P.J., Khartanovich V.I., Chistov Y.K., Sab-lin M.V. Stable isotope dietary analysis of prehistoric populations from the Minusinsk Basin, Southern Siberia, Russia: А new chronological framework for the introduction of millet to the eastern Eurasian steppe // Journ. l of Archaeol. Science. 2013. № 40. P. 3936-3945.
Van der Merwe N.J., Medina E. The canopy effect, carbon isotope ratios and foodwebs in Amazonia // Journ. of Archaeol. Science. 1991. № 18. P. 249-259.
Ventresca Miller А., Usmanova E., Logvin V., Kalieva S., Shevnina I., Logvin A., Kolbina A., Suslov A., Privat K., Haas K., Rosenmeier M. Subsistence and social change in central Eurasia: Stable isotope analysis of populations spanning the Bronze Age transition // Journ. of Archaeol. Science. 2014а. № 42. P. 525-538.
Ventresca Miller А., Usmanova E., Logvin V., Kalieva S., Shevnina I., Logvin A., Kolbina A., Suslov A. Dental health, diet, and social transformations in the Bronze Age: Comparative analysis of pastoral populations in northern Kazakhstan // Quaternary Intern. 2014b. № 348. P. 130-146.
Vogel J.C. Recycling of CO2 in a forest environment // Oecologia Plantarum. 1978. № 13. P. 89-94.
Zh.V. Marchenko*, V.S. Panov**, A.E. Grishin**, A.V. Zubova**
•Novosibirsk State University Pirogov st., 2, Novosibirsk, 630090, Russian Federation
E-mail: [email protected]
"Institute of Archaeology and Ethnography, Siberian Branch, Russian Academy of Sciences Lavrentieva prospect, 17, Novosibirsk, 630090, Russian Federation
E-mail: [email protected]; [email protected]; [email protected]
RECONSTRUCTION AND DYNAMICS OF FOOD STRUCTURE OF THE ODINO PEOPLE IN THE BARABA FOREST-STEPPE AREA DURING THE 3rd MILLENNIUM BC: ACCORDING TO ARCHAEOLOGICAL AND ISOTOPIC DATA
The paper aims at reconstructing the paleodiet of the Early Bronze Age population in the Baraba forest-steppe area of Western Siberia (the Odino culture). The study is based on materials of three large necropoleis of Sopka 2/4A, Tartas 1 and Preobrazhenka 6. Two chronological groups of the Odino culture burials have been defined by radiocarbon dating which gives us an opportunity to research the structure and changes in the paleodiet during the 3rd millennium BC. Reconstructions of the paleodiet are based on paleozoological determinations (including bone artifacts) and analyses of carbon (б13С) and nitrogen (616N) isotopes in human and faunal bones (including some modern faunal samples). Results of isotopic measurements indicate that fish had formed a basic food component in the subsistence of the Odino population throughout the 3rd millennium BC. High values of 616N in mushrooms (Boletaceae) do not exclude their important role along with fish in the human diet. A secondary food source for the Odino people was meat of herbivores and possibly also omnivores. The main game animal for the Odino population was an elk. Higher б13С values in human bones in the last third of the 3r millennium BC indicate changes in food sources. Preliminary, we associate this signal with an increased consumption of animal products of more southern origins (steppe?) by Odino people, which might be a result of the emergence of domesticated animals in economy.
Key words: Baraba forest-steppe area, Bronze Age, 3rd millennium BC, Odino culture, reconstruction of human paleodiet, isotopic analyses
DOI: 10.20874/2071-0437-2016-34-3-164-178
REFERENCES
Ambrose S.H., Norr L., 1993. Experimental evidence for the relationship of the carbon isotope ratios of whole diet and dietary protein to those of bone collagen and carbonate. Prehistoric Human Bone: Archaeology at the Molecular Level, Berlin: Springer-Verlag, P. 1-37.
Cerling T.E., Quade J., 1993. Stable carbon and oxygen isotopes in soil carbonates. Climate Change in Continental Isotopic Records, Washington DC: American Geophysical Union, р. 217-231.
Chikisheva T.A., 2012. Dinamika antropologicheskoi differentsiatsii naseleniia iuga Zapadnoi Sibiri v epokhi neolita — rannego zheleza [Dynamics of anthropological differentiation of population of the Southern part of Western Siberia in the Neolithic — Early Iron Age], Novosibirsk: IAET SO RAN, 468 p.
Farquhar G.D., O'Leary M.H., Berry J.A., 1982. On the relationship between carbon isotope discrimination and the intercellular carbon dioxide concentration in leaves. Australian Journal ofPlant Physiology, no. 9, р. 121-137.
Heaton T.H.E., 1987. The 15N/14N ratios of plants in South Africa and Namibia: Relationship to climate and coastal/saline environments. Oecologia, 1987. no. 74, p. 236-246.
Heaton T.H.E., Vogel J.C., von la Chevallerie G., Collett G., 1986. Climatic influence on the isotopic composition of bone nitrogen. Nature, no. 322, р. 822-823.
Hedges R.E.M., Reynard L.M., 2007. Nitrogen isotopes and the trophic level of humans in archaeology. Journ. of Archaeol. Science, no. 4, р. 1240-1251.
Kiriushin Iu.F., Grushin S.P., Tishkin A.A., 2003. Pogrebal'nyi obriad naseleniia epokhi rannei bronzy Verkhnego Priob'ia (po materialam gruntovogo mogil'nika Teleutskii Vzvoz I) [The funeral rite of the Early Bronze Age population of the Upper Ob River basin (based on ground burial Teleut Vzvoz I)], Barnaul: AltGU, 333 p.
Klein L.S., 2010. Vremya kentavrov. Stepnaya prarodina grekovi ariev [The time of Centaurs. Steppe ancestral homeland of the Greeks and Aryans], St. Petersburg: Evraziya, 496 p.
Marchenko Zh.V., Molodin V.I., Grishin A.E., Orlova L.A., 2014. Pogrebal'nye kompleksy s predmetami seiminsko-turbinskogo i kenkol'skogo tipov v Barabinskoi lesostepi (Zapadnaia Sibir') i ikh radiouglerodnaia khro-nologiia [Funerary complexes with Seima-Turbino and Kenkol type objects in the Baraba forest-steppe area (Western Siberia) and their radiocarbon chronology]. Trudy IV (XX) Vserossiiskogo arkheologicheskogo s'ezda v Kazani, vol. I, Kazan': Otechestvo, pp. 463-468.
Marchenko Z.V., Orlova L.A, Panov V.S., Zubova A.V., Molodin V.l., Pozdnyakova O.A., Grishin A.E., Uslamin E.A., 2015. Paleodiet, radiocarbon chronology, and the possibility of fresh-water reservoir effect for Preobrazhenka 6 burial ground, Western Siberia: Preliminary results. Radiocarbon, vol. 57, no. 4. P. 595-610.
Matveev A.V., Anoshko O.M., 2009. Zaural'e posle andronovtsev: barkhatovskaia kui'tura [The Trans-Urals after the Andronovo people: The Barkhatovo culture], Tiumen': Tiumenskii dom pechati, 416 p.
Molodin V.l., 1985. Baraba vepokhubronzy [Baraba in the Bronze Age], Novosibirsk: Nauka, 200 p.
Molodin V.l., 2012. Pamiatnik Sopka 2 na reke Omi: Kul'turno-khronologicheskii analizpogrebal'nykh kom-pleksov odinovskoi kul'tury [Sopka 2 site on the river Om: cultural and chronological analysis of the funerary complexes of the Odino culture], vol. 3, Novosibirsk: IAET SO RAN, 220 p.
Molodin V.l., Chemiakina M.A., Diad'kov P.G., Sofeikov O.V., Mikheev O.A., Pozdniakova O.A., 2004. Ark-heologo-geofizicheskie issledovaniia pamiatnika Preobrazhenka 6 [Archaeological and geophysical studies of the Preobrazhenka 6 site]. Problemy arkheologii, etnografii, antropologii Sibiri i sopredel'nykh territorii, vol. X, part 1, Novosibirsk: IAET SO RAN, pp. 378-383.
Molodin V.l., Chemiakina M.A., Pozdniakova O.A., 2007. Arkheologo-geofizicheskie issledovaniia pamiatnika Preobrazhenka 6 v Barabinskoi lesostepi [Archaeological and geophysical studies of the Preobrazhenka 6 site in the Baraba forest-steppe area]. Problemy arkheologii, etnografii, antropologii Sibiri i sopredel'nykh territorii, vol. Xlll, Novosibirsk: lAET SO RAN, pp. 339-344.
Molodin V.l., Epimakhov A.V., Marchenko Zh.V., 2014. Radiouglerodnaia khronologiia kul'tur epokhi bronzy Urala i iuga Zapadnoi Sibiri: Printsipy i podkhody, dostizheniia i problemy [Radiocarbon chronology of the Bronze Age cultures of the Urals and Southern part of Western Siberia: Principles and approaches, achievements and challenges]. VestnikNGU, Ser. lstoriia i filologiia, vol. 13, no. 3: Arkheologiia i etnografiia, pp. 136-167.
Molodin V.l., Marchenko Zh.V., Orlova L.A., Grishin A.E., 2012. Khronologiia pogrebal'nykh kompleksov odinovskoi kul'tury pamiatnika Sopka 2/4A (Lesostepnaia polosa Ob'-lrtyshskogo mezhdurech'ia) [Chronology of burial complexes of the Odino culture at the Sopka 2/4A site (forest-steppe area of the Ob-lrtysh interfluve)]. Drevnie kul'tury stepeiEvraziiiikhsviaz's tsivilizatsiiami, vol. 2, St. Petersburg: llMK RAN: Periferiia, pp. 237-242.
Molodin V.l., Novikova O.l., Grishin A.E., Garkusha lu.N., Marchenko Zh.V., Rybina E.V., Pilipenko A.S., La-betskii V.P., 2006. lzuchenie pamiatnika epokhi razvitoi bronzy Tartas 1 [The study of the Tartas 1 site (Middle Bronze Age)]. Problemy arkheologii, etnografii, antropologii Sibiri i sopredel'nykh territorii, vol. Xll, part l, Novosibirsk: lAET SO RAN, pp. 422-427.
Molodin V.l., Parzinger H., 2004, (ed.). Chicha — gorodishcheperekhodnogo ot bronzy kzhelezu vremeni v Barabinskoi lesostepi [Chicha, a settlement of the time of transition from the Bronze Age to the Early lron Age in the Baraba forest-steppe area], vol. 2, Novosibirsk: lAET SO RAN, 336 p.
Molodin V.l., Parzinger H., 2009, (ed.). Chicha — gorodishche perekhodnogo ot bronzy k zhelezu vremeni v Barabinskoi lesostepi [Chicha, a settlement of the time of transition from the Bronze Age to the Early lron Age in the Baraba forest-steppe area], vol. 3, Novosibirsk: lAET SO RAN, 248 p.
Molodin V.l., Parzinger H., Grishin A.E., Piezonka H, Novikova O.l., Chemiakina M.A., Marchenko Zh.V., Garkusha lu.N., Shatov A.G., 2004. lssledovanie mogil'nika bronzovogo veka Tartas 1 [The study of the burial site Tartas 1 of the Bronze Age]. Problemy arkheologii, etnografii, antropologii Sibiri i sopredel'nykh territorii, vol. X, part 1, Novosibirsk: lAET SO RAN, pp. 358-364.
Molodin V.l., Sofeikov O.V., Deich B.A., Grishin A.E., Chemiakina M.A., Manshtein A.K., Balkov E.V., Shatov A.G., 2003. Novyi pamiatnik epokhi bronzy v Barabinskoi lesostepi (mogil'nik Tartas 1) [A new burial ground of the Bronze Age in the Baraba forest-steppe area (necropolis Tartas 1)]. Problemy arkheologii, etnografii, antropologii Sibiriisopredel'nykh territorii, vol. lX, part 1, Novosibirsk: lAET SO RAN, pp. 441-446.
Motuzaite Matuzeviciute G., Lightfoot E., O'Connell T.C., Voyakin D., Liu X., Loman V., Svyatko S., Us-manova E., Jones M.K., 2015. The extent of cereal cultivation among the Bronze Age to Turkic period societies of Kazakhstan determined using stable isotope analysis of bone collagen. Journ. of Archaeol. Science, no. 59, p. 23-34.
Motuzaite Matuzeviciute G., Kuryushin Yu. F., Rakhimzhanova S. Zh., Svyatko S., Tishkin A.A., O'Connell T.C., 2016. Climatic or dietary change? Stable isotope analysis of Neolithic-Bronze Age populations from the Upper Ob and Tobol River basins. The Holocene, May 12, 2016, p. 1-11, available at: http://hol.sagepub.com/content/ early/2016/05/11/0959683616646843.
O'Connell T.C., Kneale C.J., Tasevska N., Kuhnle G.G.C., 2012. The diet-body offset in human nitrogen iso-topic values: A controlled dietary study. American Journ. of Physical Anthrop., vol. 149, no. 3, p. 426-434.
O'Connell T.C., Levine M.A., Hedges R.E.M., 2003. The importance of fish in diet of central Eurasian peoples from the Mesolithic to lron Age. Prehistoric Steppe Adaptation and the Horse, Cambridge: McDonald lnstitute for archaeological research, p. 253-268.
Pate F.D., 1994. Bone chemistry and paleodiet. Journ. of Archaeol. Method and Theory, vol. 1, no. 2, p. 161-209.
Podobed V.A., Usachuk A.N., Tsimidanov V.V., 2014. Tarannye kosti krupnogo rogatogo skota v kul'turakh epokhi bronzy stepnoi i lesostepnoi Evrazii [Hucklebones in the Bronze Age cultures of Eurasian steppe and forest-steppe]. Teoriia ipraktika arkheologicheskikh issledovanii, no. 2 (10), pp. 31-56.
Privat K., Schneeweiss J., Benecke N., Vasil'ev S.K., O'Connell T., Hedges R., Craig O., 2005. Economy and diet at the Late Bronze Age — lron Age site of Chicha: Artefactual, archaeozoological and biochemical analysis. Eurasia Antiqua, bd. 11, p. 419-449.
Sarianidi V.I., 2012. Peredneaziatskie arii v Baktrii i Margiane [Near Eastern Aryans in Bactria and Margi-ana]. Trudy Margianskoi arkheologicheskoi ekspeditsii, vol. 4: Issledovaniia v Gonur Depe v 2008-2011 gg., Moscow: Staryi Sad, pp. 11-28.
Sataev R.M., 2008. Zhivotnye v khoziaistve i dukhovnoi zhizni drevnego naseleniia Gonur Depe [Animals in economy and spiritual life of the ancient Gonur Depe population]. Trudy Margianskoi arkheologicheskoi ekspeditsii, vol. 2, Moscow: Staryi Sad, pp. 143-160.
Shishlina N.I., Zazovskaya E.P., van der Plicht J., Hedges R.E.M., Sevastyanov V.S., Chichagova O.A., 2009. Paleoecology, subsistence, and 14C chronology of the Eurasian Caspian steppe Bronze Age. Radiocarbon, no. 51 (2), р. 481-499.
Sviatko S.V., 2014. Analiz zubnykh patologii naseleniia Minusinskoi kotloviny (Iuzhnaia Sibir') epokh eneo-lita-rannego zheleza: Novye dannye po diete [Analysis of dental pathologies of the Minusinsk hollow (Southern Siberia) population of the Aeneolithic — Early Iron Age: New data about the diet]. Arkheologiia, etnografiia i antro-pologiia Evrazii, no. 2. pp. 143-156.
Svyatko S.V., Schulting R.J., Mallory J., Murphy E.M., Reimer P.J., Khartanovich V.I., Chistov Y.K., Sablin M.V., 2013. Stable isotope dietary analysis of prehistoric populations from the Minusinsk Basin, Southern Siberia, Russia: А new chronological framework for the introduction of millet to the eastern Eurasian steppe. Journ. l of Ar-chaeol. Science, no. 40, p. 3936-3945.
Vadetskaia E.B., Leont'ev N.V., Maksimenkov G.A., 1980. Pamiatniki okunevskoi kul'tury [The Okunevo culture sites], Leningrad: Nauka, 148 p.
Van der Merwe N.J., Medina E., 1991. The canopy effect, carbon isotope ratios and foodwebs in Amazonia. Journ. of Archaeol. Science, no. 18, p. 249-259.
Ventresca Miller А., Usmanova E., Logvin V., Kalieva S., Shevnina I., Logvin A., Kolbina A., Suslov A., Privat K., Haas K., Rosenmeier M., 2014а. Subsistence and social change in central Eurasia: Stable isotope analysis of populations spanning the Bronze Age transition. Journ. of Archaeol. Science, no. 42, p. 525-538.
Ventresca Miller А., Usmanova E., Logvin V., Kalieva S., Shevnina I., Logvin A., Kolbina A., Suslov A., 2014b. Dental health, diet, and social transformations in the Bronze Age: Comparative analysis of pastoral populations in northern Kazakhstan. Quaternary International, no. 348, p. 130-146.
Vogel J.C., 1978. Recycling of CO2 in a forest environment. Oecologia Plantarum, no. 13, p. 89-94.
