CC BY
84
7.3. РЕГЛАМЕНТАЦИЯ В УПК РФ
ПРАВИЛ, ЗАКРЕПЛЯЮЩИХ ДОПУСТИМОСТЬ ПОКАЗАНИЙ В УГОЛОВНОМ ПРОЦЕССЕ (КОМПАРАТИВИСТСКИЙ ПОДХОД)
Попов Артем Алексеевич, аспирант. Место учебы: Институт Международного права и экономики им. А.С. Грибоедова.E-mail: [email protected]
Аннотация
Задачи: 1) анализ норм УПК РФ и государств ближнего зарубежья, закрепляющих правила допустимости показаний как источников доказательств в уголовном судопроизводстве; 2) совершенствование уголовно-процессуального законодательства.
Методология: сравнительного правоведения.
Результаты: высказана дополнительная аргументация относительно существующих в теории уголовного процесса позиций, а также приведены новые предложения и рекомендации, касающиеся правовой регламентации правил о недопустимости доказательств.
Ключевые слова: сравнительное правоведение, доказательственное право, допустимость доказательств, показания, допрос.
REGULATION IN THE CODE OF CRIMINAL OF RUSSIA THE RULES, FIXING THE ADMISSIBILITY OF EVIDENCE IN
CRIMINAL PROCEEDINGS (COMPARATIVE APPROACH)
Popov Artem Alekseevch, postgraduate student. Place of study: Institute of International Law and Economics named after A.S. Griboedov.E-mail: [email protected]
Annotation
Task: 1) analysis of the norms of the Code of Criminal Procedure of Russia and the near abroad, establishes the right of the admissibility of testimony as sources of proof-ments in criminal proceedings; 2) improvement of the criminal-procedural legislation.
Methods: of Comparative Law.
Results: made additional arguments concerning the existing theory of criminal proceedings positions, as well as present new proposals and recommendations concerning the legal regulation of the rules on the inadmissibility of evidence.
Keywords: comparative law, law of evidence, the admissibility of evidence, testimony, questioning.
Допустимость - один из необходимых конституционно-правовых признаков доказательств. Согласно ч. 2 ст. 50 Конституции РФ, «при осуществлении правосудия не допускается использование доказательств, полученных с нарушением федерального закона». В легальном определении понятия доказательств, впервые включенном в отечественный уголовный процесс Основами уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик1958 г. (ч. 1 ст. 16) и воспроизведенном в. 1 ст. 69 УПК РСФСР, требование допустимости доказательств было выражено лаконично. Оно определялось в предъявляемом к органу дознания, следователю и суду требовании устанавливать имеющие значение для дела обстоятельства в определенном законом порядке.
В 1993 г. (год принятия Конституции РФ) ст. 69 УПК РСФСР была дополнена ч. 3 следующего содержания: «Доказательства, полученные с нарушением закона,
признаются не имеющими юридической силы и не могут быть положены в основу обвинения, а также использоваться для выяснения обстоятельств, перечисленных в статье 68 настоящего Кодекса».
Это нововведение (а оно воспроизведено и в действующем УПК РФ - ч. 1 ст. 75) в понятийном плане существенно дополняло легальную дефиницию допустимости доказательств в уголовном судопроизводстве. Однако в реальный уголовный процесс оно не способно было привнести ничего принципиально нового, поскольку не содержало в себе никаких процедурных правил. Вызывает также нарекания формулировка о невозможности использования недопустимых доказательств в качестве основы для обвинения, поскольку при этом напрашивается более, чем странный вывод о возможности их употребления для оправдания лица. (В этом отношении более приемлемой представляется норма, включенная в ч. 6 ст. 72 УПК Грузии, согласно которой недопустимые доказательства не могут быть положены в основу любого судебного решения).
Создатели УПК РФ, как и законодатели большинства государств ближнего зарубежья, сочли необходимым усилить нормативные требования, предъявляемые к признаку допустимости доказательств, путем создания совокупности норм (а следовательно и института уголовно-процессуального права), определяющих их недопустимость. Итогом этой работы явилось включение в УПК РФ статьи 75 «Недопустимые доказательства». (Значительная часть включенных в нее норм содержит правила, касающиеся исключительно допустимости собирания показаний). П.А. Лупинская, давая им общую характеристику, отмечала: «в изменении правовой регламентации института допустимости доказательств отразилось предпочтение законодателя, стоявшего перед дилеммой: установить истину любой ценой или сознательно снизить вероятность ее достижения, обеспечивая соблюдение конституционных прав граждан» [7, с. 5].
В специальной литературе неоднократно высказывалась точка зрения, согласно которой использование самого термина «недопустимые» для характеристики доказательств неправомерно [4, с. 109]. Обосновывается эта позиция тем, что отсутствие у фактических данных признака допустимости лишает их одного из необходимых свойств доказательств, а значит, в юридической фразеологии недопустимыми следует именовать сведения либо фактические данные, но не доказательства.
Для получения более полного представления о языке закона в рассматриваемом контексте мы обратились к УПК государств ближнего зарубежья, имевших в недалеком прошлом единую с российским уголовно-
процессуальным законодательством научную и право-
1
вую основу .
Статьи, именуемые также как и в УПК РФ, - «Недопустимые доказательства», - содержатся лишь в УПК Грузии (ст. 72) и Украины (ст. 87 - 89). В структуре УПК Беларуси, Литвы, Таджикистана, Узбекистана и Эстонии отсутствуют отдельные статьи, посвященные до-
1 В официальных названиях государств ближнего зарубежья (за исключением Грузии, Туркменистана и Украины) наличествует термин, указывающий на форму правления - «Республика». Однако в юридической литературе широко применяются два способа сокращения из наименования - с применением аббревиатуры или без слова «Республика». В настоящей статье использован второй вариант сокращения. (УПК Латвии именуется Уголовно-процессуальным законом). Заметим также, что официальный текст УПК на русском языке принимается лишь Парламентом Республики Казахстан.
пустимости доказательств. Законодатели этих государств включили соответствующие нормы в иные статьи кодексов, например, в УПК Беларуси в ст. 105 «Оценка доказательств», в УПК Эстонии в ст. 64 «Общие условия собирания доказательств». В УПК Азербайджана и Латвии аналогичные статьи (ст. 125 и 130 соответственно) именуется «Допустимые доказательства».
В УПК других соседних государств содержится более удачное, на наш взгляд, название анализируемых нами статей. Например, в ст. 112 УПК Казахстана, ст. 94 УПК Молдовы ст. 126 УПК Туркмении они названы «Фактические данные, недопустимые в качестве доказательств». Думается, это наименование следует использовать и в будущем УПК РФ при условии сохранения в его структуре соответствующей статьи.
На наш взгляд, должно быть ясное понимание также того, что применительно к допросу как средству получения показаний институт недопустимых доказательств составляют нормы, содержащиеся не только в статьях, именуемых «Недопустимые доказательства», но и в других статьях анализируемых кодексов. Ими, прежде всего, являются запретительные нормы, регламентирующие процедуру допроса. (Таковы, например, нормы, включенные в ч. 4 ст. 173 и ч. 2 ст. 189 УПК РФ). В широком смысле в поле зрения исследователей и практикующих юристов должен быть гораздо больший круг правил - о месте, времени, продолжительности допроса, круге лиц, присутствующих при его производстве и др., - поскольку закон гласит о необходимости соблюдения всех его предписаний. (Другое дело, что последствия их нарушения не могут оцениваться однозначно).
В рамках настоящей статьи мы ограничимся рассмотрением с позиций сравнительного правоведения ряда основных запретительных и обязывающих норм, регламентирующих недопустимость показаний, а также процедуру допроса.
1. Согласно п. 1 ч. 2 ст. 75 УПК РФ, недопустимыми доказательствами являются «показания подозреваемого, обвиняемого, данные в ходе производства по уголовному делу в отсутствие защитника, включая случаи отказа от защитника, и не подтвержденные подозреваемым, обвиняемым в суде».
Отношение к этой норме в специальной литературе крайне неоднозначное - от полного одобрения до категорического отрицания. В.А. Лазарева считает ее важной гарантией обеспечения права обвиняемого на защиту, осуществляемую им самостоятельно или с участием защитника [5, с. 248 - 349]. По мнению С.А. Новикова, данное предписание закона содержит правило, которое явно вышло за пределы конституционной нормы и принципа законности в уголовном процессе. Недопустимыми в нем признаны сведения, которые получены в строгом соответствии с законом [9, с. 41]. В.П. Божьев и Е.А. Доля утверждают, что п. 1 ч. 2 ст. 75 УПК РФ не соответствует целому ряду принципов уголовного судопроизводства. В их числе, законность, право подозреваемого и обвиняемого на защиту, свобода оценки доказательств, независимость судей и подчинение их только закону [8, с. 262].
В специальной литературе распространена позиция, согласно которой норма, включенная в п. 1 ч. 2 ст. 75 УПК РФ является дискриминационной, так как ограничивает право на защиту тех обвиняемых, которые имеют защитника, по сравнению с теми, кто свое право на защиту реализует самостоятельно [4, с. 112]. Объясняется это обстоятельство тем, что правило по-
добного содержания подталкивает подозреваемых и обвиняемых к отказу от помощи защитника, чтобы иметь благоприятную для себя возможность последующего отказа от показаний и в суде. С логикой подобного рода рассуждений в принципе можно согласиться.
По мнению Н.М. Кипниса анализируемая норма «не имеет никакого логического объяснения и не вытекает из принципов уголовного судопроизводства. «Это норма, которой мы можем пользоваться, но обольщаться, что она представляет собой развитие института допустимости, я думаю, нельзя» [3, с. 13]. Однако логическое объяснение анализируемому требованию закона есть. Заключается оно далеко не в том (как иногда об этом пишут), что подобный шаг был предпринят в интересах адвокатского сообщества [3, с. 13; 17, с. 204]. УПК РФ разрабатывался в условиях мощной критики всей правоохранительной системы. При этом обоснованная забота о гарантиях обеспечения прав обвиняемого и других участников уголовного процесса в ряде случаев возобладала над гарантиями обеспечения интересов правосудия.
Перечень негативных высказываний ученых-процессуалистов можно было бы продолжить, однако аргументация сторонников и противников рассматриваемой нормы неминуемо повторяется. В этой связи мы ограничимся здесь мнением В.Т. Томина, оценивающего ее - критику - как убийственную, но заслуженную. «Пункт 1 ч. 2 ст. 75 ... в современной отечественном уголовном процессе, - пишет ученый, - определенно исходит из презумпции виновности следователя или, по крайней мере, к его склонности к фальсификации доказательств» [17, с. 241]. И еще. Сопоставляя между собой требования ч. 2 ст. 17 УПК РФ, согласно которой никакие доказательства не имеют заранее установленной силы, и норму пункта 1 ч. 2 ст. 75 Кодекса, В.Т. Томин не без иронии пишет: «трудно не прийти к выводу, что многие установленные в ходе уголовного судопроизводства сведения имеют заранее установленное бессилие» [17, с. 246].
Дополнительно к приведенным выше аргументам других авторов можно отметить следующее. Во-первых, для придания устным сообщениям статуса доказательств должны быть выполнены два закрепленных в ст. 74 УПК РФ условия: 1) они должны устанавливаться одним из перечисленных в ч. 2 данной статьи источников; 2) их получение должно быть осуществлено с помощью установленных Кодексом процедур. Участие же защитника при производстве всех без исключения допросов Кодексом не установлено. Согласно пункту 5 ч. 1 ст. 53 УПК РФ защитник вправе участвовать в допросе подозреваемого, но вправе и не участвовать (за исключением случаев его обязательного участия). Более того, в случае отказа обвиняемого от участия защитника в допросе, последний не может присутствовать при проведении этого следственного действия. Во-вторых, в ст. 87 УПК РФ (как и в других статьях Кодекса), закрепляющей способы проверки доказательств, не установлен такой прием проверки показаний, как их подтверждение ранее допрошенным лицом.
Приведем еще одно мнение. «Проводить допрос обвиняемого с участием защитника порой бывает не просто, - написал в анкете один из опрошенных нами следователей,- однако допрос без его участия может привести к гораздо более сложной следственной ситуации».
В ряде УПК государств ближнего зарубежья предпринято увеличение количества норм, регламентирующих допустимость использования в уголовном судопроизводстве показаний различных категорий допрашиваемых лиц. Однако ни в одном из них нет правил, которые по своему содержанию хотя бы отдаленно приближались к норме, закрепленной в п. 1 ч. 2 ст. 75 УПК РФ. (Исключение составляет лишь УПК Киргизии: в его п. 1 ч. 4 ст. 81 «Доказательства» дословно воспроизведена анализируемая нами норма, содержащаяся в ст. 75 УПК РФ).
2. В соответствии с ч. 4 ст. 173 УПК РФ, «Повторный допрос обвиняемого по тому же обвинению в случае его отказа от дачи показаний на первом допросе может проводиться только по просьбе самого обвиняемого».
Данная норма носит исключительно процедурный характер, но и ее несоблюдение должно/может привести к признанию доказательств, содержащихся в показаниях обвиняемого, недопустимыми. Мнения о ней в литературе также высказаны полярные. Одни ученые-процессуалисты считают ее «дополнительной гарантией защиты прав обвиняемого» [18, с. 256]. Другие полагают, что она должна быть удалена из Кодекса («требует хирургического вмешательства законодателя») [2, с. 141]. Задаваясь вопросом об истинном смысле нормы, заключенном в ч. 4 ст. 173 УПК РФ, авторы одной из работ отвечают на него следующим образом: «В этой норме, полностью отрицающей многочисленные криминалистические рекомендации и данные юридической психологии, посвященные тактике повторного допроса, усматривается лишь глубочайшее недоверие к профессионализму и порядочности российских следователей и дознавателей» [19, с. 333]. Мы разделяем это мнение. В практике досудебного производства повторные и дополнительные допросы любых категорий допрашиваемых лиц вполне естественны в условиях непрерывно меняющихся следственных ситуаций. (Не случайно, следственной тактике повторных допросов посвящена обширная литература). Что же касается повторного допроса обвиняемого, то он может быть необходим даже тогда, когда в рамках одной и той же уголовно-правовой квалификации (т.е. формально «по тому же обвинению») следователь располагает новой доказательственной базой для его проведения. Не учитывается в анализируемой норме и то, что повторный допрос без соответствующего ходатайства может быть проведен исключительно в интересах самого обвиняемого [12].
Анализируемая норма в структуре ст. 174 УПК РФ представляется абсолютно нелогичной также и в связи с тем, что закон не запрещает участия обвиняемого, не высказывающего просьбу о повторном допросе, в производстве любых других следственных действий, включая очную ставку и проверку показаний на месте. Такая ситуация вполне может сложиться, если, например, обвиняемый по тому же уголовному делу ранее допрашивался и давал показания, пребывая в статусе свидетеля или подозреваемого. Не вполне понятно также, имеется ли законодателем в виду недопустимость аналогичного повторного допроса применительно к фигуре подозреваемого.
Следует при этом учесть, - решение следователя о производстве повторного допроса обвиняемого, как и любого другого лица, не облекается в форму постановления. Поэтому по материалам уголовного дела далеко не всегда возможно составить представление о наличии оснований для его производства. Правда в
учебной и методической литературе встречаются предложения об отражении в начале протокола повторного допроса факта его проведения по ходатайству обвиняемого [1, с. 482], но они не имеет обязательный характер. (Хотелось бы также уточнить, где конкретно в протоколе допроса находится место, названное авторами его «началом»). В связи с этим следует отметить, что до 2007 г. в УПК РФ существовали образцы бланков процессуальных актов досудебного производства (они были включены в его ст. 476). В них, в частности, был представлен образец бланка дополнительного допроса обвиняемого (приложение № 95), но вот образец протокола повторного допроса отсутствовал.
О неэффективности и несовершенстве ч. 4 ст. 173 УПК РФ свидетельствуют и результаты проведенного нами исследования. Негативное отношение к этой норме было подтверждено абсолютным большинством (85%) опрошенных дознавателей и следователей. При этом 78% из числа опрошенных сотрудников заявили, что в своей практической работе они всегда могут создать законные (хотя и надуманные) основания для повторного допроса обвиняемого, ранее отказавшегося от дачи показаний.
В свете анализируемых нами проблем уголовно-процессуальное законодательство государств ближнего зарубежья предоставляет дополнительную информацию для размышлений. Во-первых, можно указать на то, что в УПК ряда соседних государств включены статьи (например, ст. 211 УПК Казахстана), содержащие определения понятий дополнительного и повторного допроса (хотя в них и отсутствуют нормы запретительного либо обязывающего характера). Во-вторых, ст. 81 «Доказательства» УПК Киргизии дополнена частью 21, в которой закреплено, что не имеют доказательственной силы сведения, сообщенные лицом в декларации о доходах. В-третьих, в ч. 4 ст. 224 УПК Украины «Допрос» включено правило, которое по форме и содержанию может служить примером того, чего не должно быть в уголовно-процессуальном кодексе. Она гласит: «В случае отказа обвиняемого отвечать на вопросы, давать показания, лицо, производящее допрос, обязано его прекратить сразу после получения такого заявления». Думается, комментарии здесь излишни, поскольку правило подобного рода находится вне зоны здравого смысла: одним росчерком пера законодатель перечеркнул все возможные тактические средства для получения у обвиняемого какой-либо информации. Ну а в формально-юридическом значении достаточно сказать, что следователю и дознавателю, по меньшей мере, должно быть предоставлено право выяснения у допрашиваемого лица хотя бы причин отказа от дачи показаний.
Негативное отношение сложилось у нас и в отношении норм, закрепленных в ст. 189 уПк Литвы «Судебный допрос подозреваемого в ходе досудебного производства». Данная статья предусматривает возможность досудебного депонирования признательных показаний подозреваемого следственным судьей по инициативе прокурора, «если считается, что в ходе судебного разбирательства подсудимый может изменить свои показания или использовать право отказаться от дачи показаний». На наш взгляд, в этом правиле искажена сама идея депонирования показаний как средства, пусть вынужденного, но необходимого внедрения в досудебное производство элементов состязательности, максимально реализуемых при рассмотрении уголовного дела по существу. Более всего на-
стораживает сама цель депонирования - закрепление признательных показаний подозреваемого. Уголовное судопроизводство, безусловно, нуждается в укреплении способов установления истинного знания, однако средства достижения этой задачи должны быть сбалансированными. В этом смысле правила, включенные в ст. 189 УПК Литвы и в ч. 4 ст. 224 УПК Украины, вряд ли, могут служить образцом для подражания.
Нормы, закрепленные в п. 1 ч. 2 ст. 75 и в ч. 4 ст. 173 УПК РФ могли быть рождены лишь в условиях гиперболизированной заботы о правах и свободах нарушителей уголовно-правовых запретов, в ущерб законопослушным гражданам, в частности, пострадавшим от преступлений. В широком смысле очевиден также ущерб, неминуемо причиняемый анализируемыми правилами, назначению, цели и задачам уголовного процесса [10, 11, 12].
Начиная с конца прошлого столетия (то есть с того периода времени, когда в РФ были опубликованы проекты УПК, а в государствах ближнего зарубежья уже были приняты и вступили в силу новые кодексы), в науке уголовного процесса обсуждается проблема излишне бережного отношения к показаниям обвиняемого в досудебном производстве. Подчеркнем: к их оценке, способам получения, гарантиям достоверности и т.д. именно в досудебном производстве. Подвергается сомнению постулат о равенстве естественных прав «преступника» и правопослушного гражданина, в позитивном праве далеко не до конца реализуемый. Констатируется трансформация фактического права обвиняемого на защиту в право на законном основании уклоняться от ответственности за совершение преступления. Делается вывод о существовании в законодательстве лишних страховок и перестраховок, охраняющих обвиняемого от справедливого и законного возмездия. Реализация принципа состязательности рассматривается как ревизия фундаментальных положений уголовного процесса. Анализируется законодательство о ЕСПЧ, о международных трибуналах и практика его применения. С позиций либерализации уголовного процесса изучается такой «непререкаемый авторитет» как уголовное судопроизводство США, например, новации, получившие отражение в правилах Миранды, сформулированные Верховным судом США еще в 1966 г.
Свыше 10 лет эти идеи последовательно и критически исследуются в работах Б.Г.Розовского (Украина, г. Луганск) [14, 15] и В.Т.Томина [16, 17]. По мнению Б.Г. Розовского «Пунктуальное соблюдение права обвиняемого не свидетельствовать против себя самого ставит гамлетовский вопрос Быть или не быть? перед всей криминалистической тактикой допроса, однозначно требует наложения запрета на любые приемы стимулирования обвиняемого к даче показаний ... , наделяет следователя статусом писаря, пассивного регистратора той околесицы, которую вправе нести при допросе подозреваемый и обвиняемый» [15, с. 258 - 259]. В.Т.Томин пишет : «Весьма популярные в современных отечественных уголовно-процессуальных источниках термины права и свободы человека и гражданина, защита прав и свобод представляются мне терминами конституционного права. Для характеристики статусов подозреваемого и обвиняемого они ... беллетристичны» [17, с. 363].
Нам представляется, что в данном случае должен быть применен взвешенный подход, поскольку речь идет, прежде всего, об оценке действующего законодательства, а не только о перспективах его развития.
Следует также различать требования правовых предписаний, реализуемых в стадиях досудебного и судебного производства. Здесь можно согласиться с концепцией, суть которой заключается в том, чтобы максимально либерализовать получение и использование показаний в досудебном производстве и в то же время усилить и даже восстановить обряды свидетельство-вания в суде» [6, с. 23].
В современной литературе, на наш взгляд, справедливо отмечается: «В то время, как вся мощь наиболее грозного государственного принуждения может быть, по вполне понятным каждому здравомыслящему человеку причинам, обращена против подозреваемого и обвиняемого, в то самое время, когда в отношении них могут быть осуществлены разнообразные (в том числе, принудительные) следственные действия, а также и оперативно-розыскные мероприятия, к показаниям (даже на конституционном уровне) отношение иное» [13, с. 7]. Высказывание, на наш взгляд, справедливое. Действительно, обвиняемый может быть заключен под стражу. Он может быть принудительно помещен в медицинское учреждение. У него могут быть получены образцы для сравнительного исследования (включая образцы крови, спермы, волос). Отношение же к показаниям обвиняемого излишне предвзятое. Примеры тому - рассмотренные нами нормы, закрепленные в п. 1 ч. 2 ст. 75 и ч. 4 ст. 173 УПК РФ. О состоянии же и действиях лица, необоснованно заподозренного или обвиненного в совершении преступления, эмоционально пишет Б.Г. Розовский: этот человек должен «стучать во все двери, кричать на всех углах о своей невиновности, требовать обстоятельной проверки ложной информации и ее опровержения. Для этого он готов идти не просто на допрос, а на допрос с применением полиграфа, гипноза, . добровольно представлять требующиеся доказательства» [14, с. 152]. Защищают же излишние правовые конструкции, - продолжает ученый, - того, кто действительно виновен в совершении преступления: вора, взяточника, убийцу [14, с. 153].
Господствующее в теории права излишне «бережное» отношение к показаниям (допросу) обвиняемого наверняка еще подвергнется обсуждению. Пака же мы ограничимся следующим. В принципе мы разделяем мнение, согласно которому «предоставленные уголовно-процессуальным законом чрезмерные права обвиняемого, позволяющие уходить ему от законной ответственности, пора прекращать» [15, с. 242 - 243]. Но у медали две стороны, и проблема заключается в определении - какие процессуальные средства в позитивном праве чрезмерны и требуют вмешательства законодателя.
В контексте затронутых нами проблем заслуживает внимания обсуждаемый в настоящее время в комитетах и комиссиях Парламента Национального Собрания Республики Армения Проект нового УПК Армении. В него, частности, включенная норма, предусматривающая предупреждение об уголовной ответственности обвиняемого, добровольно согласившегося давать показания на предварительном следствии и суде, за дачу ложных показаний. Эта норма, по нашему мнению, принципиально не ущемляет право обвиняемого на отказ от дачи показаний. Тем не менее, в случае его согласия показания давать, предлагаемое правило в определенной степени укрепляет возможности достижения истинного знания по уголовному делу.
Итак. Мы никоим образом не ставим под сомнение само право обвиняемого на дачу показаний как важ-
нейшее средство его защиты от обвинения. Считаем, что в уголовном и уголовно-процессуальном законодательстве существуют правовые средства, стимулирующие обвиняемого к даче правдивых показаний (например, ч. 2 ст. 3171 УПК РФ). Правомерна также постановка вопроса и о разработке новых нормативных предписаний, направленных на достижение задач по раскрытию и расследованию преступлений. Тем не менее, в свете изложенного, полагаем целесообразным исключение пункта 1 из ч. 2 ст. 75 и части 4 из ст. 173 УПК РФ.
Список литературы:
1. Григорьев В.Н., Победкин А.В., Яшин В.Н. Уголовный процесс: учебник. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Эксмо, 2008.
2. Зинченко И.А. Уголовно-процессуальная политика в контексте уголовной политики государства / Уголовный процесс. Проблемные лекции: учебник / под ред. В.Т.Томина, И.А. Зинченко. М.: Юрайт, 2013.
3. Кипнис М.Н. Допустимость доказательств по новому УПК // Возможности защиты по новому УПК России. Материалы науч.-практ. конференции адвокатов / под ред. Г.М. Резника, Е.Ю.Львовой. М., 2004. С. 12 - 14.
4. Костенко Р.В. Некоторые проблемы законодательной регламентации допустимости доказательств в УПК РФ // Библиотека криминалиста. Научный журнал. 2014. № 6. С. 108 - 114.
5. Лазарева В.А. Доказывание в уголовном процессе: учеб.-практич. пособие. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Юрайт, 2011.
6. Леднев А.Е. Показания свидетеля как уголовно-процессуальное доказательство: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Н.Новгород, 2006.
7. Лупинская П.А. Доказательства и доказывание в новом уголовном процессе // Российская юстиция. 2002. № 7. С. 3 - 7.
8. Научно-практический комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации / под общ. ред. В.М.Лебедева. 7-е изд., перераб. и доп. М.: Юрайт, 2010.
9. Новиков С.А. Показания обвиняемого в уголовном процессе России: проблемы допустимости // Российская юстиция. 2014. № 2. С. 41 - 44.
10. Попов А.П. Доказывание при производстве по уголовному делу // Мировой судья. 2006. № 2. С. 18 -24.
11. Попов А.П. Функции-задачи органов и должностных лиц, ведущих процесс, законные интересы других участников уголовного судопроизводства и их место в достижении цели уголовного процесса // Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России. 2005. № 4. С. 168 - 172.
12. Попов А.П. Цель доказывания в современном отечественном уголовном судопроизводстве // Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России. 2005. № 1. С. 217 - 225.
13. Попов А.П., Попова И.А., Зинченко И.А. Уголовный процесс: проблемы доказательственного права современной России: монография. Пятигорск: Рекламно-информационное агентство на КМВ, 2014.
14. Розовский Б.Г. Когда проблему ищут не там, где она действительно есть (записки всем недовольного человека) // Библиотека криминалиста. Научный журнал. 2014. № 1 (12). С. 152 - 167.
15. Розовский Б.Г. Ненаучные заметки о некоторых научных проблемах уголовного процесса. Луганск: РИО ЛАВД, 2004.
16. Томин В.Т. Острые углы уголовного судопроизводства. М.: Юрид. лит., 1991.
17. Томин В.Т. Уголовный процесс: актуальные проблемы теории и практики. М.: Юрайт, 2009.
18. Уголовный процесс: учебник / под ред. В.М.Лебедева. М.: Юрайт, 2010.
19. Уголовный процесс современной России. Проблемные лекции: учеб. пособие для бакалавриата и магистратуры / под ред. В.Т. Томина, И.А. Зинченко. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Юрайт, 2014.
Рецензия
На статью А.А.Попова «Регламентация в УПК РФ правил, закрепляющих недопустимость показаний в уголовном процессе (компаративистский подход)»
Среди различных видов источников доказательственной информации проблемы, обусловленные допустимостью показаний различных категорий допрашиваемых лиц, наиболее болезненны как в науке уголовно процесса, так и в живом досудебном и судебном производстве. В то же время, в современной литературе обсуждаются преимущественно одни и те же проблемы, касающиеся статуса показаний различных категорий допрашиваемых лиц, без какого-либо продвижения на пути совершенствования досудебного производства. В этой связи, одним из перспективных направлений является избранный автором рецензируемой статьи компаративистский подход.
С позиций методологии сравнительного правоведения А.А.Поповым правильно выбран объект исследования - уголовно-процессуальное законодательство государств ближнего зарубежья. Оно сопоставимо с российским законодательством и позволяет проследить направления его развития, выявить уязвимые тенденции.
Высказанные в статье критические замечания, касающиеся закрепленных в УПК РФ норм о недопустимости показаний, в принципе не вызывают возражений. Имеют право на существование также и оценки, высказанные А.А.Поповым относительно норм о недопустимости показаний, включенных в УПК зарубежных государств.
Статья написана на достаточно высоком научном уровне, грамотным языком, оформлена в соответствии с предъявляемыми требованиями, что позволяет сделать вывод: рецензируемая статья может быть рекомендована для опубликования.
Научный руководитель: заслуженный деятель науки РФ, доктор юридических наук, профессор В.Т. Томин.
