CC BY
286
А.М. Барсуков С.В. Бирюков
РЕГИОНАЛЬНЫЕ РЕЖИМЫ ПРАВЛЕНИЯ В КОНТЕКСТЕ ТЕОРИИ СУЛТАНИЗМА*
A. Barsukov S. Biruykov
REGIONAL POLITICAL REGIMES IN THE CONTEXT OF THEORY OF SULTANISM
Аннотация:
В статье авторы рассматривают феномен авторитаризма в региональных политиях. На основе проведенного исследования авторы предлагают подходы к исследованию особенностей институционализации политических институтов и межакторного взаимодействия в регионах России. Делается вывод, что клиентарно-сетевое взаимодействие в России значительно укрепилось. Преодоление проблем во взаимодействии общества и власти возможно в случае построения горизонтальных сетевых структур. Однако предпосылки к ускоренным переменам минимальны.
Abstract:
In this article the authors considers the phenomenon of authoritarianism in regional policy. On the basis of the study the authors suggest approaches to the research of the features of institutionalization of political institutions and interaction of political actors in Russian regions. The conclusion is drawn that kliyentarno-network interaction in Russia considerably became stronger. Overcoming of problems in interaction of society and the power is possible in case of creation of horizontal network structures. However preconditions to the accelerated changes are minimum.
Ключевые слова:
региональный политический процесс, электоральный авторитаризм, султани-ческий режим, электоральный процесс, клиентелизм
Key words:
regional political process, electoral authoritarianism, sultanistic regimes, electoral process, clientelism
Авторитарный режим - один из значимых политических феноменов ХХ века, проявляющийся как на уровне общенациональных, так и на уровне региональных политий. Современные опыт и практики авторитаризма на рубеже ХХ-ХХІ веков заметно обогатили наши представления о природе этого политического феномена, описанного в признанных классическими трудах Х. Линца, К. Левенштейна, Д. Берг-Шлоссера, Г. О'Доннела и многих других авторов. Современный авторитаризм вынужден справляться с вызовами глобализации, децентрализации и фрагментации, формирования «глобального информационного сообщества» и системы глобальных коммуникаций. В 1964 г. испанский социолог и политолог Х. Линц сформулировал концепцию
Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научноисследовательского проекта РГНФ «Современная эволюция политических систем и режимов в регионах России: сравнительный анализ», проект № 10-03-00074а.
авторитаритарного режима. Для него в этом случае речь шла о «политической системе с ограниченным политическим плюрализмом, без сформированной и ведущей идеологии, но с определенным менталитетом, без интенсивной или экстенсивной политической мобилизации, в котором руководитель или некоторая малая группа осуществляет свое господство внутри формально четко не ограниченных, но редко заранее оговоренных границ» [6, s. 19].
Однако позже Х. Линц сформулировал новое определение авторитаризма и выделил следующие признаки: 1) Ограниченный плюрализм политических акторов; 2) Менталитет вместо идеологии; 3) Низкий уровень мобильности масс.
Линц отталкивался при этом от классических работ о тоталитаризме, представленных в свое время Х. Арендт и Фридрихом с Бжезинским. Последнее вело, с одной стороны, к обоснованию различных вариантов «дефективной демократии», современными вариациями которой считаются так называемая «фасадная демократия» и «управляемая демократия», а с другой - к обоснованию различных вариантов тоталитарного господства, и в том числе - «ограниченного тоталитаризма» и «неполного тоталитаризма». Х. Линц, используя франкистскую Испанию в качестве примера, показал упрощенный и неприемлемый характер принятой тогда дихотомии «демократические режимы» - «тоталитарные режимы».
Алмонду, который акцентировал внимание на рассмотрение некоторых элементов в структуре режимов, и прежде всего на определенный плюрализм, что позволило ему констатировать, что авторитарный режим в отличие от тоталитарного, стремится «быть более стабильным и менее напряженным» [1, р. 391-409]. Несколько позднее Линц предложил понятие «авторитарный режим» и предложил его собственную типологию. Линц понимает современный авторитаризм как тип политического режима и господства. Это с самого начала привело его к отграничению последнего от тоталитаризма. Базовый тип авторитарного режима подразделяется на различные подтипы, включая «расовую демократию» и «по-сттоталитарные режимы», а также «полутрадиционные» формы господства. Ряд исследователей рассматривают современные процессы трансформации обществ и государств в рамках концепции «неопатримониа-лизма». Последняя развивает идею М. Вебера об особом типе «патримониального господства», соединяющего в себе элементы традиционного и легально-рационального типов господства, который сопровождается квазидискретной системой распределения политических ресурсов [2]. Исходя из этого, он пришел к концепции «султанизма» как к четвертой режимной категории, которую затем концептуально развили Степан и Чехаби [5, р. 76]. Оба типа режима имели так много общих черт, что могли рассматриваться сходным образом. В итоге вплоть до сегодняшнего дня авторитаризм, патримониализм и султанизм представляли собой
три самостоятельных концепта, с помощью которых исследовались политические режимы, существующие в странах Ближнего Востока.
Исходным понятием для понимания феноменов патримониализма и султанизма является «традиционный режим». Господство в традиционных режимах осуществляется одним лицом, власть которого опирается на традицию и на штаб управления (военный штаб). Различные традиционные режимы воплощают в себе различные варианты традиционного господства, как определял его в своей типологии политического господства М. Вебер.
Вебер, в частности, говорил о патернализме (Patriarchalismus) на микроуровне и патримониализме (Patrimonialismus) на макроуровне. В качестве крайней формы патримониализма Вебер рассматривал султа-нический режим.
Изначально патримониализм (patrimonialism) - форма политического господства или политической власти, основанная на «личной» и бюрократической власти королевской семьи. Патримониализм представляет собой достаточно широкий термин, не относящийся к какому-либо определенному типу политической системы и отличающийся от любой такой системы тем, что эта власть является формально «произвольной» и что администрация находится под прямым контролем правителя, который предполагает использовать слуг, рабов, наемников, призывников, не обладающих независимой основой власти, то есть не являющихся членами традиционной земельной аристократии.
Историческим фундаментом современных форм патримониального господства является «восточная деспотия», микроструктурой которой является патриархальная семья [4, с. 59-81]. Специфическим «подвидом» авторитарного и патримониалистского режима считаются «султа-нические режимы». При этом сам Х. Линц в некоторых местах своих сочинений спорит с утверждением о том, что ближневосточные режимы могут быть классифицированы как авторитарные и говорит о существовании в этом случае другого, самостоятельного типа политических режимов - султанизма.
Султанический режим является формой традиционного господства
- хотя между ними есть, как признается, известные различия. Помимо всех заслуг, необходимо констатировать, что предложенные Линцем концепции авторитаризма и султанизма не рассматриваются как взаимоисключающие. При этом Линц отличает султанизм от собственно авторитарного режима [4, р. 111]. Одновременно Линц указывает, что султанизм «не всегда можно четко отличить от других типов авторитарного режима». Последнее предполагает понимание султанизма как подтипа авторитарного режима, в то время как большинство исследователей рассматривают оба типа режима на уровне абстракции. При этом
отграничение султанизма от патримониализма в работах Эйзенштадта (1973) Теобальда (1982), того же Павелки (1985) и позднее у Эрдманна и Энгеля (2007) было проведено недостаточно ясно относительно критериев политических режимов.
Султанический режим - особая форма «тирании современности», проявляющая себя через эксцессивные формы осуществления политического господства и масштабный объем личной власти. В случае султа-низма государственная власть используется - без каких-либо нормативных притязаний - в целях личного обогащения [7, s. 86].
Признаки султанического режима:
1) Целенаправленный террор против оппозиции и традиционной элиты;
2) Массы «защищены» и приведены в состояние «покоя» через целенаправленную «благотворительность»;
3) Полное бесправие населения страны;
4) Традиционные институты лишены власти;
5) Смешение публичного и частного начала, проявляющееся прежде всего в экономике, что ведет к последовательному обогащению семей и кланов;
6) Сильный персональный культ правителя с выраженной династической тенденцией;
7) Создание парамилитарных формирований как противовеса кадровой армии;
8) Массированная внешняя поддержка.
Что касается внутренних механизмов функционирования и воспроизводства султанических режимов, то сам Х. Линц характеризует их следующим образом: «Существуют немногие режимы, в которых персональное господство и лояльность в отношении правителя не основана на традиции и не воплощает в себе определенную идеологию. Столь же малое значение для него имеют политическая миссия или харизма, на которых основано это господство. Это просто режим, который основывается на смешении из страха и вознаграждений для его противников и сторонников. Правитель неограниченно пользуется своей властью так, как он считает нужным. В своей деятельности он не ограничен никакими правилами и не связан никакой определенной идеологией или системой ценностей. Нормы и отношения, которые устанавливаются определенной бюрократической администрацией, постоянно нарушаются из-за личного произвола правителя, вследствие чего не предпринимается каких-либо попыток обосновать их с помощью каких-либо идеологических терминов. Во многих отношениях организация власти и государственной деятельности правителя в рамках такой системы напоминает современный патримониализм - так, как это описывал сам Вебер. Персональное
и единонаправленное использование власти для личных целей правителя и его доверенных лиц превращает страну в гигантское подобие частного владения. Его поддержка основывается не на согласовании интересов между уже существующими привилегированными группами и самим правителем, но достигается через установленных самим правителем обладателей привилегий и льгот, которые предложены им с целью обеспечения их лояльности, а также естественным образом вытекает из страха перед его «избирательным произволом». Граница между публичной собственностью и частным владением правителя была очень условной. Общественные средства используются для вознаграждения частных лиц, создаются высокодоходные монополии, осуществляются многочисленные подарки и пожертвования от бизнесменов, которые официально никак не обосновываются. Предприятия и кампании правителя заключают договоры с государством, а правитель проявляет неслыханную щедрость в отношении приближенных и подданных. Семья правителя играет ведущую политическую роль. Государство в широких масштабах вмешивается в экономику, однако, не с целью планирования, а с целью извлечения ресурсов. Положение служащих в этой системе единственно определяется их персональной преданностью правителю, и они пользуются весьма ограниченной безопасностью. Они произвольно назначаются и увольняются, не обладая никаким независимым статусом. Правовая и символическая институциализация такого режима является «чистым фасадом» и может быть легко изменена в силу влияния внешних факторов, когда в определенный момент некоторая зарубежная политическая модель покажется более привлекательной. Подобный режим абсолютно открыто обнаруживает свою зависимость от экономической ситуации, когда не исполняются благодеяния, которые правитель обещал своим сторонникам. Оппозиция этому режиму происходит преимущественно из недовольных представителей аппарата, нежели из числа представителей различных социальных групп, институтов и политических течений. Неожиданное падение этих режимов, равно как их столь же неожиданное восстановление, делают очевидными их изначальную нестабильность» [7, s. 121].
Что касается перспектив традиционных и в частности патримониа-листских режимов, то в последние 20 лет, по признанию исследователей, мы наблюдали не исчезновение, а наоборот приспособление различных форм традиционного господства к современности. Это в равной степени относится к «полу-традиционным» режимам (Х. Линц), к неопатримониа-лизму в форме «клептократии» (Мобуту в Конго), «временного государства» (Сомали), и «социалистическое семейное государство» (Албания между 1960 и 1990 годами). Равно как и монархии от Саудовской Аравии до
Великобритании продемонстрировали высокую способность приспособления к современности, что позволило им сохраниться.
Какие предпосылки для складывания патримониалистских и сул-танических режимов существуют в современной России? На взгляд авторов, их возникновение является следствием сложных и противоречивых политических процессов в регионах России, протекавших в 1990-е годы.
Процесс формирования региональных политических режимов, протекавший с начала 1990-х годов в условиях политико-правовой неопределенности и относительной автономии региональных элит, завершился, по мнению исследователей, к началу 2000-х годов, когда установилось относительное равновесие между формально-правовой и неформальноинституциональной структурами региональной политической власти. Попробуем прояснить смысл этого понятия в контексте современных российских политологических дискуссий.
Под региональным политическим режимом авторы понимают совокупность приемов, способов и организационных форм (как формальноинституциональных, так и неформальных структур сетевого типа), посредством которых региональная политическая власть осуществляет властно-управленческие функции в рамках региональной политической системы, в процессе взаимодействия с различными ее акторами.
Рассматриваемый с точки зрения своих социальных оснований, региональный политический режим представляет собой результат инсти-туциализации политической элиты на территории. Его системноструктурные качества (соотношение формально-правовых и неформальных институтов) определяются спецификой региональной политической элиты, способами ее функционирования, управления, борьбы за власть, а также региональными политическими традициями, культурой, идеологией, самосознанием, взаимовлиянием элитных и не элитных региональных групп. Воздействие вышеуказанных факторов объясняет многообразие вариативных моделей региональных политических режимов в современной России. Как принято считать в политической науке, институ-циализация демократических режимов (в том числе и в региональном аспекте), таким образом, является результатом определенного политического соглашения между различными сегментами региональной элиты, которое предопределяет результат политического перехода. Вместе с тем, политические изменения в России направленные на формирование регионального институционального дизайна отражают как общие тенденции политики федерального Центра, так и особенности организации и механизмов функционирования институтов власти в регионах.
В российской политической науке процесс становления региональных политических режимов характеризуется различными подходами к анализу и исследованию политико-институционального дизайна с уче-
том региональных вариаций. При первом приближении к исследованию властно-институциональных характеристик регионов исследователи обычно выделяют официальные властные учреждения, в число которых входят [14, с. 88]:
- представительный орган власти субъекта РФ - ассамблея (Совет, Дума, Законодательное собрание);
- исполнительный орган власти субъекта РФ (исполком, правительство, администрация) - кабинет;
- должность главы исполнительного органа власти субъекта РФ как государственного образования (глава администрации, губернатор, президент) - глава региона.
На основе выделенных институциональных критериев исследователи соответственно выделяют четыре условных типа региональных политических режимов [14, с. 89]:
- президентский;
- президентско-парламентский;
- премьер-президентский;
- парламентский.
В то же время российскими исследователями признается, институциональный дизайн и формальные характеристики не выражают полностью сути региональных политических режимов поскольку, как вполне справедливо отмечают исследователи, при формальном соблюдении демократических процедур может существовать авторитарное политическое правление.
Российские политологи по-разному пытаются объяснить истоки подобного «несоответствия». С точки зрения В.Я. Гельмана, выход региональных политий из неопределенности может привести к формированию следующих региональных политических моделей: авторитарная ситуация (Саратовская область, Москва, Калмыкия, Марий Эл); гибридный режим (Нижегородская, Томская, Омская области); демократизация и формальная институциализация власти и политической борьбы (Удмуртия, Свердловская область). В реальности же, по мнению В. Нечаева, доминируют «гибридные режимы» - то есть конкурентные политические режимы на основе формальной институциализации при преобладании (доминировании) неформальных институтов и практик [17, с. 80].
В качестве характеристик многих таких «гибридных режимов» правления традиционно отмечаются ограничение сферы публичности, гражданских и политических прав и свобод, господство политикоэкономических группировок клиентарного типа, действующих вне рамок выборных институтов или напрямую опосредующих их политику, подавление оппозиции как на уровне лидеров и партий, так и в сфере СМИ. В то же время все отмеченные выше явления сопровождались в россий-
ских регионах вполне демократическими процедурами - деятельностью представительных органов, проведением конкурентных выборов (безальтернативное или фиктивно-альтернативное голосования все же были исключением), существованием формально независимой прессы и т.д. [13, с. 13-32]. С другой стороны, ни в российской, ни в зарубежной политологии пока не выработано адекватных моделей для анализа «гибридных режимов», исключая концепцию «делегативной демократии» Г. О'Доннела. Особенности режима подобного типа - монопольное господство главы исполнительной власти, слабая степень формальной ин-ституциализации, формальный характер разделения властей и неразвитость правовых механизмов, дополненная сильными неформальными вертикальными и горизонтальными связями, группами влияния и системой персонального лидерства [18, с. 52-67]. Перечисленные особенности в целом весьма успешно накладываются на региональные политические практики современной России - однако простое их перечисление не позволяет нам до конца понять специфическую природу российских региональных политий.
В свою очередь, различные исследователи предлагают собственные объяснения природы «гибридных режимов», существующих в регионах России. Многие из них предпочитают рассматривать проблему через призму теории «регионального авторитаризма». Так, например, С.В. Борисов считает, что в России преобладают регионы с авторитарным и автократическим режимом правления [12, с. 104]. В качестве предпосылок формирования именно автократического и авторитарного типа правления автором рассматриваются патриархальный и подданнический тип политической культуры и трансформационный характер институтов власти в регионах.
Стремясь выйти за рамки дихотомии «демократия-авторитаризм», Р.Ф. Туровский в качестве направлений исследования региональных политических режимов предлагает проведение анализа по трем осям «монополия-олигополия» («консолидация-конкуренция»), «Центр-регионы» («автономия-зависимость») и «демократия-авторитаризм» [21, с. 92]. Данные направления исследования позволят выявить региональную специфику и типологизировать политико-институциональный дизайн в регионах. Акцентируя внимание политологического сообщества на необходимости переосмысления теоритико-методологических рамок исследования региональных политических режимов Р.Ф. Туровский обосновывает следующие исследовательские задачи [21, с. 77]:
- провести параметризацию региональных политических режимов;
- акцентировать внимание на проведении кроссрегиональных исследований;
- разработать совокупность определенных характеристик, с помощью которых возможно интерпретировать региональные политические процессы и специфику функционирования институтов власти в регионах.
Вместе с тем Р.Ф. Туровский предлагает исследовать институциональный дизайн региональных политических режимов, учитывая особенности структурной организации политической власти в регионе. Данный подход позволит выявить специфику модели властных отношений в регионе и тенденции взаимовлияния федерального центра на регион по следующим критериям [20, с. 82-92]:
- региональная легислатура и политические партии в системе политических отношений;
- степень автономии и политические практики местной власти;
- модель взаимоотношений «Центр-регион».
Как представляется, заявленный подход может рассматриваться в качестве перспективной исследовательской стратегии, которая, в то же время, может быть вполне обоснована и дополнена другими исследовательскими концептами и подходами.
По мнению авторов для выявления природы обнаруживаемой многими исследователями «гибридности» мы нуждаемся в расширении методологии исследования региональных политических режимов. В более широком контексте весьма актуальным становился вопрос о применимости подхода, акцентирующего роль неформальных институтов, к процессам регионального режимообразования в современной России.
Как представляется, общий социально-политический контекст формирования региональных политических режимов в 1990-е годы в России делает возможным использование при их изучении модели «неформальной институциализации». С точки зрения этого подхода, инсти-туциализация региональных режимов правления в России 1990-2000-х годов, несмотря на некоторые проявления формальной демократизации, многие формальные демократические институты - институт региональных парламентов, политических партий да и самих региональных выборов - функционировали вразрез с формально-демократическими нормами либо были откровенно дисфункциональны [10]. Однако насколько случайными являются эти «дисфункции»?
С точки зрения теории «рационального выбора», в ситуации политической и властно-управленческой неопределенности региональные элиты могли сознательно отойти от стандартов демократии, создавая максимально удобные для нужд своего властвования «гибридные режимы», которые могут рассматриваться в качестве специфической разновидности «дефектной демократии», обнаруживаемой в России некоторыми зарубежными исследователями [16, с. 7]. Речь в данном случае идет не о случайном и временном «отклонении» в процессе «демократи-
ческого отклонения», но о сознательно избранной региональными элитами траектории политического развития, в итоге чего возникает вполне самостоятельная и устойчивая модель регионального политического порядка. В этой связи закономерно встает вопрос о генезисе специфических неформальных институтов и практик, являющихся порождением процесса региональных политических трансформаций 1990-х годов.
На взгляд авторов, ответ на этот вопрос предлагает концепция региональной политической клиентелы, которая характеризует модели взаимоотношений актеров политики и влияние неформальных институтов на региональную политическую власть [16]. Авторы статьи предпочитает говорить применительно к России 1990-х годов о региональной политической клиентеле как о понятии, характеризующем сущность властно-политических отношений регионального уровня в этот период.
Авторы определяет политическую клиентелу как специфическую форму сети вертикального типа, в рамках которой позиции привилегированных акторов («патронов») занимают официальные властные институты и их руководители (лидеры), монополизирующие доступ к политическим ресурсам, а позиции зависимых акторов (клиентов) достаются другим акторам региональной политической системы, которые вынуждены вступать с властными институтами различного уровня в отношения «неравноценного обмена» с целью добиться влияния на принимаемые властью решения и учета собственных интересов в формируемой властями политике.
Среди особенностей региональной политической клиентелы, сложившейся в 1990-е годы в России, авторы обобщенно выделяют:
1. Ее основой являлся административный ресурс, который использовался региональной властью для сохранения доминирующих позиций в рамках региональных сетей влияния, через которые они диктуют свою волю различным сегментам региональной элиты и другим политическим акторам;
2. Региональная клиентела не была подчинена формальному институционально-властному порядку, но являлась его дополнением и функциональным механизмом властвования;
3. Региональная клиентела является ключевым механизмом консолидации и мобилизации региональных элит, региональной политической властью, а также ключевым механизмом взаимодействия региональной власти и населения регионов.
На взгляд авторов, именно неформальные политические практики, сложившиеся в российских регионах в 1990-2000-е годы, способствовали складыванию там авторитарных режимов патримониальных режимов с клиентарной основой, которые в определенных случаях могли принимать «султаническую форму».
При этом установившиеся в регионах России типы «режимного порядка» с клиентарной основой могли принимать различную форму. В конечном итоге, формирование определенной модели регионального институционально-властного устройства, типа структуры (структурной организации) региональной правящей элиты, особенностей рекрутирования и консолидации политического персонала, конкретных форм взаимодействия официальной власти с институциализированными субъектами региональной политической системы (партиями, движениями, группами давления) и бизнес-структурами, способов артикуляции интересов социальных групп и разрешения внутрирегиональных конфликтов, то есть тех параметров, которые определяли характер регионального режима правления - зависели от типа клиентарных отношений, сложившегося в 1990-е годы в конкретном регионе в результате определенного типа политического транзита, влияния определенного типа регионального лидерства и определенного типа структуры региональной элиты. На основе определенного типа клиентарных отношений, сложившихся в регионах России в течение 1990-2000-х годов, складывались определенные типы региональных режимов правления, которые автор характеризует в рамках предложенной им классификации. Согласно нашей первоначальной гипотезе, основанием «региональных султанических режимов» в РФ, сформировавшихся в период 1990-2000-х годов, стала моноцентричная клиентела. Последняя могла утвердиться в регионах двумя путями - либо путем консервации власти прежней (сложившейся в советский период) номенклатурной элиты, консолидированной вокруг руководителя - выходца из партийно-хозяйственной номенклатуры (Шаймиев, Рахимов), который последовательно концентрировал в своих руках все рычаги реальной власти. Либо - вследствие падения прежнего (номенклатурного либо «протодемократического») регионального политического режима, вследствие чего во главе региона оказывался сильный харизматический лидер, перестраивавший элиту и политическую систему региона с точки зрения «удобства» своего персонального управления.
Признаками регионального султанического режима в современной России, на взгляд авторов, являются:
1. Моноцентричный характер власти и управления (режим «моно-центричной клиентелы»).
2. Харизматический, патерналистский и социально-полулистский характер регионального лидерства.
3. Замкнутость на регионального лидера политических, экономических и основных социальных сетей региона.
4. Элиминация сколько-нибудь самостоятельной политической элиты региона, превращение ее в «тасуемый» и «перемещаемый» безликий политический персонал.
5. Элиминация самостоятельной и автономной экономической элиты региона, при наличии в регионе полуавтономных сегментов бизнес-элиты, представляющей крупные общефедеральные ФПГ, контролирующие крупнейшие предприятия области «под надзором» администрации;
6. Слабая институциализация региональной власти, зависимость структуры и порядка работы властных институтов от воли «первого лица области»;
7. Превращение отделений основных политических партий, профсоюзов и общественных объединений в «клиентов» региональной власти, маргинализация и выдавливание всех остальных партий и организаций, не согласных на клиентарные отношения с властью.
8. Монопольный контроль региональной власти за публичным пространством, недопущение наличия в нем независимых региональных СМИ и автономных публичных акторов.
9. Бесконтрольность бюрократии и бюрократизация всех сторон общественно-политической жизни, стимулирующие закрытость, отсутствие обратных связей и коррупцию .
10. Не просто слияние власти и собственности, но упразднение в регионе института собственности как такового - все бизнес-акторы, присутствующие в регионе, контролируют те или иные «промышленные активы» в обмен на лояльность власти, «бюрократическую ренту» и участие в некоторых социальных проектах.
11. Низкая инвестиционная привлекательность региона и блокирование механизма реальных инноваций во всех сферах.
12. Любые качественные политические и социально-экономические изменения (дебюрократизация, борьба с коррупцией, структурная перестройка экономики и модернизация социальной сферы) возможны только после решения вопроса о власти в регионе.
Развивая заявленный подход, авторы выделяют несколько возможных типов региональных режимов правления с точки зрения их опоры на различные типы региональных клиентел, сложившихся в регионах Росси в период 1990-х годов. (Согласно гипотезе авторов, формированию режимов «султанического характер»а предшествовало формирование региональных клиентел моноцентрического типа, которые затем стали структурным основанием «регионального султанизма»):
1. Тип клиентарных отношений, основанный на интеграции региональной элиты по принципу личной преданности (как правило, политико-идеологической), формально легально-бюрократическом типе политического господства (лидерства) с низким уровнем эффективности и
популярности власти - сложился в результате «навязанного перехода» (то есть осуществленного «сверху» без согласования с местной элитой) в регионах с преобладающим патриархальным типом политической культуры, где у власти в течение 1991 - 1993 годов находились так называемые «демократы-назначенцы», не воспринимаемые ни элитой, ни большинством населения (например, Брянская и Пензенская области под руководством экс-губернаторов О. Дячкина и А. Кондратьева). Данный вид отношений можно определить как тип неустоявшейся (неинсти-туционализированной) моноцентричной клиентелы. В результате устойчивый режим правления не складывается.
2. Тип клиентарных отношений, основанный на симбиозе элитных групп различной политико-идеологической ориентации и социального происхождения по схеме «реформаторское ядро» - «консервативное окружение», легально-бюрократическом типе господства с достаточно высоким уровнем эффективности и популярности власти - сложился в результате комбинации «кадровой революции» (приход к власти новых людей) и «пакта элит» в регионах с условным преобладанием «культуры участия», где у власти оказались демократы-реформаторы, пошедшие на компромисс со сложившимися в прежний период и стремящимися адаптироваться к новым условиям группами региональной элиты (модель региональной полиархии, реализовавшаяся в 1990-2000-е годы в период правления Б. Немцова в Нижегородской, А. Лисицына - в Ярославской и Д. Аяцкова - в Саратовской областях и в ряде других регионов). Авторы определяют эту модель как модель полицентричной клиентелы, легшей в основу устойчивой полиархии. В рамках этой модели региональный лидер сумел добиться признания как арбитр и выразитель интересов ключевых групп влияния. Среди национальных республик она чаще всего реализуется там, где существуют несколько примерно равных по влиянию групп этнически окрашенных групп элиты, нуждающихся в фигуре «патрона-арбитра». Модель корпоративного авторитаризма на региональном уровне с допущением влияния на власть узкого круга политических акторов, представляющих региональные кланы, где, следуя определению Ф. Шмиттера, существует «система представительства интересов, составные части которой организованы в несколько особых, принудительных, неконкурентных, иерархически упорядоченных, функционально различных разрядов, официально признанных или разрешенных (а то и просто созданных) государством, наделяющим их монополией на представительство в своей области в обмен на известный контроль за подбором лидеров и артикуляцией требований и приверженностей». Таким образом, речь идет о жесткой и контролируемой клиентарно-горизонтальной сети.
3. Тип клиентарных отношений, основой которого является консолидация основных социально-политических акторов вокруг главы, не пережившего сколько-нибудь масштабных трансформаций региона («номенклатурного бастиона») на базе связей, сложившихся в прежней системе управления (модель централизованной авторитарной корпорации патримониалистского типа), с достаточно высокой степенью неформального властного влияния. На этой основе возникают режимы моноцен-тричной клиентелы, построенные вокруг бывшего номенклатурного (партийного или хозяйственного) лидера, замкнувшего на себя основные региональные сети влияния и выстроившие на их основе отношения клиентелы с другими региональными политическими акторами. Данные отношения принимают форму президентского режима, реже - президентско-парламентского. В данном случае складывается характерно выраженный региональный султанический режим с патримониальной основой.
4. Тип клиентарных отношений, «промежуточный» между третьим и четвертым типом интеграции (модель, соединяющая элементы моно-центричной и полицентричной клиентелы), когда выделяется основанное на старых «номенклатурных связях» «ядро» правящей элиты с одновременным привлечением к управлению новых людей, что обеспечивает высокий уровень эффективности и популярности власти. Он складывается в результате частичного «консервативно-номенклатурного» отката и «пакта» «старых» и «новых» региональных элит в регионах с преобладанием «патриархального» типа политической культуры, где у власти оказывались опирающиеся на согласие элит прежние «региональные патроны» - выходцы из номенклатуры (модель, основанная на комбинации полиархии и моноцентрично-клиентарной модели). В данном случае мы наблюдаем авторитарный режим патримониалистского характера, выстроенный вокруг доминирующего регионального «патрона», с некоторыми элементами «корпоративного плюрализма». Именно эти «элементы» не позволяют дорасти ему до «полноценного» регионального «султанического режима».
Для региональных режимов подобного типа характерны стабильность, плавная смена власти (Якутия). Например, в Якутии на протяжении 10 лет у власти находился М. Николаев. В 2001 году он не смог принять участия в очередных президентских выборах, и к власти пришел глава компании АЛРОСА В. Штыров, формально позиционировавшийся в роли его преемника.
В Орловской области политическая стабильность на основе интеграции «старой» и «новой» элит была восстановлена после победы на выборах 1993 года бывшего партийного руководителя региона, политика общенационального масштаба Е. Строева (первый секретарь обкома КПСС в 1985-1989 годах, секретарь ЦК КПСС в 1989-1991 годах). После
возвращения к власти Е. Строев создал один из самых устойчивых и четко персонифицированных политических режимов, имеющих безальтернативный характер (на выборах 1997 и 2001 годов он получил более 90 % голосов). В 2005 году Е. Строева назначил губернатором Президент России, и лишь в 2009 году он оставил пост губернатора.
5. Тип моноцентричных клиентарных (патримониалистских) отношений, который выстраивается высокопопулярным и эффективным лидером харизматического типа, пришедшим к власти в регионе в результате политического банкротства как элиты советского периода, так и демократов «новой волны», который превращается в доминирующий актор политической системы региона вследствие слабости основных элитных групп, политических партий и гражданских объединений (примеры
- современные Калмыкия и Чеченская республика после 2000 года). В данном случае мы наблюдаем султанический режим в чистом виде, где в результате затяжного политического кризиса и «дефолта» предшествующей политической системы были крайне ослаблены все остальные региональные политические акторы, и сама среда, способная порождать «политическую конкуренцию» и элементы «политического плюрализма».
6. Ситуация, при которой региональному лидеру не удалось выстроить клиентелу ни моноцентристского, ни полицентрического характера, что лишило его поддержки региональных элит и возможности обменивать властно-политические ресурсы на поддержку элит и регионального сообщества - в результате внутриэлитные конфликты и общая слабость власти порождают неспособность выстроить сколько-нибудь устойчивый региональный политический режим.
Примерами такой ситуации может служить Алтайский край времен правления М. Евдокимова, где против губернатора объединились основные сегменты региональной элиты, что нашло свое выражение в троекратно повторенном краевым Советом обращении к Президенту РФ с требованием отставки губернатора. Аналогичная ситуация сложилась в Ивановской области, где недовольство региональной элиты губернатором В. Тихоновым выразилось в акциях региональных политических партий и прежде всего «Единой России» с требованием его отставки.
Таким образом, упомянутые нами типы 3 и 5 создают предпосылки для установления регионального султанического режима
Принимая во внимание вышеописанные модели «клиентарного порядка» и клиентарных отношений, мы можем классифицировать региональные политические режимы, различающиеся в зависимости от степени контроля официальной администрации за органами власти и политическими ресурсами региона, от уровня консолидации правящей элиты, а также по характеру осуществления власти, условно подразделяя их на следующие основные типы [11, с. 33]:
- авторитарные режимы «султанического» типа (на основе моно-центричной клиентелы - с практически полным контролем главы региона и выдвинутых его элитных групп за органами власти, экономическими ресурсами, политическим и информационным пространством региона). Они складываются на основе сохранившейся в период трансформаций 1990-х годов моноцентричной клиентарной структуры, с практически полным контролем главы региона за региональными институтами власти, экономическими ресурсами, политическим и информационным пространствами [8; 9];
- региональные авторитарные режимы с элементами «корпоративного плюрализма» (на основе полицентричной клиентелы - предполагающие аналогичную автократии концентрации ресурсов и полномочий в руках одной группы во главе с лидером региона, но при этом допускающие ограниченную автономию экономических и иных элитных групп, неспособных либо добровольно отказывающихся бороться с ними за власть). Официальный глава региона («патрон» в системе неформальных отношений) выступает здесь как гарант интересов доминирующей группы и одновременно как «блюститель» внутриэлитного мира;
- патримониально-полиархические режимы, предполагающие соглашение («пакт») примерно равных по силам групп региональной элиты о разделе власти и сфер влияния со сравнительно мягким устранением от властных рычагов и ресурсов всех иных групп; глава региона является гарантом соблюдения условий подобного «пакта» [15];
- неупорядоченные полиархические режимы, где такого соглашения о разделении власти и сфер влияния достичь не удалось, что порождает общую слабость и неэффективность региональной политической власти, сопровождаемую периодическими кризисами, и определенная устойчивая модель клиентарных отношений фактически не формируется. Следствиями этого являются общая слабость и неэффективность региональной политической власти, деятельность которой сопровождается периодическими кризисами.
Между тем, авторы не склонны однозначно негативно оценивать роль клиентарных механизмов в процессе формирования и функционирования властных институтов в регионах России в 1990-2000-е годы. На взгляд авторов, в указанный период клиентела, представляющая собой специфическую форму соединения властно-административного ресурса и неформального сетевого влияния, смогла выполнить ряд ключевых социально-политических функций в рамках региональной политической системы:
- Продемонстрировала свою способность смягчать противоречия и способствовать урегулированию конфликты между институтами региональной власти, относящимся к разным ее ветвям;
- Способствовала интеграции региональной политической властью политической элиты региона, урегулированию конфликтов между различными ее сегментами через систему неформальных связей и соглашений;
- В ситуации радикальной трансформации, кризиса либо «дефолта» системы региональных формально-властных институтов клиентар-ные механизмы обеспечили деятельность властных механизмов на основе неформальных связей между политическими акторами региона;
- Способствовала экстренной мобилизации политических и экономических ресурсов, необходимых региональной политической власти в ситуации кризиса властно-управленческих и социально-экономических механизмов;
- Содействовала консолидации в системе отношений «региональная власть - региональная элита - региональное сообщество (социум)» в ситуации социально-политических кризисов, аномии и атомизации;
- Оказалась способна снизить эффекты «бюрократического отчуждения» и «бюрократического произвола» посредством неформального контроля главы региона за региональным управленческим аппаратом, а отдельных чиновников - за теми или иными сегментами «регионального социума»;
- Способствовала урегулированию внутрирегиональных политических конфликтов за счет разрешения спорных вопросов между региональными политическими субъектами с помощью неформальных консультаций и согласований под «патронажем» официального главы региона;
- Выступила в качестве механизма управления экономикой в ситуации радикальных экономических реформ и кризисов, когда не прояснены отношения в системе «власть-собственность».
Таким образом, клиентела была востребована и эффективна как переходный политический институт в период масштабных политических трансформаций и связанного с ними институционального и правового вакуума. Она может долгое время существовать в региональных социумах, где не востребованы современные легально-бюрократические институты и соответствующий им тип легитимности и сильно тяготение к легитимности и господства традиционного и харизматического, а также патримониалистского типа [19]. Клиентарные отношения в поле региональной политической власти могут быть результатом, как социальной регрессии (социально-экономического упадка общества), так и сознательного выбора общества и элиты в условиях кризисов переходного периода [22]. На взгляд авторов, альтернативой клиентарно-сетевой основе региональной политической власти может быть только качественно другая сетевая модель, опирающаяся на совокупность горизонтальных сетевых структур, способных оказывать эффективное влияние
на институты региональной власти через механизмы публичной политики. Однако для ее реализации требуется высокий уровень социальнокультурного и политического развития общества, не достигнутый целым рядом обществ и регионов в современной России. В свою очередь, возвращение регионов России на путь полноценного политического развития требует не просто политических и правовых инноваций, но своеобразной «политической революции» - которую очевидно не удастся заменить никакими «косметическими реформами».
Литература
1. Almond G. Comparative Political Systems // The Journal of Politics. 1956. Vol. 18. №3.
2. Eisenchtadt S. Traditional Patrimonialism and Modern Neo-Patrimonialism. New York: Sage, 1993.
3. Kramer R. Autoritarismus im 21. Jahrhundert. 83 Gedanken zu ei-nem aktuellen politischen Phanomen // In concreto Zum 60. Geburtstag von Raimund Kramer Herausgegeben von Lutz Kleinwachter im Auftrag von WeltTrends. Potsdam, 2012.
4. Linz J.J. Totalitaere und Autoritaere Regime. Hrsg. Von R. Kraemer. Potsdam: Potsdamer Textbuecher, 2009.
5. Linz J., Stepan A. Problems of Democratic Transition and Consolidation: Southern Europe, Southern America and Postcommunist Europe. Baltimore:John Hopkins University, 1996.
6. Linz J.J. Ein autoritares Regime. Der Fall Spanien: der Fall Spanien. Potsdam: WeltTrends, 2011.
7. Res Publica - Eine Einfuhrung in die Politikwissenschaft. 3. Auflage. WeltTrends Lehrtexte 18. WeltTrends, Potsdam 2011.
8. Ross C. Regional Elections and Electoral Authoritarianism in Russia // Europe-Asia Studies. 2011. Vol. 63. №4.
9. Snyder R. Paths out of Sultanistic Regimes // Sultanistic Regimes.
1998.
10. Бадовский Д., Шутов А. Региональные элиты в постсоветской России: особенности политического участия // Кентавр. 1995. №6.
11. Бирюков С.В. Клиентела как модель политического порядка и политических изменений. М.: МГУ, «ТЕИС», 2009.
12. Борисов С.В. Актуальный политический режим в Нижегородской области: становление в 1990-е годы // Полис. 1999. №1.
13. Гельман В. Региональные режимы: завершение трансформации? // Свободная мысль. 1996. №9.
14. Гельман В.Я. Региональная власть в современной России // Полис. 1998. №1.
15. Левин С.Н. Сетевые взаимосвязи бизнеса и власти как социальный капитал предпринимателей // Институциональная трансформация экономики на постсоветском пространстве: барьеры и перспективы. Кемерово: ООО ПК «Офсет», 2011.
16. Меркель В. Формальные и неформальные институты в дефектных демократиях (I) // Полис. 2002. №1.
17. Нечаев В. Региональные политические системы в постсоветской России // Pro et Contra. 2000. Том 5. №1.
18. О'Доннел Г. Делегативная демократия // Пределы власти. 1994. №2-3.
19. Политические режимы в регионах России // Политическая наука. М.: ИНИОН РАН, 2011. №4.
20. Туровский Р.Ф. Институциональный дизайн российской региональной власти: кажущаяся простота? // Общественные науки и современность. 2011. №5.
21. Туровский Р.Ф. Региональные политические режимы в России: к методологии анализа // Полис. 2009. №2.
22. Хейл Г. Эволюция гибридного режима // Россия «двухтысячных»: стереоскопический взгляд. М.: Планета, 2011.
