CC BY
141
РЕФЛЕКСИВЫ В «МЁРТВЫХ ДУШАХ» Н.В. ГОГОЛЯ
М.Р. Шумарина
Аннотация. В статье определяются типы и функции рефлексивов в поэме Н. В. Гоголя «Мертвые души», анализируются их структура и способы ввода в текст.
Ключевые слова: метаязыковъе комментарии, рефлексив, толкования слов, оценки языковых фактов.
Summary. The article is devoted to the definition of the types and functions of reflective words in the poem by N.V.Gogol "Dead Souls", as well as to their structure and ways of their introducing into the text.
Keywords: meta-language commentaries, reflective words, word definition, estimation of the language factors.
Свойственная всякой языковой личности рефлексия о языке и речи, особенно обострена у писателей. Поэтому в художественных текстах часто встречаются рефлексивы — «относительно законченные метаязы-ковые высказывания, содержащие комментарии к употребляемому слову или выражению» [1, 5].
Предметом анализа в данной статье являются рефлексивы, выбранные из поэмы Н.В. Гоголя «Мёртвые души» (более 240 примеров). Такие комментарии часто бывают достаточно объемны. Ср. известное высказывание, начинающееся словами Выражается сильно российский народ! Подобные комментарии, особенно характерные для поэмы (так называемые лирические отступления), можно назвать макрорефлекси-вами — они представляют собой законченные, относительно самостоятельные фрагменты текста, обладающие собственными интенциями.
В других случаях рефлексивы реализованы в более компактной синтаксической форме. Они могут представлять собой отдельные предложения
(Кто был то, что называют тюрюк, то есть человек, которого нужно было подымать пинком на что-нибудь; кто был просто байбак, лежавший, как говорится, весь век на боку, которого даже напрасно было подымать: не встанет ни в каком случае) или части предложений (...он [Мижуев] стал наконец отпрашиваться домой, но таким ленивым и вялым голосом, как будто бы, по русскому выражению, натаскивал клещами на лошадь хомут). Иногда рефлексив включает несколько связанных между собой высказываний, не образующих отдельного сложного синтаксического целого: .он [почтмейстер] был остряк, цветист в словах и любил, как сам выражался, уснастить речь. А уснащивал он речь множеством разных частиц, как-то: «су-дырь ты мой, эдакой какой-нибудь, знаете, понимаете, можете себе представить, относительно так сказать, некоторым образом», и прочими, которые сыпал он мешками; уснащивал он речь тоже довольно удачно подмаргиванием, прищуриванием одного глаза, что все придавало весьма едкое выражение многим его сатирическим намекам.
323
Отдельный формальный тип реф-лексивов составляют авторские примечания, которые занимают маргинальную позицию по отношению к основному тексту, но являются важными в функциональном отношении. Так, употребляемое Ноздревым слово фе-тюк разъясняется автором в сноске: Фетюк - слово, обидное для мужчины, происходит от Фиты - буквы, почитаемой некоторыми неприличною буквою. Подобное толкование помогает читателю понять не только значение слова, но и его коннотации — без этого невозможно адекватное понимание текста.
Большинство исследователей традиционно рассматривает метаязыко-вую рефлексию на материале слов и выражений. В то же время наблюдение над многочисленными художественными текстами позволяет утверждать, что объектом рефлексии авторов и персонажей выступают самые разные явления языка и речи. Метаязыковые комментарии у Н.В. Гоголя также отличаются тематическим разнообразием; можно говорить о языковой и речевой рефлексии в «Мёртвых душах».
324 Предметом языковой рефлексии в поэме нередко выступает сам национальный русский язык. Стало общим местом утверждение о поэтизации Гоголем русского языка; гораздо реже обращают внимание на то, что у автора встречаются достаточно точные замечания лингвистического характера, которые не противоречат научному взгляду на язык. Например, интересно следующее суждение, перекликающееся с идеями лингвокультурологии: ... всякий народ <...> своеобразно отличился каждый своим собственным словом, которым, выражая какой ни есть предмет, отражает в выраженье его часть собственного своего характера. Приведенная фраза своей стилистикой напоминает фор-
Преподаватель XXI
мулировку теоретического положения; здесь ощущается влияние идей В. Гумбольдта, которые были популярны у образованных россиян того времени. Однако автор не ограничивается «пересказом» лингвистической идеи, а своеобразно развивает ее, придает «сухой теории» художественную яркость и конкретность: Сердцеведением и мудрым познаньем жизни отзовется слово британца; легким щеголем блеснет и разлетится недолговечное слово француза; затейливо придумает свое, не всякому доступное, умно-худощавое слово немец; но нет слова, которое было бы так замашис-то, бойко, так вырвалось бы из-под самого сердца, так бы кипело и животрепетало, как метко сказанное русское слово.
Еще одно интересное замечание касается функционирования русского языка. Размышления Чичикова о женском характере завершаются выводом: Галантёрная половина человеческого рода, да и ничего больше! Автор сразу же приносит извинения за слово галантёрная, которое он квалифицирует как «уличное». Однако это слово послужило поводом для довольно пространного отступления о состоянии русского языка: ... если слово из улицы попало в книгу, не писатель виноват, виноваты читатели, и прежде всего читатели высшего общества: от них первых не услышишь ни одного порядочного русского слова, а французскими, немецкими и английскими они, пожалуй, наделят в таком количестве, что и не захочешь. Этот большой фрагмент заключается словами: А между тем какая взыскательность! Хотят непременно, чтобы все было написано языком самым строгим, очищенным и благородным, - словом, хотят, чтобы русский язык сам собою опустился вдруг с облаков, обработанный как следует, и сел бы им прямо на язык, а им бы больше ничего, как только разинуть рты да выставить его.
- 1 / 2009
Художественная форма позволяет Гоголю удивительно точно и образно выразить идею о связи двух явлений: развития литературного языка и его функционирования. Невозможно ждать совершенства, «обработаннос-ти» от языка, которым образованная часть общества избегает пользоваться, предпочитая иностранную речь.
Достаточно часто содержанием рефлексивов являются суждения о различных фактах языка. Так, встречаются отдельные наблюдения над фактами русской грамматики (ср. клички собак Ноздрева, среди которых были ...все повелительные наклонения: стреляй, обругай, порхай, <...>, черкай, допекай, припекай., или умелое превращение Собакевичем крестьянки Елизаветы в мужчину при помощи окончания Ъ и др.). Но чаще всего рефлексивы содержат суждения об употребляемых словах и выражениях (в тексте поэмы тем или иным способом прокомментировано более 100 слов и выражений).
Прежде всего, регулярно встречаются толкования слов. Например, объясняется, что няня — это блюдо, которое состоит из бараньего желудка,, начиненного гречневой кашей, мозгом и ножками; под названием мышиные жеребчики известны маленькие старички щеголи на высоких каблуках, <...> забегающие весьма проворно около дам; клико-матрадура, по уверениям Ноздрева, есть не что иное как двойное клико и т. п. В других случаях автор сообщает об особенностях употребления слов и выражений. Так, читатель узнает, что слово пассаж популярно в провинциях, что выражение во всю насосную завертку употребляется в иных местах обширного русского государства, т.е. является территориально ограниченным и т.д.
Встречаются в поэме и многоаспектные характеристики, которые касаются сразу нескольких лингвистически значимых признаков слова. Например, во фразе .отец, взявши сына, выехал с ним на тележке, которую потащила мухортая пегая лошадка, известная у лошадиных барышников под именем со-руки содержится сообщение о значении слова (мухортая пегая лошадка), о сфере употребления (у лошадиных барышников) и об особенностях произношения (ударение на втором слоге).
Гоголь комментирует и слова, которые можно назвать лингвоспеци-фичными для русского языка. Например, глаголы полежать и завалиться, по выражению Гоголя, в большом ходу у нас на Руси — недаром они послужили основой для устойчивого сочетания дружить с помещиками Полежаевым и Зава-лишиным. (Ср. также оценки слов авось, вперед, дорога и др.)
Нередко толкование слова сопровождается энциклопедической информацией, которая носит характер лингвокультуроведческого комментария. Например, в сцене, когда крестьяне помогают развести перепутав- 325 шихся лошадей, один из мужиков кричит: .пришпандорь кнутом вон того, того, солового, что он горячится, как корамора! В сноске автор поясняет: Кора мора - большой, длинный, вялый комар [собственно толкование]; иногда залетает в комнату и торчит где-нибудь одиночкой на стене. К нему спокойно можно подойти и ухватить его за ногу, в ответ на что он только топырится или корячится, как говорит народ [лингво-культуроведческий комментарий]. Этот комментарий, хотя и помещен в маргинальную позицию сноски, оказывается функционально важным: в нем нарисована достаточно выразительная иллюстрация, дополняющая
содержание основного текста и обеспечивающая верное понимание сравнения корячится как кора мора.
Многочисленны в поэме примеры рефлексивов, комментирующих явления речи. В этом случае можно говорить о речевой рефлексии, под которой понимается «употребление языковых фактов, обращение с ними» [5, 108], а также внимание к «речевому поведению, к соблюдению норм общения» [3, 67]. Объектами речевой рефлексии в «Мёртвых душах» становятся типичное речевое поведение, нормы речевого этикета, разные виды типового дискурса и невербальные средства общения.
Создавая речевые характеристики героев, Гоголь выступает мастером как индивидуализации, так и типизации; штрихи к речевому портрету создают неповторимые образы, но в то же время в этих описаниях узнаваемы черты «лингвокультурных типажей» [2, 21]. Сам автор подчеркивает иногда типичность речевого поведения своих персонажей: Как в просвещенной Европе, так и в просвещенной России 326 есть теперь весьма много почтенных людей, которые без того не могут покушать в трактире, чтоб не поговорить с слугою, а иногда даже забавно пошутить над ним; Надобно сказать, что у нас на Руси если не угнались еще кой в чем другою за иностранцами, то далеко перегнали их в умении обращаться (обратим внимание также на форму обобщенно-личного предложения) и т.д. В поэме созданы запоминающиеся речевые портреты губернского чиновничества и дамского общества, помещиков, адвоката и т.д., а также главного героя Чичикова, в деятельности которого важную роль играют именно коммуникативные умения: Приезжий во всем как-то умел най-титься и показал в себе опытного светско-
го человека. О чем бы разговор ни был, он всегда умел поддержать его... Но замечательно, что он все это умел облекать какою-то степенностью, умел хорошо держать себя. Говорил ни громко, ни тихо, а совершенно так, как следует Из этого описания читатель легко может сделать вывод о том, каково типичное поведение опытного светского человека: способность поддержать разговор на любые темы, умение вести себя с достоинством, умелое использование невербальных средств (в том числе голоса).
Неоднократно возникает в поэме мотив типичного коммуникативного поведения русских, автор обращает внимание на особенности коммуникативных тактик в различных ситуациях общения: Тут Чичиков вспомнил, что если приятель приглашает к себе в деревню за пятнадцать верст, то значит, что к ней есть верных тридцать; .у нас есть такие мудрецы, которые с помещиком, имеющим двести душ, будут говорить совсем иначе, нежели с тем, у которого их триста, а у которого их триста, будут говорить опять не так, как с тем, у которого их пятьсот, а с тем, у которого их пятьсот, опять не так, как с тем, у которого их восемьсот, - словом, хоть восходи до миллиона, все найдут оттенки.
Герои Гоголя чрезвычайно тонко чувствуют оттенки речевого поведения, зачастую им, как и автору, свойственна обостренная рефлексия. Так, интересно рассуждение молодого помещика Тентетникова о слове ты, с которым обратился к нему сосед-генерал: В самом слове нет ничего оскорбительного, <...> но в смысле слова, но в голосе, с которым сказано оно, заключается оскорбленье. Ты - это значит: «Помни, что ты дрянь; я принимаю тебя потому только, что нет никого лучше; а приехала какая-нибудь княжна Юзякина - ты знай
свое место, стой у порога». Вот что это значит! (Ср. эпизод, когда Манилов, провожая Чичикова, с такою же любезностью рассказал дело кучеру и сказал ему даже один раз «вы».)
Авторская «воссоздающая» рефлексия предлагает читателю выразительные зарисовки типовых дискурсов: этикетная беседа, торг, женская беседа, сплетня, игра в карты, застолье и т.д. Объектом рефлексии в поэме являются также разнообразные письменные речевые жанры: частное письмо, купчая, вывеска, газетная статья, научное сочинение, заборные граффити и др. Несмотря на гиперболизацию, которая составляет одну из доминант художественной манеры Н.В. Гоголя [4], типичные черты устных и письменных текстов вполне опознаваемы; сам автор часто подчеркивает их типичность: Наша братья, народ умный, - как мы называем себя, поступает почти так же, и доказательством служат наши ученые рассуждения <...>; Сам решился он сочинить крепости, написать и переписать, чтоб не платить ничего подьячим. Форменный порядок был ему совершенно известен и т.п.
Одной из наиболее трудных художественных задач является передача своеобразия различных паралингвис-тических компонентов устного дискурса: особенностей мимики, жестикуляции, смеха, оттенков интонации. У Гоголя целый ряд рефлексивов, описывающих невербальные средства общения, имеет семантическую структуру сравнений. В качестве первого компонента сравнения (А) выступает невербальное поведение описываемого персонажа, а в качестве второго компонента (В) — речевое поведение определенного типажа, о котором читатель может судить на основе личного опыта: Не было лица, на котором бы
не выразилось удовольствие или по крайней мере отражение всеобщего удовольствия (А). Так бывает на лицах чиновников (В) во время осмотра приехавшим начальником вверенных управлению их мест (далее следует развернутое описание); Бейте его! - кричал он [Ноздрев] таким же голосом (А), как во время великого приступа кричит своему взводу: «Ребята, вперед!» - какой-нибудь отчаянный поручик (В) <...>; [Чичиков] обратился к Манилову и его супруге с небольшим смехом (А), с каким обыкновенно обращаются к родителям, давая им знать о невинности желаний их детей (В) и многие другие примеры.
Рефлексивы в поэме нередко выступают в позиции значимых повторов (ср., например, обсуждение смысла выражения мёртвые души разными персонажами), являются ярким изобразительно-выразительным средством, а также одним из способов экспликации авторской позиции.
ЛИТЕРАТУРА
1. Вепрева И.Т. Языковая рефлексия в постсоветскую эпоху: Монография. —
М., 2005. 327
2. Карасик В.И., Дмитриева О.А. Лингво-культурный типаж: к определению понятия // Аксиологическая лингвистика: Лингвокультурные типажи: Парадигма. — Волгоград, 2005.
3. Николина Н.А. Языковая и речевая рефлексия в пьесах А.Н. Островского / Н.А. Николина // Русский язык в школе. — 2006. — № 3.
4. Огольцева Е.В. Языковые механизмы и эстетические функции гиперболы у Гоголя: Доклад на Максимовских чтениях, посвященных 200-летнему юбилею Н.В. Гоголя (Москва, МПГУ, 13 марта 2009 г.).
5. Шмелева Т. В. Языковая рефлексия // Теоретические и прикладные аспекты речевого общения. — Вып. 1 (8). — Красноярск, 1999. Щ
СИНТАКСИС ВЫСКАзЫВАНИя:
предложение < > текст < > художественный
ТЕКСТ
I Л.Г. Казарян
328
Аннотация. В статье подчеркивается роль предложения как основной единицы «синтаксиса высказывания». Имманентные свойства предложения - смысловая и структурная завершенность - оказываются внутриязыковой базой «предложенчес-кого высказывания» и обеспечивают надежность более крупных речевых высказываний, различных дискурсивно-текстовых образований. В художественных текстах значимыми являются все языковые единицы, но особой весомостью отмечены предложения. Различия в структуре предложений, способы их сопряжения друг с другом влияют на «конструкцию» текста и внутренний смысл текста как единого целого.
Ключевые слова: синтаксис высказывания, текст, безглагольность, номина-тивность.
Summary. The article emphasizes the role of the proposal as the basic unit «syntax statements». Intrinsic properties of the proposal - meaning and structural completeness -appear to be an intra-language base for the «sentence comments» and ensure the reliability of the larger speech-texts of various discursive formations. In the belle-lettres texts all linguistic units are meaningful, but particularly the weight of them is observed in the sentences. Differences in the structure of the sentences, the way they interface with each other influence the «construction» of text and the internal meaning of the text as a whole.
Keywords: syntax of speech, text, "lack of verbs" phenomenon, nominative character.
Традиционное понимание синтаксиса как «учения о предложении» на протяжении всей истории, с момента зарождения синтаксической теории и по сегодняшний день, подвергалось стратификации, постоянно конкретизировалось, уточнялось и дополнялось. Суть нового понимания определяется смещением в дефиниции «предложения». Так, Ю.С. Степанов отмечает: «Термин «предложение», уже в 30-е годы разделившийся на два термина: 1) «предложение», англ. sentence, франц. proposition и 2) «высказывание», англ. utterance, франц. phrase,
enonce — испытал дальнейшее расщепление: вместо нерасчленённого «высказывания», франц. enonce, теперь имеется enonce в значении «высказывание как результат речевого акта, текст высказывания», и enoncement и enunciation в значении «акт высказывания, высказывание как речевое действо». Именно в этом новом аспекте «синтаксиса высказывания» или, еще точнее, «синтаксиса акта высказывания» синтаксис и выдвинулся на центральное место» [ 1, 33].
К аналогичной идее о центральной роли синтаксиса высказывания
пришли лингвисты самых разных направлений в лингвистических исследованиях чрезвычайно широкого спектра. Новое восприятие «предложения» по сути определило также выделение в синтаксисе дополнительной синтаксической единицы — текста — и стимулировало развитие особых научных направлений: лингвистики текста и прагматики, «возникших из стремления найти оптимальный способ описания ситуации неоднозначной в отношениях между формой и содержанием в синтаксисе, выражающейся в возможности одинакового прочтения разных предложений и существовании вполне совпадающих высказываний, допускающих разную семантическую интерпретацию» [2, 3].
Синтаксис высказывания, анализируемый в конкретной ситуации, имплицитно содержит в себе признаки «антропоцентризма», т.к. говорящий способен в процессе применения языка, его языковых единиц, «присваивать» себе его особые черты, делая их «аутореференциальны-ми». Предложение, таким образом, выступает и как система, основные референциальные точки которой непосредственно соотнесены с говорящим индивидом, по определению Э. Бенвениста, «с человеком в языке» [3]. Антропоцентрический принцип выдвигается в лингвистике 90-х годов прошлого века на передний план и становится предметом исследования как в концепциях, основанных на «центральной роли синтаксиса», так и в концепциях семиотического устройства языка, где обосновывается господствующая роль системы указателей «я — здесь — сейчас» и роль антропоцентрической метафоры. При этом антропоцентрический принцип
находит различные индивидуальные формулировки, которые могут быть сведены в самом общем виде к выводу, сделанному еще Л.В. Щербой, о том, что логически строго определенные понятия «не являются какими-либо факторами в процессе речевого общения» [4, 100].
Имеющая давнюю историю связь лингвистики и логики переживала спады и подъемы, однако, всегда первоосновой этой связи было понимание языка «как формы», вследствие чего и лингвистов, и логиков, в первую очередь, занимал вопрос о формах языка и формах мышления, а вопрос о содержании ставился в зависимость от решения вопроса о формах и методах описания этих форм. Постепенно центр тяжести сместился в сторону «содержания». По-новому встала проблема соотношения языковых форм и логической семантики. Если сформулировать эту проблему в более масштабном смысле, то на поверхности окажется тема: язык и логика, язык и мышление. В рамках этой темы рассматриваются общие категории: фун- 329 кция высказывания (номинативная, ассертивная, перформативная), строение высказывания и предложения, денотация и референция, типы языковых знаков по отношению к денота-ции и референции и т.д.
В лингвистике пристальный интерес к значению языковых единиц (языковых знаков) обусловлен резким поворотом от исследований, ориентирующихся на рассмотрение системных отношений в языке, к исследованиям, ориентирующимся на теорию деятельности. Акцентирование деятельностного характера языковой коммуникации и тем самым генетическое и функциональное связы-
330
вание языка и деятельности привело в семантических исследованиях к тому, что «значение» получает расширенное толкование и рассматривается не только в качестве «заменителя» денотата, но в качестве элемента семантической системы, внутренняя структура которого связана с его отношением к другим элементам этой структуры.
«Значение как психологический феномен не есть вещь, но процесс, не система или совокупность вещей, но динамическая иерархия процессов» [5, 60]. Процессуальный характер значения языкового знака определяет тот факт, что объектом лингвистических исследований, в первую очередь, становится «субъективное содержание знакового образца», или, вернее сказать, различных операций над ним, то есть его коммуникативный инвариант. Так, функцией языкового знака — слова — является организация и упорядочивание знаний о мире, слово является носителем понятия. Функция слова модифицируется при вхождении его в предложение, становящимся источником значения (значений) слова. Само предложение, представляя собой также языковой знак, может рассматриваться как отражение в языке некоторой объективной ситуации, преломлённой через ментальный образ. Предложение несет определенный «концепт ситуации». Последующее языковое кодирование его учитывает многослойные наслоения прагматического характера, обусловленного целевыми установками говорящего.
При декодировании предложения слушающий / адресат воспринимает некоторую реальность, преломленную говорящим / адресантом в виде уже
Преподаватель XXI
не целого куска, а как совокупность отдельных слов и соответственно их сигнификатов, что неизбежно в силу линейного характера речи. И здесь более важным оказывается адекватно соединить прочтение отдельных слов и прочтение целого предложения. Во многом успех данной операции может быть обусловлен четкой организацией выбора и оформления одного из компонентов значения в качестве главенствующего по отношению к определенным языковым знакам и речевым ситуациям.
При порождении высказывания «на долю синтаксического блока приходятся различные трансформации (соединение ряда конфигураций, опущение тех или иных конституентов и так далее). Решающее значение принадлежит трансформации линеаризации, служащей целям квантования передаваемой информации внутри предложения как носителя информационных квантов» [6, 19-20].
Предложение, таким образом, аккумулирует в себе сложные, многоаспектные характеристики как формального плана, так и содержательного, в основе которых лежит суждение о предметах и явлениях действительности. Отнесенность к действительности выступает важнейшим признаком предложения, превращающим, по выражению Риса, «мертвые слова в живую речь» [7, 74], а само предложение в высказывание.
Предложение признается высказыванием не только в работах, где предложение является центральным объектом исследования, но также и в трудах, посвященных «лингвистике речи» и «лингвистике текста». Так, Н.А. Слюсарева пишет: «Предложение и высказывание являются соотно-
- 1 / 2009
сительными понятиями, точнее, двумя сторонами одного объекта, который, будучи рассмотренным «снизу» от иерархии нижних уровней, выступает как предложение, а рассмотренный со стороны речи — как высказывание» [8, 33]. Имманентные свойства предложения — смысловая законченность, структурная завершенность, опирающаяся на прочную предикативную связь, оказываются внутриязыковой базой «предложенческого» высказывания и обеспечивают надежность любых более крупных речевых высказываний, различных дискурсив-но-текстовых образований.
Способность предложения внеситуативно соотноситься с реалиями действительности, на наш взгляд, лишь расширяет возможности предложения как языковой единицы; с одной стороны, предложение само может равняться минитексту, с другой стороны, предложение (его основная функция) является базовой единицей текста, в котором все предложения актуализированы. В текстах мы имеем дело не с виртуальными, гипотетическими синтаксическими конструкциями, а с названиями конкретных предметов и реальными высказываниями или частями высказываний о конкретных фактах и ситуациях через соотнесенность предикативного отношения каждого конкретного предложения с ситуацией в локальном, темпоральном, причинно-следственном и прочих планах.
Художественный текст основан на вымысле и передает мысли автора о действительности с помощью художественных образов через вымышленные ситуации, в которых живут и действуют вымышленные персонажи. Таким образом, он предлагает особую
форму соотнесенности с действительностью, особый способ отражения ситуации, поскольку она реализуется в художественном мире, созданном силою воображения писателя, и соединяет в себе вымысел и действительность. Сопряжение в рамках художественного текста вымысла и действительности никоим образом не сказывается на восприятии текста, по крайней мере, его «содержательной» стороны, слушателем, читателем, поскольку взаимопонимание между ним и автором строится на определенном фонде общих знаний, позволяющим идентифицировать предметы и факты, о которых идет речь в «сюжетной» канве текста. Гораздо сложнее обстоит дело с постижением «смысла» художественного текста.
«Смысл» — это то, ради чего создается художественное произведение, то, что хочет сказать автор, повествуя о неких событиях в своем произведении. Смысл, как его понимает А.Н. Леонтьев, — «...это отражение фрагмента действительности в сознании через призму того места, которое этот фрагмент действительности занимает в деятельности данного субъекта..., т.е. ...помимо «объективных» особенностей структуры деятельности, зависящих от предметно-ситуативной детерминации этой деятельности, в ее структуре есть и «субъективные» особенности, детерминированные психологической спецификой самой этой деятельности» [9, 217].
В художественном тексте реализуются не только смысловые, но и структурные потенции всей грамматической системы и, в особенности, грамматической системы построения. Художественный текст, существуя, по определению В.Г. Адмони, «как куль-
331
минация смысловой стихии языка», актуализирует все аспекты структурного выявления этой стихии: многомерность и динамичность. «Многомерность» речевой цепи — понятие, в каком-то смысле противопоставленное традиционно принятому в языкознании термину «линейности». Однако оба термина в отношении характеристики речевой цепи имеют право на существование и не исключают один другого. «Линейность» речевой цепи — это, условно говоря, внешняя характеристика, проявляющаяся в сцеплении компонентов этой цепи. Под «многомерностью» речевой цепи понимается многоаспектная, усложненная характеристика компонентов линейного ряда, включающая в себя смысловые, функциональные, структурные линии в их пересечениях, наложениях, взаимодействиях. Такое «многомерное» построение В.Г. Адмони назвал сначала «партитурным», позднее — «батиз-матическим» [10, 204-205]. Батизма-тичекое строение художественной речевой цепи усложняется многократно 332 за счет создания различных созначе-ний в отдельных отрезках художественной речевой цепи.
Понятия «динамичность», «динамизм» в литературоведении, текстове-дении реализуются, по убеждению Ю.Н. Тынянова, «1) в понятии конструктивного принципа. Не все факторы слова равноценны; динамическая форма образуется не их соединением, не их слиянием, а их взаимодействием и, стало быть, выдвиганием одной группы факторов за счет другой. При этом выдвинутый фактор деформирует подчиненные; 2) ощущение формы при этом есть всегда ощущение протекания (а стало быть, изменения, соотношения подчиняющего конструктив-
Преподаватель XXI
ного фактора с факторами подчиненными)» [11, 28].
Динамичными в художественном тексте являются все языковые единицы, но подчеркнутой весомостью, конечно же, отмечены в тексте предложения, поскольку из сопряженности предложений друг с другом, из взаимного притяжения или отталкивания (имеется в виду выбор средств связи между предложениями и единствами большими, чем предложение, сцеп-ленность однотипных или разноряд-ных структур и т.д.) рождается «конструкция» текста и его «внутренний» смысл как единого целого. Так, различия в построении предложений обусловливают своеобразие их телеологических характеристик (дискурсов), в которых сами анализируемые единицы способны приращивать семантические признаки исходной модели и тем самым увеличивать смысловой объем целого — текста.
Выступая в тексте изначально как «синтактико-стилистические» фигуры, безглагольные предложения способны в одной из своих разнообразных форм выполнять функцию «аранжировщика» текста или его частей. Особые синтаксические позиции тех или иных типов элиминированных предложений в различных видах текста, селекция этих позиций определяется информационной структурой текста. Так, безглагольные номинативные односоставные предложения, как было установлено, появляются в начале описательных и повествовательных фрагментов нарративных текстов, а в стихотворных текстах образуют тематический «зачин» всего произведения. Например:
1. «Berlin. Ein Hotelzimmer im fünften Stock, beleuchtet von einer
- 1 / 2009
Lichtreklame vom Nebendach. Dazwischen ein abgrundtief aufgerissener Hinterhof, in den die Wäschestücke baumeln und der Müll in kleinen Teilen hinabfliegt. Angeschnittene Häuser mit verdeckten Mauern. Auf den niedrigsten Dächern, drei Stockwerke unter mir, zerfetzte Stoffpuppen, Handtücher, Flaschen, Papiere, Schuhe» (R. Willemsen).
2. Nacht. Oh du in Tiefe gelöstes
Gesicht an meinem Gesicht.
Du, meines staunenden Anschauns
grösstes
Übergewicht.
Безглагольное предложение, т.е. предложения (как простые, так и сложноподчиненные), в которых опущена финитная форма глагола, представляют собой структуры, отличающиеся уже с чисто внешней стороны от подавляющей массы предложений, полноценных в структурном отношении. Они обладают ярко выраженной силой, своеобразным динамизмом. Например:
1. «Die Besessenheit. Der Rauch. Die flammende Hüfte. Die krummen Schenkel» (S. Lenz).
2. Als das Schild seine Wirkung getan und niemand ihn mehr belästigte, hatte er es wieder entfernt (Th. Mann).
Заключенный в структуре таких предложений дополнительный в сравнении с обычными «нормальными» структурами предложений потенциал чрезвычайно важен для функционирования этих синтаксических образований в различного рода текстах, в частности, художественном тексте, в двух его разновидностях — прозаическом и стихотворном.
Функция «зачина» — это одна из основных текстовых функций экзистенциальных предложений в целом:
как односоставных безглагольных, так и двусоставных глагольных. При этом односоставные безглагольные номинативные предложения противопоставлены двусоставным экзистенциальным предложениям, в первую очередь, по характеру темпорального значения. В силу отсутствия временной глагольной формы односоставное номинативное предложение выступает не как «вневременная» конструкция, а как синтаксическая единица с обобщенным или неопределенным временным значением, например:
«Krieg und Kriegesgeschrei, Einquartierung und Geschäftigkeit. Preussische Offiziere bewegen sich in der parkettierten Zimmerflucht der Bel-Etage von Senator Buddenbrooks neuem Hause, küssen der Hausdame die Hände ... (Th. Mann).
Временное значение «настоящего», присущее безглагольному бытийному предложению, стоящему в начале главы или абзаца, получает однозначное и определенное выражение в формах презенса целого ряда глаголов. Безглагольное номинативное предложение, открывая ряд следующих за ним глагольных предложений, оказывается средством, обеспечивающим когерентность текстового фрагмента в том числе и через «грамматическое» (темпоральное) значение.
Если односоставное номинативное предложение занимает не начальную позицию в микротексте, а интер-или постпозиции, то временной план безглагольного предложения корректируется окружающими его глагольными, находящимися перед или после безглагольного предложения, например:
«...Kurtchen springt auf Joswig zu, er reißt das Messer hoch, ich bin mit
333
zwei Sätzen bei ihm, nein, ich bleib am Fenster stehen und nehme mir vor, Jos-wig zu helfen, falls er unterliegen sollte, mit zwei Sätzen könnte ich bei ihm sein. Kein Aufschrei, kein Stöhnen. Die erzwungene Lautlosigkeit, mit der Kurtchen angreift, Joswig abwehrt» (S. Lenz).
«Эксклюзивное настоящее», отмечаемое у приведенных односоставных номинативных предложений, не противоречит общей временной линии всего микротекста, так как представленное в нем действие совершается в настоящем.
Безглагольные номинативные предложения, появляющиеся в начале, зачине стиха, ориентированы на называние, обозначение темы. Однако встречаются случаи, в которых эти номинативные структуры являются «фоном» или одной из деталей, формирующих тему стиха. Так, нередко безглагольные предложения в форме номинативного существительного, обозначая предметно представленное «временное» понятие, совмещают в 334 себе оба этих категориальных значения: во-первых, присущее предложению-существительному в именительном падеже значение «называния». При этом понятие воспринимается в каком-то смысле собирательным образом, обладающим соответствующими характеристиками, сформировавшимися в процессе бытия. Во-вторых, существительное, репрезентирующее «бытийное» предложение, реализует также и заключенные в таких существительных семы с темпоральным значением. Например:
«Frühling. Der Kaiser ist von Elba zurück» (R. Schikele).
«Ein Maiabend. — Und der Himmel flittert vor lauter Lichte» (Rilke).
Преподаватель XXI
«Abendläuten. Aus den Bergen hallt es wieder neu zurück in immer mattern Tönen» (Rilke).
Темпоральное значение в названных номинативных предложениях выдвигается явно на первый план, поскольку оно связывает безглагольное предложение с последующим глагольным и без первого предложения, играющего роль «временного» указателя, действие второго предложения было бы не до конца понятно или закончено.
Мощным средством текстовой аранжировки выступают безглагольные подчиненные предложения, «цементирующие» за счет элиминации финитного глагола сложноподчиненные комплексы как «прочно спаянные» образования. Например:
Als Holk um Urlaub gebeten, hatte nur das für ihn festgestanden, daß etwas geschehen müsse (Fontane).
Функционируя в составе цельного предложения в качестве особым образом организованного центра, оно в гораздо большей степени, чем глагольное подчиненное предложение, цементирует цельность, монолитность сложноподчиненного предложения в структурно-грамматическом и смысловом планах. Существуя в письменном языке параллельно с «полными», безглагольные подчиненные предложения как синтаксические синонимы «глагольных» подчиненных предложений появляются в определенных участках языка, в определенных текстовых фрагментах под воздействием целого ряда факторов, под влиянием особым образом сложившихся экстра- и интралингвисти-ческих условий. К числу таких факторов мы относим в какой-то мере условно разделяемые две группы факторов:
- 1 / 2009
структурно-композиционные и текс-тово-прагматические. К структурно-композиционным факторам относятся способы организации внешней структуры как безглагольного подчиненного, так и всего сложного целого предложения и проявляющиеся в 1) «объеме» или «размере» предложения — количественной характеристике и 2) топологической характеристике — местоположении безглагольного подчиненного по отношению к главному предложению и в цельном предложении.
Текстово-прагматические факторы — это специфические речевые ситуации и стили, особые смысловые и стилевые задания, способствующие появлению этой конструкции. Анализ данного типа предложений показал, что безглагольное подчиненное предложение, как правило, появляется в длинных сложноподчиненных комплексах и что длина, объем, являются одним из факторов, которые провоцируют или стимулируют усечение подчиненного с тем, чтобы длинное предложение стало короче.
К числу факторов, способствующих появлению в составе длинных цельных сложноподчиненных предложений афинитных предложений, может быть отнесена и его «топологическая» характеристика. По отношению к господствующему предложению афинитное подчиненное может занимать препозицию, интер- и постпозиции. Препозитивное афинитное предложение издавна считалось тем композиционным типом, который уже своим местоположением создает некоторые предпосылки для опущения в нем финитного глагола, так как в сложноподчиненном комплексе с препозитивным афинитным часто возни-
кает стык спрягаемых частей подчиненного и господствующего предложений. В некоторых случаях эти части являются одинаковыми, стоящими в одной и той же форме. Например: Als Holk um Urlaub gebeten, hatte nur das für ihn festgestanden, daß etwas geschehen müsse (Fontane).
Тенденция к использованию безглагольных подчиненных предложений преимущественно в обширных сложноподчиненных комплексах при построении самого подчиненного как «короткого» свидетельствует о том, что данный тип предложения может рассматриваться как синтаксическое средство экономного и рационального устройства сложных комплексов, поскольку элиминированию подвергаются десемантизированные, явно определенные, а значит, в какой-то мере избыточные финитные глаголы.
Элиминирование финитных глаголов и, как следствие, ускорение, укорачивание, а также разрыв линейной цепочки в структуре предложения создают предпосылки для использования их для решения самых разнооб- 335 разных художественных установок: создание динамичного, напряженного авторского повествования, достижение повышенного эмоционального фона в обрисовке героев и представляемых событий.
Итак, текст, будучи категорией более емкой, чем слово, словосочетание или предложение, однако не существующий без этих традиционных синтаксических единиц, образует собой реальное речевое пространство, в котором эти единицы получают новое и более полное осмысление, предстают в новом свете как текстовые категории. Отсюда следует, что анализ единиц самых разных уровней и, в первую
очередь, предложений как базовой составляющей текста, может считаться в какой-то мере неполным, незавершенным, если исследование ограничено рамками функционально-динамической системы фразового единства, не имеет выхода в «текст» и не рассматривается под углом зрения «текстовой» проблематики.
Анализ способов и особенностей функционирования элиминированных предложений в современном немецком языке показал, что подход к тексту «снизу», от конкретной языковой единицы, приводит к уточнению не только системных свойств названных единиц — синтаксических, семантических, прагматических — но, в равной мере, и свойств текста, в формировании которого участвуют безглагольные предложения.
яние и перспективы развития. Ч. 1. — Тамбов: Изд-во ТГУ, 1998.
7. Ries Y. Was ist ein Satz? / Y. Ries. — Prag, 1931.
8. Слюсарева Н.А. Аспекты общей и частной лингвистической теории текста / Н.А. Слюсарева. — М.: Наука, 1982.
9. Леонтьев А.Н. Проблемы развития психики / А.Н. Леонтьев. — М., 1965.
10. Адмони В.Г. Грамматический строй как система построения и общая теория грамматики / В.Г. Адмони. — Л.: Наука, 1988.
11. Тынянов Ю.Н. Проблемы стихотворного языка. Статьи / Ю.Н. Тынянов. — М.: Советский писатель, 1965. Щ
ЛИТЕРАТУРА
1.
Степанов Ю.С. Методы и принципы современной лингвистики / Ю.С. Степанов. — М.: Наука, 1975.
2. Арутюнова Н.Д. Глубинные структуры и неоднозначность предложения /
33В Н.Д. Арутюнова // Тезисы научной конференции «Глубинные и поверхностные структуры в языке» 20-21 декабря 1972». — М.: Изд-во МГПИИЯ им. М. Тореза, Институт языкознания АН СССР. — М., 1972.
3. Бенвенист Э. Общая лингвистика / Э. Бенвенист. — М.: Прогресс, 1974.
4. Щерба Л.В. Опыт общей теории лексикографии / Л.В. Щерба // Известия АН СССР, ОЛЯ. — 1940. — № 3.
5. Леонтьев А.А. Психолингвистический аспект языкового значения / А.А. Леонтьев // Принципы и методы семантических исследований. — М., 1976.
6. Сусов И.П. Интеграционный этап в развитии лингвистической теории и сущность вклада когнитивной лингвистики / И.П. Сусов // Когнитивная лингвистика: Современное состо-
