CC BY
71
Экспериментальная группа
Компьютерные термины (КТ) - 1241 (31 %) Общеупотребительная лексика (ОЛ) -2626 (66%)
Нет ответа (НО) -133 (3%)
■
100 У
КТ - 31% ОЛ - 66°% НО - 3%
В Гистограмма 1 31 66 3
Таблица 3 Контрольная группа
КТ- 777 (19,4 %)
ОЛ- 3 150 (78,7 %)
НО - 73 (1,9 %)
іоо/
5Q-K'"’”'
_________
---------BBS
Ид^Н
КТ - 31% ОЛ - 66% НО - 3%
(■Гистограмма 2 19,4 78,7 1,9
Библиографический список
1. Арутюнова, Н.Д. Метафора и дискурс / Н.Д. Арутюнова // Теория метафоры. М.: Прогресс, 1990.
2. История философии: Энциклопедия.
- Мн.: Интерпрессервис, 2002.
3. Можейко, М.А. Дискурс / М.А. Можей-ко // Постмодернизм. Энциклопедия.
- Мн.: Интерпрессервис, 2001.
4. Ильин, И.П. Постмодернизм // Словарь терминов / И.П. Ильин. - М.: ИНИОН РАН (отдел литературоведения) - INTRADA, 2001.
5. Кронгауз, М.А. Семантика: Учебник для студ.лингв.фак.высш.учеб.заведений / М.А. Кронгауз. - 2-е изд., испр. и доп. - М.: Академия, 2005.
6. Караулов, Ю.Н. Русский ассоциативный словарь как новый лингвистический источник и инструмент анализа языковой способности: Послесловие // Русский ассоциативный словарь: в 2 т. / Ю.Н. Караулов, Г.А. Черкасова, Н.В. Уфимцева, Ю.А. Сорокин, Е.Ф. Тарасов. - М.: Астрель: АСТ, 2002. - Т. 1: От стимула к реакции: ок. 7000 стимулов.
7. Джемс, У. Психология в беседах с учителями / У. Джемс. Серия «Психология-классика». - Спб.: Питер, 2001
8. Барт, С/Z / Р Барт. - М.: РИК Культура, Изд-во Ad Marginem, 1994.
9. Карасик, В.И. О типах дискурса / В.И. Карасик // Языковая личность: институциональный и персональный дискурс: сб. науч. тр. -
Волгоград, 2001.
10. Галичкина, Е.Н. Специфика компьютерного дискурса на английском и русском языках (на материале жанра компьютерных конференций) / Е.Н. Галичкина // Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Волгоград, 2001.
11. Венедиктова, Т. Между языком и дискурсом: кризис коммуникаций [электронный ресурс] // http://magazines.russ.ru/nlo/2001/50/ venedikt.html.
12. Grolier Multimedia Encyclopedia [электронный ресурс], 1998. - CD.
13. Van Dijk, T.A. Semantic Discourse Analysis / T.A. van Dijk // Handbook of discourse analysis, Vol. 2. - London: Academic Press, 1985.
14. Якобсон, РО. Лингвистика и поэтика / РО. Якобсон // Структурализм: «за » и «против». - М.: Прогресс, 1975.
15. Караулов, Ю.Н. Типы коммуникативного поведения носителя языка в ситуации лингвистического эксперимента / Ю.Н. Караулов // Этнокультурная специфика языкового сознания / под ред. Н.В. Уфимцевой. - М.: Институт языкознания РАН, 1996.
Статья поступила в редакцию 12.02.09
УДК 811.161.1+811.512.3
Л.А. Гармажапова, аспирант БГУ, г. Улан-Удэ
РЕФЕРЕНТНОЕ И НЕРЕФЕРЕНТНОЕ УПОТРЕБЛЕНИЕ ЛИЧНЫХ МЕСТОИМЕНИЙ В РУССКОМ И БУРЯТСКОМ ЯЗЫКАХ
В статье анализируется референтное и нереферентное употребление личных местоимений в русском и бурятском языках в дискурсах разного типа, которое разграничивается по наличию или отсутствию для личных местоимений дейктической функции. Рассматриваются разновидности указанных типов употребления в зависимости от характера речевой ситуации и денотативного статуса участников коммуникации.
Ключевые слова: речевая ситуация, коммуникативно-прагматическое пространство, дейктический знак, референция, номинация.
Местоимение - одна из самых своеобразных частей речи, которая обнаруживается почти во всех языках мира. Как самостоятельная часть речи, оно выделяется и в русском, и в бурятском языках. И в каждом из сопоставляемых языков в самостоятельный разряд выделяются личные местоимения, называющие непосредственных и косвенных участников речевого акта.
Проблема описания семантики личных местоимений является одной из трудноразрешимых проблем лингвистики в силу сложности и противоречивости самого объекта описания, который, с одной стороны, «ничего не означает» в денотативном плане в том смысле, в котором, например, «означает» обычное существительное или прилагательное, а с другой стороны, в классе местоимений, по мнению Н.Ю. Шведовой, «со-
средоточен арсенал смысловых абстракций, заключенных в языке в целом; этим определяется роль местоимений в системе других классов слов» [1].
При этом особенность «предельно абстрактной семантики» личных местоимений заключается в том, что она конкретизируется в результате сложного взаимодействия явлений разных уровней непосредственного речевого контекста употребления, коммуникативной характеристики речевой ситуации в целом и статуса ее участников, а также механизмов его референции, которые, вслед, за Е.В. Падучевой, понимаются как «механизмы, позволяющие связывать речевые сообщения и их компоненты с внеязыковыми объектами, ситуациями, событиями, фактами, положениями дел в реальном мире» [2]. Иначе говоря, функциональные характеристики личных
местоимений основаны на том, что местоимения, являясь дей-ктическими знаками, служат средством референции. Термин референция (англ. reference) имеет в своей основе английский глагол to refer «относиться к объекту, иметь в виду (какой-нибудь объект), ссылаться на что-либо. Итак, референция - это способ «зацепить» высказывание за мир [3]. Ярцева В.Н. дает следующее определение: референция - отнесенность актуа-лизованных (включенных в речь) имен, именных выражений или их эквивалентов к объектам действительности (референтам, денотатам) [4]. Дейктический знак указывает на референт, т.е. предмет или явление действительности, с которым соотнесена в данной речевой ситуации местоименная единица.
В многочисленных толковых словарях как русского [5], так и бурятского [6] языков значения личных местоимений задаются одним списком, при этом смешиваются явления разной природы (например, я как указание на непосредственного участника коммуникации и я как символ духовного мира человека (моё я). На наш взгляд, необходимо разграничивать разные типы употребления личных местоимений именно в зависимости от их отношения к выполнению своей референтной функции.
Условно говоря, можно выделить «референтное» и «нереферентное» употребление личных местоимений. Это деление примерно совпадает с тем теоретическим обоснованием перехода дейктической функции личного местоимения мы в номинативную («указания» в «называние»), которое дает К. Бюлер по отношению к местоимению мы: «Но, кажется, оно изначально на шаг дальше, чем я, удалено от пограничной значимости чистого указательного знака. Ибо оно как-то требует формирования класса людей; инклюзивное мы, например, требует формирования иной группы, нежели эксклюзивное. А формирование класса - привилегия назывных слов, языковых понятийных знаков. Вполне возможно, что элемент единственного числа, который, наоборот, на нашей языковой ступени содержится в я, четче проявляется в оппозиции, именно в оппозиции со специальным знаком, обозначающим двойственность или множественность адресата. И этот четко выраженный элемент единичности с логической точки зрения относится не к чистому указанию, а составляет первый шаг называния» [7].
Главным критерием разграничения «референтного» и «нереферентного» личных местоимений является их употребление или по отношению к лицам, которые являются непосредственными участниками коммуникации, или по отношению к неопределенному множеству лиц, не участвующих в акте коммуникации непосредственно.
Референтное употребление личных местоимений является основным, так как, по мнению Е.В. Падучевой, «личные местоимения» - это группа слов, в значение которых входит отсылка к участникам акта речи или к речевой ситуации (т.е. слов, выполняющих собственно дейктическую функцию)» [2].
Рассмотрим референтное и нереферентное употребление личных местоимений в русском и бурятском языках.
Личное местоимение 1-го лица ед.ч. - я (би).
Дмитрий Ионыч, вы знаете, больше всего в жизни я люблю искусство, я безумно люблю, обожаю музыку, ей я посвятила всю свою жизнь.Яхочу быть артисткой, я хочу славы, успехов, свободы, а вы хотите, чтобы я продолжала жить в этом городе... (А. Чехов, Ионыч)
Би иихэдээ дэмырже зуудэлжэ байна бэшэ губ? Минии арюухан Должод сохом мун гээшэ гуш? Би шинии нухэр Цы-ремпил мунби! - гээд, баhа дахин шанга тэбэрин талана -Может быть, я сплю? Моя любимая Должид?! Я твой муж Цыремпил! - наконец опомнился он и с нежностью поцеловал её. ( Х. Намсараев, Цыремпил).
Как в русском, так и в бурятском языке местоимение я (би), как правило, имеет референтное употребление, так как «содержание я всегда постоянно: оно обозначает говорящего и только говорящего» [8], который согласно концепции «указательного поля» К. Бюлера [9], всегда будет находиться в центре любого речевого высказывания.
Наряду с референтным употреблением возможно употребление местоимение я (би) в номинативной функции (нереферентное употребление) - я (би) вычленяет из действительности личность человека, называя его. Номинативность я (би) выражается в том, что в семантику этого местоимения включаются семантика индивидуальности, субъективности, личный дейксис, универсальность, философский концепт (И нет конца и нет начала / Тебе, тоскующее я? (И. Анненский, Листы). В данном примере местоимение я утрачивает свои грамматические свойства местоимения первого лица единственного числа и фактически ведет себя как несклоняемое существительное среднего рода.
Коммуникативная функция говорящего может быть возложена и на местоимение мы (бидэ). На наш взгляд, данное местоимение так же, как и местоимение я, может использоваться как в референтном, так и в нереферентном употреблении.
Рассмотрим референтное употребление местоимения мы в русском и бурятском языках.
1. Коммуникативная ситуация, когда местоимение мы употребляется в значении я+ты:
Ваня, мы завтра идём на концерт.
2. Коммуникативная ситуация, когда местоимение мы употребляется в значении вы (ты) — (значение мнимой совместности): Ребята, мы скоро сдаём экзамен (Ребята, вы скоро сдаёте экзамен). Как мы себя чувствуем? (Как ты себя чувствуешь?)
Данные употребления местоимения мы является референтными, так как в высказываниях содержится отсылка к слушающим как непосредственным участникам речевого акта. Причём типы референции могут быть различны (2-ой пример), они зависят от типа коммуникативной ситуации, вернее, от типа дискурса (учительское мы, докторское мы). Такие типы употребления мы зависят от коммуникативной интенции говорящего. Ситуативность употребления, к примеру, просторечного (Кто там? — Мы. — А кто вы? — Калмыки. — А много вас? — Я одна (Из словаря В. Даля) или эмоционально-грубого (Видно, лишний наследничек нам не по нутру? — Как тебе не стыдно предполагать во мне такие мысли? (И. Тургенев, Отцы и дети), связана с тем, какую роль принимает на себя говорящий и какую роль он отводит слушателю.
Нереферентное употребление местоимения мы возможно, когда оно служит для обозначения себя и собеседника (-ов), где ты, он, она или они не участвуют в процессе создания речи, это пассивные участники ситуации, следовательно, мы фактически означает имплицитно выраженное я, т.е. косвенное обозначение говорящего от первого лица (несобственное значение). Местоимение в таком случае имеет ритуальное значение (авторское, скромное, царское, просторечное мы):
Уж мы различали почтовую станцию, кровли окружающих её саклей, и перед нами мелькали приветные огоньки, когда пахнул сырой, холодный ветер, ущелье загудело, и пошёл мелкий дождь (М. Лермонтов, Герой нашего времени).
Мы все почему-то вспомнили, что наш Беликов не женат, и нам теперь казалось странным, что мы до сих пор как-то не замечали, совершенно упускали из виду такую важную подробность в его жизни (А. Чехов, Человек в футляре)
В данных примерах местоимение мы обозначает говорящего, который включает себя в какую-либо группу людей, объе-
диненных каким-либо общим признаком (путешественники (1-ый пример) учителя (2-ой пример), т.е. местоимение мы здесь имеет значение я+ они или мы с ним, мы с ними.
Такое употребление мы является нереферентным, так как в предложениях отсутствует отсылка к непосредственным участникам речевой ситуации, мы здесь обозначает неопределенное количество людей.
В отличие от русского языка в бурятском языке существует несколько слов для выражения значения русского местоимения мы: бидэ, бидэнэр, бидэнэд, бидэ хоёр, маанар, маа-над (мы) - в бурятском языке являются местоимениями 1-го лица множественного числа, но первое из них всеобъемлюще по своему значению и чаще употребляется в речи. Бидэнэр, бидэнэд встречаются сравнительно редко. Вероятно, местоимения бидэ, бидэ хоёр и бидэнэр, бидэнэд различаются оттенками смысла - бидэ (мы), бидэ хоёр (мы вдвоём) - эксклюзивное значение, когда имеются в виду члены одного и того же коллектива, бидэнэр (мы) бидэнэд (мы) - инклюзивное значение, когда имеется в виду большое количество людей, как говорящих, так и слушающих и даже членов другого коллектива.
Исследователь бурятских местоимений Ц. Б. Цыдендам-баев считает, что «разница между местоимениями бидэнэр, бидэнэд и маанар, маанад в современном бурятском языке, по видимому, не столько смысловая, сколько стилистическая. По сравнению с первой, вторая пара имеет имтимно-разговорный оттенок. Во всяком случае, маанар, маанад не употребляется в официальном, публицистическом и тому подобных стилях бурятского литературного языка, но они имеют место в художественной литературе, не говоря уже о разговорном языке» [8, с.138]. Маанар и маанад употребляются преимущественно в формах косвенных падежей. Например: Маанарые аршал-га абархаяа ерээ бэшэ юм аа гу?...- гэлдэнэ... - Нас пришли спасать? — говорят... (Х. Намсараев, Цыремпил).
Местоимения маанар и маанад могли быть вызваны к жизни первоначально как исключительные местоимения, в противном случае трудно понять наличие в бурятском языке двух рядов местоимений для обозначения понятия мы.
Так же как и в русском языке, бурятские местоимения могут использоваться как в референтном, так и нереферентном употреблении.
На наш взгляд, местоимения бидэнэр, бидэнэд (и их диалектные варианты маанар, маанад) бидэ хоёр являются средствами референции, т.к. они имеют значение мы все кто присутствует здесь, т.е. обозначает непосредственных участников речевой ситуации (Цыремпил! Бидэнэй hанаа б? зобооогыш!
- Цыремпил! О нас не беспокойся! (Х.Намсараев, Цыремпил), местоимение бидэ хоёр обозначает определенное множество людей (два человека), подлежащее параметризации по объему, тем самым служащее дейктическим знаком, и, следовательно, использующееся в референтном употреблении (Бидэ хоер нэрэ туроо асуулсаагуй байна гээшэлди — Ведь мы с тобой не спросили друг друга об имени (Х.Намсараев, Цыремпил).
Местоимение бидэ может использоваться как в референтном, так и в нереферентном употреблении, так как может обозначать и людей, непосредственно присутствующих здесь и сейчас, так и некий класс людей, объединенных одними взглядами, убеждениями («наш народ», «я и мои единомышленники», «я и люди моего круга, нашего времени» и т.д.): Хэн бидэ-ниие мглжэнэб, хэн бидэниие дарланаб,- тэдэ манай эблэр-шэггй дайсад! - Кто нас притесняет, кто у нас отбирает последнее, те — наши непримиримые враги (Х. Намсараев, Цыремпил).
Особенности референтного употребления личных местоимений ты (ши), вы (та) связаны с их функциональным пред-
назначением - обозначать слушающего, т.е. собеседника в речевом акте, а также с проблемой адресации.
Чаще всего и в русском, и в бурятском языках данные местоимения ты (ши), вы (та) являются средствами референции, так как любое коммуникативно-прагматическое пространство прежде всего включает в себя говорящего и адресата высказывания, который и выражается этими местоимениями.
Но местоимение ты (ши) как в русском, так и в бурятском языке может быть употреблено говорящим в обращении к самому себе, обычно это происходит при внутренних диалогах, когда говорящий обращается к себе как к собеседнику, но в данном случае оно обозначает самого говорящего: «Ты хотел вторично изведать счастья жизни, говорил он сам себе»
(И. Тургенев) - « Ши бури XYгшэрввШ ,» - гэжэ тэрэ» еврее вертев хэлэдэг hэн - «Ты совсем стал стар,» - говорил он сам себе (ХНамсараев). Местоимение ты также может быть использовано в обращении к близкому, дорогому образу («Татьяна, милая Татьяна! С тобой теперь я слёзы лью; ты в руки модного тирана уж отдала судьбу свою» (А. Пушкин, Евгений Онегин), во фразеологизмах («Скоро уж сорок лет... а тоже, поди ты, напудрилась...» (А.Чехов).
Теэд шимни хаанабши, инаг дуран?
Шимни шэдитэ мэдэрэлни
Шимни сэлгеэ наhамни.
(Где ты, моя любовь?/ Ты моё волшебное чувство./ Ты моя жизнь. Д.Улзытуев, Инаг дуран )
В таких случаях налицо нереферентное употребление данных местоимений, так как реального адресата в данной коммуникативной ситуации не существует.
Как известно, русское местоимение вы может употребляться для выражения уважительного, вежливого отношения к старшим, незнакомым людям, в таком случае оно является субститутом местоимения ты и пишется с заглавной буквы. В значении ты +он (они) пишется с маленькой буквы.
В бурятском языке в отличие от русского языка наблюдаются разные формы словесного выражения личного местоимения вы — таанар, таанад, та. В качестве уважительной формы используется местоимение та, в значении ты+он (она) местоимения таанар, таанад.
Причём местоимение та - может употребляться как в значении единственного (как форма вежливости), так и в значении множественного числа (в значении вас много). В единственном числе это местоимение употребляется как форма вежливости: Н?хэрни, та юу хэлэжэ байнат?- Друг мой, Вы что говорите? (Х. Намсараев, Цыремпил).
В форме множественного числа 2-го лица та употребляется в следующих случаях [8 с. 138]:
1. В сочетании с числительным хоёр «вдвоём», гурбан «втроём» и другими.
Например, Бэлигта: Зай, та хоёр эбтээ оробо гут?
Билдаа: Жаргал бидэ хоёрой али хэрэлдэхэ, али эбтэй оро-хомнай барагдаха hэн гу.
Белигта: Ну вы (букв. вы вдвоём) помирились?
Билдан: Мы ведь с Жаргалом без конца то ссоримся, то миримся (Н. Балдано, Шэлэгдэмэл пьесэнггд)
2. В сочетании со словами в форме множественного числа, обозначающими людей, лиц и т.д.
Например, Та н?хэдуудтээл найдаха байнам (Я надеюсь только на вас, товарищи).
Та ноедто нэгэ угэ хэлэхэ гэhэн байгаб (Я хотел сказать вам, господа, одно слово) (Х.Намсараев, Пьесэнггд).
Как правило, местоимение вы, та, таанар, таанад употребляются в референтном употреблении, когда обозначают
реального адресата - единичного или коллективного. Но они могут иметь и обобщенное значение: - 1) когда имеется конкретный адресат обращения, но он заведомо не может воспринять это обращение; 2) когда вы - человек вообще, или человечество, или некоторая категория людей (Я не знаю, где вы и где мы, Только знаю, что крепко мы слиты (И. Анненский, Петербург). За противопоставленными курсивными мы и вы стоят живые и умершие жители города. В таком случае имеет место нереферентное употребление данных местоимений.
Для того, чтобы обозначить позицию неучастия в общении, используют личные местоимения 3-го лица. Термин «личные» для местоимений 3-го лица является не совсем удачным, так как в русском языке у местоимений 3-го лица следует различать два основных значения: 1) собственно личное, т.е. такое, когда местоимение называет лицо, отсутствующее в момент речевого акта, но на которое указывает участник речевого акта - говорящий; 2) собственно указательное (как указание на не-лицо).
Как известно, основная функция местоимения 3-го лица заключается в анафорической отсылке к объекту ситуации: Он засмеялся и тоже встал, и оба пошли к дому. Она, высокая, красивая, стройная, казалась теперь рядом с ним очень здоровой и нарядной: она чувствовала это, и ей было жаль его и почему-то неловко (А. Чехов).
В данном фрагменте отсутствует номинация объектов, она была осуществлена во вводящем контексте, мы видим здесь указание на лица, не участвующие в акте коммуникации, обозначенные личными местоимениями 3-го лица он, она, и, следовательно, здесь имеет место нереферентное употребление местоимений, которое является основным для местоимений 3-го лица.
Однако в определённых обстоятельствах местоимение 3-го лица в русском языке может содержать и собственно дейк-тическое значение и являться средством референции, например, в сочетании с жестом говорящего или когда оно приобретает значение ситуативного указания «на конкретный объект речи, известный собеседнику или воспринимающему лицу» [9]:
1. Полковник и лейтенант стоят перед строем. Полковник (лейтенанту):
Для выполнения задания возьмёшь его, его и его (указывает на нужных солдат). 2. В коридор выходит Маша, побледневшая, похудевшая. Слабо улыбнулась. — Владик? — Он! — Откуда ты? [10].
Сравнивая две ситуации, можно заметить некоторые оттенки в семантическом употреблении местоимения он (и его косвенных формах). В первом случае происходит жестовая актуализация, во втором местоимение он употреблено в значении «тот самый, именно он» [9]. При этом референтное употребление наблюдается и в том, и в другом случае.
Соответственно, местоимения третьего лица могут иметь референтное употребление тогда, когда предполагается наличие ситуационного компонента, иначе говоря, имеется ситуативная обусловленность слова, соотнесенного с конкретной действительностью.
В бурятском языке вообще нет специальных местоимений третьего лица. Их функцию выполняют указательные местоимения энэ (этот, эта, это), тэрэ (тот, та, то) для единственного числа и эдэ (эти), тэдэ, тэдэнэр (те) для множественного числа. Эти слова могут выполнять функции личных местоимений, поэтому их иногда называют лично-указательными. Бурятские указательные местоимения становятся почти тождественными личным местоимениям, когда они благодаря аффиксации или условиям контекста приобретают значение лица, что бывает в трёх случаях:
1) когда указательные местоимения как в единственном, так и во множественном числе принимают личные притяжательные частиц [8 с.140], например:
Согто: Энэш вврвв ойлгоно ёхотой... — Цогто: Он сам, должно быть, понимает...
Жаргал: Бу ргэдэй ерээ 1ша, баhаа тэдэмни ерэхэ юм бэзэ... Али, эдэш энэ ерэбэд гу?
Жаргал: Если Бургыт придёт, то они, наверно, опять заявятся. Да они вон, кажись, идут? (Н. Балдано, Шэлэгдэмэл пьесэнггд)
2) во множественном числе, например: Тэдэнэр хаана ошооб? — Куда они ушли?
3) в косвенных падежах, например, Би тэрээниие хараа-гуйб — Я его не видел; Тэдэнэрhээ бэшэг ерээ — От них пришло письмо.
Они означают не столько эти, те, сколько эти лица (или люди) и те лица (те люди), что бывает особенно заметно при самостоятельном их употреблении.
Обычно бурятские местоимения энэ, тэрэ употребляются в сочетании со словом хYн «человек». Точнее, бурятское слово энэ употребляется только в значении этот (эта, это), а форма мн.ч. эдэ свободно употребляется как в значении указательного эти, так и в значении вежливой формы они.
Но: «Иван Петрович эндэ hууна. Эдэ (буквально эти в значении они) маанадта хэлэжэ угэхэнь...» (Иван Петрович здесь присутствует. Они (вежливая форма) нам расскажут.).
Слова энэ, эдэ указывают только на людей, которые присутствуют, когда что-либо говорится о них, следовательно, здесь имеет место референтное употребление данных местоимений (Энэ хун (букв. этот человек) манайда ?сэгэлдэр ерэhэн юм. ( Он приходил к нам вчера.)
На отсутствующие лица или находящиеся в отдалении, причём отдаленные не только в пространстве, но и во времени, указывают слова тэрэ «тот» и тэдэ «те», как уже было сказано выше, обычно в сочетании со словом хYн, хYHYYд «человек», «люди»: тэрэ хуун «тот человек», тэдэ хунууд «те люди» (Тэрэ басаган уллажа hууhан гуталаа орхижорхеод, hуга харайн бодожо, аяга дотор уhа хэжэ гараа угаагаад -Отложив в сторону унты, которые она подшивала, проворно вымыла над тазом руки...(Х. Намсараев), т.е. эти местоимения в бурятском языке обычно используются в анафорической функции и не обладают референтными свойствами.
Итак, обобщив всё вышесказанное, можно сделать следующие выводы:
Как в русском, так и бурятском языках имеет место референтное и нереферентное употребление личных местоимений.
1. Основная (дейктическая) функция личных местоимений обуславливает их использование в языке как основных средств референции. Нереферентное употребление личных местоимений возможно в том случае, когда местоименные единицы не могут выражать значения детерминации и под воздействием коммуникативных установок приобретают отдельные компоненты номинативной семантики. Это возможно в том случае, если местоимение попадает в окружение, которое отодвигает на второй план их первичную (дейкти-ческую) функцию.
2. Средств выражения референтного и нереферентного употребления личных местоимений в бурятском языке гораздо больше, чем в русском: личные местоимения русского языка представлены в виде одной лексемы, в бурятском языке для обозначения одного местоимения используется несколько лексем; в бурятском языке есть специальные частицы, разграничивающие референтное и нерефентное употребление личных местоимений и т.д.
Библиографический список
1. Шведова, Н.Ю. Местоимение и смысл. Класс русских местоимений и открываемые ими смысловые пространства. /Н.Ю. Шведова. -М.: Азбуковник, 1998.
2. Падучева, Е.В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью (референциальные аспекты семантики местоимений) / Е.В. Падучева. - М.: Наука, 1985.
3. Арутюнова, Н.Д. Лингвистические проблемы референции. Вступит. статья// Новое в зарубежной лингвистике. - Вып. XIII. Логика и лингвистика (проблемы референции) / Н.Д. Арутюнова. - М.: Радуга, 1982.
4. Лингвистический энциклопедический словарь/ Гл. ред. В.Н. Ярцева, - М.: Сов Энциклопедия, 1990.
5. Толковый словарь русского языка / под ред. Д.Н. Ушакова: В 4 т. М.: Терра, 1996. - Т. II.
6. Бабушкин, С.М. Толи (бурятско-русский и русско-бурятский словарь) / С.М. Бабушкин. Улан-Удэ, 2004.
7. Бюлер, К. Теория языка. Репрезентативная функция языка: Пер. с нем. // Общ. ред. и коммент. Т.В. Булыгиной, вступ. ст. Т.В. Булы-
гиной и А.А. Леонтьева. - М., Прогресс, 1993.
8. Грамматика бурятского языка / Санжеев Г.Д., Бертагаев Т.А., Цыдендамбаев Ц.Б.: М., Издательство восточной литературы, 1962.
9. Химик, В.В. Категория субъективности и ее выражение в русском языке. - Л., 1990.
10. Кибрик, А.А. Об анафоре, дейксисе и их соотношении / А.А. Кибрик // Разработка и применение лингвистических процессоров / Ред.
А.С. Нариньяни. - Новосибирск, 1983.
Статья поступила в редакцию 7.02.09
УДК 41
Г.И. Исенбаева, доц. ОГТИ, г. Орск
ЭВРИСТИКА РЕШЕНИЯ СМЫСЛОВОЙ ЗАДАЧИ С ИСПОЛЬЗОВАНИЕМ СИСТЕМЫ «ВОСХОЖДЕНИЯ» («ЖИВОЕ» СОЗЕРЦАНИЕ И ЧУВСТВЕННОЕ ПОЗНАНИЕ)
Статья посвящена обоснованию и представлению некоторых творческих познавательных процессов, позволивших сформулировать обобщения и выработать модель понимания в блоке чувственного познания текста методом «восхождения», который позволяет субъекту конструировать гносеологический образ как последовательно развивающуюся из исходной «клеточки» - семы (признака) целостность в определенной полноте своей реализации.
Ключевые слова: исследовательская установка, понятие, представление, признак, попризнаковое построение, первичный и вторичный синтез
Как свидетельствует методология науки, изменение научной теории связано обычно с накоплением новых фактов, открытием новых явлений, которые не объясняет прежняя теория [1, с. 272-274].
В современной лингвистической, психологической и философской литературе при достаточно согласованном взгляде на суть процесса понимания как на когнитивную деятельность (разновидность речевой деятельности), результатом которой является установление смысла некоторого объекта (обычно текста или дискурса) существует большое количество концепций относительно этого явления. Ученые сводят их многообразие к девяти группам, в которых тематизирована одна из задач понимания, решаемая одним из модулей когнитивной системы человека [2, с. 124-126]. Подобная ситуация свидетельствует об отсутствии единого подхода, который бы объединил существующие теории в целостную лингвистическую концепцию моделирования понимания и тем самым было бы предложено некоторое решение проблемы, которую вообще выносят за рамки лингвистики. Тем более что она и формулируется в когнитологии как проблема, способная найти разрешение далеко за пределами одной только лингвистики [3, с. 28-29]
и, следовательно, в языкознании к ней нужно подходить с позиции междисциплинарного синтеза. Заимствование достижений и методов ряда научных областей способно обеспечить интеграцию лингвистических представлений о понимании (познании) с общенаучными представлениями путем изучения особых, идеальных объектов, которые нужно постигать чувствами, разумом, изучать их свойства и связи, а затем уже, исходя из знаний об этих свойствах и связях, объяснить наблюдаемые явления.
Таким образом, своевременность использования разнообразных завоеваний научной мысли в поиске способа решения указанной проблемы становится очевидной. Накопление достижений в различных областях когнитивистики и расширение сферы действия лингвистики делает возможным агрегированное описание объекта «понимание» как сложного системного явления с позиций гносеологии и в первую очередь посредством обращения к его средствам, а именно - к непосредственному исполнению требований «восхождения» как основного закона научного познания. Создание методологически обоснованного способа понимания в языковедении позволит открыть новую страницу в теории текста, а также адаптировать его к практике обучения языку путем введения в предметное содержание дисциплин целевой составляющей, связанной с когнитивной деятельностью учащихся. Как известно, мыслительная деятельность - это всегда решение строго определенной задачи или набора задач. Для этого на основе средств и метода нужно построить процедуру по «переработке» или преобразованию объектов в продукты [4, с. 199, 216]. Тем самым сообщить учебной деятельности учащихся в области понимания текстов задачный, творческий, активный характер. Явные механизмы языкового познания станут доступными для самоосознания и самопостроения знания учащимся как познающим субъектом, и он будет представлять их средствами языка. Его деятельность примет целенаправленный характер, регулируемый волевым усилием, и сблизится с характером познавательной деятельности, осуществляемой в рамках точных дисциплин.
Вышесказанное определяет теоретическую и прикладную актуальность нахождения способа понимания текста с позиции закономерностей научного познания.
