CC BY
209
УДК 808.2-85(082)
РЕЧЕВОЕ ДОМИНИРОВАНИЕ В КОМЕДИИ А.С. ГРИБОЕДОВА «ГОРЕ ОТ УМА»: РУССКО-КИТАЙСКИЕ СООТВЕТСТВИЯ*
Синьи Ван1, Лифу Цзен2, Е.В. Маркасова3
Пекинский университет (Пекин, Китай)
Аннотация: Анализируются средства речевого доминирования в комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума». Способы выражения высокого статуса, используемые персонажами в диалоге, с трудом распознаются иностранцами, и эта разница в восприятии текста важна для анализа различий в восприятии средств речевого доминирования в разных языках. Именно поэтому риторические вопросы и конструкции с личными местоимениями, являющиеся основным способом борьбы за власть в известном диалоге Чацкого и Молчалина, рассматриваются на основе сравнения оригинала и перевода комедии на китайский язык. Диалоги героев комедии утрачивают остроту из-за увеличения длины предложения в переводном тексте и из-за строгого порядка слов в китайском языке. Все выводы получены в ходе обсуждения текстов с аспирантами-русистами Пекинского университета.
Ключевые слова: контрастивная лингвистика, прагматика, речевое доминирование, риторический вопрос, местоимение.
Для цитирования:
Ван Синьи, Цзен Лифу, Маркасова Е.В. Речевое доминирование в комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума»: русско-китайские соответствия // Коммуникативные исследования. 2016. № 3 (9). С. 93-101.
Сведения об авторах:
:Ван Синьи, кандидат филологических наук, профессор 2Цзен Лифу, аспирант
3Маркасова Елена Валерьевна, доктор филологических наук, профессор
Контактная информация:
Почтовый адрес: 100871, Китай, Пекин, район Хейдянь, ул. Ихэюань, 5 1E-mail: [email protected] 2E-mail: [email protected] 3E-mail: [email protected]
Дата поступления статьи: 18.08.2016
* Исследование выполнено при поддержке Министерства образования КНР (номер проекта 15^740009).
© Синьи Ван, Лифу Цзен, Е.В. Маркасова, 2016
Контрастивная лингвистика успешно занимается сопоставительными исследованиями фонетики, лексики, семантики, грамматики, но описывать систему межъязыковых соответствий в живой коммуникации сложно: когда речь идет о коммуникативной ситуации, возникает слишком много неизвестных. Наличие в чужом языке единиц любого языкового уровня можно проверить, но вопрос о наличии именно такого речевого сценария в другой языковой среде всегда порождает множество суждений как респондентов, так и исследователей на тему «бывает, но...» или «не бывает, но.».
Одной из сложных сфер в описании и освоении чужого языка является распознавание интенций собеседника, стремящегося к захвату власти в коммуникации. Знание о средствах речевого доминирования живет в памяти социума, являясь и инструментом интерпретации чужого коммуникативного поведения, и - часто - опорой для социализации. Но в разных социальных группах предпочтительными считаются разные средства речевого воздействия. И это порождает новый круг проблем в обучении иностранному языку: мы декларируем в качестве цели обучение языку живого общения, но получается, что изучаем ходовые сценарии, исключающие возможность реализации средств доминирования.
Язык - инструмент социальной власти: «.обычное повседневное использование языка, наш нейтральный неформальный разговор предполагает осуществление власти, т. е. воздействие на восприятие и структурирование мира другим человеком» [Блакар 1987: 90-91]. Коммуникативная власть может многократно утрачиваться и обретаться в процессе общения [Шейгал 2004; Черватюк 2006], и на протяжении диалога доминирует то один, то другой участник. Однако то, что для носителя языка является «обычным» и «повседневным», не всегда воспринимается таким же образом в иноязычной аудитории.
Доминирование проявляется не только в способности «изменить тему и отслеживать очередность ролей» или контролировать, «кто говорит, сколько и о чем» [Иссерс 2008: 207], но и в управлении темпом речи, тембром, грамматическими и лексическими предпочтениями собеседника [Щербинина 2006]. В каждой культуре есть тексты, в которых запечатлены опознаваемые носителями языка образцы речевого доминирования. В русской классике это, например, «Горе от ума» А.С. Грибоедова, многие произведения Н.В. Гоголя, почти все произведения Ф.М. Достоевского, М.Е. Салтыкова-Щедрина, А.Н. Островского и др. Именно эти тексты полезны для изучения средств речевого воздействия в русском дискурсе.
Поводом для написания этой статьи стало обсуждение с китайскими аспирантами-русистами комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума». Речь пойдет о переводе диалога Чацкого и Молчалина в третьем действии. Он традиционно трактуется как противостояние двух позиций, двух взглядов на место человека в обществе, в нем, говоря языком школьного учеб-
ника, проявляется мировоззренческий конфликт Чацкого и Молчалина. Текст, в котором каждая реплика - заявление о своей правоте, отнюдь не воспринимается как острый и конфликтогенный китайскими студентами, прекрасно знающими русский язык. Этот факт показался нам интересным, и мы попытались выяснить, почему это происходит.
Мы взяли перевод 1956 г., так как переводчик Ли Сиинь следовал принципам буквального (пословного) перевода, и остановились на двух средствах утверждения высокого статуса говорящего: риторическом вопросе и личных местоимениях. Для анализа русского текста и его перевода на китайский язык были использованы сравнительно-сопоставительный метод и метод комментированного чтения. В начале работы мы не предполагали, что выйдем за пределы решения собственно преподавательских задач.
Риторический вопрос
Доминирующей личности принадлежит право задавать вопросы, т. е. претендовать на получение полной информации, регулировать чужие возможности ее получения [Шатуновский 2004: 20-28]. И в этом плане различие между собственно вопросом и риторическим вопросом невелико, однако риторический вопрос, в отличие от нериторического, жестко ограничивает возможные реакции собеседника, так как является скрытой формой утверждения или отрицания. Адресатом риторического вопроса может быть и реальный собеседник, и сам адресант, и неодушевленные предметы, и мифологические персонажи, и отсутствующие или умершие люди, но в любом случае функция адресата заключается в пассивном наблюдении, демонстрации заинтересованности и молчаливом выражении солидарности. Как показывают работы китайских исследователей, функции риторического вопроса в китайском языке аналогичны.
Поведение Чацкого очень показательно: обрисовывая свои представления об образе жизни Молчалина, он задает один за другим риторические вопросы: Ну, образ жизни ваш каков? Без горя нынче? без печали?; А прежде как живали? К перу от карт? и к картам от пера? И положённый час приливам и отливам? Взманили почести и знатность?; <Нет-с, свой талант у всех...> У вас?
Вопрос Ну, образ жизни ваш каков?, адресованный чужому человеку и требующий от него искренности, выходит за рамки русского речевого этикета: заставляет собеседника размышлять о его образе жизни. В китайском переводе вопрос звучит так: @ Т^^^^? (Как жизнь в настоящее время?). Замена «образа жизни» на «жизнь» смягчает эффект доминирования, при переводе интенция Чацкого задеть Молчалина несколько слабеет.
Молчалин реагирует сдержанно: (По-прежнему-с), т. е.
пытается уклониться от разговора в том тоне, который задает Чацкий. Но тот продолжает его преследовать: А прежде как живали? В китайском переводе: (Что значит «по-прежнему»?). Интенция доми-
нирования передана с помощью цитаты: переводчик ставит в кавычки слово ЕШ^ (прежде), т. е. Чацкий цитирует Молчалина.
Когда Молчалин оправдывает себя (Свой талант у всех), Чацкий спрашивает: У вас? Связь этого вопроса с предыдущей оценкой Чацким Молчалина очевидна: Чацкий на самом деле не спрашивает о таланте Молчалина, а иронизирует по поводу того, что у Молчалина может быть какой-то талант. По-китайски же вопрос звучит так: ^Й^^^? (У тебя какой талант?), и это значит, что Чацкий действительно хочет узнать о таланте Молчалина, не выражая сомнений в его наличии.
Каскад вопросов прекращается только после перехвата Молчали-ным позиции лидера, когда он в форме риторического вопроса заявляет о своем знании положения дел Чацкого: Вам не дались чины, по службе неуспех? После этого вопроса риторические вопросы Чацкого имеют оборонительный характер: в ответ на восклицание Молчалина (Как удивлялись мы!) Чацкий заявляет, что в этом нет ничего удивительного (Какое ж диво тут?), что он не нуждается в том, чтобы Татьяна Юрьевна проявляла к нему интерес (Ей почему забота?).
На вопрос Молчалина Вот сам Фома Фомич, знаком он вам? Чацкий не даёт прямой ответ, а реагирует встречным вопросом: Ну что ж? - демонстрируя свое пренебрежение и к вопросу Молчалина, и к самому Фоме Фомичу. Вместо ответа на вопрос Чацкий пытается показать собеседнику, что не видит смысла в его вопросе. Таким образом, в русском тексте доминирование Чацкого над Молчалиным очевидно.
В китайском переводе вопрос Ну что ж? звучит как ШШ^? (Что с ним?). Хотя в переводе сохраняется вопрос, он перестает быть риторическим, утрачена коннотация. Здесь вопрос Что с ним? перестает служить инструментом давления на собеседника, в китайском переводе ощущается интерес Чацкого к информации о Фоме Фомиче и к мнению Молчалина о нём. При сравнении перевода с оригиналом видно, что интенция доминирования выражена уже не так ярко. На наш взгляд, чтобы в полной мере сохранить интенцию Чацкого, лучше перевести вопрос так: (Ну и что?)
Другой важный момент связан с переводом на китайский язык вопросительных наречий «почему» и «зачем». Чацкий повторяет слово «зачем» много раз: Зачем же так секретно?, Зачем же мнения чужие только святы?, Зачем же надобно? В современном русском языке вопрос «почему» служит для выяснения причины, а наречие «зачем» - для выяснения цели и результата, хотя в словарях даются оба значения. В языке Грибоедова и его современников эти слова были близки по значению и взаимозаменяемы (ср. пушкинское «Зачем арапа своего младая любит Дездемона?»). В комедии речь идет именно о причине, и анафорический повтор демонстрирует уверенность Чацкого в том, что он имеет право задавать этот вопрос.
В современном повседневном общении человек, который хочет узнать о результате, кажется более сильным или даже опасным, по сравнению с человеком, которому интересна причина. Кстати, этот сценарий живет в современном русском языке: «Меня не интересует, почему это не сделано, меня интересует, когда будет результат».
Однако в китайском языке «зачем» и «почему» переводятся одинаково, слово «зачем» в данном тексте переводится как и ^Щ, что не имеет никакой разницы по сравнению с «почему». В связи с этим речевое доминирование Чацкого не может быть показано в полной мере. Конечно, если необходимо подчеркнуть различие, это можно сделать с помощью словосочетаний (для какой цели / зачем), Щ^+^^Н (по какой причине / почему). Перевод становится многословным, что отрицательно влияет на возможность переводного текста передать особенности доминирования в оригинале.
Обобщая наши наблюдения, мы можем предполагать, что утрата экспрессивности при переводе риторических вопросов обусловлена не различием в функциях риторических вопросов в двух языках, а удлинением конструкций, а иногда и заменой неполных предложений полными, как того требует китайская грамматика и речевой этикет. В связи с этим диалог в переводе выглядит не так динамично, как в оригинале.
Личные местоимения как средство борьбы за власть
Речевая деятельность является я-ориентированной [Норман 2009: 45], поэтому распределение местоимений в репликах помогает понять особенности поведения говорящего. Функционирование личных местоимений первого и второго лица зависит от того, кто и как видит границу между «своими» и «чужими», «чужими» и собой и т. д. В русском языке местоимение мы отличается семантической размытостью, что делает его средством манипулирования собеседником [Норман 2002]. Кроме того, мы не является множественным числом местоимения я. В китайском же языке местоимение ШПП (мы) состоит из иероглифов Ш (я) и ПП (знак множественного числа), т. е. в китайском как раз выражена идея множественности я, из которых состоит мы. Вопрос о составе лиц, включенных в китайское мы, остается открытым, ответ на него всегда зависит от контекста, как и в русском языке.
Противопоставление позиций Чацкого и Молчалина ярко проявляется в употреблении местоимений в тексте оригинала. Молчалин употребляет мы постоянно, кроме ответов на вопросы, касающиеся его самого. Предпочтения Молчалина обусловлены его желанием подчеркнуть свою принадлежность к некой группе людей. Это демонстрация тирании большинства. Когда Молчалин заявляет в форме риторического вопроса о том, что у Чацкого нет чинов, он говорит: Как удивлялись мы! и Жалели вас - от лица своей социальной группы: отношение Чацкого к чинам удивительно, надо пожалеть его. Таким образом, употребление «мы» отра-
жает доминирование «большинства» над «меньшинством» и показывает, что в этот момент Молчалин чувствует свою власть над Чацким.
Это доминирование не отражено в китайском переводе. Хотя «мы» действительно было переведено как ШПП, китайским читателям непонятно, откуда это множественное число местоимения Ш, и даже есть вероятность, что этот перевод воспринимается как опечатка. Другим примером служит ответ Молчалина на вопрос, почему Чацкому надо съездить к Татьяне Юрьевне. Молчалин утверждает: Мы покровительство находим, где не метим. Употребление «мы» с глаголами настоящего времени, претендующими на статус народной мудрости, демонстрирует, что, по мнению Молчалина, он следует здравому смыслу. Он снова занимает позицию доминирования в качестве представителя «большинства». В китайском варианте предложение было переведено как ШШШШПШ^Ш^Ж^Ш^Ш^А (На еёмес-те мы часто можем случайно встретиться с покровителями). Видно, что данная коннотация не сохраняется в полной мере.
В третьем явлении Молчалин употребляет местоимение мы пять раз, а я - дважды, Чацкий лишь дважды говорит мы, зато шесть раз - я (цитаты приведены в таблице). Чацкий предпочитает я.
Я Мы
Чацкий 1) Я с нею не знаком. 2) Я езжу к женщинам... 3) Когда в делах, я от веселий прячусь. 4) Есть тьма искусников; я не из их числа. 5) Я глупостей не чтец... 6) Обманщица смеялась надо мною! 1) С ней век мы не встречались. 2) Помилуйте, мы с вами не ребяты.
Молчалин 1) По мере я трудов и сил... 2) Не сочинитель я... 1) Как удивлялись мы! 2) (Мы) Жалели вас! 3) Мы покровительство находим, где не метим. 4) Ну, право, что бы вам в Москве у нас служить? 5) В чинах мы небольших.
На совет Молчалина встретиться с Татьяной Юрьевной Чацкий откликается: Я езжу к женщинам, да только не за этим. К тому же Чацкий отмечает: Когда в делах, я от веселий прячусь... Есть тьма искусников; я не из их числа. Местоимение я в репликах Чацкого устанавливает границу между ним и молчалинским мы.
Чацкий и Молчалин по-разному употребляют местоимение я: Чацкий привык ставить я в начале предложения (Я езжу к женщинам., Я с
нею не знаком, Я глупостей не чтец и др.), а Молчалин - в конце (Не сочинитель я). Только когда Молчалин говорит мы, строка начинается местоимением: Мы покровительство находим, где не метим. Молчалин предпочитает скрыть свое я, Чацкий же - сделать я заметным. Из-за фиксированного порядка слов в китайском языке подлежащее не может быть в конце предложения, и поэтому перевод не может передать эти особенности речевого поведения Чацкого и Молчалина.
В китайском языке есть возможность перевести я, но она не может способствовать передаче идеи противостояния героев, так как без полноценной передачи коннотации «мы» противопоставление этих двух местоимений не может быть ярким.
Ситуация становится интересной, когда в ответ на слова Молчалина «В мои лета не должно сметь своё суждение иметь» Чацкий употребляет местоимение «мы»: Помилуйте, мы с вами не ребяты... Между выражениями мы и мы с вами существует разница: последнее отражает интенцию сближения с собеседником. Почему Чацкий, который раньше противопоставлял себя Молчалину, хочет приблизиться к своему сопернику? Видимо, он уже начинает жалеть его, осознав, что Молчалин ведёт себя как ребёнок, отказывающий себе в праве на личные суждения, чтобы быть «хорошим». К сожалению, из-за неэквивалентности в лексике, в китайском языке мы с вами можно перевести только как ШПП (мы), поэтому интенция сближения и сочувствия Чацкого к Молчалину не сохраняется.
Итак, чтобы научить студента распознавать интенции собеседника на чужом языке, нужны сведения о том, как он воспринимает средства речевого доминирования на русском и что с ними происходит при переводе оригинала на китайский язык. Сравнение способов воздействия на адресата в оригинале и в китайском переводе - занятие интересное: оно обновляет восприятие некоторых имплицитных средств речевого доминирования в русском языке.
Как показало обсуждение «Горя от ума», при переводе на китайский язык своеобразие анализируемых речевых средств оригинала частично утрачивается: в русском и китайском реплики, маркирующие смену власти в диалоге, вносят в читательское восприятие конфликта новые оттенки: персонажи ведут себя более спокойно и сдержанно, конфликт между ними не кажется китайскому читателю острым. Это обусловлено грамматической неэквивалентностью конструкций, используемых при переводе.
Речевое поведение персонажей в переводе более этикетно, чем в оригинале: это происходит из-за удлинения конструкций при переводе, а также из-за строгих норм словорасположения в китайском языке. Первое обстоятельство приводит к тому, что герои становятся многословными, а второе - к тому, что утрачивается контекстуальная антитеза я и мы.
Возвращаясь к началу статьи, обратим внимание на то, что средства речевого воздействия в русском языке описаны довольно обстоятельно.
Однако если относительно лексики или семантики можно говорить о том, какой эквивалент в другом языке лучше передает интенцию говорящего, то относительно грамматических средств речевого доминирования строить выводы очень сложно, как и рассуждать об эквивалентных (в прагматическом аспекте] конструкциях. Грамматика чужого языка часто ограничивает возможности перевода средств речевого доминирования.
Список литературы
Блакар P.M. Язык как инструмент социальной власти (теоретико-эмпирические исследования языка и его использования в социальном контексте) // Язык и моделирование социального взаимодействия. М.: Прогресс, 1987. С. 88-125. Иссерс О.С. Коммуникативные стратегии и тактики русской речи. М., 2008. Норман Б.Ю. Лингвистическая прагматика (на материале русского и других славянских языков). Минск, 2009. Норман Б.Ю. Русское местоимение МЫ: внутренняя драматургия // Russian
linguistics. 2002. Vol. 26. № 2. P. 217-234. Черватюк И.С. Власть как коммуникативная категория: автореф. дис. ... канд.
филол. наук. Волгоград: Перемена, 2006. 18 с. Шатуновский И.Б. Риторические вопросы как форма агрессивного речевого поведения // Агрессия в языке и речи. 2004. С. 19-37. Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. М.: Гнозис, 2004. 326 с. ЩербининаЮ.В. Вербальная агрессия. М.: URSS, 2006.
References
Blakar, RM. (1979), Language as a means of social power. Pragmalinguistics, J. Mey
(ed.), Paris, The Hague, Mouton, pp. 131-169. Chervatiuk, I.S. (2006), Vlast' kak kommunikativnaja kategorija [The Power as a communicative category], abstract of dissertation candidate of philological sciences -PHD, Volgograd, 18 p. Issers, O.S. Kommunikativnye strategii i taktiki russkoy rechi [Communication strategy
and tactics of Russian speech], Moscow, 2008. Norman, B.Yu. (2009), Lingvisticheskajapragmatika [Linguistical Pragmatics], Minsk. Norman, B.Yu. (2002), Russkoe mestoimenie MY: vnutrennyaya dramaturgiya [The Russian pronoun WE: its internal dramatics]. Russian Linguistics, Vol. 26, No. 2, pp. 217-234.
Scherbinina, Yu.V. (2006), Verbal'naja agressija [Verbal agression], Moscow. Shatunovskij, I.B. (2004), Ritoricheskije voprosy kak forma agressivnogo rechevogo povedenija [The rhetorical question as a tool of agressive speech behaviour].
Agressija v jazyke i rechi, pp. 19-37. Sheigal, E.I. (2004), Semiotika politicheskogo diskursa [Semiotics of the political dis-cource], Moscow, 326 p.
SPEECH DOMINANCE IN THE COMEDY OF A.S. GRIBOEDOV "WOE FROM WIT": CORRELATIONS IN RUSSIAN AND CHINESE
Xinyi Wang, Lifu Zeng, E.V. Markasova
Peking University (Beijing, China)
Abstracts: Article analyses a famous play by Griboedov "Woe from Wit" in order to investigate dominance in interpersonal relationships through speech. The text demonstrates the contest for power in a dialogue which is difficult for foreigners to recognize. For this purpose, we analyze rhetorical questions and constructions with personal pronouns, the primary methods employed in the competition for dominance in a well-known dialogue between the characters Chatsky and Mol-chalin. Based on a comparison of the original text and a Chinese translation, we examine the differences in perceptions of the character's behavior by Russian and Chinese readers. The dialogues of the characters in the play lose their sharpness because of the length of the sentences in the translation and because of the strict word order in the Chinese language. The conclusions are drawn from discussions with graduate students of Russian language from Peking University.
Key words: contrastive linguistics, pragmatics, speech dominance, a rhetorical question, pronoun.
For citation:
Wang, Xinyi, Zeng, Lifu, Markasova, E.V. (2016), Speech dominance in the comedy of A.S. Griboedov "Woe from wit": correlations in Russian and Chinese. Communication Studies, No. 3 (9), pp. 93-101. (in Russian).
About the authors:
:Wang Xinyi, Prof.
2Zeng Lifu, Postgraduate student
3Markasova Elena Valerievna, Prof.
Corresponding authors:
Postal address: 5 Yiheyuan Road, Haidian District, Beijing 100871, China 1E-mail: [email protected] 2E-mail: [email protected] 3E-mail: [email protected]
Acknowledgements:
The study was carried out under the support of the Ministry of Education of People's Republic of China (Project number 15JJD740009)
Received: August 18, 2016
