CC BY
28
ББК 81
РЕЧЕВАЯ ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ В КРУГУ СМЕЖНЫХ ЯВЛЕНИЙ
Ю.В. Бец
В определенном смысле исследование речевой индивидуальности вступает в противоречие с сущностью науки: в основе науки лежит обобщение, типизация, тогда как к понятию речевой индивидуальности надо подходить с точки зрения уникальности. В гораздо большей степени для описания индивидуального подходят художественные средства, ориентированные на запечатление единичного, неповторимого. Тем не менее сама по себе постановка данного вопроса представляет несомненный интерес. Причина этого кроется в практической ценности результатов его изучения: они могут быть полезными при изучении индивидуального стиля писателя, при выявлении авторства текста (то есть в рамках автороведческой экспертизы), в связи с задачами психологической диагностики, опирающейся на языковые проявления личности, и т.д.
В той или иной форме проблема речевой индивидуальности уже затрагивалась лингвистикой. Это нашло отражение в таких понятиях, как "языковая личность", "социолингвистический (речевой) портрет", "идио-стиль".
Понятие речевой индивидуальности в науке сближается с понятием языковой личности. Эта возможность представляется очень важной, поскольку язык "как речевая способность говорящего на нем индивида" наряду с языком "как совокупностью текстов" и языком "как системно-структурным образованием" рассматривается в качестве одного из трех образов естественного языка [1]. Кроме того, понятие личности вряд ли можно рассматривать в отрыве от культуры. Личность представляет собой "средоточие взаимосвязи культуры и языка, диалектики их развития. Поэтому о личности можно говорить только как о языковой личности, как о воплощенной в языке" [2]. Как указывает Ш. Сафаров, "координация межличностной речевой деятельности -
Бец Юлия Васильевна - старший преподаватель кафедры романо-германской филологии Южного федерального университета, 344006, г Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 150, корпус 2, e-mail: juliabets@mail.ru, т. 8(863)2697611.
процесс не простой. Она обусловлена многими факторами - социальными, психологическими, биологическими и, наконец, интралингвистиче-скими. Все эти внешние и внутренние факторы, так же как и другие реалии человеческого мира, подчинены нормам культуры, носителем которых может быть только личность как представитель данного конкретного этнокультурного социума" [3].
Согласно общепринятому определению, предложенному Ю.Н. Карауловым, языковая личность — это "совокупность способностей и характеристик человека, обуславливающих создание и восприятие им речевых произведений (текстов), которые различаются степенью структурно-языковой сложности, глубиной и точностью отражения действительности, определенной целевой направленностью" [4, 5]. В этом определении присутствует момент индивидуализации, поскольку из него следует, что языковые личности различаются по целому ряду параметров. С этим определением перекликается менее развернутая дефиниция Г.И. Богина, которая, по-видимому, была предложена им независимо от исследований Ю.Н. Караулова; в соответствии с этой дефиницией, языковая личность - это "человек, рассматриваемый с точки зрения его готовности производить речевые поступки" [6].
В то же время понятие языковой личности не совпадает с понятием речевой индивидуальности. Судя по использованию первого понятия в работах разных исследователей, языковая личность может рассматриваться как типичный носитель языка, который в реальности соответствует целой группе людей (ср. "языковая личность - это многослойная и многокомпонентная парадигма речевых личностей..." [7]). В силу этого исследователи считают возможным говорить о таких явлениях, как диалектная языковая личность (Е.В. Иванцова), средневековая языковая личность (Т.И. Вендина), элитарная языковая
Bets Julia - assistant professor of the Romance-Germanic Department of the Southern Federal University, 150 block 2, Pushkinskaya Street, Rostov-on-Don, 344006, e-mail: juliabets@mail.ru, ph. (007 863)2697611.
личность (О.Б. Сиротинина). Впрочем, это не исключает и описания конкретных языковых личностей: Петра I (Н.И. Гайнуллина), Ивана Грозного (О.В. Попова), купца М. Тюльпина (Н.С. Бондарчук, Р. Д. Кузнецова) [8].
Кроме того, понятие языковой личности тяготеет к пониманию речевой индивидуальности как потенции, которая способна реализоваться в текстах, причем не только при их создании, но и при их восприятии. Представляется очевидным, что понятие речевой индивидуальности следует связать с порождением текста. К тому же речевая индивидуальность может рассматриваться как качество самого текста, а не стоящая за ним система правил, на которые ориентируется языковая личность.
Понятие речевой индивидуальности пересекается с понятием социолингвистического (речевого) портрета. Обычно под социолингвистическим портретом понимается отражение в речи отдельного индивида особенностей речевой среды, в которой он существует: "...речь отдельного человека может фокусировать в себе черты, которые являются типичными для языковых привычек и особенностей данной социальной среды, и задача исследователя состоит в том, чтобы выявить эти черты и дать им соответствующую социолингвистическую интерпретацию, показывая, что они являются отражением речевых особенностей группы, в которую входит индивид" [9, с. 106]. В современной лингвистике имеется достаточное количество исследований, которые реализуют подобный подход [См., напр., 10-12]. В качестве типичного примера этого подхода можно привести "фонетический портрет" в том виде, в котором он описывался М.В. Пановым [13]. Выбирая "модель" для создания фонетического портрета, М.В. Панов обосновывает свой выбор именно социальными и социокультурными соображениями. Среди них можно назвать принадлежность к тому или иному поколению, социальному слою, следование в речи определенной культурной традиции (театральной, поэтической, бытовой и т.п.), наличие локальных речевых особенностей (вроде противопоставления Москвы и Петербурга) и т.д. [13, с. 14, 59, 159, 253, 410]. Понятие речевого (социолингвистического) портрета часто включает не только структурные признаки, характерные для языка личности, но и его прагматические характеристики. Т.М. Николаева ставит вопрос о построении
таких речевых или, в ее терминологии, социолингвистических портретов, в которых был бы компонент, характеризующий тактику речевого поведения: выбор одних элементов (из пар или ряда вариантов) и употребление их в речи в зависимости от условий общения и неупотребление, осознанное или подсознательное отвержение других вариантов [12].
Однако представляется совершенно очевидным, что подобный подход переводит внимание исследователя речевой индивидуальности на типичные проявления речи человека как представителя социальной группы или слоя. В самом деле, при подобной постановке вопроса остается неясным, что отличает речевые произведения, созданные данным человеком, от речевых произведений других людей, принадлежащих к тому же социальному типу. В то же время модель социолингвистического портрета дает исследователю возможность приблизиться к индивидуальному началу в речи человека. В уже упоминавшейся работе Т.М. Николаева задается вопросом о том, нужно ли представлять эксплицитно все уровни и все факты языковой системы, используя социолингвистический портрет как метод описания речевых характеристик. И отвечает на этот вопрос отрицательно: "многие языковые парадигмы, начиная от фонетической и кончая словообразовательной, оказываются вполне соответствующими общенормативным параметрам и поэтому интереса не представляют. Напротив, важно фиксировать яркие диагносцирующие пятна" [12, с. 73].
Нельзя не остановиться и на осмыслении речевой индивидуальности через призму понятия индивидуального стиля. Как указывал еще В.В. Виноградов, «трудно найти термин более многозначный и разноречивый - и соответствующее ему понятие - более зыбкое и субъективно неопределенное, чем термин "стиль" и понятие "стиля"» [14]. Это проявляется в том, что в науках о языке под стилем понимается и совокупность черт, характерных для одного человека (например, писателя), и устойчивый тип организации речи (ср. "автологический стиль", "металогический стиль"), и разновидность языка, используемая для общения в определенной сфере общественной жизни ("функциональный стиль").
В соответствии с одним из определений, стиль - "исторически образовавшееся усложнение системы языка на основе функционально оправданного использования
вненормативных вариантов" [15]. Такой подход представляется достаточно универсальным, чтобы охватить и индивидуальные, и надындивидуальные стилистические образования. В самом деле, индивидуальный стиль представляет собой отклонение от безликого, нейтрального узуса, совокупность признаков, которые отличают речевые произведения, созданные одним человеком, от всех остальных речевых произведений. Это нашло отражение и в определениях идиостиля. Например, В.А. Пищальникова под идиостилем понимает "модель речевой деятельности писателя, где системно и закономерно проявляются индивидуальные способы употребления и функционального преобразования языковых единиц в эстетически значимые элементы художественного текста" [16].
Стиль допускает не только позитивное определение (через указание на средства, которые для него типичны или характерны), но и определение негативное - через то, что стиль отрицает. В этом смысле весьма показательно рассуждение А. Арьева о стиле С. До-влатова: «Довлатовский жанр возник на фоне избыточно стиховой культуры ленинградской творческой молодежи начала шестидесятых и был в общих чертах на нее реакцией и ее же детищем. Сюжеты Довлатова представлялись рожденными для этой поэтической вакханалии, казались застольным ее вариантом, выдумкой в духе, скажем, Евгения Рейна. Когда б не одержимость вырабатывавшего новый художественный дискурс автора. Как Владислав Ходасевич "гнал" свои стихи "сквозь прозу", так Сергей Довлатов каждую свою прозаическую строчку "гнал" "сквозь стихи", сдирая с нее все внешние приметы поэтичности. Но память о стихотворном ритме, лирическом гуле эта строчка сохраняет» [17, с. 5]. Это наблюдение А. Арьев приводит в связи со следующим эпизодом, более ярко характеризующем подход к стилю как ограничению: "Я рассказал однажды Сергею о французском прозаике Жорже Переке, умудрившемся, пренебрегши одной из букв алфавита, написать целый роман. Сошлись мы - после некоторой дискуссии - на том, что понадобилось это писателю не из страсти к формальным решениям, а для того, чтобы, ограничив себя в одном твердом пункте, обрести шанс для виртуозной свободы" [17, с. 6].
Сближение речевой индивидуальности и индивидуального стиля открывает
существенные исследовательские перспективы. По терминологии Л. Ельмслева, исследование речевой индивидуальности следует охарактеризовать как коннотативную семиотику - знаковую систему, планом выражения которой является денотативная знаковая система, то есть естественный язык [18]. Это понятие Ельмслев ввел на основании такой категории, как стиль. Близость понятия "речевая индивидуальность" к такой лингвистической категории, как "индивидуальный стиль" ("идиостиль"), явно указывает на правомерность подобного подхода. Естественный язык представляет собой знаковую систему (семиотику), тогда как речевая индивидуальность в качестве коннотативной семиотики надстраивается над естественным языком - изначально двуплано-вые единицы языка становятся означающими в рамках коннотативной семиотики.
Подобный подход соотносится с возможностью множественного "прочтения" одного и того же текста с возможностью рассматривать и анализировать его с различных точек зрения. В качестве аналогии здесь можно упомянуть подход Р. Барта, который, применяя идеи Л. Ельмслева при описании семиотики моды, указывал, что тексты из модных журналов допускают множество прочтений: "коммутация позволяет выделить слово в одном случае - как просто часть языковой системы (pars orationis), в другом случае то же самое слово (или группу слов, даже фразу) - как элемент вестиментарного значения, в третьем - как означающее Моды, наконец, в четвертом - как стилистическое означающее: такая множественность уровней коммутации как раз и свидетельствует о множественности симультанных систем" [19]. И рассмотрение текста в плане выражения в нем индивидуального начала оказывается одной из возможных точек зрения на него.
Представление об индивидуальном стиле как коннотативной семиотике позволяет поставить вопрос о том, каким образом понятие речевой индивидуальности может выступать в качестве "рамки", задающей интерпретацию текста и определяющей форму объективации текста, то есть угол зрения, под которым он воспринимается. Возможность почерпнуть из текста информацию об авторе как человеке -одна из очевидных возможностей прочтения текста, которая вступает в противоречие с интенциями создателя, пытающегося передать информацию о внетекстовой реальности и/или
оказать воздействие на читателя. И в этом случае мы имеем дело уже не с чисто языковыми признаками, совокупность которых уникальна, а с уникальностью личности в ее биографическом, психологическом, историческом измерениях. Именно на этом принципе построено биографическое и психоаналитическое литературоведение, хотя в этом случае в качестве основы для выводов о личности автора, как правило, берутся качества и аспекты текста, отличные от собственно языковых. М.М. Бахтин писал, что "индивидуальность автора как творца есть творческая индивидуальность особого, неэстетического порядка... Собственно индивидуальностью автор становится лишь там, где мы относим к нему оформленный и созданный им индивидуальный мир героев или где он частично объективирован как рассказчик" [20, с. 190]. При этом возможность познания личности создателя текста на основе его творения М.М. Бахтин рассматривает как творческий акт читателя, который делает самого автора пассивным, поскольку делает его личность объектом наблюдения и анализа [20, с. 191].
С этой точки зрения трактовка понятия речевой индивидуальности может быть двоякой. С одной стороны, исследователь вправе рассматривать языковые признаки речевых произведений определенной личности (индивидуальности) изолированно. В этом случае исследователь не выходит за пределы области, принадлежащей к интересам лингвистики, хотя результат такого описания может принять вид взаимного или одностороннего отображения двух самостоятельных аспектов рассмотрения языка и речи (например, собственно-языкового и прагматического). Описанные выше подходы (за исключением, пожалуй, некоторых случаев построения социолингвистических портретов) реализуют именно эту возможность.
Однако существует и возможность соотнесения речевых проявлений с особенностями личности, которые не являются собственно языковыми. В этом случае особенности речевого поведения личности связываются с ее психологическими и/или социальными характеристиками, осмысляются как формы выражения этих черт. На современном этапе развития лингвистики, которая активно осваивает междисциплинарные сферы исследований, эта возможность уже закреплена в некоторых социо- и психолингвистических
исследованиях. В этом отношении примечательна предпринятая В.П. Беляниным попытка построить типологию текстов на основе их эмоционально-смысловой доминанты [21]. В основе этой типологии лежит психолингвистическая парадигма, рассматривающая язык как явление и проявление психического плана. С этой точки зрения В.П. Белянин выделяет "светлые", "темные", "активные", "печальные", "веселые" тексты. Бесспорно, данная типология носит обобщающий характер и представляет речевую индивидуальность как тяготение к одному из полюсов, число которых изначально ограничено. Тем не менее, разработанный В.П. Беляниным подход однозначно свидетельствует в пользу того, что текст может служить средством проникновения в психическую жизнь автора, а следовательно, и в неязыковые аспекты человеческой индивидуальности.
Таким образом, рассмотренные в рамках данной статьи понятия языковой личности, социолингвистического (речевого) портрета, идиостиля, коннотативной семиотики свидетельствуют о том, что современная лингвистика выработала достаточно много подходов, которые позволяют приблизиться к такому явлению, как речевая индивидуальность. Однако это не означает, что данную проблему можно считать решенной. Описанные подходы далеко не всегда дают возможность описания уникального и неповторимого в речевом поведении личности. Поэтому перед наукой стоит проблема разработки модели речевой индивидуальности, которая учитывала бы как собственно языковые признаки, так и социальные, культурные, психологические, прагматические и прочие факторы.
ЛИТЕРАТУРА
1. Березин Ф.М., Караулов Ю.Н. Активная грамматика и ассоциативно-вербальная сеть // Реферативный журнал. М., 2000. № 4. С. 12-18.
2. Воробьев В.В. Языковая личность и национальная идея // Народное образование. 1998. № 5. С. 26.
3. Сафаров Ш. Этнокультурные компоненты дискурсивной деятельности // Язык, дискурс и личность: Когнитивные и коммуникативные аспекты. Тверь: Изд-во Тверского госун-та, 1990. 133 с. С. 105.
4. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М.: Наука, 1987. 264 с. С. 104.
5. Караулов Ю.Н. Русская языковая личность и задачи ее изучения // Язык и личность. М.: Наука, 1989. 214 с. С. 5.
6. Богин Г.И. Современная лингводидактика. Калинин: Изд-во Калининского ун-та, 1980. 56 с. С. 3.
7. Маслова В.А. Лингвокультурология. М.: Академия, 2001. 208 с. С. 117.
8. Иванцова Е.В. Язык личности: аспекты изучения // Явление вариативности в языке. Кемерово, 1997. 375 с.; Вендина Т.И. Из кирилло-мефодиевского наследия в языке русской культуры. М.: Институт славяноведения РАН, 2007. 336 с.; Сиротинина О. Б. Хорошая речь: сдвиги в представлении об эталоне // Активные языковые процессы конца XX века. М.,
2000. 423 с.; Гайнуллина Н.И. Языковая личность Петра Великого как факт диахронии // Русский язык: исторические судьбы и современность. М.,
2001. 273 с.; Попова О.В. Языковая личность Ивана Грозного (на материале деловых посланий): Авто-реф. дис. ... канд. филол. наук. Омск, 2004. 20 с.; Бондарчук Н.С., Кузнецова Р.Д. Языковая личность в историческом аспекте (опыт реконструкции) // Языковая семантика и образ мира. Т. 2. Казань, 1997. 425 с.
9. Крысин Л.П. О перспективах социолингвистических исследований в русистике // Русистика. 1992. № 2. С. 90-106.
10. Винокур Т.Г. Речевой портрет современного человека // Человек в системе наук. М.: Наука, 1989. 504 с. С. 128-151.
11. Ерофеева Т.И. Речевой портрет говорящего // Языковой облик уральского города. Свердловск: Изд-во Свердловского ун-та, 1990. С. 27-35.
12. Николаева Т.М. "Социолингвистический портрет" и методы его описания // Русский язык и современность. Проблемы и перспективы развития русистики: Докл. Всесоюзн. науч. конф. Ч. 2. М., 1991. 263 с. С. 73-75.
13. Панов М.В. История русского литературного произношения ХУШ-ХХ вв. М.: Изд-во МГУ, 1990. 416 с.
14. Виноградов В.В. Проблема авторства и теории стилей. М.: Наука, 1961. 276 с.
15. Колесов В.В. Общие понятия исторической стилистики // Историческая стилистика русского языка. Петрозаводск: Изд-во "Петрозаводск", 1990. 228 с. С. 19.
16. Пищальникова В.А. Проблема идиостиля. Психолингвистический аспект. Барнаул: Изд-во Барнаульского госун-та, 1992. 192 с. С. 20.
17. Арьев А. История рассказчика // С. Довлатов. Собр. соч.: В 4 т. Т. 1. СПб.: Азбука-классика, 2005. 464 с. С. 5-10.
18. Ельмслев Л. Пролегомены к теории языка. М.: Эдиториал УРСС, 2003. 248 с. С. 138.
19. Барт Р. Система моды. Статьи по семиотике культуры. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2003. 512 с.
20. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Наука, 1986. 320 с.
21. Белянин В.П. Основы психолингвистической диагностики (Модели мира в литературе). М.: Тривола, 2000. 248 с.
15 сентября 2008 г.
ББК 83.3 (2 Рос=Рус)
О ЗНАЧЕНИИ "ЧУЖОГО СЛОВА" ДЛЯ ВОСПРИЯТИЯ ТВОРЧЕСТВА О.Э. МАНДЕЛЬШТАМА
Л. С. 1
Побуждением к написанию настоящей статьи стало противоречие между одной из установок в интерпретации стихотворений О. Мандельштама и собственными высказываниями поэта. С одной стороны, аллюзии, сюрреалистические образы и умолчания О. Мандельштама трудны для неподготовленного восприятия, как если бы автор намеренно вызывал читателя на соревнование в гибкости мышления, наблюдательности и эрудиции. Эту позицию разделяли с современниками поэта такие авторитетные исследователи, как О. Ронен и М.Л. Гаспаров [1, 2]. Самодостаточный
Шутько Людмила Семеновна - аспирант кафедры отечественной литературы ХХ в. Южного федерального университета, 344006, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 150, e-mail: lyudmila_shutko@mail.ru, т. 8(863)2656485.
комментарий "контекста" и "подтекста" (перекличек данного текста с текстами того же автора и других авторов [3, с. 31]) исходит из того, что поэт желал именно такого отклика. Но, с другой стороны, его статьи "Утро акмеизма" (1912) [4, с. 579], "О природе слова" (1921-1922) [4, с. 514] осуждают идею состязания с редкой для поэта категоричностью. Существует разрешение этой проблемы, которое мы намереваемся дополнительно обосновать и развить: "и при неполной апперцепции - какие-то реалии читателю неизвестны, вместе с ними утрачены решающие поэтические ассоциации, - контекст, он
Shutko Ludmila - postgraduate student of the Native Literature of XX Century Department of the Southern Federal University, 150, Pushkinskaya Street, Rostov-on-Don, 344006, e-mail: lyudmila_shutko@mail.ru, ph. (007 863)2656485.
