CC BY
115
2006
ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА_Сер. 9. Вып. 1
ЯЗЫКОЗНАНИЕ
Е.В. Перехвальская
«РЕЧЬ ДЛЯ ИНОРОДЦЕВ» И ФОРМИРОВАНИЕ РУССКИХ ПИДЖИНОВ
Пиджины
Пиджины возникают в условиях так называемых экстремальных языковых контактов, когда у двух или нескольких групп людей, которым необходимо договориться о чем-то конкретном, нет общего языка. Говорящие на разных языках люди прибегают к внеязыковым формам коммуникации (жесты, мимика), при этом они используют и отдельные слова своих родных языков. Если ситуация общения повторяется и в ней участвуют одни и те же люди, вырабатывается звуковой язык, т.е. появляются слова, понятные всем участникам контакта, а также набор правил для связи этих слов. Такой идиом называется пиджином.
Лексика, как правило, заимствуется из одного языка - обычно это язык самой престижной группы. Однако поскольку грамматика соответствующего языка неизвестна другим участникам коммуникации, эти слова переходят в пиджин, утратив те морфо-синтаксические свойства, которыми они обладали в «родном языке». Язык, послуживший источником лексики для пиджина, называют языком-лексификатором. Первоначально в возникающем пиджине «лексические обломки» сцепляются способом, который, по-видимому, универсален, а именно при помощи прагматического кода. Он характеризуется следующими чертами: а) движение порядка слов от темы к реме; б) свободная сочинительная связь (отсутствие подчинительных конструкций); в) соотношение в тексте именных и глагольных основ приблизительно 1:1; г) отсутствие флективной морфологии; д) особая интонация - низкий фокус на теме, затем переход к мелодическому повышению на реме; е) минимальность анафорики и соответственно зачаточное состояние местоимений.
Такое состояние языка, как пишет Т.М. Николаева, является «исходной позицией эволюционного цикла», он близок детской речи, «на нем изъясняются плохо знающие язык иностранцы»1. В дальнейшем пиджин может усложняться, что зависит от внелин-гвистических условий: чем большее количество разнообразных ситуаций он обслуживает, тем сложнее становится.
В контактологии принято подразделять пиджины на несколько разных подтипов в зависимости от того, насколько развит их словарный запас и сложны грамматические правила. Самый «простой», «примитивный» пиджин, состоящий из нескольких сотен слов, соединенных прагматическим кодом, в контактологии называют «жаргон»; более
© Е.В. Перехвальская, 2006
продвинутый идиом - редуцированным пиджином. Пиджин, обслуживающий разные коммуникативные ситуации и, следовательно, значительно расширивший свой лексикон, усложнивший грамматическую структуру для того, чтобы передавать достаточно тонкие оттенки значений, как лексических так и грамматических, принято называть расширенным пиджином, а сам процесс его формирования - расширением пиджина.
Пиджин, которым продолжают пользоваться среди прочих носители языка-лексификатора, может начать дрейфовать в сторону этого языка, постепенно приобретая все большее количество его черт (в фонетике, морфологии, синтаксисе), пока не превратится в своеобразный диалект этого языка. Может осуществиться и иной сценарий развития пиджина - он может стабилизироваться, и его «мягкая» грамматика превратится в «жесткую», подобную грамматике обычных языков. Такой пиджин называется стабильным и от обычного языка он отличается только тем, что по-прежнему нет людей, для которых он был бы родным (первым) языком.2
Известно несколько пиджинов, языком-лексификатором для которых послужил русский. По-видимому, в прошлом их было значительно больше, однако подавляющая их часть исчезала бесследно, как только в подобном идиоме отпадала необходимость -заканчивалась контактная ситуация или появлялся иной язык-посредник (например, один из «естественных» языков).
Более или менее репрезентативный лингвистический материал имеется по трем русскоязычным пиджинам:
1) руссенорск - язык меновой торговли между русскими и норвежскими рыбаками в районе Баренцева моря, существовавший с конца XVIII в. по начало 1930-х годов;
2) сибирский пиджин (русско-китайский пиджин, кяхтинский язык, маймачинс-кое наречие), первоначальная форма которого сформировалась в пограничном городе Кяхта, центре торговли между русскими и китайскими купцами;
3) таймырский пиджин (говорка), бытующий на Таймыре у юкагирского населения; его записи относятся к 1980-1990-м годам, но очевидно, что он сформировался значительно ранее.3
Основные дискутируемые проблемы, связанные с происхождением пиджинов*, лежат в двух разных плоскостях:
1.Моногенез-полигене з. Создавались ли пиджины в каждой конкретной зоне контакта независимо друг от друга или они строились по уже известной модели «устройства пиджина», которая была привнесена в данную зону извне людьми, уже владевшими каким-то пиджином?
2. Проблема субстрата. Каков вклад каждого из контактирующих языков в структуру пиджина (лексику, грамматический строй)?
Моногенез или полигенез?
Проблема моно- или полигенеза русских пиджинов впервые была сформулирована И.Ш. Козинским в 1974 г.4 Он выступил с гипотезой о моногенезе всех русских пиджинов. По его мнению, русские пиджины восходят к одному источнику, т.е. являются потомками некоторого «протопиджина», который образовался в ходе контактов рус-
* Речь идет о формировании именно пиджинов, а не креольских языков, возникновения которых я касаться не буду.
ских с носителями, по-видимому, алтайских или уральских языков, возможно, еще в эпоху Золотой Орды. К такому выводу И.Ш. Козинский пришел, анализируя сами идиомы. Иначе говоря, он основывался на чисто лингвистических данных, а не на соображениях внелингвистического характера.
Противоположная точка зрения - о полигенезе русских пиджинов - обычно специально не высказывалась, однако имплицитно она присутствует в большинстве работ, посвященных конкретным идиомам/' Их авторы писали об изучаемых языках как о сформировавшихся в конкретном месте в условиях контактов конкретных народов. Вот что пишет Д. Штерн о формировании кяхтинского языка: «Возникновение и развитие кях-тинского русского пиджина происходило исключительно в Кяхте и Маймачине».6 Г. Шухардт, перу которого принадлежит небольшая заметка «Маймачинское наречие», считал известные ему русские пиджины вариантами одного языка: «Этот язык расположен вдоль всей китайской границы вплоть до Владивостока», - писал он.7
Справедливости ради следует отметить, что Г. Шухардт не располагал сведениями ни о руссенорске, ни тем более о говорке (таймырский пиджин) или о медновском языке. О последних двух языках вряд ли знал и И.Ш. Козинский, хотя статья Г.А. Ме-новщикова о медновском языке появилась на десять лет раньше.8 Тем не менее поставленные Козинским вопросы не утратили своей актуальности и в свете появления новых материалов по известным языкам, и новых языков. Медновский язык, по-видимому, действительно представляет собой совершенно независимое образование, к тому же он не является русским пиджином.9 Что же касается говорки (таймырского пиджина), то этот идиом разделяет с остальными важнейшие черты, свидетельствующие об их общем происхождении.
Основные идеи, сходные с идеями Козинского, были высказаны Дж. Никольс в статье, посвященной русско-китайскому пиджину.10 Дж. Никольс также, по сути, постулирует моногенез русских пиджинов, ибо географический охват источников, которыми она пользовалась, свидетельствует о том, что она считала все варианты русских пиджинов Сибири одним языком, который назвала китайско-русским пиджином (Chinese Pidgin Russian).
Интересные мысли были высказаны также С. Люнден, исследовавшей происхождение руссенорска.11 Она предположила, что некоторые черты этого идиома могут иметь не «западное» (т.е. восходящее к западноевропейским языкам - норвежскому, английскому, финскому, саамскому), а «восточное» происхождение. По ее мнению это прежде всего местоимения моя и твоя, объяснить появление которых на основе западноевропейских языков невозможно. Ссылаясь на статью Г. Ноймана, она предполагает, что эти формы могли быть заимствованы из кяхтинского языка, поскольку по правилам китайского языка все слоги должны быть открытыми, и, следовательно, данная форма должна была сложиться в результате контактов русских с китайцами и монголами.12 Однако упоминание формы «моя» в «Словаре иностранных слов в русском азбуковнике 17 века», свидетельствует о том, что какой-то упрощенный вариант «торгового» языка существовал уже значительно раньше.13
* * *
Рассмотрим подробнее аргументы приверженцев теории моногенеза русских пиджинов. Интуитивно более приемлемой оказывается скорее теория полигенеза - пиджины создаются в зоне контакта независимо друг от друга. Однако такое представление не дает ответа на вопрос, почему пиджины, сформировавшиеся в разных местах, в разное
время и в результате контактов русских с разными народами, тем не менее разделяют значительное число общих черт. Среди самых ярких явлений такого рода следует упомянуть: 1) порядок следования элементов предложения БОУ; 2) система неизменяемых имен-местоимений 1-го л. ед.ч. моя, 2-го л. ед.ч. твоя, 3) использование неизменяемой формы глагола, чаще всего совпадающей с формой русского императива. Эти явления в русских пиджинах не выводимы из русского языка, какой бы его вариант мы не взяли: просторечие, диалекты, арго, даже недоученные варианты («интерязык»).
Приняв теорию независимого формирования различных русских пиджинов, придется постулировать существование общих механизмов пиджинизации русского языка (редукции, упрощения?), которые не проявились более ни в каких других вариантах, в том числе и в ситуации недоученного языка. Недоученные варианты русского языка объединяют с пиджинами такие характеристики, как упрощение или полная утрата словоизменительной морфологии, отсутствие категории рода и числа у существительных, вида - у глагола. Однако в этих вариантах, даже при утрате местоимением изменения по падежам, неизменяемой формой местоимения 1-го л. ед.ч. становится форма я, но не форма притяжательного местоимения женского рода моя. Появление таких форм параллельно в разное время и в разных местах очень трудно объяснить.*
Не менее фантастической представляется, однако, и идея распространения одного и того же языка от поморов Белого моря до китайцев Владивостока.
По-видимому, термин «моногенез» пиджинов можно понимать в узком и широком смысле. В узком смысле идея моногенеза связана с представлением о том, что единый сложившийся пиджин распространяется на большие территории в течение длительного времени в неизменном виде. Это не только невероятно, но и не подтверждается языковым материалом. Русские пиджины демонстрируют не только сходство, но и очень существенные различия между собой. Поэтому от идеи того, что русские пиджины -это, по сути дела, один язык, следует отказаться.
В более широком понимании моногенез русских пиджинов предполагает, что в их основе лежит некий базовый общий элемент, своего рода «прото-пиджин», черты которого не сводимы к упрощенному, редуцированному, «ломаному», недоученному русскому языку. Общие черты русских пиджинов оказываются не сводимыми и к прагматическому коду.
Этот язык представлял собой форму редуцированного пиджина, призванного выполнять узкие коммуникативные задачи, однако уже вырабатывавшего собственные грамматические правила, хотя речь могла идти только о «мягкой» грамматике, т.е. такой, где все правила носят необязательный, вероятностный характер. Это уже пиджин, а не прагматический код в чистом виде.
Такое расширенное представление о моногенезе русских пиджинов не снимает вопроса о том, как возникли в «прото-пиджине» именно эти, а не иные черты, которые были затем переданы более поздним письменно зафиксированным формам русских пиджинов. Для решения этого вопроса стоит обратиться к теориям возникновения пиджинов, которые существуют в мировой контактологии.
* Так, например, С. Врубель объяснял формальное совпадение многих местоимений пиджина с формами женского рода русского языка тем, что китайцы общались главным образом с женщинами: «Как известно, в русской семье женщина занимается домашним хозяйством, и ей в своих хозяйственных потребностях приходилось иметь тесное общение с китайцами <..:> и, обращаясь к нему, она по правилам русского языка, говорила сама, что и было китайцами воспринято» (см сн. 31. С. 136).
Теория детской речи и языка «для иностранцев»
В качестве одного из важнейших источников общих черт пиджинов, возникших параллельно, но при этом на значительном удалении друг от друга (например, на островах Карибского моря и в Тихом океане), в западной контактологии прибегают к особенностям упрощенных регистров - «языка для общения с детьми» и «языка для иностранцев». Предполагается, что в большинстве языков существуют особые регистры, применяющиеся при общении с людьми с пониженной языковой компетенцией:14 это дети, пожилые люди, глухие, иностранцы, наконец, животные. Понятие регистров «общения с иностранцами» (foreign talk) и «общения с детьми» (baby talk) широко используется в англоязычной контактологии. Предполагается, что данный регистр - один из главных источников «редуцированной» грамматики пиджинов. В английском языке стратегии, используемые при общении с иностранцами, совпадают по многим параметрам со стратегиями, используемыми при общении с детьми. Для английского языка эти регистры могут считаться разновидностями одного и того же регистра.
Ч. Фергюсон предположил, что при образовании пиджинов были использованы именно языковые стратегии, которыми носители пользуются при общении с детьми,15 поскольку для пиджинов характерны те же особенности, что и для baby-talk, например пропуск связки, артикля, предлогов. При этом Фергюсон не имел в виду, что с иностранцами разговаривают, уподобляя их детям; он исходил из того, что существуют универсальные механизмы упрощения языка, которые едины и проявляются в каждом из тех случаев, когда говорящему приходится упрощать свою речь. Он сравнивает этот регистр с языком телеграмм, который также характеризуется пропусками артикля, связки и предлогов.16 По мнению Фергюсона, подобный упрощенный регистр должен существовать в каждом языке. Соответственно западные контактологи предполагают, что регистры общения с иностранцами и детьми могут быть основой для формирования пиджинов.
Как показали исследования соответствующих регистров русского языка, наличие единого упрощенного регистра для него не характерно.17 Подробный анализ регистра общения с детьми носителей русского языка показал, что сходств между основными чертами этого регистра, с одной стороны, и русских пиджинов - с другой, практически не оказалось. Носители русского языка не используют при общении с детьми ни упрощения языка, ни тем более редукции грамматической системы. В то время как характерной особенностью русскоязычных пиджинов оказывается падение словоизменительной морфологии, отсутствие категорий падежа, рода и числа - ничего подобного не наблюдается в регистре общения с детьми даже как тенденции.18 По-видимому, ничего подобного не было и раньше, по крайней мере сохранившийся детский фольклор не несет никаких следов этой ситуации.
Даже если пренебречь данными русского языка и представить себе, что в иных случаях, например при формировании пиджинов на основе английского языка, именно baby-talk лег в его основу, поскольку работорговцы и прочие носители языка-лексификатора говорили с рабами как с людьми с ограниченными возможностями, резонно возникает прежний вопрос: откуда взялся сам baby-talk? Является ли он врожденным, как считал Фергюсон, или же это специальный регистр, которому обучаются? Если сами дети говорят так, а не иначе, не происходит ли это по той причине, что так с ребенком говорят взрослые? В любом случае обращение к регистру «общения с детьми» и к речи самих детей не приближает нас к решению вопроса, является ли резкая редукция языка при пиджинизации частью языка (т.е. врожденная ли она), или это стратегия, которой обучаются.
Не соответствует представлениям Фергюсона и то, каким образом говорят сами дети, которые начинают говорить по-русСки. Речь даже маленьких детей характеризуется ошибками в роде или падеже, однако само наличие этих категорий не вызывает сомнений*, по крайней мере лингвисты, специально занимающиеся русской детской речью, не отмечают таких особенностей.19
То же касается теории формирования пиджина под влиянием регистра «язык для иностранцев», которая является разновидностью теории детской речи**. В соответствии с этой теорией у говорящих на любом языке имеется специальный регистр для общения с иностранцами, людьми заведомо плохо знающими и понимающими язык. Этот регистр призван, по мнению использующих его, повысить уровень успешности коммуникации. Люди стремятся упростить язык, а потому избавляются от «лишних» грамматических категорий, таких, как падеж, род и число, чтобы сделать свою речь более понятной. Они обращаются именно на таком языке с партнерами по торговле, рабами и т.п., т.е. предъявляют им заранее искаженный язык. Наличие подобного регистра в любом языке также вызывает сомнения. По крайней мере носители русского языка, обращаясь к иностранцам, не устраняют из языка категории времени глагола, рода и числа существительного и т.п., а используют совершенно другие стратегии..
Детальное исследование регистра общения с иностранцами, предпринятое К.С. Федоровой, показало, что в этом случае не только не формируется ничего подобного формам исторически засвидетельствованных русских пиджинов, но и вообще не происходит существенной ломки морфологии.20 Таким образом, тот особый регистр, которым владеет большая часть носителей русского языка и который используется для общения с иностранцами, в современный период не имеет никаких пиджинных черт, и на его основе пиджин, подобный руссенорску, говорке и сибирскому пиджину, не мог сформироваться.
«Прото-пиджин» и «язык для инородцев»
Ситуация могла быть иной в ХУН-Х1Х вв., в период завоевания Поволжья, Северного Кавказа, Урала, Сибири и Дальнего Востока. Прежде всего людей, которые контактировали с населением этих областей, было сравнительно мало - это были отряды казаков, купцы, сборщики ясака, миссионеры и другие представители Православной Церкви и уже позже крестьяне-переселенцы, поначалу тоже немногочисленные. Переселенцы также представляли собой разнородные группы: в Восточной Сибири, Забайкалье, на Дальнем Востоке значительную часть составляли старообрядцы, в Сибири -осевшие здесь каторжане, на северном Кавказе, Урале и в Западной Сибири были казачьи поселения. По численности носителей русского языка можно было сопоставить с коренным населением, общение с которым было для них весьма актуальным.
Можно предположить, что эти люди пользовались при общении с коренным населением особым вариантом языка, который использовался при общении с любым народом, независимо от того, на каком языке он говорил. Данный язык можно было бы
* Ср. примеры речи самых маленьких детей: «Я мишку накормляю (2,4 года)»; «Купает куклу: - Вот притонула, а вот и вытопула (2 года)».
** Теория языка для иностранцев «foreign talk» возводит пиджины к регистру для иностранцев, а не к недоученным вариантам языка, на которых изъясняются сами иностранцы.
назвать языком для общения с инородцами. Это был не регистр и вообще не вариант русского языка, а некий «прото-пиджин», который содержал в себе набор определенных черт, которые затем перешли по наследству ко всем русскоязычным пиджинам, выросшим из него. Землепроходцев было количественно не так много, все они говорили на этом пиджине, и, таким образом, основными распространителями пиджина можно считать русских купцов и разных «бывалых людей». Все население Сибири и Дальнего Востока еще в начале XX в. владело этим языком*, используя его при общении прежде всего с китайцами и корейцами, а также с представителями коренных народов. Можно постулировать, что такое владение языком было распространено в Сибири и на Дальнем Востоке среди русского населения и ранее, а в предшествующую эпоху оно бытовало и на Урале, в Поволжье, на Северном Кавказе.
Следовательно, можно предположить наличие у русского населения указанных территорий знания неких моделей построения языка, ориентированного на общение с не-русским коренным населением, а также с китайцами, корейцами и другими народами Востока.
Последнее соображение оказывается весьма существенным. Стратегии, используемые носителями русского языка в XVII-XIX вв. при общении с «инородцами», т.е. «с представителями нерусской народности, обычно из национальных меньшинств восточной окраины Российской империи»,21 отличались от стратегий, применяемых при общении с «иностранцами», т.е. с представителями народов, обладавших высокой престижностью в глазах русских: с немцами, французами, англичанами и другими представителями западноевропейских народов.
По справедливому замечанию К.С. Федоровой, «само понятие "иностранец" и связанные с ним коннотации отличаются в русском языке от соответствующих понятий в других языках».22 Иностранец - гражданин другой страны, английское же foreigner -это «чужак», совершенно не обязательно гражданин другого государства. Более того, с русской «языковой» точки зрения иностранцами не являются не только граждане стран бывших республик СССР, но и многих других стран, прежде всего развивающихся и неевропейских стран «социализма». «Так, высказывание "Ко мне приехали иностранцы из Армении (Узбекистана, Белоруссии и т.л.)" может быть понято в смысле "приехали иностранцы, которые раньше по каким-то причинам были в Армении", но не в смысле "приехали жители Армении", которые не воспринимаются как иностранцы».23 Прототи-пическими «иностранцами» оказываются американцы, немцы, французы, англичане, но не китайцы, вьетнамцы, монголы**.
Таким образом, рассматриваемый «язык для общения с инородцами» распространялся на общение только с коренными народами осваиваемых земель, а также с китайцами, корейцами, монголами, но не распространялся на общение с представителями западноевропейских народов. К немцам и французам никто не обращался с «моя твоя понимай нету»***.
* Ср. бытовавшие на Дальнем Востоке поговорки, часто носившие юмористический характер: «Моя твоя понимай нету», политически двусмысленное: «Кому пара хорошо, кому низа плохо» (Кто получил место на нарах - тому хороню, кто остался под нарами - тому плохо) и т.д.
** Ср. поговорку «Курица - не птица, Монголия - не заграница».
*** Использование указанного «языка для инородцев» прямом образом коррелировало с престижностью того иного парода (или даже отдельного человека). Ср. данные художественной литературы: у В.Я. Шишкова в «Угрюм-реке» этот «язык» используется купцами при общении с тунгусами, по никогда при обращении к ссыльному «кавказцу» Ибрагиму-оглы, хотя тот также говорит па «ломаном» русском языке.
Эта модель «языка для инородцев» не является собственно регистром русского языка, что доказывается хотя бы. тем, что в настоящее время она полностью утрачена и более не воспроизводится. Это было знание принципов устройства «русского пиджина». Такая языковая модель, распространяемая на все вновь занятые территории, состояла из набора грамматических характеристик, а также небольшого лексического ядра.*
Можно считать, что те черты, которые объединяют различные варианты русскоязычных пиджинов между собой, как в грамматике, так и в лексике, были свойственны этому «редуцированному коду для инородцев» или «прото-пиджину», который и стал основой региональных пиджинов или вариантов пиджина. Я считаю, что все сибирские разновидности русских пиджинов можно считать вариантами одного языка, а руссенорск стоит особняком. Относительно говорки могут быть разные мнения. Говорка распространена в том же ареале, хотя и далеко от китайско-монгольской границы, где впервые были сделаны записи сибирского пиджина. Однако в XIX в. она не была отделена от основных ареалов, где был зафиксирован сибирский пиджин, во всех этих областях использовались разные варианты пиджинов, что засвидетельствовано в художественной литературе. Говорка разделяет с сибирским пиджином многие структурные черты, которых нет в руссенорске (наличие послелогов, выражение множественности при помощи квантификатора «все», порядок слов ОУБ с подлежащим, выраженным личным местоимением, и др.). Это говорит о том, что говорка и сибирский пиджин оказываются значительно ближе друг другу, чем к руссенорску.
В XX в., когда началось промышленное освоение Севера, Сибири, Дальнего Востока, пришлое население в этих областях выросло во много раз, в некоторых районах в десятки и даже сотни раз. Общение с местным населением перестало быть актуальным, и знание того, как устроен пиджин, было утрачено. Об этом говорит тот факт, что многие «новые» контактные языки строятся совершенно на иных основаниях, без учета этой модели «языка для инородцев». Данная модель неизвестна и непонятна и обычному носителю русского языка и не воспроизводится в современном регистре общения с иностранцами.
В качестве иллюстрации приведу современный «жаргон», возникший в пригороде Хельсинки в ходе торговых контактов финнов, не знающих русского языка, с русскими покупателями, не знающими финского (объект торговли - подержанные холодильники).
Русско-финский жаргон**
Этот идиом разделяет со всеми пиджинами основные «минималистсткие» черты: он лишен словоизменительной морфологии, в нем формально не выражаются многие грамматические категории, такие, как число, лицо, род, время глагола, и т.п. Характерно, однако, что в этом современном пиджине нет тех черт, которые объединяют между
* Как показывают данные составленного мною Словаря сибирского пиджина, самыми частотными словами являются следующие (по мере убывания): моя, не, надо, купи, люди, тебе, ходи, была, говори, его, нету, фанза, дом, еше, когда, один, пампушка, рыба, сейчас, солнце.
** Этот идиом записывался в Тиккуриле у Кари Ууси-Хаутамаа и Терро Нюквисга в 2001-2002 гг.
собой сибирский пиджин, говорку и руссенорск: здесь нет ни местоимений моя, твоя, а неизменяемая («абсолютная») форма глагола восходит не к императиву. Личные местоимения вообще употребляются редко, что, возможно, объясняется влиянием финского субстрата:
курить улица - Мы пойдем на улицу покурить.
черны нада - Нужно поджарить так, чтобы подрумянилось.
руски-руски лап-лап-лап - По-русски много болтает.
нет устал - Я не устал.
Часто вместо личного местоимения употребляется имя собственное, в том числе и обозначающее локуторов:
Лена финский язык есть? - Ты выучила финский язык?
Утром Кари мотрит гараж, да - Я пойду в гараж завтра.
Если же личное местоимение все же появляется, то это всегда форма, восходящая к форме именительного падежа:
я быстро думает деньги - Я умею быстро считать суммы в уме.
ты тоже такой - Ты тоже бери такой пирожок.
сътарой он Файна - Вторую (другую) зовут Фаина.*
Не наблюдается ничего похожего на использование русских притяжательных местоимений в качестве «лично-притяжательных», а это как раз та черта, которая объединяет все «старые» пиджины на русской основе, а в сибирском же пиджине по данным словаря слова моя, твоя/тебе оказываются одними из самых частотных.
Глагол также имеет неизменяемую форму, но она очень редко восходит к русскому императиву. Гораздо чаще это форма инфинитива или 3-го л. ед. числа презенса, которые часто, хотя и не всегда, совпадают, так как фонематическая палатализация в данном идиоме отсутствует:
Рита звонить Лиза автобус - Рита позвонила/звонила Лизе, когда та ехала в
автобусе.
Там пат (спать) нет - Мы там не собираемся ночевать.
Ного гуляйт, болит - Если много ходить, <нога> болит.
Исключение - глагол 'понимать', который употребляется в форме 1-го л. ед.ч. понимаю.
Еще один случай употребления глагола в 1-м и 2-м лице ед.ч. одним из информантов оказывается весьма примечательным:
Фински язык быстро-быстро читаю, - Ты очень быстро можешь научиться читать ты читаешь по-фински.
Здесь, по-видимому, сказались полученные уроки русского языка. Этот пример показывает, что говорящий когда-то обучался, пусть недолго, русскому языку и изучал русскую морфологию, однако отсутствие мотивации к серьезному изучению языка, которое, по тонкому замечанию С. Томасон, является одной из характерных черт склады-
* Это единственный зарегистрированный случай употребления местоимения 3-го л., ион также не вполне убедителен, поскольку здесь может быть реально употреблен финский глагол оп 'есть, имеется' в форме 3-го л. ед. ч.
вающихся вспомогательных контактных языков2,1, не позволило ему продвинуться далее, как только был достигнут некоторый уровень взаимопонимания, оказавшийся достаточным. Данную форму языка следует рассматривать как «жаргон», т.е. самый ранний этап развития контактного языка.
Материал представленного финско-русского «жаргона» показывает, что на современном этапе пиджины на основе русского языка образуются иным образом, чем исторически засвидетельствованные «старые пиджины». Так, этот «жаргон» не разделяет с ними многих черт, которые оказываются существенными для «старых пиджинов»: не засвидетельствованы местоимения моя, твоя, нет тенденции к установлению порядка слов БУО (черты, общие для всех пиджинов), глагол представлен не формами на -г/-] (как в сибирском пиджине и отчасти в руссенорске), не развивается система послелогов (как в сибирском пиджине и говорке). Сходство такого «нового» пиджина со старыми ограничивается лишь чертами редукции языка - отсутствием словоизменительной морфологии, невыраженностью категорий лица, числа, падежа и т.п.
* * *
Таким образом, «старые пиджины» действительно во многом строились по единой модели. Эту модель «устройства пиджина» несли с собой те, кто осваивал новые земли, в первую очередь казаки и купцы. Они знали, что с «инородцем», кем бы он ни был, следует говорить некоторым особенным образом. В настоящее время это представление утрачено. Следовательно, модель построения пиджина не является ни врожденной, ни «естественной» - в том смысле, что русский язык будет всегда упрощаться именно таким, а не иным образом. Такой идиом было бы более справедливо называть не «регистром общения с инородцами», а «ранним пиджином» или «прото-пиджином».
Данный пиджин существовал, по-видимому, уже в XVII в., по крайней мере в это время уже засвидетельствовано местоимение моя в специфически пиджинном употреблении.25 Почему же этот ранний пиджин получил именно такие черты, хотя они не сводимы к упрощенному, «ломаному» русскому языку? Чтобы ответить на этот вопрос, рассмотрим вторую общетеоретическую проблему образования пиджинов, проблему того, каков вклад различных контактирующих языков в систему складывающегося пиджина.
Проблема субстрата
В этом случае обсуждается несколько возможностей; при этом чаще всего противопоставляется вклад языка-лексификатора (из которого заимствуется большая часть лексики) в противоположность языкам субстрата (родные языки других участников контакта). В мировой контактологии выдвигались различные, часто противоположенные, точки зрения, от абсолютизации вклада языка-лексификатора до сведения его к источнику внешней (звуковой) формы лексем.*
При решении вопроса, каков вклад каждого из контактирующих языков в структуру пиджина (и любого другого контактного языка) перспективной представляется
* Ср. для креольского языка Гаити высказывались диаметрально противоположные точки зрения: С. Сильвеп называла его «языком эве с французской лексикой» (Sylvain S. Le créole haïtien Morphologie et syntaxe. Wetteren, 1937). Ж. Феи утверждал, что в гаитянском пет никаких элементов, которые восходили бы не к французскому языку {Faine. Philologie créole. Porte-au-Prince, 1937).
точка зрения С. Томасон, описывающей формирование конкретных элементов контактного языка через метафору «торга» (bargain): в ходе языкового контакта при отсутствии общего языка говорящие достаточно быстро находят те элементы, которые оказываются «похожими», т.е. более или менее сходными одновременно по звуковой форме и по значению.26 Как показала в своем исследовании К.С. Федорова, одной из стратегий избегания провала коммуникации является «перебор синонимов» в надежде,27 что какой-то из них окажется понятен.* Действительно, в некоторых случаях эта стратегия дает положительный результат, когда слово вдруг оказывается понятным по случайному (или не случайному) сходству. Именно эти элементы закрепляются и переходят в складывающийся контактный идиом. С этим связан тот факт, что во всех контактных языках имеются лексемы, как служебные, так и полнозначные, имеющие двойную этимологию, т.е. восходящих к двум (или более?) языкам. Этим и объясняется возможность споров относительно происхождения того или иного элемента контактного языка, а также абсолютизация вклада одной из контактирующих сторон, будь то язык-лексификатор или языки субстрата.
Принятие теории С. Томасон, согласно которой многие черты контактирующих языков возникают в результате своеобразного «торга», означает принципиальное признание значительного вклада языков субстрата в формирование пиджина. При этом, как правило, вклад языков субстрата менее очевиден, чем вклад языка-лексификатора, т.к. последний проявляется прежде всего в лексике и через лексику. Вклад языков субстрата может быть обнаружен и в русских пиджинах. Эти данные используются для решения вопроса, связанного с историей формирования русских пиджинов.
***
В сибирском пиджине, как уже говорилось, немаркированным порядком слов в предложении является порядок SOV. Основные ранее всего зафиксированные варианты сибирского пиджина - кяхтинский язык,28 маймачинское наречие,29 пиджин городов Харбин,30 Владивосток,31 идиом, распространенных вдоль КВЖД32 - являются китайс-ко-русскими, они использовались при общении русских прежде всего с китайцами. Отсюда и бытующее в контактологии наименование этого языка «русско-китайский пиджин». Однако порядок слов в предложении этого языка не встречается ни в одном из контактировавших языков и одновременно является характерной чертой языков как алтайской группы, так и уральской. Появление порядка слов SOV в сибирском пиджине, следовательно, можно объяснить следующим образом.
1) Влиянием монгольского языка. Эта гипотеза имеет достаточно солидные основания. В сибирском пиджине имеются монгольские лексические заимствования, их особенно много в кяхтинском варианте. Это прежде всего распространенное во всех вариантах сибирского пиджина слово гианго 'хорошо, хороший', а также кяхтинские слова адали 'словно, как' и др. В свете последних исследований считается, что в районе Кяхты в середине XVIII в. роль торгового языка выполнял монгольский, а кяхтинский «русский» сменил его.33
* Приведу в пример слышанное лично. Туристка в Хургадс обращается к водителю автобуса: «У вас здесь одна улица?». Водитель не понимает, туристка повторяет (увеличивая громкость): «У вас здесь одно шоссе? Проспект один?». Как видим, морфологически речь остается правильной. Туристка использует две характерные стратегии: перебор синонимов и повышение громкости речи.
2) Обращением к «регистру для инородцев» (или прото-пиджину), который сложился в ходе контактов с носителями алтайских и/или уральских языков. Поскольку монгольский язык также является алтайским и разделяет ту же характерную черту, то в этом пункте данная гипотеза не противоречит первой. Однако в таком случае придется признать, что языком-посредником в Кяхте был первоначально не монгольский язык, а пиджин на монгольской лексической основе, а русский пиджин явился результатом его релексификации.3'1 К тому же формирование прото-пиджина следует отнести не к середине XVIII в., а к более раннему времени, и этот пиджин должен был сформироваться не в Кяхте, а при столкновении русских еще с поволжскими и уральскими народами.
3) Общими стратегиями пиджинизации, однако выше была показана неверность такого предположения.
Порядок слов. Д. Штерн полагает, что кяхтинский русский пиджин сформировался независимо от других русских пиджинов, объясняя многие его особенности языка через влияние монгольского: наличие лексических заимствований из монгольского, порядок слов БОУ Между тем руссенорск, который был распространен в совершенно другом ареале и возник в ходе контактов с совершенно другим народом, также характеризуется порядком слов БОУ, при том что этот порядок не характерен ни для русского, ни для норвежского языков. В случае руссенорска в качестве объяснения часто приводят саамский язык, который, как предполагается, мог повлиять на порядок слов пиджина.
Можно, конечно, предположить, что в сибирском пиджине и руссенорске аналогичный порядок слов развился независимо друг от друга по разным причинам. Такую точку зрения можно было бы принять, если бы в руссенорске не было также местоимений моя, твоя и неизменяемых форм глагола, совпадающих по форме с императивом. Все три особенности, объединяющие руссенорск с сибирским пиджином, не могли сложиться случайно.
Указанные черты, по-видимому, были свойственны «прото-пиджину» (языку для инородцев). Косвенным свидетельством этого служат цитаты из художественной литературы. Так, в воспоминаниях С.Т. Аксакова, восходящих к концу XVIII в., цитируется речь, обращенная к башкирам:35 «Ефрем, или Евсеич, как я его звал, держа меня крепко за руку, вошел со мною на плот и сказал одному башкирцу: "Айда знаком, гуляй на другой сторона"»*. Приведенная фраза - это фраза на пиджине, о чем свидетельствует отсутствие словоизменения, гуляй в значении 'ходить, ездить, переезжать'. Цитируется и речь самих башкир: «Мавлют Евсеич ушел, отвязал свою лошадь, про которую между прочим сказал, что она "в целый табун одна его таскай"»36. Здесь зарегистрированы типично пиджинные черты (помимо отсутствия словоизменительной морфологии): неизменяемая форма глагола, совпадающая с русским императивом, порядок слов ЭОУ
Цитированный С.Т. Аксаковым идиом существовал в то же время, к которому относят возникновение руссенорска и кяхтинского языка. Подобные записи делались и позже, ср. цитирование речи кавказцев у Л.Н. Толстого («Кавказский пленник»).
Форма глагола. И в руссенорске, и в сибирском пиджине происходил процесс формального выделения глагола. В руссенорске большинство глаголов получило исход на -от: ¿пккот 'пить', 5Нрот 'спать', зто&от 'смотреть', корот 'покупать' и т.п. В то же вре-
* Евссич обращается к башкиру на «языке для инородцев». Евсеич - дядька главного героя, дворовой человек, который использует «прото-пиджин». Как показало исследование К.С. Федоровой, в настоящее время люди старшего возраста, без образования вообще никак не меняют свою речь и, обращаясь к иностранцам, продолжают говорить так, как они говорят в других случаях.
мя в руссенорске встречаются глаголы, по форме сходные с глаголами сибирского пиджина - grebi 'грести, перевозить по воде' и т.п. В сибирском пиджине также произошло формальное выделение глаголов, которые в большинстве своем имеют исход на -j или -i: болей, выгони, захорони, гоняй, незнай, ругай, сади и т.п. Из зафиксированных в составленном мною Словаре сибирского пиджина 166 глаголов и глагольных форм такой формой обладают 128 глаголов.
В говорке, как пишет Е.А. Хелимский, «сохранены следующие категориальные формы русского глагола»: инфинитив, прошедшее время индикатива, настоящее время индикатива, будущее время индикатива, условное наклонение, повелительное наклонение.37 Мне представляется, что говорка не «сохранила» эти черты, а приобрела, поскольку все цитации говорки представляют собой записи мезолектных вариантов.
Косвенным свидетельством распространения пиджина является анализ формы, в которой русские глаголы заимствовались языками народов Урала, Сибири, Дальнего Востока. Дальневосточные языки (нанайский, удэгейский) заимствуют русские глаголы в форме прошедшего времени на -ла\ ср. удэгейское podpisalanege 'иди подпишись' telefona zvonileni 'телефон звонит'; многие тюркские языки используют конструкцию «русский инфинитив + глагол 'делать'». Однако, например, мансийский язык заимствует русские глаголы в форме императива: манси решайтэгум (основа решай) 'я решу'; печатайти (основа печатай) 'он печатает'.38 Можно предположить, что глаголы заимствовались мансийским языком из русского через посредство пиджина, а поскольку русские столкнулись с манси значительно (по крайней мере на 200 лет) раньше, чем с народами Дальнего Востока, пиджин в этот время уже существовал.
Личные местоимения. Где, когда и почему возникли эти формы, - самый сложный из вопросов, связанных с формированием русских пиджинов. С. Люнден предполагает для них «восточное» происхождение, но не уточняет свою мысль, полагая, что они появились не позднее XVII в.39
* * *
Таким образом, сибирский пиджин возник не в ходе контактов русских с китайцами и не как результат релексификации более раннего пиджина на монгольской лексической основе. Как верно указывает Дж. Никольс, китайцы, специально изучавшие пиджин на основе имевшихся пособий, не участвовали в его формировании, однако способствовали его стабилизации.4" В Кяхте редуцированный пиджин превратился в стабильный пиджин. По-видимому, именно вследствие этого он начал восприниматься как отдельный идиом, а не просто как «ломаная» речь, и обратил на себя внимание путешественников, а затем и лингвистов.
1 Николаева Т.М. Коммуникативно-дискурсивный подход к интерпретации языковой эволюции // Вопросы языкознания. 1984. №3. С. 111-119; Перехвальская Е.В. Языковые контакты и «прагматический код»// Лингвистические исследования. Социальное и системное на различных уровнях языка. М., 1986. С. 172-176.
2 Об этом см.: Thomason S.G. Language contact. An introduction. Edinburgh, 2001; Romaine S. Pidgin and Creole languages. London, 1988.
3 Хелимский E.А. Говорка - таймырский пиджин на русской лексический основе // Хелимский Е.А. Компаративистика, уралистика: Лекции и статьи. М„ 2000; SternD. Russische Pidgins. Die Welt der Slaven, 2002. XLV1I. S. l-3o"
4 Козииский И.Ш. К вопросу о происхождении кяхтинского (русско-китайского) языка // Генетические и ареальные связи языков Азии и Африки. Тезисы докладов конференции. М., 1974.
5 Broch J.,Jahr Е.Н. 1) Russcnorsk: a new look at the Russo-Norwcgian pidgin in Northern Norway // Scandinavian Language Contacts. Cambridge, 1984. P. 21-65; 2) Russenorsk: the Russo-Norwcgian pidgin. New findings // Tromse Studies in Linguistics 11. Oslo, 1990. P. 62-68; Хелимасий Е.И. Указ. соч.; Stern D. Russische pidgins.
6 Stem D. Russische Pidgins. P. 185.
7 ШухардтГ. Маймачинское наречие // Русский филологический сборник. Варшава, 1884. № 4.
* Меновщиков Г.А. К вопросу о проницаемости грамматического строя языка // Вопросы языкознания.. 1964. Т. 5. С. 100-106.
9 Об этом см.: Golovko Е. V. A case of nongenctic development in the Arctic area: The contribution of Aleut and Russian in the formation of Copper Island Aleut // Language contact in the Arctic. Northern pidgins and contact languages. Berlin; New York, 1996. P. 63-77.
10 Nichols J. Pidginization and foreigner talk: Chinese Pidgin Russian // Traugott E.C., Labrum R., Shepherd S. 4'1' Intern. Conference on Historical Linguistics. Amsterdam, 1980. P. 397-407.
" Lunden S. Tracing the ancestry of Russenorsk // Slavia Oricntalis, 1978, 27. N 2. Warszawa. P. 213-217.
12 Neumann G. Zur chinesisch-russischcn Behelfssprachc von Kjahta // Die Sprache, 1966, 12. S. 237-251.
1:1 Алексеев МЛ. Словари иностранных языков в русском азбуковнике XVII в. Л., 1968.
м Федорова К.С. Липгвоповеденчсские стратегии в ситуации общения с иностранцем (на материале русского языка): Канд. дис. СПб., 2002.
15 Ferguson С.А. Abscnce of copula and the notion of simplicity: a study of normal speech, baby talk, foreigner talk, and pidgins // Hymes D. (cd). Pidginization and creolization of languages. Cambridge, 1971. P. 141-150.
'«Ibid. P. 143.
17 Федорова K.C. Указ. соч.; Гаврилова Т.О. Регистр общения с детьми: структурный и социолингвистический аспекты (па материале русского языка): Канд. дис. СПб., 2002.
|Я Подробнее см.: Гаврилова Т.О. Указ. соч.
19 Говорят дети. Словарь-справочник // Сост. С.Н. Цейтлин, М.Б. Елисеева. СПб., 1996; Негиевицкая Е.И., Шахпарович A.M. Язык и дети. М., 1981. С. 37-55; Golovko E.V., VaKhtinN.B. Aleut in contact: the CIA enigma // Acta Lingüistica Hafniensia, 1990, 22. P. 97-125.
20 Федорова K.C. Указ. соч.
21 Большой толковый словарь русского языка. СПб., 1998. С. 397.
22 Федорова К.С. Указ. соч. С. 23.
23 Там же. С. 24.
25 Алексеев М.П. Указ. соч.
26 Thomason S.G. Op. cit.
27 Федорова К.С. Указ. соч.
2Я Черепанов С.Н. Кяхтинскос китайское наречие русского языка // Изв. Акад. паук по отд. русского языка и словесности, 1853. Т. 2.
29 Шухрадт Г. Указ. соч.; Шишков В.Я. Угрюм-река. Роман. М., 1972.
311 Шпринцин А.Г. О русско-китайском диалекте па Дальнем Востоке // Страны и народы Востока. 1968. Вып. 6. С. 86-100.
31 Врубель С.А. Русско-китайские языковые скрещения // Культура и письменность Востока. М„ 1934. № 7-8.
42 Jablonska A. Jezyk micszany chinsko-rosyjski w Mandzurii // Przegtad Orientalistyczny, 1957, 21. P. 157-168.
33 Stern D. Myths and facts about the Kyakhta trade pidgin // Pidgin and Creole Languages, 2005, 20:1. P. 175-187.
34 Опровержение такой точки зрения см.: Stern D. Myths and facts... P. 185.
35 Аксаков C.T. Детские годы Багрова-внука. Л., 1984. С. 29.
36 Там же. С. 101.
37 Хелимский ЕЛ. Указ. соч. С. 390-391.
ж Баландин А.Н., Вахрушева М.П. Краткие сведения о фонетике, графике и грамматике мансийского языка // Мансийско-русский словарь. Л., 1958. С. 170-171.
39 Lunden S. Op. cit.
40 Nichols J. Op. cit.
Статья поступила в редакцию 5 декабря 2005 г.
