CC BY
132
развитие угольной промышленности
ЧЕЛЯБИНСКОГО БАССЕЙНА В ГОДЫ ПЕРВЫХ ПЯТИЛЕТОК (1928-1941)
В статье рассматривается развитие угольной промышленности Южного Урала в 1930-е гг. и анализируются причины невыполнения шахтами и рудниками Челябинского угольного бассейна заданий первых пятилетних планов. По мнению автора, это было вызвано длительными сроками строительства новых предприятий, медленным освоением новой техники и низкой производительностью труда шахтеров.
Челябинское угольное месторождение было открыто еще в 1832 г., однако его промышленное освоение стало возможным только в начале ХХ в. В 1907 г. здесь были заложены первые шахты, которые к 1916 г. добывали уже 157 тыс. т угля в год. После строительства в 1917 г. открытых горных выработок — разрезов, добыча резко увеличилась и достигла 328 тыс. т в 1917 г., 481 тыс. т в 1920 г. В 1923 г. копи были признаны предприятием местного значения и переведены на хозрасчет, что привело к длительному кризису, связанному с низкой рентабельностью добычи челябинского угля. Кризис привел к массовым увольнениям рабочих и более чем двукратному сокращению производства. С 1926 г. началось постепенное увеличение добычи, показавшее, что последствия реформирования отрасли 1923 г. начали преодолеваться. Однако только к 1929 г., когда на копях добыли 548 тыс. т угля, был превзойден рекордный уровень добычи 1921 г. (504 тыс. т).
Существенный толчок к развитию Челябинских угольных копей был дан решениями XVI партийной конференции, утвердившей первый пятилетний план развития народного хозяйства на 1928/29-1932/33 гг., а также директивами XVI съезда ВКП(б), проведенного в июне 1930 г., принявшего программу по созданию второй угольно-металлургической базы в глубине страны, в которой ключевая роль отводилась строительству Урало-Кузнецкого комбината. Главной идеей данного проекта было соединение запасов кузнецкого угля и уральской руды для нужд индустриализации страны. Уральским угольным месторождениям в соответствии с планом отводилась роль поставщиков энергетического топлива на строящиеся электростанции, обслуживающие предприятия тяжелой промышленности Урала. Развитие энергетики в Челябинском промышленном центре (строительство ЧГРЭС и проектирование ТЭЦ 1) потребовало резкого увеличения добычи местных углей. ЧГРЭС, которую должны были построить еще по плану ГОЭЛРО 1920 г., была введена в строй в сентябре 1930 г., став энергетической основой сооружения в Челябинске мощных заводов: тракторного, ферросплавного, крупного станкостроения и др.
Масштабному увеличению добычи угля в бассейне способствовала проведенная в начале 1930-х гг. геологоразведка. На Южный Урал была отправлена большая группа геологов под руководством М. М. Пригоровского. Уже к 1931 г. на поисках угля было задействовано 103 станка ручного и механического бурения,
было пробурено 368 км скважин. В результате было установлено, что угленосные отложения простираются непрерывно на протяжении 150 км от реки Миасс на севере до реки Увелка на юге. В 1930 г. были найдены мощные пласты на Еман-желинском месторождении, в 1931 г. — установлено промышленное значение Камышинского месторождения и обнаружены Красносельское, Батуринское и богатейшее Коркинское месторождения. Подсчитанные запасы бассейна, выявленные разведкой в 1929-1934 гг., превысили предшествующие оценки более чем в 20 раз и составили 1,8 млрд т, из которых в районе действующих копей располагалось 300 млн т. Всего же по Уралу разведанные запасы возросли с 1,2 млрд т в 1927 г. до 4,3 млрд т в 1932 г.1
Для руководства всей угольной отраслью Урала в 1928 г. был создан Уральский государственный трест каменноугольной промышленности ВСНХ РСФСР «Уралуголь», объединивший все предприятия Кизеловского, Егоршинского и Челябинского бассейнов и месторождений. Челябугольтрест вошел в это объединение на правах одного из рудоуправлений. С 1929 по 1933 г. неоднократно менялись название и подчиненность Челябинского рудоупраления, а весной 1933 г. трест Уралуголь был разделен на два — Челябуголь и Кизелуголь. В состав треста Челябуголь вошли следующие предприятия: Егоршинское, Еманжелинское, Северно- и Южно-Копейское шахтоуправления и строящийся Коркинский рудник. А в 1938 г. из треста Челябуголь был выделен в качестве самостоятельного трест Коркинуголь2.
План 1-й пятилетки был намного амбициознее предшествующих программ развития и предусматривал, что уже в 1928/29 производственном году копи должны были добывать вместо 330 тыс. т, намеченных программой 1925 г., — уже 540 тыс. т, т. е. больше, чем программа 1925 г. закладывала на 1935 г., а к 1932/33 г. вместо 462 тыс. т они должны были давать до 900 тыс. т. Для реализации этого замысла в годы 1-й пятилетки была начата модернизация действующих предприятий, а также развернуто строительство более 20 новых шахт: № 21 (1930 ), № 23 (1932 ), № 201 (1933 ), № 203 (1933 ), № 204 (1932 ), № 205 (1933 ), № 16 (1934 ), «Красная горнячка» (1939 ), Шурф № 20 (1937 ), шахты-гиганты № 4/6 (1934 ), № 7/8 (1935 ), № 22 (1938 ), № 202 (1938 ). В 1934 г. были заложены также Коркинский разрез № 1, шахта Коркинская № 2, и в Еманжелинке — шахты № 18-бис, № 18а, № 19, № 19а. Всего же в районе поселков Коркино и Еманжелинка за вторую и третью пятилетки было заложено еще 16 новых шахт. Из старых шахт треста Челябуголь, расположенных в бывшем поселке Челябкопи, к концу второй пятилетки оставались только две — № 2/3 и № 12. Шахта № 15 прекратила добычу в 1934 г., а № 1 — в 1936 г. Связано это было с тем, что данные предприятия были введены в строй еще до революции и за годы эксплуатации успели отработать свои запасы. Так, шахта № 1 была построена еще в 1916 г., № 2 и «Северный уклон» — в 1908 г., № 15 — в 1922 г.3
Общая проектная мощность всех предприятий бассейна к 1937 г., т. е. к концу 2-й пятилетки, должна была составить 11 330 тыс. т угля в год, а добыча по годам: 1932 г. — 1 049 тыс. т, 1933 г. — 1 601 тыс., 1934 г. — 2 174 тыс., 1935 г. — 2 900 тыс.,
1936 г. — 4 400 тыс., 1937 г. — 6 000 тыс., 1938 г. — 7 760 тыс., 1939 г. — 9 000 тыс., 1940 г. — 9 610 тыс. т. Производительность труда на подземных работах должна
была возрасти с 1933 по 1937 г. с 1 326 до 4 990 т в год на одного рабочего, а на открытых работах — с 275 до 1 010 т, среднемесячная добыча по бассейну с 15,8 т на одного рабочего до 26 т. Себестоимость же добычи одной тонны угля по бассейну должна была сократиться с 15,65 до 14,23 р.4
Однако добиться выполнения плановых заданий, несмотря на столь мощное промышленное строительство, не удалось, о чем свидетельствуют данные об объеме добычи угля предприятиями бассейна, приведенные ниже5.
Первая пятилетка 1928 г. 1929 г. 1930 г. 1931 г. 1932 г.
485 548 697 870 1108
Вторая пятилетка 1933 г. 1934 г. 1935 г. 1936 г. 1937 г.
1602 2141 2770 3258 3351
Третья пятилетка 1938 г. 1939 г. 1940 г.
3774 4183 5631
Фактическая добыча к концу 1930-х гг. оказалась почти в два раза ниже плановой. Ни в один год первых пятилеток бассейн плана не выполнил. Главными причинами такого срыва производственной программы были затягивание сроков строительства отдельных шахт и низкий уровень механизации предприятий.
Все шахты бассейна, пущенные в 1931-1933 гг., были заложены на участках, разведанных ручными скважинами на небольшую глубину в 100-150 м, и точных данных о запасах угля на этих шахтах к моменту их строительства просто не было. Отсутствовали планы горных работ по отдельным предприятиям и сметы строительства. Примером непродуманного вложения средств является строительство шахты № 19а в Еманжелинке. Шахта начала эксплуатационные работы в 1938 г., но при проходке в северном направлении 240-метрового штрека угля обнаружено не было, в то время как по материалам разведки его здесь должно было быть более 2 млн т. Расходы на строительство северного штрека составили
1,5 млн р. В южном же направлении никаких данных разведки не было вообще. В начавшемся разбирательстве выяснилось, что представители геологоразведки не давали своего разрешения на строительство шахты как эксплуатационной, а только как разведочной6.
Другим фактором, обусловившим затягивание сроков ввода новых шахт в эксплуатацию, был острый дефицит стройматериалов и особенно леса. В условиях, когда в области одновременно возводилось несколько предприятий-гигантов, таких как Магнитогорский металлургический комбинат или Челябинский тракторный завод, угольная промышленность проигрывала конкуренцию за ресурсы. Но и с теми материалами, которые все-таки выделялись, в тресте поступали бесхозяйственно. Прибывающие на склад стройматериалы разгружались на неподготовленные площадки: на песок выгружали щебень, на него бутовый камень, все это перемешивалось и становилось непригодно к использованию. В марте 1940 г. 32 т извести выгрузили прямо на снег, в результате чего произошло ее самозагашение'.
В 1938 г. в бассейне должны были войти в строй три новые шахты: № 22 (900 тыс. т), № 19 (350 тыс. т), «Красная горнячка» (150 тыс. т) и Коркинский разрез № 2 (1 млн т). Ввод этих предприятий увеличил бы на 50 % добычные возможности бассейна. Но трест «Челябшахтстрой», отвечавший за их строительство, с выполнением плана не справился. На 1 января 1938 г. степень готовности этих объектов составляла только 29 %. За 1938 г. по шахтному строительству трест выполнил лишь 64 % работ, а по соцкультбытстроительству — 35 %. Руководство треста было обвинено во вредительстве и арестовано. После этого строительство пусковых объектов было передано московскому тресту Метрострой, который для завершения строительства перебросил со своих предприятий в бассейн 750 рабочих, но и эти меры не решили проблемы, так как общая потребность в рабсиле по пусковым шахтам и разрезу составляла 4 200 человек8. Постоянная нехватка строительных рабочих объяснялась не только конкуренцией со стороны заводов-гигантов, но и разницей в оплате труда строителей и шахтеров. Неквалифицированным рабочим было выгоднее работать на эксплуатационных участках шахт, нежели в строительстве.
Не оправдала ожиданий руководства отрасли и отдача от механизации угольных предприятий. Для выяснения причин слабого использования техники в бассейн неоднократно направлялись специальные комиссии и бригады наркомата, комбината Уралуголь и обкома партии. В 1932 г. бригада Уралугля выявила недостатки в области механизации на отдельных предприятиях Южно-Копейского шахтоуправления. На большинстве шахт было выявлено несоответствие степени механизации отдельных процессов угледобычи. Самое распространенное нарушение состояло в том, что в машинном забое доставка угля осуществлялась тачками или по желобам. На всех проверенных предприятиях отсутствовали схемы механизации процессов угледобычи9.
В ходе одной из проверок 1934 г. руководитель промышленного отдела Челябинского обкома ВКП(б) Фрейман указал в своем отчете: «Шахты бассейна все еще представляют собой «сборище землекопов». Развинченность, отсутствие дисциплины, отсутствие хозяина на шахте и на участке и, как следствие этого, отсутствие спаянной работы. В шахтах грязь, темнота, нет плит и даже стыков для рельс. Антимеханизаторские настроения среди техников и практиков еще далеко не изжиты. На шахте № 2/3 из 8 врубовых машин работают только 3. Машина «КИАПП» находится в мастерской уже 5 месяцев. Конвейеры работают с большими перебоями и останавливаются через каждые 10-15 минут из-за отсутствия рештаков, а часто конвейеры вообще не используются. Моторы у насосов в запущенном состоянии, обслуживаются неграмотными работницами, умеющими только включать рубильник. Электропроводка проведена небрежно, во многих местах провода обнажены. В шахте работает 2-3 лампочки на штрек, а в лавах люди работают в почти полной темноте»10.
Проверка 1938 г. показала, что отношение к технике на шахтах не изменилось, причем не только со стороны обслуживающего персонала, который в большинстве своем не сдал техминимума, но и со стороны командного состава. Заштыбо-ванные ленты транспортера продолжали использоваться, трансформаторы сгорали один за другим; несмотря на то что их обслуживало 5 монтеров, планово-пре-
дупредительный ремонт не велся ни на одном предприятии. На шахте № 4/6 при работе 30-36 отбойных молотков использовалось 3 компрессора с общей производительностью 130 м3 в минуту, т. е. в два с половиной раза больше, чем требовалось. При переводе этих цифр в денежный эквивалент оказывалось, что на этой шахте каждую минуту «улетало в воздух» по рублю. На шахте № 2/3 компрессор с производительностью 15 м3 способен был питать только 1 отбойный молоток, так как его испытаний никогда не проводилось 11.
Проблемы с механизацией касались не только предприятий с подземной добычей, но и разрезов. Так, на Коркинском месторождении, которое составляло около 60 % всех запасов Челябинского бассейна, вскрышные работы были механизированы далеко не в полной мере. Имеющиеся в наличии многоковшовые экскаваторы, в количестве 6 штук, обеспечивали работу только в летнее время при мягких грунтах, в зимнее же время, при мерзлом грунте, они без предварительной раскайловки работать не могли. Полезная работа этих экскаваторов составляла только 60 % рабочего времени. Подвижной состав разреза также был недостаточен, из 480 вагонеток больше половины постоянно находились в ремонте 12.
Тем не менее нельзя не отметить и успехи в деле механизации. Уже в годы 1-й пятилетки в бассейне появились первые тяжелые врубовые машины и отбойные молотки, к концу 2-й пятилетки ими уже добывалось 56 % угля, еще 38 % добывалось при помощи взрывных работ, 12 % давали легкие врубмашины. К 1940 г. удельный вес механизированной добычи возрос до 98 % против 10 % в 1931 г. Широкое внедрение механизации потребовало изменения способов доставки угля из лавы на откаточный штрек. С 1930 г. на шахтах начали внедрять качающиеся конвейеры «ДК-15» и «ДК-5» и ленточные транспортеры. Вместо ручной и конной откатки начали применяться электровозы и канатная откатка. В связи с оснащением шахт и разрезов значительным количеством разнообразных машин и механизмов встал вопрос о создании собственной ремонтной базы. Для его решения на базе центральных механических мастерских Челябугля был создан Копейский рудоремонтный завод13. Наиболее механизированными были крупнейшие шахты № 4/6, № 7/8 и № 22 с проектной мощностью 750, 600 и 900 тыс. т в год соответственно. Здесь впервые попробовали осуществить полный цикл механизации: уголь рубился отбойными молотками, по конвейерам и ленточным транспортерам доставлялся к откаточному штреку, где перегружался в вагонетки и электровозом перевозился до электрического подъемника. К 1940 г. в бассейне уже имелись в наличии: 339 конвейеров, 83 ленточных транспортера, 61 тяжелая врубовая машина, правда, использовалось из них только 40, из 23 легких врубмашин действовало 13, из 30 электровозов — 23, из 1067 отбойных молотков работало 908, но их производительность составляла лишь 52 % от плановой14.
Об успехах в деле механизации горных работ свидетельствует и штатное расписание шахт, в котором отразилось появление новых профессий. Среди рабочих по забою и по подготовительным работам к 1940 г. работающих вручную обушком почти не осталось, зато здесь присутствовали такие профессии, как: забойщики на отбойных молотках, машинисты врубмашин и их помощники, бурильщики, запальщики, переносчики конвейеров, машинисты конвейеров и транспортеров, слесари и электрослесари. Среди профессий, предусматривающих ручной труд,
остались: навальщики, бутчики, крепильщики, лесогоны, волонщики с ручной погрузки. На откатке угля и породы наряду с машинистами электровозов, кондукторами, сцепщиками, лебедчиками, провожатыми канатной откатки, продолжали работать подкатчики, плитовые, коногоны и конюхи. Лошадь продолжала оставаться одним из основных видов подземного транспорта.
Отдельного рассмотрения требует вопрос о направлении капиталовложений в угольную промышленность Урала, так как они не всегда были эффективны. Например, на шахтах-гигантах № 4/6 и № 7/8 возводились такие долговременные объекты, как: комбинат, подстанция, машинное здание, бункера, эстакада. Данные сооружения были рассчитаны на срок эксплуатации до 30 лет, в то время как запасы угля на этих шахтах, при условии их выхода на проектную мощность, были рассчитаны только на 5-6 лет. Все это тяжким бременем ложилось на себестоимость продукции, особенно если учитывать, что сами эти шахты строились с задержкой на несколько лет 15.
В 1934 г. себестоимость тонны угля была 15 р. 40 к., в 1935 г. она выросла до
16 р. 18 к. Потребителям же уголь отпускался по цене 6 р. 80 к. Таким образом, в середине 1930-х гг. размер государственной дотации составлял более 10 р. с каждой тонны 16. В 1938 г. плановая себестоимость угля по бассейну была установлена в 18 р. 71 к. за тонну, но реальная себестоимость составила 21 р. 68 к. Размер госдотации, запланированной предприятиям бассейна, вырос до 13,2 млн р. в год. В перерасчете на степень выполнения производственной программы за 9 месяцев 1938 г. (78 %), размер плановых убытков должен был составить 6,4 млн р., а составил 9,9 млн р. Причем, по заработной плате перерасход превысил 13 % из-за несоответствия числа отдельных категорий трудящихся штатному расписанию и несоответствия уровня заработной платы уровню производительности труда. Среднемесячная производительность одного рабочего должна была быть 34,7 т, а фактически была только 30,3 т (87 %), в то время как среднемесячная заработная плата, при плане в 314 р., была 315 р. (100,3 %). Указанное несоответствие объясняется систематическим применением сверхурочной работы, а также оплаты простоев из-за неподготовленности рабочего места и частично из-за приписок и занижения норм выработки. Причем в некоторых случаях приписки имели открытые и даже вызывающие формы. Например, один из десятников шахты № 4/6 написал в рапорте: «оплатить желобовым рабочим за сон на рабочем месте по два часа из тарифной ставки»17.
О неэффективности использования капитальных вложений в тресте говорят и цифры трат, не предусмотренных финансовым планом: а) штрафы за простой вагонов ЮУЖД — 154 тыс. р.; б) штрафы за неполное использование энергоустановок — 368 тыс. р.; в) штрафы за недогрузы и перегрузы угля в железнодорожных вагонах — 75 тыс. р.; г) штрафы за невыполнение плана отгрузки угля покупателям — 835 тыс. р.; д) штрафы, пени и неустойки за несвоевременное выполнение условий договоров — 78 тыс. р. Предотвращение одних только этих штрафов позволило бы снизить себестоимость угля на 60 к. с каждой тонны. Еще
1,5 млн р. — это штрафы за повышенную зольность товарного угля 18.
Оборотные средства предприятий по товарно-материальным ценностям должны были составлять 7,5 млн р., а составили 9,3 млн р., т. е. в затоваривание было
вложено 1,7 млн р. Причем склады затоваривались ненужными и неходовыми материалами. Несмотря на госдотацию и пополнение в начале года недостающих тресту оборотных средств, финансовое положение большинства предприятий треста находится в тупике. Предприятия были полностью неплатежеспособны, так как размер убытков и нецелевого использования финансов сильно превышал размеры полученных средств. Все это вело к тому, что руководство треста постоянно занималось поиском источника пополнения оборотных средств, необходимых на текущие нужды. Таким источником обычно становились банковские кредиты, которые за год составили 3,4 млн р.19 В условиях тотального дефицита практически на все товары коммерческие кредиты были единственным инструментом, позволяющим приобретать необходимые материалы. Например, в 1932 г. часть коммерческих кредитов пошла на неплановое приобретение спецодежды. Было закуплено курток брезентовых 1 114 при потребности — 2 947; брюк брезентовых: потребность — 2 947, получено 886; курток х/б — 1 675 (994); брюк х/б — 1 675 (994); сапог кожаных — 1 195 (2 666); ботинок армейских — 1 665 (1 291); валенок — 240 (812); курток ватных — 700 (629); полушубков — 48 (28). Необходимость во внеплановых закупках была вызвана тем, что обувь, поставляемая в плановом порядке, была плохого качества и не выдерживала сроков носки, а теплую одежду по плановым закупкам трест получил уже после наступления холодов, что привело к увеличению случаев невыхода на работу. Однако приобретение спецодежды по коммерческим ценам также отражалось на увеличении себестоимости продукции20.
Хронические срывы производственной программы пятилеток, вызванные длительным строительством новых предприятий, недостаточной их механизацией и рядом других объективных причин, привели к поиску виноватых. План
1937 г. бассейн выполнил только на 72,2 %, что было расценено как сознательное вредительство со стороны руководства треста Челябуголь. Комиссия обкома выявила «факты вредительства» на шахте № 4/6, где несколько раз прекращалась подача электроэнергии, перекрывались вентили воздуховода, в трубе воздуховода обнаружилась железная пробка, перекрывшая доступ воздуха к отбойным молоткам. За 1937 г. в тресте произошло 3380 несчастных случаев, из которых 23 были смертельными. Во всех этих фактах в качестве организаторов были обвинены секретарь Копейского райкома партии Ессек, начальник треста Челябуголь Казанцев, начальник треста Челябшахтстрой Зотеев и целый ряд других руководителей и специалистов21. Вслед арестованным пошли всевозможные доносы и анонимки. Автор одной из них писал, что «аппарат треста чрезвычайно засорен: из 86 человек 35 служащих — совершенно непроверенные люди, 14 человек, занимающих командные должности, — бывшие белогвардейцы и административно высланные, а в углеразведке работают более 20 бывших кулаков и процветает семейственность»22. В другой анонимке говорилось, что «Решение ЦК и СНК о перестройке работы угольной промышленности Донбасса в Копейске встретили в штыки. Бывший управляющий Южно-Копейским шахтоуправлением прямо заявил: «нас оно не касается», ему вторили начальники шахт. На поводу у саботажников пошел и райком партии. Все ждали особого распоряжения ЦК о Копейске, и перестройка управления угольными предприятиями началась только
после приезда бригады ЦК. Явные саботажники были сняты с работ, сданы под суд и исключены из партии. Бригада ЦК составила четкий план действий, а Ко-пейский райком и руководство треста поклялись в кратчайшие сроки завершить перестройку. Но на деле они ее всячески срывали»23.
Необходимо заметить, что львиная доля фактов «вредительства» должна все же объясняться низкой квалификацией и трудовой дисциплиной самих рабочих. В некоторых же случаях имела место и сознательная порча механизмов, организованная теми рабочими, которые работали не на сдельной, а на повременной оплате труда, так как их целью было сокращение реального времени работы из-за простоев.
В целом период первых пятилеток для угольной промышленности Южного Урала был эпохой становления. Вместо полукустарных, основанных на ручном труде шахт 1910-1920-х гг. в это время появляются новые модернизированные предприятия. Процессы механизации, внедрения нового оборудования, складывания постоянных трудовых коллективов в рассматриваемый период были еще не завершены, однако их развитие привело к увеличению доли бассейна в общесоюзной добыче с 1,4 % в 1928 г. до 3,4 % в 1940 г. Несмотря на то что плановые
задания первых пятилеток не были выполнены, шахты и разрезы Челябинского
угольного бассейна смогли стать топливной базой для развития энергетики и индустрии Южного Урала.
Примечания
1 См.: Матушкин П. Г. Урало-Кузбасс. Челябинск, 1965. С. 234.
2 ОГАЧО. Ф. Р-962, Оп. 5. Д. 69. Л. 33.
3 Там же. Оп. 8. Д. 1. Лл. 1, 1-об, 2-об.
4 Там же. Лл. 6, 6-об, 8.
5 Данные взяты из: Панкратов Ю. А., Шолудько И. Г., Эллис А. М. Челябинский угольный бассейн (краткий историко-экономический очерк). Челябинск, 1957. С. 35.
6 ОГАЧО. Ф. П-288. Оп. 2. Д. 623. Лл. 13-22.
7 Там же. Оп. 3. Д. 664. Л. 44.
8 Там же. Оп. 2. Д. 623. Лл. 25, 27; Д. 622. Л. 1.
9 Там же. Ф. Р-962. Оп. 5. Д. 42. Л. 9.
10 Там же. Ф. П-288. Оп. 1. Д. 107. Лл. 7, 8, 9.
11 Там же. Оп. 2. Д. 620. Л. 62.
12 Там же. Оп. 1. Д. 107. Лл. 32, 33, 34.
13 Панкратов Ю. А., Шолудько И .Г., Эллис А. М. Указ. соч. С. 33-34.
14 ОГАЧО. Ф. Р-962. Оп. 8. Д. 80. Л. 4.
15 Там же. Ф. П-288. Оп. 1. Д. 331. Л. 7.
16 Там же. Лл. 58, 59.
17 Там же. Оп. 2. Д. 620. Лл. 47, 48.
18 Там же. Л. 48-об.
19 Там же. Л. 49.
20 Там же. Ф. Р-962. Оп. 5. Д. 40. Л. 33-об.
21 Там же. Ф. П-288. Оп. 2. Д. 620. Лл. 3, 28.
22 Там же. Оп. 1. Д. 331. Лл. 5, 13.
23 Там же. Д. 107. Лл. 23.
