CC BY
26
РЕГИОНАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ
Л. А. Дашкевич
развитие среднего образования на урале в период школьных реформ николая i
В статье характеризуются основные факторы, механизмы и результаты реализации образовательной реформы Николая I в уральских губерниях. Анализ источников свидетельствует о важной роли правительственной политики в развитии среднего образования на Урале. Для уральских губерний вторая четверть XIXв. стала периодом подлинного становления средних общеобразовательных учебных заведений.
В трудах современных исследователей часто можно встретить вполне «советские» утверждения о том, что культурная политика правительства Николая I полностью соответствовала принципам полицейского государства, а феодальные порядки того времени существенно тормозили развитие школьного дела. Известно, однако, что современники оценивали образовательные мероприятия самодержца далеко не столь однозначно. Профессор А. В. Никитенко, например, отмечал в своем дневнике, что его поразил сам дух Устава 1828 г. «Намерение разлить просвещение в низших классах столь решительно и выражено в столь сильных мерах, — писал он, — что даже, кажется, преступлены границы благоразумной постепенности»1. В чем же состояли истинные цели образовательных усилий власти «николаевского» периода и как встретила их провинциальная среда? Как повлияли реформы Николая I на культурную жизнь российских губерний? Настоящая статья — одна из попыток ответить на эти вопросы.
Предметом нашего исследования стали уральские гимназии, составлявшие в дореформенный период центр провинциальной культурной жизни. Именно гимназиям при проведении учебной реформы Николай I уделил самое серьезное внимание. Гимназическая молодежь вызывала недовольство и политическую обеспокоенность правительства. В 1828 г. А. Х. Бенкендорф докладывал императору: «Молодежь, т. е. дворянчики от 17 до 25 лет, составляют в массе самую гангренозную часть империи. Среди этих сумасбродов мы видим зародыши якобинства, революционный и реформаторский дух, выливающийся в разных формах и чаще всего прикрывающийся маской русского патриотизма»2. Для устранения радикальных настроений среди образованных дворян правительство предпочло изменить систему их образования и поместить молодых людей в государственные учебные заведения на достаточно долгий срок под строгий присмотр педагогов и гимназического начальства. Срок обучения в гимназиях, согласно Уставу 1828 г., был увеличен с четырех до семи лет.
Политическими соображениями обусловливалось и намерение монарха ограничить сословный состав учащихся средних учебных заведений, о чем свидетельствует Высочайший рескрипт от 19 августа 1827 г., направленный министру народного просвещения А. С. Шишкову. В рескрипте было заявлено, что правила образования
и воспитания должны быть «по возможности соображаемы с будущим вероятным предназначением обучающихся». «До сведения моего дошло, между прочим, — писал Николай I, — что часто крепостные люди, из дворовых и поселян, обучаются в гимназиях и других высших учебных заведениях; от сего происходит вред двоякий: с одной стороны, сии молодые люди, получив первоначальное воспитание у помещиков или родителей нерадивых, по большей части входят в училище уже с дурными навыками и заражают ими товарищей своих в классах или через то препятствуют попечительным отцам семейств отдавать своих детей в сии заведения; с другой же, отличнейшие из них, по прилежности и успехам, приучаются к роду жизни, к образу мыслей и понятиям, не соответствующим их состоянию»3. Для того чтобы предупредить подобные последствия, монарх предписывал запретить поступление в университеты и гимназии лицам «несвободных состояний». Это решение было законодательно подтверждено в 1837 г.
Предприняты были и другие сословно-ограничительные меры в комплектовании состава воспитанников гимназий. 14 июля 1845 г. появился указ «О требовании увольнительных свидетельств от поступающих в гимназии детей купцов и мещан»4. Требование это было подтверждено указом от 21 марта 1849 г. В указе заявлялось, что допускаются к обучению в гимназиях только лица, имеющие права государственной службы. Представители всех других «свободных состояний» (кроме детей купцов первой гильдии) должны при поступлении в гимназию предварительно уволиться из их прежнего сословного общества5.
Серьезным барьером для представителей простых сословий, стремившихся получить среднее образование, стала и высокая оплата обучения. Согласно «Правилам о взимании платы за учение с приходящих учеников гимназий и дворянских уездных училищ», утвержденным Главным правлением училищ 11 декабря 1837 г., гимназии в различных губерниях были разделены на два разряда. В гимназиях первого разряда вводилась оплата в размере 15 рублей ассигнациями в год, в гимназиях второго разряда — 10 рублей ассигнациями. Уральские гимназии (Пермская, Вятская и Уфимская) были отнесены ко второму разряду. Плата за обучение в гимназиях вносилась по полугодиям — к 1 января и 1 июля. Надо сказать, что законодательство предусматривало определенные льготы для гимназических учеников. Освобождались от оплаты дети учителей и чиновников, служивших при гимназиях, воспитанники приказов общественного призрения, сироты и дети «недостаточных родителей» в том случае, если они могли предоставить свидетельство о своей бедности. Облегчались условия оплаты и для членов одной семьи, учившейся в гимназии. Если в одной гимназии учились двое или больше братьев, а родители были не в состоянии за них заплатить, то плата взималась сполна лишь с одного учащегося, за остальных платилась лишь половина. Собиравшаяся с учеников плата ежегодно распределялась на две равные части. Одна предназначалась для увеличения экономического капитала гимназии, другая отсылалась в департамент народного просвещения и присоединялась к пенсионному капиталу для учителей приходских училищ6.
В 1842 г. эти правила были несколько изменены. Пенсии для приходских учителей стали формироваться из специального капитала, сборы же за обучение в гимназиях передавались на награды отличившимся учителям и пособия бедным воспитанникам. Лишь оставшиеся после выдачи этих пособий капиталы отдавались в
экономическую сумму и могли использоваться на надобности учебного заведения7. Плата за обучение при этом практически не изменилась: в гимназиях первого разряда она стала равна четырем рублям серебром, в гимназиях второго разряда — трем рублям серебром8.
В 1845 г., когда плата за обучение в гимназиях была вновь увеличена, она стала составлять до пяти рублей серебром. В целом сборы за обучение в уральских гимназиях составляли в 1840-е гг. около 300 рублей серебром, что было, конечно же, весьма незначительным прибавлением к училищному капиталу. Правительственные решения об увеличении оплаты обучения поэтому носили не экономический, а скорее политический, сословно-ограничительный характер. С. С. Уваров прямо писал царю, что увеличение платы за обучение необходимо «не столько для усиления экономических сумм учебных заведений, сколько для удержания стремления юношества к образованию в пределах некоторой соразмерности с гражданским бытом разнородных сословий»9. Благодаря этой мере, говорил С. С. Уваров, «гимназии сделаются преимущественно местом воспитания для детей дворян и чиновников; среднее же сословие обратится в уездные училища»10. В определенной степени принятые меры привели к желаемому результату. Один из вятских гимназистов-разночинцев вспоминал, что самыми тягостными днями для него во время занятий были периоды сбора оплаты за обучение. Инспектор гимназии при этом шел по коридору, напоминая о сроке оплаты: «Деньги, деньги!». «А большинство учеников, — пишет гимназист, — беднота, и слова эти раздавались в ушах, как звон погребального колокола»11.
Полностью, однако, либеральные начала российской образовательной системы в «николаевский» период ликвидированы не были. Гимназии так и не стали строго сословными дворянскими образовательными учреждениями. В уральских гимназиях, например, судя по отчетам дирекций, к 1 января 1855 г. почти треть учеников составляли выходцы из разночинцев и «простых» сословий (см. таблицу).
Численность и состав (по происхождению) учащихся Пермской, Вятской и Оренбургской гимназий в 1855 г.*
Численность учеников Всего
Губерния Учебное заведение из дворян и чиновников из купцов и мещан из крестьян и разночинцев чел. %
чел. % чел. % чел. %
Пермская Пермская гимназия Благородный пан- 127 85,2 15 10,1 7 4,7 149 100,0
сион при Пермской 43 97,7 1 2,3 - - 44 100,0
гимназии
Вятская ВСЕГО Вятская гимназия 170 91 88,1 64,5 16 41 8,3 29,1 7 9 3,6 6,4 193 141 100,0 100,0
Оренбург- ВСЕГО Оренбургская гим- 91 98 64,5 58,4 41 55 29,1 32,7 9 15 6,4 8,9 141 168 00
ская назия Благородный пан сион при Оренбургской гимназии 23 100,0 - - - - 23 100,0
ВСЕГО 121 63,4 55 28,8 15 7,8 191 100,0
ИТОГО 382 72,8 112 21,3 31 5,9 525 100,0
* Источник для составления таблицы: Отчеты о состоянии училищ Пермской, Вятской и Оренбургской губерний за 1854 г., направленные дирекциями училищ попечителю Казанского учебного округа12.
Важным моментом Устава 1828 г. стало увеличение государственных расходов на содержание гимназий. По сравнению с 1804 г. их штатное финансирование выросло в четыре раза. При этом примерно в три раза выросла заработная плата учителей. Существенно увеличив оплату труда преподавателей, правительство позаботилось и об их обеспечении в старости. Пенсионные права преподавательского корпуса были существенно улучшены. Учитель гимназии, согласно Уставу 1828 г., получал при увольнении со службы пенсию в размере полного оклада прежнего жалованья, если его служба в учебном ведомстве составляла не менее 25 лет; при 20-летнем сроке службы он получал пенсию в размере половины жалованья. Без пенсионного обеспечения не оставались и вдовы с малолетними детьми. Если мужья умирали, успев прослужить в учебном ведомстве 20 лет, их вдовы получали полную пенсию, положенную мужу; вдовы учителей, умерших до окончания 20-летнего срока службы, получали единовременное пособие, равное годовому окладу супруга. Выдача пенсии вдове прекращалась, если она вновь вступала в брак. Дети же получали пенсию до тех пор, пока не поступали на казенное обучение в какое-либо воспитательное заведение.
Надо отметить, правда, что обеспечение учителей пенсиями не было гарантированным, оно целиком зависело от воли ведомственного начальства. Устав подчеркивал, что пенсии давались учителям только за «беспорочную, начальством засвидетельствованную службу». Пенсионный фонд учебного ведомства пополнялся из средств государственного казначейства. Согласно Уставу 1828 г., оно должно было в течение 20 лет ежегодно переводить туда по 50 тысяч рублей13.
Законодательное улучшение условий службы школьных учителей, приблизившее их к другим представителям чиновного мира, заметно повысило их общественный статус. Учительский корпус уральских гимназий начинает пополняться за счет выходцев из привилегированных сословий. Судя по именным спискам учителей, к 1855 г. в их числе дети дворян и обер-офицеров составляли: в Пермской гимназии 46,7 %, в Вятской гимназии — 46,1 %, в Оренбургской гимназии — 37,5 %14.
Большие средства правительство вкладывало в подготовку учительского персонала гимназий. 30 августа 1829 г., после десятилетнего перерыва (с 1819 по 1829 г.), был восстановлен Главный педагогический институт. В центрах учебных округов, при университетах, продолжали работать учительские институты. Главным поставщиком преподавательских кадров для средней школы Урала был Казанский университет. К 1855 г. в уральских гимназиях его выпускники занимали более половины всех учительских и руководящих должностей (в Пермской гимназии — 46,6 %, в Вятской гимназии — 61,5 %, в Оренбургской гимназии — 50 %). Штаты гимназий к концу «николаевского» тридцатилетия были заполнены почти полностью (к началу 1855 г. во всех уральских гимназиях имелась лишь одна незанятая учительская должность: в Вятке отсутствовал учитель французского языка). Подавляющее большинство гимназических педагогов имели высшее образование (в Пермской гимназии к началу 1855 г. учителя с высшим светским образованием составляли 73,3 %, в Вятской гимназии — 76,9 %, в Оренбургской гимназии — 68,9 %)13.
Качественные изменения в составе местных учителей, рост их образовательного уровня и квалификации, несомненно, оказали заметное влияние на формирование у горожан мнения в пользу гимназического образования. К началу образовательной реформы в уральских губерниях имелось лишь две гимназии: в Перми
(открыта в 1808 г.) и в Вятке (открыта в 1811 г.). Численность их учеников была весьма незначительной: в Перми она составляла лишь 39 человек, в Вятке 79 чело-век15. Среднее образование не имело особой популярности у горожан. В. Шишон-ко по этому поводу писал, что Пермская гимназия в те времена «не пользовалась хорошей репутацией в обществе»16. Во второй четверти XIX в. положение заметно изменилось. К середине XIX в. все уральские губернские центры имели собственные средние учебные заведения (Оренбургская гимназия была открыта в Уфе в 1828 г.). Численность их учеников, по сравнению с 1828 г., выросла почти в четыре раза. К 1 января 1855 г. она составляла: в Пермской гимназии 193 чел., в Вятской — 141 чел., в Оренбургской — 191 чел. (см. таблицу).
А. В. Зверев, автор исторического очерка, посвященного 100-летию Пермской гимназии, замечает, что большую роль в развитии местного среднего учебного заведения сыграл Иван Флорович Грацинский. Предания об этом человеке были живы среди пермских старожилов даже в начале XX в.17 Энергичный администратор, он смог изменить невысокое прежде положение непосредственного начальника гимназии в городской среде. К И. Ф. Грацинскому, занявшему пост директора гимназии в 1844 г., начальник губернии, по старой привычке, обращался свысока, посылал приказания через ординарца и высказывал замечания «в не совсем мягких выражениях». Через несколько лет, однако, благодаря своей деятельности, И. Ф. Грацинский стал одним из самых уважаемых членов пермского общества и занял в нем независимое и почетное положение18. Правительство отметило заслуги И. Ф. Грацинского в развитии образования. В 1847 г. он был награжден орденом Святой Анны третьей степени, в 1855 г. — орденом Святой Анны второй степени. Получил пермский директор также несколько Знаков отличия беспорочной службы19.
Дореволюционный историк-краевед В. С. Верхоланцев, автор книги «Город Пермь, его прошлое и настоящее», сохранил сведения о жизненном пути директора Пермской гимназии. Он пишет: «Не красны были детство и юность Грацинского. Сын сельского дьякона — будущий директор — с серпом в руках помогал отцу и братьям в полевых работах. Далее мы видим его воспитанником дореформенной бурсы, описанной Помяловским и Ростиславовым. Здесь же, в Рязанской духовной семинарии, в нем зародилась неутомимая жажда света. По окончании курса в духовную академию за казенный счет Грацинского почему-то не отправили. И вот, с котомкой за плечами, пешком, почти без копейки денег, подобно великому помору Ломоносову, юноша Грацинский отправляется в Казань. Счастье ему улыбается. При содействии старшего брата он поступает на словесный факультет Казанского университета»20.
По окончании университета в 1823 г. И. Ф. Грацинский прошел долгий путь в учебном ведомстве от должности комнатного и больничного надзирателя Первой Казанской гимназии до инспектора Симбирской гимназии, а затем директора пермских училищ. На должность директора гимназии он был назначен в 1844 г., уволен же с нее только через 40 лет, в 1884 г. В память об особых заслугах И. Ф. Грацинского сослуживцы учредили при гимназии особую стипендию его имени. В 1873 г. гласные Пермской думы поднесли ему диплом на звание почетного гражданина города Перми21.
Авторитетом в обществе пользовался и Михаил Васильевич Полиновский, возглавлявший Вятскую дирекцию училищ в 1835-1846 гг. Как вспоминал сын дирек-
тора, бывший ученик Вятской гимназии А. М. Полиновский, в период директорства отца нередкими гостями в его доме были начальники Вятского края, руководители местной администрации. Особенно хорошо он запомнил посещения губернатора Мордвинова, любившего ученую беседу. «Когда собиралась у нас интеллигентная компания, — пишет А. М. Полиновский, — вечер проходил торжественно и серьезно. Лицо отца было светло и жизнерадостно, угощение же ограничивалось только чаем»22.
Иначе заканчивались приемы других представителей местной знати. Это были, по словам А. М. Полиновского, люди иного пошиба и закала, из чиновничьего мира, хотя и из высших сфер. «Сопя и кряхтя, вваливался в гостиную председатель уголовной палаты Волков, мужчина небольшого роста с красно-рыжей головой и такого же цвета лохматыми бровями, вечно с Владимиром в петлице. Являлся советник казенной палаты Иванов, у которого было чуть ли не тридцать человек детей и который, благодаря узаконениям доброго старого времени, получал на детей значительную субсидию, так что всякий раз радовался приращению семейства. Бывал и советник Макаров, окрещенный Салтыковым в «Губернских очерках» Порфири-ем Петровичем, и, наконец, советник губернского правления Григорьев, представлявший уже совершенно гоголевский тип. Ученые разговоры среди этой публики были не в моде. Компания, выпив три или четыре пунша, садилась за зеленый стол и играла в бостон. Завершались подобные вечера обильным ужином с серьезной выпивкой»23. Михаил Васильевич Полиновский выглядел аристократом в этой компании. Держался он очень сановито, с чувством собственного достоинства. В отношении к окружающим вел себя как вельможа и чрезвычайно любил окружать свой быт «всякой пышностью, какая только была в его средствах»24. Деятельность М. В. Полиновского на посту директора была отмечена правительственной наградой. В 1838 г. он получил орден Святого Станислава третьей степени25.
Для Оренбургской гимназии, по мнению исследователей, временем расцвета стал период директорства Ивана Васильевича Базилева26. И. В. Базилев был определен в Уфу в 1831 г. из Симбирска, где несколько лет успешно работал учителем истории, географии и статистики. Молодой и честолюбивый руководитель (в 1831 г. ему исполнилось лишь 30 лет) смог значительно улучшить условия работы Оренбургской гимназии: благодаря настояниям директора для нее было построено новое здание, пополнилась библиотека, появилась учебная литература по всем предметам, укрепилась дисциплина преподавательского состава. Численность учеников гимназии существенно выросла. Инспектор казенных училищ В. И. Антропов, осматривавший гимназию в 1846 г., отметил авторитет директора и гимназических учителей среди жителей города. Одобрительные отзывы об учебной работе оставили и приезжавшие сюда в 1847-1848 гг. профессора А. К. Казем-Бек и Э. А. Эверсман. Заслуги директора И. В. Базилева были отмечены несколькими правительственными наградами: в 1838 г. он получил орден Святого Станислава, в 1843 г. — орден Святой Анны третьей степени, в 1851 г. — орден Святой Анны второй степени, в 1855 г. — орден Святого Владимира четвертой степени, в 1856 г. — орден Святого Владимира третьей степени27. Помимо этого, директор получил Знаки отличия беспорочной службы за 15, 20 и 25 лет28.
Отмечая успехи директоров уральских гимназий, нельзя забывать, что их деятельность проходила в русле правительственной образовательной политики.
Трудно судить об отношении руководителей губернских дирекций к идеологии николаевского царствования;, подобных источников личного плана нам обнаружить не удалось. Известно, однако, что для учеников вторая четверть XIX в. стала временем «страха и трепета». Устав 1828 г., в отличие от предыдущего либерального законодательства, вводил жесткие дисциплинарные наказания для учащихся. Это были выговоры, лишение мест в классе, выставление имени виновного на черной доске, заключение на несколько часов в запертом классе и, наконец, розги29. Телесные наказания в тот период были мерой обычной и распространенной как в низших учебных заведениях, так и в гимназиях.
Учитель А. А. Спицын собрал воспоминания бывших учеников Вятской гимназии о директорах, инспекторах и преподавателях этого учебного заведения в дореформенный период. Судя по ним, розга была царицей в числе школьных наказаний. От суровых мер по отношению к учащимся почти никто из педагогов не отказывался. Встречались среди них и люди, применявшие эти меры с патологической жестокостью. Особенно неприятные воспоминания у учеников оставил Петр Гаврилович Скорняков, сменивший М. В. Полиновского в 1846 г. на посту директора Вятской гимназии. Этот человек составил себе известность тем, что во время инспекторской службы в Казанской гимназии был избит за свою жестокость озлобленными гимназистами. Один из учащихся Казанской гимназии Е. П. Янишевский вспоминал о том ужасе, который охватывал его при встрече с П. Г. Скорняковым. «Трудно забыть эту физиономию, — пишет он, — с белыми злыми глазами, которые, кажется, никогда в жизни не улыбались и не смотрели ласково на учеников, с мягкими, неслышными движениями животного кошачьей породы, всегда готового мучить свою жертву и наслаждаться ее страданиями. Вся его деятельность состояла в ловле учеников на какой-нибудь шалости, для того чтобы незаметно подкрасться к ним; он носил сапоги с мягкой подошвой, без подбор. С ужасом, бывало, нечаянно оглянувшись, увидишь этого хищника, подкрадывающегося к стеклянной двери класса. Для Скорнякова не было наслаждения выше сечения учеников, а это сечение было почти ежедневное»30. Не оставил он свои привычки и в Вятской гимназии.
По отзывам бывших учеников, порка была главной дисциплинарной мерой и у инспектора Вятской гимназии И. М. Глебова. «Воспоминания о нем, — пишет А. А. Спицын, — переполнены карцерами, сечением в швейцарской, сечением перед классом или даже перед всеми учениками, и непременно с громадными порциями лозанов»31. К ручной расправе часто прибегали учитель немецкого языка Н. А. Борнгардт, учителя математики К. Л. Деревянко и А. Шилов. Последний даже имел обыкновение приходить в класс с веревкой в кармане для собственноручной расправы.
Бывшие воспитанники вспоминают, что обычное в те времена наказание розгами за незнание предмета применяли даже добродушные и незлобивые учителя. Преподаватель латинского языка Вятской гимназии Матвей Зосимович Крылов, например, судя по воспоминаниям А. М. Полиновского, бывший человеком скромным, даже подчас застенчивым и робким, назначал для исполнения наказаний ленивых гимназистов двух великовозрастных учеников, которых он почему-то называл «ликторами». Лентяев М. К. Крылов усаживал за особый стол. При любом замечании в их сторону, как вспоминают ученики, «ликторы» посматривали на
печку, где хранились розги летом, или на доску, где они лежали зимой32. Подобные примеры сохранились и по другим учебным заведениям. В 1830 г., например, мать одного из учеников Оренбургской гимназии писала попечителю Казанского учебного округа о том, что ее сын одиннадцати лет был «столь жестоко избит розгами, что перенес несколько обмороков и заболел горячкою»33.
Надо заметить, правда, что столь жестокие методы воспитания в школе воспринимались низшими городскими сословиями как вполне обычное явление. В семьях того периода господствовали также отнюдь не мягкие нравы. Один из вятских жителей, критикуя доброжелательную нравственную атмосферу воскресных школ накануне реформ 1860-х гг., вспоминал: «В наше время учили не так — коренного лентяя-беглеца умели исправить. Совсем было от рук отбился, к лозам притерпелся, мать бедная пошла к учителю, поклонилась, последними крохами, говорит, с вами поделюсь, вразумите только моего-то парня. Ну и вразумили, а потом целый месяц на цепи продержали. А вразумили-то так, что опосля от самого затылка до этого места со спины-то сухие лоскутья сдирал. Оттого и человеком стал. Вот она наука-то, так уж наука!»34
За проступки и упущения администрация наказывала и учащихся, и преподавателей. Контроль за порядком в гимназиях осуществляли директора, инспектора и особые надзиратели, в уездных и приходских училищах — штатные надзиратели и ревизоры. Верховная власть строго контролировала морально-нравственное состояние школьников и их педагогов. Образованное городское общество было окружено целой системой слежки и даже провокаторства. Яркий пример, характеризующий роль полиции и охранки в надзоре над преподавателями, приводит в своем исследовании И. А. Алешинцев. Согласно его данным, в 1831 г. ведомство Бенкендорфа получило от одного из частных осведомителей сведения о том, что учитель Пермской гимназии Козловский находится в тесных связях с сосланными в Пермь поляками. Об этом было доложено императору и, с его ведения, минуя учебное ведомство, учитель был сослан в Якутск. В ответ на просьбу попечителя учебного округа М. Н. Мусина-Пушкина сообщать о подобных действиях подчиненных их непосредственным начальникам, князь К. А. Ливен отвечал: «Требовать сего от господ губернаторов нельзя, потому что полиция имеет свой, особенный круг действия, в который другие начальства вмешиваться не могут»35.
От учителей требовалась беспрекословная подчиненность субординации. Нарушение дисциплины, даже в добрых целях, считалось величайшим злом. В 1830 г., например, учителю Оренбургской гимназии Бобановскому было поставлено в вину то, что он при публичном испытании, без спроса у директора, подарил ученику книгу. Сообщение об этом было включено в донесение попечителя министру о беспорядках в его учебном округе36.
Отсюда — осторожность и консерватизм, которые были свойственны большинству тогдашних преподавателей. Многие из них, судя по воспоминаниям современников, не желали обновлять учебный материал и использовать новейшие наработки и педагогические теории. Обучение велось по большей части схоластически, по официально утвержденным учебникам, часто без самых необходимых наглядных пособий. Были, однако, и тогда среди учителей истинные труженики просвещения, работавшие увлеченно и с творческим подходом. Прекрасными знаниями по своему предмету, например, обладал учитель латинского языка Василий Алексеевич
Модестов, работавший в Вятской гимназии в 1839-1842 гг. Усердный и энергичный преподаватель, он, судя по воспоминаниям учеников, очень быстро улучшил их знания в этом древнем языке.
Столь же хорошие уроки давал гимназистам Иосиф Мартынович Смукрович. Родом из западных польских губерний, дворянин, католик, он был сослан как член тайного общества филаретов сначала в Пензу, а затем в Вятку. В течение десяти лет (с 1841 по 1851 г.) работы в Вятской гимназии Смукрович приобрел славу выдающегося преподавателя французского языка. Уроки он вел живо и умело, не отказываясь от старых и применяя новейшие методы преподавания (например, методики Язвинского и Робертсона). Вятские гимназисты, обучавшиеся под началом И. М. Смукровича, свободно владели языком, могли читать французские книги и поддерживать беседу.
С восторгом вспоминали они и учителя русской словесности Александра Филипповича Михайлова, работавшего в Вятской гимназии в 1841-1845 гг. Уроки литературы того времени были праздником для учащихся Вятской гимназии. Всегда вежливый, внимательный к ученикам, Михайлов изъяснялся понятным, доступным языком. В 1844 г. по распоряжению попечителя Казанского учебного округа М. Н. Мусина-Пушкина, человека деятельного и просвещенного, учитель стал проводить в гимназии литературные беседы. Состояли эти беседы в том, что ученики старших шестого и седьмого классов поочередно писали сочинения на избранную тему и зачитывали их в присутствии директора, инспектора, старшего учителя словесности, учителя грамматики и других преподавателей, приглашаемых директором. После прочтения сочинения класс должен был высказать свое мнение о нем, указать увиденные достоинства и недостатки. Автор же защищал свое произведение. После обмена выступлениями учитель подводил итог уроку. Он делал подробный разбор и оценку сочинений, исправлял замеченные погрешности. По окончании учебного года произведения учеников отправлялись попечителю учебного округа, который передавал их профессорам Казанского университета. Рецензии профессоров пересылались директору гимназии. Из рецензий 1845 г. видно, что лучшие работы в то время принадлежали ученикам Вятской гимназии37. Литературные беседы оказались весьма полезной формой педагогической деятельности. Они учили детей публично выступать, излагать мысли, отстаивать свою точку зрения.
Высокие оценки инспекторов получали некоторые учителя Пермской и Оренбургской гимназий. В начале 1840-х гг. в Пермской гимназии одобрительных отзывов университетского инспектора заслужил воспитанник Казанского университета Алексей Петрович Габов, преподававший физику и математику. По словам профессора, учитель «стремился упражнять не только память, но и соображение гимназистов». Со знанием своего дела обучал в это время гимназистов и бывший крепостной Строгановых Федор Афанасьевич Прядильщиков. В Пермской гимназии ему доверили преподавать логику, риторику и славянский язык. Одобрительные отзывы о Ф. А. Прядильщикове в 1842 г. оставил инспектор училищ Казанского учебного округа В. И. Антропов38. В 1846 г. тот же ревизор отметил усердие и успехи в работе некоторых учителей Оренбургской гимназии (законоучителя И. Бре-ева, учителя русской словесности и логики В. В. Завьялова, учителя латинского языка М. В. Левитского, учителя истории А. Глушиковского), в 1851 г. — учителей Пермской гимназии (старшего учителя истории Пермской гимназии В. А. Амстер-
дамского, учителя физики и математики А. А. Залежского, учителя математики В. В. Всеволодова)39.
В целом можно отметить, что «николаевское» тридцатилетие стало периодом подлинного становления уральских гимназий. Способствовала этому во многом деятельность их просвещенных и энергичных руководителей. Благодаря им, к средине XIX в. Пермская, Вятская и Оренбургская гимназии стали одними из лучших в Казанском учебном округе. Несмотря на многие недостатки, деятельность гимназических учителей во второй четверти XIX в. не оставалась безответной. Гимназии пробуждали у социально активной части городских жителей тягу к знаниям, к информации. Вокруг наиболее талантливых преподавателей собирался цвет провинциального образованного общества. К сожалению, конкретных сведений о деятельности подобных культурных сообществ на Урале сохранилось очень мало. Тем не менее известно, что значительная часть гимназической молодежи увлекалась чтением, стремилась узнать о новейших веяниях в литературе и искусстве.
Важное место в культурной жизни провинции занимала местная печать. Право иметь собственные газеты было признано за губернскими городами Положением от 3 июня 1837 г., которое определило структуру местных губернских ведомостей. Ведомости состояли из официального отдела и неофициальных приложений. Официальная часть, содержавшая приказы, постановления и официальные объявления, начала регулярно выходить в Пермской, Вятской и Оренбургской губерниях в 1838 г., неофициальная — в Вятке в 1838 г., в Перми в 1841 г., в Оренбурге в 1843 г. Корреспондентами неофициальных отделов губернских ведомостей часто становились учителя и директора губернских гимназий. Их же, как правило, назначали редакторами и цензорами этих изданий40.
По мнению Л. П. Бурмистровой, самыми полными и интересными в николаевское время среди уральских и поволжских газет были Вятские губернские ведомости. К становлению неофициальной части этого издания имел непосредственное отношение А. И. Герцен, находившийся в 1835-1837 гг. в вятской ссылке. Герцен задумал широкую программу освещения жизни тогда еще малоизвестного вятского края. Публикации, начатые известным писателем-публицистом, были продолжены корреспондентами из разных слоев населения. Одним из них стал М. Е. Салтыков-Щедрин, попавший в Вятку в 1848 г.41
Образованная часть провинциального общества не только читала, но и изменялась под воздействием книги. Красноречивое высказывание об этом оставил автор стихотворения, опубликованного в Вятских губернских ведомостях в 1859 году. Стихотворение, подписанное именем «Вятчанин» называется «В память минувшему, в честь настоящему». Характеризуя нравственный облик недавней провинции, современник пишет:
«Было время — люди жили, Как крыловские сатрапы: Кошелек чужой любили Забирать бесчестно в лапы.
То-то время золотое — Люди только ели, спали,
И невежество слепое Простотой разумной звали.
В пояс кланялись породе, Честь богатству продавали И на страждущем народе Униженье вымещали.
Ум и жизнь забыты были В это время утопии. Но дни эти схоронили Литераторы России!..
Произведение это, может, и несовершенное по форме, ясно свидетельствует о понимании провинциальными жителями значения книги. Осознание потребности образования стало одним из прогрессивных последствий политики министерства народного просвещения «николаевского» периода. Число образованных людей в провинции росло, внутри России появлялись силы и возможности для будущего переустройства.
Примечания
1 Цит. по: Алешинцев И. А. История гимназического образования в России (XVIII и XIX века). СПб., 1912. С. 122.
2 Цит. по: Бокова В. М. Беспокойный дух времени. Общественная мысль первой трети XIX века // Очерки русской культуры XIX века. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2003. Т. 4. Общественная мысль. С. 129.
3 Цит. по: Гершензон М. Николай I и его эпоха. М., 2001. С. 147-148.
4 ПСЗ-П. Т. 20. № 19094.
5 Там же. Т. 24. № 23113.
6 Журнал министерства народного просвещения. 1838. № 5.
7 Рождественский С. В. Основы социальной организации педагогического труда в XVШ-XIX веках // Архив истории труда в России. Пг., 1923. Кн. 8. С. 51.
8 Журнал министерства ... 1842. Сентябрь.
9 Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры: В 3 т. М.: Прогресс-культура, 1994. Т. 2, ч. 2. С. 301; Васильев М. Г. История Вятской гимназии за сто лет ее существования. Вятка, 1911. С. 340.
10 Алешинцев И. А. Указ. соч. С. 144.
11 Сергеев В. Д. Вятские нигилисты. Из истории разночинной интеллигенции Вятки. Петропавловск-Камчатский: Изд-во Камчат. гос. пед. ин-та, 1994. С. 9.
12 Национальный архив Республики Татарстан (Далее НАРТ). Ф. 92. Оп. 1. Д. 6883. Л. 189, 225, 402.
13 ПСЗ-П. Т. 3. № 2502. Ст. 214, 295, 298, 299, 301.
14 НАРТ. Ф. 92. Оп. 1. Д. 6883. Л. 127-398.
15 Там же. Д. 2003. Л. 7-8.
16 Шишонко В. Н. Материалы для описания развития народного образования в Пермской губернии с указанием времени открытия учебных заведений. Екатеринбург, 1879. С. 124.
17 Зверев А. В. Старейшее учебное заведение города Перми: К столетию Пермской мужской гимназии (1808-1908). Пермь, 1908. С. 40.
18 Шишонко В. Н. Указ. соч. С. 128.
19 Журнал министерства ... 1855. № 1-3. Ч. 85. С. 29.
20 Верхоланцев В. С. Город Пермь, его прошлое и настоящее: Краткий ист.-стат. очерк. Пермь, 1994. С. 199.
21 Там же. С. 200-201.
22 Васильев М. Г. Указ. соч. С. 52.
23 Там же. С. 52-53.
24 Там же. С. 51.
25 Журнал министерства... 1838. № 8.
26 См.: Мирсаитова С. Г. Народное образование на Южном Урале в первой половине XIX века: В 2 ч. Екатеринбург: Уралнаука, 2000. Ч. 1. С. 79.
27 Журнал министерства... 1843. № 10-12, ч. 40. С.75; 1851. № 4-6, ч. 70. С. 26; 1855. № 11, ч. 88; 1856. № 9, ч. 91. С. 54.
28 НАРТ. Ф. 92. Оп. 1. Д. 6191. Л. 1380.
29 ПСЗ-11. Т. 3. № 2502. Ст. 203, 204, 205.
30 Спицын А. А. Директора, инспектора и преподаватели Вятской гимназии (1811-1865) // Памятная книжка Вятской губернии и календарь на 1905 год. Вятка, 1905. С. 59.
31 Там же. С. 63.
32 Там же. С. 63, 93, 123.
33 Алешинцев И. А. Указ. соч. С. 202.
34 О состоянии Вятской воскресной школы в первое полугодие ее существования // Вят. гу-берн. ведомости. 1861. № 30. С. 251.
35 Алешинцев И. А. Указ. соч. С. 122, 164.
36 Там же. С. 200.
37 Васильев М. Г. Указ. соч. С. 68, 77, 81, 110, 111.
38 См.: Калинина Т. А. Развитие народного образования на Урале в дореформенный период (80-е гг. XVIII — первая половина XIX в.): Учеб. пособие. Пермь: Изд-во Перм. гос. ун-та, 1992. С. 70.
39 См.: Мирсаитова С. Г. Указ. соч. С. 79; Калинина Т. А. Указ. соч. С. 70.
40 См.: Бурмистрова Л. П. Провинциальная газета в эпоху русских просветителей: Губернские ведомости Поволжья и Урала 1840-1850 гг. Казань: Изд-во Казан. гос. ун-та, 1985. С. 89; Павлов В. А. Очерки истории журналистики Урала: В 2 т. Екатеринбург: Изд-во Урал. гос. ун-та, 1992. Т. 1. 1760-1860. С. 192.
41 Бурмистрова Л. П. Указ. соч. С. 97.
