CC BY
39
ДМИТРИИ АЛЕКСАНДРОВИЧ МАТАНЦЕВ,
доцент кафедры государственно-правовых дисциплин, кандидат юридических наук, доцент Академия управления МВД России Российская Федерация, 125171, г. Москва, ул. Зои и Александра Космодемьянских, д. 8
E-mail: matantcevda@gmail.com
Научная специальность: 12.00.01 — теория и история права и государства;
история учений о праве и государстве.
УДК 340.1
DOI 10.24412/2072-9391-2021-460-41-50
Дата поступления статьи: 10 сентября 2021 г. Дата принятия статьи в печать: 9 декабря 2021 г.
DMITRIY ALEKSANDROVICH MATANTCEV,
Associate Professor of the Department of State and Law Disciplines, Candidate of Law, Associate Professor Management Academy of the Ministry of the Interior of Russia Russian Federation, 125171, Moscow, Zoi i Alexandra Kosmodemyanskikh St., 8 E-mail: matantcevda@gmail.com
Scientific Specialty:
12.00.01 — Theory and History of Law and State; History of Doctrines about Law and State.
Развитие правосубъектности в условиях научно-технического прогресса
Development of Legal Personality in the Conditions of Scientific and Technological Progress
Аннотация
Проблема: Современный уровень развития науки и техники обеспечивает человеку все более комфортное и одновременно автономное от природы существование. Человек не только создает по своей воле «социальный мир», но и пытается с помощью науки влиять на естественные законы мироздания. Развитие современных биомедицинских технологий, генной инженерии, робототехники и искусственного интеллекта приводят к трансформации традиционных представлений о правовом регулировании общественных отношений, ключевое место в котором занимает категория правосубъектности. Все эти процессы требуют своего научного осмысления.
Цель: определить степень влияния современных технологий на правосубъектность и возможные перспективы ее развития в условиях научно-технического прогресса.
Методы: исследование проведено с опорой на диалектический подход, с применением общелогических приемов, частнонаучных и специально-юридических средств научного познания.
Выводы:
1. Правосубъектность является ключевой правовой категорией, обеспечивая приобщение ее обладателей к правопорядку в целом
Abstract
The problem: The modern level of development of science and technology provides a person with an increasingly comfortable and at the same time autonomous existence from nature. Man not only creates a «social world» of his own will, but also tries to influence the natural laws of the universe with the help of science. The development of modern biomedical technologies, genetic engineering, robotics and artificial intelligence lead to the transformation of traditional ideas about the legal regulation of social relations, the key place in which is occupied by the category of legal personality. All these processes require their scientific investigation.
The objective: to determine the degree of influence of modern technologies on legal personality and possible prospects for its development in the conditions of scientific and technological progress.
The methods: the investigation was conducted based on a dialectical approach, using general logical techniques, private scientific and special legal means of scientific cognition.
The conclusions:
1. Legal personality is a important legal category, ensuring that its holders are identified to the rule of law in general and the opportunity to participate in specific legal relations. Based on this, two
42
и возможность участия в конкретных правоотношениях. Исходя из этого выделено два уровня ее проявления: общий (абстрактный) и конкретный. Правоспобность, дееспособность и деликтоспособность рассматриваются в качестве компонентов конкретного уровня правосубъектности.
2. Правосубъектность не может рассматриваться лишь как средство обеспечения правовых возможностей ее обладателя. Возможность ее возникновения и содержательное наполнение детерминируется основами правопорядка, необходимостью обеспечения правовой определенности и баланса интересов.
3. Современные биомедицинских технологии оказывают различное влияние на правосубъектность физических лиц. Изменение человеком биологического пола не прекращает общую правосубъектность, но приводит к трансформации отдельных отраслевых ее компонентов. Технологии клонирования и крионирования приводят к переосмыслению оснований возникновения правосубъектности.
4. Обоснован вывод о том, что искусственный интеллект не может обладать общей правосубъектностью, а должен иметь лишь ограниченную законом специальную правоспособность и деликтоспособность с учетом обеспечения баланса частных и публичных интересов и реализации технико-юридического контроля за его действиями.
Ключевые слова: правосубъектность; правоспособность; субъект права; биомедицинские технологии; клонирование; крионирование; искусственный интеллект.
levels of its manifestation are distinguished: general (abstract) and concrete. Legal capacity are considered as components of a concrete level of legal personality.
2. Legal personality cannot be considered only as a means of ensuring the legal capabilities of its owner. The possibility of its occurrence and its content is determined by the fundamentals of the rule of law, the need to ensure legal certainty and a balance of interests.
3. Modern biomedical technologies have a different impact on the legal personality of individuals. The change of a person's biological sex does not terminate the general legal personality, but leads to the transformation of its individual sectoral components. Cloning and cryonics technologies lead to a rethinking of the grounds for the emergence of legal personality.
4. The conclusion is substantiated that artificial intelligence cannot have a general legal personality, but should have only a special legal capacity limited by law, taking into account the balance of private and public interests and the implementation of technical and legal control over its actions.
Key words: legal personality; legal capacity; legal subject; biomedical technologies; cloning; cryo-nics; artificial intelligence.
Вся история развития цивилизации демонстрирует стремление человека обособиться от природы, создать свою собственную среду обитания, в меньшей степени подчиняемую действию естественных природных сил. Человек конструирует свою собственную реальность, создаваемую и воспроизводимую под действием различных социальных регуляторов. Последние достижения науки и техники свидетельствуют не только об автономизации человеческой цивилизации от природы, но и о попытках изменить сами естественные законы. Благодаря развитию биомедицинских технологий, генной инженерии стало возможным осуществлять воздействие на репродуктивные процессы, изменять половую принадлежность человека, производить клонирование. В перспективе рассматривается возможность возвращения человека к жизни благодаря крио-технологиям.
Развитие информационных технологий существенным образом преобразует и саму социальную реальность. Многие сюжеты, еще вчера казавшиеся плодом воображения писателей-фантастов, сегодня становятся вполне реальными. Робототехника, большие данные, облачные технологии, искусственный интеллект — все эти технологии современного общества, внедряемые в различные сферы человеческой жизнедеятельности, актуализируют экзистенциальные вопросы места и роли человека в мироустройстве. В философии все чаще обращается внимание на утрату человеком своей «субъект-ности». По замечанию В. А. Лекторского, современный человек представляет собой симбиоз биологического организма и технологий, при этом последние, все чаще воздействуя на организм, приводят к тому, что «от человека остается только лишь совокупность разного рода технологий и техник» [6, с. 254].
Юридическая наука не может оставаться в стороне от этого дискурса. Какую роль право играет в научно-техническом прогрессе? Может ли и должно оно ограничивать научно-технологические устремления человечества с учетом их потенциального разрушительного воздействия на социум или призвано выполнять исключительно инструментальную роль, лишь придавая необходимую юридическую форму объективно складывающимся общественным отношениям?
Сегодня в исследовательском поле ученых-юристов находятся вопросы влияния современных технологий на само право — его форму, содержание, институциональные проявления [4; 16]. Однако роль права в техническом развитии общества представляется не менее важной проблемой для изучения. При этом следует учитывать, что одной из ключевых юридических категорий, через познание которой открывается возможность исследования данной проблемы, является категория правосубъектности. Именно через наделение правосубъектностью, то есть возможностью быть субъектом права, приобретать и осуществлять субъективные права и обязанности, происходит приобщение человека и юридических лиц к правопорядку со всеми вытекающими из этого правовыми последствиями (участие в правоотношениях, наделение конкретными правами и обязанностями, их реализация и пр.).
В юридической литературе высказывались различные суждения о соотношении понятий «правосубъектность», «правоспособность», «дееспособность». Мы исходим из получившей широкое признание точки зрения, согласно которой правосубъектность выступает интегральной категорией, охватывающей собой правоспособность (способность обладать субъективными правами и юридическими обязанностями), дееспособность (способность самостоятельной реализации прав и обязанностей), деликтоспо-собность (способность самостоятельно нести юридическую ответственность за неблагоприятные последствия своего поведения) [7, с. 71]. При этом методологически важным представляется рассматривать правосубъектность на двух уровнях правового бытия: всеобщем (абстрактном) и конкретном. На абстрактном уровне правосубъектность как социально-правовая категория отражает в целом возможность человека и иных лиц быть участником правовой жизни (правопорядка). На конкретном уровне правосубъектность через свои составные компоненты (правоспособность, дееспособность, делик-тоспособность) обеспечивает участие субъектов в конкретных правоотношениях [1, с. 104].
Наделение субъекта возможностью участвовать в правоотношениях, встраивание его в правовые связи с другими субъектами предпола-
гает необходимость корреляции его интересов с интересами других участников правоотношений и общества в целом. Поэтому правосубъектность необходимо рассматривать не только в контексте средства обеспечения правовой свободы и интересов ее обладателя, но также в контексте прав и интересов других субъектов права. Эти замечания представляются важными для определения возможности расширения круга обладателей правосубъектности.
Учитывая обозначенные ранее векторы научно-технического развития, можно отметить два направления влияния современных технологий на правосубъектность: трансформация правосубъектности, изменение ее содержания; расширение правосубъектности, наделение данным качеством новых субъектов (а если быть более точным, скорее, продуктов технологического развития). Первое направление можно обнаружить на примере развития биомедицинских технологий, второе — как на примере развития данных технологий, так и результатов информационно-технического прогресса. Именно в таком русле и предлагается изложить проблемы развития правосубъектности в современных условиях.
Биомедицинские технологии и проблемы правосубъектности
Жизнь и смерть — две границы существования человека и его правосубъектности тесно связаны с успехами развития медицины.
Понятием «биотехнология» охватывается широкий спектр научных достижений — от создания лекарств и витаминов до трансплантации органов и тканей, пластической хирургии, изменения пола, искусственного оплодотворения и современных генно-инженерных технологий.
В соответствии со ст. 2 Конвенции о биологическом разнообразии 1992 г.1 биотехнология определяется как «любой вид технологии, связанный с использованием биологических систем, живых организмов или их производных для изготовления или изменения продуктов или процессов с целью ихконкретного использования».
Использование биотехнологий в медицине способствовало активизации споров о допустимости вторжения науки в естественные (признаваемые многими сакральными) процессы зарождения человеческой жизни и появлению нового научного направления — биоэтики [14, с. 54]. Наряду с вопросами этического характера возникает немало и правовых проблем, касающихся обеспечения прав личности. Однако в аспекте правосубъектности наибольший
1 О ратификации Конвенции о биологическом разнообразии: Федеральный закон от 17 февраля 1995 г. № 16-ФЗ // СЗ РФ. 1995. № 8. Ст. 601.
44
интерес представляют трансформация физического и правового состояния лица в результате смены биологического пола и возможность возникновения правосубъектности клонированных лиц, а также умерших лиц, подвергшихся крионированию.
Изменение биологического пола не влечет утрату человеком физических и социальных качеств, необходимых для его участия в правоотношениях. Кроме того, законодательство исходит из равенства правосубъектности, независимости от половой принадлежности (ч. 3 ст. 19 Конституции Российской Федерации (далее — Конституция РФ). На первый взгляд, эти постулаты снимают вопрос о сохранении или прекращении правосубъектности в результате изменения пола. Однако гендерный фактор имеет важное правовое значение и в действительности оказывает определяющее воздействие на регулирование семейных, трудовых отношений, уголовной ответственности, воинской обязанности. Поэтому смена биологического пола существенно трансформирует правовой статус личности.
В отечественном и зарубежном праве возможность изменения человеком своего пола обусловлена не произвольным усмотрением физического лица, а медицинскими показаниями, свидетельствующими о наличии у него психического заболевания, получившего название «транссексуализм». При данном заболевании человек идентифицирует себя с противоположным полом, что сопровождается чувством дискомфорта от своего биологического пола и стремлением привести свое тело в соответствие с избранным полом посредством гормонального и хирургического лечения [8, с. 51].
В юридической литературе справедливо отмечается, что смена биологического пола приводит не только к физической трансформации, но также изменению сознания человека, его социальной роли, отношения к нему общества [9, с. 19]. В связи с этим возникает вопрос, можно ли говорить в данном случае о появлении нового субъекта права? Однозначно ответить на него достаточно сложно. С одной стороны, ментальные характеристики, лежащие в основе право- и дееспособности, в результате изменения пола остаются неизменными. Меняются внешние, идентифицирующие признаки человека, в правовом смысле отображаемые путем внесения изменений в запись актов гражданского состояния, документы, удостоверяющие личность (паспорт, СНИЛС, ИНН и пр.). Кроме того, половая принадлежность не оказывает влияния на возможность обладания гражданскими имущественными правами и обязанностями. С другой стороны, в ряде случаев трансформируется сама возможность участия в правоотношениях. Так, изменение пола
с мужского на женский приводит к освобождению от призыва на военную службу (ч. 1 ст. 22 Федерального закона «О воинской обязанности и военной службе»2), невозможности применения к такому лицу наказания в виде пожизненного лишения свободы и смертной казни (ч. 2 ст. 57, ч. 2 ст. 59 Уголовного кодекса Российской Федерации), изменению условий труда (гл. 41 Трудового кодекса Российской Федерации).
Наиболее сложные вопросы возникают в области семейных отношений. Российское законодательство исходит из традиционного понимания брака как союза мужчины и женщины (п. ж. 1 ст. 72 Конституции Российской Федерации, ст. 1, 12 Семейного кодекса Российской Федерации). Очевидно, что при таком подходе сохранение брака при изменении пола невозможно. Однако действующее семейное законодательство Российской Федерации адекватного решения данной проблемы не предусматривает. Расторжение брака по данному основанию невозможно в случае отсутствия волеизъявления супругов. Оснований для признания брака недействительным также нет. Кроме того, признание брака недействительным приводит к аннулированию последствий брачных правоотношений с момента их возникновения, что может негативно сказаться на интересах другого супруга. В зарубежных странах решение данной проблемы происходит путем трансформации брака в партнерство [17, с. 60], однако это не согласуется с основам нашего публичного правопорядка.
Не ясна судьба правоотношений родителей и детей, поскольку традиционное понимание брака предопределяет и традиционный подход к статусу родителей. Одним из возможных решений является установление в ст. 69 Семейного кодекса Российской Федерации возможности лишения родительских прав при изменении пола. В юридической литературе высказывались еще более радикальные предложения наряду с лишением родительских прав привлекать таких родителей к административной ответственности за пропаганду нетрадиционных сексуальных отношений [20, с. 270]. Однако вряд ли такое решение является верным, поскольку лишение родительских прав является мерой семейно-правовой ответственности, являющейся последствием противоправного поведения родителя. Изменение пола сложно оценивать как правонарушение.
Совместное проживание двух однополых родителей с ребенком способно оказать негативное воздействие на его психическое и нравственное развитие, не соответствует этическим и правовым представлениям о семье. В этой
2 О воинской обязанности и военной службе: Федеральный закон от 28 марта 1998 г. № 53-Ф3 // СЗ РФ.1998. № 13. Ст. 1475.
связи актуальной задачей законодательства является поиск иных вариантов прекращения правовой связи между супругами и супругом, сменившим пол, и ребенком.
В этой связи было высказано предложение приравнять факт смены пола к социальной смерти человека и объявить человека умершим в судебном порядке [15, с. 81]. Правовые последствия такого судебного решения неизбежно отразились бы на всех проявлениях правосубъектности лица, поскольку абсурдно считать человека умершим в одних правоотношениях и живым — в других. Это, в свою очередь, привело бы к необоснованному прекращению тех прав, которые от гендерной идентификации не зависят. Кроме того, как справедливо отмечает Е. А. Яковлева, данное решение повлекло бы освобождение такого родителя от обязанности платить ребенку алименты и возложение на государство обязательства по выплате пособия по потере кормильца [20, с. 268], что не отвечает ни интересам ребенка, ни государства.
Все эти, на первый взгляд, узкоотраслевые правовые вопросы выводят нас на необходимость формирования новой теоретической модели правосубъектности, которая бы учла отраслевую специфику и обеспечила баланс интересов всех лиц, на которых прямо или косвенно оказывает влияние изменение человеком своего пола. Если взять за основу ранее сделанное методологическое замечание о двухуровневом проявлении правосубъектности, то из этого можно сделать вывод, что смена биологического пола не должна оказывать влияния на абстрактную возможность человека быть субъектом права, тогда как частные проявления этой правосубъектности в отдельных отраслях права в той или иной степени подвергаются трансформации. В таком контексте правосубъектность рассматривается одновременно и как статичное и как динамичное явление. При этом на примере семейной правосубъектности лиц, изменивших биологической пол, мы наблюдаем необходимость переосмысления категории правоспособности. Действующее законодательство исходит из возможности существования частичной или ограниченной дееспособности, тогда как прекращение социально-правовой связи лица, изменившего пол, со своим ребенком с одновременным сохранением его алиментных обязательств свидетельствует о необходимости вести речь об ограничении или частичном прекращении правоспособности (в части субъективных прав родителей на общение, воспитание ребенка).
Еще один сценарий — рассмотрение семей-но-правового состояния как обстоятельства, исключающего возможность самого изменения биологического пола. Поскольку, образно
выражаясь, правосубъектность выступает неким «входным билетом», пропускающим индивида в мир права, заложенные в ней возможности должны, исходя из системных свойств права, интегрироваться в существующий правопорядок. Если правовые последствия изменения биологического пола не согласуются с существующей моделью правового регулирования, противоречат основам публичного правопорядка, вполне закономерным представляется вывод о возможности ограничения данной возможности. Такая позиция нашла отражение в отечественной судебной практике. Так, суд, отказывая гражданину в иске, отметил, что внести изменения в запись акта о рождении заявителя в связи с переменой пола нельзя, поскольку это может повлечь нарушение прав и законных интересов других лиц [17, с. 60]. Такая практика идет вразрез с принятым в западных странах принципом недопустимости постановки реализации гендерных прав в зависимость от прекращения брака. Однако существующий там подход фокусирует внимание только на обеспечении интересов самого лица, изменяющего пол, не учитывая публичных интересов и интересов иных лиц.
Независимо от того, какой путь выберет отечественный законодатель в отношении лиц, сменивших биологических пол, необходимо признать, что сама технологическая возможность изменения естественных качеств человека неизбежно порождает изменения и его юридических качеств. Допустимые пределы таких изменений должны определяться исходя из общеправовых принципов обеспечения правовой определенности и баланса интересов. Одним из условий реализации данных принципов является использование статично-динамичной модели правосубъектности таких лиц.
Следующей технологией, приковывающей к себе внимание ученых-юристов, является клонирование человека. Законодательство определяет данную технологию как создание человека, генетически идентичного другому живому или умершему человеку, путем переноса в лишенную ядра женскую половую клетку ядра соматической клетки человека3.
Сегодня и на уровне национального законодательства многих государств, и на уровне международных правовых актов установлен запрет на применение данной технологии. Исключением не является и наша страна. Однако данный запрет, исходя из посыла самого законодателя, носит временный характер, и его последующая отмена обусловлена даль-
3 О временном запрете на клонирование человека: Федеральный закон от 20 мая 2002 г. № 54-ФЗ // СЗ РФ. 2002. № 21.
Ст. 1917.
46
нейшим развитием научных знаний, формированием моральных, социальных и этических норм, определяющих возможности использования данной технологии4. А раз так, то юридическая наука должна, хоть пока и в гипотетическом ключе, определить контуры участия таких лиц в общественных отношениях. Заслуживает принципиальной поддержки такая позиция, в соответствии с которой клон должен быть подобен человеку не только в генетическом смысле, но и в социально-правовом. Это предопределяет необходимость наделения его аналогичной правосубъектностью, гражданством, иными социально значимыми качествами, которые присущи людям. Главное отличие в данном случае состоит лишь в способе появления такого лица на свет [12, с. 181]. Учитывая специфику данного способа, тайна клонирования должна охраняться законодательством по аналогии с тайной усыновления.
В силу признания за клонами качества субъектов права закономерным будет установление запрета на продажу клонированных эмбрионов, использование клонов в целях научных опытов, эксплуатации в качестве рабочей силы (фактически рабство).
Легализация технологии клонирования потребует расширение соматических прав самого человека. Исходным началом применения данной процедуры должно быть свободное волеизъявление человека. Это не означает, что клонирование человека, осуществленное помимо его воли, должно служить обстоятельством, препятствующим возникновению правосубъектности клона. Однако в этом случае не может возникать правовая связь клона с человеком по аналогии с отношениями между родителями и детьми.
В юридической литературе высказывались и иные заслуживающие внимание рассуждения о будущем правовом статусе клона. Так, М. Э. Гурылева и Г. М. Хамитова считают необходимым запретить клонирование умерших людей, недееспособных и несовершеннолетних лиц, предусмотреть возможность вынашивания и рождения клона только взрослой женщиной на основе ее добровольного согласия [3, с. 998].
Интерес представляет использование крио-технологий — хранение органов и тканей умершего человека в состоянии глубокого охлаждения в целях последующей его реанимации при условии развития соответствующих медицинских технологий. В результате развития научных представлений о крионике в 1960-е гг. в США начинают формироваться общественные организации «продления жизни» — Нью-
4 О временном запрете на клонирование человека: Федеральный закон от 20 мая 2002 г. № 54-ФЗ // СЗ РФ. 2002. № 21. Ст. 1917.
Йоркское, Калифорнийское крионические общества, корпорация СгуоСаге (штат Аризона). Первым криопациентом стал американский профессор Джеймс Бедфорд [14, с. 54]. В России услуги крионирования предоставляются организацией «КриоРус», по сведениям которой с 2003 года был крионирован 81 человек [21]. Хотя количество криопациентов не свидетельствует о массовом применении данной технологии и сами криоорганизации акцентируют внимание на экспериментальном характере их деятельности, даже гипотетическая возможность оживления данных криопациентов порождает ряд вопросов, не разрешимых с точки зрения действующих правовых норм.
Неясно правовое состояние пациента в период нахождения его в криолаборатории. Действующее законодательство считает биологическую смерть, фиксируемую смертью головного мозга, фактом, прекращающим правосубъектность и правовой статус лица. Иными словами, для правопорядка такой человек прекращает свое существование. Физическое тело умершего человека может рассматриваться лишь как объект правового воздействия (например, объект правоотношений, возникающих в связи с необходимостью его погребения или крионирования). Однако такое положение дел не соответствует идеям крионирования, которые исходят из того, что клетки живого организма продолжают жить и сохранять информацию и после наступления смерти при условии размещения их в определенной криосреде [11].
Признание человека умершим прекращает все его имущественные и личные неимущественные права, одновременно выступая основанием возникновения наследственных правоотношений. Если исходить из того, что находящийся в криосостоянии человек не умер, данная ситуация порождает правовую неопределенность в отношении его личного статуса (возможность сохранения брачных, родительских правоотношений), правового режима имущества (необходимость доверительного управления), не говоря уже о том, что она в аналогичное неопределенное правовое состояние вводит его родственников, необоснованно ограничивая их права. Усугубляется это тем, что медицинские технологии реанимации криопациен-тов в настоящее время отсутствуют и достоверно неизвестно, когда они возникнут.
Если исходить из существующих подходов к смерти человека, мы должны признать, что биологическая смерть является правопре-кращающим фактом, а последующая возможная реанимация человека — фактом, порождающим новую правосубъектность. Несмотря на то что психофизиологические свойства человека гипотетически могут быть восстановлены,
это не должно служить основанием восстановления принадлежащих ему ранее прав и обязанностей. Такое решение в большей степени отвечает балансу интересов всех участников правоотношений, хотя и не согласуется в полной мере с идеями крионики о возрождении или продлении жизни.
Специфика криотехнологий и способов реанимации человека, возможно, приведет к одновременному возникновению как правоспособности, так и дееспособности человека, с учетом устремления науки к полноценному оживлению человека со всеми его когнитивными способностями и тем уровнем ментального развития, на котором он находился в момент смерти.
Таким образом, технологии клонирования и крионирования с учетом их возможного применения в будущем свидетельствуют о необходимости изменения представлений об основаниях возникновения правосубъектности человека, различных этапах возникновения правоспособности и дееспособности в отдельных областях правоотношений.
Перспективы правосубъектности искусственного интеллекта
Сегодня этот вопрос является, пожалуй, одним из самых обсуждаемых на страницах юридической литературы. Можно встретить как сторонников наделения искусственного интеллекта (робота) качествами субъекта права, апеллирующих к известному тезису «прогресс не остановить», так и скептиков, полагающих, что ни одна даже самая совершенная программа не может заменить человека. Эта тема порождает немало страхов, связанных с «восстанием машин». Следует согласиться с Д. В. Пожарским в том, что при оценке юридического потенциала искусственного интеллекта нельзя впадать в две крайности: преувеличение и фобии [10, с. 14].
Указ Президента Российской Федерации «О развитии искусственного интеллекта в Российской Федерации» определяет искусственный интеллект как «комплекс технологических решений, позволяющий имитировать когнитивные функции человека (включая самообучение и поиск решений без заранее заданного алгоритма) и получать при выполнении конкретных задач результаты, сопоставимые, как минимум, с результатами интеллектуальной деятельности человека»5.
В юридической литературе также содержатся различные интерпретации данного понятия, акцентирующие внимание на главных его признаках [5]:
5 О развитии искусственного интеллекта в Российской Федерации: указ Президента РФ от 10 октября 2019 г. № 490 // СЗ РФ.
2019. № 41. Ст. 5700.
— искусственный интеллект, в первую очередь, представляет собой технологический продукт, аппаратно-программную систему;
— данная система способна к самообучению, самостоятельному принятию решений. Еще одним признаком в дополнение к данным в литературе предлагается рассматривать способность искусственного интеллекта к самопознанию [19, с. 96];
— искусственный интеллект призван имитировать когнитивные человеческие способности. В этом видится его инструментальная роль, которая изначально свидетельствует о том, что он не может и не должен рассматриваться как замена человека, но лишь как способ освоения человеком окружающей действительности и нового проявления в ней.
Сегодня технологические возможности искусственного интеллекта еще весьма ограничены параметрами тех алгоритмов, которые заложил в него создатель программы, поэтому вопросы правосубъектности искусственного интеллекта являются преждевременными. Однако стремительное развитие информационных технологий свидетельствует о необходимости уже сейчас правовыми средствами регулировать операции, производимые искусственным интеллектом, и разрабатывать концептуальные подходы к обеспечению его автономности в правовой сфере в будущем.
Основное внимание при обсуждении правосубъектности искусственного интеллекта фокусируется на проблемах его деликтоспособности. В. А. Лаптев прогнозирует три этапа развития законодательства об ответственности искусственного интеллекта: краткосрочный (ближайшие десятилетия), среднесрочный (середина — конец XXI в.), долгосрочный (XXII в.) [5, с. 89].
На первом этапе искусственный интеллект можно рассматривать лишь в качестве объекта правоотношения. При этом ответственность за неблагоприятные последствия его применения должна возлагаться на лицо, осуществляющее владение данной программой, по правилам, установленным ст. 1079 Гражданского кодекса Российской Федерации. Однако поскольку владелец программы не всегда имеет техническую возможность воздействовать на поведение робота, возможно также привлечение к ответственности создателя программы (здесь важно разграничивать зоны ответственности создателя программы и производителя внешней, материальной оболочки) в соответствии со ст. 1095 Гражданского кодекса Российской Федерации.
На втором этапе предполагается наделение искусственного интеллекта правосубъектностью, которая, однако, не имеет универсального характера и связана больше с совершением цифровых операций. Роботы-агенты в этом случае
48
от своего имени будут участвовать в правоотношениях, нести самостоятельную юридическую ответственность. При этом для обозначения специфики последней предлагается использовать особый понятийный ряд — «цифровая ответственность», «киберфизическая ответственность». Данная ответственность может проявляться как в классических формах имущественной, административной ответственности, так и предполагать применение специфических технических средств (изменение настроек искусственного интеллекта, временное или окончательное блокирование программы, утилизация робота). Наличие у робота самостоятельной юридической ответственности не должно исключать возможность привлечения к ответственности создателя программы, если в ней содержатся дефекты, препятствующие добросовестному поведению роботов-агентов.
Третий этап характеризуется окончательным формированием правосубъектности робота. По замечанию В. А. Лаптева, «искусственный интеллект в киберфизическом пространстве в будущем будет приобретать правосубъектность и признаваться участником киберфизиче-ских отношений в цифровом пространстве даже с учетом того, что А1-система привязана к материальному носителю (вычислительному процессору) [5, с. 97]. Юридическая ответственность создателя искусственного интеллекта будет возможна лишь в исключительных случаях социально вредных последствий действий робота.
В юридической литературе при обосновании возможности искусственного интеллекта быть субъектом права нередко обращаются к конструкции юридического лица, рассматриваемой в качестве юридической фикции. Логика таких размышлений сводится к следующему. Придумав однажды для удовлетворения собственных интересов понятие юридического лица и наделив его возможностью самостоятельного участия в правоотношениях, человек может создавать и другие подобные фикции. Учитывая, что правосубъектность своим источником имеет позитивное право, законодательство может признать правосубъектным кого угодно и что угодно. Тем более в истории не раз встречались случаи наделения юридическими качествами животных, зданий, иных неодушевленных предметов. Г. Ф. Шершеневич по этому поводу отмечал, что «субъект права есть искусственный продукт творчества объективного права» [18, с. 173].
Однако попытки объяснить правосубъектность искусственного интеллекта через институт юридического лица содержат в себе внутренние противоречия. С одной стороны, искусственный интеллект по своим функциональным возможностям стремится стать подобным человеку, то есть вполне реальному субъек-
ту с осязаемыми результатами своей жизнедеятельности. С другой стороны, его юридическую характеристику пытаются дать через правовую фикцию. Справедливости ради надо сказать, что в широком понимании правопорядок в целом рассматривается как фикция, состоящая из юридических абстракций. Поэтому и физическое лицо — это лишь проекция человека в юридическом мире, «юридическая маска», которую он на себя надевает [2, с. 20]. Однако такая сугубо логико-рациональная интерпретация сущности правовой материи выхолащивает ее глубокие гуманистические основания. Любое решение человека в области права проходит через сознание, аккумулирующее в себе в том числе ценности и морально-нравственные установки, накопленные обществом в процессе исторического развития и самим индивидом на основе житейского опыта.
«Субъектность» искусственного интеллекта не может быть объяснена ни с позиции природы человека, ни с позиции природы юридического лица.
Искусственный интеллект, даже в самых смелых фантастических предположениях, остается рациональной технологической системой. Чувственно-эмоциональная сторона человеческой природы ни одной технологией воспроизведена быть не может. Однако эта сторона имеет не меньшее значение в правовом регулировании, чем рациональная, поэтому та же юридическая ответственность несет в себе воспитательную роль, а уголовное наказание имеет цель исправления осужденного. Эти начала юридической ответственности абсолютно не применимы к искусственному интеллекту.
Говоря о юридическом лице, мы должны помнить, что хотя оно признается самостоятельным субъектом права, за ним всегда стоит определенный человеческий субстрат. Этот факт признавали многие советские цивилисты (С. Н. Братусь, О. . Иоффе, Ю. К. Толстой и др.) [13, с. 109]. В связи с этим воля юридического лица в юридическом смысле может быть отделена от воли человека, а с точки зрения вне-правовой реальности — нет. Иными словами, автономия юридического лица от физических лиц (то, ради чего эта конструкция и создавалась) имеет весьма условный характер.
С искусственным интеллектом дела обстоят совсем по другому. Наука стремится к наделению его качествами, совершенно автономными от человека. Если юридическое лицо является дополнением и продолжением человека, то искусственный интеллект технически позволяет замещать человека. Как справедливо отмечает А. В. Габов, «никогда ранее признание иного субъекта не вело к такой неопределенности в судьбе человечества» [1, с. 105]. Именно из это-
го проистекают все опасения активного развития технологий искусственного интеллекта.
С учетом сказанного, считаем, что искусственный интеллект общей (абстрактной) правосубъектностью наделен быть не может. Он может наделяться возможностью участия в отдельных правоотношениях от своего имени, но в интересах человека (памятуя его инструментальную роль), в других отношениях оставаясь лишь объектом права. Поэтому правосубъектность искусственного интеллекта должна иметь специальный характер с четко определенными законом границами. В этом вопросе юридической науки предстоит еще немало дискуссий о разграничении сфер влияния самого человека и искусственного интеллекта. Закон должен предусмотреть и эффективный технико-юридический контроль деятельности искусственного интеллекта. Возлагать субсидиарную ответственность на создателя программы — очевидное и, по сути, верное решение. Но как быть, если искусственный интеллект переживет своего создателя? Кто должен принимать решения о его дальнейшем функционировании, особенно в случаях программных сбоев, ведущих к негативным социальным последствиям? Все эти вопросы уже сейчас нуждаются в научном осмыслении.
Очевидно, что объект-субъектная юридическая характеристика искусственного интеллекта не вписывается в существующую объяснительную модель правосубъектности, поэтому заслуживает внимания предложение рассматривать его в качестве «квазисубъекта права» [2, с. 24].
Завершая анализ влияния научно-технического прогресса на развитие представлений о правосубъектности, мы должны отметить, что, безусловно, право не может и не должно препятствовать развитию технологий, способствующих устойчивому развитию общества. Однако все социальные нормы в той или иной степени ограничивают человека ради его же самосохранения. Поэтому право не может быть лишь инструментом реализации «креативных» идей человека в сфере науки, а также должно выполнять охранительную роль. Правосубъектность будучи исходной категорией, через которую начинает воплощаться социальная деятельность в правовой сфере, должна исходить из необходимости обеспечения баланса частных и публичных интересов. Незыблемой же аксиомой, какие бы векторы не приобрел в дальнейшем научно-технический прогресс, должно оставаться то, что истинная возможность быть субъектом права есть только у человека.
Список литературы:
1. Габов А. В. Правосубъектность: традиционная категория права в современную эпоху // Вестник Саратовской государственной юридической академии. 2018. № 2.
2. Гаджиев Г. А. Является ли робот-агент лицом? (Поиск правовых форм для регулирования цифровой экономики) // Журнал российского права. 2018. № 1.
3. Гурылева М. Э, Хамитова Г. М. Этико-пра-вовые проблемы клонирования человека // Казанский медицинский журнал. 2019. Т. 100. № 6.
4. Косых А. А. Перспективы использования искусственного интеллекта в правовом регулировании общественных отношений // Труды Академии управления МВД России. 2020. № 4 (56).
5. Лаптев В. А. Понятие искусственного интеллекта и юридическая ответственность за его работу // Право. Журнал Высшей школы экономики. 2019. № 2.
6. Лекторский В. А. Современные технологии и человеческие ценности // Человек и его будущее: Новые технологии и возможности человека / отв. ред. Г. Л. Белкина. Москва, 2012.
7. Алексеев С. С. Общая теория социалистического права: учебное пособие. Вып. 2: Нор-
References:
1. Gabov al. V. Pravosubyektnost: traditsionnaya kategoriya prava v sovremennuyu epokhu // Vestnik Saratovskoy gosudarstvennoy yuridi-cheskoy akademii. 2018. № 2.
2. Gadzhiyev G. A. Yavlyayetsya li robot-agent lit-som? (Poisk pravovykh form dlya regulirovani-ya tsifrovoy ekonomiki) // Zhurnal rossiyskogo prava. 2018. № 1.
3. Guryleva M. E, Khamitova G. M. Etiko-pravo-vyye problemy klonirovaniya cheloveka // Ka-zanskiy meditsinskiy zhurnal. 2019. T. 100. № 6.
4. Kosykh A. A. Prospects for Using Artificial Intelligence in tge Legal Regulation of Public Relations // Proceedings of Management Academy of the Ministry of the Interior of Russia. 2020. № 4 (56).
5. Laptev V. A. Ponyatiye iskusstvennogo intellek-ta i yuridicheskaya otvetstvennost za ego rabo-tu // Pravo. Zhurnal Vysshey shkoly ekonomiki. 2019. № 2.
6. Lektorskiy V. A. Sovremennyye tekhnologii i chelovecheskiye tsennosti // Chelovek i ego bu-dushcheye: Novyye tekhnologii i vozmozhnos-ti cheloveka / otv. red. G. L. Belkina. Moscow, 2012.
7. Alekseyev S. S. Obshchaya teoriya sotsialis-ticheskogo prava: uchebnoye posobiye. Vyp. 2:
50
мы права и правоотношения. Свердловск, 1964.
8. Отставнова Е. А. Вопросы смены пола в международном праве и российском законодательстве // Вестник Саратовской государственной юридической академии. 2017. № 3.
9. Палькина Т. Н. Проблемы реализации права на изменение пола // Семейное и жилищное право. 2010. № 6.
10. Пожарский Д. В. Искусственный интеллект и человеческий разум в государственно-правовой реальности // Труды Академии управления МВД России. 2020. № 1 (53).
11. Правовой аспект продления жизни. URL: http: //www.rusadvocat.com/node/244 (дата обращения: 16.06.2021).
12. Рябков А. А, Рябков А. А. Перспективы правового регулирования репродуктивного клонирования человека // Международный журнал гуманитарных и естественных наук. 2019. № 5-4.
13. Сидорова Б. В. Волевая природа юридического лица // Наука, техника и образование. 2016. № 7.
14. Старовойтова О. Э. Биомедицинские технологии как предмет правового регулирования // Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России. 2006. № 1.
15. Степанов Д. И. Правовые проблемы, связанные с изменением пола человека // Законодательство. 2000. № 10.
16. Хабриева Т. Я. Право перед вызовами цифровой реальности // Журнал российского права. 2018. № 9.
17. Шелютто М. Л. О юридическом признании изменения пола // Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. 2017. № 5.
18. Шершеневич Г. Ф. Общая теория права: учебное пособие: в 2 т. Вып. 2-4. Москва, 1995. Т. 2.
19. Щитова А. А. О потенциальной правоспособности искусственного интеллекта // Аграрное и земельное право. 2019. № 5.
20. Яковлева Е. А. Особенности правового положения лиц, сменивших пол в период брака // Вестник экономики, права и социологии. 2015. № 4.
21. URL: https://kriorus.ru/Krionirovannye-lyudi (дата обращения: 20.06.2021).
Для цитирования:
Матанцев Дмитрий Александрович. Развитие
правосубъектности в условиях научно-технического прогресса // Труды Академии управления
МВД России. 2021. № 4 (60). С. 41-50.
Normy prava i pravootnosheniya. Sverdlovsk, 1964.
8. Otstavnova E. A. Voprosy smeny pola v mezh-dunarodnom prave i rossiyskom zakonodatel-stve // Vestnik Saratovskoy gosudarstvennoy yuridicheskoy akademii. 2017. № 3.
9. Palkina T. N. Problemy realizatsii prava na izmeneniye pola // Semeynoye i zhilishchnoye pravo. 2010. № 6.
10. Pozharskiy D. V. Artificial Intelligence and the Human Mind in the State-Legal Reality // Proceedings of Management Academy of the Ministry of the Interior of Russia. 2020. № 1. (53).
11. Pravovoy aspekt prodleniya zhizni [Elektronnyy resurs] // URL: http://www.rusadvocat.com/ node/244 (data obrashcheniya: 16.06.2021).
12. Ryabkov A. A, Ryabkov A. A. Perspektivy pravo-vogo regulirovaniya reproduktivnogo kloniro-vaniya cheloveka // Mezhdunarodnyy zhur-nal gumanitarnykh i estestvennykh nauk. 2019. № 5-4.
13. Sidorova B. V. Volevaya priroda yuridicheskogo litsa // Nauka. tekhnika i obrazovaniye. 2016. № 7.
14. Starovoytova O. E. Biomeditsinskiye tekhnologii kak predmet pravovogo regulirovaniya // Vestnik Sankt-Peterburgskogo universiteta MVD Rossii. 2006. № 1.
15. Stepanov D. I. Pravovyye problemy. svyazan-nyye s izmeneniyem pola cheloveka // Zakono-datelstvo. 2000. № 10.
16. Khabriyeva T. Ya. Pravo pered vyzovami tsi-frovoy realnosti // Zhurnal rossiyskogo prava. 2018. № 9.
17. Shelyutto M. L. O yuridicheskom priznanii izmeneniya pola // Zhurnal zarubezhnogo za-konodatelstva i sravnitelnogo pravovedeniya. 2017. № 5.
18. Shershenevich G. F. Obshchaya teoriya prava: uchebnoye posobiye: v 2 t. Vyp. 2-4. Moscow, 1995. T. 2.
19. Shchitova A. A. O potentsialnoy pravosposob-nosti iskusstvennogo intellekta // Agrarnoye i zemelnoye pravo. 2019. № 5.
20. Yakovleva E. A. Osobennosti pravovogo poloz-heniya lits. smenivshikh pol v period braka // Vestnik ekonomiki. prava i sotsiologii. 2015. № 4.
21. URL: https://kriorus.ru/Krionirovannye-lyudi (дата обращения: 20.06.2021).
For citation:
Matantcev Dmitriy Aleksandrovich. Development of Legal Personality in the Conditions of Scientific and Technological Progress // Proceedings of Management Academy of the Ministry of the Interior of Russia. 2021. № 4 (60). P. 41-50.
